Вязкие следы слезы
не морщины,
нет,
и не шрамы,
увы.
Лица детей
подобны седым старикам,
старухам закутанным в шали.
Ели, шамкали
черными ртами
мандаринов корки,
трещины
в углах запеченных губ,
на языке пепел,
под языком петли
высохших лоз винограда,
никогда не рожавших ягод,
Пели, влетали в щели,
в амбразуры подлобий
ветры
сквозь пустые глазницы
пеленали в бинты
шелестящую ленту
серпантинов усохшего мозга
сжатого шагренью кожи
в чреве футляров
охрипших флейт.
НЕТ!!!
В битвах
оранжевых маятников
вверх-вниз,
вниз-вверх
не бывает побед.
Качели скрипят,
уносят,
считают вагоны
остановки,
мосты,
железных дорог суставы,
бьют в костыли
кувалды,
шпалы в смоле,
в редких каплях
зрачки
изможденных сосен.
Глаз зеленый
пронзительно скучен
почти равнодушен.
Стальные рельсы
исполняют сальто-мортале.
жгуты-провода
выкручивают,
хлещут,
бьют.
Мама..., Мамочка..., этот старый трамвай не свернет никуда...
никогда
красный глаз светофора
не сменится желтым.
Колеса
на спицах
серебрятся,
вращаются,
равняют тридцать
почерневших грошей
в струну
свист монотонный
посвист
в два пальца.
Дети недетских домов -
холмы балахонов серых
на песчаных пляжах
плоского моря,
осколки чужих постелей
простуженных снов,
праздник
истоптанных лежбищ,
монументы
ушедших
эпох.
Запах сладковатого пота
в уголках опустевшего глаза,
по подбородку,
с плеча,
на грудь,
по набухшему молодому соску,
ничьим губам ненужному,
к теплому упругому животу,
никогда не носившему сына,
кап..., кап...,
звон монет, бой часов,
кап..., кап...,
ком в горле,
гром блестящих сапог,
цокот,
неумолимых полков строй,
взведенный затвор,
Ало-вянных солдат грохот,
щек пунцовых
запал
в душу
рвет вой
выброшенных котят,
сирены осиротевших кошек.
Пели
в восторге толпы
на площадях
под знаменами рыжих оттенков
сажу высаживали
в квадратные клумбы
плодоносящих фобий,
насаждали-сеяли
тут-там.
Города.
Все не так.
Дни, года.
Тик-так.
Растекаются шрамы
по глубоким следам
последней
засохшей в морщинах
слезы.
Следы неслучившихся осеней.