Я узнал о существовании постмодернизма довольно поздно – уже после того, как начал жить регулярной половой жизнью.
К потере интеллектуальной невинности я был тогда полностью готов - носил на голове длинные, пропахшие дымом спутанные волосы и умел отправлять свое астральное тело на Бабалуму даже из движущегося общественного транспорта.
Поэтому когда мне сообщили, что смысл ограничен контекстом, но контекст безграничен, я не был этим хоть сколько-нибудь задет.
Позже я узнал, что далеко не всем так крупно повезло. Люди, чрезвычайно озабоченные судьбой Мировой Культуры, пострадали от постмодернизма сильнее всего. Их обостренная постоянными интеллектуальными бдениями чувствительность помогла им увидеть в пришествии постмодернизма начало конца.
Нет нужды не верить специалистам – пока мы впахиваем, как папы карлы, чтобы прокормить семью, или предаемся безответственному гедонизму, чтобы перед смертью было что вспомнить, авангард профессиональных интерпретаторов культурных явлений радеет о будущем ноосферы со всей присущей ему самоотверженностью.
Обслуживающий культурологические потребности населения персонал среднего и нижнего звена – всевозможные критики и рецензенты – тоже довольно быстро заточили на постмодернистское искусство свои острые желчные резцы. Этим гражданам нет нужды вникать в то, что присущие постмодернизму как парадигме контекстуальная детерминация смысла и бесконечная растяжимость контекста ведут человеческую цивилизацию к аперспективному безумию. Претензии этих критиков уже можно понять – постмодернистское искусство успело просто заипать. Все обязательные толстые журналы по нескольку раз ознакомили топ-менеджеров с модным культурным поветрием.
Очень продуманно позиционировали себя сами идеологи постмодернизма – они его не хвалили, а пропагандировали под видом констатации свершившегося культурологического факта.
Я извиняюсь перед своими поклонниками, привыкшими, что я пишу короткими фразами и весело шучу. Тема этого эссе своей неистребимой серьезностью заставляет меня использовать сложносоставные предложения и пренебречь вопросами стилистики.
Постмодернистское искусство нравится тем, кто не только знает, что такое интертекстуальность, цитатность, стилевой синкретизм, аксиологический плюрализм, иронизм и пародийность, но и умеет получать от всего этого странное удовольствие.
Многие читатели, однако, не любят сомнительных деликатесов. По разным причинам.
Большинство не располагает ключиками к хитрозапертым постмодернистским замочкам.
Остальным все эти высоколобые приколы кажутся не забавными, а банальными и беспомощными.
Что касается меня, то я привык относиться к любым культурным явлениям сквозь кривую линзу специфического чувства юмора.
Такая позиция по отношению к постмодернизму устраивала меня до тех пор, пока я не посетил прозу.ру и не заразился грандиозными писательскими амбициями.
В один прекрасный момент мне показалось, что рамки взрастившей меня эпистемы со всеми её изъезженными вдоль и поперек дискурсами с каждым днем становятся все тесней и противней.
Не дожидаясь родовой агонии, я стал готовиться к самостоятельному прорыву в новое измерение.
Прежде всего я позвонил своему другу.
- Тут, короче, такая тема. Мне нужно расти как писателю, а постмодернизм не дает развиваться.
- Что ж ты раньше молчал.
- Думаю, для тебя не является секретом, что современная литература зашла в тупик.
- Больно слышать такое от друга.
- В старые добрые времена автор вкладывал в текст свой смысл, а читатель его оттуда извлекал. Потом пришли психоаналитики и сказали, что автор вкладывает в текст один смысл, а они, психоаналитики, видят в нем второй, выболтанный бессознательно. Любящим порядок структуралистам это не понравилось, и они решили найти в тексте третий, окончательный и бесповоротный смысл.
- Живут же люди.
- Затем пришли постструктуралисты и заявили, что любой смысл зависит от контекста, а контексты безграничны.
- Их кто-нибудь понял?
- Не важно. Главное – так возник постмодернизм. Вместо искреннего высказывания автора остались изощренный нигилизм да утонченный нарциссизм.
- И кому стало плохо?
- Мне.
- Ты себя не жалеешь.
- Я хочу быть с читателем искренним, но искренним на принципиально ином уровне, чем романтизм влюбленного гимназиста.
- А постмодернизм мешает.
- Неимоверно! Мой новый рассказ провалился из-за того, что искренний посыл был убит постмодернистским вирусом.
- А какой там был посыл?
- Постмодернистский вирус стер его даже из моей памяти.
- Это ужасно. Я не могу тебе помочь.
- Я и говорю – тупик. Даже не знаю, чем закончить это бессмысленное эссе.
- Героической позой.
- Какой именно?
- Окровавленный писатель рубится со стозевной гидрой постмодернизма.
- Красиво. Но после того, как я познакомился с Фрейдом, иметь дело с длинными змееобразными, да еще и шевелящимися, предметами меня не прикалывает.
- Это не принципиально. Решающее значение имеет сама героическая поза.
- Я придумал! Писатель будет бороться со Сциллой нигилизма и Харибдой нарциссизма. Его будет плющить этими створками гигантской раковины и засасывать прямо между ними – в Хтоническую Бездну Хаоса.
- Отличный выход из эндшпиля никчемной прозарувской статейки!
- Пойду к зеркалу тренироваться.
- Смотри, не потеряйся в бесконечных отражениях.
- Такая опасность придаст финалу эссе изрядную толику пикантного драматизма.
Я подошел к зеркалу и заглянул в свои прищуренные нигилистические глазенки. Потом иронически улыбнулся и поцеловал себя в мощный лоб.
/август 2005 г./