На раздробленной ноге приковыляла,
У норы свернулася в кольцо.
Тонкой прошвой кровь отмежевала
На снегу дремучее лицо.
Ей всё бластился в колючем дыме выстрел,
Колыхалася в глазах лесная топь.
Из кустов косматый ветер взбыстрил
И рассыпал звонистую дробь.
Как желна над нею мгла металась,
Мокрый вечер липок был и ал.
Голова тревожно подымалась,
И язык на ране застывал.
Жёлтый хвост упал в метель пожаром,
На губах – как прелая морковь…
Пахло инеем и глиняным угаром.
А в ощур сочилась тихо кровь.
С. Есенин. Лисица. 1916
Между собой их сразу стали называть три грации. Две тёмненькие и одна беленькая. Беленькая это понятно, что тут объяснять, хотя можно и нужно будет вернуться к её облику позже. Одна из тёмненьких была с рыжеватым отливом в волосах. Другая девица совершенно без прикрас чёрная. Трудно заниматься классификацией женской красоты после целого дня на пляже. Дня вполне классического, с префом, ящиком пива и небольшой, но существенной добавкой винца. Тем не менее, пришлось заниматься, да ещё с пристрастием, чтобы потом не передраться. Трёхстороннее соглашение было достигнуто удивительно быстро, учитывая заинтересованность участников переговоров.
Лично у меня сомнение вызывала лишь та, что была с медными блёстками в волосах. Само по себе это совсем неплохо, вполне на любителя каковым я и являлся в двадцать четыре года. Портило одно обстоятельство. Эта девица была пухленькая. Нет, не подумайте, что чрезмерно, из солидарности с друзьями, я бы не стал от неё отказываться, ещё чего. Помните, «три грации» – так просто группу женщин не называют даже в шутку. Равно в каждой была своя прелесть. Только, когда прелестей три становишься особенно придирчив. Всё наоборот происходит. Казалось бы, хватай, покоряй любую и будь доволен. Так нет, проклятый естественный отбор начинает доминировать в поведении. Хочется именно ту, которая тебя наиболее покорила.
Меня покорила просто чёрненькая. Мальчишеская фигурка, удлиненная талия, всё такое аккуратное, что хочется засунуть во внутренний карман. Потом в автобусе, потихонечку ото всех оттопыривать лацкан джинсового блейзера и в одиночку в толпе этим прихваченным сокровищем любоваться. Уж давно мы к ним прислушивались, к их разговорчикам, давно поняли, как кого зовут. Да, пухленькая, которую звали Верунчик её подружки, очень понравилась Сашке. Это не случайно я вам сообщаю. Уж очень важным человеком на тот момент был Сашка в нашей компании. Жена его, которую, слава богу, никто из нас в глаза не видел, отвалила в Геленджик с малым Сашкиным дитём. Следовательно, сами понимаете что. Почему же «слава богу», да всегда лучше вредить совсем незнакомому человеку.
Сашка и начал первый проявлять активность, как наиболее истосковавшийся. Мы просто ворвались в ситуацию на его широких плечах. Очень скоро все сидели вместе, допивали остатки пива и, особенно не нажимая, начали намекать на наступившее время перемещений в пространстве. Производился, немного нарочито, в качестве разведки боем подсчёт ресурсов, обсуждались косвенным образом возможные варианты. Всё это было напрасными ходами изощренных соблазнителей. Девчонки с радостью поучаствовали в создании резерва, целиком и полностью поддержали идею перемещения в Сашкину квартиру.
Будь мы тогда хоть немного умнее, почуяли бы угрозу. Нет, совершенно не криминальную, не те были времена, да и девчонки не из той породы, это, очевидно. Но угроза была, а мы о ней не знали.
Всё было разыграно как по нотам, уж извините, но действовать оперативно в таких ситуациях к шестому курсу научишься волей неволей. Татьяна, так звали блондинку, оказалась прекрасной хозяйкой и приготовила нам совершенно что-то замечательное, если бы ещё это помнить. Бог с ней с едой, опишем лучше Татьяну. Очень всё ярко было в ней выражено. Если талия, то такая, что двумя ладошками вполне укрыта. Если грудь, то вверх торчком, как ушки у зайчика. Бёдра так скатывались к коленям, что хотелось всё время подойти и задрать гнусную юбку, мешающую созерцанию прекрасного. Толик так это крепко всё оценил, что ездил за ней по квартире как тендер за паровозом.
Мы с Олей, а именно так звали мою уже совершенно без преувеличения подругу, увлеклись разговорами. Буду далее говорить только о себе, потому как очень скоро Сашка стал пропадать с Верунчиком то в спальне, то в ванной, то, где им там нравилось. Пока только он занимался непосредственно делом. Толик окончательно застрял на кухне, постепенно отвоёвывая, свободные, не занятые Сашкой и Верунчиком углы трехкомнатной квартиры, и значительно ограничивая им свободу перемещения.
Итак, мы с Ольгой повели нескончаемый разговор, единственным моим достижением была посадка Ольги ко мне на колени. Но, учитывая, совершенно неожиданно возникшую душевную симпатию, это не говорило ни о чём более. Много позже, когда совсем стемнело и на улице зажглись поздние в лето фонари, а я уже был совершенно пьян и счастлив лишь её присутствием, возможностью читать ей Есенина, дотрагиваться лёгким движением до её волос, она мне прошептала на ухо. Я тебя люблю.
Прошло десять лет. Мы встретились. Сашка, Толик и я. Мы здорово тогда напились, но чувствовалось, что напились только для того, чтобы что-то сказать друг другу. Такое, сказать, что мужчина говорит наедине только любимой, а друзьям, только будучи сильно пьян. Ловушка захлопнулась. Все мы попались на примитивную радость жизни, когда молод, пьян и весел.