Ида

       
       Они спускались по лестнице, когда с Александр поздоровался с шедшей навстречу девушкой, улыбнувшейся ему. Она казалась высокой, выше Александра из-за туфель на тонких шпильках, только что начинавших входить в моду. Чёрное цельнокроеное платье с длинными узкими рукавами с заострённым уголком, петля от которого была надета на средний палец, делало её ещё стройнее. Калерия одним взглядом оценила всё: и платье, и густые рыжие волосы, собранные в пучок, а главное её светло-карие глаза, в которых затаилась печаль, не исчезнувшая даже при улыбке.
- Что это за волоокая Гера, исполненная тайной грусти? – спросила она своего спутника.
- Ира, из нашей группы. Тебе показалась она грустной? Нет, с чего бы это. Она чуть постарше нас, где-то работала перед университетом, нет нормальная девчонка.
       И, забыв о ней, они заговорили о предстоящем студенческом вечере, капустнике, близился новый год. Дня через четыре Калерия увидела Александра, выходящего из аудитории вместе с Ирой.
- Саш, как насчёт «Чаек»?- спросила она. - С сегодняшнего дня в Балтике «умирают в гавани». Сбегаем, посмотрим? Через пятнадцать минут начало. Говорят, нестандартный фильм.
- Ира, пойдёшь с нами? – обратился он к своей спутнице.
- Да, - согласно кивнула она, - конечно. Я тоже много слышала о нём, надо обязательно посмотреть.
       Тембр её голоса был мягким, грудным, но опять-таки Калерии показалось, что звучат минорные ноты, энтузиазма не было слышно. Они вошли в зал, когда журнал уже закончился, на экране шли фамилии операторов и художников по костюмам, и тихо звучала грустная мелодия, с неожиданными тревожными и пронзительными диссонансами, напоминающими крик чаек.
« Немецкий лагерь для перемещённых лиц, я думал о своей жене Денизе» - произнёс главный герой картины.
       После сеанса они вышли молча, всё ещё находясь под впечатлением фильма, только Александр тихонько насвистывал запомнившуюся ему мелодию. Фамилию композитора и актёров им не удалось узнать, так как они опоздали к началу фильма.
- Надо бы ещё разок сходить посмотреть, что за актёры, кто композитор, - сказал Александр.
- Нет, - не согласилась с ним Ира.- Очень тяжёлый фильм. Ну, я пошла, у меня скоро электричка. Счастливо. И она заторопилась к Среднему проспекту, к остановке трамвая. После состоявшегося знакомства они стали частенько встречаться на факультете то втроём, а то и вдвоём. Появились общие интересы, расширился круг знакомых на обоих курсах. Часто ходили вместе в кино, а в театр реже: трудно было с билетами, а когда спектакль заканчивался поздно Ира убегала пораньше, чтобы успеть на электричку. Калерия предлагала ей переночевать у них дома, но Ира отказывалась, опасаясь, чтобы мама не переволновалась. Она мало говорила о себе, о своих родных, но мало-помалу картина её семейной жизни стала проясняться. Жили они с мамой и старшим братом, холостяком, в ближнем пригороде Ленинграда, отец пропал без вести во время войны. Старшая сестра и второй брат уже обзавелись семьями и жили отдельно, мама была уже лет пять на пенсии. Вот, пожалуй, и всё, что Ира рассказывала о своей семье, где она была самой младшей. Однажды она увидела Иру в вестибюле, с преподавателем с кафедры пластмасс, невысоким коренастым мужчиной лет тридцати двух, широкоскулым, с черными жёсткими волосами. Он улыбался, обнажая крупные ровные зубы, но было в его улыбке что-то недоброе, хищническое. Она стояла перед ним, глядя в пол, чуть согнувшись, как будто хотела стать ниже ростом. В туфлях на шпильке она была выше его на полголовы. Со стороны казалось, что она в чём-то виновата перед ним. Калерия знала этого мужчину: он курировал работу комсомольской организации и часто выступал на заседаниях комитета жёстко и требовательно. Когда она подошла и поздоровалась, Ира улыбнулась, как ей показалась, с облегчением.
- Ну, наконец-то, Каля, - сказала она, - я уже подумала, что ты сегодня не приедешь. Минут двадцать назад спустилась встретить тебя, а случайно увидела Бориса Петровича. Ну, пойдём? – Она вопросительно взглянула на Калерию и попрощалась с собеседником.
       Тот взглянул на Калерию с нескрываемым неудовольствием, но подруги уже поднимались по лестнице.
- А откуда ты знаешь Бориса? – спросила Калерия.
- О, это давняя история, - ответила Ира, нехотя. – Не будем заниматься археологическими раскопками. Сегодня ты меня просто спасла. Спасибо, я в библиотеку.
       А Калерия поспешила на кафедру. Дней десять они не виделись. Встретив Александра, она поинтересовалась, куда же делась Ира.
- Да она болеет уже больше недели.
- Что же ты молчал? – возмутилась Калерия. - Поедем её навестим.
       Они зашли в деканат, узнали адрес и поспешили на вокзал. Ира жила на окраине города, в небольшом пригородном посёлке с совхозом, куда удобнее всего было добираться на электричке. Несколько одно- и двухэтажных домов стояли неподалеку от платформы, ни на одном из них не было ни названия улицы, ни номера дома. Наконец, какая-то женщина показала им двухэтажный деревянный дом довоенной постройки, который они искали. Вошли, позвонили, им открыла полная пожилая женщина, седая с большими голубыми глазами на бледном лице, которые называют мраморным.
- Проходите. Ида! Это к тебе. Прихожей не было, вошли они прямо в кухню. В дверях стояла Ира, одетая в теплый ручной вязки толстый шерстяной свитер длиной почти до колен, в шерстяные рейтузы и валенки.
- Ой, зачем! – Ира показалась смущённой. – Я через два дня уже выпишусь.
Голос у неё был мягкий, мелодичный, грудной, но иногда в нём прорывались звонкие сопрановый нотки, как будто весенняя капель застучала по подоконнику. Они пили чай с яблочным вареньем, болтали и часа через полтора заторопились домой.
- Выздоравливай скорее!
       Дня через четыре на факультете Калерия снова увидела Иру в том же чёрном платье, красиво облегающем её стройную фигуру, и с улыбкой пошла ей навстречу.
- Ир! Ты нам так нужна. Будешь вести концерт 23 февраля. Только не болей больше. Калерии показалось, что Ира вздохнула с облегчением, будто гора с плеч свалилась. Помолчав минутку, она согласно кивнула головой, потом, выдержав паузу, тихо произнесла.
- Я хочу тебя попросить… - снова последовала небольшая пауза .- Ты приезжай к нам, но только одна. Знаешь, когда вы уехали, я весь вечер проплакала…
- Что случилось?!
- Я думала, Каля, что ты никогда больше ко мне не подойдёшь!
- С чего бы это? – глаза у Калерии буквально полезли на лоб от удивления.
- У нас такая бедная квартира! – произнесла она, почти трагически.
- Ирка, ты что, совсем дура?- не выдержала Калерия.- Это надо же такое придумать!
- Мама мне то же самое сказала. А я так боялась!
- А почему тебя мама зовёт Ида?
- Я же Ираида по паспорту.
- А, - протянула Калерия, - дочь героя! Хороша героиня! Надо же, напридумывала себе страхи.
       После этого разговора они сблизились. Ира стала более открытой, иногда даже рассказывала какие-то эпизоды из своей личной жизни. Однажды она ответила на вопрос, откуда она знает Бориса Петровича.
- Когда я поступала в университет первый раз, познакомилась с выпускником с факультета журналистики, он недавно закончил аспирантуру, ему было двадцать семь лет, а мне семнадцать. Он представился: Виктор Англичанин. А я не поняла, что это его фамилия говорю, а вы у нас только учитесь, а живёте в Англии?- Она улыбнулась, но глаза оставались грустными. – На филфак я не прошла, не хватило одного балла, срезалась на поэтах серебряного века, акмеистах и символистах. Откуда я их могла знать? В школе не проходили, дома книг не было, во время войны наш дом разбомбило, а после эвакуации дали вот эту квартирку в бараке. Анатоль, как он называл себя на французский манер, а ля Куракин, уехал, его взяли в «Вечернюю Москву», по блату, конечно. У него тётушка там работала. Мы с ним переписывались, встречались, он часто приезжал в Ленинград, то в командировку, то на праздники, а то на выходные. Позвонит мне на работу, дома-то телефона нет, и я лечу к нему. Где мы с ним только не были, все музеи, театры, выставки, просто бродили по городу. Он говорил, говорил, ну, знал буквально всё. Такого интересного человека я больше не встречала. Она замолчала и, как показалось Калерии, попыталась скрыть от неё навернувшиеся на глазах слёзы.
- И что же дальше? А при чём Борис Петрович?
- А дальше мне пришла телеграмма, я была дома, сама её приняла. Открываю: «Толя погиб. Похороны двадцатого. Мама». Он увлекался альпинизмом, поехал с ребятами на Алтай, и там сорвался, страховка не выдержала, летел метров тридцать.
       Глаза Иры оставались сухими, только, казалось, почернели, из ореховых, превратившись в тёмно-карие, а у Калерии навернулись слёзы, она сердцем почувствовала состояние матери Анатолия, единственного сына у родителей. Ира после небольшой паузы продолжила рассказ.
- На поминках было очень много народа, рядом со мной за столом сидел Борис. Он, оказывается, учился с Анатолем в одной школе, друзья детства. Вот так и познакомились. Потом девять дней, сорок…Он всегда навещал родителей Анатолия в эти дни поминовения, и всегда оказывался рядом со мной. А после сороковин пошёл меня провожать. Я согласилась только до электрички. Разве я могла ему показать, где живу. Потом он звонил и звонил мне на работу. Телефона-то у нас нет. Я изредка с ним встречалась, ходила в театр, он провожал меня на вокзал, а дальше я не разрешала. Это его начало злить. Ревнивый страшно! Самолюбивый. Он даже в любви мне объяснился знаешь как: « А ты никогда не задумывалась, почему я вокруг тебя хожу: из дружбы к Толе или потому, что ты мне нравишься?» Он, наверное, думал, что у меня кто-то есть, даже спрашивал, не замужем ли я.
       Она снова замолчала.
- А однажды он узнал адрес и приехал к нам домой. Меня не было. Он долго разговаривал с мамой, а та по простоте душевной всё ему рассказала, что после войны пришлось работать в колхозе, чтобы попасть поближе к Ленинграду, перед войной-то нас эвакуировали, дом разбомбило, документы погибли, а ей с четырьмя детьми надо было как-то вернуться поближе к Ленинграду. Старшему брату из-за этого не пришлось учиться, тоже сразу пошёл работать. Средний брат после семилетки учился в ПТУ на токаря, работает на заводе. Да ещё рассказала, что я не поступила на филфак, а работала учётчицей в этом же колхозе два года. А у Бориса отец профессор, живут на Кировском проспекте, квартира то ли три, то ли четыре комнаты. И после этого стал меня звать «барышня- крестьянка».
- Фу, какой противный, - Калерия поморщилась.
- Это у него юмор такой. «Барышня- крестьянка, пойдёшь за меня замуж?»
- Ну, и как, когда свадьба?
- Какая свадьба! Это всю жизнь выслушивать, что я ему неровня? Нет уж! Шли годы, Калерия уже работала в НИИ, Иру оставили на кафедре, времени стало поменьше, встречались пореже, но уж если встретились, то….
- Ну, как на западном фронте?- обычно спрашивала Калерия. – Без перемен?
- «На западном фронте без перемен», - как обычно с улыбкой отвечала Ира, но грусть струилась из глубины её ореховых глаз.
       И говорили, говорили, говорили о жизни, любви, Борисе. Однажды Ира позвонила и попросила о срочной встрече.
- Что-нибудь случилось?
- Всё потом. Каля, прошу тебя, очень нужно, пожалуйста. Встречаемся наверху у выхода Горьковской. Выйдя из метро, Калерия удивилась, увидев Иру с букетом чайных роз, их было штук семь.
- Так что же случилось?
- Пойдём, по дороге расскажу.
       Они пересекли площадь у памятника Горькому, перешли на другую сторону и пошли вверх по Кировскому проспекту.
- Ты, наверное, не знаешь, Бориса направили по обмену на год в Америку, он уже месяцев семь там. А незадолго до отъезда у него умер отец, мать осталась совсем одна. У них в Ленинграде нет никаких родственников. А сегодня у него день рождения. Он просил, чтобы я зашла к его матери, чтобы ей не было так одиноко сегодня.
- О-о-о-о, - понимающе протянула Калерия.- «Барышня- крестьянка» таки решилась отдать руку и сердце? Так иди! Какие проблемы! От этой шутки Ира внутренне сжалась, казалось, даже стала меньше ростом.
- Я не могу! Я её не знаю, он нас так и не познакомил, ну, как я приду! «Здрасссте! Я Ида.» Он меня, как и мама, зовёт Идой. Каль, ты зайдёшь, вручишь Анне Ивановне цветы, скажешь, что просили передать, а кто, не говори.
Калерия недоумённо пожала плечами.
- Ну, а я –то с какой стати? Представляешь сценку. Здравствуйте, вам просили передать цветы в ознаменование незабываемого и знаменательного дня, когда вы произвели на свет некое создание, которое из-за океана просило любимую девушку поздравить вас и посидеть с вами, дабы вы не почувствовали себя тааа-кой одинокой именно сегодня. Ну, пойдём вместе, в конце концов.
- Нет, я не смогу. Пожалуйста, зайди одна, отдай цветы и всё.
Они уже стояли у пятиэтажного дома на углу Кировского проспекта и ул. Рентгена. Ира с мольбой в глазах протянула ей розы.
- Третий этаж, восемнадцатая квартира налево.
Калерия поднялась на третий этаж, позвонила. Дверь ей открыла полная пожилая женщина с седыми волосами.
- Анна Ивановна! Здравствуйте! Мне поручено поздравить вас с днём рождения Бориса Петровича, пожелать здоровья, чтобы вы не грустили, и вручить эти розы. – Она протянула розы. – Я, естественно, присоединяюсь к поздравлениям.
- Проходите в комнату, Ида, я рада вас видеть. Боря сегодня уже мне звонил. Проходите, проходите.
- Анна Ивановна, я не Ида, я только посыльная, выполняю поручение.
- Всё равно проходите. Как Вас зовут?
Калерия представилась. Из прихожей с большим старинным зеркалом в резной оправе они прошли в комнату, вдоль одной из стен которой стояли шкафы с книгами, у окна – дубовый письменный стол, покрытый зелёным сукном и накрытый стеклом, а в центре большой квадратной комнаты на круглом столе, накрытом вишнёвой бархатной скатертью, стояла хрустальная ваза с гвоздиками и лежал альбом с фотографиями. На стене было несколько портретов, Анна Ивановна с мужем и мальчиком в молодости, большая фотография Бориса, свадебный портрет кого-то из родителей. Они сели за стол. Стулья были старинные дубовые, резные, тяжёлые.
- Признавайтесь, это цветы от Иды? – спросила Анна Ивановна, улыбаясь, как показалось Калерии не слишком доброй улыбкой.
- Извините, Анна Ивановна, мне поручено сохранить инкогнито дарительницы, - Калерия улыбнулась в ответ.- Так что молчу, как партизан. Единственное, что могу сказать, что цветы не от меня.
- А вы знакомы с моим сыном?
- Ещё бы! Конечно! Он даже предлагал как-то объявить мне выговор за организацию вечера, кому-то показались идеологические огрехи в капустнике. А Борис Петрович курировал работу комсомольской организации факультета.
- Ну, Вы же понимаете, Каля… Можно я Вас буду называть Калей? «Ля ноблесс оближ», положение обязывает.
- Да я не в претензии, тем более, что выговор так и не объявили, - Каля улыбнулась.- Ну, я пойду, Анна Ивановна.
- Ни в коем случае, посидите ещё, сейчас будем чай пить с пирогами. Боренька очень любит пироги с мясом и с лимоном.
- Анна Ивановна, не обижайтесь, но меня ждут внизу.
- Так вы за ней сходите, приведите, выпьем чаю, посмотрим фотографии.
- Нет, нет, нет, я честное слово, не могу.
- Как-то неумно это всё. - Анна Ивановна поморщилась, с плохо скрываемом раздражением. – Вообще не понимаю их отношений, что-то не клеится у них, нет откровенности, что ли, искренности, простоты. Боря он не очень делится, но чувствую какую-то напряжённость. Знаете, сердце матери…
Она немного помолчала и вдруг неожиданно спросила:
- А Вы, Каля, замужем?
- Нет, не берёт никто, - Каля отшутилась стандартной фразой.
- Вааас?! И куда смотрят мужчины?! Но я вам всё-таки покажу несколько Бориных фотографий.
Она открыла альбом, и стала перелистывать его. Калерия посидела ещё несколько минут и решительно встала.
- Анна, Ивановна, я побегу, меня действительно ждут.
- Ну, как хотите. Жаль, конечно, что не хотите попробовать пироги. Но я Бореньке всё расскажу и передам от Вас привет.
Около дома Иры не было. Калерия заглянула за угол, она прохаживалась по улице Рентгена, быстро пошла навстречу.
- Ну, что? Как? Почему так долго?
- От твоей свекрови живой не выберешься, - пошутила Калерия. – Тебя вычислила сразу и всё настаивала, чтобы я за тобой сходила. Действительно, глупо как-то получилось, надо было тебе идти самой. Ну, в крайнем случае, со мной. Да ладно, жди реакции от БОРЕНЬКИ. Знаешь, Ир, она дико будет тебя к нему ревновать.
Они дошли до метро, попрощались и поехали в разные стороны. К этому времени Ира жила у Чёрной речки, им дали там двухкомнатную квартиру.

 Месяцев через шесть Ира пришла к Калерии домой. Вид у неё был просто убитый.
- Каля, мне просто нужно поговорить. Я на грани. Хоть в Неву. Всё кончено.
- Да, что с тобой? Проходи. Рюмку коньяка с кофе?
Она достала оставшуюся недопитой после дня рождения бутылку пятизвездчатого армянского коньяка, поставила рюмки, сыр, лимон. Ира села на табурет у кухонного стола и уставилась в одну точку.
- Я даже не знаю, с чего начать.
- Что, опять БОРЕНЬКА нервы треплет. Или на сей раз его мамочка?
Ира всхлипнула. Слёзы, так ей не свойственные, покатились по щекам.
- Ну, поплачь, поплачь, легче станет. Да выпей поскорее, хороший коньяк.
Она маленькими глотками между всхлипами выпила коньяк.
- - Он…, он просто издевается надо мной. Я без него скучала, он тоже, часто писал, звонил каждую неделю. И даже без обычного этого ёрничанья, подтекста. Вернулся, такой ласковый, всерьёз сделал предложение, мы даже документы подали…- Она снова всхлипнула.- И вдруг, он увидел меня с аспирантом с нашей кафедры, мы шли вместе в библиотеку главного здания. Что тут началось! Вечером, ехидно меня и спрашивает: «Так это ему, «мадам- крестьянка» я обязан своими рогами? Или только Анатолию? Молоденьких мальчиков любим? » Я просто онемела, смотрю на него и не знаю, что сказать. Слёзы снова покатились из глаз.
- Даже школьного друга и то упрекнул! Столько лет прошло, а он ревнует к Толе!!! Я молчу, смотрю ему прямо в глаза. А он продолжает. « Мама была права, надо было жениться на твоей Кале, она ей очень понравилась, не то, что ты».
- Тьфу! – вырвалось у Калерии. – Ещё и между нами клин захотелось вбить.- Ну, а ты?
- - Что я? Что я могла сказать? Выслушала всё, молча встала и ушла. А сегодня заехала в загс и забрала заявление. Столько лет! – снова всхлипнула она.- Столько лет я его ждала!
- - Да садист твой БОРЕНЬКА, или просто псих. - Калерия налила ещё одну рюмку.- И слава богу! Представь себе свою жизнь: с одной стороны ревнивый психопат, а с другой – маменька, следящая за каждым твоим шагом и словом. Да ты бы через полмесяца повесилась!
       Они разговаривали долго, часов до двух ночи, потом легли спать, Ира заснула сразу, а Калерия никак не могла сомкнуть глаз, вспоминая и свою первую любовь, которая ещё саднила в её сердце. « Нет, все мужчины одинаковы!» - подумала она, закрывая глаза.
       Через два месяца Ира вышла замуж за доцента своей кафедры, невысокого, немногословного мужчину, который никогда не повышал голос, даже на лекциях не делал замечаний болтающим студенткам. Через год у них родилась дочь, а перед самым началом перестройки он скоропостижно умер от обширного инфаркта.
- Роковая ты женщина, Ира, - сказала ей Калерия после поминок, моя посуду. – Ну, и досталось нам с тобой по судьбе!
- Да, роковая! Борис тоже умер три года назад.
- О, а я и не знала. А Анна Ивановна?
- Она умерла лет семь назад. После её смерти он женился на аспирантке, но детей не было.
Светло-карие глаза Иры как бы потухли, даже грусть не светилась в них, а какая-то пустота.
- Не, знаю, как мы теперь будем жить одни. Деле ещё четыре года учиться!
 Привычный мир рушился, на руках дочь – студентка филфака, полное безденежье. Немножко спасали гранты: пару раз ей удалось съездить поработать в Германию и в Америку, а потом на кафедре прошло сокращение, договорных работ не было, её уволили, и она исчезла. Телефон не отвечал, письма возвращались назад. Как-то встретив сокурсницу, работавшую на соседней кафедре, Калерия узнала, что Ира уехала в Америку, где устроилась на работу в исследовательский отдел университета и, как поговаривали на кафедре, вышла там замуж, но через две недели должна приехать на месяц – дочь ждёт прибавления в семействе.
       Раздался звонок домофона.
- Каля, это я, открывай.
Загремел лифт, открылась дверь. Вышла улыбающаяся стройная элегантная женщина в чёрном костюме, отливающем чуть заметным золотистым люрексом, с короткой стрижкой каштановых подкрашенных волос, в туфлях на высоких каблуках. Они поцеловались.
- Ну, что дорогая, тебя можно поздравить? Говорят, ты замуж вышла.
- Да, - кивнула она. – Мы вместе работаем.
- Русский? Американец? А почему ты не с ним?
- Американец. Так он же работает. Это тебе не в союзе. Хочешь за свой счёт месячишко, – пожалуйста, там не так. Отпуск на недельку и всё, да ещё рождественские каникулы. Всюду хорошо, где нас нет.
- Ир, давай подождём минут пятнадцать, наша бизнес-леди обещали подойти.
- Кто это?
- Наталья, с твоего курса. Мы в одном институте работаем. А она открыла фирму, хозяйка. Ездит на машине с шофёром. Правда, пока без охраны. Шутит, что на неё кто посмотрит, сразу отскочит. Узнала, что ты зайдёшь, сказала, что обязательно приедет с тобой встретиться. Может, ещё филиал откроет в штатах, а тебя возьмёт директором, - последние слова Калерия произнесла с улыбкой.
- Может, лучше сразу тебя президентом, а меня вице-президентом? – поддержала игру Ира.
Энергично, стремительно вошла Наталья, высокая полная женщина с волнистыми волосами, в которых пробивались седые пряди. Она протянула Калерии бутылку Асти Мартини, коробку конфет, торт из мороженого.
- Коньяк не стала покупать, у тебя всегда припасена бутылочка. Войдя в комнату, она отдала Ире семь крупных разноцветных гербер.
- Ты, по-моему, была любительницей гербер. – Они расцеловались. – Рада тебя видеть. Выглядишь!!! « Где мои семнадцать лет?!!!» Сели за стол, открыли шампанское, выпили « За нас, любимых!», беседа поначалу не клеилась. Ира молчала.
- Ну, рассказывай, не томи, - попросила Наталья. – Когда же мы виделись последний раз? Ох, да на похоронах. Как живёшь, трижды вдова Советского Союза?
- А ты? – вопросом на вопрос ответила Ира.
- Что я? Жизнью в общепринятом смысле это назвать трудно. Кручусь как белка в колесе, работа на работе, работа вечерами, без выходных практически, проблема за проблемой, всем от меня что-то нужно, под постоянным обстрелом со всех сторон. Времени нет совсем. «Ни сна, ни отдыха измученной душе». Одна – одинёшенька. Единственная радость – в Мариинку сбегаешь оперу послушать, отвлечься от этих повседневных гадостей. Ну, никакой личной жизни! Но духом не падаю. - Она улыбнулась в конце тирады.
- Всё ещё любишь ЕГО, «одинокая гармонь»? - не удержалась от ехидства Ира, вспомнив как обычно Наталья отвечала на вопросы о личной жизни и слегка обидевшись за « трижды вдову». - А я опять вышла замуж!
- Да наслышаны. Молодец ты, Ирка. Есть такой тип женщин, которые не могут жить одни, всегда нужен мужичок рядом. Мужик-то иногда, действительно, нужен: прибить что-нибудь, починить. Не будешь же любовника об этом просить. Мне пока шофёр помогает. А про любовь…Знаешь, как в песне. «Ну, что сказать, мой старый друг, мы в этом сами виноваты..»
       Допили шампанское, открыли коньяк и разговорились: «А помнишь….?» Незаметно пролетело время. В половине первого Наталья спохватилась.
- Ой, девочки, мне пора. Кот, наверное, голодный. Ир, ещё увидимся. Позвони, приезжайте ко мне. Счастливая ты, Ирка, молодой бабушкой будешь не то, что мы с Калей. Тошка не торопится осчастливить её внуками, ну, а я…. – она безнадёжно махнула рукой. Вызвали такси, и Наталья ушла также стремительно, как и вошла. Ира осталась ночевать. Они не стали мыть посуду, а просидели, разговаривая, почти до трёх часов ночи. Ира удивилась какой-то раздвоенности в Наталье, с одной стороны энергичная деловая женщина, а с другой - минорные ноты неудавшейся жизни. - Чему ты удивляешься? - ответила ей Калерия. – Первая любовь, вспыхнула как факел, у него быстро прогорела, а она всё ждала, всех с ним сравнивала, оказалась в вакууме. Ну, поклонников, конечно, был рой, но серьёзного-то никого не было, так для флирта, а уж на всю жизнь… Захотела родить ребёнка, мальчик родился мёртвый. Нет, мужчины боятся таких женщин, видят одну маску феминизма, а что под ней скрыта тонкая нежно чувствующая душа, так это же надо внимательно приглядеться, заглянуть в душу. А многих душа сейчас интересует? Вот и комплексует порой, но не часто. Она самодостаточна. А сегодня увидела тебя и, наверное, всколыхнулось былое, юность вспомнила. Они помолчали. Ира вздохнула с какой-то обречённостью. - Это я –то счастливая?! Ты даже не представляешь, сколько у меня проблем. Деля - здесь, я в штатах, она туда переезжать не хочет. А сейчас? Родит, а я ей даже помочь не смогу, через месяц нужно уезжать. Муж дома один, сердечник. Мне пришлось уволиться с работы, кто для меня будет держать место? В наши-то годы! Не работать - сесть на социалку, значит, сюда больше не приедешь, а здесь дочь и внучка будет. Врачи говорят, что девочка. А я и понянчить Анюту не смогу.
- В честь прабабушки решила назвать внучку? Молодец! Анна – хорошее русское имя, и уменьшительных масса. А то у вас всё Иды: Ираида, Аделаида.
- Моя прабабка по материнской линии была Идой, вот и меня так хотели назвать, но отец воспротивился, ему не нравилось, говорил, что имя происходит от идола. Вот тогда и появилась Ираида. А муж меня тоже зовёт Идой. Судьба! Может, ещё и не вернёшься сюда больше, так и похоронят на чужой стороне. Пойдем спать. У меня глаза просто закрываются. Они легли. Ира заснула, как только голова коснулась подушки, а Калерия долго лежала с открытыми глазами, заново переживая все перипетии своей вдовьей жизни и, в общем-то, безрадостной жизни подруг. Месяц спустя она приехала проводить Иру в аэропорт. За несколько минут до посадки на вишнёвом форде с серебристым отливом подъехала Наталья. Дели не было: Анюта что-то затемпературила. «Видно, почувствовала разлуку с бабушкой»,- попыталась утешить её Калерия. Они постояли, помолчали на дорожку, по русскому обычаю трижды поцеловались, и Ира прошла через таможенный контроль, помахав им рукой уже с той стороны границы. Она улыбнулась на прощанье, но глаза были потухшими, даже обычная грусть не лилась из них. Наталья заторопилась на работу, а Калерия вышла на улицу и почти час простояла, глядя, как взлетают и садятся самолёты. В одном из них улетела Ира, как оказалось, навсегда. Они изредка переписывались, иногда Ира звонила. Года четыре спустя рыдающая Деля по телефону сказала Калерии, что мама умерла от обширного инфаркта. «Ностальгия! - откомментировала это печальное известие Наталья. - Жаль, надо будет позвонить Деле. Заезжай, помянём».