Я выдумал себе сон, даже не выдумал, а почувствовал на грани между явью и сном. Может, этот сон и был на самом деле, но очень хочется, чтобы я его выдумал. В этом сне почувствовался мне прекрасный город, окаймленный вечнозеленым и вечноцветущим садом. А какое там глубокое небо! Оно будто переливается, медленно меняя свою интенсивность от лазурного до ультрамарина. Безграничность его упирается в вершины девственно белого снега горных вершин на горизонте. Чистый и свежий воздух наполнен ароматами благоухающего сада, чарующими звуками и голосами невиданных и невидимых птиц. Это даже не отдельные трели, переливы или нагромождение волн, а сливающаяся в единое целое тихая пронизывающая мелодия. В музыке неодушевленного оркестра слышны и весенняя капель, и журчащий в глубине трав и лесов ручеек, и перезвон майских ландышей, и шелест опавшей листвы…
Только очень странна архитектура этого города. Две пересекающиеся под прямым углом улицы образуют огромную круглую площадь. Дома большие, белые, чистые и разбегаются по улицам к горизонту, разрезая сады. В четырех сторонах этого странного места висят неподвижные круглые тарелки светил, никогда не знавшие заката. Они просто гаснут, когда наступает время ночи, и загораются вновь, когда приходит день. Сразу гаснут и также загораются.
Город убран и чист. Тротуары вдоль домов отсыпаны синим песком, а мостовые выложены белыми треугольниками мраморных плит. Знаки, черные пешеходные «зебры» и неработающие светофоры украшают прямые улицы этого городка. Но машин нет, они здесь излишни.
Населен же город чинно важными людьми, вечно прогуливающимися в сторону солнц. Люди эти никуда не спешат, они узнали, что уже бессмертны. Они не едят, не пьют, не останавливаются и не сидят, только ходят, ходят к своим солнцам по линейкам улиц, уходя к горизонту и возвращаясь вновь.
Жильцы этого города делятся на два подвида, ничем внешне не отличимых. Просто одни немы, другие глухи. Одни, те, что ничего не могут сказать, живут на улице ,идущей от первого к третьему солнцу. Глухие - на перпендикулярной ей. По непонятному правилу, существовавшему всегда, все граждане могут ходить только по тем улицам, на которых живут.
Каждый, кто говорит, постоянно что-то восклицает или пытается обратиться к таким же глухим, как и они сами. Но их слышат только немые, и они слышат не только глухих, но и свой голос, звучащий где-то глубоко в душе. Немые также слышат и чудесное пенье птиц, и все звуки, наполняющие пространство.
В месте, где под прямым углом сходятся улицы, - круглая площадь. Глухие и немые собираются на этой площади, когда совершают свои извечные прогулки. Некоторые из глухих иногда останавливаются, чтобы послушать, что говорят им другие, но немые молчат. Тогда снова начинают говорить глухие. Им кажется, что немые намеренно не говорят с ними и надменно презирают их, за глухоту. Они упрекают их в жестокосердечии и надменности. Те же немые, что останавливаются, желая объяснить глухим, что ни надменности, ни желания унизить глухих у них не было и нет, жестикулируют и всячески сообщают о своей неспособности говорить.
Некоторые из глухих так увлеченно и одухотворенно говорят о своих проблемах, что вызывают своими речами полный восторг у немых. В их словах действительно есть и то, что хотят сказать немые. Речи глухих порой завораживают их своей правильностью и логичностью. Но глухие видят только призрение на их лицах.
Так продолжается вечность. Немые и глухие идут по тротуарам, усыпанным синим песком, сходятся на круглой площади. Снова пытаются что-то сказать и что-то услышать. Снова говорят и снова слышат. Снова идут по усыпанным синим песком тротуарам.
Я не знаю, как очутился в этом городе, как оказался на круглой площади. Я совсем ничего не знаю, а кроме того я слеп. Я брожу во мраке и совершенно не вижу. Я не вижу ни прекрасного города, ни великолепной архитектуры, ни его жителей. Но я слышу и могу говорить. Я говорю глухим и слышу шаги немых, слышу чудесное пение птиц, которых, как и я, тоже ни кто не видит.
Вдруг мне становится страшно и жутко одиноко. Я бегу, пытаясь кричать, и кричу, пытаясь бежать. Я слышу только глухих и шаги немых, слышу страстные речи глухих, обращенные к немым. И в этот момент я начинаю слышать только чудесное пение птиц, которое заставляет меня остановиться и слушать только его, слушать и говорить, говорить и слушать, но не с немыми и глухими, а с собой и птицами, которых не видит никто. С птицами, которые и видят, и слышат, но остаются невидимыми для всех.
Мне становится безразлично, что я слеп. Я понимаю, что уже никуда не бегу, а просто стою и просто слушаю, и слушаю, слушаю, слушаю. Целую вечность. Пусть мимо идут своим путем глухие и немые, пусть. Пусть я их не вижу и не хочу слышать. Я их чувствую, эмоции, возникающие у них, каким-то неведомым образом начинают наполнять меня. Я начинаю ощущать себя раздувающимся воздушным шариком, но наполняет меня только не воздух, а эмоции окружающих меня глухих и слепых. Эти эмоции рождают мои, которые, помноженные на приходящие извне, все больше и больше наполняют мое содержание. Я осознаю, что предел достигнут и наполняющее меня вот-вот разорвет меня. И в этот миг я понимаю, что снова могу видеть. О, чудо! Я действительно вижу! Вижу! Вижу, что за окном уже давно день. Вижу паутину трещин на потолке, Вижу, что я снова там, где был вчера. И я этому рад, я рад этому сегодня.