Город Золотой

Алекс Брынза
Демьян Ильченко


Город Золотой


Мише Абросимову, великому дворнику и настоящему человеку, посвящается.


       От авторов.

       Когда человек готов сострадать? Когда у него много еды и самок? Или когда его жизнь скучна и однообразна? А может, когда его чувства убивают разум?
       Мы так и не нашли ответ на этот вопрос, может это получится у вас.





Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой.
Хвост.


1.Синяя птица.

       Щелкнули вагонные буфера, поезд тронулся, оставив Ивана один на один с его прошлым.
       За пять лет здание железнодорожного вокзала изменилось до неузнаваемости, спрятав срамоту облезлых стен под ныне модный и практичный сайдинг, и только вывеска «Лопахино» осталась прежней.
       Иван поправил лямки рюкзака и уверенно прошествовал на вокзальную площадь в надежде поймать такси.
       Привокзальная парковка оказалась пустынной - несмотря на прибытие столичного поезда, сюда ни кто не приезжал и, скорее всего, не уезжал. Тоскливая повседневность районных городишек. В этом смысле «Лопахино» осталось себе верно.
       Иван с трудом нашел таксиста, гордо восседающего на капоте гнилой «копейки», разрисованной кривыми шашечками и от скуки плюющего шелуху от семечек.
       - Шеф, свободен? – Иван добродушно улыбнулся.
       - Тебе куда? – равнодушно бросил таксист. Видимо Иван не был похож на провинциала, а столичных приезжих здесь не очень жаловали.
       - Мне бы в Пырово.
       - Нахрена тебе туда? – таксист искренне удивился.
       - Вам не все ли равно, – Иван почувствовал легкое раздражение.
       - Да мне в принципе по барабану, но там уже года три как никто не живет, заколоченные избы и все, - таксист прищурился. - А может ты мародер какой-нибудь или уголовник беглый? – В руке у мужичка материализовалась монтировка.
       - Спокойно, я не бандит, - Иван пытался умиротворить назревающий конфликт. – Я… Я турист, изучаю красоты родного края……
       - Знаю вас, понаедете, а потом торфяники горят!
       - Ничего я поджигать не собираюсь. Ну что поехали?
       - Поехать-то можно, да только не доедем, - таксист заговорил вполне миролюбиво. – Проселок зарос, старухи наши говорят место там гиблое, что-то про нечистую силу брешут.
       - Так как мне туда попасть?
       - Ладно, довезу тебя до Сенявенской гати, а дальше по лесу верст пять будет, - таксист махнул рукой на переднее сидение. – Садись, турыст.
       Жигуленок взревел пробитым глушителем и нехотя тронулся с места, гремя подвеской на каждом ухабе.
       - Ты это, не обижайся, злые мы какие-то стали, может время такое, а может в Бога перестали верить, – таксист примирительно улыбнулся.
       - Понимаю, я не в обиде – Иван безошибочно узнал ту патриархальную непосредственность, свойственную русским мужикам, которых еще не успели испортить радости «цивилизованного мира». Они могли без видимых причин устроить драку и тут же расцеловать соперника, руководствуясь только им одним понятными душевными порывами.
       - Меня Николаем зовут, – таксист протянул руку.
       - Иван…
       Шершавая мозолистая рука крепко сжала ладонь.
       - Я еще помню те времена, когда мы были рады каждому приезжему, а теперь понаехали столичные пижоны на Мерседесах и дворцы возле реки себе отгрохали, а народ наш небогато живет. Да чего греха таить, бухают мужики по черному, работы нет, совхоз развалился, ремзавод стоит, вот и копим мы в себе злобу на весь мир, пьем и копим, копим и пьем, – Николай с тоскою вздохнул и резко крутанул руль, объезжая очередную дыру в асфальте.
       - Я думаю, все у вас наладится.
       Иван не мог дать совет как обустроить жизнь других, он ведь даже не знал, что делать со своей.
       - А все-таки, зачем тебе в Пырово? Если это конечно не секрет.
       - Не секрет, – Иван задумчиво созерцал пробегающие мимо сосны. – Я птицу синюю увидеть хочу.
       - Какую птицу? – Николай недоуменно посмотрел на Ивана, инстинктивно почувствовав подвох, но тут его озарила догадка. – Я понял, это у тебя алехория такая, значит, счастье ищешь? В странном месте ты собрался счастье искать.
       - Да нет, не аллегория, и счастье я не ищу… А что ищу, не знаю. Увижу птицу, может быть пойму.
       - Вот это тебя колбасит! Моя бабка в таких случаях говорила, что душа мается, но это твои тараканы, и в любом случае не мое дело. Одно тебе хочу сказать, на пыровских болотах не то что птицы, даже жабы давно передохли. Одно слово, гиблое место, – Николай сочувственно похлопал Ивана по плечу. – Вот и все, приехали, дальше дроги нет. Иди вдоль ручья, верст через пять выйдешь к деревне, или, правильней сказать, к месту, где она была. Будь осторожен, в лесу болото. Ну все, удачи.
       - Сколько я тебе должен? – крикнул Иван, но Николай этого не услышал. Он стремительно развернулся в клубах пыли и рванул прочь, выжимая последние силы из старенького мотора, будто боясь задержатся на лишнее мгновение в этом странном месте. Лес погрузился в нереальную тишину….



       Бу-бум бу-бу-бум, бу-бум бу-бум. «Это поезд», - мелькнула первая, более менее трезвая мысль в раскалывающейся голове. «Надо бы открыть глаза, ну хотя бы один», - уговаривал себя Иван, но, во-первых, было жутко тяжело это сделать, а во-вторых, стыдно: он не помнил как попал в поезд и поэтому ему не очень комфортно было встретится взглядом с соседями. Иван украдкой ощупал штаны, те к его великой радости оказались сухими – значит не обоссался, а вполне мог, судя по количеству выпитой самбуки, обильно запеваемой пивом. Еще дрянь какую-то глотал, но это он уже помнил плохо. Так, только без суеты, сначала нужно определить себя в пространстве, затем сконцентрироваться на последнем воспоминании.
       Беглый анализ положения тела установил, что он лежит на животе в позе упавшего парашютиста, и его спортивная сумка, будто нераскрывшийся запасной парашют, находится под ним, больно давя на живот и пикантно выпячивая задницу.
       С воспоминаниями оказалось сложнее. Была вечеринка в общаге по поводу его отъезда, за одно продолжали обмывать дипломы. Всё выпили и съели еще до полуночи, а поезд его уходил только утром, и вся компания по дороге на вокзал решила заехать в ночной клуб, мотивируя это тем, что в глуши, куда его ссылают, он будет лишен простых человеческих радостей. Дальше шли обрывки: дискотека, коктейли, таблетки, с кем-то трахался в туалете и ……, наконец, провал.
       «Только бы не триппер», - с ужасом подумал Иван, и, прилагая нечеловеческие усилия, открыл глаза, одновременно пытаясь придать телу вертикальное положение.
       Это он сделал зря, желудок конвульсивно сжался, пытаясь вытолкнуть наружу содержимое, состоящее, судя по ощущениям, из желудочного сока, продуктов распада алкоголя, и еще какой-то мерзости, которая придавала отрыжке, неповторимый аптечный привкус.
       Иван бросился к окну, судорожно пытаясь опустить стекло, но все попытки оказались тщетны. Он замер и медленно сполз на свою полку.
       В купе, кроме него, оказались приятного вида старушка, и парень, по всей видимости студент, спешащий на каникулы.
       Старушка укоризненно покачала головой:
       - Молодой человек, вы же интеллигент, разве можно себя доводить до такого состояния, - она поправила очки, а парень сочувственно улыбнулся.
       - Угу, интелехент, – промямлил Иван, - учитель, физмат. Чтобы не идти в армию согласился на распределение в деревню, в данный момент направляюсь к месту ссылки.
       - Сколько же в вас сарказма, Вы еще почти не жили, а уже решили поссорится со всем миром, и, что самое глупое, с самим собой. Классический юношеский максимализм, – старушка налила из термоса в стакан ароматную жидкость и жестом предложила Ивану.
       - Классический поху…, - Иван осекся. - Извините, голова кружится, а это что? – он кивнул на стакан.
       - Это отвар из трав, Вам сейчас будет как нельзя кстати.
       - А… а пива у вас случайно нет? – нагло улыбнулся Иван.
       - Пива нет, - вступил в разговор парень, - да оно тебе и не поможет, ведь даже первокурснику известно: похмелятся пивом все равно что сса…, пардон, писать на морозе в штаны, сначала тепло, а потом еще хуже.
       - Слыш, первак, попустись! – Иван не ошибся, перед ним был студент едущий на летние каникулы.
       - Мальчики прекратите! – тоном классного руководителя, прервала перепалку старушка и, посмотрев из-под очков на Ивана, тихо добавила: -Может вы и правы, эпоха максимализма прошла, началась эпоха равнодушия.
       Иван хлебнул из стакана. Теплая, пахнущая травами жидкость медленно заполнила воспаленный желудок, стало легче, и ему вдруг нестерпимо захотелось спать, сон обещал получится здоровым, но тут дверь купе со скипом отъехала и уставший голос проводницы сообщил: «Лопахино, приготовьтесь на выход». Поезд замедлял ход.
       День выдался солнечным и жарким, по перрону сновали бабки с ведрами, наполненными спелой черешней, пытаясь впарить ее торчащим из тамбуров пассажирам, но поезд уже тронулся. Иван тоскливым взглядом обвел местный ландшафт и, вздохнув, направился в облезлое здание вокзала искать буфет.
       Молодая, но уже весьма потрепанная буфетчица продала Ивану бутылку теплого пива и любезно объяснила, как найти районо, улыбаясь при этом беззубым ртом.

       - …Итак, молодой человек, Вы к нам по линии военкомата?! – Начальник районо просматривал бумаги, бросая на Ивана ироничные взгляды поверх толстых очков. Будете, так сказать, искупать долг военный исполнением долга гражданского.
- Буду, - хмыкнул Иван. – Правда, я так и не понял, за что меня государство в должники записало.
- А это уж вопрос из сферы социальных наук. Как говаривал товарищ Ленин, Владимир Ильич: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя!». Вот так-то, молодой человек.
Иван с улыбкой кивнул головой. Еще лишь только войдя в кабинет, он обратил внимание на темный прямоугольник, выделяющийся на фоне выцветших обоев за спиной начальника районо. «Убрать Ильича со стены оказалось проще, чем из головы», - снисходительно подумал Иван.
А словоохотливый хозяин кабинета, бережно положив документы на стол, продолжал веселым тоном:
- Зовут меня Ермолай Афанасьевич. Имя редкое, но русское. Лопахино наше – городок небольшой, но достаточно милый. Вам, конечно, после огней большого города, на первых порах будет немного непривычно, но зато здесь вы получите неоценимый опыт, который очень поможет Вам в Вашей дальнейшей трудовой деятельности. В своё время, я и сам в провинции начинал…
«Ага», - мысленно усмехнулся Иван. – «А сейчас, типа, в Гарварде преподаешь».
- … так что, я надеюсь, Вы достойно будете нести высокое звание педагога.
«Сам ты… пидагог», - Ивана начинал раздражать этот болтливый сельский чиновник. Ему хотелось поскорее определиться со своей дальнейшей судьбой и, возможно еще сегодня, свалить обратно. Лето ведь на дворе, какая к черту может быть учебная деятельность. А если удачно сесть на поезд, то можно даже успеть позвонить Алёне и вытянуть ее в клуб… Иван придал лицу выражение серьезности, мимоходом вспоминая, насколько давно ему приходилось это делать, и деловым тоном произнес:
- Я очень проникся Вашими напутствиями и готов хоть сейчас приступить к исполнению служебных обязанностей. Но, к сожалению, насколько мне известно, до начала учебного года еще два месяца.
- Да, здесь есть неувязочка, - задумчиво проговорил Ермолай Афанасьевич, снимая очки и потирая переносицу. – Весь педагогический состав мы уже распределили по пионерским, то есть по детским лагерям и санаториям. В школах, вроде бы, тоже делать нечего. Но Вы не переживайте, найдем что-нибудь и для Вас.
Он полез в ящик стола и достал небольшую потертую папку из серо-коричневого советского картона. Ловко отправив очки обратно на переносицу, он развязал засаленные тесемки и принялся читать. Иван почувствовал неприятное сдавливание в животе. Судя по всему, события развивались вовсе не так, как он себе это представлял. Но беспричинный оптимизм молодости и воспоминание о горячих Аленкиных губах все же поддерживали надежду, что его опасения напрасны. Поддерживали, но недолго. Ровно до тех пор, пока начальник районо не поднял глаза и, ласково глядя на Ивана, сказал:
- Будет и Вам работа.
И тут же Иван ощутил резкий прострел интуиции, явственно давший ему понять, что эта фраза, еще пару минут назад бывшая непроизнесенной, полностью изменит всю его дальнейшую жизнь. Он даже не стал сопротивляться и пытаться как-то исправить ситуацию, а просто пожал плечами как человек, понимающий тщетность борьбы с неизбежным.
Между тем, Ермолай Афанасьевич отложил в сторону бурую папку и начал рассказывать:
- Есть у нас тут в округе деревенька, Пырово называется. Народ оттуда почти весь поразъехался, но осталась там, с довоенных еще времен, старая больница. Пару месяцев назад переоборудовали ее в интернат для детей-инвалидов. Знаете, есть такие несчастные детки с врожденными дефектами, от которых родители еще в роддоме отказались. Вот их и собрали в это место.
«Вот э-то по-пал!» - уныло прикидывал в уме Иван. – «Не Алёнку тебе, Ваня, целовать, а детей-уродов развлекать. Прям как в какой-то жестокой сказке. А может он просто прикалывается?» Но Ермолай Афанасьевич, судя по увлеченному тону, не шутил.
- Их там всего-то, человек десять, но учить все равно надо. А у нас весь педсостав – люди семейные, с детьми, никто туда ехать не хочет. К началу учебного года обещали прислать специалиста, но дети полгода не учились, надо бы их подтянуть по основным учебным дисциплинам. Хотя бы по математике, русскому языку, литературе…
- По физкультуре, - съязвил Иван.
- Не забывайте, что эти дети – инвалиды.
- Значит, будем готовить к параолимпийским играм.
Начальник районо взглянул на Ивана сначала строго, затем в его взгляде появилась печаль.
- Не надо так, молодой человек. Горе этих детей – это вовсе не повод для шуток.
«Кто бы меня пожалел!» - со злостью подумал Иван. – «В самом расцвете сил сгноить себя в умирающей деревеньке среди убогих детишек? Это еще неизвестно, у кого большее горе – у них, или у меня».
Вслух же сказал:
- А далеко до этого вашего Тырово-Пырово?
- Километров десять. Здесь через лес ходу – меньше часа. Раз в день ездит туда автобус, но вам повезло, как раз сегодня от них уазик за учебникам приехал.
- Могли б и метро прорыть, - буркнул Иван. – А такси у вас тут вызвать можно?
- Таксуют несколько ребят. Они обычно на автостанции собираются, в нарды от нечего делать играют. У нас же на такси мало кто ездит.
- Жадные все?
В ответ Ермолай Афанасьевич сделал паузу, глядя на Ивана как на нерадивого и дерзкого ученика. Затем еле заметно улыбнулся и перевел разговор в другое русло:
- Документы мы Вам оформим немного позже (кадровичка сейчас в отпуске), а пока что я черкну директору интерната записку, с ней и поедете.
Он взял из стопки серой бумаги, лежащей на столе, чистый лист и начал что-то писать, низко наклонившись над столом.
Иван оперся спиной о косяк двери и окинул взором кабинет. В каждом закоулке его взгляд натыкался на постаревшие остатки убогой советской роскоши. Связь с прогрессом оборвалась здесь лет двадцать назад. А глядя на обладателя всего этого антиквариата в солидном (для начала восьмидесятых годов) пиджаке, можно было предположить, что во внутреннем кармане он носит не мобильный телефон, а профсоюзный билет и вырезку из газеты с результатом розыгрыша лотереи. Может быть, где-то там еще помятая ириска завалялась.
«В другой ситуации», - размышлял Иван, - «во всем этому можно было бы даже разглядеть определенный туземный колорит. Или воспринимать как путешествие в прошлое. Причем очень задёшево. Хм… Нужно будет друзьям-коммерсантам подкинуть идею. Аттракцион «Машина времени». За совсем небольшие деньги мы погрузим вас в атмосферу натурального прошлого. Реальность ощущений и слезы ностальгии – гарантированы…», - Иван вздохнул. – «А мне в этом прошлом жить пять лет».
Тем временем Ермолай Афанасьевич закончил писать, сложил листок пополам и протянул Ивану:
- Вот, возьмите. Да, и хочу Вас сразу предупредить насчет Петра Васильевича, директора интерната. Человек он хороший, сердечный, но водится за ним один грешок, впрочем, весьма распространенный в российской глубинке. Одним словом, любит он, как это говорят, в бутылку заглянуть…
- Алкаш, что ли?
- Ну, не алкаш, но выпить любит. Вы не заостряйте на этом внимание, к тому же он в такие моменты предпочитает никому на глаза не попадаться. И, если будет предлагать «пропустить по маленькой», прошу Вас, не соглашайтесь. А то, чего доброго, споит он Вас. Да и предлагать-то он будет только из вежливости, потому как выпивать любит в одиночестве.
- У вас тут все алкаши такие вежливые, или только начальники над инвалидами?
Ермолай Афанасьевич сокрушенно покачал головой:
- Вы еще очень молоды, в Вас еще много юношеского цинизма и пренебрежения. Но со временем Вы повзрослеете и поймете, что надо бережнее относиться к людям.
- А дело вовсе и не в возрасте, - парировал Иван. – Просто вы здесь, на задворках цивилизации, еще не почувствовали, что такое борьба за выживание при капитализме.
- Я совсем другое имел в виду, но Вам сейчас меня не понять. Что ж, время – лучший учитель. А пока что, отправляйтесь в Пырово, обживайтесь, привыкайте.
Он встал из-за стола, раскрыл окно и крикнул вглубь двора:
- Петя! Захватишь с собой в Пырово молодого человека, это наш учитель новый. – Затем повернулся к Ивану. – Ну вот, Петька Вас довезет. Удачи!
- До свиданья, - машинально буркнул Иван и вышел из кабинета. Оглядевшись вокруг и убедившись, что в коридоре никого кроме него нет, он набрал в грудь побольше воздуха и поднял руки. В следующее мгновение поток неслышных ругательств с шипением вырвался сквозь его шевелящиеся губы, сопровождаемый бурной жестикуляцией. Секунд десять Иван таким образом выпускал пар, умудрившись пару раз в порыве эмоций больно дернуть себя за волосы. Затем застыл, тяжело дыша.
- Кто сказал, что песец – это маленький зверек? – в полголоса пробормотал он. Быть может, у кого-то он и маленький, но тот песец, который у меня, он песец какой огромный. Это просто какой-то королевский песец, прям рекордсмен из книги рекордов Гиннеса. Так и запишут: «самый большой в истории песец наблюдался у Ивана Зимина в середине лета двухтысячного года.» Причем упитанный такой, гад, полный такой…
Пытаясь каламбурами поднять изгаженное настроение, Иван вышел из здания и направился в сторону дымящего посреди двора уазика. Накрапывал редкий дождик, свинцовое небо унылым однообразием нависало над землей, и в воздухе сквозила какая-то безысходность. Тишина вокруг, а вернее не тишина, а равномерный шорох разбивающихся о землю капель, угнетающе давил на барабанные перепонки. И весь мир, казалось, погрузился в пучину скорби.
«Еще немного, и у тебя галюники начнутся,» - посмеялся Иван над своим разыгравшимся воображением и открыл скрипучую дверь автомобиля. Он ловко запрыгнул внутрь, поздоровался с водителем и бросил сумку на заднее сиденье радом с аккуратно связанными стопками книг.
- Детишек учить? – спросил водитель, протирая запотевшее стекло. На вид он был не намного старше Ивана.
- Угу. Привалило счастья.
- Ну ничего, привыкнешь. Человек, он животинка такая – ко всему привыкает.
- По-философски мыслишь, - усмехнулся Иван. – Тебе Шопенгауэр, случаем, не брат?
- Да не-е-е, - протянул водитель. – Игнатов я, Петька. А из евреев у нас в деревне один старый Райхер остался, да и тот мне в дедушки годится, какой уж тут брат.
- Может быть, Гегель какой-нибудь, или Фейербах в роду были? – ситуация начинала забавлять Ивана.
- Не было таких, эт точно. У нас в роду все русаками были. А на нос мой не смотри - мне его в драке два раза ломали, поэтому и горбатый.
- Жаль, - вздохнул Иван, втихаря улыбаясь. – Такую великолепную наследственность поменял ты, Петя, на невзрачный пыровский генофонд.
Водитель непонимающе нахмурился и замолчал, видимо, обидевшись. Иван решил сменить тему разговора:
       - Как коллектив?
       - Хороший коллектив. Директор, Петр Васильевич, пьянь пьянью, но добрый. Доктор Кузьмич, калдырит с ним на пару, ходят слухи, что он сидел. Говорят, жена какого-то чиновника московского на его операционном столе померла, то ли шкуру ей на морде натягивал, то ли сиськи увеличивал, чего-то там с наркозом не рассчитали, ну тот его и посадил. Дворник Артур Христофорович, нормальные мужики. Повара Нюрка и Светка, бабы огонь, кровь с молоком, никогда не откажут, ну ты сам понимаешь, – Петька многозначительно подмигнул. – Нянечка, Елизавета Петровна, она еще во время войны тут медсестрой работала, когда из Ленинграда эвакуировали лечебницу детскую, туберкулезников. Потом лечебницу вернули, а она осталась, замуж вышла за местного. Ее дед Данилыч завхозом у нас работает. Ну вот и все, к осени обещают учителей прислать, но кто сюда поедет, дураки перевелись.
       «Не все», - про себя подумал Иван, а в слух спросил:
       - С бытом налажено?
       - А как же, удобства во дворе, хотя Данилыч по воскресениям баню топит, все хором там и моемся.
       - А с понедельника как?
       - Для особых любителей чистоты озеро есть, а если серьезно, интернат в Лопахино строят, да достроить не успели, а детей уже собрали. Обещают к новому году достроить, а это вроде, чтоб отчеты не портить, летним лагерем обозвали. Не «Артек», конечно, но, думаю, до зимы дотянем, да кому сейчас убогие нужны, нормальным места нет. Кузьмич как-то подпил (я его тогда домой вез) и расплакался, жалко говорит мне их. Они несчастные вдвойне, мало того, что природа искалечила, так еще родители бросили, ни тепла материнского, ни ласки отцовской. Выкинули и забыли, даже греки древние… спартанцами их вроде назвал, ну вроде как команда футбольная зовется, и те больше сострадания проявляли, они таких сразу убивали, жестоко, но честно. А эти папы-мамы «гуманизм» проявили, потому что в нашем обществе, говорит, принято скрывать презрение к больным и уродам, с глаз долой, из сердца вон. Вот такой он, доктор Кузьмич, честно говоря, я почти что ничего не понял, мало ли какую глупость по пьяни ни забуровиш.
       - Невеселую ты мне картинку наваял, – с тоскою вздохнул Иван.
       - Вижу, ты к нам не по зову долга, а как жертва обстоятельств.
       - Угу…. - Уазик резко свернул с асфальта в лес, колеса резко подпрыгнули на колее, у Ивана щелкнули зубы. – Скорее жертва собственной глупости, хотел как лучше, а получилось как всегда. Воспитанников сколько?
       - Осталось восемь, неделю назад машина из Лопахинского морга наведывалась, так что с почином нас. Думаю, это только начало, бабы шепчутся, малохольные детишки, многим долго не протянуть.
       - Час от часу не легче. Девочек много?
       - Трое: Люда, Анечка, и Маринка,… или двое.
       - Это как?
       - Ладно, все равно узнаешь. Мне Нюрка рассказывала, они со Светкой Елизавете Петровне детишек мыть помогают, вот она и видела, что у Анечки по мимо того что бабам положено, еще и писюнчик есть. Вот так вот, но ты еще и не такого насмотришься.
       Ивану вдруг стало неприятно от Петиных откровений, и он решил перевести разговор на другую тему.
       - Ну и дороги у вас. Всю душу вытрясут.
       - Другова пути нет. Пырово староверы еще при Петре первом основали, место укромное искали, поэтому деревня окружена болотами. При власти советской торф добывали, неплохо жилось, даже двухэтажку построили, клуб был и магазин, потом все бросили и остались одни старики. Полгода назад детей привезли, кто только это придумал?
       - Ты сам то где живешь?
       - Все мы из Лопахина, только Елизавета Петровна с Данилычем Пыровские…. Вот, кстати, и приехали.
       Уазик выехал из леса, промчался по пустынной деревне и, фыркнув, замер у стареньких ворот с покосившейся табличкой: « «Синяя птица» Лопахинская школа-интернат для детей с ограниченными опорно-двигательными функциями».



2.Король Ричард.

…Некоторое время Иван стоял, глядя вслед удаляющемуся жигуленку, и неосознанно теребил в руках вынутую из кармана пачку сигарет. Затем медленно поднял голову вверх, вглядываясь в серую однотонность пасмурного неба. Со стороны он, наверное, казался глубоко погруженным в собственные мысли. Но на самом деле в голове его царил абсолютный вакуум, и он просто стоял, всеми органами чувств погружаясь в окружающую обстановку – в сырость прохладного воздуха, в тяжелую перемесь запахов леса и мокрой земли, в тусклый свет нависшего неба…
Все было в точности так же, как и в тот раз, когда он впервые попал в эти края. Только душу, вместо растерянности и раздражения, наполняло какое-то неопределенное и давящее чувство. Как будто бы ты уже умер, но еще не осознал этого.
Да, все точно так же, как и в тот раз. Даже мелкие капли начинавшего моросить дождя казались знакомыми. Иван опустил голову и бросил последний взгляд на опустевшую дорогу.
«Ну, вот я и один», - подумал он. – «Что ж, это, пожалуй, и к лучшему. На суде совести свидетели излишни».
Он развернулся, сунул сигареты обратно в карман и побрел по заросшей тропинке, едва угадывавшейся в густой траве. Штанины брюк тут же намокли и отяжелели, но это было не так и важно. К тому же, если вдруг начнется ливень, то промокнут не только концы брюк. Но и это ничуть не заботило Ивана.
«Зачем я здесь?» - продолжал он размышлять. – «Что тянет меня в эти места, связанные с самыми горькими воспоминаниями моей жизни? Желание очищения, катарсиса? Или искупления?» - он пожал плечами вслед своим мыслям. – «А может, действительно совесть? И навязчивое ощущение того, что если бы не я, все могло сложиться совершенно иначе…»
Иван сжал кулаки в карманах куртки и стиснул зубы, преодолевая приступ глухого отчаянья. С тех пор, как он прочитал ту заметку в газете, на него время от времени накатывало это резкое и болезненное чувство.
Через некоторое время полегчало, он с шумом выдохнул воздух и продолжил беседу с самим собой.
«Но могло ли быть иначе? Что я мог изменить? А если и мог, то что я сделал не так?» - он повертел головой, словно обращая свой вопрос к теснящимся у тропинки деревьям. – «Столько глупых совпадений, что я порой кажусь себе мрачным орудием в руках судьбы. Как-то все нелепо сложилось одно к одному, что даже мистикой попахивает. Но все же их было девять, а не десять. Их было всего лишь девять».
Почему-то вдруг захотелось пыхнуть травки. Хотя бы пару горьких затяжек, чтобы просто ощутить легкость в голове. Странное желание, учитывая то, что с того памятного лета он перестал экспериментировать со всякой дрянью, да и к алкоголю стал равнодушен.
«Даже не верится, насколько я был беспечен тогда», - горько усмехнулся Иван. – «И жизнь казалась такой простой и беззаботной штукой. И вроде бы все осталось как прежде, а видится все совершенно по иному. Почему так? Неужели и вправду есть Бог, и он карает нас за грехи наши? Кто знает? Разве что Ангел…»
Ангел резво порхал рядом, ловко облетая выступающие на тропинку ветки. Легкий и спокойный, как всегда.
- Ты знаешь? – спросил Иван.
- Я все знаю. Почти все. Да и ты теперь много чего знаешь. Разве тебе от этого легче?
- Вряд ли… Но все же, почему я здесь?
- Ты и это знаешь. Просто боишься признаться себе, - Ангел поднырнул под густую еловую лапу, едва не задев свисающие с нее капли.
- Я думал над этим. – Иван наморщил лоб. – Все так запутано. Какие-то едва уловимые эмоции, глубоко запрятанные чувства, какая-то смутная боль и непонятное чувство вины. Все это очень трудно объяснить.
- Объяснить, как раз таки, легко. Поверить трудно.
- Скажи мне, в чем я виноват?
- Хм?! Я думал, что это ты мне должен сказать. Разве не так?
- Возможно… Но почему все так глупо совпало? Как будто кто-то расписал все по нотам и старательно сыграл. Почти без фальши.
- Почти?
- Почти. Все же их было девять.
- И этим ты оправдываешь себя?
- А разве я должен винить себя за невинную сказку – плод фантазии, подстегнутый марихуаной? – воскликнул Иван.
Ангел повернулся к нему и долго смотрел в глаза.
- Говорят, все сущее тоже есть плод чей-то фантазии. Разве это повод быть безответственным?
Иван усмехнулся:
- …и курнул Бог травки, и пришла ему занимательная идея. Вначале создал Он небо и землю… Интересная концепция смысла Творения.
- Ты еще не до конца повзрослел, - вздохнул Ангел. - Вы все еще не до конца повзрослели.
- Порой я думаю, что лучше бы я вообще не взрослел. И тогда не бродил бы сейчас по дебрям среди болот, а висел бы с друзьями да девчёнками где-нибудь в кабаке, официантов херами обкладывал, да ссал бы мимо унитаза. Как всякий достойный и уверенный в себе человек. Но вместо этого я здесь, неизвестно где и неизвестно зачем.
- Значит, так надо.
- Надо… - глухо повторил Иван. - Скажи, это Он так наказывает меня?
- Не надо считать Его глупее и жесткосердечней себя. Мир устроен гораздо проще и логичней. Он никого не наказывает. Вы сами наказываете себя.
- Так значит, Он есть?
Ангел на несколько секунд замолчал и нехотя ответил:
- Вот это единственное, чего я не знаю.
Иван вздохнул, повертел в руке неуклюжую детскую самоделку и расстегнул отворот куртки.
- Ладно, иди на место.
Он бережно опустил гипсового ангелка в нагрудный карман и остановился, оглядывая местность.
Судя по времени и начинающему редеть лесу, Иван подходил к цели своего пути. Во влажном воздухе почувствовался еле уловимый запах гари. «Торфяники горят», - подумал Иван. – «Или… Нет, не может быть, слишком много времени прошло»…


       
       «Прямо как у Есенина», - прошептал Иван и ступил босыми ногами на мокрую от утренней россы траву. Он повесил казенное полотенце на плечо, и, не спеша, двинулся к колодцу.
       Еще сутки назад Иван даже в своих самых смелых предположениях не мог себе представить, куда его заведет коварная судьба.
       Ночь прошла нормально, если не считать вездесущих комаров и потрескивание старых обоев в его новом жилище. Жилище представляло из себя бывшую больничную палату, наскоро переделанную в жилую комнату, ключ от которой ему торжественно вручил завхоз Данилыч. Также Данилыч выдал письменный стол, шкаф, тумбочку и панцирную кровать. Та, судя по внешнему виду, осталась еще с войны. К кровати прилагался покрытый бурыми пятнами полосатый матрас и пахнущее сыростью серое постельное белье. Плюс два вафельных, такого же цвета, полотенца, как объяснил Данилыч, одно для ног, другое для лица, хотя, как Иван не напрягался, но так и не смог найти между ними различия.
       Его вчерашнее знакомство с новым местом работы началось в кабинете директора Петра Васильевича. Тот по-отечески и немного фамильярно похлопал Ивана по плечу и предложил стул.
       - Рад, не скрою, наконец-таки в моем интернате появился молодой специалист, тем более математик. Гуманитарные предметы я потихоньку читаю, а вот с точными науками совсем плохо. Наши воспитанники практически нигде толком и не учились, кто с дома престарелых к нам попал, кто с больницы, а кто и совсем с улицы. Все инвалиды первой группы, так что тут нужен индивидуальный подход. Медицинскую специфику вам расскажет наш главврач Евгений Кузьмич.
       - Я конечно не Макаренко, но сделаю что смогу, – Иван покорно кивнул, почти смирившись со своей судьбой.
       - Коллектив у нас совершенно неукомплектованный, но хороший. К сентябрю переедем в Лопахино, в новый интернат, тогда и начнем полноценный образовательный процесс. Поступят новые воспитанники, а эта группа останется за вами, будете у них воспитателем. Сразу хочу Вас предупредить, они не такие как все, и вашем институте не преподавали методик воспитания таких детей, поэтому я вас прошу быть для них не только учителем, – Петр Васильевич извлек из сейфа стопку личных дел и открыл верхнюю папку. – Вот. Людмила Андреевна Лонгина, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, врожденный лучевой синтоз обеих верхних конеч…. так тут медицинские термины, - директор оторвал взгляд от папки. – Девочка она талантливая, любит живопись, даже научилась рисовать ногами, вот икону мне подарила, сама написала, – директор кивнул на стену.
       Иван сразу заметил иконку, на которой была изображена Мария с младенцем на руках. Еще вчера он бы ни за что не поверил, что так может нарисовать человек, не владеющий руками.
       - Дальше, – Петр Васильевич открыл следующую папку, быстро пробежал глазами и тут же вернул ее обратно в сейф, положив на нижнюю полку.
       И тут Иван вдруг понял, что в это личное дело не напишут больше ни строчки. Он всегда считал смерть чем-то абстрактным, его не касающимся, а тут вдруг неожиданная догадка, помимо его воли, бросила его в жар. Директор монотонно продолжал читать, иногда отвлекаясь на комментарии. Иван слушал и никак не мог понять, почему с каждой прочитанной папкой он все больше и больше наполняется ощущениями, раннее ему неведомыми.
       В этот день Иван так и не нашел в себе силы встретится с детьми, пытаясь отвлечься обустройством собственного быта. И дело было даже не в отвращении, свойственном зевакам, посетившим кунсткамеру, а в чем-то другом, в почти мистическом состоянии разума, который почему-то первый раз в жизни отказывался обуздать чувства.
       Холодный поток воды из колодезного ведра, мигом отвлек Ивана от переживаний вчерашнего дня. Утреннее солнце ласково пригревало, день обещал быть без дождя. «Подходящий день для знакомства с воспитанниками», - подумал Иван и, вытершись полотенцем, направился к сараю, у которого полуголый мужичок лет сорока с вдохновением, свойственным лесорубам, увлеченно колол дрова.
       - Доброе утро, – Иван еле увернулся от летящего в него полена.
       - Ты поаккуратней, смотри куда идешь, а то всех моих талантов не хватит что бы тебя заштопать, - мужичок отложил топор и протянул руку. – Главврач, Евгений Кузьмич, можно просто Кузьмич.
       - Иван, можно просто Иван.
       - Слышал, слышал, значит, в нашем полку прибыло. А ты, я вижу, с юмором, молодец, это хорошо у нас без юмора нельзя, - Кузьмич взял двуручную пилу. - Впрягайся, распилим ствол, заодно и познакомимся поближе.
       - Это у вас вместо утренней гимнастики?
       - Почти. С подопечными познакомился?
       - Н….нет еще.
 Пила противно завизжала, кромсая сосновую кору.
       - Боишься?
       - Не то чтобы боюсь, скорее не знаю с чего начать.
       - Ровнее тяни!.. Начинай с начала.
- С какого начала?
- Прежде всего, научись в них видеть обыкновенных детей, с их интересами, радостями и печалями, попробуй стать старшим другом, если твой эгоизм не позволяет тебе стать их семьей. Ну хорошо, вижу, тебе неприятны мои нравоучения?
       - Да нет, что Вы, – Иван сразу понял, что доктор его просчитал. И еще вчера он послал бы такого моралиста нахер, но теперь он готов был принять любую помощь.
       - Во-первых, давай на «ты», а во-вторых, если отбросить сопли и говорить языком медицинских фактов, то получается такая картина, - Кузьмич смахнул со лба пот и, глотнув воды из кружки, продолжил. – В данном случае всех моих пациентов объединяет одна беда, которая, исходя из научной терминологии, называется: «Врожденные пороки развития». То есть, это стойкие морфологические изменения органа или всего организма, выходящие за пределы вариаций их нормального строения, как правило, приводящие к нарушению функции. Синоним: уродства – внешние обезображенные нарушения части или всего тела, обнаруживающиеся уже при наружном осмотре….
       Иван тяжело вздохнул, ему вспомнился анекдот, в котором папа объяснят своему маленькому сыну, почему надкушенное яблоко становится коричневым, оперируя понятиями из курса школьной химии.
       - ….уродства конечностей весьма полиморфны по клинико–морфологическим проявлениям и локализации. При этом в процесс может быть вовлечена одна конечность верхняя или нижняя, иногда две верхние, нижние или одна верхняя и одна нижняя, реже все конечности. Критический период для развития аномалий конечностей: третья, тире седьмая неделя эмбриональной жизни… – доктор остановил свой монолог, заметив недоумение на лице Ивана. – Если что непонятно, ты спрашивай.
       - Как вам сказать? Вроде и понятно, а вроде и нет, но зачем мне это надо? Я, конечно, любознательный человек, и рассказываете вы нескучно, но, честно говоря, мне от вашей лекции, мягко говоря, не по себе.
       - От твоей лекции, мы же договорились на «ты». А рассказываю я тебе все это, потому что у тебя возникнет миллион не совсем обычных вопросов, и ответы на них лучше получить от меня, а не от Нюрки со Светкой или от трепача Петьки, для тебя же лучше. И потом ты должен быть готов в любую минуту оказать первую медицинскую помощь.
       - Вы уже оказали…, – Иван не понял, как и зачем он это сказал, доктор моментально напрягся и остановил пилу…
       - Ну что ж, остаётся только тебе посочувствовать, - с досадой вздохнул Кузьмич и, накинув на плечо куртку, направился к колодцу.
       - Извини, не хотел, как-то само собой вырвалось, – Инстинктивно Иван понимал, что Кузьмич - один из немногих, к кому он может обратиться в этом странном месте, да и дядька он, вроде бы, неплохой, поэтому зря он его обидел.
       - Хорошо, забыли. Со временем сам все поймешь, а если не поймешь значит зря ты родился на этот белый свет, – доктор махнул рукой. – Слей воды да пошли в столовую, а то на завтрак опоздаем.
       Кузьмич, отфыркиваясь, принял водные процедуры, и они, уже как закадычные приятели, рассказывая друг другу анекдоты, пошли переодеваться, чтобы вовремя попасть на завтрак….
       К вечеру жара спала, и Иван решил побыть наедине, запершись в своей комнате. Ему нужно было многое обдумать: первый в жизни рабочий день, свои отношения с коллегами, а самое главное дети. Его богатый жизненный опыт почему-то не давал ответа ни на один вопрос. Он чувствовал себя обезьяной, которую посадили за штурвал самолета, летящего над мегаполисом.
       Со дна сумки Иван достал пачку «Мальборо» и извлек из неё сигарету, которая по своему содержимому, не совсем являлось продуктом всемирно известной фирмы, безошибочно узнав её среди других восемнадцати, по одному ему известным признакам. Иван вытащил сигарету из пачки и начал не спеша ее разминать, мысленно возвращаясь к событиям утра…..
       Самое трудное было заставить себя спустится в столовую. Иван долго переодевался к завтраку, не переставая себя уговаривать в том, что он нормальный эгоистичный циник. И все его душевные метания продиктованы исключительно минутной слабостью, вызванной сверхъестественной необычностью ситуации. И, если до вчерашнего момента его внутренности не беспокоили такие странные своим дискомфортом метаморфозы, то впредь можно будет забыть об этом как о неприятном сне. Главное - раз и навсегда вернуть в себе уверенность, что все вокруг негодяи и подонки, и поэтому каждый сам за себя, а кто не смог, значит не повезло, но все равно на них плевать, и раз это раньше его не волновало, то нет никаких видимых причин что бы начало волновало теперь. Ничего личного, все исключительно по Дарвину, выживают сильнейшие, так сказать естественный отбор. И в этот момент Иван получил долгожданную облегчение. Все вроде вырисовывалось довольно приемлемо, он формально занимается своими служебными обязанностями, а при удобном моменте сбежит в какую-нибудь другую школу. В конце концов, можно дать взятку, чтоб его быстрее перевели, главное не раскисать, а потом потихоньку закончится срок его ссылки, и он забросит к едрени Фени так ненавистную ему педагогику.
       Появившись в столовой, Иван успел заметить какие чудеса изобретательности, граничащие с цирковым мастерством, некоторые дети прилагают для поглощения пищи, упорно отказываясь от помощи нянечки. Мгновенно на него устремились восемь пар немигающих глаз. Он этого уже не видел, а скорее почувствовал, так как старался смотреть в никуда, и если бы его попросили рассказать, что там происходило дальше, он бы не знал что ответить.
       Тогда его из ступора вывел Петр Васильевич. Он в полушутливой форме представил Ивана, но процесс принятия пищи был видимо нарушен, дети перестали монотонно работать ложками, исподволь бросая любопытные взгляды на Ивана, которому самому ни шел кусок в горло.
       Сегодня уроков в расписании не было по причине выходного, и поэтому до вечера Иван был предоставлен самому себе, а вечером, видимо руководствуясь богатым педагогическим опытом, Петр Васильевич попросил Ивана почитать детям художественные книги, дабы, как он выразился, познакомиться поближе в неформально-домашней обстановке…
Иван медленно протянул сигареткой под носом, втягивая в ноздри знакомый запах, навевающий приятные воспоминания.
- Трава жизни, - мечтательно прошептал он. - Гербалайф... от узбекского производителя.
Дурь обещалась быть толковой. Один знакомый недавно наладил поставки из района знаменитой Чуйской долины, и с тех пор они с друзьями регулярно «очуевали».
Вытянув фильтр, Иван оторвал от сигаретной пачки полоску картона, скрутил гильзу и, засунув ее на место фильтра, заплющил дальний кончик. «Пяточка!». Иван знал нескольких пижонов, которые курили травку через фильтр, но сам считал такой подход дорогостоящим выпендрежем и кощунственным пренебрежением к ритуалу. Ведь не зря же человечество придумало пяточку.
Иван закрыл входную дверь на замок и настежь распахнул окно. Ныкаться по туалетам было обломно, ну, а если «запалят»... ну и что? «И вообще, пошли они все в жопу со своей заплесневевшей моралью!» - решительно подумал Иван, чиркнул зажигалкой и затянулся...
На третьей затяжке в голове начала появляться вата.
«Интересно, это вата растет в башке или мозги превращаются в вату? А может быть, мозги и представляют из себя вату, только мы этого не чувствуем, пока травки не покурим. Угу. А после смерти эту вату из головы втихаря выковыривают и используют в медицинских целях... Например, тампаксы из нее делают. И вот, сегодня твой мозг пытается постичь тайну мирозданья или же силится найти путь к спасению человечества, а назавтра... Нет, чёта я о грустных вещах начал думать.»
Иван наслюнявил палец и затушил огонек сигареты. Половины должно было с излишком хватить для поднятия настроения. Обычно они раскуривали папиросу на троих.
«Куда бы ее спрятать?» - думал Иван, оглядывая комнату. - «В тумбочку? Вонять будет... На шкаф? Лезть высоко... За батарею? Да ну, там грязь, паутина... Пауки... Паучихи с детьми... Паучачьи пацаны в паучачьих клабах танцуют под паучачью музыку... Опять же, паучачьи девки. Местами нормальные, местами — ****и. Вот так познакомился паучачий пацан с паучачьей девкой, думал — она нормальная, а оказалась *****ю. И что уж тут удивляться после этого статистики паучачьих суицидов...
Блин, а чё я спрятать-то хотел?» - Иван наморщил лоб, пытаясь взять мыслительный процесс под контроль. - «Или я сам спрятаться хотел? Но я же за батарею не влезу...» - он взглянул на узкую щель между батареей и стеной. - «Не, точно не влезу. А надо! Но не влезу... Разве что руку можно засунуть. Тоже неплохо — хоть рука будет спрятанная.» - Иван взглянул на пальцы, сжимающие окурок. - «Кстати, и сигарету надо бы спрятать. Хотя, зачем мне прятать сигарету, если я могу спрятаться сам вместе с сигаретой... Гониво какое-то.»
Он засунул окурок в дыру лопнутой батареи и присел на скрипучую кровать. Во рту начала чувствоваться неизбежная сухость. Иван беспричинно хихикнул. Звук собственного смешка заставил его гоготнуть. Дальше пошло по принципу снежной лавины, и через несколько секунд Иван уже катался по яростно скрипящей кровати, заливаясь истерическим кашляющим смехом. Когда уровень веселья дошел до критической отметки и смеяться было уже невмоготу, он стал просто громко стонать, в перерывах судорожно заглатывая воздух.
Приступ смеха длился довольно долго. В конце концов Иван обессилевший затих на кровати, тяжело дыша. Прочищенные смехом мозги посетило минутное просветление.
«Что-то меня чересчур плотно грузит, » - подумал он, оценивая свое состояние. - «Пара последних затяжек были явно лишними.»
Иван сел на кровати и попытался сосредоточиться. Куда там! В следующее же мгновение он начал уплывать куда-то вглубь своего подсознания. Комната, стол, покосившийся шкаф в углу — все это было вроде бы рядом, но в то же время где-то далеко, где-то там, за гранью реальности. Реальным же был тусклый подземный лабиринт с желто-зелеными заплесневелыми стенами. И он бежал по нему в попытке найти выход и отчаянно отбивался от осклизлых тварей, выскакивающих из бесконечных боковых проходов. В руках он грозно держал то ли шотган из «Doom II», то ли школьную указку, но это было его единственное оружие против целого лабиринта враждебных монстров.
Страха, как ни странно не было. Была упрямая злость и желание во что бы то ни стало найти выход. Именно в этом и состоял смысл жизни.
Через неопределенный промежуток времени, который был лишь немногим короче вечности, Иван увидел свет. Тусклый свет в конце коридора. Собрав все силы, он бросился вперед. Сотни мерзких щупалец, лап, присосок тянулись к нему со всех сторон, цепляясь за одежду и мешая. Но он даже не отбивался, а на пределе своих физических возможностей рвался наружу. Свет медленно, но неизбежно приближался, просвет расширялся, стали видны кое-какие детали мира за пределами лабиринта — какая-то комната, стол, покосившийся шкаф в углу. Последний рывок — и Иван выскочил наружу...
Он сидел на кровати, крепко вцепившись в ее край. К чувству облегчения начал примешиваться страх. Страх человека, потерявшего контроль над своим разумом.
Сначала ему показалось, что вместе с ним из жуткого лабиринта просочился плотный, практически осязаемый мрак. Но все оказалось проще — на дворе начинало темнеть. Иван подумал, что нужно заставить себя встать и включить свет, потому как перспектива остаться в темноте в таком состоянии грозила возможностью полностью потеряться в глубинах своего сознания.
Он тяжело поднялся и покачнулся. Молекула воздуха, размером с детский мячик, толкнула его в плечо. Затем вторая, третья, десятая... Весь воздух вокруг него состоял из скачущих мячиков-молекул. Иван двинулся вперед, разгребая огромные молекулы руками и протискиваясь между ними, извиваясь всем телом. Через некоторое время он обнаружил, что более удобно продвигаться, подгребая молекулы под себя плавательными движениями и распихивая их в стороны бедрами. Так он «доплыл» до стены и клацнул выключателем.
Включился свет и одновременно с этим в мозгу выключилась пространственно-временная ориентация. Иван замер, пытаясь понять, кто он, где он и почему его рука поднята к какой-то стене. Он боялся пошевелиться, потому что не был уверен, что этим самым не разрушит Вселенную. Но и стоять с поднятой рукой было неправильно, поэтому Иван, словно слизняк, сполз по стене на пол.
Окружающее начало казаться знакомым.
«Пить!» - внезапно понял Иван. - «Нужно попить воды, и тогда меня отпустит... Умывальники в туалете, надо туда...»
Но тут он осознал, что совершенно забыл, где находится туалет. Те есть, он помнил, что тот находится в конце коридора. Но задача «выйти из комнаты; пройти в конец коридора; зайти в последнюю дверь» казалась ему совершенно невыполнимой с точки зрения его нынешнего понимания логистики.
Ситуация сложилась до обидного безысходная. Иван сидел на полу, с опаской ожидая следующего «прихода». Но все же удача не совсем отвернулась от него в этот день. Спиной он упирался во что-то твердое, что на поверку оказалось его сумкой, небрежно брошенной возле входной двери. А в ней — практически полная бутылка колы, купленная на вокзале.
Иван сорвал крышку и жадно припал к горлышку. Сладкая жидкость, которая сейчас имела более десятка различных оттенков вкуса, заструилась в горло.
Он пил долго, наслаждаясь насыщенной гаммой приятных ощущений. А когда закончил, из желудка с сипением вырвалась колючая струя углекислого газа. И это тоже было чертовски приятно.
Иван расплылся в довольной улыбке и поудобнее устроился возле стены, полулежа на сумке. В таком комфортном положении и приятном состоянии он готов был провести весь остаток своей жизни.
Взгляд его бесцельно блуждал по комнате и остановился под шкафом, где наткнулся на серую запыленную газету, оставленную, видимо, прежним обитателем. Иван лениво пошевелил ее ногой и придвинул к себе. Сквозь слой пыли просвечивал крупный заголовок «Жизнь и дальше», а под ним угадывалась фотография какого-то обрывистого побережья, вершину которого увенчивали то ли скалы, то ли остроносые шпили старинного замка.
Иван закрыл глаза, воображая себя плывущим на лодке по бирюзовой водной глади. Он явственно ощущал легкое покачивание на волнах и тихие всплески воды. Перед ним расстилалась безмятежная водная гладь, а за ней — высокий берег, на вершине которого сиял город, залитый золотом солнечных лучей. Иван щурил глаза, пытаясь разглядеть детали, но яркие отблески света позволяли лишь только угадывать неясные очертания. Но даже по очертаниям Ивану стало ясно, что этот город — самый прекрасный из всех, средь бесконечных пространств бесконечного множества Вселенных. Почему? (Иван усмехнулся). Есть вещи, которые не нужно доказывать — их нужно просто знать.
Сердце Ивана подкатило к горлу в остром приступе счастья. Ведь еще немного, и он будет там!
Внезапно раздался резкий раскат грома. Иван поднял голову. Странно, но небо было светлым и ясным. Он обернулся назад — там тоже ни одной тучки.
«Скорей бы уж доплыть,» - подумал Иван и тут же почувствовал, что лодка заметно ускорила свой ход. Он взглянул в сторону берега, и холодный ужас заполнил все его нутро. Вместо золотистых башен прекрасного города он мчался на злобно ощерившиеся скалы, покрытые шапками голубеющего льда.
Иван откинулся назад, пытаясь замедлить движение лодки, но та все больше и больше ускорялась. Скалы стремительно приближались, сиянье льда слепило глаза. Вот он уже начал чувствовать как холод, струящийся от скал, коснулся его груди и начал разливаться по животу. Уже стал слышен шум трущихся о скалы волн. Надежды избежать катастрофы уже не оставалось. Иван сцепил зубы и закрыл глаза...
Послышался жуткий удар... За ним еще один... И еще... Удары раздавались откуда-то справа и сверху.
Иван осторожно разомкнул веки и тут же отвернул лицо от слепящего света лампы. В комнате заметно похолодало. В распахнутое порывом ветра окно сыпались капли дождя, а по груди струилась недопитая кока-кола из опрокинутой бутылки. А где-то над самым ухом громыхали нетерпеливые удары.
Неуклюже вытирая рукой липкую рубашку, Иван вяло поднялся на ноги и повернул ключ в сотрясающейся двери. На пороге, опираясь о косяк, стоял Петр Васильевич и хмуро глядел на него исподлобья.
- Заснул ты там, что ли? - пробасил он.
- Ага, - согласился Иван, стараясь прикрыть намокшую рубашку скрещенными на груди руками. Но директор не обратил на этот нюанс никакого внимания — в его замутненных глазах уже чувствовались две-три сотни граммов чего-то увеселительного, а судя по специфическому запаху этим «что-то» был добротный деревенский самогон.
- Ты не забыл, тебе вечером детям сказку читать?
- Не забыл.
- Ну так уже вечер, пора бы. Они через полчаса спать ложатся.
- Хорошо, сейчас я спущусь.
- Угу, - мрачно кивнул головой директор и поковылял вдоль коридора.
«Час от часу не легче!», - подумал Иван и кинулся переодевать рубашку. Наркотическая дурь уже начала сходить на нет, по крайней мере уже можно было показаться на людях без страха быть принятым за идиота. Через несколько минут он уже был в убогой комнатенке, служившей гостиной залой, где уже собрались дети.
- Ну, дети, что вам почитать? - спросил Иван, рассматривая небогатый выбор книг на полках шкафа. Дети молчали. Иван выдернул первую попавшуюся книгу и показал детям:
- Вот эту к примеру. Вам ее еще не читали?
Дети начали нервно возиться. Из угла комнаты кто-то тоненько пропищал:
- А нам их все уже читали.
- И по нескольку раз. Да и сами мы их уже несколько раз читали, - пробурчал мальчик постарше.
Иван замер в замешательстве.
- Так что же мы будем читать?
- А вы нам сами что-нибудь расскажите.
- Сказку какую-нибудь, - опять пропищали из угла.
«Во блин!» - размышлял Иван. - «Я тут еще и в качестве сказочника. Надеюсь, лезгинку танцевать не заставят».
- Дети, - произнес он притворно-извиняющимся тоном. - Вы уж извините, но сказок я не знаю.
- А вы придумайте, вы же взрослый!
«Взрослый», - Иван печально усмехнулся. - «А ведь совсем недавно, всего несколько лет назад я был таким же ребенком, как и они... Таким же как и они???», - он обвел взглядом комнату. Какое-то новое чувство наполнило его душу. Какая-то неведомая доселе смесь жалости, симпатии и ... желания сделать их жизнь хоть чуточку не такой пасмурной.
- Ну хорошо, - пробормотал Иван и присел на краешек стола. Пытаясь сосредоточиться, он закрыл глаза и вдруг снова ощутил себя качающимся на волнах на пути к чудесному городу, раскинувшемуся на вершине крутого берега.
- Вы когда-нибудь слышали о золотом городе? - тихим голосом спросил Иван. – Но это скорее легенда. - В ответ он услышал лишь шорох, но догадался, что это дети качают головами. - Ну, тогда слушайте...
И слова сами собой полилась с его губ, словно бы не из глубин его все еще одурманенного сознания, а откуда-то неизмеримо выше. А он был всего лишь радиоприемником из плоти и крови, добросовестно озвучивающим извивы чужой фантазии, пойманные в пространствах бесконечного эфира...
       В одном из миллиардов миров, посреди голубого океана на зеленых островах раскинулось королевство. Столица королевства была столь прекрасна, что ее назвали Золотым городом. Крыши домов блестели серебром, а башни золотом, играя немыслимыми оттенками в лучах восходящего солнца. Но истинной жемчужиной города был королевский дворец «Эльдорадо», по своему великолепию и величию превосходивший все чудеса миллиардов миров.
       Подданные королевства жили богато и счастливо, и не было там ни болезней, ни войн, потому что правил в этой стране добрый и мудрый король Ричард по прозвищу хромой.
       Балы сменяли охоты, а охоты карнавалы, и воздавали подданные хвалу своему великому королю, но скрывалась за всем этим великолепием одна беда - у Ричарда не было наследников. И хотя он безумно любил своих десять жен, ни одна из них не смогла ему родить ребенка. Ричард очень страдал и часто, в тайне от своих придворных, умоляя проведение подарить ему ребенка. Время шло, но мольбы оставались тщетными. Иногда он облачался в горожанина, и бродил по городу. Подданные шептались: наш король мудр и добр, но кто же будет править королевством после него? Слыша такие речи, король понимал, что это не только его горе, но и несчастье всего королевства. Тогда он разослал гонцов и те, повинуясь высочайшему приказу, объявляли на всех рыночных площадях, что тот, кто поможет королю, будет вправе просить чего угодно и его желания будут исполнены.
       В одну из лунных ночей во дворце появился странный незнакомец, облаченный в плащ с капюшоном из красного бархата, который закрывал лицо. От незнакомца веяло холодом, но вопреки нехорошим предчувствиям отчаявшийся король принял ночного гостя.
       - Доброй ночи Ваше Величество, меня зовут Кромвель, я визирь королевства ЛЕДЯНЫХ СКАЛ.
       - Что-то я не слышал о королевстве Ледяных Скал. – Ричард поднялся с трона, чтобы заглянуть в лицо незнакомцу, но тут же отшатнулся, ему на миг причудилась могильная бездна в глубине огромных глаз.
       - Ваше величество, несмотря на всю вашу мудрость, вы не в силах постичь все многообразие и противоречивость миллиардов миров.
       - Ну что ж, тогда ответь мне, кто твой господин?
       - Ваше величество мой господин имеет множество имен, какое будет угодно вам?
       - Ты мне дерзишь, незнакомец! Я велю палачам приготовить для тебя эшафот!
       - На все ваша воля, только знайте, я единственный кто сможет вам помочь.
       - Говори.
       - Вы готовы заплатить за совет любую цену? – Гость склонился в поклоне.
       - Королевское слово незыблемо! – В глазах у Ричарда потемнело, но он невероятным усилием воли поднял высоко голову и добавил: – Готов заплатить Л Ю Б У Ю Ц Е Н У.
       - Тогда слушайте: в вашем королевстве, в долине шести коней, что за перевалом единорога, живет горбун, велите его доставить во дворец, и на рассвете первого дня рождения будущего года на колесе коленным железом выжжете ему глаза, а затем отрубите у него пальцы, из этих пальцев сварите похлебку и накормите своих жен.
       - Я должен изувечить человека? – Ричард содрогнулся.
       - Да ваше величество, я думаю судьба вашего королевства гораздо важнее судьбы нищего карлика.
       - Что ты хочешь за этот ужасный совет?
       - Ваше величество велите своему казначею выдать мне самую мелкую монету.
       - Что ж, не дорого ты ценишь свои советы,….. быть по сему.
       - Как вам будет угодно Ваше Величество. Прощайте.
Гость в плаще получил свою монетку и исчез также неожиданно, как и появился. Никто его так и не увидел ни в городе, ни в королевстве.
       С той самой ночи Ричард потерял покой и сон, и чем меньше времени оставалось до рождения нового года, тем сильнее его тяготила необходимость принятия решения. Он не появлялся на охотах, и балах, а лишь размышлял, прогуливаясь по стенам города: стоят ли страдания урода счастья всего королевства.
       Дни тянулись за днями, недели за неделями, а король все больше и больше уходил в себя, и все меньше и меньше уделял времени государственным делам, управление королевством разладилось, и придворные решили созвать большой королевский совет.
       Ричард долго не соглашался, но, в конце концов, вынужден был уступить.
       И вот настал день большого совета, во дворец съехались все великие лорды в сопровождении своих свит, огромная зала блистала золотыми доспехами и шелковыми плащами.
       Совет открыл Ричард, он усталым взглядом обвел присутствующих и спросил: «По какому случаю созван совет?»
       Лорды посовещались, к трону с поклоном подошел лорд - канцлер.
       - Мессир, дела в королевстве идут все хуже и хуже, подданные начинают бедствовать, а вы Ваше Величество угасаете на глазах, ваша судьба – это судьба страны и мы, как ваши верные вассалы просто не можем остаться в стороне.
       - Спасибо вам мои лорды, но то, что меня тревожит, это груз моей совести и я не вправе свалить его на вас, уж лучше изгнание из моей, всем сердцем любимой родины. – Король спустился с трона и сел за длинный стол.
       - Мы присягали тебе и останемся верны своей клятве, поэтому будем рядом до последнего Вашего вздоха. – Лорды все как один приклонили колени.
       - Я растроган вашей преданностью, но все же не могу принять от вас такой жертвы.
       - Прими! Честь для нас дороже жизни.
       Лорды убедили короля, и Ричард рассказал им о ночном госте. На этом совет был закончен. Но присутствующие не разъехались по своим замкам, а той же ночью, втайне от Ричарда, собрались в лесу у городских стен и поклялись исполнить ритуал, понимая, что их добрый король никогда не отдаст такого приказа.
       Настал день рождения нового года, вся знать королевства съехалась на бал по случаю праздника, Ричард принимал гостей в тронном зале, потом были яства, король будто заново родился, время принятия решения вышло, и он был счастлив, что устоял перед искушением, и его человеческое естество победило. Он твердо решил, что раз нет у него наследников, со временем его власть будет передана великому совету, куда войдут самые достойные, а он со своей семьей удалится на тихую ферму, которую построит на горных лугах, и будет там разводить овец.
       Все в королевстве вернулось на свои места, разве что король уделял меньше времени развлечениям и охоте, а больше размышлял о будущих законах, которые бы сделали невозможным захват власти тиранами.
       В один из летних дней его белокурая Марта с нескрываемой радостью сообщила Ричарду, что у них будет ребенок. Король готов был воспарить в небо от счастья. Три недели в королевстве шел праздник, балы сменяли карнавалы, на улицах городов стояли бочки с вином и пивом, а на огромных кострах жарились целиком буйволы. Ночью было светло как днем от бесконечных фейерверков, и уже было не понять, где заканчивался день и начинается ночь.
       Еще не успели убрать улицы, как голубоглазая Фиона шепнула нежно Ричарду, что у нее тоже будет ребенок, и все закрутилось по новой, а потом была Веста, Рита, Марго….. Ричард чуть не сошел с ума от счастья и бесконечных пиров, но вовремя одумался, потому что в течении десяти месяцев каждая из его жен подарила ему по ребенку, пять мальчиков и пять девочек.
       Наверное ни в одном из миллиардов миров не было такого любящего отца. Все время, свободное от государственных дел, Ричард посвящал своим детям, и они в благодарность дарили свою любовь и семейный уют.
       Прошло десять лет, дети выросли, принцы готовились стать государственными мужами а принцессы добрыми мамами и нежными женами, хранительницами семейного очага.
       Однажды, чтобы украсить дворец к празднику весны, королевская семья вместе с придворными собирала эдельвейсы на перевале единорога. Внезапно их накрыл туман, такой густой, что не было видно вытянутой руки, также внезапно туман рассеялся, но дети исчезли вместе с туманом.
       Все кинулись искать наследников, была обшарена каждая пещера и каждый камень, но все усилия оказались тщетными. Тогда король отправил уставшую свиту в город, а сам во главе гвардии устремился в долину. Но и там его ждала неудача. Они искали днем при свете солнца и ночью при свете факелов, но тщетно.
       На пятый день измотанный отряд в густых кустах папоротника заметил алтарь у которого, павши ниц, что-то шептал отвратительный карлик.
       - Спросите, не видел ли он людей в лесу? - Ричард остановил коня.
Спешившиеся гвардейцы выволокли упирающегося карлика на дорогу.
       - Могу ли я кого- то увидеть? – Карлик поднял обезображенное лицо, из пустых глазниц сочился гной. - Это ты Ричард? Я тебя узнал по цокоту копыт твоего коня. Свое отродье ищешь?
       - Ты что-то знаешь о моих детях? Молю тебя скажи! – Ричард встал на колени перед извивающимся горбуном.
       - Хе-хе-хе, – Карлик сплюнул. – Поздно, я забрал у них все и даже воспоминания, они теперь далеко, одиноки и растворены в миллиардах миров. Они познают физическую боль увечий и душевную боль одиночества, как познал это я, они вдоволь насладятся человеческим презрением и звериной жестокостью, как насладился я, они сполна испьют чашу…..
       - Что ты такое говоришь горбун?
       - Помнишь, ты пировал с гостями, а я истекал кровью в твоих подвалах, изувеченный твоими палачами, мне выжгли глаза и вырвали пальцы, а затем меня, почти бездыханного, выкинули в океан?! Как…….
У Ричарда в глазах потемнело, и он рухнул на землю.
Когда Ричард очнулся, над торжествующим карликом уже были занесены сверкающие в лучах солнца гвардейские клинки. Он приподнялся на плаще и, собравшись с силами, крикнул: « Оставьте его!». Солдаты, повинуясь приказу, убрали оружие в ножны. Ни единый мускул не дрогнул на лице горбуна.
       Ричарду помогли забраться на коня, и отряд неспешно двинулся к перевалу.
       - Постойте! – Карлик, хромая, подошел к королю. – Я хоть и слеп, но все-таки вижу, твои дети это единственное что у тебя осталось. Я дам тебе надежду. Когда-нибудь они соберутся в одном из миров, и если ты их сможешь найти и увидеть в этих уродах блистательных принцев… только тогда мои чары падут.
       - Спасибо добрый человек, прощай.
       - Это тебе поможет. – Горбун протянул королю, свисающий с беспалой культи, кожаный шнурок с злотым медальоном в виде солнца. - Он мне больше не нужен.
       - Что это?
       - Это ключ!
       - Какой ключ?
       - Ключ от миллиардов миров.
       - И что мне с ним делать?
       - Этого я не могу сказать, выбросишь, когда он станет тебе не нужен.
       Ричард не помнил, как вернулся в Золотой город, а там его ждала новая утрата. Весть о карлике опередила короля, и королевы, не вынеся горя, бросились с самой высокой башни.
       Три дня и три ночи безутешный король оплакивал своих жен, а затем бесследно исчез.
       Лорды не смогли разделить власть, в королевстве вспыхнула братоубийственная война, унесшая тысячи жизней и испепелившая города, а затем настала вечная зима, и руины Золотого города превратились в ЛЕДЯНЫЕ СКАЛЫ.

       
       
       3. Принцы эльдорадо.


- …Чему удивляться, ведь даже Рим великий был разрушен, - отчетливо произнес Иван. Ему было необходимо услышать свой голос, чтобы хоть как-то смягчить гнетущую картину, представшую его глазам.
Серые руины. Грязные серые руины, с нелепо торчащими обломками стен и хаотичными грудами мусора. Место это и раньше-то слабо ассоциировалось с образом Синей птицы, а уж теперь…
Иван приподнял взгляд на несколько метров выше развалин. Где-то там, где нынче лишь ветер да солнечные лучи пронизывали пустое пространство, была его комната. А ниже и чуть правее находилась гостиная – там они обычно собирались по вечерам. А еще правее располагались спальные комнаты… но об этом не хотелось вспоминать.
Иван непроизвольно вздрогнул и направился вперед, осторожно ступая между различного происхождения обломков. Он не знал в точности, что именно он ищет. Он даже не знал, состояла ли его цель в поиске чего-либо. Он просто шел и смотрел по сторонам, полагаясь на интуицию. Ведь именно это необъяснимое чувство, а не доводы разума, привели его сюда.
«Если быть до конца честным перед собой,» - размышлял Иван, - «то мое пребывание здесь – это чистой воды сумасшествие. Переться за сотни километров без определенной цели, всего лишь по зову внутреннего, совершенно непонятного влечения… Может, я действительно схожу с ума? Или уже сошел?»
Последняя мысль немного позабавила его.
«Обидно как-то получается. Кто-то с ума сходит в Наполеона, кто-то – в Македонского, ну, на худой конец – в Киркорова. А я же сошел с ума в какого-то бомжа, копающегося на свалке».
Тут его взгляд упал на кусок чугунной батареи, высунувшейся из груды мусора. Какое-то слабое воспоминание промелькнуло у него в голове.
«Ах да! Возможно, это та самая батарея, в которую я некогда прятал окурки косяков. Ну здравствуй, старая подруга, хранительница кайфа».
Он двинулся в сторону батареи, но больно ударился лодыжкой о что-то твердое и, морщась, остановился. Взглянув вниз, он увидел острый угол какого-то полу засыпанного ящика. Штаны были целы, но под ними саднило, и, скорее всего, сочилась кровь. Иван осторожно потёр ушибленное место, которое уже начало превращаться в шишку.
«Понаразбрасывают всякой хрени, а потом приличные сталкеры инвалидами становятся,» - недовольно пробурчал он. – «Чё это за ящик такой? На железный похож… Ба! Да это же сейф. Вот те находка – директорский сейф. А ну-ка!..»
Иван присел, ухватился за крышку ящика и потянул. Сейф довольно легко принял, привычное ему вертикальное положение.
В заляпанной грязью двери все еще торчал ключ. Иван припомнил, что Петр Васильевич никогда не вынимал ключ из дверцы сейфа, да и стоило ли? Ведь там хранились не плотные пачки заокеанских банкнот, а никому не нужные документишки затерянного в глуши приюта для инвалидов – слепая дань бюрократической традиции.
С трудом провернув ключ, Иван открыл дверцу. Изнутри сейфа пахнуло сладковатым запахом старой бумаги. Иван вытащил наугад первую попавшуюся стопку и стал медленно перелистывать. Это были личные дела воспитанников. Ком подкатил к горлу Ивана, но он все же продолжал упрямо рассматривать пожелтевшие листы…
Людмила… Анна… Артемий… Имена высекали в его памяти искры полузабытых воспоминаний. К его удивлению, Иван весьма смутно помнил облик своих бывших подопечных, но что он помнил ярко и отчетливо, были их глаза. Их пытливые, проникновенные глаза в минуты, когда он рассказывал им свои истории.
Погруженный в воспоминания, он дошел до последней папки. В его руках находились все восемь личных дел, таких разных, но с одной одинаковой надписью: «Родители оставили в родильном отделении», восемь заявлений об отказе, восемь судеб, частью которых, он стал. Кто же они были, эти женщины, эти матери, вот так одним росчерком пера, выбросившие частичку плоти своей в бездну мироздания. Злости не было, было непонимание, но в любом случае Иван не вправе был осуждать этих людей, он это уяснил четко, еще тогда, в то необыкновенное лето.
       Иван вернул документы на место, и тут его взгляд привлекла еще одна папка, лежащая на нижней полке сейфа в ворохе погашенных счетов и старых накладных. Он вспомнил как Директор, при их первой встрече, не произнося не единого слова, отложил эти бумаги, тогда Иван понял все, этому ребенку посчастливилось умереть до приезда Ивана, и все, что Иван о нем знал – это маленький крестик на одинокой могилке у края деревенского кладбища. Два чувства вступили в борьбу внутри Ивана, с одной стороны нехорошее предчувствие, а с другой любопытство, любопытство в конце концов победило. Иван бережно извлек папку и раскрыл…



       Пламя костра причудливо танцевало самбу, отбрасывая сказочные тени на густые кусты папоротника, обрамляющие поляну, продолжая безнадежную войну с абсолютной тьмой, рожденной безлунной ночью. « Ему конечно же не одолеть тьму, но пока еще жива хоть маленькая искра, огонь будет стойко защищать вверенную территорию, лелея мизерную надежду дожить до утра, чтобы затем передать эстафету Солнцу, превратившись в пепел». - Иван усмехнулся. – «Но если своей короткой жизнью огонь хоть кого-то согрел или осветил путь кому-то, значит не зря он горел, и все то, что от него осталось, не канет в небытие, растворись в пространстве, а будет жить в памяти всех тех, кого он согрел». Вдруг Иван понял, пришло время вспыхнуть, и вся его тлеющая жизнь осталась позади, унося с собой бессмысленную суету.
       Сегодня был особенный день. Иван, после долгих попыток, наконец-таки убедил Кузьмича в необходимости выезда в лес на пикник, и тот выпросил у завхоза телегу, запряжённую старой кобылой со странным именем Эмма, и они вместе с детьми, погрузив на телегу старые одеяла, побитые молью, и закопченный казан, отправились на прогулку.
       За весь месяц, проведенный в интернате, Иван ни разу не видел такого необыкновенного блеска в глазах своих воспитанников. Те, кто не мог идти самостоятельно, ехали на телеге поверх сложенных одеял, весело смеясь, иногда в шутку прикрикивая на кобылу. Эмма, видимо понимая ответственность возложенной на нее миссии, шла медленно и аккуратно, давая возможность путешественникам в полной мере насладится фантастической красотой летнего леса.
       Вечером нашли живописную поляну, развели костер и сварили кулеш, такой вкусный, какой ни за что не приготовить даже в изысканном ресторане, пусть даже повар будет победителем всех мыслимых и немыслимых кулинарных конкурсов в мире.
       Затем, путешественники улеглись вокруг костра на расстеленные одеяла, но, несмотря на полночь, усталость и необходимость утром проделать такой же путь, никто не спал, беседуя в пол-голоса и любуясь огненным танцем. Даже доктор забыл про строгость и не стал настаивать на соблюдении режима. Эмма мирно паслась в кустах и лишь изредка нарушала ночную тишину, ломая сухие ветки, пытаясь дотянутся до молодых побегов.
       - Иван, расскажите нам о золотом городе, – попросил Сеня, и тут же все остальные подхватили: – расскажите, расскажите пожалуйста, мы вас очень просим.
       Иван вздрогнул, по спине мгновенно прокатился предательский холодок, идиллия мгновенно исчезла. Он задумал эту авантюрную прогулку только для того, чтобы отвлечь детей от глупой сказки, так опрометчиво рассказанной им месяц назад. И вроде все получилось - за целый день Иван ни разу не услышал даже намек на эту историю, хотя внимательно прислушивался к детским разговорам, стараясь не пропустить ни единого слова. И тут в одно мгновение все его чаянья мгновенно рухнули, он даже почувствовал, как нахмурился Кузьмич.
       - Давайте я вам лучше про Геркулеса расскажу, – доктор предпринял отчаянную попытку, но было поздно, дети наперебой просили историю, рожденную травой с берегов Ганга.
       Все началось почти сразу после того памятного вечера, но, заваленный столь непривычной ему работой, Иван нечего не заметил, да и не мог заметить, его новая жизнь абсолютно была непохожа на ту, которая осталась за воротами «Синей птицы».
       Эта новая жизнь, так вспенившись вначале, постепенно входила в спокойное русло. Иван разработал учебное расписание, и они по очереди с Петром Васильевичем вели занятия, Иван точные науки, а директор гуманитарные. Все чаще и чаще Иван ловил себя на мысли, что увечья своих учеников он уже не замечает, и, если бы половина его класса была обычной, то все дети для него подсознательно воспринимались бы одинаково.
       По вечерам, перед сном, воспитанники собирались в гостиной и просили Ивана рассказать о Золотом городе, и Иван придумывал все новые и новые истории о короле Ричарде, счастливых принцах, прекрасных королевах и блистательных лордах, ловко связывая мозаику хронологически. Начинал он свой рассказ примерно так: «Эта история произошла с королем в юности….», а когда Ивана спрашивали: «Что случилось с королем после его исчезновения?», он загадочно улыбался и отвечал: « Не знаю, думаю, он путешествует по миллиардам миров в поисках, ведь у него есть ключ, который дал ему карлик». Тогда дети просили рассказать, как с помощью ключа переходить из мира в мир. Иван опять загадочно улыбался и отвечал: «Только обладатель ключа познавал тайну путешествий по мирам, а для всех остальных это остается загадкой, и, конечно же, для меня самого». Но дети не унимались и вопросы продолжались: «А что же принцы?». И Иван уже не мог остановиться: «Я же вам уже рассказывал, они разбросаны по миллиардам миров, но, по преданию, однажды соберутся в одном из них и будут ждать отца, зажигая по ночам в окне свечу, чтобы король их безошибочно увидел в безлунной тьме. В эти минуты Иван чувствовал себя по меньшей мере Андерсеном, а то и обоими братьями Гримм, совершенно не подозревая что легенда уже перешагнула через грань сказки и зажила реальной жизнью.
       Гром грянул неожиданно. Однажды в полдень, после занятий, доктор пригласил Ивана к себе в кабинет.
       - Ты знаешь что такое « Цирк уродов»?
       - Слышал что-то. В прошлом веке были такие балаганы, катались по Европе и Америке, зарабатывали деньги, между прочим, прибыльный бизнес был, а нафига ты спрашиваешь?
       - Дети собираются сбежать и устроится в такой цирк, где-то наверное вычитали.
       - Это им еще зачем?
       - Хотят путешествовать по миру.
       - Ха! И я хочу, Канары, Бермуды, ром, знойные девочки! – Иван мечтательно причмокнул. – Нормальное человеческое желание.
       - Не паясничай.
       - Я не паясничаю, все всегда хотят, куда-то сбежать. Мужики от жен, солдаты от армии, пацаны от детдома, не вижу проблемы?
       - В общем так, они убеждены что по рождению являются принцами, в их возрасте в сказки уже не играют, хотят отправиться на поиски какого–то короля. Это еще пол-беды, но дети считают этого короля своим отцом, а это совсем плохо. У этих ребят никогда не было семьи, они взрослеют, и с каждым годом задают себе вопрос: «Кто они и где их родители, почему они их некогда не видели?», приходит время и мозг начинает замещать реальность вымыслом и тут уже недалеко до шизофрении. Ситуация серьезная, а учитывая нашу специфику серьезная вдвойне, нужна консультация психиатра и….
       Иван почувствовал, как стул уплывает из под него. Только теперь он понял, что происходит вокруг, в голове тут же выстроилась четкая картинка, и все то, чего он раньше не замечал, приобрело зловещий смысл.
       - Не надо психиатра….. это я во всем виноват….
       - В чем?
       - Я рассказал ребятам легенду, как король ищет своих потерянных принцев, они заигрались, – Иван обреченно посмотрел на доктора.
       - И как долго длится эта твоя игра?
       - С самого моего приезда… Но я не предполагал, что это все так серьезно.
       - Серьезно…? – Кузьмич нахмурился – пойми одно, они уже живут этой игрой, и их главная беда не в том, что они инвалиды, а в том, что у них никогда не было семьи, своего дома, и в реальной жизни уже не будет. Вот и вся твоя легенда. Они тебе поверили и вряд ли ты их переубедишь в обратном.
       - Но это всего лишь слова.
       - Слова, очень часто бывают опасней пуль!!! – повисла пауза. – Хорошо, я тебе расскажу одну историю, она изменила мою жизнь, я ее никогда никому не рассказывал, но тебе это необходимо.
       Кузьмич вскипятил чайник, разлил чай по стаканам, и не спеша начал свой рассказ.
       - Ты конечно же слышал, что я какое то время провел в тюрьме, но слухи которые во круг меня здесь ходят не имеют к этому никакого отношения. Людям свойственно строить догадки при отсутствии точной информации. А поскольку ко мне здесь относятся с уважением, то и рассказы про меня придумывают оправдательные. Но на самом деле я вовсе не жертва обстоятельств, а банальный убийца.
Кузьмич замолчал, медленно размешивая сахар в стакане, словно прислушиваясь к мерному постукиванию ложки.
- Я тогда только год как закончил интернатуру, - продолжил он задумчиво. – Был молодым, амбициозным. Все свои силы отдавал медицине, даже в туалет ночью с книгой по хирургии ходил. – Кузьмич ностальгически усмехнулся. – Иногда мог до того зачитаться, что так до самого утра на унитазе и просиживал. Ну, и успехи, конечно же, были. Хотя, это к моей истории не имеет никакого отношения…
Он отхлебнул из стакана и кивнул Ивану:
- Ты чаёк пей, остынет же… В общем, где-то эдак в середине июля поступило к нам пополнение из мед училища. И появилась у нас в отделении новая медсестра – Инга. Пухлые губки, стройные ножки, белокурые локоны…
Я, по привычке, особого внимания на нее не обратил – уж слишком был карьерой занят. А потом вдруг начал замечать с ее стороны знаки внимания к моей персоне. К тому же, с другими молодыми людьми, коих у нас в хирургии немало было, держалась она очень холодно и даже агрессивно. Стал я тоже ей навстречу шаги делать, и через некоторое время вышло у нас объяснение.
Короче говоря, влюбился я до умопомрачения. Знаешь, Ваня, что такое впервые серьёзно влюбиться в двадцать семь лет? Мне тогда казалось, что я всю свою предыдущую жизнь даром прожил. Какой у нас был роман! Словами разве расскажешь. Был бы я хоть даже Шекспиром или Пушкиным, и то вряд ли смог бы все описать. Да это не так и важно…
Кузьмич отставил стакан и закурил сигарету.
- Однажды к нам в отделение поступил пациент – молодой армянин, студент иняза. Веселый такой парень, общительный, с чувством юмора отменным. Я, когда впервые с ним пообщался, еще подумал, что повезло его друзьям – с таким в любой компании скучно не будет. Да вот только в том была беда, что не одному мне он понравился.
Инга моя, буквально за пару дней меня позабыла да к новому знакомому любовью безудержной воспылала. Я несколько дней как доской грохнутый ходил. Зав отделением меня подбодрить хотел, так я ему чуть в нос не заехал.
Ведь я человек трезвомыслящий, поэтому иллюзий не строил и понимал, что поезд мой ушел. И ушел безвозвратно.
Ну, что такое муки брошенного самца, я тебе рассказывать не буду – либо сам уже знаешь, что это такое, либо не дай Бог тебе это узнать.
Через несколько дней положили этого парня на операцию. Дело было пустяковое – удалить доброкачественную опухоль, некоторое время мы вообще думали, что может обойтись без хирургического вмешательства. Прооперировал я его легко и удачно.
Выхожу я из операционной, а тут она. Со стула так и вскочила, глазенки горят, спрашивает : «Ну как?!»
А мне так вдруг обидно и горько стало… Хотя, что я оправдываюсь… Взглянул я ей в глаза и тихо так сказал: «Прирезал я твоего хачика». Сказал, повернулся и прочь пошел…
Кузьмич несколько раз глубоко затянулся, смотря в одну точку. Иван не решался прервать его молчание. Наконец доктор сморгнул, затушил сигарету в пепельнице и продолжил:
- Наутро я узнал, что ночью Инга выбросилась из окна. В руке она сжимала оторванный рукав моей малиновой рубашки – кое что из гардероба я хранил у нее. В милиции я особо не отпирался, а в тюрьму сел с ощущением справедливости происходящего.
       Когда я освободился, то стал абсолютно уверен, что жизненная суета: машины, деньги, бабы, карьеры - бессмысленна. Мы пришли в этот мир с клеенчатой биркой на руке, с такой же биркой и уйдем, и правильней всего, время между бирками потратить на то, что бы сделать этот мир хоть немножечко лучше, и поэтому я здесь.
       Рассказ Кузьмича произвел огромное впечатление на Ивана, и они еще долго беседовали, пытаясь найти выход из сложившийся ситуации.
       В тот же вечер Иван твердо решил вернуть своих подопечных в реальный мир. Когда он спустился в гостиную, его уже ждали дети, предвкушая новые приключения.
       - Сегодня «Города» не будет – начал решительно Иван, и тут же почувствовал на себе недоуменные взгляды. – Поговорим об иллюзии, – Иван достал из кармана рубашки игральную карту и показал детям. – Что это за карта?
       - Пиковый король, - хором ответили все.
       Тогда Иван перевернул карту и положил на стол.
       - Саша, скажи, что это за карта.
       Саша ловко доковылял до стола и, под ободряющие крики остальных поднял карту. К удивлению детей перед их взором предстал пиковый туз. Этому, в общем-то несложному фокусу научил Ивана один знакомый шулер.
       - Все видите? Это и есть яркий пример иллюзии. – Иван прошелся по комнате. – Я знаю что вы, мои дорогие, заигрались, вы себе создали придуманный мир, который считаете реальностью, и я, не ведая что творю, помог вам в этом. Вы все свои силы тратите на то что бы воплотить эти неосуществимые фантазии, а ведь у вас есть шанс реализовать себя в настоящей жизни, например стать инженерами, поэтами, художниками, президентами наконец.
       Иван перевел дух.
       В этот момент дети наверное поняли, что их заветная тайна раскрыта.
       - Земля не прнисобленна для счастья, – Полушепотом сказал Ренат, и еще тише добавил: - Золотой город, это все что у нас есть, и другого дома у нас не будет.
       - Золотой город - это иллюзия, зарубите себе раз и навсегда! – Иван злился, хотя и понимал, что совершает грубейшею педагогическою ошибку, но остановится уже не мог. Он злился на себя и уже не понимал, что оперирует циничными понятиями. - Да, конечно, моряками или стюардессами вам не стать, но и мне в космос не летать, здоровья не хватит, а жизнь, и довольно приличную, вы себе устроить в состоянии, и я со своей стороны вам помогу.
       - Расскажите нам о золотом городе.
       Дети упрямо не хотели принимать доводы Ивана.
       - Вы что меня не слышите? Города золотого нет! И королевства такого не существует! Я все это придумал сам! – Иван сглотнул слюну и добавил: – не в себе был.
       - Природа Вселенной не изучена, – дети не сдавались, – и есть множество гипотез о существовании параллельных миров.
       - Ух, какие мы образованные! Ну, хорошо, если вы такие умные, посчитайте, сколько времени нужно королю что бы посетить сотню миллионов миров, я уже не говорю о миллиарде, и тем более не говорю о том, что нужно обшарить каждый мир!
       - Во-первых, время категория относительная, вы сами нам про Эйнштейна рассказывали, - Сеня всегда выделялся интеллектом среди остальных. – А во-вторых, мы считаем, в каждом мире у нашего отца есть помощники, которые должны тайно найти нас и сообщить эту весть королю, и тогда он нас заберет.
       - Угу. Значит помощники. Вы то своего предвестника уже вычислили?
       - Мы думаем, это Вы.
       - Чего????? – Иван чуть не упал со стола, на краешек которого присел. Кто я???
       - Вы королевский посланник и испытываете нас, а когда убедитесь что мы и есть потерянные принцы, поможете нам все вспомнить.
       Иван опешил, у него кружилась голова, перед глазами расходились круги всевозможных расцветок, слабая ниточка управления его небольшим коллективом необратимо ускользала из рук вместе с уверенностью рационального человека.
       - Но вас ведь восемь! – это была глупая попытка восстановить равновесие, Иван уже не чувствовал что ведет разговор по правилам своих воспитанников.
       - Нас не всегда было восемь.
       Все аргументы детей были четко и давно продуманны.
       - Хорошо, но девять - все равно не десять…. – Иван осекся, он все больше и больше усугублял свое положение – Или я чего-то не знаю?
       Дети молчали, видимо этот разговор им дался то же нелегко, и Иван только сейчас заметил: его старания произвели обратный эффект, еще больше укрепив в них уверенность в реальности обретенной иллюзии.
       Этот бой был, безусловно, проигран. Единственное чего он добился, это негласной договоренности: дети не спрашивают о Золотом городе, а он не мешает им находиться в плену глупой легенды. Но в тот день Иван совершил еще один огромный шаг на пути перерождения, и вся его жизнь до синей птицы казалась ему теперь совершенно чужой.
       Костер начал затухать, Иван встал чтобы подбросить дров, дети без слов поняли что рассказа про «Золотой город» сегодня опять не будет, и, молча погрузившись каждый в свои мысли, постепенно заснули.
       Иван долго проворочался на траве, в конце концов забылся, и опять была лодка, стремительно мчащаяся к берегу, и он, коченеющими пальцами вцепившись в борта, боялся обернуться, потому что знал, что вместо золотого города увидит лишь ледяные скалы.

       

       4. Бал.


 ….. взглянув на заголовок: «Ксения Сергеевна Маркина 1997г.р» и чуть ниже «Анастасия Сергеевна Маркина 1997».
«Как это так?!» - недоуменно подумал он, переворачивая страницы, и тут же наткнулся взглядом на графу «Диагноз».
«Тарокопаги, сращенные близнецы через грудную клетку», - прочитал он вполголоса, еще не совсем осознавая смысл прочитанного. – «Значит, это были сиамские близнецы… То есть, на самом деле их было двое, а не один… То есть… То есть, их все-таки было десять, а не девять! И дети знали об этом! Так вот почему…»
Иван отложил папку в сторону и прикрыл глаза ладонями. На душе было так гадостно, что даже свет заходящего солнца раздражал.
«Еще одно дикое совпадение. Дикое и трагическое. Десять принцев и принцесс, десять несчастных королевских потомков – ну конечно же дети не могли не увидеть аналогии. Они-то ведь знали, сколько их было на самом деле. Знали, в отличие от меня»…



       Солнце пробивалось сквозь тюлевую занавеску и слепило глаза, будто приглашая Ивана окончательно пробудится и в полной мере насладится летним деревенским утром, ароматом полевых цветов, мгновение назад сбросивших росу, и жужжанием пчел летящих за взятком.
       - Так, сегодня суббота, мой законный выходной, можно было бы поспать и подольше, - Иван свесил ноги с кровати, лениво зевнул и потянулся, не переставая разговаривать с самим собой. – Но, к сожалению, у меня большие планы: нужно съездить в Лопахино, проскочить по магазинам и, самое приятное - посетить культурное мероприятие.
       Под культурным мероприятием Иван подразумевал поход в кино. Он, конечно же, не был безумным поклонником Голливуда, (другие фильмы последние десять лет практически не крутили), но надеялся познакомиться со скучающей провинциалкой, чтобы провести выходную ночь у неё в гостях, дабы удовлетворить свои физиологические потребности.
       С такими приятными мыслями Иван пошел к колодцу для принятия водных процедур, но во дворе столкнулся с директором.
       - Хорошо, что ты еще не уехал. Умоешься, срочно ко мне.
       Петр Васильевич улыбнулся не сулящей ничего хорошего улыбкой и, не заходя в столовую, поднялся к себе в кабинет.
       «Ну, все, мандец! Накрылся выходной, и не заживут у тебя Иван на руках мозоли до самого переезда в Лопахино». Нехорошее предчувствие в виде неожиданно образовавшегося директора безвозвратно испортило такое прекрасное утро.
       Интернат в Лопахино был практически готов, туда уже завозили мебель, и Кузьмич укатил в Москву пробивать медицинское оборудование для своего кабинета. Иван с нетерпением ждал переезда, и хотя ему уже даже в чем-то нравилась сельская жизнь, все-таки что-то внутри него настойчиво требовало хоть какой то цивилизации.
       - Садись, - директор предложил Ивану стул. - Я помню, что обещал тебе выходной, но обстоятельства выше меня, мне нужно вечером уехать в Лопахино.
       - А Елизавета Петровна?
       Иван еще лелеял мизерную надежду.
       - У нее корова телится, так уж извини, придется тебе одному службу нести, а мне нужно очередного благодетеля америкосского встречать.
       - Так он же должен только через неделю приехать.
       - Я тоже думал, что будем принимать его в новом доме, но, Петр Васильевич предполагает, а комитет по усыновлению располагает. Как мне надоели эти буржуины, детей как щенков на псарне выбирают.
       - Так вот почему мои разоделись как на новый год и с самого утра девчонки веночки плетут, – Иван изобразил на лице шуточное удивление. - Я не знаю, а они уже в курсе.
       - Им еще вчера трепач Петька все рассказал, видимо в районо узнал.
       - И кто таков этот фирмач?
       - Сейчас посмотрим. - Директор разорвал конверт лежащий на столе. - Так, ага пожарный в отставке, штат Оклахома. Ха, смотри, инвалид, как у них тут все расписано, герой, повредил ногу при исполнении служебного долга. Владеет ранчо, «Эльдорадо», любят они громкие названия, прям не ферма, а дворец какой-то.
       Иван инстинктивно напрягся, он вдруг почувствовал как в висках пульсирует кровь, мозг пронзила страшная догадка.
       - И зовут его РИЧАРД!!!!!
       - Ну да, Ричард Кинг, - директор искренне удивился. – Тебе тоже Петька рассказал?
       - Конечно Петька, кто же еще, - все окружающее для Ивана стало расплывчатым, как в тумане, и он уже слышал свою речь как бы со стороны. - Ну да, Петька, больше некому.
       - Ты уже в курсе. Так чего передо мной, извини за тавтологию, Ваньку валяешь? Ну что, договорились, отложишь выходной?
       - Конечно, Петр Васильевич.
       Иван не помнил как добрался до своей комнаты, до вечера провалялся на койке, не находя в себе силы на какие либо действия. Он вертел в руках гипсовую статуэтку ангела, неказистую поделку своих воспитанников, подаренную ему после похода в лес. Он уже не помнил кто ее сделал, в памяти остался лишь торжественный момент вручения. И слова, такие важные слова: «Это вам от всех нас, в благодарность, и чтобы вы вспоминали наше лето, когда уедете к себе домой». Тогда он совершенно не обратил на подарок никакого внимания, и только бросил мимолетом: «Мой дом рядом с вами». Теперь же, раздавленный и опустошенный, он жаждал только одного - покинуть это место, бежать куда нибудь, от детей, от себя, чтобы только не увидеть разочарование в их глубоких и грустных глазах и пусть это будет пустыня, вечные льды, глубокие шахты…, чем хуже, тем лучше, чтобы только не видеть…. Господи что же я натворил!…
       В коридоре послышались голоса кухарок.
       - Детей уложили, пора домой.
       - К Ивану заходить не будем?
       - Да он спит целый день, даже на обед не спускался.
       - А дверь запереть?
       - Проснется, запрет, ему все равно дежурить, давай быстрее, Петька ждать не будет.
       В коридоре послышались удаляющиеся шаги.
       - Ну что ж, теперь ты, - инстинкт подсказывал единственный выход. – Простите меня, нет сил для другого решения.
       Иван рывком поднялся с койки, будто боясь передумать, беспорядочно покидал свои вещи в сумку, и спустился вниз. Схватив ключ от входной двери, висевший на вахте, он выскочил во двор и резко захлопнул дверь. Рука привычно дернулась к замочной скважине, но противный кусок металла, ударившись мимо щели, вылетел из рук и звякнул о крыльцо. Иван наклонился, нащупал ключ и, уже присматриваясь, вставил его внутрь двери. Там что-то щелкнуло, и ключ замер, не желая проворачиваться.
       Иван чертыхнулся, двинул дверь коленом, и услышал второй щелчок. Дернув дверь и убедившись, что замок защелкнулся, он выдернул ключ и спрыгнул с крыльца. Под бетонной плитой было отверстие куда, по общепринятым деревенским традициям, персонал больницы прятал ключи. Иван сунул руку внутрь и почувствовал, как что-то вывалилось у него из нагрудного кармана и скользнуло в ту же щель. Не желая задумываться (ведь бумажник все равно был в кармане брюк) он вынул руку и поспешил к воротам.
 «Только бы не думать о них», - Ивану было уже все равно, что с ним будет потом, а сейчас, страх его гнал прочь, прочь от любви и привязанности, прочь от милосердия и самопожертвования, прочь от настоящей дружбы и «Синей птицы». В голове крутилась фраза знаменитого француза: «Мы в ответе за тех, кого приручили». У ворот ему вдруг жутко захотелось закурить, но тут он вспомнил, что сигареты кончились, и оставалась лишь последняя сигарета с травкой в кармане рубашки. Иван сунул пальцы внутрь, но там было пусто. Пробормотав: «Выпала, блин, под крыльцом теперь хрен найдешь», он на миг задумался и, преодолевая страх, обернулся. «Синяя птица» ответила немым укором темных комнат, и лишь в одном окне, прямо под его жилищем ему показалось мерцающее пламя горящей свечи.
«Светлячок, пустяки…», - пробормотал Иван, и кинулся прочь. – «Господи, подари мне амнезию».

       
       5. Королевская рать.

       Иван поднялся, собираясь уйти, но тут внезапная мысль пришла ему в голову. Он вытащил из сейфа оставшиеся документы и стал их перебирать. Довольно быстро он наткнулся на интересующий его лист бумаги – сложенный вчетверо, слегка помятый и загрязненный. Помялся он в свое время во внутреннем кармане старой Ивановой куртки. Это было то самое «рекомендательное письмо», с которым Иван прибыл из лопахинского районо в пыровский интернат.
Немного помедлив, он развернул мятую бумажицу. В самом верху мелким косым почерком было написано пять букв: «Это он!».

***********************************************************

       - Раз, два левой, левой, левой.
       Команды сержанта резали уши, неприятно резонируя с колебаниями желудка, болтающегося в такт строевому шагу.
       Сапоги звонко хлюпали по лужам, хотя всегда на плацу воду разгоняли метлами, но ночью ударил первый ноябрьский мороз, и лед растаял уже под напором стараний марширующих новобранцев.
Иван усердно вколачивал подошвы сапог в размокшую жижу, пытаясь сосредоточиться на технике исполнения традиционной армейской муштры. Строевая подготовка сегодня затянулась – то ли сержант уже успел принять с утра и был в боевом настроении, то ли намечалась очередная высокая проверка. Как бы там ни было, но бодрая ходьба по плацу растянулась на добрых полтора часа, и два стакана компота, выпитые на завтрак, уже отчаянно просились на свет божий. А, учитывая то, что погода стояла довольно прохладная для этого времени года, появлялась опасность, что жидкость победит, и, несмотря на все старания организма ее сдержать, прорвется наружу.
Иван старался не думать о мочевом пузыре, устремляясь внутренним взором во все другие части тела. «Ногу повыше… носочек тянем… резче отмашка… подбородок вверх…». Но мысли назойливо возвращались к болезненной тяжести внизу живота.
Послышалась команда, и взвод остановился. Стоять было еще невыносимей, но тут сержант рявкнул: «Разойтись! Перекур.», и Иван тут же сорвался с места, рванув в сторону туалета. Краем глаза он заметил, что еще несколько человек бросилось ему вослед.
Еще не добежав до двери, он расщелкнул ремень и начал расстегивать непослушные пуговицы. Ворвавшись в вожделенное кирпичное строение, он ринулся к ближайшей дырке. Но тут его правая нога взвилась вверх, и он еле устоял, ухватившись за угол стены. Иван тряхнул ногой, сбрасывая намокший обрывок газеты, чуть не посадивший его на задницу.
Иван выматерился кратко, но емко, как и положено в армии. И принялся лихорадочно дорастегивать оставшиеся пуговицы. И тут его взгляд вновь упал на незадачливый листок бумаги. Пальцы его застыли, а губы зашевелились, неосознанно проговаривая прочитанные слова.
«Трагедия в Пыровском интерн…», безжалостно гласил заголовок. Медленно, с полуспущенными словами, Иван присел на корточки и начал читать:
«Ужасная трагедия постигла на днях интернат для детей с ограниченными опорно-двигательными функциями, расположенный в поселке Пырово Лопахинского района. Страшный пожар унес жизни восьмерых воспитанников.
По дошедшим до нас сведениям, причина пожара была окутана тайной, и тут же обросла дюжиной всевозможных домыслов.
Редакция газеты «Жизнь и дальше» не могла оставить без внимания столь жуткий инцидент, и на место события выехал наш собственный корреспондент Сергей Круглов. Вот что он поведал нам после возвращения.
Пыровский интернат «Синяя птица» располагался в здании бывшей больницы 1927 года постройки, которое не было…»
Далее шла линия обрыва. Иван сидел, наморщив лоб и пытаясь переварить прочитанное.
«Эй, братишка, ты, кажется, мимо очка сел,» - услышал он чей-то насмешливый голос и почему-то вздрогнул.
Перед его мысленным взором пронесся его последний вечер в Пырово, вспомнились душевные терзания и неожиданное решение уехать, поспешные сборы, торопливый шаг вдоль коридора, упрямый замок, никак не хотевший запираться… Откуда-то из недр груди Ивана раздался глубокий стон. Дверь! Он ведь запер тогда дверь перед уходом! Запер ее снаружи и положил ключ под крыльцо.
Резко вскочив, Иван бросился к ближайшей коробке, набитой газетами для нехитрых солдатских нужд. Он начал выдергивать их одну за одной, молниеносно пробегая по ним глазами и отбрасывая в сторону.
Вокруг Ивана начали собираться удивленные сослуживцы, строя предположения о причинах столь странного поведения.
- Он себе газетку тщательнее, чем жену подбирает.
- Из интеллигентов! Этот абы-какой пошлой газетенкой не подотрется.
- А на пол чаво бросать? Самому не ндравится, так может другие попользуют. Мы, к примеру, из колхоза, нашей крестьянской жопе – что «Сельская жизнь», что Карл Маркс – всё стерпит.
Тут Иван внезапно замер, и шутники притихли, наблюдая за ним. Его поиски оказались удачными – почти в самом конце стопки он обнаружил оторванный лист газеты с продолжением статьи, и принялся читать:
«…оборудовано даже минимальными средствами противопожарной безопасности. По заявлению пожарного инспектора, очаг возгорания произошел в одной из комнат, по предварительным оценкам, в результате халатного обращения с открытым огнем. Начальник следственного отдела управления пожарной охраны Лопахинского района предположил, что от оставленной на ночь горящей свечи воспламенились занавески, и огонь по деревянным перекрытиям моментально охватил все здание. Быстрой эвакуации помешали решетки на окнах, заколоченный запасной выход и запертая парадная дверь. Более точные причины пожара уточняются и станут известны по окончанию расследования.
По факту гибели детей Лопахинской районной прокуратурой возбуждено уголовное дело.»
- Что у вас тут за бардак?! – прогромыхал зычный голос со стороны входа. Солдатики инстинктивно вжали головы в плечи и начали потихоньку расходиться – прапорщика Овчаренко все откровенно побаивались и предпочитали обходить стороной.
- Что, ёб вашу мать, вы тут устроили, я вас спрашиваю! Какого хера бумага по всему сортиру разбросана? У вас, ****ь, тут что, Хэллоуин?
Толпа зевак рассосалась, и только Иван продолжал стоять, неподвижным взором уткнувшись в газету. Голос прапорщика звучал где-то за гранью его восприятия и был совершенно не важен. Да и сама армия была не так важна, ведь его пребывание здесь было всего одним из следствий того давнего решения, принятого на скрипучей койке в убогой комнатенке Пыровского интерната. Всего лишь одним из следствий, причем, как оказалось, далеко не самым главным.
Тут он почувствовал, как кто-то крепко ухватил его за плечо и резко развернул. Он увидел перед собой искаженное от злости лицо прапорщика, но это не вызвало в нем ни малейшего всплеска эмоций. Прапорщик что-то орал, свободной рукой тыкал в пол и в сторону очка, но Ивану все это было уже не интересно. Когда же прапор схватил его за второе плечо и начал яростно трясти, Иван легко откинул голову назад и коротко опустил тому на переносицу. Затем переступил через скрючившееся на полу тело и, механически отряхивая с гимнастерки мелкую россыпь чужой крови, побрел к выходу.
Где-то на задворках сознания он даже понимал, что впереди его теперь ждет два года дисбата, это если очухавшийся прапорщик не искалечит его. Но мыслями Иван был очень далеко от этого.

***********************************************************

       Иван беззвучно рассмеялся и отбросил листок в ближайшую кучу испепеленного мусора. Наконец-то он понял, зачем вернулся сюда и что ему искать. Уверенными движениями он направился в сторону почерневшего крыльца, сунул руку вниз и, зачерпнув горсть, вытащил наружу. Медленно разжал пальцы, и на его ладони, среди мелких осколков раскрошившегося бетона, заблестел медальон в виде солнца.
       - Ну, здравствуй, ключ, нас ждут миллиарды миров!!!!!!!



       Конец.

октябрь 2007- январь 2008
Луганск, Северодонецк.
       
http://www.litteraria.narod.ru/