На милость дня. Былинки. 2006, 543с

Александр Раков


БЫЛИНКИ
НА МИЛОСТЬ ДНЯ 
 (сдал читать на Рождество, январь 2006 года)


Моим ровесникам, родившимся в конце 40-х годов — посвящаю
















САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

2006



Александр Раков родился 9 октября 1947 года в семье военнослужаего. Русский, учился в девяти школах. Работал шлифовальщиком, резчиком кремния, грузчиком, прессовщиком пластмассы. Служил в советской армии, закончил русское отделение филологического факультета Ленинградского Государственного Университета. Профессиональный журналист. С 1993 года — главный редактор народной просветительской газеты «Православный Санкт-Петербург», а также ее дочерних изданий — «Соборная весть», «Горница», «Правило веры», «Чадушки». С 1998 года ведет в газете рубрику «Записки редактора». По благословению духовного отца митрофорного протоиерея Иоанна Миронова вышли книги «записок»: «В ладошке Божией» (2001), «Страницы души» (2002), «Заветные узелки», «Время странствования» (2003), «Былинки», книга первая (2004). В 2006 году увидели свет «У раскрытого окна» «Былинки», книга вторая. Третью книгу «Былинки» «На милость дня» вы сейчас держите в руках. Настоящая книга есть продолжение предыдущих, в основе которой лежат «былинки».
Лауреат премии Клуба православных журналистов Русской Православной Церкви «За преданность профессии» в 2004 году. Член Союза писателей России, члан Правления СПб отделения Союза писателей России.
Александр Раков - Лауреат международной премии имени М.А. Шолохова в области литературы и искусства за 2009 год. Конкретно: «за сборник публицистических и философских размышлений «На милость дня. Былинки».

                Ю.В.Бондарев о творчестве А.Г.Ракова:
«Я познакомился с творчеством Александра Ракова не так давно. Но не имеет никакого значения, когда и кто кого прочтёт. Важно, чтобы прочли. Я должен сказать, что мне нравится: нравится Ваша Безпокойная нота в Вашей короткой прозе, нравится Ваша лаконичность. Вы умело раскрываете в малых словах многое. Я давно понял, что в короткой речи, если она насыщена тем, что у тебя на душе болит, можно выразить очень многое.А у Вас очень много боли. Я не увидел никакого подражания кому бы то ни было. И я очень порадовался, что не только Вы, но уже многие писатели полюбили короткую литературную форму; не хочу обижать романистов, но это форма будущего. И она сложнее, чем написать большой роман, - для меня, например. Потому что в романе тебя движет сюжет, какие-то коллизии, взрыв характеров. А в короткой форме нужны настроение и мысль. С удовольствием вручаю Вам диплом и желаю, чтобы Вам сопутствовало ве-зе-ни-е». 26 мая 2009 года, Москва.

 
      Предисловие
        БЕЗ ЛУКАВСТВА
  Так уж совпало: мое знакомство с книгой, которую вы только что открыли, дорогой читатель, началось в неделю Торжества Православия. В это первое воскресение после начала Великого поста в храме на литургии читают евангельский рассказ о том, как Филипп позвал Нафанаила пойти и посмотреть на Господа. «Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, гово-рит о нем: вот подлинно Израильтянин, в  котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня?» (Ин. 1, 47-48).

Вечером этого дня я стала перелистывать страницы новой книги. И надо сказать, что самое первое, главное впечатление, возникшее при чтении, было таким: «Вот православный русский человек, в котором нет лукавства». Автор сразу привлек к себе сочувственное внимание своей исключительной искренностью, любовью к правде.

Его имя было мне известно давно. Да и кому не знакомо имя Алекандра Ракова, очень строгого, как говорят, редактора весьма читаемой и почитаемой в городе газеты «Православный Санкт-Петербург»?  Газету при ее рождении благословил  приснопамятный митрополит Иоанн (Снычев). При всех перипетиях времени и усилиях «враг видимых и невидимых» она не только выстояла, но и окрепла – наверное, по молитвам святителя и во многом благодаря мужеству и подвижническим усилиям своего редакто-ра. Раков принадлежит к послевоенному поколению детей Победы, которое обладает редкими и неистребимыми качествами внутренней независимости и достоинства. К тому же он носит имя Александр, смысл которого – «защитник людей». Боевое имя, подходящее для человека, который сражается на передовой.

Вот и все, что было мне известно. Важные, но довольно-таки внешние сведения. Теперь же, через книгу, стала раскрываться перед внутренним взором душа этого человека – так широко, так разносторонне, доверчиво и щедро, что нельзя было не откликнуться благодарно, с теплым чувством духовного родства, на этот неожиданный дар.
Сначала, однако, скажу несколько слов о форме книги, неразрывно связанной с ее содержанием. Опытный журналист и новый в нашей литературе писатель, растущий от книги к книге, Александр Раков нашел свой, весьма интересный и необычный литературный жанр. Этот жанр определен самим автором совсем не академично, зато образно и метко – «былинки». Что же это за новшество такое? Попробую, насколько сумею, передать свое понимание. Былинки связаны с былью – жизненной былью и еще былью сердца, совести и ума. Они несут в себе впечатления, чувства, размыш-ления, воспоминания, которые спонтанно, ненароком посещают душу и во всей своей непосредственности, живой первозданности оказываются на кончике пера (или на кончиках пальцев, бегущих по клавишам компьютера) и бережно высеваются на бумагу. И вот прорастают на ней, тянутся к небу  скромные легкие «былинки». В них вовсе нет торжественной героики былин. Но они связаны и с вечной сутью бытия, и с насущными заботами, тревогами, радостными и скорбными мгновениями нашего повседневного житья-бытья.

Жанровое своеобразие этой книги чем-то родственно наиболее оригинальным, новаторским книгам В.В. Розанова – «Уединенное» и «Опавшие листья», созданным в начале XX века. Редкие по своей интимной откровенности заметки, собранные в названных книгах, представляют собой свободное сочетание ярких публицистических оценок, лирических зарисо-вок, емких философско-исторических размышлений, мимолетных впечатлений. Такое тематическое и  стилевое разнообразие, при всей видимой «рукописности», безыскусности, непосредственности словесного выражения, требует высокого мастерства.

Все сказанное побуждает увидеть некие параллели в литературных поисках видного представителя русского Серебряного века и автора этой книги. Но между ними есть и существенные различия. Розанов часто эпа-тирует читателя, стремясь подчеркнуть свою оригинальность, индивиду-альную обособленность, «уединенность» от всего и всех. Типичный пред-ставитель своего времени, он мечется от язычества к христианству и об-ратно. А.Раков, при всем очевидном своеобразии своей личности, совсем не стремится к нарочитой оригинальности и непохожести на других. На-против, он пишет о том, что волнует, заботит многих. Его «былинки» ед-ва ли не в каждой своей строчке напоминают, что все мы – родные.

Нисколько не стремясь никого эпатировать, Раков честно обнажает самые болевые точки нашей жизни. Он пишет о нищих ветеранах, о бомжах, о брошенных животных и уничтоженных в материнском чреве детях, о нашем непонимании родителей, нашей непоправимой вине перед ними. Он задевает болезненные струны так называемого национального вопроса, бередит душевные раны, напоминая о судьбах искалеченных в Чечне солдат. Есть страницы, которые читать невыносимо тяжело – такое страдание и сострадание они вызывают. Но читать необходимо: с сердца сдирается короста забвения, безразличия, самоуспокоенности.

В книге можно найти и много светлых страниц – о послевоенном детстве, о мальчишеских играх, о родительском доме, о первой любви. И о благодатных дарах сегодняшней жизни – драгоценных встречах с духовным отцом, общении с близкими и дорогими людьми, с животными и птицами, с родной северной природой. Часто встречаются на этих страницах блестки доброго юмора. И все это тоже вызывает у читателя чувство сопричастия: у нас одна общая историческая судьба, одна страна, одна вера.

К православной вере, судя по собственным признаниям, автор шел, как и многие из нас: через испытания, ошибки, падения, разочарования, страдания, осознание близкой погибели души. Так трудно обретя веру, он уже, хочется думать, не отступится от нее, как случалось с талантливыми представителями Серебряного века. В книге есть смелые попытки публичной исповеди в тех грехах, которые продолжают мучить совесть. И происходит ответное движение: совесть читателя оживает, страдает, вспоминает – работает…

Одна из читательниц предыдущих «былинок» написала А.Ракову письмо, помещенное в этой новой книге. Она благодарит автора за мужество, с которым он приносит свою исповедь перед всеми, «на миру». И далее делится такими впечатлениями: «Читаю «Былинки» с душевным трепетом, зная, что на каждой странице найду что-то для себя, и сегодня, и в будущем. … Примеряешь на себя многие ситуации, сравниваешь, анализируешь. Получается не просто чтение-развлечение, а чтение-работа, и мысль постоянно в действии, не витает «над»…

Вот это вовлечение читателя во внутреннее пространство повествования, побуждение к духовному труду – одно из самых драгоценных  качеств книги, которое основывается на традициях православной культуры. И еще одно важнейшее достоинство книги – это ее соборное начало. Живое чувство православной соборности, которую А.С.Хомяков определил как «свободное единство в любви», уже утраченное, к сожалению, многими на-шими соотечественниками, побуждает автора выбрать необыкновенно доверительную интонацию в разговоре с читателем – разговоре самых близких людей, которым нечего друг от друга скрывать.

На тех же соборных началах основан, на наш взгляд, совершенно самобытный, свежий прием, который использует автор в каждой своей «былинке»: он непременно привлекает к разработке затронутой темы стихи различных поэтов, знаменитых и малоизвестных, а то и совсем не знакомых даже искушенному читателю. В конце книги приведен список участвующих в ней поэтов – в нем насчитывается 270 имен! Многие из нас, увязнув в суровой жизненной прозе, почти отвыкли от поэзии. А.Раков упорно и осознанно разворачивает, заново приучает к ней читателя, и тем самым выполняет, помимо литературной, еще и важную просветительскую задачу. Ну, а что же все-таки дает такой прием в художественном отношении? Как объясняет сам писатель, «к вескости прозы прицепляешь стропы поэзии – и воздушный парашют-одуванчик, званый духом попутного ветра, поднимается над землей и неспешно парит вдаль». Как видим, писателю самому не чужда лирическая образность. Кроме того, он умеет подобрать стихотворный отрывок так, что этот отрывок (или целое стихотворение) органично, «без швов», срастается с авторской прозой и способствует сильному эмоциональному и нравственному воздействию на читателя. «Но ведь он к своему присоединяет чужое!» –  может возразить какой-нибудь скептик или литературный фарисей. В том-то и дело, что не чужое, а родное, свидетельствующее о нашей единой соборной душе.

И последнее общее впечатление. В книге А.Ракова возникает полный жизни и движения русский космос, в котором собраны и благословлены былинки и звезды, люди, звери, птицы, в котором размышляют, страдают и радуются, щедро делятся друг с другом плодами духовного труда сам автор, его замечательный духовник о. Иоанн Миронов, другие духовные лица, а также многочисленные поэты и еще более многочисленные – мы, читатели. Нас всеми средствами и способами пытаются разъединить. А мы – давайте будем вместе. Будем с Богом. И тогда победим. Христос Воскресе!
  Ольга Сокурова, кандидат искусствоведения, доцент Санкт-Петербургского Государственного Университета


               

Было чувство тревожным и сильным,
А желанье — большим и прямым:
Так хотелось прославить Россию
Небывалым открытьем своим!
Но тянулись унылые будни,
Распирала нас тайная злость:
Махинаторы были и блудни,
Открывателей не завелось.
И привычной дорогой отцовской
Уходили мы в цех и в забой,
И гордились рабочей спецовкой
Как единственно верной судьбой.
И читали впервые, не веря,
Что буржуйской мошне на поклон
Хитроглазо-валютные звери
Ускользали от нас за кордон.
И завзятым врагам на потребу
За деньгу поносили взахлеб
И Отечества бывшего небо,
И вскормивший их некогда хлеб.
Нам такая судьба не годилась;
Дети кровные отчей земли,
Никакую фальшивость и гнилость
Мы с рожденья терпеть не могли.
И поныне, отнюдь не спесивы,
В назначение верим свое:
Пусть не сделались
Славой России —
Мы не стали
Позором ее…
Виктор Коротаев
      
 
      МЕЛОДИЯ, КАК ЗОВ ПРОСТОГО ГОРНА
Литература неточно отражает жизнь. Более того, она отражает чье-то видение жизни, а не саму жизнь. Человеческая жизнь наполнена высоким и низким, молитвой и бытом, грязным и чистым. Наша мысль скачет с одного на другое — и человек почти одновременно думает и о смерти, и о стирке белья. Жизнь нельзя разделить на периоды и главы; в гениальной эпопее Горького «Жизнь Клима Самгина» текст идет без разбивки. Меня поддерживает и Лев Толстой: «Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о безчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде остановить свое внимание».

Литература очищает, уплощает мысли и поступки человека, обедняет их, делает плоскими, последовательными. На самом деле мыслительный процесс принятия решений происходит совсем иначе — прислушайтесь к своим скакунам-мыслям.

Литература вынуждена излагать мысли и поступки раздельно, более того, с усложнением действия и увеличением лиц одновременное действие растягивается в сложное последовательное изложение. Кроме того, литература не в состоянии вместить мысли персонажей, предшествующих поступку, и все это приводит к искажению действительности в пространстве и времени. Высказанная мысль есть результат мысленной борьбы противоречия мыслей.  Швейцарский писатель Дюрренматт сказал: «Писать — значит устраивать очную ставку с действительностью».

Литература есть условность. Читающий человек производит колоссальную мыслительную работу, переводя плоскость написанного в свойственное человеку объемное восприятие. Настоящий писатель с помощью имеющихся в его распоряжении литературных приемов помогает читателю перевести писательские символы в некую реальность, более или менее близкую к идеалу. Вся настоящая поэзия соткана из символов; поэзия говорит образами и поэтому уже ближе к Истине. Книга устремлена к знанию, поэзия — к чувству.

Несовершенство и беда литературы — в способе изложения. «Нет ничего на свете сильнее… и безсильнее слова!» — восклицал Иван Тургенев. Возможно, в будущем появятся произведения, основанные на иных принципах изложения — появились же трехмерные шахматы. А пока читатель занимается безпрерывной расшифровкой писательских криптограмм.

Чищу книжные полки,
Убираю излишек.
Время мудрой прополки
И насущнейших книжек.

Видно, с возрастом все же
Мы взыскательней судим
И становимся строже
К сочиненьям и людям.

Что-то вдруг устарело,
Что-то вновь зазвучало.
Безпощадно и смело
Счет ведется сначала.

В нашем веке спешащем
Так нужна долгосрочность.
Знаменитых все чаще
Проверяем на прочность.

С полок рушим осколки
Отработанных истин.
Чистим книжные полки.
Не себя ли мы чистим?
Яков Хелемский †2003
 

Намедни пришел ко мне хороший знакомый. Грязь на дворе, и ноги мокрые.

— Натопчу я вам, — смущается посетитель.

— Ничего, проходи, мы тебе всегда рады, — отвечаю приветливо и думаю: Жена только уборку сделала… натопчет… да и не вовремя он пришел — только я за книгу хотел… Господи помилуй! Госпо… И говорю:

— Слушаю внимательно.

Знакомый стал обстоятельно рассказывать о своей проблеме; детали рассказа сливались в один клубок, а если совсем честно, слова его, влетая в одно ухо, улетали у меня через другое. Что происходит с газетой? никак я не могу сладить и с людьми и с ошиб… Господи помилуй Господи… батюшка так мало говорил со мной… примет издательство книгу или нет… надо материал ко дню Победы добыть… — Приготовь нам чаю, пожалуйста, — говорю жене, страдая от безконечного рассказа. — Конец-то будет… замок в подъезде сломали… надо завтра не забыть ворон покормить булкой… Господи помилуй… как там с книгой дела-то… а батюшка говорит поезжай с женой на Кипр к святыням… Господи…

— Как мне поступить, по-твоему? — задает вопрос гость, и я чувствую, что беседа подходит к концу.

— Да я бы сделал так-то и так-то, — отвечаю. — Дадут мне сегодня поработать или весь вечер пропал… еще чай пить… да ведь нужно попросить его… он может помочь…

— Слушай, а ты не можешь мне помочь? — разговор опять набрал обороты, но жена принесла поднос с чашками. Еще через полчаса мы расстались. Слава Богу… устал я от него могу я хоть вечером побыть наедине…

— Будет время, заходи. Привет супруге.

Как хорошо, что люди  н е  с л ы ш а т  мысли себе подобных!

«Иногда мысль пролетит в голову недобрая… Это вражья стрела. Пускает ее враг, когда внимание желает отвлечь от молитвы и занять чем-нибудь не Божеским». Свт. Игнатий Брянчанинов.

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог.
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, Боже мой, какая скука
С больным сидеть и день, и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
«Когда же черт возьмет тебя!»
Александр Пушкин, «Евгений Онегин»


Ответ читателю: «Уважаемая Надежда Михайловна!
Сегодня получил Ваше письмо и сразу же отвечаю. Не скрою, приятно, когда твой труд оценен по достоинству: писатель может сколь угодно уверять себя, что написанное им вполне достойно нести до людей, но пока этого не скажут сами люди, уверенности не будет. Могу Вас порадовать: на днях я сдал в издательство вторую книгу «Былинок», теперь с волнением жду, что оно скажет.

А то, что я бываю не очень приветлив, — истинная правда. Бороться с собой почти в 60 лет невероятно трудно. Так что простите великодушно. Конечно, крест тяжелый, но у кого он легкий. Просто я как редактор и писатель на виду, а обычных людей мы не замечаем. Но и люди тоже народ непростой, как Вы пишете, «разный».

Хорошо, что наши мамы лежат на Серафимовском, правда? Да я еще по молитвам духовника, о.Иоанна Миронова, и живу рядом.
Еще раз благодарю за добрые слова. Постараюсь соответствовать.
С Постом приятным! Александр Раков».
   
   ЧЕМ ЛЮДИ ЖИВЫ?
Люди живы Божьей лаской,
Что на всех незримо льется,
Божьим словом, что безмолвно
Во вселенной раздается.

Люди живы той любовью,
Что одно к другому тянет,
Что над смертью торжествует
И в аду не перестанет.

А когда не слишком смело
И себя причислить к людям, —
Жив я мыслию, что с милой
Мы навеки вместе будем.
Владимир Соловьев †1900

А вот на это письмо я не ответил…
«Был я недавно на престольном празднике в одном бедном московском храме. Перед входом увидел настоятельский джип марки «Фольксваген Туарег» стоимостью, как минимум, 50 тысяч долларов. И у меня возник во-прос: можно ли поучать небогатый люд — а таковой составляет большинст-во прихожан не только в этом, но и почти во всех храмах — добру, любви, честности, нестяжанию, разъезжая на шикарном автомобиле? Мне кажется, если уж поучать, то и показывать на личном примере.

Попытался найти ответ на этот вопрос у священника храма, в котором до недавних пор часто бывал. Задал вопрос в письменной форме для публикации в приходском листке и получил в ответ невразумительную ахинею, по сути, окрик: «не трогай нашего брата, лучше на себя посмотри». Мне расхотелось быть прихожанином этого храма, хотя и очень обидно: обидно потому, что я очень любил храм и с удовольствием слушал проповеди этого священника и специально ходил в те дни, когда служил именно он. Примерно такой же неубедительный ответ на подобный вопрос прочитал в книге «Вопросы священнику-2», недавно изданной Сретенским монастырем. Видимо, священство не умеет или не хочет прямо и честно, без менторского тона и высокомерных поучений, отвечать на неприятные и трудные вопросы.

Буду признателен вам, если вы, как безпристрастное лицо, не заинтересованное в защите «корпоративных интересов», ответите на вопрос, который, возможно, безпокоит не только меня одного…»

Я переадресовал письмо в Сретенский монастырь и вскоре получил ответ от священника Афанасия Гумерова: «Все мои знакомые священники живут в обычных городских квартирах. Одни не имеют машин, у других они есть. Шикарными их не назовешь. Те, кто имеет иностранные марки, отличаются от тех, кто обладает отечественными машинами только тем, что в несколько раз меньше тратят деньги и время на ремонт. Люди, не знающие близко жизнь священника, не представляют, сколько времени он проводит в поездках, чтобы исповедать, причастить, соборовать болящих или тяжкобольных, крестить в больнице или в роддоме, освятить квартиру, совершить панихиду на кладбище. Машина сберегает силы и время.

Что же касается личной скромности и нестяжательности, то к этой добродетели должны стремиться все христиане. Нравственный идеал един. Святой апостол Иаков говорит: «мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, безпристрастна и нелицемерна» (Иак.3,17). Разумеется, священники должны учить примером и никого не соблазнять. Если кто-то это делает, то подлежит не нашему суду, а Божьему. Наши суждения и оценки бывают чаще всего поверхностны и неточны. Как много негативного было сказано в начале ХХ века либеральной печатью о нашем духовенстве: роскошные архиерейские покои, богатые рясы священников и пр. Через несколько лет большинство их попало в прогнившие лагерные бараки. В простых заштопанных подрясниках они валили лес, но Христа не предали, а своим исповедничеством пополнили сонм святых мучеников».

«Господи, помилуй,
Господи, прости!
Господи, дай силы
Крест свой донести…» —
Он шептал невнятно,
Корчась на полу,
Где распылись пятна
Ржавчины в углу…
Помертвели губы:
Бить умеют там! —
Выплюнул он зубы
С кровью пополам…
Нет, не мог он зверем
Умереть сейчас!
…
Господи, помилуй,
Господи, прости,
Господи, дай силы
Крест свой донести…»
Алексей Марков
 
Пение любят все; прислушайтесь к ляляканью младенца, к той радости, с которой он исторгает первые протяжные звуки; присмотритесь, как молодеет лицо дряхлого старца, напевающего любимый мотив. Слова полюбившихся песен мгновенно становились достоянием народа, их авторов награждали орденами. И что удивительно, народы всего мира любят петь.

А люди придумали песни,
не стали шипеть или каркать!
Любовь и песня — ровесники
из доисторических парков.
Наверное, сердце нежное
не выдержало когда-нибудь:
вышло на побережье
из пещерного здания…
И жалобно так, и ласково
поведало звездам чувства:
без артистической маски —
и не ради искусства!
Глеб Горбовский, СПб

Я тоже люблю. Помню, когда я был пионером классе в седьмом, за чистый и высокий голос мне доверили быть запевалой на пионерском сборе и я старательно выводил:

Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!
     Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один…

Получалось здорово. Меня тогда даже одарили грамотой. Но скоро я подрос, что-то случилось с голосом, и мои сольные выступления подошли к концу.

Но иногда и сейчас я пытаюсь выдавить из себя гармоничные звуки — под смех жены — до первого «петуха». В храме легче: подстраиваешься под народ и поешь вполголоса «Отче наш», и так красиво получается, когда твой несостоявшийся голосишко сливается с красивым хором. И то ладно.

Но если в песне фальшивая нота, сорвавшись, безследно затухает в пространстве, то фальшь в писательстве не проходит даром. Не зря чистая нота высоко ценится народом и в человеке, и в книге, и в песне — даже если у тебя нет голоса. Это когда поет душа. Споемте, друзья?..

Мне пенье не давалось с детских лет —
не то чтоб наступил медведь на ухо,
но так и не раскрылся мне секрет
взаимосвязи голоса и слуха.

Когда, весь класс разбив на голоса,
учитель детским пеньем правил нежно
и хор взлетал покорно и прилежно
к плафонам, к аркам, к сводам, к парусам, —

тогда, помедлив начинать урок,
чтобы не портить стройного звучанья,
меня, пока не прозвенит звонок,
просил учитель сохранять молчанье.

И, безсловесно стоя в стороне
в пространстве гулком актового зала,
я мучилась от чувства, что во мне
прекрасная мелодия звучала.

Но только лишь, смущение поборов,
я эту песню подпускала к горлу,
мелодия, как зов простого горна,
унылым хрипом наполняла рот.

С тех детских, тенью отлетевших дней
в себе я ощущаю ту же муку:
как музыка, сокрытая во мне,
напрасно жаждет воплотиться звуком.

Но только лишь осмелится рука
начать пером движение привычно —
и за пером ползущая строка
звучит фальшиво и косноязычно.
Елена Матусовская †1979

ГДЕ МЫ, КОГДА ЧЕЛОВЕК ОДИНОК?
Милостыня: легче всего одарить деньгами, особенно, если  у тебя много. Труднее — отдать последнее, еще труднее, почти невозможно, от-дать все;

Ступенька: имея, давать милостыню без рассуждения — когда попро-сят;
Ступенька: искать, кому бы помочь;

Еще ступенька: безымянная милостыня;

Выше: подарить ближнему свое время и труд; пригласить домой; по-сетить в больнице, помочь по хозяйству — однократно. Помолиться;

Еще выше: послужить ближнему не раз или два, а на протяжении вре-мени; ухаживать за лежачим, приносить продукты, посещать одиноких, приютить дома. Молиться непрестанно;

Еще выше: постоянно помогать незнакомому православному человеку, молиться за него в храме;

Еще ступенька: постоянная помощь иноверцу; домашняя за него мо-литва;
Еще ступенька: одарить подарком недруга;
Выше: молиться за своих врагов;

Вершина: милостыня всем и во всем — без рассуждения.

Конечно, эта схема условна.
               
НИЩИЙ
Домой меня везла ночная электричка, скакала за окном над саваном полей рогатая луна и вспыхивали спички далеких деревень в таежной снежной мгле. В дремоте было мне ни холодно, ни жарко, но голос хрип-лый вдруг меня вогнал в тоску: «Сограждане, прошу, подайте сколь не жалко – я с немцем воевал и защищал Москву!» Испитый старикан в прохо-де меж сидений ушанку протянул и на колени встал. Нам всем непросто жить. В людских глазах смятенье: зачем ты не убит? зачем не генерал? В вагоне, как в гробу, смертельно тихо стало, тревожно женщинам и горько мужикам. Луна, как желтый черт, за окнами скакала, и тени от столбов хлестали по щекам. Он встал и вновь побрел вслед за судьбой жестокой. На пьянку ли, на хлеб – поди его спроси – я мелочи наскреб вдогон ему немного, а победителей не судят на Руси.
Николай Вяткин, Иркутск

И сразу вторая история:
НА АРБАТЕ
«Враги сожгли родную хату, сгубили всю мою семью. Подайте бывшему солдату на жизнь убогую мою. Когда-то спас я вас от немца, а вот сего-дня сир и нищ, пришел в Москву из-под чеченца – с родных и страшных пепелищ…». Так пел старик, на снег Арбата свою ушанку положив. И хоть давали небогато, но все ж давали – будь, мол, жив. Старик допел… И вдруг ударом среди толпы раздался глас: «И кто ж просил тебя, пень старый, спасать тогда от немца нас?! Не спас бы, и, как в прочих стра-нах, теперь мы жили б по-людски. Разнылся тут о старых ранах, и так – хоть вешайся с тоски…». Старик ни слова не ответил – ушанку поднял из-под ног, деньжонки вытряхнул на ветер, побрел, шатаясь, на восток… Он брел, солдат, слуга народа, сквозь оккупированный град. Шептал солдат: «Четыре года мне другом был мой автомат…» Слеза горючая катилась из выцветших с годами глаз… А за спиной его светилась реклама фирмы «Ади-дас».Виктор Трошин, Сызрань 
«Кто затыкает ухо свое от вопля бедного, тот и сам будет вопить, — и не будет услышан». (Притч.21,13).

†«Подавать деньги могут многие, а чтобы самому служить нуждающе-муся и делать это с готовностью, любовью и братской расположенностью, — для того нужна душа высокая, великая и любомудрая». Свт. Иоанн Зла-тоуст.

Немо горит в окне огонек;
Звезды немы.
Где мы, когда человек одинок?
Где мы?
Где мы, когда он, уставясь во тьму,
Ищет совета?
Где мы, чтоб вовремя выйти к нему,
Ждущему где-то?
Сколько раз мы с тобою клялись
В чуткости к другу?
Что же ты далью счел эту близь,
Спрятал за спину руку?
Взял да забился в свой уголок,
Пишешь поэмы…
Где мы, когда человек одинок,
Где мы?..
Лев Озеров †1996

Каждый день под землю, а в метро тесно и невесело. В руке четки-тридцадка — «Господи помилуй». Проезжий люд читает или разгадывает кроссворды. «Случайно не знаете: «Русская поэтесса, автор нескольких стихотворных драм?» —  вопрос застал врасплох.

Помню, как в начале своей журналистской карьеры в рекламной свет-ской газете пришлось познакомиться с составителями кроссвордов. Занят-ные люди, а главное правило ремесла — любой кроссворд должен разгадать средний читатель. Техника составления отработана — были бы словари и справочники, а уж профессионал-кроссвордист составит любой кроссворд на любую тему любой площади. На мой вопрос, повышает ли разгадывание кроссвордов интеллект, составитель не смог сдержать улыбки… И еще что-то удержало меня от публикации «православных» кроссвордов.

Мучительно застыла над журналом молодая пара, и видно, как муже-ский пол жаждет показать свое умственное превосходство; вписывает бу-ковки в клетки модная старушенция. Доживем ли до времени, когда люди перестанут разгадывать кроссворды и начнут думать?.. Или молиться?..
«Вы не знаете…?» Знаю: «Неосмотрительный поступок из восьми букв? — Глупость!»

     КРЕСТО-СЛОВИЦА
Вся страна решает кроссворды
На скамейках и в поездах.
— Кровеносный сосуд? — Аорта!
— Композитор, три буквы? — Бах!

Вся страна, от мала до велика
Кончик ручки азартно грызет,
Вертикаль не сдалась, поелику
«Жертва Богу» — никак не «козел».

«Что ж тогда?» — лоб солдата наморщен, —
Буков пять, четвертое — «е»?..
Так старается, словно орден
Он получит за дело сие.

«Что ж такое?» — потеет парнишка, —
Ведь такой, блин, нетрудный кроссворд.
— Агнец! — скажет читающий книжку, —
— Агнец это, пиши смело. Вот!

Как обрадовался этот сержантик,
Все сошлось, и четвертое — «е»!
Сколотил крестовину, не бантик.
Агнец Божий повис на столбе.
Татьяна Дубровская, Псков
 
Ах, девоньки—девчонки-красавицы! Чуть пригрело апрельское солныш-ко, разогнав вечную серость надоевшего зимнего неба, а вы уже, как во-робышки, весело чирикаете и  чистите оперенье. Куда там вашим модни-цам-мамам до нынешних косметических высот ХХI века! Чуть укороченная до колен юбка и прическа типа «Бабетта идет на войну» вызывали у их матерей, ваших бабушек, если не осуждение вслух, то уж осуждающе сжа-тые губы непременно. Показать свой пупок народу тогда было немыслимо. А теперь… я ведь не в суд говорю: девчонок жаль — попробуйте-ка в ми-нус сколько-то заголить часть живота! Впрочем, и я, помню, щеголял в мороз без шапки с копной густых волос — молодость! (В скобках все рав-но обязан поставить назидание — книга-то православная:

† «Когда видишь женщин, являющихся полуобнаженными, когда зрелища и песни не что иное выражают, как только одну преступную любовь, то как, скажи мне, сможешь ты после сего быть целомудренным», — сказал Свт.Иоанн Златоуст в 5-й Беседе на 1-е послание Солунянам).

Но я отвлекся. Метро — не только способ передвижения, это еще и скользуны-мысли. Стараясь не замечать девчонок, я вглядываюсь в жен-ские руки; здесь никакая косметика не поможет — шея и руки не могут скрыть возраста.

ПЛАЧУЩИЕ РУКИ
Под смолистыми стрехами прятались голуби. Обезумевший ветер вры-вался в жилье. А на озере, встав на колени над прорубью, госпитальные няни полоскали белье. Задубели на них телогрейки и чеботы, а работе, казалось, не будет конца. Но в груди их стучали упрямые молоты - мило-сердные, сильные в горе сердца. На солдатском белье, в этом пекле мо-розном, густо пролитой крови ржавели следы. С женских пальцев стекали, как горючие слезы, на лету замерзавшие капли воды… Мы не часто друг к другу бываем внимательны. Даже прошлое вспомнить и то недосуг. Но во-век не забыть мне усталых, старательных, обожженных морозом плачущих рук… Людмила Татьяничева

Эти женские руки с блестящей кожей от частого пребывания в воде, со вспухшими от непрестанного труда венами, со слезающим маникюром и держащими сумки с продуктами или прилегшими отдохнуть на несколько по-койных минут, эти руки, в которых уже плохо держится перо, но с их по-мощью написаны лучшие книги в мире, эти руки… давайте лучше отойдем в сторонку или просто помолчим, дадим им тихо полежать.


Странно, однако, я не помню, красила ли мама ногти. Наверное, красила, как и все женщины. Мамины пальцы были тонкими, изящными, длинными. Но в моей памяти ее руки были в постоянной работе: то гото-вили, то убирали, то чистили, то шили, то вязали, то штопали. А на праздники мама, конечно, прихорашивалась, хотя, по совести, она и так была очень хороша собой. А на левой ладони, поближе к запястью, у мамы была глубокая ямка-воронка: вынимая попавшее туда стекло, хирург слу-чайно пришил нерв. Все забыл, а мамину ямку в ладони помню, как наяву…

И если сейчас ногти девушек раскрашены всеми цветами радуги, на пальчиках нанизаны на всевозможные колечки, если они не боятся просту-диться, — пусть! Недалеко то время, когда этим пальчикам предстоит долгая и тяжелая женская работа… Пусть покрасуются!..

Законы моды прихотливы,
Она скисает, словно крем, —
Ее приливы и отливы
Не управляемы никем.
Успеть бы! Боже, пропустили!
Как будто заняты игрой,
Спешат сменить прически, стили,
Манеры, навыки, покрой…
Евгений Винокуров

«Веселись… в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего, и по видению очей твоих, только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд. И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство твое и юность — суета» (Екк.11,9).

Как руки у вас красивы!
Редкостной белизны.
С врагами они пугливы.
С друзьями они нежны.

Вы холите их любовно,
Меняете цвет ногтей.
А я почему-то вспомнил
Руки мамы моей.

Упрека я вам не сделаю.
Вроде бы не ко дню.
Но руки те огрубелые
С вашими не сравню.

Теперь они некрасивы
И, словно земля, темны.
Красу они всю России
Отдали в дни войны.

Все делали — не просили
Ни платы и ни наград.
Как руки у вас красивы!
Как руки мамы дрожат…
Андрей Дементьев

                ПЕСНЯ ВОРОБЫШКУ
А сами воробышки? В каких теплинках прятались они от морозов? А теперь радуются жизни и солнцу, и людям от их радости веселее. Воробьи — птицы отважные — ведь сколько смелости надо, чтобы оторвать свою крошку у вороны. Но серенькие комочки безстрашно скачут среди громад-ных птиц, а те по-королевски мирятся с присутствием мелкоты.

Теперь им не до пиршеств, а в начале XX века, когда в Петербурге главным средством передвижения людей и грузов были лошади, корма у пи-чуг было вдосталь. Растолченный в порошок тысячами копыт, даже при легком ветерке вился в воздухе желтыми вихрями навоз. «Кто этому пел гимны – так это воробьи, - вспоминает в «Записках старого петербуржца» Лев Успенский. - Плотными стаями срывались они с крыш, с деревьев, как только по пустынной улочке проезжала лихая упряжка; клубками катались по мостовой, выклевывая из еще теплых кучек помета зерна овса. Они размельчали навоз; дворники с железными совками лениво заметали его в желтые холмики – до ночной уборки».

Воробышек – пичуга смелая!
Весь корм засыпала зима,
и лишь мука сугробов белая
заполнила все закрома.

Пусть слиплись перышки от грязи
и конский ты клюешь помет,
но я и сам не лезу в князи,
благословляя твой полет.

Вспорхни ко мне, седой воробышек,
осыпан инеем с куста.
Мне зябкость твоих серых перышек
милей павлиньего хвоста.

О, птаха зим неприхотливая!
Родной верна ты стороне,
и юга странствия счастливые
не по тебе и не по мне.

И я скучал в дороге дальной,
там, где чужая сторона,
тоской тягучею задавленный –
по горсти снега и зерна…
Николай Кузнецов

Я прочитал у Василия Пескова, что воробьи (Fringilla domestica) живут всего девять месяцев и очень расстроился — какая короткая жизнь у привычной пичужки! О них не пишут песен, не восхищаются их разгово-рами-щебетанием, в литературе о воробьях — вскользь да неприветливо. Правда, великий русский писатель И.С. Тургенев обезсмертил птичку в «Стихотворениях в прозе», - как старый воробей ринулся спасать от со-баки упавшее с дерева желторотое чадо: «Он… заслонил собою свое дети-ще… но все его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и ох-рип, он замирал, он жертвовал собою!.. Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. – Только ею, только любовью держится и движется жизнь».
 
А воробышки — такая же часть русской жизни, как березка, тоска-кручина, блины, даль необъятная и дворовые коты. Не зря же народ при-думал про них столько пословиц и поговорок. А фамилия Воробьев — одна из самых распространенных в России. Привыкли мы к ним и не замечаем, как борются воробьи за свою и без того короткую жизнь, с какой любовью выхаживают малышей и ставят их на крыло, как забавно купаются в пыли. Люди ничем не помогают воробьям выживать, а зря: не будь этих непри-метных птах, комаров развелось бы немеряно. У Бога нет ничего лишнего…

     ВОРОБЬИ
Золотой рассвет настал,
И защебетали гулко
Воробьи в густых кустах —
Музыкальная шкатулка.

Чьей-то волей неспроста
Ветки с листьями хранят их
От рогатки, от кота,
Стерегущего пернатых.

Щебечите веселей
Вы — мои дружки, подружки —
Не скворец, не соловей,
А дворовые пичужки.
Надежда Полякова, СПб
               
              ВОРОБЬЮ
Ну как, брат воробьишка, перекрыли нас с тобой?
Скворцы перекричали, дрозды пересвистели.
Мы тоже любим солнышко и воздух голубой –
Да только не умеем пускать такие трели.

Что замолчал, приятель? Не слышат? Не беда!
Чирикай на здоровье! Вот мне молчать полезно…
А с неба так и льется! Там жаворонок – да…
Шельмец, умеет как-то – и вовремя, и честно.

Давай, давай, голубчик, наяривай, ликуй:
Какая твоя должность, такая и работа!
А где-то за березками: «ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Не бедно и не скупо, но с паузами что-то…
Наталья Ланковская

      ВОРОБЬИ
Едва затих состава гром,
Проровался щебет, писк –
Откуда под землей, в метро
Вдруг воробьи взялись?

Откуда? Скачут, мельтешат,
Безпечно, как в лесу,
И что-то в клювах малышам
Взъерошенным несут.

Змеиный корпус распластав,
От станции разбег
Берет очередной состав,
Безжалостен, как век.

Все на своем пути снесет…
Но весело над ним
Щебечет воробьиный взвод,
Как жизнь непобедим.
Юлия Друнина

                ОДА ВОРОБЬЮ
Пока меня не сбили с толку, презревши внешность, хвор и пьян, пи-таю нежность к воробьям за утреннюю свиристелку. Здоров, приятель! Чик-чирик! Мне так приятен птичий лик. Я сам, подобно воробью, в зиме немилой охолонув, зерно мечты клюю с балконов, с прогретых кровель во-лю пью и бьюсь на крылышках об воздух во славу братиков безгнездых. Стыжусь восторгов субъективных от лебедей, от голубей. Мне мил пройдо-ха воробей, пророков юркий собутыльник, посадкам враг, палаткам друг, - и прыгает на лапках двух. Где холод бел, где лагерь был, где застят крыльями засовы, орлы-стервятники да совы, разобранные на гербы, - а он и там себе с морозца попрыгивает да смеется. Шуми под окнами, зану-да, зови прохожих на концерт!.. А между тем не так он сер, как это ка-жется кому-то, когда из лужицы хлебнув, к заре закидывает клюв. На нем увидит, кто не слеп, наряд изысканных расцветок. Он солнце склевывает с веток, с отшельниками делит хлеб и, оставаясь шельма шельмой, дарит нас радостью душевной. А мы бродяги, мы пираты, - и в нас воробышек шалит, но служба души тяжелит, и плохо то, что не пернаты. Тоска жива, о воробьи, кто скажет вам слова любви? Кто сложит оду воробьям, галдя-щим под любым окошком, безродным псам, бездомным кошкам, ромашкам пус-тырей и ям? Поэты вымерли, как туры, - и больше нет литературы.
Борис Чичибабин
 
                ДЕТИ
Из калитки своей
по кирпичной мощеной дорожке
С видавшей виды
клеенчатой сумкой в руке
Он выходит
и птицам разбрасывает крошки –
Одинокий старик, проживающий
в маленьком городке.
И если с вопросом к нему обратятся,
Он скажет:
- Пусть радуются голуби и воробьи!
Дети мои
разлетелись по свету, как птицы,
И с тех пор мне кажется,
что все птицы – дети мои.
Илья Фоняков, СПб

              НЕ ВВЕЛИ ЕЩЕ ЧЕРНИЛА…

Не знаю, как сейчас объясняются в любви, но вряд ли тут придумали что-то новое: «Я люблю тебя!» Эвересты поэзии написаны на эту без-смертную тему; все мы стихотворцы в неповторимую пору любви к своей избраннице; только для нее звучат слова, в которые мы облекаем извест-ную формулу признания.

Что было верным, что неверным,
Спроси, — душой не покривлю.
Не знаю я, кто в мире первым
Губами вылепил: люблю…

Он был воистину предтечей,
Звездою сердцу и уму:
И все поэты всех наречий
Во всем обязаны ему
Михаил Дудин, СПб
 
Честно сказать, я, читающий стихи с утра до вечера, не ожидал встретиться с любовным вздохом, который тронул бы и мою, все сказав-шую, душу. Но вы послушайте:

Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
И горесть опишите, скажите, как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть.
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.
Александр Сумароков †1777
Какая девушка не ответит взаимностью на такое послание?

Мелочи быта: коробок спичек стоит сейчас 30 копеек, пустая пивная бутылка – 80 копеек, стакан семечек — 5 рублей; проезд в трамвае – 10 рублей, в метро – 13, пшеничный батон – 12, ржаной — 11, прошлогодний картофель летом 6-8, черешня в июне — 100, газета 10-15, литр бензина А92 – 16 и выше, книжка — 80-120, ТВ приемник — от 5000, средняя зар-плата в СПб — 10 000, ноутбук — 25 000, доллар — 27,79, евро — 36,65, купейный билет до Москвы — 800, пенсия – 2000, скромные похороны – от 25000, автомобиль «Жигули» — 150000, «Мерседес» — русских нулей не хватит, годовая инфляция — 11,5%.

Деньги — навоз истории; без знания того, что сколько стоило, не-возможно в точности восстановить эпоху. Я знаю, что вы подумали, про-читав цены: «Открыл, тоже мне, Америку!» Однако пройдет всего несколь-ко лет, и вы вряд ли сможете вспомнить, сколько вы платили за порцию мороженого или свежую газету. Тем более, если произойдет дефолт или с купюр сбросят «лишние» нули. У меня сохранились банкноты выпуска 1991, 1992, 1993, 1995, 1997 годов. Есть даже фальшивый доллар тех приснопа-мятных времен. Помните, как в конце 80-х утром цены были одни, а вече-ром уже другие? Или как в 1995 году все мы в одночасье стали миллионе-рами? Помните, как на ценниках писали две цифры? Или как нам выдавали со сберкнижки только по 600 рублей? Еще есть целая коробка мелочи — от 1 копейки 1976 года до монеты в 50 рублей 1993-го. Я уже и сам запу-тался, что сколько когда стоило.

Пусть от нас останется легенда,
Россказни, почтовые лубки,
Бонбоньерка, выпускная лента,
Поздравительные голубки.
Давид Самойлов †1998

Любые мелочи — трамвайные билеты, конверты, открытки, письма, мо-неты, конфетные обертки, листовки, приглашения, билеты в театр, кви-танции об оплате, значки, визитки, — одним словом, всякая, казалось бы, мелочь нашего быта, не представляющая до поры никакой ценности, обретает со временем исторический смысл. Уйдут годы, и эти свидетели истории смогут многое рассказать и вам, и вашим детям, и детям ваших детей. А если они попадут в руки понимающих людей — цены им и вовсе не будет… Потому что история — это мы, это то, что нас окружает (и то, простите, чем мы мусорим).

      НУМИЗМАТИКА
Пять копеек тридцатого года
Разгляжу в этот день голубой –
Здесь беда и победа народа,
Наделенного трудной судьбой.

Сколько рук эту медь выбирали
Из кармана, чтоб выпить воды.
Неужели всегда по спирали
Мы от счастья живем до беды?

Пять копеек тридцатого года
Золотому подобны лучу,
Что на них было временем стерто,
Ни за что я забыть не хочу!

Вот лежит на ладони монета,
У нее заострились края –
И война, и судьба моя это,
И надежда, и вера моя.

Может, раз, может, два на прилавок
Сам бросал я истертый пятак,
А сейчас получаю в подарок
Как великий истории знак.
Олег Дмитриев

В 1951 году при раскопках Новгорода впервые были найдены берестя-ные грамоты. Всего их оказалось больше 900. Новгородцы пользовались ими, как мы используем теперь письма: прочитал грамотку и бросил в не-пролазную уличную грязь. А кора березовая сохранила. Вот грамота, на-писанная в середине ХII века: «От Микиты к Улиану. Пойди за мьне. Яз тьбе хоцю, а ты мьне. Ана то послух Игнат Моисиев…». Это обрывок при-знания в любви, в котором Микита просит Ульяну выйти за него замуж, называя Игната Моисеевича свидетелем со стороны жениха.

Мы в газете прочитали:
В Нова-городе весной
Много писем раскопали
Под стеною крепостной.
Не ввели еще чернила,
Но раскопки говорят:
Знали жены слово «милый»
Тыщу лет тому назад!
Лев Куклин СПб
 
Или вот нам привет с намеком шестисотлетней давности: «Невежя пи-са, недуми каза, а кто се цита…» Надо переводить? Переписывались так часто, что иногда не хватало даже «бумаги»: «Пришли мне бересту…» — просит один адресат другого…
 
      БЕРЕСТА
Из тех глубин, где тишь,
где годы – пласт к пласту,
дошло три слова лишь:
«Пришли мне бересту».
Повытерлось письмо…
Где имя? Где число?
Не сердце ли само
слова те донесло?
Мы с предками – родня!
Как будто бы меня
касается – прочту:
«Пришли мне бересту».
Слова мои просты.
Откликнусь горячо!
Запасы бересты
пока что есть еще…
Владимир Соболев

Ценнейшие новости сообщили берестяные грамоты о новгородской де-нежной системе того времени. Благодаря им мы знаем, что в ХIV веке главной единицей была гривна серебра — слиток весом около 196 граммов. Он делился на 4 гривны кун, а каждая куна делилась на 20 ногат, или на 50 резан, или на 150 веверну. А в XV веке уже главной единицей был рубль, который в чистом серебре весил около 150 граммов. В рубле было 216 денег. Уловили теперь, куда я клоню? Храните для потомков свои «берестяные грамоты» — только по ним и разберутся, как мы с вами жили-поживали в конце ХХ — начале ХХI века, чем дышали, каким рублем меря-ли…

«Были и редкости: два какие-то жетона, один наполеондор, одна не-известно какая, но только очень редкая монетка»… Ф.М.Достоевский «Гос-подин Прохарчин»
    
       КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ
Культурный слой: пивные пробки.
Над ними — каменный паркет.
…Вспороли Невский перестройкой
на грани двух рубежных лет,
и второпях вывозят землю —
ту, что впитала век Петра
Великого… Я не приемлю
сей спешки, — я боюсь утрат.
…Ту землю надо бы просеять,
а не на свалку, не в отвал! —
Опять ты, матушка Расея,
спешишиь, готовишь пьедестал
для современных царедворцев
новейших сумрачных времен —
христопродавцев и притворцев.
…О, я не буду удивлен,
что археологи — потомки,
наткнувшись на «культурный» слой,
окинут скрытую помойку
улыбкой — дай-то Бог — не злой!
Николай Астафьев, СПб

            БЕРЕГИТЕ СВОИХ НЕВЕСТ
Мне регулярно присылают журнал Русской Православной Церкви Загра-ницей «Православная Русь», и я добросовестно прочитываю его. Недавно увидел статью «Дом трудолюбия» на Брайтон-Бич» и заинтересовался. Пи-шет диакон Вадим Арефьев, пишет о русских бомжах на Лонг-Айленде в Нью-Иорке. Боже мой! Не знаю, но почему-то никогда не думалось, что наши алкоголики переместятся в Америку. А узнав об этом, проникся к ним жалостью. Не понаслышке знаю жизнь пьяницы — она полна приключе-ний, болезней, травм, преступлений и невыразимых страданий. А тут еще незнание языка, презрение или безразличие аборигенов, чужие законы и неимение документов. За тем ли они стремились в «страну равных возмож-ностей»? Пили бы уж в родной сторонушке, где и народ подобрее, и стра-жи порядка отходчивые, и зелье доморощенное. Зачем отправились за два океана горе мыкать? Дома и земля пухом…
   
     У ШЛАГБАУМА
Он уезжает из России.
Глаза, как два лохматых рта,
глядят воинственно и сыто.
Он уезжает. Все. Черта.
«Прощай, немытая…». Пожитки
летят блудливо на весы.
Он взвесил все. Его ужимки —
для балагана, для красы.
Шумит осенний ветер в липах,
собака ходит у ларька.
Немые проводы. Ни всхлипа.
На злом лице — ни ветерка.
Стоит. Молчит. Спиной к востоку.
— Да оглянись разок, балда…
Но те березы, те восторги
его не тронут никогда.
Не прирастал он к ним травою,
колымским льдом — не примерзал.
— Ну, что ж, смывайся. Черт с тобою.
Россия, братец, не вокзал!
С ее высокого крылечка
упасть впотьмах немудрено.
И хоть сиянье жизни вечно,
а двух Отечеств — не дано.
Глеб Горбовский, СПб


Ура-а-а! Позвонили из издательства — приняли вторую книгу «Былин-ки» в работу, да еще поблагодарили за написанное. Как ждал я этих не-насытных слов! Но где она, радость моя несказанная? Я хочу радоваться, как в детстве, задыхаясь и плача, — вот это была радость до неба, Мо-сква звенела, и поводы были посерьезнее: мне велик купили! А напиши я тогда книжку и в школу принес бы похвастаться, да задразнили бы «Писа-кой». Вон их сколько понаписано, книжек, дома не поиграть, и велик пришлось в коридоре ставить. А ну соседи уронят?.. Нет, не тянет книж-ка на велик! Если бы там я стал директором по мороженому или в зоопарк пускать-не пускать, или железную дорогу, как в магазине «Пионер» на улице Горького, — куда ни шло. Но с великом разве сравнишь! Спицы в колесах блестящие, шины как мяч, упругие, сиденье можно по высоте ме-нять, звонок на руле, впереди фара горит, сзади багажник, а на раме ручной насос. И еще под сиденьем качается сумка с ключами и запасным ниппелем. Ногу на педаль — и лети быстрее ветра по Хорошевке! Да Толь-ка Басов из 3«Б», дружок мой закадычный, если не лопнет от зависти, то уж прокатиться разок-другой, как пить дать, попросит. Жалко, конечно, а вдруг грохнется с моего стильного велика? Ох, нет, нельзя не дать, он мне настоящий военный компас давал поносить, ему отец подарил. Тоже вещь, ничего не скажешь. А велик только у Генки из соседнего двора, и старый, скрипит весь и цепь соскакивает. Вон ребята во дворе собрались — пора выезжать. Дзинь-дзинь-дзинь… Атас!…

Мне детство вспомнилось и мой велосипед,
зелено-красный отрок мой игривый.
Крыло переднее, подобье конской гривы,
и цепь свободная, конца которой нет.
С горы лечу, и руки не нужны.
До горизонта чист простор асфальта.
Мне с крыш соседних возгласы слышны
ребят-завистников и женское контральто…
Олег Юрков, СПб

       О ДЕТСТВЕ
Мебель, стены, да еще на память —
наслоившиеся двадцать лет…
Этот столик назывался — мамин…
Этот угол — папин кабинет…
А весь пол (от края и до края)
был моим! — паркетный побратим!
… Человек — велик, а умирает…
Детство ж нет: его удел — пройти!
Глеб Горбовский, СПб

Перечитывая классику: «Живет человек и великие дела делает, а мо-жет, он и человек великий. Но помер он, похоронили его, насыпали хол-мик земли. И вырос на нем огромный лопух». И.С.Тургенев †1883 «Отцы и дети».

Сосновый бор, песчаная дорога,
Храм на холме и скудное жилье…
Простая суть — России нет без Бога
И потому меня нет без нее.

Стоят колосья, жизнью налитые,
Всех алчущих готовые любить.
И нам бы так, собратья золотые,
Для жатвы Божьей зерна сохранить.
О.Анатолий Трохин, СПб

Целуются! Куда ни глянь, целуются! В метро ни теснота влюбленным не помеха, ни глаза посторонних на двух эскалаторах. А как целуются — не напоказ – целуются искренне, самозабвенно, потому что любят своей единственной, своей первой любовью. Да и как не любить, когда затеряв-шаяся весна вдруг дохнула на люд настоявшимся запахом клейких листоч-ков, проснувшейся травы, подснежников и тем живительным воздухом, от которого невозможно не влюбляться, писать стихи, ходить перед избран-ницей на голове, парить в воздухе, говорить глупости… И, конечно, це-ловаться…

Целоваться погоди —
посторонних много глаз.
Погляди-ка, погляди,
смотрит горница на нас,
смотрит белое окно,
все в прозрачных кружевах,
и льняное полотно
в ярко-белых петухах.
Печь стоит, разинув рот,
любобытствуя, притих
даже старый серый кот.
Целоваться ли при них?
Нам казалось — мы с тобой
ото всех сбежали глаз
в дом под крышей голубой,
но и тут глядят на нас.
А куда нам счастье деть?
Как любовь припрятать нам?
Может, просто не глядеть,
не глядеть по сторонам?!
Лариса Васильева

Поначалу я смотрел на целующиеся парочки исподлобья и с неодобре-нием: мол, дома надо ***целоваться, непорядок это, и вообще, незачем солидных женатых людей в смущение вводить. Мы в свое время… правильно, мы в свое время тоже целовались где придется. Помню, ехали мы с краси-вой девушкой Катей в троллейбусе и вовсю целовались. А люди рядом за-вистливо говорили: «Вон как друг друга любят!»

Я скажу парням увлеченным,
все познавшим — и норд, и вест:
— Берегите своих девчонок,
берегите своих невест!..
Берегите, как деды умели,
как умели отцы беречь.
От чужого веселья, похмелья
берегите!.. Об этом речь.
Коль беда случится — спасите,
все отдайте — и жизнь! — сполна.
Берегите, по свету несите
голубые их имена.
Пусть любовь ваша станет, как праздник,
как заря, что уже занялась.
Ничего нет на свете прекрасней
этих добрых, доверчивых глаз.
Не пустая, не зряшная фраза,
мне твердить ее не надоест:
— От навета, от сплетни, от сглаза
берегите своих невест!
Вячеслав Кузнецов †2004 СПб

Папа мой всю жизнь маму Верочкой называл и целовал при случае. А меня только под пистолетом сейчас заставишь.

Целуйтесь, юноши с девушками! Пришло ваше время! Поэты пишут по-эмы, скульпторы лепят скульптуры, режиссеры посвящают любимым фильмы, художники — картины, ученые выводят формулы, а мы, простые смертные, чем можем доказать своей единственной нашу любовь? — страстным поцелу-ем, который скажет ей о вас больше всяких слов. Целуйтесь на здоровье! Весна скоро проходит…

По дамбе над Волгой,
по дамбе над спящей Казанью
касанья девических платьев —
как мира другого касанья.
Вот двое отстали.
Они до утра не отыщутся,
И в губы девчоночьи
мальчишечьи тычутся.
Девчоночьи — сжаты,
девчоночьи — в сторону просятся,
и схвачены пряди льняные
микстурной резинкой простенькой.
И слышу я с завистью —
увы! — не безпочвенной:
«Отстань с поцелуями!
Какой ты испорченный!»
И я ощущаю пропажу,
которую вам не понять:
Ах, мне бы «испорченность» вашу,
но поздно ее перенять.
А может быть, это не поздно,
когда над землею так звездно
и лица спадают с лица
и веет непобедимым
черемуховым,
лебединым,
которому нету конца?!
Евгений Евтушенко


В середине восьмого класса появилась в Легнице красавица Наташа Леонова. Ее золотистые волосы, толстая красивая коса, наглаженная ко-ричневая школьная форма, которая уже не в силах была скрыть волнующие округлости, независимое поведение в новом сообществе раскололо класс на две половины. Это кто ж она такая? Это что же за краса? Золотая, завитая, теплым солнцем залитая на спине ее коса. Мы на первой парте рядом. Я сижу, как сноп огня. Нестерпимо синим взглядом так и смотрит на меня. Николай Рачков.

Оценки в учебе уже перестали иметь решающее значение. Мальчишки изменили былым привязанностям и стали ухаживать только за новенькой. Обиженные отличницы пытались с ней не общаться, но без успеха — только потому, что вокруг королевы всегда шумел рой поклонников, и она просто не заметила бойкота. А в открытые окна вливался одуряющий запах цвету-щей магнолии, и весна пьянила головы учеников, и сердечки  девочек за-прыгали чаще. По партам летали записки-признания. Все назначали друг другу свидания. Никогда не пойму, почему эта красивая девочка из всех мальчишек выбрала именно меня, курносого, задиристого, но вовсе немод-ного и краснеющего в девичьем обществе. Свалилось счастье — и все.

Тех, с кем прошла наша юность, пожалуй,
Мы не всегда и припомним. Но все же
Юность сама в нас сидит, словно жало,
Как ни стараемся, вырвать не можем.
Наталья Карпова

Дотемна просиживали мы с Наташей на лавочке у дома и целовались, целовались до боли в губах, пока бездушная Наташина мама не крикнет в черное окно: «Дочка, домой!» Назавтра после школы мы снова бежали на заветную лавочку целоваться. И если я вам скажу, что в наших поцелуях не было страсти, вы будете смеяться. Но наши поцелуи были открытием мира, они так украсили этот огромный, пугающий необъятностью мир взрослых, они словно говорили нам — много еще впереди неизведанного, но вдвоем легче! Наши поцелуи стали открытием прорывающейся чувствен-ности, но это была чувственность света — нам уже не хватало просто держаться за руки. Смейтесь-смейтесь… но эти поцелуи были самыми чис-тыми, самыми невинными в моей жизни.

Эта запись далеких дней
на листочке тетради классной:
«Я целовался с ней!» —
начертано крупно красным.
Кирилл Ковальджи

Однажды ты предложила мне вместо физкультуры прогуляться до бли-жайшего леска. Конечно, мы о чем-то болтали, целовались и промокли до нитки. В школе уже ждали нашего возвращения. Наташин отец-прапорщик увел ее домой и, говорят, сильно поколотил. А меня на глазах школы из-бил ее новый поклонник. Понесенное страдание стало моей первой распла-той за юношескую любовь. Наверное, поэтому я и пронес имя этой девочки через немыслимое число лет. Спасибо тебе, Наташа!

Ты большая в любви. Ты смелая.
Я — робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется, будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я — что за цветы.
Не годятся все прежние навыки,
Я не знаю, что делать и как.
Ты устала. Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
«Видишь, небо какое синее?
Слышишь, птицы какие в лесу?
Ну так что же ты? Ну? Неси меня!»
А куда я тебя понесу?..
Евгений Евтушенко

…Давай еще посидим на нашей лавочке у кустов цветущей сирени, под густое жужжание майских жуков, пока ты не уйдешь по зову мамы в свою новую взрослую жизнь. Весна, магнолии, Польша, Легница, 32 школа, 8 «Б» класс, 1963 год, конец детства, Наташа Леонова, любовь моя…

И все-таки под шорох мокрых листьев
И светлый шелест родниковых струй
Спасибо тебе, милая, за чистый,
Единственный
Далекий поцелуй.
Виктор Коротаев

 ОТРЯДОМ КНИГ УСТАВИЛ ПОЛКУ
Я — робкий. Не смейтесь знающие меня. Я — робкий писатель, если позволите себя так величать. Правда, от книжки к книжке прибивает ро-бость, и уже не так опасаешься слиться своими мыслями с великими, из-вестными и просто чужими.

Часто цитируют Чехова
Известное изречение,
Рекомендуя для всех его
Правилом без исключения.
Глупо играть педанта,
Стиль — это дело личное.
Краткость — сестра таланта,
Но при его наличии.
Анатолий Краснов, СПб

Мысль, выраженная на бумаге, выглядит не столь убедительной, ка-кой казалась в голове: припечатать мысль к бумаге близко к тому, какой ты вынес ее в себе, — предприятие сложное. Отсюда — робость выражения на бумаге, боязнь развить эту мысль дальше. Отсюда: поправки — зачер-кивания и, как результат, — отточенный бросок в корзину. А иногда ле-зешь в бумажный мусор и разглаживаешь написанное.

Когда, изведав трудности ученья,
Мы начинаем складывать слова
И понимать, что есть у них значенье —
«Вода», «огонь», «старик», «олень», «трава», —
По-детски мы удивлены и рады
Тому, что буквы созданы не зря,
И первые рассказы нам награда
За первые страницы букваря.
Но часто жизнь бывает к нам сурова:
Иному век случается прожить,
А он не может значащее слово
Из пережитых горестей сложить.
Самуил Маршак †1964

Времена для писателя райские — бумаги для марания — пруд пруди, гусиные перья точить приноравливаться не надо и песком посыпать для просушки, и  безвинну животинку не резать. А ну-ка на пергаменте запе-чатлеть, — почитай, набело? Тут и голова с плеч…

На пергаментах тех цвела
Синева, позолота.
Тяжела, тяжела, тяжела
Работа.
Переписчик от красок хирел и слеп.
Не хватало гроша на вино и хлеб.
А барашков вели на убой, под нож,
На шашлык, на пергамент из нежных кож…
Надежда Полякова, СПб

Я, вымучивающий каждое слово, решился спросить у короля поэтов Глеба Горбовского: «Глеб Яковлевич, а вы долго рождаете стихотворе-ние?» Ответ ошеломил: «Да минут десять». Я не поверил, но старик, больше шутки ради, чем доказательства для, сел за раздолбанную пишущую машинку времен первых паровых двигателей и скоро настучал на плохой бумаге только что сочиненный для меня стих:
   
    ЯНВАРСКОЕ СОЛНЦЕ
Хоть солнце и холодновато,
но как лучисто в январе!
Над лесом — вспышка! Словно атом
Распался — взрывом — на заре.

Снега, пропитанные светом,
стволы деревьев, как в огне…
И в доме выпуклы предметы,
сплошь пребывавшие во сне.

Ну, а глаза — как бы прозрели,
освободясь от пелены…
И зазвучали птичьи трели
из горней спаленки Весны!

«Еще написать?» — спросил поэт, потянувшись за русским лекарст-вом.
Машинописный  листок с неразборчивой дарственной надписью я храню в домашнем архиве. Стихотворения пока нет ни в одной книжке Горбовско-го — сам проверял. Вывод неутешительный: можно писать-вставлять-перечеркивать; можно припрятать написанное в стол для вылеживания (будто, как в вине, прибавится крепости); а можно сесть, написать, вставить в очередную книгу, чтобы порадовать читателя. А еще — самое лучшее — можно и вовсе не писать. И вся недолга.

Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку…
Александр Пушкин

Так и быть, раскрою вам тайну, как слагать «былинки». Сначала ты мучительно пишешь свое, без жали терзая душу. Потом к вескости прозы прицепляешь стропы поэзии — и воздушный парашют-одуванчик, званый ду-хом попутного ветра, поднимается над землей и неспешно парит вдаль. Потом он плавно опустится на полянку страницы, и две склоненные над книжкой головки, прочитав «былинку», в один голос скажут: «Как же во-время она прилетела!» И прижмутся крепче, чтобы жить дальше
      
      ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
Во имя доброты — и больше ни во чье,
во имя добрых тайн и царственного лада, —
а больше ничего Поэзии не надо,
а, впрочем, пусть о том печется дурачье.

У прозы есть предел. Не глух я и не слеп
и чту ее раскат и заревую залежь,
но лишь одной Душе — Поэзия одна лишь
и лишь ее дары — всего насущный хлеб.

…Прислушайся ж, мой брат, к сокрытой глубине,
пойми ее напев и облеки в глаголы.
Есть в мире мастера. течения и школы,
и все ж в них меньше чар, чем в хлебе и вине.

…Прозаик волен жить меж страхов и сует,
кумекать о добре и в рот смотреть кумиру, _
а нам любовь и гнев настраивают лиру.
Всяк день казним Иисус. И брат Ему — Поэт.

Лишь избранных кресту Поэзия поит.
Так скорби не унизь до стона попрошаек
и, если мнишь, что ты беднее, чем прозаик,
отважься перечесть Тарасов ЗАПОВIТ.
Борис Чичибабин †1992

ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ…
Я всегда считал себя не только законопослушным, но и свободным гражданином свободной страны; законов я, по возможности, не нарушал, а остальные житейские действия диктовало мне благоразумие. Но с годами я стал пристальнее вглядываться в жизнь и с удивлением открыл, что мною неустанно руководят на каждом шагу. Да не просто стараются облегчить твое существование, не только предупреждают, но — указывают, что тебе можно, а что нельзя; каждая мелочь расписана, любое твое телодвижение имеет свою пропись-приказ, можно ли тебе это сделать, а если можно, то каким образом. В случае неповиновения свободному гражданину грозят штрафными карами вплоть до смерти. Убедитесь сами: «Не влезай — убь-ет!», «Осторожно, гололед!», «Берегись автомобиля!», «Не ходи на крас-ный свет!», «Опасайся случайных связей!», «Животных не кормить!», «Предъявлять в раскрытом виде!», «Займите очередь!», «После третьего звонка не входить!», «Берегите труд уборщиц!», «Уступайте место детям и инвалидам!», «Трамвай спереди, автобус сзади», «Рваных не предла-гать!» «Без бахил вход воспрещен!» «Справки платные!», «Сдачи нет!», «Храните деньги в сбербанке!», «Летайте самолетами!», «Вам ответит первый же оператор!», «Гражданин, не задерживайте!» «На себя!» «Не ме-шайте работать!» «Стреляют без предупреждения!», «Купаться запреще-но!», «Костры не разжигать!», «От себя!» «За распитие штраф!», «Перед употреблением взбалтывать!» «Берегите природу!», «Требуйте удостовере-ние!», «В проходе не стоять!» «Осторожно — окрашено!» «Различайте под-делки», «Мойте руки перед едой!» «Снять головные уборы!», «Руками не трогать!», «Руки на голову!», «Соблюдайте тишину!», «Уходя, выключайте свет!», «Помогите человеку с белой тростью!», «Мальчики — налево, де-вочки… направо», «Закрыто по техническим причинам», «Проникновение в шахту лифта опасно для жизни!», «Абонент временно отключен», «Не вклю-чать — работают люди!» «Посторонним вход запрещен!» «Выхода нет», «Вы-ход с другой стороны», «Просроченные лекарства не принимаем!» «Оплата при входе», «Совесть — лучший контролер!» «Выдача трупов из морга с 14 до 17», «В порядке живой очереди», «Не оставляйте вещи без присмотра», «Не обследуйте незнакомые предметы!», «Телефон отключен за неуплату»,
«Осторожно, двери закрываются!», «Покиньте вагон!» «Кипятите во-ду!», «Слушайтесь родителей!», «Не стой под краном!»…

На черном красные слова
Ты показала мне в метро:
«Нет выхода». Ты не права!
Стоит вопрос не столь остро.
Нет выхода? Нет! выход есть —
Его указывает честь,
Его диктует наша страсть.
Есть выход! Не поглотит пасть!
Леонид Мартынов †1980

Я находился в полнейшей уверенности, что живу собственной голо-вой, но оказалось, что все уже продумано до меня. От безконечного по-вторения штампы-приказы так глубоко засели в родной подкорке, что я выполнял их безпрекословно, в полной уверенности, что именно так и должен поступать благонамеренный гражданин — по законам страны.

   ПО ГАЗОНАМ НЕ ХОДИТЬ!
Не ходить… А поваляться можно?
Можно побарахтаться, попадать?
Сморщил город каменную кожу,
бродит гул трамвайного набата.
Город мокростенный, темноликий,
зелени на нем такая малость.
Был бы я кудесником великим,
мне б она, наверняка, досталась.
Ночью, когда дворники дремотны,
я приду и лягу на газоны.
Разве травка — только для животных?
Дайте травку! Это же резонно!
Глеб Горбовский, СПб

— Девушка, соедините меня с самым главным по табличкам-надписям! Я расскажу этому неугомонному производителю пошлости, где он может ра-ботать. Я украшу его особняк от пола до крыши его собственными изрече-ниями. Я усею его газон дурацкими запретами, я сделаю из его забора произведение чинушечьего произвола, я… «С вами говорит автоответчик. Имярек находится на совещании по внедрению новых табличек-предупреждений населению. Вы можете оставить ваше сообщение после ко-роткого сигнала. А пока прослушайте важную информацию: «Остановка по-езда с помощью стоп-крана карается по закону», «Не прикасайтесь к про-водам, находящимся под напряжением», «Удар головой об лед вызывает со-трясение мозга»…

    ОСТОРОЖНО – ЦВЕТЫ!
На газонах в новом нашем парке
Высятся фанерные щиты
С надписью заботливой и яркой:
«Осторожнее, друзья, цветы!»
Чернозем от сытости лоснится.
Сквозь его живительный покров
К солнышку торопятся пробиться
Пальчики младенческих ростков.
Я иду, ступая осторожно,
Чтоб не потревожить зеленя.
Отчего ж вдруг сделалось тревожно
И темно на сердце у меня?
… Не забыть мне сгорбленные спины
Малышей, бредущих на восток.
И как выстрел: «Осторожно – мины!» –
На полях, вдоль взорванных дорог.
Людмила Татьяничева
 
… Обложили! Обложили меня, как волка! Люди-и-и! Остался ли еще уголок на земле, где человек кормит животных с рук, пьет родниковую воду, не принимает лекарств, с наслаждением валяется на изумрудной траве и не боится потерять ценности, потому что их у него нет. Я ухожу туда жить. Ухожу навсегда! И плотно закрываю за собой дверь, чтобы со-хранить вам тепло — по вашей прибитой гвоздями просьбе…                               
       
      ОХОТА НА ВОЛКОВ
Рвусь из сил и из всех сухожилий,
Но сегодня — опять, как вчера, —
Обложили меня. Обложили!
Гонят весело на номера!

…Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука!
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали — «Нельзя за флажки!»

…Наши ноги и челюсти быстры.
Почему же — вожак, дай ответ —
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем через запрет?

Волк не может, не должен иначе.
Вот кончается время мое.
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся — и поднял ружье…

Я из повиновения вышел
За флажки — жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивленные крики людей.

Рвусь из сил и из всех сухожилий,
Но сегодня — не так, как вчера!
Обложили меня! Обложили!
Но остались ни с чем егеря!
Владимир Высоцкий †1980

    ИМЯ - АЛЕКСАНДР
Это и любительское исследование, и повод поразмышлять. Иногда я играю в такую игру: приходит в редакцию посетительница и представляет-ся: «Валя». А я ей в ответ: «Ваше имя!» Она удивляется, а я честно: «Понятия не имею». Но все равно знаю наверняка, что имя ее словно к ней привязано: и внешность имени соответствует, и характер, и привыч-ки, и одежда, и движения рук, и даже напевность речи. У меня этот про-цесс сам по себе происходит, без моего участия. Но она Валя — и толь-ко!

«… родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта… Родительнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия или назвать ребенка во имя му-ченика Хоздазата. «Нет, — подумала покойница, — имена-то все такие».

Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте: вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот ведь наказание, — проговорила старуха… — Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трефилий и Варахасий. «Ну, уж я вижу, — сказала старуха, — что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий». Вот так и произошел у писателя тихий, ничем не замечательный, беззлобный (от гр. «акакиа») и несчастный человечек из «Шинели» Гоголя Акакий Акакиевич Башмачкин. Но продолжим наше исследование.

А с иным встретишься, имя называет — не его: или врет, или беза-лаберные родители любимому дитяти по неразумию жизнь испортили. Имя-то младенцу на Руси нарекал поп, да не сам, а по Святцам призывали мла-денцу святого покровителя, чья память поближе. И по молитвам святого жил православный долго и счастливо. А сейчас? Не нравится имя — идешь в ЗАГС и выбираешь что-нибудь «благозвучное», Нарцисс, или Лола, или Иренда какая-нибудь. И будет несчастная Иренда Пофнутьевна свою жизнь мыкать. А если еще и детей самочинно назовет — так весь род и будет из одной беды в другую перекатываться, пока на нет не сойдет. Потому как имя — это отголосок святости…

    РУССКИЕ ИМЕНА
В чем тайна? Собственное имя,
Пусть не впечатано в гранит,
Но в сочетании с другими
Твое отличие хранит;

Оно сливается с тобою,
Хотя подходит не всегда,
Оно становится судьбою
На все грядущие года; 

и живы в этой звучной силе
обозначенья твоего
те люди, что его носили
и обезсмертили его;

их тени имя обвивают,
нашептывают и поют,
они то что-то отнимают,
а то доверчиво дают.

Не тяготит ли эта ноша
Того, чья жизнь – поток забот.
На чью похожа-непохожа –
Не все ль равно. Она течет

Рекой в безбрежье океана,
То пустовата, то полна…
Привычно, ясно, смутно, странно
Живут в России имена.
Лариса Васильева

Кто знает обо мне больше меня самого? Никто. Меня зовут Алек-сандр, фамилия в данном случае не играет роли, я православный человек и в гороскопы не верю. Великая глупость, считаю я, когда в один и тот же день миллионам Александров на земном шаре предназначены одинаковые события. «Александр» происходит от древнегреческих слов «алекс» — «за-щищать» и «андрос» — «муж, мужчина, защитник людей». «Александр есть имя не самое глубокое, но самое гармоничное, самое внутри себя пропор-циональное», — пишет православный философ Павел Флоренский.

Выдающихся носителей этого имени во все времена великое множест-во. Самые известные — Александр Македонский †323 д.н.э (завоеватель мира), Александр Суворов †1800(полководец), Александр Пушкин †1837 (поэт, создатель современного русского языка), Александр Невский †1263 (воин, святой), Александр Измайлов †1831 (писатель), Александр Воейков †1916, (климатолог), Александр Дружинин †1864 (писатель), Александр Серов †1871 (композитор), Александр Даргомыжский †1869м(композитор), Александр Мартынов †1934 (хирург), Александр Иванов…†1858 (выдающийся живописец), Александр Меншиков †1729 (блестящий организатор), Алек-сандр Сумароков 1777 (поэт), Александр Дюма †1895 (фр. писатель), Александр Куприн †1938 (писатель), Александр Островский †1886 (драма-тург), Александр Покрышкин †1985(летчик-истребитель), Александр Солже-ницин р.1918 (лауреат Нобелевской премии), Александр Эйфель †1923 (вы-дающийся инженер). И целый сонм православных святых…

Александров объединяет преданность Родине, неимоверная творческая энергия, ум, интуиция, любознательность, живое воображение, впечатли-тельность, способность на сомнительные поступки, авантюризм, смелость, решительность, огромное честолюбие, стремление и умение всегда и во всем быть первым, слабость к женскому полу (со взаимностью), чувство юмора, тяга к спиртному, честность и совестливость, воля, жестокость и отходчивость, любовь к роскоши и транжирству, хвастливость во хмелю, жалостливость, способность на самопожертвование, непрощение измен и предательства, мнение о ком-либо меняют с огромным трудом. Нравится быть на виду, но предпочитают уединение. Здоровье среднее, любят ле-читься, болезни раздражают, настроение переменчивое, по характеру сан-гвиники или холерики, легко переутомляются, не выдерживают длительного нервного напряжения — выжиданию предпочитает открытый бой, страдают гипертонией, заболеваниями язвы желудка и сосудов, астеничны, но легко возбудимы и высокоработоспособны. Не терпят принуждения, критику вос-принимают с трудом, упорно добиваются своей цели. Не стесняются сове-товаться. В суждениях о других резковаты. Чужих мыслей себе не припи-сывают. Обидчивы, но справедливы. Развито чувство благодарности. Уме-ют, но не любят терпеть. Думают при движении. К еде равнодушны, пред-почитают соленое, горячее, жареное, перченое. Безразличны к сластям, но не к наградам. Женщинам с ними нелегко: для Александров женщина скорее инструмент, чем предмет обожания. Не умеют радоваться: едва достигнув одной цели, переключаются на другую. Способны делать не-сколько дел одновременно. Не сомневаются, что должны совершить в жизни что-то великое. На Александрах стояло и стоит Государство Российское. Сопоставьте мои выводы с собственными.

Женщины с именем Александра считаются положительными, бережливы-ми, но скрытными и часто с тяжелым характером.

Имя дано человеку Богом для того, чтобы человек знал свое место и предназначение на земле.
         
     Молитва святому, имя которого носишь
Моли Бога о мне, святый угодниче Божий (имя), яко аз усердно к тебе прибегаю, скорому помощнику и молитвеннику о душе нашей
 
             ИМЕНА
А ну-ка, Македонца или Пушкина
Попробуйте назвать не Александром.
А как-нибудь иначе!
                Не пытайтесь.
Еще Петру Великому придумайте
Другое имя!
Ничего не выйдет.
Встречался вам когда-нибудь юродивый,
Которого не называли Гришей?
Нет, не встречался, если не соврать!

И можно кожу заживо сорвать,
Но имя к нам так крепко припечатано.
Что силы нет переименовать,
Хоть каждое затерто и захватано.
У нас не зря про имя говорят:
Оно —
Ни дать ни взять родимое пятно.

Недавно изобретена машинка:
Приставят к человеку и — глядишь —
Ушная мочка, малая морщинка,
Ухмылка, крылышко ноздри, горбинка, —
Пищит, как бы комарик или мышь:

— Иван!
— Семен!
— Василий!
Худо, братцы,
Чужая кожа пристает к носам.

Есть многое на свете, друг Горацио,
Что и не снилось нашим мудрецам.
Арсений Тарковский †1989

Я не могу постичь подвиг прп. Марии Египетской! Мой мозг не в  состоянии понять, как она смогла совершить ею совершенное! 47 лет в пустыне, без еды и воды, на жгучем солнце и в холоде пустынной ночи, без единой твари рядом, с которой можно поговорить! Или только прикос-нуться! Ну пусть не кошка, ящерка могла бы стать другом отшельнице! Но ящерки не дружат с людьми в пустыне! Каждая тварь в этом аду на земле живет только одним — прожить этот убийственный день! Найти каплю воды! Суметь проскочить мимо зубов, жаждущих твоей жизни и ярким днем! Зако-паться в песок так глубоко, чтобы не смогли достать лучи все убивающе-го солнца! Сжаться на дне ямки в неприметный комочек, почти не дышать, чтобы не тратить безценную воду и дожить до спасительной ночной про-хлады, когда огненный шар ляжет наскоро отдохнуть и даст ненадолго по-жить другим. Но и в ночи пустыня убийственна: все живое выползает на остывающую поверхность песка, чтобы убивать. Убивать — это жить! Если ты болен и слаб, а враг хитрее тебя, ты сможешь своим тщедушным тель-цем продлить жизнь другому. Правда, и твоего убийцу могут убить тогда, когда он убивает тебя. И только под утро, когда отдохнувшее солнце, потягиваясь со сна, начнет привычный обход раскаленной сковороды пус-тыни, лишь слабые царапины безчисленных битв за жизнь будут недолго безобразить ее песчаное морщинистое лицо. Поднимающийся жаркий ветерок наведет порядок, выровняет неровности, закроет мелкие могилки. А в глубоких, недоступных для врагов норах выжившая и притаившаяся тварь будет лизать сухим шершавым языком раны и ждать, ждать, ждать, ждать, когда с поверхности сольется уже не мертвяще-жаркий, а живительно-теплый воздух пустыни. Значит, впереди ночь!

Не постичь умом, не познать сердцем, как жила ты, Мария, в этом аду без питья и воды, без одежды, без собеседника и даже без мысли о возвращении! Вот же она, узкая полоска Иордана, граница жизни и смер-ти. Он неширок сейчас, и вряд ли он был широк в твое время. Сотвори усилие, ступи в его прохладные воды, омой свое покрытое коростой лицо и тело, выходи на другой берег, где протоптаны поколениями монахов во-доносные тропки, и они приведут тебя прямо к людям.

47 лет ты не видела человеческого обличья, ты даже не знаешь, как выглядишь ты сама. 47 лет твой слух не услаждался голосом человека! Только звуки распутной музыки не давали тебе покоя ни ночью, ни днем, только мерзкие твари нашептывали тебе искусительные блудные речи. Пе-рейди реку, и ты еще сможешь наверстать упущенное. Мария остановилась в глубоком раздумье.

Враг был силен, искушения необоримее, веселая музыка звучала все громче, а разгорячившаяся кровь толкала и толкала — иди! Почти 50 лет ты провела здесь, моля Бога о прощении. Неужели Тебе этого мало, Гос-поди? Разве может обычный человек из плоти и крови, разве может слабая женщина и дальше нести этот непомерный крест?

Мария сделала шаг к воде, но та сила, которая трижды выталкивала ее из Храма, вдруг напомнила о себе. Нет, она не мешала идти назад, но Мария вдруг с ужасом стыда приняла, за что Богородица не пустила ее в дом Божий. А приняв, Мария резко повернула назад. Длинные до пят воло-сы оставляли бороздки, словно вспахивая безплодный песок, от загара почернело тело, но Мария неотступно шла прямо на Восток, шла, уже не касаясь ногами земли, и поднимающееся солнце указывало ей правильный путь. Мертвая пустыня дала животворящий всход…

МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ
Ведь Марию Египтянку
Грешной жизни пустота
Прикоснуться не пустила
Животворного креста.
А когда пошла в пустыню,
Блуд забыв, душой проста.
Песни вольные звучали
Славой новою Христа.
Отыскал ее Зосима,
Разделив свою милоть,
Чтоб покрыла пред кончиной
Уготованную плоть.
Не грехи, а Спаса сила,
Тайной жизни чистота
Пусть соделает Вам легкой
Ношу вольного креста.
А забота жизни тесной,
Незаметна и проста,
Вам зачтется, как молитва,
У воскресшего Христа,
И отыщет не Зосима,
Разделив свою милоть:
Сам Христос, придя, прикроет
Уготованную плоть.
Михаил Кузмин †1936

НЕ ПРАВЬ ЭТУ ТРУДНУЮ СТРОЧКУ
Давно хотел поразмышлять я о современном еврействе, но то ли не доставало смелости, то ли антисемитизма. Всю жизнь в России бьются над проклятым еврейским вопросом. Поразительно, однако, ни в одной стране мира нет такой неприязни к другой нации, а порой и ненависти, как к евреям. И если все то, что я скажу здесь, вы назовете антисемитизмом, то я отвечу словами великого православного святого, святителя Кирилла Александрийского †444: «Жиды — суть видимые бесы».

Мое детство я провел с отцом-офицером в разных странах бывшего соцлагеря. Мы квартировали в городах, в обычных польских, мадьярских, львовских квартирах, и большинство соседей наших были почему-то евреи-переселенцы из Франции, России, Греции, Голландии — со всего света. Мы вместе играли, дрались, менялись подарками, влюблялись в сестер, лаза-ли в чужие сады за незрелыми яблоками, — словом, вели себя так, как ведут себя обычные подростки любой национальности. Но как-то незаметно я стал замечать, что новый друг Мойша правдами и неправдами жаждет за-получить мою коллекцию ценных колониальных марок. И, когда обменяться ему со мной не удалось, он попросил ее на время — и коллекция пропала навсегда. Мальчишечьи слезы — огонек на ветру: дунь — и потухнет. Но скоро пропал и новенький велосипед «Орленок», только подаренный роди-телями. Вся улица каталась на нем, отказа не было никому. Столкнувшись с воровством, я спросил отца: «Как же мне быть, папа?» «Надо уметь вы-бирать друзей, сынок».

Однажды еврей-приятель попросил меня сказать его матери, что ле-жащий у нее кляссер с марками принадлежит мне. «Ты только скажи — она и отдаст». Я попытался выполнить просьбу, но при первых лживых словах слезы потекли из глаз и я бросился наутек; мама отучила меня врать сызмальства.

Мы были мальчишками, озорниками, чуть хулиганами, но никогда не искали для себя выгоды, разве что для голодного брюха. Подарить люби-мый перочинный ножик, отломить кусок бутерброда, дать почитать книжку считалось делом чести. А они выгодой оправдывали все. Одурачить млад-шего, сделать мелкий «гешефт», обмануть при обмене, не вернуть долга было для моих друзей-евреев делом обычным. Что-то отталкивающее сидело в их нутре, хотя внешне еврейский народ очень красив. Их семьи часто меняли города и страны в поисках лучшей доли, хотя не было заметно, чтобы они голодали. Отцы-евреи постоянно то открывали, то закрывали лавочки, пускались в рискованные дела, и то выигрывали, то в пух про-игрывали свои состояния. Нет, это не карты, не рулетка, не лотерейные билеты. Главным была купля-продажа, и некоторым удавалось выбиться в люди. Неудачники сразу покидали местечко в надежде на удачу в другом месте. То, что евреев не любили нигде, правда. Правда и то, что их приноровились терпеть; еврей всегда старается, чтобы всем было хорошо — иначе не выжить. «Ты отдал нас, как овец, на съедение, и рассеял нас между народами…Отдал нас на поношение соседям нашим, на посмеяние и поругание живущим вокруг нас» (Пс.44,12,14).

Став постарше, я отошел от еврейской компании. «Евреи — хорошие люди, с ними нужно ладить, но при этом не терять осторожности, держать ухо востро», — учил старец Николай Псковоезерский («Мудрые мысли и не-которые советы Святых Отцов и старцев наших дней» ,М., «Благовест», 2004, стр.281.).

В вечерней университетской группе ЛГУ я оказался единственным среди однокурсниц-евреек, который не по купленной справке трудился, а по совести на заводе. Во время книжного дефицита я покупал у еврейских спекулянтов книги втридорога. Когда в 70-х начался отъезд в Израиль, помню, спросил у Левы Рутенбурга, не будет ли он скучать по Питеру. «Да нет, вряд ли, только квартиру хорошую оставлять жалко».

Хоть общие дела еще, и вместе пьем вино, - лежать на разных клад-бищах отныне суждено. Туда, где спят родители, тебе уж нет пути, - на Красненькое в Питере, семейное почти, не ляжешь на Макаровском в ряби-новой заре, - а в Ю-ЭС-ЭЙ, - на варварском, на голом пустыре, где ни оград, ни столика, хоть выпить не слабак… Лишь беленькие столбики, как будто для собак… Себя успехом увенчай, живи в чужом тепле… Но выбрал землю – получай и место в той земле.
Нина Королева, СПб

И армейский дружок Саня Свердлов с женой и двумя близнецами-дочками сорвался в Америку: не выдержал, что вокруг него все копоши-лись, наживали в мутной воде деньжата, а у него не получалось, и он злился и страдал от того, что даже пустоголовый Раков сумел пристро-иться. Уже много лет прошло, а я все с тревогой думаю о тебе: «Саня, хоть там-то повезло?» А то будет душа маяться туда-сюда…

Я в Израиле, как дома…
На подъем душа легка.
Если ж мы в разлуке долго,
Точит душу мне тоска.
…Я в Израиле, как дома.
Только жаль, что дома нет.
Снова гул аэродрома.
И беру я в рай билет…
Андрей Дементьев

В 1995 я году попал в паломничество в Израиль, глянул на еврей-скую жизнь собственными глазами. Это вам не глянцевые журналы разгля-дывать! Климат сложный — горы, пустыни, субтропики, снег и гранаты на деревьях, условия приспособления тяжелые, язык идиш, без которого ни-куда — очень трудный, плюс изучение религии в теократическом государ-стве, и освоение пустынных мест страны (каждый день посадить дерево), плюс безконечный террор, плюс обязательная служба в армии даже для де-вушек, плюс непрекращающаяся десятилетиями война с арабами, минус не-достаток питьевой воды. Понятно стало, почему вместо «обетованной зем-ли» многие репатрианты «промахивались» в Америку.

Но люди мне понравились. Только неустанный труд может превратить эти невзрачные каменистые земли в цветущие сады. Сотни «кибуцев» изо дня в день улучшают жизнь крохотной страны. Оружие за спиной, кругом колючая проволока и мины. Я так и не сумел понять, почему Израиль, созданный Сталиным в 1948 году, противится созданию Палестинского го-сударства, но это уже другой разговор. Я увидел жизнестойкий красивый трудолюбивый народ, объединенный идеей сделать свою землю прекрасной; здесь люди трудились не покладая рук — им было не до гешефтов. Когда из Яффы — древнего пригорода столицы Израиля — я впервые увидел Тель-Авив, словно девушка в белоснежном платье выбегающая на широкий среди-земноморский пляж окунуться в голубизну воды, я был потрясен красотой города.

Почему же в России они хотят спекулировать, «строить пирамиды», раздавать «ваучеры» по цене двух «волг», обменивать комнаты на кварти-ры, торговать «золотом» с фальшивыми бирками? Почему они не хотят соз-давать? Почему все властные и денежные должности администраторов, дан-тистов, директоров парикмахерской и вообще начальников всех мало-мальских уровней заняты евреями? Почему культура, образование, здраво-охранение, производство, средства массовой информации находятся в ев-рейских руках? Почему русских и близко не подпускают к управлению соб-ственной страной? Причем количество евреев в стране составляет пример-но 1 процент населения. Под неустанным руководством бывшего министра культуры Михаила Ефимовича Швыдкого, который, по собственному призна-нию, «всю жизнь хотел быть пианистом в ресторане», из русских музеев и библиотек исчезли книги и картины на миллионы долларов. Шоумен про-граммы «Культурная революция» так и не сумел ответить на вопрос, как уникальное издание «Утопия» Томаса Мора 1516 года исчезло средь бела дня из Государственной публичной библиотеки в Москве. Или где находят-ся теперь картины Николая Рериха?.. Правды отвечать не хочет, но врет и не краснеет: Культуры явно маловато, Но может врать витиевато. Гри-горий Левитин. Или выпускник Гарвардского университета Александр Асмо-лов, психолог, с пеной у рта доказывает, что у России нет собственной истории, а все лучшее пришло к нам с Запада. Вкупе с соратниками вы-пустил 68 разных учебников по истории. В воспитании патриотизма видит возврат к худшим советским временам.

Ты, словно бы ошпаренный, орешь:
«Эй, умники! Историю не трожь!»
И зря шумишь.
История сама
Тихонечко доходит до ума,
Который вышибали из нее
В отчаянное времечко твое.
Лев Гаврилов
 
Ну, А.А. мы посвятим последний гарик: Уйду навсегда в никуда и нигде, а все, что копил и вынашивал, миг отразится в текучей воде про-точного времени нашего. Игорь Губерман.

Почему главное народное достояние России — полезные ископаемые — полностью находятся в еврейских руках? Почему адвокат Генри Резник с гордостью говорит по НТВ: «Я еврей русского разлива!»?

Мой отец познакомился с мамой в 1931 году на строительстве Хиби-ногорского комбината «Апатиты» в Заполярье, да-да, того самого, кото-рый теперь принадлежит пока сидящему в тюрьме Ходорковскому и его по-дельнику Невзлину. Это был безпримерный по самоотдаче труд, труд не подневольный, труд во имя будущего, во имя детей, а значит, и во имя меня:

Великий путь!
Великий путь!
Когда идет состав-колосс.
В чугунном рокоте колес
Я слышу голос: «Не забудь!
Отец твой строил этот путь!»
Кричит мне каждый паровоз.
Леонид Мартынов †1880

Я ПОМНЮ, ПАПА… — кричу я вслед убегающим назад вагонам. — Я ЛЮБ… Ю…Ю…- но ветер оттолкнул главное слово за сопку.
 
Откуда, не устаю удивляться, эта прирожденная способность евреев к «гешефтам» за счет чужого народа? Может быть, именно за эти нечистые сделки они и нелюбимы другими народами? Но, говорят, что история учит тому, что ничему не учит. А жаль, господа хорошие…

«Семь смертных грехов в сегодняшнем мире: богатство без труда, удовольствие без совести, знания без характера, бизнес без морали, наука без человечности, религия без жертвенности и политика без прин-ципов».
Махатма Ганди, Индия, уб.1948

Как мы бросались щедрым даром — Родиной!
Как мы смотрели в зоопарки Запада!
Теперь — прозрели! Эта школа пройдена:
Нам преподали на обед и завтраки.
Как мы гнушались именем Божественным!..
Крадучись подступала безработица…
Как мелочным пленялись и вещественным,
А рядом шли Бог-Сын и Богородица.
И вот отняли Дом, да дали паперти:
— Юродствуй, русский люд, —
Стяжаешь милости!..
Не высыхают очи Божьей Матери —
Она одна на всех в юдоли низости.
Людмила Скатова, Великие Луки

И еще одна мысль. Вот, скажем, мне повезло и я родился русским. А другой — негром, а третий — евреем или полукровкой. Все мы произошли от одной матери, от одного отца. Откуда тогда появилось это пренебре-жение белых над черными, аборигенов над приезжими? Борис Слуцкий в на-чале 60-х в сердцах написал стихотворение, которое трогает душу, но не дает мне ответа на мучающий вопрос. Я — не антисемит, тогда почему я не люблю евреев? Если это качество привнесенное, то с ним нужно бо-роться. А если это впитано с молоком матери, которая мне ни слова об этом не говорила? Видно, есть нечто, разъединяющее нас. Очень хочу по-нять…
ПОЛУКРОВКИ
Простыни когда-то расстелили,
Второпях зачали.
А теперь вы разве разделимы
На концы и на начала?

Водка — тоже из воды и спирта,
А поди — разлей на спирт и воду,
Если только этой водки спито
За десятилетия и годы…

Вот вы и дрожите. словно листики.
В мире обоюдных нареканий,
Полукровки — тоненькие мостики
Через море — меж материками.

Что ж вам делать в этом мире гнева?
Как вам быть в жестокой перекройке?
Взвешенные меж земли и неба,
Смешанные крови. Полукровки.
Борис Слуцкий

СТИХИ О ФАМИЛИИ
Фамилию известную ношу, и многим не дает она покоя. – Не родст-венник ли? – Нет, - произношу с привычным сожаленьем и тоскою. Но ви-жу, что не верят все равно – подозревают, что в родстве повинен и с живописцем, умершим давно, и с диктором, что памятен доныне… - Товари-щи, я вам без дураков, вопрос закрыт, и все намеки всуе! Я сам с усам и с помощью стихов – сам говорю и сам живописую! Вопрос закрыт, но прячется за ним еще один вопрос – национальный! Я помню, в море трал пришел пустым – причиной объяснен оригинальной… Сгибая пальцы, сам из вологжан, делился подозреньями Петрович: Левицкий – штурман! Мастер – Миттельман! Плюс Левитан, Исаков, Абрамович… - Постой, ведь Абрамович – белорус, Исаков – русский, да и я – из псковских! – Из псковских, говоришь, - не поручусь! Брось, парень, брось, видали мы таковских!.. Когда же штурман поднял полный трал, Петрович сам, хлебнув чайку из фляги, весь в чешуе на палубе орал: - Ух, молодцы, евреи, молодчаги! И греб треску в распахнутый «карман», а там внизу, где каждый одинаков, ее пластали мастер Миттельман, и я, и Абрамович, и Исаков! И вот что я подумал – вся беда не в нациях и не в утятах гадких, а в том, что нет условий для труда, зато полно проблем и недостатков! А если дело спо-рится, ей-ей, в любом занятье – никому не тесно! И там не важно, род-ственник ты чей, да и в анкету лезть – не интересно… Олег Левитан.

В редакцию пришла плохо говорящая по-русски девушка из радиостан-ции «Свобода», чтобы неумело взять интервью. Да нет, не интервью, ее прислали один вопрос задать редактору. «Вы не любите евреев?» — стара-тельно проговорила она трудные для произношения слова. «Не люблю. А почему я их должен любить?» — честно ответил я. На следующий день «не-зависимые» радиостанции разнесли мой ответ по всему миру. Но вы же то-же не любите русских; тысячи фильмов, газет, радио- и телепередач ут-верждают это.
  ОТВЕТ
Включаю радио. Отрава.
Прямолинеен, словно трос:
«Какой вы – левый или правый?» -
мадам картавящий вопрос.
Меня спроси, смешная тетя!
Ответ без промедленья дам.
Какой? – Ни этот и не тот я.
Я – русский. Поняли, мадам?
Юрий Перминов, Омск
 
Не мы, а вы ежечастно, ежеминутно, круглосуточно разрушаете Оте-чество, называете нас «совками», развращая детей и взрослых; вы пре-зрительно относитесь к нашей истории и традициям; Россия интересует вас только как источник доходов. Но заставить один народ любить другой таким способом невозможно; единственная дорога к любви — понять, что в тебе не нравится соседям и постараться измениться. Или не мешать нам жить так, как мы этого желаем. Иного не дано. Помните, что так называ-лась книга начала «перестройки»? Редактор книги, я призываю вас к му-жеству.

Не правь эту трудную строчку.
В ней, может быть, главная суть.
Расставь запятые, а точку
Поставлю я сам как-нибудь.

Пускай я себя опозорю,
Что брызжет из строчки вода,
Но править строку не позволю –
Меня исправлять – это да!
Алексей Алексейченко
 
Почему в Русской Православной Церкви так много евреев — снизу до-верху? Здесь не к месту цитата из Послания апостола к Колоссянам: «Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавше-го его, где нет ни Еллина, ни Иудея… но все и во всем Христос» (Кол,3,9-11). Цитата говорит о принявших в себя Христа. Но часть ны-нешнего еврейско-православного священства сеет смуту в доверчивые рус-ские сердца. Почему прекратили крестить евреев в Православие по особо-му чину, как это было испокон века: «Чин и Устав, как подобает приима-ти приходящих от жидов к правой вере христианстей», как учит 7 правило 2 Вселенского Собора? «Сообразно с порядком оглашений церковных, част-ное наставление обращающегося от жидовства должно идти в таком поряд-ке: «сначала священник приготовляет оглашаемого к торжественному отре-чению: а) от «всего зловерия иудеев и от всех хулений их, яже на Спа-сителя нашего Иисуса Христа, на Пречистую Матерь Его и на Святыя Его; от ветхозаветных «праздников и обрядов»; От «Богопротивных учений, яже иудествии раввини в талмуде и в иных писаниях изложиша»; от «ложного мессии» каким после пришествия Мессии истинного, может быть только ан-тихрист»… и т.д. Желающие ознакомиться подробнее, откройте «Настольную книгу священно-церковно-служителя» С.В.Булгакова, изд. Московского Патриархата 1993 года по благословению Святейшего Патриарха Московско-го и всея Руси Алексия II в двух томах, стр.1020.

Именно от еврейского священства исходит смердящий дух торгашест-ва, о котором был вынужден высказаться Святейший Патриарх на Епархи-альном собрании 15 декабря 2004 года: «Ничто так не отторгает от веры людей, как корыстолюбие священников и служителей храмов. Не напрасно сребролюбие называется гнусной, убийственной страстью, иудиным преда-тельством по отношению к Богу, адским грехом». Почему в некоторых хра-мах, где процветает торгашество, потемняются все иконы? Почему евреи в сане позволяют себе говорить ересь с амвона, писать ересь в книгах? Почему, наконец, ни одного из них не извергли из сана, но число их продолжает неудержимо расти? Почему?.. Мужайтесь, редактор! В питер-ской газете «Метро», выходящей тиражом 400 000 экземпляров, в статье «Церковь не возьмется за Интернет» Русская Православная Церковь пере-именована в Российскую Православную Церковь, №40 (726) от 21.03.05. Ошибка? Тогда почему убрали из паспорта графу «национальность»?
   
   БЕЗ ГРАФЫ НАЦИОНАЛЬНОСТИ
Я поднимусь по трапу в самолет,
пройдя контроль и прочие формальности.
Свободен! До свиданья, обормот,
без багажа и без… национальности.

Не безпокойтесь, я – не подшофе,
не помрачен мой разум перегрузками…
Еще недавно в паспортной графе
мы были – кто евреями, кто русскими…

А нынче, набирая высоту
и пролетая над иными странами,
мы вылезем из сумрачного «Ту» -
все, под одну гребенку – рос-сия-янами.

Ну что ж, друзья, упрочим наш союз,
в одной стране – не быть нам иностранцами.
… А где-то в Штатах, усмехаясь в ус,
остались итальянцы… итальянцами!
Глеб Горбовский, СПб

… Школьная подруга прислала из Америки письмо на латинице: Наташа пишет: «Hi, Sasha! Ti, kak vsegda, sarkastichen, no chto podelaesh — s godami mi ne stanovimsya lucshe, poetomu proshchayu. Znaesh, ya kak to ne zametila, chtobi iz Ameriki kto-to beszal, tak sze kak iz Moskvi, kogda tam vzrivali doma odin za drugim. Tak chto viderszim. I zdes’, i tam. Ne zbesat’, a vernut’sya v Rossiyu moszno hot’ zavtra, no komu tam nushen moi opit i znaniya? Zdes’ ne sladko, no mne nravitsya, kogda v kontse rabochego dnya moi boss govorit mne: “Thank you for your hard work!”(«Спасибо за усердный труд!») А.Раков «Страницы души», 2002,М., изд. свт.Игнатия Ставропольского. А в конце очень удивила ме-ня просьбой прислать ржаных сухарей.

Ни грез не ведала, ни слез, когда от русских стуж в свои края ее увез американский муж. Чего не жить? – создать уют, порядок и покой, да только хлеб не продают – пшеничный и ржаной. Чего не жить? Принять уклад и негритянский блюз. Но хлеб- - то странно сладковат, то кисло-ват на вкус. Как тошно, мамочка! И соль не солона совсем. И мама шлет ей бандероль в далекий Сан-Хосе… Глядит на маленький пакет и знает, что внутри – не сувенир, не амулет - простые сухари. Их потрясти – они шуршат, обернутые в бязь! И умиляется душа, и ощущает связь со снежной Родиной – и слух вновь услаждает свой. И перехватывает дух – как пах-нет хлеб ржаной! Чего не жить? – Учить словарь и улиц, и сердец. И медленно сосать сухарь, как в детстве леденец.
Андрей Попов

Еще она прислала мне в подарок упаковку с сильными энергетически-ми таблетками: «Когда мне физически тяжело, я пользуюсь, и работать становится легче». Хорошо, когда тебя благодарит чужая страна, а ты подпитываешься от нее энергетически. Но здесь, в России, эти слова еще нужно заслужить…

МАТЕРИ МОЕЙ — РОССИИ
…Вымрут села и города —
никуда от тебя.
Никуда.
Пусть заклятый — голодный, больной
(а когда-то рожденный в сорочке!) —
лишь тебе буду верен одной
до последней кровинки,
до точки.
До последней строки!
Да — до дна.
А прикажешь — умру в одночасье.
У меня ты, Отчизна, одна.
Я другой не имею в запасе.
Вячеслав Кузнецов †2004

Она прислала массу фотографий ее прекрасной жизни в Америке. Я начал было отправлять ей нашу газету, но даже сквозь огромное расстоя-ние почувствовал отвращение к Православию. Потом пришло последнее письмо, в котором Наташа сообщала, что уезжает с бой-френдом в глубин-ку, где нет интернета. Я понял – наша переписка закончилась навсегда. Осуждаю ли я тебя? Упаси Бог. Жалко только, что не встретились, не по-толковали по душам…

Что проку жить в длину, снега на снеги множить.
Не веруя, тревожить озябшую страну.
Что проку плыть года, забыв ключи от чуда:
Не ведая куда, неведомо откуда.
И если есть броня – пускай вам всем счастится.
А мне пора молиться: живите без меня.
Григорий Поженян
 
КЛЕЙМО ДЕЗЕРТИРОВО
А у меня все не шло, все не клеилось с этим ненавистным интерне-том; а нужно было срочно отправить огромные материалы «с прицепом», но я все попадал не на те клавиши, внося еще большую неразбериху на дис-плее и разжигая фитиль гнева внутри. Ну все, сорвались тормоза, голос перерос в рык, и темнота уже застит глаза, и сносно сработанная на Тайване клавиатура без потерь переживает удар русским кулаком.

        КОМПЬЮТЕР
Не знали ни Эразм, ни Лютер,
Ни Лев Толстой на склоне дней
Всего, что знает наш компьютер.
Поскольку он их всех умней…
Но даже он нам дать не может
Того… Чего в него НЕ ВЛОЖИТ
Рука лукавого творца.
Новелла Матвеева

А ты молча сидишь напротив компьютера, силясь не поддаться порыву встать и уйти, ибо температура гнева резко скакнет тогда вверх и может зашкалить, и уж тогда будет куда труднее. Только русские жены способны от приготовления винегрета мгновенно перейти на передачу сообщений профессиональному интернет-агенству, когда доведенный до белого кале-ния муж способен лишь тыкать дрожащими пальцами в ползущие строки. Муж не умеет делать винегрет, он, кажется, вообще не умеет делать ничего полезного, кроме многочасового просиживания у электронного ящика. Так уж кто, как не он, должен владеть его электронными премудростями? Но многоопытная жена с непостижимой женской интуицией решает мужнюю про-блему и под затихающее ворчание благоверного возвращается на кухню к недорезанным овощам.

Минут через тридцать любимый находит в себе силы, чтобы ненароком коснуться твоей руки. Значит, ему стыдно, радуется жена, и привычно забывает обиду. И потом ей не раз придется опять что-то исправлять, успокаивать, мирно разрешать его трудовые конфликты, звонить тем, кому он позвонить духу не наберется, править его книги, болеть его болезня-ми, радоваться удачам — и снова возвращаться на кухню, чтобы пригото-вить его любимый «невкусный» винегрет…

А однажды, внезапно, без повода, когда ничего не предвещало хоро-шего, муж сделает тебе сногсшибательный подарок, о котором ты не могла и мечтать: мужчины тоже по-своему умеют любить…

       НЕЖНОСТЬ
Тебя обижу словом ярым,
как будто с жизнью не в ладах.
И ты стоишь в халате старом,
посуду держишь на руках.
Затем на кухню все уносишь
и там у столика стоишь…

Войдешь опять,
о чем-то спросишь
и долго-долго говоришь.
И ничего во мне нет злого
от этих рук,
от этих слов.
Себя на дне я вижу снова
твоих расширенных зрачков.
Александр Шевелев †1993

Рядом со мной в храме стояла девчушка с огромными васильковыми глазами. Вернее, она удобно устроилась на маминых ручках и с удоволь-ствием разглядывала окружающее. Судя по двум прорезавшимся зубкам сни-зу, ей было месяцев шесть-семь, не больше, но белокурые волосики уже не случайно переходили в симпатичные кудряшки, обрамляя кукольное ли-цо. Моя седая бородка вдруг привлекла ее переменчивое внимание и она протянула ко мне пальчик. Да это не пальчик, это настоящее произведе-ние искусства, с таким изяществом изваянное из крохотного кусочка пло-ти! Поймав мой взгляд, девчушка стала поднятым мизинчиком показывать куда-то вверх, в высоту купола. Я поднял глаза: с пением Херувимской в свободном пространстве храма против часовой стрелки стройными кругами летели ангелы. Их белоснежные распростертые крылья с красной оторочкой наклонялись в полете, снеговидная одежда развевалась от движения, а перепоясаны они были красными с золотом поясами с коротким мечом в ножнах. На ногах аккуратные невысокие сапожки. Их лица были совсем не похожи на те детские ангельские  безтелесные головки с крылышками, это были очень красивые белокурые юноши 16-18 лет. Ангелов в кругах стано-вилось все больше, они появлялись из отверстого купола, и плавный по-лет напоминал медленную волнистую линию. Сверху, волнуясь крыльями, спускался в центр круга белоснежный голубок, а вслед за ним еще и еще… Купола не было; вместо него в солнечном свете нежно голубело огромное небо. А выше солнца наблюдал за молящимися любящий Отец-Спаситель...

Девчушка пыталась обратить мамино внимание на чудо вверху, но ма-ма привычно пересадила чадо с уставшей руки на другую. Люди привычно творили крестное знамение, дьякон махал кадилом, затворялись Царские врата. Небо над куполом стало претворяться в знакомые стены, голубизна перешла в побелку, и только два человека, старик и девочка, заворожено глядели туда, вверх, откуда прилетели и где растворились ангелы.

Я наконец решился и тихо дотронулся до ее крохотного неощутимого мизинчика. Девочка понимающе улыбнулась и отвернулась к маме, по кото-рой уже успела соскучиться…

За строем строй,
За клиром клир —
Летят они
В подлунный мир.
Они летят,
И шелест крыл
Немую даль
Заворожил.
С полей небес —
Как с выси гор —
Спустился вниз
Их звонкий хор.
Небесный гимн
Они поют,
Завет небес
Земле несут;
Поют о том,
Что в мир тревог
Пришел Христос —
Младенец-Бог,
Что с Ним сошли
Любовь и мир
В обитель слез,
В мятежный мир.
Аполлон Коринфский †1937

                ТРУС
Когда я был помоложе, я очень любил читать «Комсомолку». Судя по знакомому названию в руках пассажиров, она и посейчас пользуется спро-сом, только вот тематика повернулась от решения задач грядущего прямо на полуобнаженных девиц крупным планом.

Лет тридцать назад прочитал я статью, которая потрясла меня. То-гда еще не грянула «перестройка», и героев называли героями, а преда-телей — соответственно — предателями.

С одним человеком приключилась история, как он сам себя заживо похоронил. Это даже не история, а добровольный острог какой-то. В 41 взяли парня в армию, во всему, война на носу. А он испугался и ночью тишком вернулся к мамке в хату, с которой и жил до призыва бобылем. Вырыли они вдвоем подпол — не подпол, а что-то наподобие узкого лаза под избой, вместо окошка — щелочка узкая, ведро для нужды, сена натас-кали, но огня ни-ни!

Так он день-деньской и проводил в яме — то поспит, то глядит в щелочку, что мелькнет нового. Но оттуда одни коровьи хвосты видны — утром ранним и рога вечером. Лишь ночью глубокой вылезал дезертир вед-ро слить да воздухом продышаться; чуть шорох — он вмиг в конуру. Вот и вся его жизнь.

Прошло двадцать лет, мамка вся прибаливать стала и за сыночком ухаживать уже невмочь. Думали-думали-горевали-плакали, а счет платежом красен.

Ранним утром надел солдатик истрепанную шинельку, вылез из ямы и пошел сдаваться. Идет, волоча ноги, по деревне, никого сам не узнает и люди признать не могут, что за человек бредет с седой бородой да взглядом потухшим, в руке узелок с припасом на первый случай. В сель-совете шепчет имя свое — говорить-то разучился — а у председателя гла-за на лоб: «Мы же тебя как героя похоронили и имя твое золотой краской на бетоне…»

— Посадите, али как? — и съежился весь.

— Да иди ты с глаз моих, дай хоть матери своей помереть по-человечески, — и плюнул председатель на пол, хотя ценил чистоту до не-возможности.

С тех пор и бродит по селу человечишко в истрепанной шинельке, и при встрече глаза опускает. Хорошо, если от стыда… А мать его, как он вышел к людям, и года не прожила, почернела вся и померла в муках…

Ходить по селу рискованно,
и не ходить нельзя.
И ходит он, как оплеванный,
и прячет от всех глаза.

Дожил человек до пенсии,
затравленно-зол и тих.
Какие к нему претензии?
А вовсе и никаких.

Его не казнят упреками,
для всех он — ничтожный нуль.
Но взгляды соседей колкие —
это страшнее пуль.

Законом он амнистирован,
не подлежит суду.
Но только клеймо дезертирово
останется на роду.

В задумчивой хмуробровости
укрылась тоска навек.
Куда ж убежишь от совести,
мятущийся человек?
Алексей Багринцев †1974

НЕ РАСПЛЕСКАТЬ ТИШИНЫ
Дорогая матушка Игуменья Варвара!
Так захотелось выразить Вам свою любовь, и сердчишко прыгает, требует, и за внимание ко мне грешному, и за ответы на глупые вопросы интервью, и за смиренное терпение болезной Вашей болезни, и за неподдельный интерес к чужим жизням.

А что могу я, неумеха, кроме как взять чистый лист бумаги и испачкать его черными буковками? Другому в жизни не научился.

Ну, давай, автобус, трудись колесами, вези нас в Иыхви!.. Нет, ожидать местного полтора часа выше сил человеческих, а для такси 22 километра — время пустячное.

Здравствуй, родная! Не родился еще тот писатель, способный описать тишину Пюхтицы. Такая она густая, напоенная хвоей и молитвой, и работой женской, посильной только для Богом призванных. Она так нужна людям — эта тишина целительная, лежащая на Обители. Ты еще только первый шаг в монастырь — а уже иной мир, и Матерь Божия с любовью принимает тебя, и душа устраивается поудобнее — наконец-то в родное место привели.

Тихо становится внутри, а неугомонная совесть, наоборот, слышнее все громче. Ты бы замолчала, совесть, — всего меня извела за долгую неприкаянную жизнь. Дай насладиться тишиной души и тела. Но нет, не уговорить ее уговорами. И гонит она тебя, совесть колючая, в родной Дом под епитрахиль батюшки — тишину заслуживать.

А когда выскребешь грязь до последнего скребочка, когда вместо слов — только слезы чистые, раскаянные, да если сподобит Господь принять Страшное Таинство Тела и Крови, — как раз тут она и наступает — та тишина долгожданная, которую ты на время заслужил. Но не родился еще тот писатель, способный описать благорастворенность в тебе тишины Пюхтицы.

А я, раб неключимый, тихо ступаю по святой пюхтицкой земле и слушаю тишину, которая в мне и вокруг. Только бы не расплескать…
    
- Матушка, монахи не любят говорить о монашестве, считая, что понять их может только инок. Однако, интерес мирян к монашескому деланию не стихает… Почему так получается?

- Потому, что мир заинтересован в монастырях. Вот, Дивеево возьмем. Ведь туда едут и едут, — за милостью, за помощью, за исцелением… И получают просимое, и, конечно, хотят побольше узнать о своем благодетеле, о преподобном Серафиме, о его жизненном пути, о том, как можно на этом пути достичь святости. Прикоснуться к этой святости хотят — осязаемо, приложившись к святым мощам… И я этому стремлению, этому интересу очень и очень сочувствую.

— Да вы не только сочувствуете, вы, слава Богу, и делаете все, чтобы напитать мирян монастырской святостью…

- Дорогой Александр Григорьевич! Я не говорю про нашу Обитель. Монастырь у нас хороший, потому что управляет им Царица Небесная, а людишки-то мы плохонькие — ничем не лучше прочих… Иные из наших паломников начинают неумеренно восторгаться: «Да вы тут все святые! Вы, матушка, святая!..» Это я-то святая?! Извините! Да, я в живу не в миру, и многое из того, что мирянам простительно, не могу себе позволить. Но мысли! Но помыслы грешные! Перед Богом — и дурной помысл, и дурное дело равно грешны. И я говорю: «Да! Перед Богом все мы одинаково грешны!»

- Один иеромонах пишет: «Мода бывает на все, в том числе и на монашество». Но мода как приходит, так и уходит… А как быть человеку, попавшему в монастырь под влиянием моды?

- А знаете, в нашем монастыре я что-то не замечала подобного. Я ведь внимательно наблюдаю за своими, но «монахинь по моде» среди них не вижу… Может быть, дело в том, что жизнь у нас очень простая, далекая от модных поветрий: деревенская жизнь, на земле.

— Или потому, что работы здесь много…

— Очень много. Надо и вспахать, и пробороновать, и посеять… Представьте себе: на одном только кладбище высаживаем по три тысячи цветов! Каждую могилочку нужно привести в порядок, землю на ней держать в должном состоянии, и хоть бархотки, да посадить на каждую. Это очень кропотливый труд. И по моим наблюдениям, нашим сестрам не до моды…

— Но, матушка, — когда приходит молоденькая девочка, она видит монастырскую жизнь совсем в другом свете…

— Да, в полной мере монастырскую жизнь она еще не представляет, но труд-то сестринский она все-таки видит! Видит, как мы живем в кельях… Зимой нам полегче, но вот весна начинается – и с утра до вечера, с утра до вечера работа! Конечно, есть очередные, которые поют на клиросе, но остальные — трудятся и трудятся! Я сама была новенькой
— 53 года назад, и помню, как мне доставалось! Вернешься с работы — не знаешь, куда руки деть от боли. А когда сенокос начался — я же косы не умела держать в руках! Но накосишься так, что — ой, мамушка!

— Матушка, кто лучше приживается в монастыре – сельские люди или городские?

- Больше крестьянские, те кого родители с детства приучили к земле. Городским много тяжелее. И даже не потому, что они избалованы, вовсе нет, — а просто жизнь сейчас такая. Они животных и не видели: лошадку, коровку, — не знают, с какой стороны и подойти к ним. И как осуждать таких! Не надо осуждать: в городе свои трудности, но от земли они очень далеки, и приживаться им в нашем монастыре много тяжелее.

— Но все же я замечаю – вы стараетесь и городских, образованных людей к себе привлекать. Ценятся у вас люди со знанием языка, те, кто способны вести научную работу в музее…

— А иначе нельзя. Девочка, которая только на земле работает, — она и душу может иметь прекрасную, и опыт духовный, а вот поделиться своим сокровищем с другими — это не получается. А образованная — она и экскурсию составит, к ней и люди тянутся, вопросы задают и ответы получают. Это совсем другое дело. Есть у нас мать Тихона — она великолепно знает английский и французский, а ведь к нам все время иностранцы идут! Сейчас она не в монастыре — у мамы живет. Мама овдовела, осталась одна, а ей 80 лет… Я и говорю матери Тихоне: «Иди, поживи с мамой!» Но это к слову, а что касается знания языков, то у нас это очень приветствуется. В обители живут сестры одиннадцати национальностей: русские, украинки, белоруски, чувашки, марийки, мордовки, эстонки, латышки… И всем я говорю: «Сестры! Не забывайте свой язык!» Вот приезжает группа эстонцев: «Матушка, нам бы экскурсию на эстонском!» — «Найдем!» А знаете, как на родном языке любой рассказ становится понятным и простым! Потом благодарят: «Ну, и экскурсия! Замечательно!»

— Матушка, незапланированный вопрос. Вот, придет черед новой игуменьи… Рано или поздно, это наступит. Но что же станет с наработанным многими десятилетиями опытом игуменского труда? Ведь все, о чем вы сейчас говорили, можно одним махом разрушить…

— Нет, Александр Григорьевич, я верю, что будет продолжение. Верю! И знаете, почему? Потому что хозяйка у нас — не игуменья, хозяйка наша — Сама Матерь Божия. Она свою Обитель содержит так, как это Ей угодно. Так что продолжение будет.

— Уже цитированный мною монах утверждает, что если раньше было монашество в миру, то теперь появились миряне в монашестве. Так ли это?

— Вообще-то, монашество в миру сейчас не признается. И зачем оно? В миру и так можно очень праведно жить. Трудно, но можно. Прикладывать к мирской праведности монашеские обеты, я думаю, излишне. Как часто слышишь: «Мою маму постригли в схиму!» Мама больна, от немощи уже не понимает ничего, а ее в схиму постригли. В нашем монастыре живут всего четыре схимницы, и я не спешу каждую пожилую инокиню сделать схимницей: это требует совершенно особой подготовки. Труд послушания нельзя воспринять теоретически, его надо испытать на своей шкуре. Пусть это грубое слово, но правдивое! У нас есть схимонахиня Надежда, — ей уже более 80 лет. Она пришла сюда в 40-м году. Чего она только не пережила! Была худенькая девчушка из Печерского края, и грузила мешки с зерном, — мне известно, чего стоит такая работа: я и сама их грузила. Нет, путь послушания надо пройти своими ногами, нужно понять, что такое отсечение воли. Это трудно? Это очень трудно, но что с того? — мы сюда на подвиг идем! И подвиг этот длится десятилетия. А кого сейчас постригают в миру? Была тетя Катя, да разом стала схимонахиня Амвросия! А она и не знает ничего о монашестве. Приходит в монастырь: «Я монахиня, меня зовут… Ой, какое же мне имя-то дали… Забыла!»

- Но я хочу сказать и о другом… Известны мне случаи, когда священник, женатый, имеющий детей, решает уходить в иеромонахи. И оказывается в так называемой «Шаталиной пустыни». Все происходит по согласию с супругой, конечно, но я посмотрел в глаза этой женщине… Матушка, верите ли, — такой глубины горя я не видел давно.

- Да, бывает… Остается жена, остается ребенок — а их же надо растить! Если ты о них заботы не имеешь, как же ты душу спасешь? Так нельзя. Это неправильно. Если ты женат, да еще дети есть — ни в коем случае! Не прерывай семейного послушания до гроба. А вот умерла твоя половина, тогда поступай так, как подскажет совесть

— Как вы считаете, справедливо ли выражение: образование детей должно быть светским, а воспитание — православным?

— Так оно и есть. Православным ребенок должен стать в родительском доме, с самых пеленок. Иначе ничего не получится. А светское образование — конечно, необходимо! Без него тоже не вырастить человека! То есть, конечно, есть люди необразованные, но хорошие… Но хорошее светское образование душе не вредит, — наоборот!

— Утверждают, что монахи — лучшие воспитатели детей. А почему: ведь монах не имеет семьи?

— Знаете, я бы так не сказала. Все зависит от конкретного монаха, от его склада души, от его характера. Монах может благочестие привить, — и тому у нас очень много примеров есть, но чтобы он всегда был лучшим воспитателем — не знаю…

— Недавно почила о Господе монахиня Иоанна — на мой взгляд, такая смиренная и исполнительная инокиня, которая много потрудилась для монастыря. Конечно, мы не знаем промысла Божия, но сколько бы м. Иоанна могла еще сделать!.. А Господь взял ее к Себе…

— Такова воля Божия. И тут не нам судить. А я теперь только и молюсь, чтобы Матерь Божия снова послала нам такого же человека. Мать Иоанна многих отогревала душою. Как мне ее не хватает — если б вы знали! Она и по архивным делам, и по Летописи, она и фотографией занималась, она и статьи писала… Как без нее! А я смиряюсь. Господи, да будет Твоя воля! Ты Обитель нашу не оставишь! Она много отдала людям, за что ее все и любили очень, она всю себя отдавала монастырскому послушанию.

— Матушка, кто важнее в женском монастыре — игуменья или духовник? Как распределяются сферы их духовного влияния?

— Я вам так скажу: духовник — это духовник! Именно духовник ведет сестер, а игуменья может только посоветовать, если что. Игуменья распоряжается на послушаниях, она смотрит за порядком, — от этих хлопот священник освобожден. Духовник же и помыслы примет, и грехи отпустит. И, конечно, духовник выше. Выше! Игуменья и сама исповедуется у него… Но духовник с игуменьей должны работать как единый человек.

— Как вы считаете, почему среди святых, прославленных в лике преподобных, больше мужчин, чем женщин? Ведь известно, что женское монашество многочисленнее мужского…

— Да, вы верно заметили… Видимо, мужчины и в монастыре посильнее нас. Есть, конечно, и женщины очень сильные, но все-таки, как я замечаю, мужчине больше силы дано. Да, и у женщин молитва до Бога доходит, но все-таки женщина послабее. Так Господь устроил…

— Отчего в первую очередь вы хотели бы предостеречь современных девушек, желающих монашеской жизни?

— Девушка приходит к нам, и сразу в восторге: «Ах!» Внешняя красота ей глаза застит. Это очень неправильно. «Ой, как красиво! Ой, какие цветы! Ой, какая одежда! Ой, какое пение!» Нет, это все не то… Надо сначала пожить, помолиться, понять, каким трудом эта красота достается. Чтобы не было такого: «Я пожила годик — и хватит: мне тяжело, я ухожу!» Бывают такие случаи. И я хочу предостеречь девушек от скоропалительности. Путь монашеский надо выбирать с большим рассуждением и с тщательным испытанием себя.

— Какая из обязанностей игуменьи для вас лично наиболее тяжела? А какая наиболее легка и радостна?

— Трудно сказать, Александр Григорьевич! Должность настоятельницы — она вообще очень трудная. Особенно сейчас: посмотрите, сколько восстанавливается монастырей. Почему-то в этом главная надежда возлагается на настоятельницу. А ведь ей и духовные вопросы надо решать — и как их много-то, этих вопросов! А с сестрами разве не надо ей заниматься? А у нее ни времени, ни сил на это не остается: все силы отняло строительство, административная часть… Поэтому я даже не знаю, что легче, а что трудней. Мне кажется, все трудно, но с Божьей помощью все можно сделать — потихоньку, со смирением и с большой надеждой на Господа и на Матерь Божию. А что легче или тяжелей — мне трудно выразить.

— Можно ли до конца доверять собственной совести: мол, если она спокойна, значит серьезных грехов в душе нет? Однажды я невольно заплакал на исповеди, и исповедник накрыл меня епитрахилью и ни слова не спросил.

— Видно, духовник этот был очень хороший: сильный и с большим понятием человеческой души. Он все понимал, и никаких слов ему не требовалось. Но таких батюшек мало.

— Последний вопрос — о войне. Люди отдали живот свой за Отечество, и Бог, наверное, принял их под Свой кров. Равны ли перед Господом те, кто защищал Родину, и те, кто воевал против нее? Можем ли мы, дети победивших отцов и дедов, воздавать одинаковые почести защитникам и оккупантам?

— По-моему, нет… Нет! Тот, кто отдал себя всего, без остатка, спасая ближних, — тот, конечно, пошел в Царствие Божие. А с остальными Господь Сам будет разбираться. Мы слишком маленькие люди, чтобы разбираться в этом.

— Дорогая матушка, спаси вас Господи за то, что вы уделили мне столько времени. Я задавал вам заковыристые вопросы, потому что ум у меня еще заковыристый: когда ум простой, тогда и вопросы простые. Я очень рад видеть вас в относительно добром здравии. Примите от нас, и от наших читателей, которые вас очень любят, наш низкий поклон.

— И вот мое материнское благословение: газету не бросать!

На севере дальнем озерной страны,
Где лес лишь дремучий шумит,
На черной, на дивной Священной Горе
Обитель святая стоит.

Там сестры смиренно с зари до зари,
Вдали от житейских забот.
В молитве проводят все годы свои
За русский великий народ.

Там в скорби утешится горе свое,
И странник находит приют,
Там нищим и страждущим мира сего
С любовию помощь дают.

И каждое утро над кущей лесной
Разносится звон колокольный
К издавна знакомой любимой родной
Смиренной молитве Господней.

Зовет он нас к жизни без грусти и слез
Под сводом обители мирной.
И столько неведомых ласковых грез
Рождается в сердце молитвой.
Стихи написаны в 1942 г. военнопленным Михаилом, лагерь которого располагался рядом с Пюхтицким монастырем, музыка монастырская.
 

ПАРАД ПОБЕДЫ
Конечно, я ждал, ждал с тем давно утихшим ожиданием, когда в дет-стве ждут-не дождутся дня рождения. Тревожилось сердце — а как же без стариков-ветеранов: поуходили все, а кто живой — еле с палочкой полза-ет…
          ПРОЩАЛЬНЫЙ ПАРАД
Последний ваш парад, фронтовики! Благословляет вас земля родная. Как мать – уже сама полуживая, а тащится, глядит из-под руки вослед… И крестит, крестит издали, как будто разрывая пуповину, - стога, ракит-ник и сыновью спину, а та в закатной зыбится пыли… Не плачьте, мар-шал!.. Золотой горнист, труби, как встарь, вздохни крутою грудью! Иг-рай, гармошка, гулкому безлюдью, как он слетал с берез, неслышный лист… Как он летел в победную весну, кружился в вальсе, пряный, горь-коватый… Не плачьте, вы ни в чем не виноваты, прошедшие священную вой-ну! Последний ваш парад… Такой закат, как будто бы не солнце – угль чадящий садится в хмарь над Родиной скорбящей… Ей выел очи прах ее солдат. Ей вынул душу окаянный враг. Так одурманил пышной беленою… Но он навек – под вашею пятою, поверженный, пылающий рейхстаг! Последний ваш парад… И всех наверх велел свистать ваш легендарный кормчий. И ты встаешь, войны чернорабочий, коль он в строю, суровый Главковерх… Свя-той Георгий за его плечом. И конский круп белеет оснеженно. И ниспада-ют алые знамена Архангела лоснящимся плащом… Татьяна Глушкова

Но такая вокруг шумиха, всех глав государств пригласили, а кото-рые отказывались, не стеснялись уговаривать: случай-то редкий — 60-летие со Дня нашей Победы над фашизмом! Я так переживал за стариков, что не смогут, не найдут силенок покрасоваться наградами, гвоздички к груди прижать и всплакнуть под «наркомовские» сто граммов. Кто мог – дополз…
     ПАРАД 41-го
Суровая в своей надежде,
В Москве, седьмого ноября,
Над Красной площадью, как прежде,
Вставала зимняя заря.

Пехотный полк сменили танки,
За ними – пушек грозный строй.
И краснозвездные тачанки…
Пошли с парада – прямо в бой!

Знамена славы, пламенея,
Над каждым реяли полком.
Войска с трибуны Мавзолея
В бой провожал седой Главком.
Михаил Михайлов

Прошло-прошелестело-отхлестало уличными перетяжками-полотнищами «С 60-летием со Дня Победы 9 мая!» Я шел со сжавшимся сердцем, но ждал: ну вот, еще шаг, еще, другой — и настигнет меня волна всенарод-ного праздника, зазвенят аккордеоны, песни будут военные про платочек синий, или жди меня, или снимай шинель — пошли домой… Но тихо на моей улице, нет на ней праздника, не попадаются навстречу старики с ордена-ми да медалями, пусть чуть навеселе от ста «наркомовских», с гвоздич-кой у впалой груди и, главное, с лицами! — я застал эти лица — с лица-ми победителей Европы. И мы отдавали им честь, а они, хоть и не по ус-таву, четко прикладывали ладонь к правому виску. А радость опускалась на всех такая ангельская, что казалось, мы не Великую Победу праздну-ем, а самую что ни на есть Пасху.

К слову, к годовщине парада 41-го тоже захотело начальство, чтобы прошли участники строем 7 ноября 2005 года, набралось их 50 человек, но силы были не те, и ветераны с трудом преодолели долгие метры Крас-ной площади; тогда находчиво назвали это не парадом, а шествием…
 
    ВЫПИЛИ И ВСПОМНИЛИ
Стол накрыли в тесной комнате.
Май пришел – святые дни.
Люди выпили и вспомнили
то, что русские они.

По столу стаканы стукали,
словно пули по броне.
Говорили деды с внуками
о судьбе и о стране.

Было к правящим презрение,
боль за правду велика,
озаряло всех прозрение,
пробирала всех тоска…

Захмелев от спирта чистого,
славя давнюю весну,
хор нестройный грянул истово
про священную войну.

И сквозь речи нетрезвелые,
сквозь забывшееся зло,
что-то верное и грозное
просияло и ушло.
Марина Струкова

Тогда я сам пошел к вам, на Серафимовское. Я взял мамину белую плексиглассовую коробочку, лампадки и поклонился могилкам: героине войны Вере Георгиевне Сироткиной, герою войны Григорию Ивановичу Рако-ву, герою войны Евгению Ивановичу Ракову и родителям их — героям войны Ивану Ивановичу Ракову и Анне Федосеевне Раковой. Затеплил лампадки, развернул мамины медали и тихо сказал: «Мама, вот твоя медаль «За обо-рону Ленинграда», а вот — с профилем Сталина — «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»… И все вы, лежащие вокруг под крестами и без, вы все герои великой войны, вы сделали посильное и непосильное, чтобы враг не одолел Ленинград, Русь, Россию нашу. Мы, ваши дети и внуки, пока сами живы, помним и чтим. Уйдем мы, придут другие дети с другими заботами — на то она и жизнь. Покойтесь с миром! Сегодня ваш праздник…»

Есть у меня особая награда.
Ее храню отдельно от других.
Медаль «За оборону Ленинграда»
дороже мне трех орденов моих.

Да, кто-то не поверит мне, наверно.
Пускай не верит, - это не беда.
Но та медаль была наградой первой,
а я мальчишкой был тогда.

С любителями все менять – нет сладу.
И двести лет, и триста лет пройдет,
но разве ленинградскую блокаду
санкт-петрбургской кто-то назовет?!

Великий Петр, Россия молодая
живут в сердцах, как сотни лет назад.
Но мы-то, о Петре не забывая,
в те годы защищали Ленинград.
Петр Градов, СПб

 А когда уже выходил из кладбищенских ворот, подошел рыжеволосый  подросток и, не таясь, но как-то боком ко мне, предложил купить за полтинник медаль «За Отвагу». Но мне ни к чему чужая доблесть…

            ПРОЗАИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Можно было б рассказать все это прозой. Может быть, но мне стихами как-то ближе. Просто жили муж с женою — скромно-просто; и наследник рос у них — сынишка рыжий. Не как солнышко он был, а просто рыжий, и любил он голубей гонять над крышей. «Тяга к небу?!» — кто-то скажет. Нет, едва ли, впрочем, может быть, — он жил в полуподвале. Люди дружные, и ссоры были редко. Жили в комнате (подзор, накидки, шторы). Их сынишка бегал в школу-семилетку, были «уды», но случались и «оч. хоры», рисовал, решал задачки, ставил кляксы, у окружностей высчитывая длины… Но семье не по карману десять классов — семь окончил и в ремесленное двинул. А потом пришла и первая получка, и покупка: бате шапка с длинным ворсом, сам, конечно, одеваться стал получше, и прическа — полубокс и чуб для форса. Может статься: здесь подробностям не место, только время шло — неделя за неделей, стали парня подзадоривать невестой, и девчонка-то была и в самом деле. Но семья так и не встретила невесту. Распростился с полубоксом парень рыжий. Сорок первый наступил, пришла повестка, и не стало стай, курлычущих над крышей. Во дворе дрались ребячьи батальоны — бой гремел почти совсем как настоящий. Иногда в полуподвале почтальоны клали письма от солдата в синий ящик. А весной, когда капель запела звонко, опустилась в синий ящик похоронка. Как вместилось столько горя в комнатенке! И осталась неувиденной невеста… Все звучал в ушах ребячий голос тонкий! Но сейчас как раз подробностям не место. Годы шли, а время — самый лучший лекарь. Шли с войны солдаты в ранах и медалях. Много раз весна ломала лед на реках. В новом доме старикам квартиру дали, дали пенсии — во всем покой, достаток, есть в чем выйти, показаться при народе. Старику уже пошел седьмой десяток, и старухе тоже что-то в этом роде. Но однажды, как давным-давно когда-то, в дом пришла повестка из военкомата. А потом старик, кого бы где ни встретил, всем показывал заветную бумагу — награжден их сын, погибший в сорок третьем, нет, не орденом — медалью «За Отвагу». Снова слезы, то ли счастья, то ль печали, может, в жизни им последняя отрада? Кто был рад за стариков, а кто плечами пожимал: медаль, подумаешь, награда. А за окнами в игре смеялись дети, а старик в который раз читал бумагу: награжден Ваш сын, погибший в сорок третьем! Награжден Ваш сын медалью «За Отвагу»! А весна в окно швыряла влажный ветер, грохотала талым снегом по оврагу. Вот за эту жизнь в далеком сорок третьем награжден солдат медалью «За Отвагу»! А над парнем песни кос плывут в июле, и заря над ним трепещет алым флагом, и леса над ним в почетном карауле, и луна над ним — медалью «За Отвагу», и салютом полыхают в небе грозы! Не как солнышко он был, а просто рыжий… Может, лучше рассказать все это прозой, может быть, но мне стихами как-то ближе.
Михаил Молчанов

  ОТЕЧЕСТВО – ПОНЯТИЕ СВЯЩЕННОЕ
Обращение Высокопреосвященнейшего Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского в честь 50-летия Победы

«Отечество – понятие священное, ибо его даровал народу Сам Господь Бог, «от Которого именуется каждое отечество» (Еф.3,15). А дар Божий надлежит хранить, как зеницу ока. Сильное Отечество – это слава народа, униженное и поруганное – его горечь и срам, защита – святой долг каждого насельника земли русской.

Великая Отечественная война явила миру пример поразительного единодушия народов России в святом отношении к Родине. Таджик и узбек, грузин и абхаз встали на защиту страны плечом к плечу с русским солдатом. У всех была одна Отчизна, одна к ней любовь и единое понятие о своем долге. Перед лицом смертельной угрозы иноземного порабощения были напрочь отвергнуты иудины лозунги о «проклятии патриотизма», «поражении собственного правительства» и прочие космополитические изуверские выкладки. Великая трагедия раскрыла глаза даже самым закоренелым русофобам о «общечеловекам», наследники которых, впрочем, и поныне пытаются внушить нам, что патриотизм – низменное, «животное» чувство. Люди, к которым пришла беда, каждым биением своего сердца ощутили, что во все времена, для любого народа защита своих рубежей считалась первейшей и священной обязанностью граждан, ибо никакой враг не приносит на штыках освобождение, он несет лишь смерть, разруху и рабство.

Вспомните: после оголтелой двадцатилетней борьбы обезумевших властей с «великодержавным шовинизмом» они вдруг вспомнили, что русский народ – это великий народ, что Советский Союз – это прежде всего Великая Россия. Газеты пестрели патриотическими призывами, взывая к лучшим чертам именно русского народа; на экранах кинотеатров демонстрировались фильмы прежде всего о русской истории; и вновь примером для граждан нашей земли стали не робеспьеры и Клары цеткины, а славные и громкие имена Димитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского с их непоколебимой верой: «Кто пойдет на нас с мечом – от меча и погибнет!»

Это единодушие и сплоченность людей, обретение своих корней, своих святынь и стали залогом нашей Победы.

Русская Православная Церковь с первых же дней войны подняла свой голос в защиту Родины. Сегодня мало кто знает, что уже 22 июня 1941 года митрополит Сергий(Страгородский) воззвал с церковного амвона: «Повторяются времена Батыя, Карла Шведского, Наполеона. Потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить наш народ на колени перед неправдой… принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же славного имени и мы – православные, родные им по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью служить ему в тяжкий час испытания всем, чем каждый может…»

И во всех уголках земли Российской, где только сохранились храмы, звучали те же призывы.

«Война есть страшное и гибельное дело для того, кто предпринимает ее без нужды, без правды, с жаждой грабительства и порабощения, - обращался к ленинградцам митрополит Алексий(Симанский), - на нем лежит позор и проклятие Неба за кровь и бедствия своих и чужих.

Но война – священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды и Отечества. Берущие оружие в таком случае совершают подвиг правды и, приемля раны и страдания и полагая жизнь свою за однокровных своих, за Родину, идут вслед мучеников к нетленному и вечному венцу. Потому-то Церковь и благословляет эти подвиги и все, что творит каждый русский человек для защиты своего Отечества. Она же, исполненная веры в помощь Божию правому делу, молится о полной и окончательной победе над врагом».

Патриотическая деятельность Церкви была хорошо известна Сталину, особенно по письмам с фронта. Он осознал насущную необходимость в перемене государственной политики в отношении Православия, тем более, что во время войны, несмотря на всю предыдущую травлю и репрессии, люди вновь потянулись в уцелевшие храмы, ибо большая, настоящая беда всегда очищает сердца и подсказывает верную дорогу…

Сегодня, спустя полвека с памятной весны 45-го, всем нам, наследникам Великой Победы, надлежит прежде всего помнить, что она досталась нам благодаря народному единодушию и единению. Страшно представить, что было бы с нашей Родиной, если бы враг напал на Россию не летом 41-го, а, скажем, весной 95-го, когда все наше общество разобщено, разуверено, поделено на «суверенитеты» и пылает пожарами «горячих точек»…

Да и уберегли ли мы все то, что с таким трудом отстояли наши ветераны? Увы: сегодня русскую землю растаскивают у нас из-под носа безо всякой войны: миллионы русских «ближнего зарубежья» оказались в полоне, словно во временан татаро-монгольского нашествия. Еще немного – и мы, пожалуй, действительно, пригласим шведов хозяйничать под Полтаву и на берега Невы, Нечерноземье отдадим потомкам Чингисхана, а Кремль поделим между поляками и французами – нам ведь родной земли не жалко?

А что же сами ветераны? Уберегли ли мы их самих – стяжавших нам Победу своим потом и кровью? Это сегодня мы произносим им теплые слова благодарности и дарим подарки – а вчера? а завтра?.. Защитники Российской земли нуждаются не в единовременных подачках, а в нормальной обезпеченной старости, и добиться этого – наша прямая обязанность, наш долг перед Родиной.

Из века в век во всех скорбях и бедах Церковь Русская была со своим народом, окормляя его любовью, воодушевляя на подвиг во имя Родины, вразумляя пастырским словом, назидая своим богатым духовным опытом. «О вождех и воинах, на поле брани за Отечество живот свой положивших» доныне ежедневно возносятся молитвы в тысячах храмах по всей России. «Во блаженном успении вечный покой» для тех, кто не пощадил жизни своей во имя любимой Родины, не устают молитвенно испрашивать тысячи священников за богослужением.

Без прошлого у народа и государства нет будущего. Здоровая историческая память – залог жизнеспособности нации и крепости Державы Российской. Забвение подвигов предков – тяжкий грех, грозящий нравственным одичанием и утратой совести. так пусть же всем павшим в той страшной войне, доныне назидающим нас своим героическим примером самоотверженности и жертвенности на полях сражений, всегда – отныне и до века – возглашается в наших сердцах, как в храмах Божиих, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ!.. Аминь».
Газета «Православный Санкт-Петербург», №5 (36), 1995
 
        БЛАГОДАТЬ
Церковь старая новой звонницей
Воссияла, как благодать.
Перестаньте, как над покойницей,
Над Россиею причитать!

Перестаньте впадать в отчаянье!
Хоть прорехи, куда ни ткни,
И страшнее и окаяннее
У России бывали дни.

И ходила беда копытами
Да колесами по Руси.
И стонала она под пытками
Вся в лохмотьях, в крови, в грязи.

Проносилась беда тяжелая,
Там – дымя над ней, там – пыля.
И лежала вокруг сожженная
И потоптанная земля.

Все мертво. Только пепел кружится.
Только ветер слепой. И вдруг…
Вдруг в каких-то сожженных кузницах
Еле слышное: тук да тук…

И березка зеленой свечкою
Вдруг затеплилась по весне,
И все громче с утра за речкою
Камнем чиркают по косе.

Даль не очень еще распахнута,
И рассвет еще жидковат,
Но землица кой-где распахана,
И стожки где-нибудь стоят.

Чуть еще – и заквохчет курица,
Пес залает, и конь заржет.
Чуть еще – и такой по кузницам
На Руси перезвон пойдет!..

Будут сыпаться искры под ноги,
Будет крепок в подкове гвоздь!
Ни друзья не поймут, ни вороги,
Что, откуда и как взялось?

И ударит звонарь по звоннице,
И поднимется в поле рать!
Словом, хватит, как над покойницей,
Нам над Родиной причитать!
Игорь Ляпин         

… ТОЛЬКО ЭТОГО МАЛО
Почему так, сказать не могу, а свои предыдущие книги не перечиты-ваю. Не хочу — и все тут! То ли мысли идут уже другие, то ли способ изложения изменился, а поправить нельзя — только не читаю — и точка. И даже плохо помню часть собственной рукой написанных эпизодов. Мои книжки мне только местами нравятся, а за многое написанное стыдно. Не за содержание — тут никуда не денешься, за форму изложения. Но это с опытом приходит. А вы не забывайте, что писатель я молодой — только шестую книгу вынашиваю. И будьте любезны на снисхождение.

Перед сдачей в издательство второй книги «Былинок» — пять раз с перерывами прочитал, а мнение разное: один раз читаю — нравятся, вто-рой раз — изорвать бы в клочки да в корзину, в третий раз — даже сам плакал над удавшимися эпизодами, четвертый раз жене отдал — она не соврет (сказала: «лучше первой»), а в последний раз уже в Институте Русской Литературы Российской Академии Наук читали для рецензии — в Пушкинском Доме. Но покоя нет. Пока не скажет читатель нелицеприятно — молодец, Александр, хорошо написал, есть польза и читать легко, — нет в писателе писательской удали, что полезное дело сотворил, не зря шта-ны просиживал и бумагу портил; и будет он надоедать и редактору, и знакомым по телефону «былинками», а в родной редакции бедным сотрудни-кам уши затыкать приходится от безконечных вариантов «былинок».

И только читательская почта может непредвзято сказать правду: книгу им автор не дарил, автографов подобострастных не делал, слов ласковых не наговаривал, да и вообще люди они незнакомые, и живут Бог весть как далеко друг от друга.

Из Ростовской области городишка Морозовска прибрело письмецо от читателя. Не буду приводить приятные для автора слова, хотя и резанула фраза: «Вы, почти никогда не заботясь о внешней красоте слов и предло-жений, потрясаете своей обнаженностью сердца… и очень часто ваша жизнь совпадает с жизнью наших читательских сердец и душ. Вы, Александр Гри-горьевич, для всех нас как брат родной…»  Ну и дальше в том же рас-слабляющем «инженера человеческих душ» духе.

Конечно, он не хотел ни в коей мере обидеть автора, но то, что «в книгах нет заботы о внешней красоте слов и предложений», повергло в уныние. Я столько сил отдаю стилю, перерываю словари и справочники, в записную книжку пойманное записываю, фразы порой часами ищу, иногда слова новые придумываю, даже сам жанр «Былинок» литературе был неиз-вестен — и вот на тебе! Но, успокоившись, я подумал: а зачем читателю вся это внутренняя писательская возня? Читается легко в книге — слава Богу! мысли близки и понятны — слава Богу! чем-то сумел помочь писа-тель — слава Тебе, Господи!

Не хлопай словом походя,
Побойся Даля,
Не прячь учебник от дождя –
Чти Розенталя.
Не бей грядущее вальком,
Оно – настанет.
Язык пребудет языком,
А нас – не станет.
Геннадий Ермоленко

Сумел бы я, сидя безвылазно в инвалидном кресле с неизлечимой бо-лезнью и нестерпимой болью, («даже на Пасху не было сил разговеться»), которую нам ни понять, ни познать невозможно, написать такое жизнеут-верждающее письмо? Я — точно нет. А читатель Игорь пишет: «Моя жизнь состоит из борьбы с неизлечимым недугом, с хандрой и скорбями. Точнее сказать, моя «борьба» — это христианское терпение; это моя борьба с «рогатым». Недавно неудачно наклонился через подлокотник кресла-коляски — и сломал ребро, а еще одно надколол. Боли были такие, что врагу не пожелаешь: ни вздохнуть, ни охнуть. Три недели просидел, за-мотанный в простыню и мог только молиться. И слава Богу!

Если сумеете найти, пришлите мне, пожалуйста, вашу книжку «Стра-ницы души». Смирнов Игорь Алексеевич, ул.Истомина,д.43, г.Морозовск, Ростовской области, 347210».

Книгу-то я для тебя нашел. Мне бы хоть каплю твоего мужества сыс-кать, Игорь! Это тебе, а не мне книги писать…

†«Когда кто-либо переносит все постигающее его с радостью, то, что бы ни случилось с ним, все успокаивает его».Прп.Петр Дамаскин

     МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
Когда надежда вдруг провиснет
И вера падает во мне,
Я вновь читаю ваши письма,
Чтоб выжить в горестной стране.

Исповедальная Россия
Глядит с безхитростных страниц,
Как будто сквозь дожди косые
Я вижу всполохи зарниц.

За каждой строчкой чья-то доля,
Мечта, обида или грусть.
О, сколько в мире бед и боли!
И как тяжел их горький груз.

И перехватывает горло
От этих трепетных страниц.
Не знаю, кто еще так гордо
Мог выжить и не падать ниц.

Благодарю вас за доверье,
За эти отсветы любви…
И если я во что-то верю,
То потому лишь,
Что есть вы.
Андрей Дементьев

ПРО ТАНЮ И МОНАСТЫРЬ ШАО-ЛИНЬ
    рассказик
Прошло уже три книги, а я все помню о ней. Нет, внешность описать не могу; симпатичная такая, помоложе меня, лицо…ой, да причем тут лицо! Кольнуло мне где-то в сердце, когда увидел ее, а я ведь с работы ехал, не до ухаживаний, до друга бы скорей четвероногого. Да о чем я? Мужику почти щестьдесят, из работы не вылезает, а тут мысли непотребные. Но это случай особый, — повторяю, тут сердце кольнуло.

Набрался последней смелости и пересел на скамейку напротив, с ней рядом.

— Простите, — говорю, — я приставать не буду. Вот потянуло познакомиться.

— Приставайте, — улыбнулась она, — ко мне давно уже никто не приставал. Меня Таней зовут. А вас?

Я растерялся: Сказать «Миша» — уже как-то неприлично для лысеющего мужчины с седой бородкой; «Михаил Алексеевич» — но мы же в метро, не на приеме у посла (словно тебя туда звали); я и промямлил нечто среднее между Мишей и Алексеем. Таня переспрашивать не стала.

— Ну, дела-а-а, затосковало под ложечкой, — вот вляпался, как есть вляпался. Хотел так просто, смелость свою проверить, мужскую привлекательность, поболтать немножко, новенького чего узнать. Куда я с ней поеду? На ресторан денег нет, чуть опоздаешь, жена весь мобильник испилит. Да и вообще, как-то неприлично с первого раза — мне мама говорила…

— А вы где выходите, Миал? (все помнит!) На «Черной речке?» И я там живу. Значит, соседи.

Час от часу не легче! Это она в гости намекает зайти! А у меня вчера на носке дырочка образовалась, ма-а-ахонькая, но на самом виду. Неудобно получится.

— А вы чем занимаетесь? — не унималась новая знакомая. — Книги пишете? Первый раз живого писателя вижу. Вы, наверное, такой серьезный, что все обдумываете, кто кого чем убил и как ложное алиби подстроил? Почитать дадите? Или нет, лучше подарите с автографом: все подруги в обморок упадут.

«Господи, умоляю, прекрати мои мучения! Я не хотел ничего дурного! Я только хотел себя проверить — могу еще произвести впечатление на симпатичную женщину или нет. У меня и в мыслях… прости, соврал, мыслишка мелькнула одна, но это так, по привычке. Ты же меня знаешь, Господи! Жена у меня хорошая. Никогда больше к незнакомым дамам не подсяду! «Смотри у меня — не впервой прощаю!» — сказал Господь и исчез.

— Миал, вот и «Речка» наша, выходим. Напротив дверей стоял широкоплечий мужчина с повадками бойца монастыря Шао-линь и протягивал ручищи своей ненаглядной Танечке.

Услышал Господь мои молитвы, слава Тебе, Господи, слава Тебе…
Что-то сердчишко пошаливает, надо с собой валидол носить.
               
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало.
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало…
День промыт, как стекло,
Только этого мало.
Арсений Тарковский

Чего уж там, люблю поворчать: то не так, это не эдак — что дома, что на работе, иногда на улице — по обстоятельствам. Только при на-чальстве язык прикусываешь. И тут повезло: нет у меня начальства — и все тут. Сам я себе начальник. Вот и приходится день-деньской, не по-кладая рук (выражение неудачное, потом заменить надо), наставлять под-чиненных или просто под руку подвернувшихся (выражение неудачное, по-том заменю) учить уму-разуму, как что делать положено и вообще — как правильно жить.

Большинство не слушается, приходится бурчать им в след: «Я же го-ворил тебе, почему не так сделал?» А если и верно сработает — все рав-но ворчу — привычка такая. Знакомые внимания не обращают, мимо ушей пропускают, а кто учиться не хочет, огрызаются еще: «Ты бы жену свою воспитывал, политработник такой-то!» Ну, вы понимаете, культуры у лю-дей маловато…

Да разве я женой не занимаюсь! Да в первую голову — жена-то все-гда под боком. Правда, в тонкости стирки, глажки, уборки и готовки не вмешиваюсь — на конечный результат указываю: вот так надо было и так, а не эдак, соли побольше, масло пораньше, резать помельче и так далее.

Поворчу-поворчу и сяду к любимому столу «былинки» писать — штука тоже непростая, умственная. А жена подойдет сзади, погладит, как ма-ленького, по лысеющей голове и скажет: «Отдохни ты, солнце мое, устал, поди, всем замечания делать».

А я возьму ее за руку и ни словечка не выдам: все-то она давно ведает, «былинка» моя ненаглядная…

Он был ворчун —
Не больше, чем любой.
Она ж его
За это укоряла,
Она ему
Частенько повторяла:
— Что будет
В старости с тобой!

Шли годы…
Он ворчал,
Она ворчала,
Он ей в упрек,
Она его в штыки:
— Что будет в старости!… —
И замолчала.
Они давно уж
Были старики.
Василий Федоров †1984

…Это ты, старик, одинок? — не понял кто-то. — Ты редактор кучи газет, пишешь интересные книги, у тебя друзей… да и человек ты, уж че-го там, неординарный. Хандра на тебя нашла посконная, русская. Ты ее водочкой… да раззудись плечо…

Со мною бедами все делятся,
Коль принимаю я душой.
И мне давно уже не верится,
Чтоб кто-то с радостью пришел.
Евгений Еськов, г.Макеевка

— Поверь, друг, нет одиночества выжженнее моего — пустыня сахар-ская. На работе нелады, близкие люди стали дальними, болезнь сосудов замучила. Вокруг — все, а в кругу — ноль.

        ПУСТОЙ ОБРЯД
Суровой повседневности обряд, -
Вопрос: «Как жизнь?» И тут по ритуалу:
«Да ничего». – Ну будь…» - «Вот так-то, брат…»
Но человек начнет мало помалу
Рассказывать: «Такие, брат, дела… -
Сначала так, с неловкостью, несмело. –
Жена на той неделе умерла.
Дочь что-то, между прочим, заболела.
Зашел бы. Как-никак…» Я на него
Гляжу. Он козырек надвинул. «Э, он плачет…»

…Спроси: «Как жизнь?» - ответит: «Ничего…»
Но это ничего еще не значит.
Евгений Винокуров

Я кричу: «Братья, с вами хочу!» А все проходят, пожимая руку, о здоровье спрашивают, о творческих планах — и растворяются в пустоте толпы. И не приноровится к ним, хотя старательно подражаю лицам, тоже интересуюсь здоровьем и планами; ладонь вперед, слабое пожатье, ладонь вперед и опять слабое пожатье…

— Брат, погоди, потолкуем. Что-то на душе худо, муторно…

— Прости, коллега, встреча.

— А ты, брат?

— Иду рецензию выбивать. Сам знаешь…

Братья, братья, плохо мне, братья!

— Брат, на вот томик стихов и почитай в уголке. Лекарство верное, проверено.

И затаился я в уголке с книжкой. И стал читать дивные стихи. В оркестре души поменялись инструменты и заиграли другое. Стало еще оди-ноче…
Безсильны любимые книги,
безсильны великие мысли,
опять озверелые крики
над улицей темной повисли.
Безсильны цветы, облака,
и полная неба река,
и желтые листья березы,
и красные листья осины,
плывущие в заводи синей.
Безсильны Тургенев и Блок.
И Пушкин почти одинок…
Игорь Шкляревский

НАС УТРО ВСТРЕЧАЕТ ПРОХЛАДОЙ
Я еще первоклашка, лежу поперек кровати, досыпаю, а мама чулочки натягивает и пуговичкой к пояску пристегивает, чтобы не свалились; и в штанишки лежащего умудряется вдеть, чтобы сыночек хоть капельку да по-спал. Жалко сыночка!
   
          ПРОБУЖДЕНИЕ
Неужели жить? Как это странно –
за ночь жить так просто разучиться.
Отдаленно слышу и туманно
чью-то речь красивую. Укрыться,
поджимая ноги, с головою,
в уголок забиться. Что хотите,
дорогие, делайте со мною.
Стойте над душою, говорите.
Я и сам могу себе два слова
нашептать в горячую ладошку:
«Я не вижу ничего плохого
в том, что полежу еще немножко –
ах, укрой от жизни, одеялко,
разреши несложную задачу».
Боже, как себя порою жалко –
надо жить, а я лежу и плачу.
Борис Рыжий, Екатеринбург, ум.2001

Каждое утро начинается с понедельника. Ежедневная пытка неурочным подъемом на работу и непреодолимое желание полежать хоть «одну» минут-ку даже под включенное радио или открытое настежь окно напрочь лишают тебя радости бытия. «Спать хочу!» — клеем слипаются глаза. «Дайте под-ремать чуть-чуть!» — устраивается поудобнее голова на подушке; «Уже встаю!» —  ты опускаешь безсильные ноги на ковер в надежде хоть микро-секунду поспать, а туловище упрямо продолжает держаться  за кровать. Права ножка, лева ножка — подымайся понемножку!

Удивительное дело — как бы рано ты ни лег спать в надежде про-снуться отдохнувшим, наполненным энергией и с песней: «Солнышко светит ясное! Здравствуй, страна прекрасная!» или: «Нас утро встречает про-хладой, Нас ветром встречает река…» — мы вяло, сомнамбулически, с по-лузакрытыми веками, с превеликим трудом переносим свое бренное тело из горизонтального положения  в вертикальное, автоматом готовим кофе — и только горячий напиток возбуждает способность двигаться и соображать.

И даже в блаженную субботу, когда тебя не поднимут и пушками, на-ступающий понедельник уже засел в глубине сознания — Боже, впереди опять эти  утренние мучения!

Но самое удивительное, что я люблю свою работу, и если оставить меня дома законно, я поваляюсь в неге с полчасика и примчусь в присут-ствие. Да не в присутствие вовсе, а в редакцию! Редакция маленькая, а новостей много, и сразу пропадает зевота, и однообразное тюканье кла-вишей компьютера уже не усыпляет, а настраивает на боевой лад. Впереди бой, то бишь боевой рабочий день — не присядешь, пока снаряды не кон-чатся. Кофе, кофе тащи, заряжающий!
 
                ОДА КОФЕ
С улыбкой благоговейной, уняв лихорадочный ток, склоняюсь над гу-щей кофейной и делаю первый глоток. И сразу предметы и вещи означатся, суть обостря. И в тихом блаженстве трепещет поймавшая чудо ноздря. Качнется неистовый воздух горячей волною в груди. И все в этом мире не поздно! И есть кое-что впереди. И снова – возможно участье, и снова надежда сладка. И кружится небо от счастья проникшего в душу глотка. Ни зла, ни тщеты и не лени вовеки не будет в роду! И смысл обретают стремленья, и тянутся руки – к труду. И снова возлюбленный профиль мелькнет на фарфоровом дне… Так черная магия кофе добра и приветна ко мне. Людмила Щипахина

На пенсии выспимся, если к тому времени ее не сделают равной той черточке, которую ставят на памятнике после года рождения: «Длина то-бой проявленного мира вмещается на черточке двух дат. Татьяна Шорохо-ва, СПб. А вот пенсионеры жалуются, что почти не спят, поклюют носом пару часов и шлепают тапочками туда-сюда по жилищу в поисках нужности.

Старик томился каждый вечер
Под снег и дождь, под снег и дождь:
Заняться нечем, нечем, нечем
И раньше срока не уйдешь.
Надежда Полякова, СПб
 
Вот и борются старики со своей безсонницей разными делами домаш-ними; не могут они безделиться.
 
Да ни в жизнь не поверю, что я на пенсии за все годы недоспанные не отосплюсь досыта! Не забывать бы только с боку на бок поворачивать-ся. Вот так вот!

УТРЕННЯЯ МОЛИТВА ОПТИНСКИХ СТАРЦЕВ
Господи, здесь только гость я, —
не отвернись от меня,
дай мне с душевным спокойствием
встретить превратности дня.
Дай мне всецело довериться
воле Твоей Пресвятой, —
незащищенное сердце
в тягостный час упокой.
Что бы с утра и до вечера
я ни узнал, ни постиг,
дай воспринять мне доверчиво,
словно евангельский стих.
В мыслях, пронизанных чувствами,
в слове, в поступке любом
да воплотиться Напутствие,
что охраняет мой дом!
Будь же моим Утешителем
и подскажи, как мне жить,
чтобы детей и родителей
не огорчить, не смутить, —
чтобы хватило терпения
снова любить и прощать, —
знаками благодарения
ранее утро встречать.
О. научи меня каяться
верить, молиться и ждать:
да неизменно проявится
воли Твоей благодать!
 Николай Астафьев, СПб

Мы встретились где-то далеко-далеко в пространстве. Словно ангел, раскинув покрытые белоснежным одеянием руки, из точки ты превращалась в себя, а я знал, с какой стороны ты прилетишь и кружил, и кружил в возвышенном ожидании. Мы взялись за руки и танцевали немыслимый на земле танец любви. Сердца бились в унисон, слова были не нужны, а сча-стье переполняло душу, а светлая тьма подчеркивала твою неповторимую красоту. Уже больше двадцати лет мы встречаемся с тобой, не назначая свиданий. И после короткое небывалое счастье переполняет меня, и это Мои дни, и никакая вина не гложет меня. Я знаю, ты тоже ждешь и счаст-ливеешь от наших не нами назначенных встреч.
 
— Перестань играть со мной! — в сердцах говорю душе, — ты вносишь безпокойство в мою спокойную жизнь.

— Безпокойство? — удивляется душа, — да ты на земле и мгновения не испытывал такого счастья, которое переживаешь там.

— Но это же грех! — я обручен Господом!»

— А вот это уже не тебе решать, и даже не мне.

…И снова мы кружим в немыслимом танце, ладонь в ладонь, щека к щеке, сердце к сердцу, звезды танцуют с нами, и длиться это будет веч-но.

Но тьма начинает темнеть, ты встревоженно оглядываешься назад. Мы медленно отпускаем руки, и ты все скорее превращаешься в белеющую точ-ку пространства. «Прощай, любимая, — гляжу я в твою сторону, не смея сказать спасительного «до встречи». И я падаю, падаю, падаю…

Коль дергаешь ты за кольцо запасное
И не раскрывается парашют,
А там, над тобою, безбрежье лесное –
И ясно уже, что тебя не спасут

И не за что больше уже зацепиться,
И нечего встретить уже на пути, -
Раскинь свои руки покойно, как птица,
И, обхвативши просторы, лети.

И некуда пятиться, некогда спятить,
И выход один только, самый простой:
Стать в жизни впервые спокойным и падать
В обнимку с всемирною пустотой.
Евгений Винокуров

…Потом я долго лежу без движений и мыслей, переживая сон. Это был сон? Ну, конечно, сон, уверяюсь я, но тепло твоей руки еще согревает мою не забывшую жаркого прикосновения ладонь…

У тебя есть длинная ночь,
Чтоб увидеть меня во сне.
У тебя есть жена и дочь,
Чтобы днем забыть обо мне.

От меня им низкий поклон.
Но прошу: поставь караул,
Чтоб никто в этот дивный сон
Вдруг случайно не заглянул.
Надежда Полякова, СПб

Что бы ни говорили, а работа снашивает человека. Крестьянину ни к чему заниматься физкультурой — он с этой самой физкультурой целый день с хозяйством возится, безконечные домашние дела делает, а им конца-края нет. Здесь и силушка надобна, и сноровка, да все на улице, а не-погодь загнать крестьянина в дом не сумеет. И простужается сельский житель, как ни странно, намного реже городского, избалованного. О миг-рени или о плоскостопии селянин и слыхом не слыхивал — банька почти все лечит, но уж от жесточайшего радикулита или болезни суставов стра-дают крестьяне худо. Даже раскаленными кирпичами поясницу пытаются ле-чить, да растираниями разными. А знаете, к чему я разговор такой за-вел?

Жил на свете ученый-физиолог Иван Михайлович Сеченов †1905, всего себя посветил мышечной работе человека; и вот, на основании многолет-них исследований ученый делает вывод: человек должен 8 часов работать, 8 часов спать и те же 8 часов давать мышцам отдых. Именно поэтому в нашей стране установили восьмичасовой рабочий день. «Как ты знаешь… приходится трубить в канцелярии — жаловался герой рассказа Чехова «Трагик поневоле». — Работа аспидская: одно и то же, одно и то же, справка, отношение, справка, отношение, — однообразно, как зыбь мор-ская».

МУСКУЛЫ
Я глажу их нежно:
мне верить в них нужно.
Растут они спешно,
растут они дружно.
Рукав у рубашки
становится узким…
Так будь колобашкой,
будь каменным, мускул!
Будь жестким, жестоким,
мой каждый, мой сотый…
Ведь жизнь на планете
зовется — РАБОТОЙ!
Глеб Горбовский, СПб               

Я, конечно, не физиолог, но книжек прочитал за жизнь много, и один факт поразил меня: ни графы, ни графини, ни княжны, ни иные чины имущего класса практически никогда не работали. Так, иногда, смеха ра-ди или скуку развеять женщины  играли в лаун-теннис, крикет да больше сплетнями баловались. Мужчины развлекались охотой, наукой, дуэлями, путешествиями — тем, к чему лежала душа. Спали взахлеб, ели от пуза, пивали в удовольствие. А главное, жили-поживали лет до ста, а то и по-боле, и умирали от старости, а не от болезней страшных. Без особого шума помирали и смерти особенно не боялись. А многих молодых скоротеч-ная чахотка уносила — венца не успевали надеть.

И задумался я: если отсутствие труда не влияет на продолжитель-ность жизни, то откуда Сеченов взял пресловутые 8 часов? Я занялся чтением Максима Горького «Беседы о ремесле»: «Решающее, культурно-историческое значение труда я тоже понял довольно рано, как только по-чувствовал вкус к работе, — почувствовал, что пилить дерево, копать землю, печь хлебы можно с таким же наслаждением, как песни петь». Да прав классик, тысячу раз прав! Вот где собака зарыта! И как тут не вспомнить еще одного ныне опального классика (Фридриха Энгельса), ко-торый утверждал: «Собирать цветы для продажи — работа; взбираться на высокую гору ради удовольствия — отдых». Вот теперь мы с вами и разо-брались.
    
    ЖАЛОБА СЧАСТЬЯ
Руки болять! Ноги болять!
Клевер скосили. Жито поспело.
Жито собрали. Сад убирать.
Глянешь, а греча уже покраснела.
Гречу убрали. Лен колотить.
Лен посушили. Сено возить.
Сено сметали. Бульбу копать.
Бульбу вскопали. Хряка смолить.
Клюкву мочить. ДрОвы пилить.
Ульи снимать. Сад утеплять.
Руки болять! Ноги болять!
Игорь Шкляревский
      
ВЫХОДЯТ ДЕТИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ
По пути к метро захватил сумку с мусором, благо наши «сталинские» дома мусоросборниками не обременены.  Подхожу к  контейнеру, а в нем трое бомжей выискивают необходимое для продолжения жизни. О лицах луч-ше не говорить, да и одежонка та еще, но сразу пришло на память, как сам господин писатель во время оно находился не в лучшем положении. Зажал в руке десятку, ищу повода отдать без унижения. А как отдать? Они на нас, как и мы на них, внимания не обращаем: словно живут на планете две расы, но в контакт не вступают. Потоптался я на грязной контейнерной площадке и побрел в нужную сторону. Иду и с Господом раз-говариваю: «Господи, Ты же знаешь, я безкорыстно хотел помочь бездом-ным людям, но ничего не получилось. На добрые дела мы всегда отговорку найдем».

Глаз налитой на скомканном лице,
Разбухшем, словно в луже сигарета…
Стоит пальто у церкви на крыльце
И что-то шепчет Богу – с того света.

Он тоже был когда-то человек…
Имел свой дом и спал под одеялом.
И девушка, не поднимая век,
Его когда-то в губы целовала.

Теперь он бомж. И даже теплых слез
Нет для него в измученном народе.
Не подают. И лишь смердящий пес
К нему без отвращения подходит.
Сергей Соколкин

И в тот же день пришел в редакцию испитой бомж из Эстонии с просьбой помочь вернуться домой — в трехкомнатную квартиру с мамой и ванной. Для консульства нужна фотография. Зная по опыту, насколько тя-жело опустившемуся человеку пройти мимо винной лавки, я отправил с ним нашего сотрудника. Через несколько дней Павел показал выправленные для переезда через границу документы. Денег на автобус мы ему дали.

Иногда я вспоминаю этого человека из Нарвы и мучаюсь: вырвался он из тины пьянства на родной земле или все так же продолжает с отвраще-нием потреблять «фунфырики», но с эстонским названием? Совершил же для тебя Господь чудо: не оставил без внимания даже такую, на мой взгляд, ничтожную просьбу помочь опустившемуся человеку. Ты уж там держись, Савл, чтобы стать новым Павлом. Крепко помни — ты Богу слово давал! Он подождет, подождет и спросит…

†«Пьянство — утрата рассудка, истощение силы, безвременная ста-рость, кратковременная смерть». Св.Василий Великий †379
 
       БОМЖИ
В часы невольного безделья
я различаю голоса:
выходят дети подземелья
и прячут скорбные глаза.

Я вижу спины на рассвете,
я слышу брань по вечерам:
то брошенные нами дети —
двадцатого столетья срам.

Они смирились с этой долей.
Они бродяжат среди нас
как сгусток безысходной боли,
как вопиющий в поле глас.

Мы исподволь следим за ними, —
они везде, куда ни глянь, —
и в общем хаосе и дыме
меж нами призрачная грань.
Николай Астафьев, СПб

А недавно я наблюдал сцену, удивительно точно описанную в стихо-творении сызранского поэта. Детали немного разнятся, но суть передана правдиво: бомж и бездомная собака дрались за выброшенную еду. Никогда бы не поверил, если бы не довелось быть прохожим…

                СОБАКА И БОМЖ
      Встретились у мусорного бака, проклиная свой голодный век, ста-рая бездомная собака и – бездомный тоже – человек. У обоих в животах урчало, а в бачке – съедобные куски. И тогда собака зарычала, обнажая желтые клыки. Царь природы доказал, однако, что уже совсем не одичал: встал на четвереньки возле бака и страшней собаки зарычал. От него ша-рахнулась собака. Человек встал на ноги опять. Содержимым мусорного бака стал свой дикий голод утолять. Олег Портнягин

И еще случай всплывает в памяти. Холодным декабрьским днем я воз-вращался после выступления из Дома Радио на Итальянской. Мороз был градусов 15, не меньше, и люди кутались в свои натуральные и искусст-венные шубы. На бульварной скамейке лежал человек, а две работницы   спецмашины с помощью длинного распылителя обрызгивали лежащего – унич-тожали насекомых. Я спросил милиционера, что случилось. «Да бомж ноче-вал на скамейке и замерз», - ответил страж. – «Сейчас труп обработают  и увезут». Я посмотрел на замерзшего; пальто с помойки согреть его не могло, а на ногах даже носков не было. Но, хотя уже вечерело, непод-вижная, скрюченная от холода фигура человека явно говорила: «Ну вот я и отстрадал. Я больше никого и ничего не боюсь – ни холода, ни мили-ции, ни самой смерти». «Скажите, вы не знаете его имени? – опять обра-тился я к представителю власти. Милиционер заглянул в бумажку и отве-тил: «Николаем звали, 28 лет». «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Николая и прости ему все прегрешения вольные и невольные…» - про себя прочитал я и, не удержавшись, последний раз взглянул на по-койника. Лицо его выражало покой и освобождение. Я перекрестил его и побрел к метро, которое доставит меня в тепло родного дома, чтобы за-снуть в кровати с ортопедическим матрасом для пущего удобства…

ЗАМЕРЗАЮЩИЙ БОМЖ
Где я кружился?
Куда я бежал?
Вот я сложился,
как в маме лежал.

В черную стужу
Богу шепчу:
«Больше наружу
я не хочу.

Мучить негоже
на рубеже,
Господи Боже,
вот я уже».
Виктор Гофман
 
  А ТУТ – НИ БРОНЗЫ, НИ ГРАНИТА
5 июня, полудождь-полуявь, +15 тепла. Давно собирались посетить отеческие гробы, ибо чем ближе место, тем реже ходишь. До маминой мо-гилы от дома 2203 метра хорошей асфальтированной дороги, а не был не-сколько месяцев — вода на земле и суета в делах, но главное — не при-ходило приуроченное к свиданию настроение: родных с плохими мыслями лучше не посещать…
 
Кладбище залито по колено, ноги вязнут в болоте. Почему теперь стали хоронить в бросовых, низинных землях, ума не приложу. Впрочем, большого ума и не надо: земля стоит денег, частное строительство охва-тило город, и местам упокоения выделяют все худшие земли. Кладбище, родительская земля,  еще называли, — по В.И.Далю —, погребалище, кла-довище, гробище, вогробище, вогробница, погост, могильник, жальник, боже-нивка, усыпалище, упокоище, покутье… Когда в январе маму хорони-ли, могильщик порывался не пустить меня присмотреть, как копают моги-лу, но я прорвался. Яма была почти готова и наполовину заполнена нев-ской ледяной водой. Рабочие забрасывали воду еловыми ветками. Так и опустили маму в ее последнюю ледяную купель…

Далека теперь ты, недоступна,
Хоть и рядом кровные черты.
Даже звезды, что проступят крупно,
Ближе мне покажутся, чем ты.

Снег кругом — как скатерть на столе.
Свежей раною дымится яма.
Вот конец твоей дороги, мама,
Твой закат вполнеба на земле.
Петр Кобраков

…Я-то был готов к холодной ножной ванне, а о жене не подумал, но и она мужественно измерила туфельками все попутные межмогильные лужи.

Здравствуй, мама! Вижу, вижу, лежат две свежие гвоздички — стар-ший сын Эдуард на днях посещал тебя; прибрано вокруг и скромные искус-ственные цветочки в уголке пристроены — племянница твоя двоюродная до-бралась, а сегодня вот и мы с женой. Есть новости и на кладбище — сва-лило дерево, бросавшего тень на твой цветник; оттого и выращивали мы у тебя только искусственные цветы, да и те плохо росли. Правда, на дере-ве была кормушка для птиц приделана, теперь крупу вокруг могилки раз-бросал – пусть так полакомятся.

В пяти метрах могила папы, Григория Ивановича Ракова (1915—1981), бабушки Анны Федосеевны (1889—1974) и дедушки Ивана Ивановича Раковых (1883—1957) и дяди Евгения Ивановича Ракова (1915—1990).

Говорили мне, что в прошлом веке
Невзначай на кладбище забрел
Некий старец, математик некий,
Взглядом камни скорбные обвел
И сказал: «Кощунствовать не буду,
Но берет меня, простите, зло —
 Почему из меньшего повсюду
Вычитают большее число?
Что за несуразица такая?
Или впрямь с вершины внеземной
Кажется кому-то жизнь людская
Отрицательной величиной?
Нонсенс! Глупость! Не приемлю!»
Полыхнул огнем из-под бровей
И пошел домой, стуча о землю
Палочкой профессорской своей.
Был он чудаком, как говорится,
Но и мы, пожалуй, чудаки,
Ведь и нам не хочется смириться,
Логике железной вопреки!
Илья Фоняков, р.1935, СПб

Здесь тоже алеют гвоздички брата. Зажгли свечи, прочитали молит-ву. А вокруг птицы поют – не нарадуются жизни; дождь — это только для теплолюбивых людей помеха; ярко-зеленые папоротники тянутся в невзрач-ное небо, голубеют ласковые незабудочки, бархатистые маргариточки на-поминают балерин в пачках. Не пережить тебя, жизнь, пока Господь не скажет Свое слово!  Мигом смело у меня покаянное настроение, принятое на кладбище, и я громко крикнул про себя: «Живи — ж-и-и-и-з-н-ь!!! Я люблю ж-и-и-и-ть!» И стало мне так хорошо среди сродников, что я, в общем-то, неулыбчивый, даже суровый человек, широко улыбнулся им, и мама мне улыбнулась на фотографии…

Фиолетовой фиалки
с бугорка кричащий глаз.
Грязный кузов катафалка
да пяток озябших нас.

И кресты, кресты да камень,
серый камень да кресты…
А над нами, дураками,
где-то там, в пространстве — Ты.

В небе тусклом и стоячем
кто там сладкий воздух пьет?
Пригляделся: птичка плачет.
А прислушался: поет!
Глеб Горбовский, СПб

В раньших (не исправлять!) «былинках» я делился в вами, читатель, своими скудными орнитологическими наблюдениями про мирное соседство с двумя воро’нами (вид Corvus Cornix) — Карлом и Кларой. Степень их до-верия ко мне определялась поеданием крошек, которые я постоянно перед работой рассыпал под «их» деревом, ласково приговаривая: «Ешь, Карлу-ша, ешь, Клара, булка свежая, себе в убыток вас откармливаю». Но Карл и не отстающая от него ни на шаг Клара терпеливо ждут, пока я не уда-люсь на достаточно безопасное расстояние.

Покормите птиц зимой,
Пусть со всех концов
К вам слетятся, как домой,
Стайки на крыльцо.
Александр Яшин †1968

Из моего окна просматривались только две «их» липы, а гнездо во-роны устроили на тополе как раз напротив окна в комнате жены.

Дело было в конце зимы; видимо, супруги решились обзавестись по-томством. Карл строил гнездо основательно — не всякая ветка годилась для вороньей крепости, а Клара лишь хлопотала рядом, делая вид, что и от нее есть женская польза. Но Карл этого не замечал; работа захватила его целиком. А ну попробуйте в развилке дерева на высоте 25 метров из разносортного материала построить метровое гнездо вразлет и высотой до 70 сантиметров! Да постройте так, чтобы никакой ураган не смог сбро-сить вниз воронье гнездо даже через несколько лет? И впрямь, вскоре Клара прочно уселась на мягкую подстилку днища, и весь март мы с женой снизу могли рассмотреть только высовывающийся из гнезда Кларин расто-пыренный хвост. Потом я вычитал, что именно весной самка откладывает голубовато-зеленые с серовато-бурыми крапинками яйца, от 3 до 6 штук. Эта пора добавила Карлу забот: то он неустанно подстраивает гнездо, то в безконечном круговороте кормит неподвижную супругу — в кладке должна сохраняться строго определенная температура, то стережет свой удел.

Наверное, не меньше месяца прошло, как уже в своем окне на родном дереве я узрел молодого вороненка в окружении радостных родителей. Первое время Сэр — как-то сама приклеилась к нему эта кличка — все больше сидел, трусливо перепрыгивая на ближайшую ветку, а родители все реже опекали свое единственное чадо. Мы никогда не узнаем драмы, поче-му из целой кладки яиц появился на свет только этот породистый джент-льмен. «Доброе утро, Сэр! Рад видеть вас в добром здравии», — привет-ствовал я его. ”Good morning, sir-r-r! Fine weather, isn’t it?” («Доб-рое утро, с-э-э-р! Прекрасная погода, не так ли?») — отвечал он с бле-стящим оксфордским акцентом и отворачивался, давая понять, что разго-вор подошел к концу.

Вас не удивляет английский язык птицы? Разумным было бы предполо-жить, что Сэр является потомком знаменитых воронов, уже 900 охраняющих лондонский замок Тауэр на реке Темзе. На королевское довольствие за-числено семь воронов, и каждого из них можно различить по разноцветным полоскам на лапках. Молодых воронят выпускают только на замену старше-му поколению. Есть даже маленькое воронье кладбище. Лондонцы верят, что если вороны покинут Тауэр, столице придет конец. Надо будет при-смотреться к вороненку получше: а не сбежал ли наш Сэр с ответственной королевской службы?..
 
       ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ
Береги, Британия, черных воронов,
Как детей берегут от ворогов.
От напасти и разорения —
Береги их черное оперение.

Чтобы падалью не промышляли,
Как солдат, в полки зачисляй их.

Выдавай им на пропитание
По два шиллинга в день, Британия.

Пусть по Тауэру пошагивают,
Пусть от сытости их пошатывает,
Пусть лоснятся их крылья синие.
Пока живы они, ты будешь сильною.

Неужели в это предание
Кто-то верит всерьез, Британия?

Ворон ворону тайны свои не выклекнет.
Ворон ворону глаз не выклюет.
Надежда Полякова, СПб

Нет, человек не может понять, что такое свобода! Из нарытых им многорядных каменных нор каждый день он отправляется в точно такие же, где что-то «делает», и вечером возвращается назад — в свою многокамер-ную нору, где плохой воздух, шум и почти нет солнца. Места в норе ма-ло, но и оно заставлено совершенно ненужными коту предметами, на кото-рых человек должен спать, есть, рассматривать движущиеся картинки или поливать себя горячей водой. Человек смотрит наружу сквозь прозрачные отверстия в норах и подогревает воздух в своем каменном мешке.

Кроме еды, которую не надо добывать охотой, тепло в квартире, по-жалуй, единственное, что нравится уже испорченному человеческой циви-лизацией коту. Размять затекшие от безпрестанного лежания члены совер-шенно негде — приходится потягиваться. Но он удобно устроился на теп-лом ящике орущего телевизора и преспокойно спит свои положенные 18 ча-сов в сутки (с перерывом на три-четыре обеда).

Свобода котами обретается неожиданно: Малыша с Мартюней засовыва-ют в вонючую железную коробку на колесах и везут прочь от скопления многоэтажных человеческих нор.

Мы приезжаем на дачу. Что случилось с котами? Прямо на глазах они превращаются в хищников: изогнутая спина готова к прыжку, глаза горят, уши напряженно разворачиваются в сторону малейшего шума. Они мягко пе-реставляют лапы, мягкие подушечки скрадывают их осторожные охотничьи шаги; вдруг замирают и могут неподвижно простоять в неудобной позе и минуту, и целый час — пока отточенные коготки не схватят добычу.

Берегись, живность помеченного ими участка! Опасное время насту-пило и для лягушек, и ящериц, и мышек, и кротов, и птичек, и вообще всего, что движется и слабее этих вырвавшихся на свободу зверей. Одна-жды Малыш на лету схватил низко пролетавшую птаху и гордо положил без-дыханное тельце на самом видном месте посреди кухни. Другой раз мне повезло спасти от его острых зубов ящерку, оставшуюся без хвоста, но живой. Не счислить, сколько зверьков погибло в неравной борьбе с лени-вым на вид врагом. И лишь однажды я видел, как позорно бежал от уко-ловшего его ежа гроза местных зверей кот Малыш Мартюньевич Безпород-ный-Ладожский, 1980 года рождения. И долго потом он тряс болящей ла-пой, недобро поглядывая почему-то в мою сторону. Итогов его ночной охоты мы не знаем совсем. Вся округа спешно пряталась при известии о начале сафари. Прятались все, кроме огромного рыжего соседского кота Васяни, который сам с удовольствием гонял Малыша по всем огородам де-ревни. Потом трусливый Малыш отыгрывался за свой позор на других.
 
Граждане отдыхающие! Если в деревне Коккорево на Ладожском озере вам случится увидеть зверя по кличке Малыш (фотография прилагается), знайте — это опасный преступник!  Особые приметы: кривой кончик хвоста и страсть к консервированым кальмарам, за неимением коих вы сможете ублажить его и горсткой сухого корма. В случае возврата хозяевам воз-награждение не гарантируется.

              КОШКА
В каждой кошке сидит неудавшийся лев.
И когда я ее по-домашнему кличу —
В это время, на задние лапы присев,
Лев в далекой саванне терзает добычу.

А у кошки в глазах желтоватый покой.
Что-то очень тягучее. Длинное-длинное.
Но погладь ее в сумерки голой рукой —
И ударит в тебя электричество львиное.

А когда она ловит голодную мышь,
Сколько раз в это время, наверное, думала,
Будто мышь — это буйвол, упавший в камыш,
А сама она — лев, убивающий буйвола.

И тогда она рвется вперед. Осмелев.
Закипают зрачки. Отступает пощада.
В каждой кошке сидит затаившийся лев.
Осторожнее с кошками! Не дразните. Не надо.
Сергей Островой род.1911

24 июля — день смерти мамы, четыре с половиной года, день моего возрождения. Я, кажется, писал в предыдущей книге о том, что просил батюшкиного благословения поставить маме красивый, дорогой, из черного гранита, с гравированной фотографией мамы — вместо этого, из дешевых, бетонного креста с надписью: СИРОТКИНА ВЕРА ГЕОРГИЕВНА ЗАЩИТНИЦА ЛЕ-НИНГРАДА 1915 – 2001. Правда, тогда и с деньгами были проблемы, да ме-сто пришлось покупать у местных кладбищенских «авторитетов». Помните, что мне ответил духовник? «Ты должен ей памятник поставить на земле нерукотворенный — Пушкин о нем и писал. За маму молишься, знаю, редко, но добрые дела в память ее делаешь, милостыню подаешь маленькую, а ви-на у нас с тобой перед мамами нашими неискупляемая. Слышишь, чадо?» «Слышу, батюшка дорогой, слышу…» А только все одно грызет неотступно: пока идешь по аллейке к маме, каких только творений скульптурных не насмотришься. А в каких только больницах не навещала меня, пьяницу безпросыпного, мама, только она и вытащила: «Ничего, сынок, ты у меня сильный…» А я все пил да гулял, да жен менял, да планы разные строил: любят пьяницы бахвалиться да себе жизнь придумывать. И только когда уж совсем невмоготу отрава, когда в глаза подступала ночь безрассветная и мысли уйти от всего одним махом — только тогда к маме. Отстирывала, откармливала, в Божеский вид приводила, но главное — духу не давала упасть: «Держись сынок, вон ты какой у меня умный и сильный…» А я пла-кал и жаловался на неудавшуюся свою жизнь. «Уеду я мама, куда подаль-ше, там все наладится», — утешался я. Но тогда мама твердо говорила: «Это в тебе водка плачет, сынок. От себя не убежишь. Прошу тебя, бе-рись за ум, годы твои уже к тридцати подступают».

О сердце, сбрось тяжелый камень!
Зачем напомнило опять,
Что не могу пойти я к маме
И не могу ее обнять.
Не пить чаи с ее вареньем,
И не спросить, как дальше жить,
И голову ей на колени
Уж никогда не положить,
Не вспомнить с нею, как блокада
Купала улицы в золе.
За оборону Ленинграда
Ее медаль в моем столе.
Да, лишь теперь я только понял,
Какая оборвалась нить.
Ничто уж мать мою не тронет,
Ничем ее не воскресить.
Над ней береза в изголовье
Уже кудрява и стройна,
Но до сих пор ее любовью
Вся жизнь моя озарена.
Виктор Крутецкий
 
А еще, наконец, Господь жену послал настоящую, даже имя соответ-ствовало — Валерия (Калерия) в переводе с латинского — «крепкая». Так и сошлось все — мама, мое желание бросить пить и любящая жена. Они и вытащили меня на свет Божий почти через двадцать лет. А те, с кем я годами время проводил, давно уже по могилкам рассеяны. Поминает ли кто их? Вряд ли: пьющему имена ни к чему, там только одно на потребу. Ты уж не серчай на них, Господи, — не каждый способен на Твоей земле ус-тоять. Хорошие и там есть. Стоял я у низенькой маминой оградки и ду-мал… Хорошо тут думается, на тихом Серафимовском… Прав, конечно, прав батюшка: с гранитными камнями на могилах усопшим от тяжести такой еще тяжче душе делается; не нравится крест бетонный — поставь дубовый рез-ной, только крестом на могиле не спасешь, сколько уж раз говорю чадам!

А тут ни бронзы, ни гранита —
Бугор земли да крест простой.
Она, ничем не знаменита,
Спит под цементною плитой.

А ради нас она, бывало,
Вставала поутру, чуть свет.
Кормила нас и одевала,
Тепло и хлеб свой отдавала
В годины горестей и бед.

Да, ей со мной была морока:
Я пил и летом, и зимой.
И ни намека, ни упрека.
Ни Боже мой…
Ах, Боже мой!..

И если стынет, обитая
Под сенью ветхого креста,
Душа, такая золотая,
Какой же быть должна плита?..

А тут — ни бронзы, ни гранита —
Цемент, невзрачный и немой.
Она ничем не знаменита.
Ни Боже мой…
Ах, Боже мой!..
Николай Старшинов, род.1924

Не считайте меня ретроградом занудливым, радетелем колбасы за два двадцать и трамвайного билета за 3 копейки. Сейчас об этом времени принято писать плохо, или презрительно. Советского Союза нет на гео-графических картах уже 15 лет, и давно должно бы уйти в прошлое разо-рвавшее сердце Беловежское соглашение. Нет на карте великой державы в одну шестую часть света, которую боялись и уважали все страны мира. Конечно, много было лжи, благоглупости и показухи в «стране победивше-го социализма»: зачем-то резали домашних кур, с глупым упрямством сея-ли кукурузу, часами просиживали на разных собраниях, судорожно «боро-лись за мир», завалив страну ракетами; гордились метро, балетом, икрой и космическими достижениями; было слишком много «нельзя» и еще меньше «можно». Наверное, многое было не так, как было надо. Но простой люд переехал из вонючих бараков в голубые «хрущевки», дети отдыхали летом на море, не хватало от обилия детворы детских садов, кинофильмы за-ставляли плакать, в очередях можно было купить мебель, «москвич», без-платно получить дачный участок. Если заболел, лечили — не в Свердлов-ке, конечно, однако своя заводская поликлиника была обезпечена и хоро-шими врачами, и оборудованием нормально. На «Светлане», к слову, в собственном бассейне купались.

Кто спорит, опостылевшие лозунги «Народ и партия едины!» «Партия — наш рулевой!», «Экономика должна быть… («экономной!» народ не дого-варивал), «Догоним и перегоним Америку!», «Мы будем жить при коммуниз-ме, товарищи!», безчисленные портреты всевидящего Ленина и других, не-весть откуда взявшихся «вождей», глуповская цензура раздражала, давала повод к смешным анекдотам и негромким, но яростным разговорам на кухне «о внутренней и внешней политике в СССР». Все это было и все это чис-тая правда. Но было и другое — гордость за свою великую державу (даже без «самого лучшего в мире метро, балета» и полета Гагарина), за ту чистоту отношений между людьми, которую нынче днем с огнем не сыщещь, за готовность помочь попавшему в беду, за «три рубля до получки», за то, что двери квартиры открывали без страха, за ордена рабочим, за ве-сомость слова «совесть» и «честь», за нашу непобедимую Армию, даже за то, что по телевизору было невозможно узнать о достоинствах женских прокладок, а секундный банный эпизод с женскими спинами в народном фильме «А зори здесь тихие…» вызывал у некоторых несознательных мужчин желание посмотреть фильм еще раз… Я больше не хочу слышать плохое про мою страну, которая меня вырастила, научила работать и дала высшее об-разование в лучшем Университете мира, и опять к слову, безплатно; я больше не хочу жить в мире женской и мужской обнаженщины, трехсмыслен-ных березовских, банкоматов, политкорректности, дисконтных карт, брэн-дов, перфоманса, надувных сексуальных кукол и открытого разворовывания богатств моей страдающей Родины.

…Среди множества мелодий на своем мобильнике я выбрал «Гимн Со-ветского Союза». Когда раздаются его первые торжественные звуки, серд-це мое наполняется давно забытым чувством великой гордости. Жаль толь-ко, что мой Гимн звучит всего несколько секунд…

ГИМН СОВЕТСКОГО СОЮЗА
В электричке полусонной
Под колесный стук и звон
Мужичок один веселый
Развернул аккордеон.

И, конечно, не без фальши,
Но во весь душевный жар
Зазвучали вальсы, марши —
Давних дней репертуар.

Пальцы бегали послушно,
Он играл, играл, играл…
Кто-то спал, а кто-то слушал,
Кто-то слушал и дремал.

И, мгновенно всеми узнан,
Вдруг из Леты возвращен,
Гимн Советского Союза
Загремел на весь вагон.

Загремел, и даже поезд
Резко вздрогнул в этот миг.
И взглянули, как опомнясь,
Люди на себя самих.

И качал вагон скрипучий
Еле слышные сперва
Про великий и могучий
В громкой музыке слова.

Отзывалась сладкой болью
Та, утраченная быль,
Где страна была страною,
А народ — народом был.

Где рассвет вставал рассветней,
Был победным цвет знамен.
Тут взлетел аккорд последний,
И умолк аккордеон…

Мчались встречные составы,
Огоньки вдали зажглись.
По развалинам Державы
Поезд шел в иную жизнь.
Игорь Ляпин

 СКАЖИТЕ МНЕ ДОБРОЕ СЛОВО
Да откуда она свалилась, эта черная, грохочущая громами, вспыхи-вающая зигзагообразными молниями, не поддающаяся разуму и тормозящим чувствам — злость злющая? Все начиналось прекрасно, налаживалась пого-да, а мы собирали втайне от котов вещи на дачу. Завтра должны приехать строители новой долгожданной бани. Большинство живущих поймут измучен-ную вынужденным полосканием в замкнутом водном пространстве питерцев, которое словно в шутку называется мытьем в ванне. Не буду отбирать у классиков хлеб в их непревзойденных описаниях банного священнодейст-вия. Если слово звучит тут неуместно, готов заменить его подгляданным у В.И.Даля словом «баниться». Не зря говаривали в народе: «Баня — мать вторая».
ПОСЛЕ БАНИ
Вот-вот от пару вылетят оконца, вот-вот от жару вспыхнут волоса, того гляди иль каменка взорвется, иль крыша улетит под небеса. Но мы из пекла этого выходим, рубах не в состоянье застегнуть, немного очу-мевшие и вроде к тому же обалдевшие чуть-чуть. А дома бабы тешатся, проныры, им дело есть всегда и до всего: «Да все ли хорошенько-то про-мыли? Да в спешке не забыли ли чего?» Но вот и чай. Придя в себя не-много, мы на хозяек весело глядим: «Мол, чай-то чаем, но закон у Бога для всех по омовении един…» Встречаем молчаливую преграду. Пусть мало нас, но каждый – удалец. Тем более мы боремся за правду, и правда тор-жествует наконец. Сперва идут хозяйственные темы, но через час - мате-рые умы – любые философские проблемы, как семечки, расщелкиваем мы. Открыв, что восемь пятниц на неделе, и дома утвердив былую власть, мы плюхаемся в чистые постели и чувствуем, что баня удалась. Виктор Коро-таев.

И вдруг такое вкусное предвкушение от дачных забот, от разборки старой и начала строительства новой бани рухнуло, словно карточный до-мик. Рухнуло, как всегда, из-за ерунды:  куда-то запропастилась связка ключей от машины. Ладно, если бы потерялись единственные ключи, без которых с места не сдвинуться, — так нет, пропали ключи запасные, ре-шившие поиграть в прятки. Но на нашем семейном горизонте с мужской стороны уже появилась набирающая ярость туча. Вряд ли природа расточи-лась бы тратить такое огромное количество энергии по пустяковому пово-ду. Это вряд ли природа, но не человек! Откуда, из каких таинственных мутных глубин вдруг водопадом полилось раздражение, переходящее кулач-ное стремление в обидеть побольнее? Ключи? Какие там еще ключи? Да нет, это уже не ссора, это  вихрь, с желчью несущиийся от «обиженного» мужа привычкой к порядку; это ураган старых, давно забытых «грехов», колкого сора ошибок, ошибочек и вовсе недоразумений, сопровождающих любую долгую семейную жизнь! Куда подевалась любовь, в которой ты рас-пинался в праздничные или торжественные дни? В какую вазу поставить те разноцветные «цветы» иронии и сарказма, которыми ты одарил супругу? Даже яркий солнечный день за окном не в силах утишить разбушевавшееся море твоих накопившихся обид.

Все можно. Даже горе выжечь.
Ожог терпением зашить.
Когда придет желанье выжить,
И вслед за ним — желанье жить.
Поверь затертой поговорке,
Что все пройдет в конце концов.
Но не сдирай подсохшей корки
С незаживающих рубцов.
Надежда Полякова, СПб

Наконец усталый ураган помалу теряет силу. Потерянная жена пла-чет, в безсилии опустив уставшие от работы руки. И тебе вдруг стано-вится не по себе: твой сыр-бор, ты и поджег. «Так мы едем на дачу?» —  примирительно говоришь ты, уже способный к прощению. «А ключи?» — ти-хо, сквозь обиду спрашивает жена. — Без них же ты не можешь поехать!» «Ерунда! — уже весело отвечает муж, — или найдутся, или новые сделаем. Давай побыстрее собираться — как бы дождик дорогу не намочил…» У мужа прекрасное настроение — под стать чудесной летней погоде за июньским окном. На голубом небе, куда ни глянь, — ни тучки, ни облачка…
   
     ДОБРОЕ СЛОВО
Среди невезенья иного,
Среди невеселого дня
Скажите мне доброе слово,
И слово утешит меня.

Прошу я не хлеба, не крова.
Надежней и проще всего:
Скажите мне доброе слово,
И я оправдаю его.

Вспорхнет оно бабочкой алой,
Взметнется лучом впереди.
Не стоит и малости малой
Исторгнуть его из груди.

Счастливей, чем счастья подкова,
Дороже, чем горечь добра.
Спасибо за доброе слово.
Спасибо за слово добра.

На струнах унынья былого
Пускай зазвучит торжество!
Скажите мне доброе слово.
А я преумножу его.
Людмила Щипахина

ПСАЛОМ ДАВИДА 6
МОЛИТВА КАЮЩЕГОСЯ ГРЕШНИКА О ПОМИЛОВАНИИ
Господи! Не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоем на-казывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Гос-поди, ибо кости мои потрясены; и душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе? Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей. Ибо в смерти нет помятования о Тебе; во гробе кто будет славить Тебя? Утомлен я воздыханиями моими; каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою. Иссохло от печали око мое, об-ветшало от всех врагов моих.

Ты такое прощала,
Так умела любить,
Так легко забывала,
Что другим не забыть;

На такие лишенья
С отрешенностью шла,
С чисто русским терпеньем
Крест свой бабий несла;

Так душой понимала
Боль его и беду,
Что, конечно, бывала
И в раю, и в аду.

А ни вздохов, ни жалоб, —
Было б счастье в дому.
Даже смерть оправдала б
И простила б ему.

Только лжи не стерпела,
Лжи одной не снесла,
Оправдать не сумела
И понять не смогла.
Александр Яшин †1968

               ВЕЛИКАЯ НЕИЗВЕСТНАЯ…
Пусть роют щели хоть под воскресенье. В моих руках надежда на спасенье. Как я хотел вернуться в до-войны, предупредить, кого убить должны. Мне вон тому сказать необходимо: «Иди сюда, и смерть промчится мимо». Я знаю час, когда начнут войну, кто выживет, и кто умрет в пле-ну, и кто из нас окажется героем, и кто расстрелян будет перед строем. И сам я видел вражеских солдат, уже заполонивших Сталинград, и видел я, как русская пехота штурмует Брандербургские ворота. Что до врага, то все известно мне, как ни одной разведке на войне. Я говорю — не слушают, не слышат, несут цветы, субботним ветром дышат, уходят, про-пусков не выдают, в домашний возвращаются уют. И я уже не помню сам, откуда пришел сюда и что случилось чудо. Я все забыл. В окне еще свет-ло, и накрест не заклеено окно. Арсений Тарковский †1989

Когда началась вся эта куролесица перестройки, ошалевшие от сва-лившегося счастья свободы люди стали писать всяческие глупые и не очень предложения в самые высокие инстанции. Помню, один из патриотов — а с деньгами в стране тогда, как нас уверяли, было особенно туго — гласно предлагал выкопать многокилометровую трубу из цветного металла и продать заграницу. Вопрос на полном серьезе обсуждался в центральной прессе.

Будучи человеком активным, я тоже написал в солидное министерство мое предложение о создании памятника погибшим в Великую Отечественную войну. Идея (я не расстался с ней и по сей день) его проста до чрезвы-чайности. Только недавно мы услышали настоящую цифру потерь Советской Армии в величайшем сражении века. Цифра убитых потрясла меня — 27 мил-лионов советских людей было загублено фашистами.

Пшеничное зернышко — олицетворение жизни на Земле; только пшеница растет во всех странах мира; крохотное пшеничное зернышко, возрастая, приносит множество семян в едином колосе. Вот это незамысловатая мысль и легла в основу моего «проекта». Вскоре я получил на официальном бланке Банка Идей СССР письмо, в котором сообщалось, что идея А.Г.Ракова зарегистрирована в Банке за номером таким-то. Сейчас-то вам смешно, но тогда я ощутил за себя чувство наподобие гордости.

Моя идея была очень проста: по центру перепаханного взрывами сна-рядов, окопами, траками танков, среди разбросанной тут и там побитой техники, стреляных гильз, заваленных блиндажей, грязных бинтов, пуле-метов, винтовок, автоматов и всяческого другого военного мусора золо-тым кругом высится пшеничное поле, засеянное 27 миллионами зерен. На-верное, оно будет небольшим, это поле-памятник погибшим за Родину со-ветским солдатом, но это будет живая память о них. Можно дотронуться до склонившегося от спелости колоска, погладить его, помянуть погибше-го отца, брата, мать… ощутить живое тепло заложенной в зерне жизни.
 

Огромные монументы в честь Победы — Мать-Родина на Малаховом кур-гане, сливающиеся в единое пятно имена погибших в зале Славы на По-клонной горе, высокие стелы с венчающими их пятиконечными звездами,  почему-то устремленные в небо, могилы Неизвестного Солдата не дают че-ловеку ни малейшего представления о том, сколько же людей мы потеряли за страшную годы фашистского нашествия. Тонны монументального бетона нависают и давят своей гигантской массой, вызывая желание поскорее уб-раться. Историки выяснили, что с Куликова поля вернулся живым каждый десятый ратник, а дружины было немногим больше 10 тысяч. Сколько вер-нулось домой в 45-м? А сколько умерло от ран после окончания войны?

И если вы думаете, что потери были восполнены, вы глубоко ошибае-тесь: сегодняшнее положение страны есть отзвук Великой войны, которую мы, выиграв на поле брани, с позором проиграли в борьбе за мир.

Я сознаю всю наивность моего «проекта»; да и память человеческая недолговечна. Но: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин.12, 24-25).

22 июня 1941 года — память Всех Святых; восход 4.43,заход 22.20; долгота дня 17.37. Не танцуйте сегодня, не пойте, в предвечерний за-думчивый час молчаливо у окон постойте, вспомяните погибших за вас. Вадим Шефнер.
   
   НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
О, Родина! Как это странно,
Что в Александровском саду
Его могила безымянна
И — у народа на виду.

Из Александровского сада
Он выползает на твой свет.
Как хвост победного парада,
Влачит он свой кровавый след.

Во глубине тысячелетий
Владимир-Солнышко встает,
И знаменосец твой последний
По Красной площади ползет.

В его лице полно туману,
А под локтями синий дым.
Заткнул свою сквозную рану
Он бывшим знаменем твоим.

Его слова подобны бреду
И осыпают прах земной:
«За мной враги идут по следу,
Они убьют тебя со мной.

О, Родина! С какой тоскою
Кричит поруганная честь!
Добей меня своей рукою.
Я криком выдаю: ты здесь.

Немилосердное решенье
Прими за совесть и за страх.
У Божьей Матери прощенье
Я отмолю на небесах…»

Судьба на подвиг не готова.
Слова уходят в пустоту.
И возвращается он снова
Под безымянную плиту.
Юрий Кузнецов †2003

Сын-то твой – от какого, молви, солдата? Старшины? Или политрука? Постояльцы твои, кашей жирною из концентрата угощая тебя, норовили ог-ладить бока. Постояльцы твои были рады картошке в мундирах, из сеней принесенной капусте со льдом… На штанах и шинелях еще ни подпалин, ни дырок – вся война впереди, наступления первый подъем… Постояльцы пор-тянки на печке сушили, в ряд ложились на белом полу; засыпая, соленые шутки шутили, до костей разомлев по теплу… В свете лампы потушенной лица уснувшие смутны, чей-то храп, бормотанье – неведомо чье… Кто из них из твоей комнатухи под утро – половицей не скрипнуть бы – крался на место свое? На рассвете ждала их дорога прямая под еще не знакомый им огненный вал… Кто из них дольше всех строй походный ломая, рукави-цею теплою в небе махал и махал?.. А когда твой живот округлился под юбкой льняною, а когда в нем забилось, откликнулось болью в спине, ты к соседке пошла: «Мил моя, не качай головою! Загляни ввечеру – помощь сделаешь мне. Не качай головой, не кори… Получилась калина-малина: не вдова, не невеста – ничейная, вышло, жена… Приходи ввечеру – собираюсь родить ноне сына! Пригодится стране – мнится, долгая будет война…»
Леонид Агеев, СПб, ум.1992

Жалели-жалели бабоньки безусых солдатиков, нестройно бредущих на-встречу кровавой буче войны. Говорило им житьем наученное бабье серд-це, что хлебнут они лихушка досыта, и первый бой для многих станет и последним. Солдатики-то — школьники, только глаза на Божий свет распа-хивают наивные, так и крутят тонкими шеями. Бодрились они, конечно, друг друга подначивали, рассказывали свои похождения, но правдиво не получалось, но и обличителей не было. Форма сидела мешковато, винтовка била по ногам и обмотки растягивались по пыльной дороге.

— Эх, робята, небось, и девчонки поцеловать не успели или не гля-нулся пока никто — вон вам какое время развеселое для гулянок доста-лось… Вздыхала баба и утирала по привычке концом заношенного платка уголок глаза. Жалко ей мальчишек-несмышленышей — покалечат, а то и в яму братскую… На западе громыхало все громче.

А под вечер, когда стрелковый взвод угоманивался наконец от без-конечных армейских дел, подходила баба невзначай, будто воды снести, к худому очкарику с выпирающими из гимнастерки лопатками и говорила только ему слышное: «Слышь, очкастенький, ты приходи ночью, я дверь запирать не стану…» И удалялась с полными ведрами до хаты по бабьим делам: много их, дел-то еще дотемна зробить надо.

…Рано-рано, когда проснувшееся солнышко сладко потягивалось перед июньским рассветом, разбудила она солдатика, чем-то неуловимо похожего на ее старшего сына, и слабо толкнула в дверь: «Иди-иди, а то старшина твой шибко строгий, застукает…» И трижды мелко перекрестила худую спи-ну защитника Отечества, а другая рука все искала конец платка, чтобы по привычке вытереть утреннюю слезу.

Были женщины в войну —
Всех любили, всех жалели,
Кто в обмотках и в шинели.
Я такую знал одну.

Было общее у них:
Возвышали в ласках женских
Не каких-нибудь снабженцев,
Интендантов и штабных,

А солдатика того,
Молодого, что, быть может,
За Отчизну жизнь положит,
Не изведав ничего.

Но потом — койне конец.
Наступили перемены,
И они сошли со сцены,
И отнюдь не под венец.

Разумеется, тогда
Мы ничуть не ощущали
Благодарности, печали,
Сожаленья и стыда.
Константин Ваншенкин †2003

    НАЙДЕНЫШ
Пришел солдат домой с войны, глядит: в печи огонь горит, стол чистой скатертью накрыт, чрез край квашни текут блины, да нет хозяйки, нет жены! Он скинул вещевой мешок, взял для прикурки уголек. Под печ-кой, там, где темнота, глаза блеснули… Чьи? Кота? Мышиный шорох, тихий вздох… Нагнулся: девочка лет трех. «Ты что сидишь тут? Вылезай». Мол-чит, глядит во все глаза, пугливее зверенышка, светлей кудели волоса, на васильках – роса – слеза. «Как звать тебя?» «Аленушка». «А дочь ты чья?» Молчит… Ничья. Нашла маманька у ручья за дальнею полосонькой, под белою березонькой». «А мамка где?» - «Укрылась в рожь. Боится, что ты нас убьешь…» Солдат воткнул в хлеб острый нож, оперся кулаком о стол, кулак свинцом налит, тяжел. Молчит солдат, в окно глядит – туда, где тропка вьется вдаль. Найденыш рядом с ним сидит, над сердцем тере-бит медаль. Как быть? В тумане голова. Проходит час, проходит два. Солдат глядит в окно и ждет: придет жена иль не придет? Как тут пола-дишь, жди не жди… А девочка к его груди прижалась бледным личиком, де-шевым блеклым ситчиком…
Взглянул: у притолки жена стоит, потупившись, бледна… «Входи, же-на! Пеки блины. Вернулся целым муж с войны. Былое порастет быльем, как дальняя сторонушка. По-новому мы заживем, вот наша дочь – Аленушка!»
Михаил Зенкевич, ум.1969

Все выкрошила, все вывернула, все вытащила наружу война — и чув-ства, и волю, и характер. Перемешала война безпримерную смелость с трусостью до онемения, подвиг с предательством, жадность со щедростью. На войне каждый человек на виду — не убежишь, не спрячешься за спину. И незримую в мирное время великое милосердие. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.14,13). А злость на врага такая была, что в рукопашном буквально рвали его зубами. А кончался бой — вытирал солдат с финки красной травой загустевшую чужую кровь и, уже остывая и прикуривая самокрутку, устало говорил трясуще-муся пленному немцу: «Ну, что, получил, фриц, земельки русской?» И сплевывал рядом коричневую от махры тягучую слюну.

Отец Иоанн на мой вопрос, как оккупанты относились к русским, от-вечал немногословно: «Немцы в нашем поселке не зверствовали. Убили только счетовода — члена партии. Но я, слава Богу, ни смертей, ни ви-селиц не видел, Господь уберег». Хозяйка дома, который пыталась под-жечь Зоя Космодемьянская, норовила побольнее стукнуть партизанку. Еще в газете мы рассказывали о судьбе девочки Светы. «Я родилась на Дону через месяц после начала войны в большом хуторе, который переходил из рук в руки. Тот день я помню хорошо. Бабушка из остатков кукурузной муки напекла лепешек, но стоявшие в хате немцы их отобрали. Мне было три года, привлеченная запахом, я подошла к тому, который уписывал на-ши лепешки и уставилась немцу в рот. Он отвернулся. Когда я зашла с другой стороны, и ногой он пнул меня в голову. Случилось кровоизлияние в глаз, сгусток крови прирос, теперь — ядерная катаракта. Со временем стал слепнуть и левый глаз…» Сейчас бывшую девочку зовут Светланой Алексеевной Дегтяренко, она — председатель Общества слепых на Василь-евском острове. Хотите проверить мой рассказ, зайдите на 9 линию ВО, д.6, кв.25.

Бормотал, в санбате лежа,
обратясь лицом к стене, -
как тогда писалось, Боже,
не вернуть такого мне!
Было чище, было строже,
было ярче на войне…
Как тогда любилось, Боже,
не вернуть такого мне!
Много лет прошло, и все же
с чем сравню по глубине
эту боль и радость, Боже?
Не вернуть такого мне!
Семен Ботвинник, СПб, ум.2004

У войны, и вправду, не женское лицо, скорее нечеловечески страш-ный звериный оскал. Но получается, разная для всех война была, и нет одного понимания этой огромной беды для всех. И все равно — жалость оставалась жалостью, и доброта добротой, и суть человека — в сердце его: †«В том состоит чистота сердца, чтобы видя грешников или немощ-ных, иметь к ним сострадание и быть милосердным». Прп.Макарий Великий.
 
Газета уже давно бьется против устроения фашистских кладбищ на русской земле. Надо ли это России, пусть каждый решает сам…

«Человеческая цивилизация развивается сегодня по другому пути. Эта цивилизация исключает понятие жертвы, даже жертвы во имя Родины, этого понятия сейчас практически не существует. Высшей ценностью явля-ется человек, а умирать во имя государства, во имя некой общности лю-дей — «а почему?» Отсюда, например, совершенно разные понятия, допус-тим, предательства во время войны. Он с немцами сотрудничал, — «а по-чему бы и нет, это его свободный выбор, это его мнение». И такие ком-ментарии в отношении войны вы можете получить во множестве, когда оп-равдывается предательство «власовцев», когда оправдывается предатель-ство полицаев, когда говорится про «свободный выбор», про «влияние по-литических обстоятельств».
Председатель отдела внешних церковных связей Московского Патриар-хата митрополит Кирилл Смоленский и Калининградский.
   
      РУССКАЯ БАБКА
Утром фрицу на фронт уезжать,
И носки ему бабка вязала,
Ну совсем как немецкая мать,
И хорошее что-то сказала.

Неужели старуха права
И его принимает за сына?
Он-то знал, что старуха — вдова…
И сыны полегли до едина.

— На, возьми, — ее голос пропел, —
Скоро будут большие морозы! —
Взял носки, ей в глаза поглядел
И сдержал непонятные слезы.

Его ужас три года трепал.
Позабыл он большие морозы.
Только бабку порой вспоминал
И свои непонятные слезы.
   Юрий Кузнецов †2003
       
Мы, русские, и вправду со странной душой живем: если ненависть, то до крови под ногтями, но она исчезает при виде больного несчастного воен-нопленного, у которого и семья, и работа, и навыки почти, как у нас, русских, и тоска в глазах, и чувство вины… Отходчиво русское сердце…
       
                ПЛЕННЫЙ
Когда он играл на гармошке губной, взор угасший как будто в себя обратив, понимал или нет, - ведь немецкий мотив пахнет только что кон-чившейся войной? Но лилась над дворами «Лили Марлен», надувалась на-тужно худая щека… А в понурой фигуре сквозила тоска: невеселая штука - трехлетний плен. Побежденный, голодный, быть может, больной, он пришел к нам из лагеря под выходной, и никто выступленья его не пресек. Пода-вали в пилотку ему кто что мог: то картофель вареный, то хлеба кусок… Был не враг этот страждущий человек. Михаил Шаповалов.

    Сам я пленных немцев по малолетству не застал – их отпустили в 48-м, но тогда я вообще еще начинал познавать действительность. Наш Хоро-шевский тупик полностью отвечал своему названию: он упирался в распо-ложенные под прямым углом две строительные части, а за ними находился Центральный аэродром – бывшее Ходынское поле. Строители ходили в странной, мышиной форме и, кажется, без погон. Наслушавшись небылиц от старших пацанов, я думал было, что это и есть пленные, но скоро понял – наши: они много пили и тогда, свесившись с забора, спрашивали, есть ли у меня сестренка. Солдаты просили у меня мелочь якобы на конверты, и я, наивная душа, приносил им трудно накопленные копеечки. Строители восстанавливали столицу. А вся Хорошевка была с немецкой аккуратностью застроена двух- трех- и четырехэтажными домами: над ними проходила глиссада для посадки самолетов.

                ИСХОД
В одиночку, сотнями плененных на полях войны,
Привезли их в город отдаленный раненой страны.
Под прицелы взглядов ненавистных безутешных вдов,
Не опасных, все равно фашистов, все равно врагов.
Этих гансов, йоганнов и вилли битый батальон
Под охраной строем выводили за границы зон.
И мостили гулкую брусчатку мастерски они.
И валили лес в глухих распадках посреди тайги.
Но была их главная работа в шахте, под землей;
Поминая своего «майн готта», шли они в забой.
За рудой – для пуль – свинцовой, за судьбой своей,
И звучал гортанный говор в свете фонарей…

Шернер-лагерь – горестные годы светлых перемен:
За колючкой мирной жизни всходы. Здесь – военный плен.
Михаил Немцев

Очень жалею, что меня не было на свете, когда громадную колонну пленных во главе с генералами проводили по улицам Москвы, а сзади по-ливальные машины струями смывали с асфальта следы несостоявшихся за-хватчиков. Впрочем, если бы я родился раньше, еще неизвестно, писал бы я сейчас свои былинки…
   
В первые месяцы войны  в плен попало пять миллионов советских солдат, и цифра эта до сих пор ужасает меня. Как обращались с нашими, вы и са-ми знаете – Советский Союз не подписал Женевскую Конвенцию о защите жертв войны (она была подписана СССР только в 1949 году), поэтому рус-ских за людей фашисты не считали: коммунистов расстреливали сразу, других отправляли в концлагеря и медленно убивали голодом, болезнями, расстрелами за провинности. Было много попыток побега; кому-то везло добраться до своих…

Не павшим был я – без вести пропавшим. Нас под Мерефой немец при-щемил. В сыром бараке, известью пропахшем, арийских вшей три месяца кормил. А за бараком зеленело поле, прохладой и свободою маня… Среди живых не числился я боле, и в списках мертвых не было меня. Я был из тех – в пословице – иголок, что в стоге сена не сыскать и семерым. Еф-рейтор из Мангейма Отто Поллак был дьяволом-хранителем моим. Я раздру-жился с человечьей речью, собачий лай меня сопровождал. Лишь пятизнач-ный номер на предплечье мою неповторимость подтверждал. Как будто жизнь, что билась и гремела железом на двенадцати фронтах, меня уже в расчете не имела, как ржавый штуцер, брошенный в кустах. Как жаждал я окопной муки прежней! Как понял я, исхлестанный войной: нет ничего страшней и безнадежней безликости вот этой номерной. Бежав из плена, встретясь со своими, я возвратился из небытия. И первое, что я услы-шал: - Имя? Вновь человеком становился я. Виктор Кочетков, род. в 1923
   ВЫРИЦА: ЗДЕСЬ ТАК ОЩУЩАЕТСЯ ВЕЧНОСТЬ
Знаю, знаю прекрасно, как надоел я вам со своим неустоявшимся сном. Батюшка только руками разводит: «Ума, Саша, не приложу, почему ты не спишь». Кругом пройдя все лучшие клиники города, я понял, что никаких денег не хватит, чтобы исцелить безсонницу. Да и не безсонница она вовсе, а сон, только временами неглубокий, с просыпанием и глота-нием новой порции лекарств.

- Не спишь всю ночь опять… Мешаешь спать и мне…
- Мне нравится … не спать, - я говорю жене.
- Бумагою шуршишь… Во сне тревожно мне:
Я чувствую – не спишь. – Я тихо… Я в уме…
(… Иду – сквозь годы – вспять – по жизни, по стране…)
Мне нравится … не спать, - целую лоб жене.
Михаил Львов
 
А если безсонница, то духовные корни имеет. Однажды я не выдержал и написал старцу Ионе (Игнатенко) в одесский Свято-Успенский мужской монастырь, благо отец архимандрит меня запомнил по единственной встре-че и присланным вдогонку книгам.

О.Иона передал с оказией две бутылочки с иерусалимским маслом, а на словах — чтобы почаще ездил на могилку прп.Серафима Вырицкого и у него просил. Окормление старца Серафима получаю давно, близок мне наш святой и портрет его висит над самой головой. Однажды ночью он прихо-дил ко мне и мы проговорили до утра. В памяти от разговора осталось только обещание о.Серафима помогать газете. Но вот добраться до старца самому — проблема: машина есть, время имеется, нужда в помощи еще ка-кая, и тянет к старцу приложиться на могилку — а ехать не еду. Не еду и не еду. С уловкой дома ему молюсь, да не длинно, а «Отче Серафиме, помоги со сном!» — вся и молитва. Но старец-то не зря, видно, говорил, что тот, кто придет к нему на могилочку да что попросит, непременно получит. Мне говорят — приходи, раз нужда есть, а я говорю — погожу пока…

А еще знаете, что я заметил? Полезные мысли приходят или безсон-ной ночью, или в храме на службе, особенно после Причастия. Так, мо-жет, бросить эту глупую борьбу с тенью сна (я же все равно высыпаюсь) и сначала заставить, а потом и с радостью посещать мощи прп.Серафима. Он и наставит на путь истинный. А в Одессу старец Иона приезжать не благословил — только в Вырицу! А мой духовник о.Иоанн еще в Пюхтицу разрешил паломничать — вот и все пути-дороги к спасению. Эх, кто бы подтолкнул нерадивого!
(Фото мощей Старца под спудом)
       
            Тропарь, гл.4
Преподобному Серафиму Вырицкому Чудотворцу
Яко велика молитвенника за землю нашу и утешителя теплаго прите-кающих к тебе, ублажаем тя, вторый русский отче Серафиме, вся бо, яже в мире красная оставил еси, всем сердцем устремился еси к чертогам Сладчайшего Христа и в годину лютых гонений образ кротости и смирения всем был еси; не престай молитися за ны, да в терпении обрящем путь покаяния, и с тобою выну славим Пресвятую Троицу.

      ВЫРИЦКИЙ СТАРЕЦ
Так тихо и так благодатно!
Забудешь и скорбь, и печаль.
И Вырица — чудо подарит,
Открыв мира горнего даль.

Уйдут и забот безконечность,
И боль, и сомненья, и страх.
Здесь так ощущается Вечность,
Так плачется здесь о грехах.

Всегда зеленеющий холмик,
И крест деревянный, простой.
И каждый, кто с верой приходит,
Обрящет и свет, и покой.

А в храме — молитва живая,
Спокойно, тепло и легко.
Душа, о земном забывая,
Вздохнет и взлетит высоко.

И в эти минуты благие,
Сквозь слезы и ладана дым,
Поймешь: здесь вершит Литургию
Незримо отец Серафим.

Душа в умилении тает,
И молвишь, смахнув слезы с глаз:
«О дивный, о Вырицкий старец,
Моли, моли Бога о нас!»
Лариса Кудряшова, СПб

У СОБАК НЕ БЫВАЕТ ИСТОРИКОВ
Девчушка в красивом платьице бегала по деревенской улице и топала ножкой: «Мама, я гусениц убиваю!» Не пытайтесь объяснить ребенку, что насекомое тоже испытывает боль и тоже хочет жить, что у него есть свои детки. Расскажите дочке, какое чудо скоро произойдет с противной воло-сатой гусеницей — дети тонко понимают прекрасное.

Раздавливая ногой
Отвратительную, ползучую,
Жирную гусеницу,
Разве ты знаешь,
Какую бабочку
Раздавил?
Владимир Солоухин

           ОСА
Твой панцирь, желтый и блестящий,
булавкой я проткнул
и слушал плач твой восходящий,
прозрачнейший твой гул.

Тупыми ножницами жало
я защемил — и вот
отрезал… Как ты зажужжала,
как выгнула живот!

Теперь гуденье было густо.
и крылья поскорей
я отхватил, почти без хруста,
у самых их корней.

И обеззвученное тело
шесть вытянуло ног,
глазастой головой вертело…
И спичку я зажег, —

чтоб видеть, как вскипишь бурливо.
лишь пламя поднесу…
Так мучит отрок терпеливый
чудесную осу.
Владимир Набоков †1977
 Постарайтесь доступно и  интересно рассказать про жизнь насеко-мых, про то, например, как заботливо муравьи содержат ради молока на листьях стада древесной тли. Дети пытливы и жестоки одновременно, они чувствуют только свою боль и не понимают смерть. Расскажите им о дру-гих насекомых — муравьиных городах-государствах, о жуках, слизняках, о танце пчел, о сложнейшем устройстве глаза стрекозы, обо всех крохотных  жителях планеты, которые нас окружают.

Я вышел в полдень к паводку Печоры
и танец пчел увидел под горой.
Безмолвным танцем говорили пчелы,
куда лететь за пищей должен рой.
Евгений Винокуров р.1925

Есть прекрасные книжки, запомнившиеся с детства — Виталия Бианки, Николая Чарушина, Геннадия Снегирева, увлекательный роман латыша Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1936), о том, как дети, став крохотными, бродят по травяным джунглям, узнавая много но-вого о его обитателях-насекомых. Не оторвешься! Другие названия книг уже стерлись из памяти.

Еще сценка. Мальчик, увидевший множество мертвых дождевых червей на асфальте, горько заплакал, когда узнал от взрослых, что, когда дож-девая вода залила их подземные домики, им пришлось вылезти на поверх-ность и погибнуть.

Сынок, не раздави
жука и муравья
и не прерви
существованья крапчатой коровки,
чтоб чьим-нибудь движением неловким
не оборвалась так же жизнь твоя.
Сынок, шагай да выбирай тропинку,
не мни цветок и не ломай травинку
и резвость бега умеряй слегка.
чтоб обогнуть ползущего жука.
Елена Матусовская †1979

У ребенка от любви до ненависти один шаг: только что он увлеченно играл со щенком, а уже через минуту больно бьет его прутиком — «Уйди, противный!» В моем детстве метода родителей была проста и действенна: тем же прутиком да по шаловливой ручке или попке — не смей обижать ма-леньких! Не смей отрывать крылышки у мухи! Зачем ты мучаешь кузнечика? Для чего разрезал червя на две части? Взрослые! Не забывайте: вы в от-вете за тех, кого воспитали!

Забота о насекомых непременно перерастет у чада в любовь к ближ-ним: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.19,19). Дальше — по-маленьку учить уже любить всех. Но это уже ступенька к монашеству. Вот такая педагогика.

Пока в столовке жадно ест собачник,
к его фургону, развевая мрак,
в рубахе белой подкрадется мальчик,
сорвет засов! И выпустит собак.

Они рванутся в темноту на волю!
Пьянея, с ног спасителя собьют.
Вот, кувыркаясь, по ночному полю
они уже бегут, бегут, бегут.

Река блеснула. Им не надо брода.
Они плывут. И где-то за рекой
соединяет радостно свобода
крик человека и собачий вой.

Их колет рожь! Их радуют проклятья!
Под каждым стогом есть для них приют.
Но и во сне, обнявшись, словно братья,
они бегут, бегут, бегут, бегут…
Игорь Шкляревский 

А закончить эту «былинку» придется тоже стихотворением:

              ОСЕННИЙ ОТСТРЕЛ СОБАК
Каждый заработок благороден. Каждый приработок в дело годен.
Все ремесла равны под луной. Все профессии — кроме одной.
Среди тысяч в поселке живущих, среди пьющих, среди непьющих,
не берущих в рот ничего, — не находится ни одного. Председателю постсовета очень стыдно приказывать это, но вдали, километрах в шести, одного удалось найти. Вот он: всю систему пропорций я в подробностях рассмотрел! Негодяй, бездельник, пропойца, но согласен идти на от-стрел. А курортные псы веселые, вежливые безхозные псы, от сезонного жира тяжелые, у береговой полосы. Эти ласковые побирушки.
Доля их весьма велика — хоть по капле с каждой кружки, хоть по косточке с шашлыка. Кончилась страда поселковая. И пельменная, и пи-рожковая, и кафе «Весенние сны» заколочены до весны. У собак не бывает историков. В бывшем баре у бывших столиков скачут псы в свой последний день. Их уже накрывает тень человека с тульской винтовкой, и с мешком, и с бутылкой в мешке, и с улыбкой — такой жестокой, и с походкой такой — налегке. Борис Слуцкий † 1986

Расстроились? Возмутились? Всплакнули даже? Мне тоже очень жалко собак побитых. А вот и нет! Я специально поменял местами эпизоды, что-бы мы с вами пострадали-помучились. Как раз этих самых курортных псов и спас мальчишка в белой рубашке, выпустив их на волю. Псы уже пришли в себя, обсохли и валкой стаей бегут подальше от человека, который хо-тел их ни за что убить. А ведь, правда, на душе ладно стало? Ведь правда?..
ДЕРЕВНЯ ВЕШКИ СМОТРИТ ТЕЛЕВИЗОР
Я никогда не пойму, как люди говорят между собой по телефону; по-чему компьютер стирает все написанное без моего разрешения; куда ухо-дит любовь; почему мы говорим «время идет», хотя никто не видел его шагов; зачем человеку две ноздри; зачем называть улицу именем челове-ка, которого никто не знает; почему теорию относительности Эйнштейна могут понять все, кроме меня; где живет тот страус, который зарывает голову в песок; что такое электрический ток; почему мебель делают из прессованных опилок, а заборы из дерева; хотелось бы знать, не от ужа-са ли перед жизнью кричат маленькие дети; почему ворованные цветы не вянут дольше покупных; зачем присваивают награды посмертно; за что по-этам и писателям ставят памятники, а дворникам и продавцам нет, хотя пользы от вторых больше; зачем спортсмен на сцене поднимает железную штангу, вместо того, чтобы переносить полезный груз; если человек схо-дит с ума, кто от кого уходит и куда. И последнее, прутковское: где начало того конца, которым оканчивается начало?

Сомкни уста, не закрывая вежды,
Внимай душой, она имеет слух.
В компьютер или в сайт
не втиснуть воздух вешний,
И вне любых речей
Вселенский вещий дух.
Все истинное в нас
И в мире не крикливо,
Есть некий высший смысл
в молчании ночей,
Неслышим яблонь цвет,
И тихо зреет нива,
И не нужны слова
Для музыки очей.
Анатолий Краснов, СПб

Я безусловно верю, что «человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19,26), за одним исключением: что Господь отучит меня смотреть телевизор. Настолько сильна была эта привязка, что дома и на кухне стоит старенький, но исправный ящик. Справедливости ради, должен сказать, что программы переключаю с калейдоскопической скоростью, ибо по всем 18 каналам одна муть смывает другую…

Его бы, может, мысль возвысила!
Ему б сейчас труднейший тест!
… А он сидит у телевизора,
глазами детективчик ест.

… А он сидит, блестя подтяжками,
грамм уже принявши пятьсот,
глотками длинными и тяжкими
чаек из блюдечка сосет…

Его б душа была возвышенна!
… А он, подлец, жует блины,
и неподвижна его лысина,
и вдаль глаза устремлены…
Евгений Винокуров

Ну, смотрю, что где в мире случилось; теперь это, в основном, ко-го, где и в каком количестве убили разными способами — осознанно или по недосмотру. Батюшка благословил.

Перелом произошел во время двухмесячной «оранжевой революции» на Украине: я хотел знать и другие новости, а мне днем и ночью показывали киевский Майдан. И вдруг открылось очевидное: мне усиленно вбивают в мозг именно то, что кому-то надо, а я неволи не терплю. И я перестал смотреть эту японскую игрушку. Осталась, правда, по непонятной причине единственная любимая передача — «Медицинский детектив», но теперь, подкрепленный победой, уверен, что одолеть свой нездоровый интерес к проблемам преступности вполне в моих силах.

Я перестал читать газеты. —
я ненавижу телевизор, —
да что за наказанье это —
рассматривать все те же лица!..

Я им не верю. Я не верю
в торжественные обещанья,
когда почти за каждой дверью
таится призрак обнищанья.

Но дверь с опаской открывая,
мы все ж распахиваем руки.
и боль от сердца отрываем.
и ею делимся друг с другом.

Мы болью делимся по-братски,
как радостью — не научились!
И жизнь проходит по-дурацки.
Но как? — Но как это случилось?..
Николай Астафьев, СПб

Для одержимых телевизионной напастью настоятельно советую посту-пать так же, как бросать курить — одномоментно и навсегда. На первое время запаситесь леденцами: говорят, помогает. Появится масса свобод-ного времени; сначала вы не будете знать, как с ним справиться, а по-том обязательно появится интересное занятие. Я, например, бросив смот-реть телевизор, стал писать «былинки». Ха-ха-ха! — засмеетесь вы. — Тоже мне писатель!
 
Ну, про талант по скромности промолчу, зато до телевизора мне, как до лампочки. Молчи и темней своим огромным блестящим зраком, бес рогатый!
  У ТЕЛЕВИЗОРА
Смена событий, телес кутерьма,
плоские хохмочки комика!
Каждый по-своему сходит с ума,
Словно с горы или с холмика.

Гибкая ложь, поминальный елей,
рельсы из чистого золота…
Круглые сутки без «ешь» и «налей»
смотришь, не чувствуя голода.

«Что вы читаете?» Ширма — ответ:
«Пушкина! — выпалит весело.
Врет, прохиндей, а претензии нет.
(Если бы Пушкина, если бы…)

Вор за решеткой, а где словоблуд?
Демон с луженою глоткою?
Он — на экране, он все еще тут,
только теперь он с бородкою.

…Все это было и все это есть.
Что ж тебе нужно, неистовый?
— Правды желаю! И нощно, и днесь.
Правды. Для выхода к Истине.
Глеб Горбовский, СПб

Однако Патриарх Московский и всея Руси Алексий не приветствует идею отказа православных верующих от пользования интернетом, телевиде-нием и другими средствами коммуникации: «Совершенно очевидно, что ин-тернет, ТВ — это лишь технические средства, которые могут использо-ваться по-разному, — заявил он в интервью «Интерфаксу». «Всемирная паутина» давно стала «средством христианского благовестия». — Церковь крайне заинтересована в присутствии на телевидении, ибо такое присут-ствие дает возможность донести слово Христовой истины до каждого до-ма».


Святейший, безусловно, прав, но пока Христовой истины по телеви-дению не слышно — одни разговоры о создании православного канала, а православных сайтов всего несколько сот, у меня создалось собственное, отличное от мнения Первосвятителя, мнение, и я все же буду воздержи-ваться, по силам, и от разглядывания движущихся картинок в электронном ящике, и от виртуальных путешествий по необъятной паутине интернета: береженого Бог бережет…

В 1949 году ночью, 26 сентября по с.ст. Старца Лаврентия Черни-говского †1950 удостоил посещением Евангелист Иоанн Богослов. Они бе-седовали около семи часов. Вот что рассказывал Преподобный Лаврентий в присутствии архиепископа Симона, епископа Иакова и архимандрита Феофа-на: «Антихрист будет обучен всем сатанинским хитростям и будет давать знамения ложные. Его будет слышать и видеть весь мир одновременно.

Блажен и триблажен тот человек, который не пожелает и не будет видеть богомерзкого лица антихриста. Кто будет видеть и слышать его богохульную речь, его обещания всех земных благ, тот прельстится и пойдет ему навстречу с поклонением. И вместе с ним погибнет и будет гореть в вечном огне». Они же спросили Старца: «Как все сие будет?»

Святой Старец ответил со слезами: «На святом месте будет стоять мерзость запустения и показывать скверных обольстителей мира, и они будут обманывать людей, отступивших от Бога, и творить ложные чудеса. И после них явится антихрист и весь мир увидит его одноразово» Отцы спросили Святого: «Где на святом месте? В церкви? Преподобный ответил: «Не в церкви, а в каждом доме. В углу, где стоят и висят сейчас святые иконы, будут стоять обольстительные прилады для прельщения людей. Мно-гие скажут: «Нам нужно смотреть и слушать новости» Вот в новостях-то и явится антихрист». Об опасности ТВ вы можете прочитать и у старца Паи-сия Святогорца †1993

Деревня Вешки смотрит телевизор,
Крутой американский боевик.
Сбивает на экране грузовик
Сенатора. Гадает экспертиза.
И нет улик. Но есть звезда стриптиза.
И челюсти акулы. И тайник.
В гробу раджи. И призрак. Женский крик!
Убийца-робот прыгает с карниза.
И напрягает зрение и нюх
Рябой упырь. И рокер стриты рушит.
И за измену босс девицу душит
И прячет тело в ящик для подушек.
Деревня Вешки затаила дух.
Былин не помнит. Не поет частушек.
Андрей Попов
ДОБЫТЬ ВОЛЧАТ
Из этой трагедии мог бы получиться отличный рассказ, но я пишу «былинки», поэтому события описываю без прикрас, коротко.

Итак, труппа молодых циркачей — 40 человек — приезжает на гастро-ли в Индию. В цирке 25 животных — 13 собак, 7 кошек, 4 морских льва и медведь Мишка — самое забавное существо на свете. Он и родился в цир-ке, и ничего, кроме цирковой жизни, не видел. Я не буду описывать, как индийский антрепренер выжимал из артистов все за сущие гроши и как вскоре с кругленькой суммой сбежал в неизвестном направлении — это стало привычным делом.

Страшное случилось ночью — шатер цирка сгорел в считанные минуты. Артисты ночевали в дешевой гостинице и не пострадали, а животные, за-пертые в своих клетках, сгорели заживо. Только Мишке неведомо как уда-лось открыть раскалившуюся задвижку и прорваться сквозь огонь. На мед-веде дымилась шкура, и он с болезненным ревом дул на свои обожженные подушки лап. Мишка был напуган и голоден, сзади еще бушевал огонь. и он направился по ближайшей улочке к людям. Увидев ревущего медведя, жители вызвали полицию. Те разбираться не стали: выстрелами из писто-лета ручной медведь был убит наповал.

Сейчас утверждают, что это был поджог, выясняют, почему труппу обвели вокруг пальца. О животных больше никто не вспоминает. А ведь это не первый случай.

В Южной Корее циркачи еле успели выбраться из шапито, а уникаль-ные цирковые лошади погибли. Из Китая не вернулись роскошные белые тигры. А недавно в русском городе Муроме от безкормицы отвезли на ско-томогильник жирафа и медведей, а брошенных цирком львов и тигров выха-живал весь город.

Почему, спрашиваю я у власть предержащих, на любого животного есть цена в деньгах, но нет ответственности за сохранение его жизни? Животные приносят цирку баснословные деньги (В Индии — 100 000$ за представление), но дрессировщик ни за что не отвечает? Нужен Закон о защите животных — и срочно! Господь создал животных в помощь человеку, но Он же и сказал: «Блажен человек, иже и скоты милует» (Притч.12,10). Ибо тот, кто жалеет тварей Божиих, любит и человека. «Кто кошек любит, будет жену любить», — не зря говорит народ. А Мишку жалко…

СЛУЧАЙ НА КИНОСЪЕМКАХ
Шли съемки. Сотни телеграмм,
массовки, купля и продажа.
И заказали егерям
добыть волчат для антуража.
Добыть волчат, чтоб, веселясь
секунды три или четыре,
их обласкал угрюмый князь,
затравленный в своей твердыне.
Ушел надежный человек.
И вскоре на слиянье рек
далеких — Немана и Шчары —
орешник просквозили фары.
Он здесь! Зажглись глаза у волка,
негромко хлопнула двустволка.
На иглы легкий зверь упал.
И люди крикнули: «Попал…»
Зияла рана в тощем горле.
И слезы по облезлой морде
текли… Волчицу отогнали.
Где логово — шепнул душок.
Замкнули круг. И побросали
волчат двухмесячных в мешок.
Удачно, быстро съемки шли.
Волчат кормили и ласкали.
И всех заочно разобрали
и по-собачьи нарекли.
Но в реках воды просветлели,
поля тревожно опустели,
текла по листьям желтизна.
И сердобольная шпана
вдруг полюбила поговорку:
«Вовек не стать собакой волку!»
И в пору первых холодов,
когда трясло речную веху,
полусобак, полуволков,
уже привыкших к человеку,
поспешно выпустили в лес.
Наверно, он ласкаться лез
к тому охотнику, который
о съемках ничего не знал…
И долго зимние просторы
звук выстрела одолевал.
Игорь Шкляревский

Было в жизни — я много пил, травился табачищем, играл по мелочам в карты, нецензурными выражался словами, дрался, прогуливал работу, не увлекался футболом, часто ходил по грибы, мирился и ссорился, писал любовные письма стихом и прозой, в клочья разрывал фотографии, с на-слаждением играл в настольный теннис, но никогда не охотился. Впрочем, однажды отец в поле дал мне мелкокалиберную винтовку, и я пулял в вы-соко летящих по осени гусей, но они моего обстрела и не заметили.

Раненые зайцы кричат «ой-ой-ой!», как малые обиженные дети — тон-ко и жалостливо; не достреливают добычу охотники, а горло перерезают, чтобы дырок в шкуре поменьше и дробинок в мясе. Зайчонок умирает не сразу, он дрожит всем тельцем под беленькой шубкой, постанывает, свя-занные ноги дергаются слабее и слабее, а на глаза медленно наплывает укоризненная смертная пелена.

     ОХОТА
Охота кончается.
Меня затравили.
Борзая висит у меня на бедре.
Закинул я голову так, что рога уперлись
в лопатки.
Трублю.
Подрезают мне сухожилья.
В ухо тычут ружейным стволом.

Падает на бок, цепляясь рогами за мокрые прутья.
Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.
Черное, окостеневшее яблоко без отражений.
Ноги мне свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…
Арсений Тарковский

Да и охотиться люди стали подло, с обманом, без риска для жизни. Это уже не состязание, когда один на один с разбуженным медведем с рогати-ной – это уловки всякие: утки искусственные, свистульки подражатель-ные, да время человек для убийства птиц выбирает подлое – время корот-кой птичьей любви. Кто дал ему такое право – свинцом из двух стволов во влюбленное крохотное птичье седечко?..

Их коротким дуплетом сшибают на лед,
а черноватую рябь полыньи…
Но великое время любви настает –
безоглядной, предсмертной любви.
И над миром, распоротым наискосок
легкой дробью, внезапно возник,
заскользил, задыхаясь, невзрачный чирок
на подсадки тоскующий крик…

Дай мне, Господи, силы не смерть обмануть –
мои крылья в воде тяжелы –
дай мне силы, взлетев с полыньи, не взглянуть
на встающие сбоку стволы.
Константин Савельев

Не доверяйте, птицы, людям, скрывайтесь от людей в глуши… Вот мы патроны раздобудем, пойдем полями в камыши. Я только дуло в небо вски-ну, а с неба, словно серебро, к тебе, в подушки и перину, спешит гуси-ное перо. Вот я пришел. Захлопнул двери. Я чищу дуло на столе… Ты спишь на птичьем на доверье, на горьком крике о тепле… Алексей Корнеев

Пустеет страна людьми, и живности в лесах куда как меньше: тонна-ми (если по-охотничьи) зазря перевели дичь люди. Но если б ради про-корма ели — и толковать не о чем, нет, здесь главное азарт — «сильное возбуждение, задор, увлечение», — по Толковому словарю С.И.Ожегова.

Я НИКОГО НА СВЕТЕ НЕ УБИЛ
Так получилось. Даже мышь не тронул.
Ни из рогатки галку и ворону,
Ни петуха на суп не зарубил.

Так получилось. Не был на войне
И не успел к охоте пристраститься.
Жив тот солдат в германской стороне,
И живы те медведи, лоси, птицы
Которых я на мушку бы поймал.
Когда судьба решила бы иначе.
Уже и средний возраст миновал,
А счет убитых все еще не начат.

Я не толстовец, эта мысль смешна,
Меня стрелять учили, я пехота,
И, надо думать, новая война
Мне даст возможность сесть у пулемета.
Я покажу, что я стрелок, боец,
Прищурю глаз – и песенка допета.
Дуэлей нет… А то бы он, подлец,
От моего не спасся пистолета.

Но все же умереть бы, как и жил,
И сознавать, держа в большом секрете
Тот странный факт, что я на этом свете,
Да, никого я так и не убил.
Владимир Солоухин



НА ЛЕСОЗАГОТОВКАХ
В пьяный запах коры были брошены топоры, а над белыми пнями выво-роченными корнями все еще продолжал висеть испуганный вскрик: - Мед-ведь!.. Вышел он – широкий, высокий, не боящийся ничего, не в крови – в малиновом соке добродушная морда его. Вышел, словно из русской сказ-ки, словно в цирке – вышел смешить… Щурил он хитромудрые глазки, улы-бался он, может быть… Первой пулею удивленный, он осел – без рева, без слов… Три ружья, в сосок наведенные, грянули из шести стволов. Люди бледные, потом омытые, пуля к пуле – в упор почти – все вгоняли в тело убитое, в лапы, сложенные на груди. Лапы с листьями золотыми, наколо-тыми на когтях… Вечер. Люди в костровом дыме. Миски дышат у них в гор-стях. А наевшимся – неудобно им, неуютно сидят, молчат, что медведи в общем-то добрые… Да и кто ж во всем виноват…
Леонид Агеев, СПб, ум.1992
 
Несется зайчишка, прижав уши от страха, по полю прочь от загонщи-ков — пойди догони! Да разве сравняться косому в быстроте с пулей из пятизарядного охотничьего карабина с оптическим прицелом впридачу? Зайчонка у охотника из перекрестья  и на миллиметр не выходит. Тут другое — не двумя, одним выстрелом уложить, да в голову попасть, чтобы проявить умелость. А дома охотник сноровко вешает шкурку на пяльцы — вот вам и мех на шапку.

Коли доведется, не побрезгайте дотерпеть, как плачут подбитые зайцы — чтобы ружьецо ваше не застоялось без дела. Азарт и лентяя с печи поднимет: «Была бы охота — найдем доброхота». Теперь-то любителей зайчатинки приумножилось, да зайчишка пропал. А уж о медведях и разго-вора нет. Беда!

     СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ
Я выстрелил. — И вся земля
Вдруг визг собаки услыхала.
Она ползла ко мне скуля,
И след в траве тянулся алый.

Мне от вины своей не скрыться.
Как все случилось — не пойму!..
Из двух стволов я бил волчицу,
А угодил в свою Зурму.

Она легонько укусила
Меня за палец… —
Может быть, о чем-то жалуясь, просила
Иль боль хотела поделить.

Ах, будь ты проклята, охота,
И этот выстрел наугад!
Я все шептал ей: «Что ты, что ты…» —
Как будто был не виноват.

Зурма еще жива была,
Когда я нес ее в песчаник.
А рядом стыли два ствола,
Как стыла жизнь в глазах печальных.

Неосторожны мы подчас.
В азарте, в гневе ли, в обиде —
Бьем наугад, друзей не видя.
И боль потом находит нас.
Андрей Дементьев

Насобирал я в книгу случаи убийства животных, совершенных други-ми, а на душе непокойно что-то, хотя сам я никогда охотником не был. А душу тянет… Ах, вот оно что! Вспомнил! Дети для живности, пожалуй, опасней будут: кого охотник не тронет, мальчишка глазастый непременно заметит и намучает вволю.

Жили мы в Польше, учился я в классе седьмом, а школа наша была бывшим немецким штабом, и вокруг все обустроено по-немецки основатель-но. Был в саду и безпризорный заброшенный бетонный бассейн со сходящи-мися ко дну стенками. Я еще дафний там ловил для аквариумных рыбок.

И был у меня приятель, Сашка Дубов, владелец настоящего духового ружья. Кто нас надоумил ранней весной прийти к бассейну с ружьем, те-перь и не упомню. Но еще издали слышался на всю округу громкий и в чем-то слаженный лягушачий концерт. Видно было, как надувают они ниж-нюю часть горла(?), увеличиваются в объеме и поют, радуясь, видимо, после весеннего пробуждения любимому солнышку и страдают от неразде-ленной любви. Сначала кажется, что квакают все лягушки на один лад, на одной ноте, но есть натуралисты, отличающие певцов друг от друга и умеющие выделять лучших.

Но это я вам сейчас пишу, когда мне любая букашка интересна и на-блюдать за которой можно часами не без пользы для себя, но тогда, а это было в конце 50-х, мы пришли за другим: скучно стрелять из такого ружья по мишеням, а свинцовые пульки даже лампочку разбить не в силах. Мы пришли стрелять по лягушкам, и охота была успешной. Увлеченные пе-нием, земноводные не замечали потери и хоровое пение продолжалось.

Теперь, когда я стараюсь избавиться от надоедливой мухи в комнате изгнанием ее через окно, когда пытаюсь ненароком не раздавить лишней козявки на дороге, при этом воспоминании мне становится невыносимо стыдно. Тем более, что к лягушкам все народы относятся с симпатией, в отличие от противно выглядящих жаб, которых не любят. Впрочем, симпа-тии к лягушке не мешает некоторым народам употреблять их в качестве деликатеса. Особой популярностью во Франции пользуются почему-то ля-гушки псковских болот. Лягушки давно стали лабораторными животными, и «за участие во многих важных исследованиях» в Сорбонне и в Токио ля-гушке были поставлены памятники.

Я же даю честное слово, что больше не дам бедным лягушкам повода бояться встречи со мной, ибо хотел бы и подружиться, да не знаю, как. Да и простят ли лягушки-квакушки мне давнее убийство их родственни-ков?..
   
Пословицы: «В своем болоте и лягушка поет».
              «Как ни дуйся лягушке, а до вола далеко».
              «Не поймаешь скакуху за уши».
   Приметы:   «Лягушки квакают к дождю».
              «Лягушки кричат – пора сеять».    
    
               УМА У НАС НЕ БЫЛО, ПРАВО…
 Ума у нас не было, право, но стыд и сейчас не потух: мы в детстве считали забавой охоту на бедных лягух. Зачем бы травить этих тварей? Когда возвращалась весна, в пахучем и мглистом угаре их жизнь была то-же полна. А мы к ним – с бедой неминучей! Ну, шкодники, ох, огольцы! Ремнищем бы нас (да покруче!), но были далеко отцы… В отрытых на слу-чай налетов траншеях стояла вода, и в эти-то полуболота мы камни бро-сали тогда. С чего б этот дух разрушенья, несущий жестокую смерть, и в самый разгар обновленья, объявшего воды и твердь? Неужто мы в детстве не знаем, не ведаем, что и творим? На жизни живых посягаем – а правом владеем таким? Жалею, что там же, на месте, никто нас тогда не застал, не выпорол всех честь по чести (и Бог-то нас не покарал). Лишь вспомню я эту забаву – и жгучим вскипаю стыдом… Ума у нас не было, право, - одно оправдание в том. Борис Чулков, Вологда   

     ПОБЕДА БЕД НЕ ОТМЕНИЛА
И опять о войне. Память о ней с годами превращается в пыльную страницу истории. Еще доживают век последние из воевавших, еще органи-зует празднования Дня Победы местная администрация, еще отмечают нача-ло снятия блокады Ленинграда дежурным возложением венков у Вечного ог-ня, но это уже не праздники, это мероприятия, это повод выпить из ар-мейской кружки и ненатурально взгрустнуть, показать далекий от правды фильм о войне по телевизору, устроить грандиозный фейерверк, послать ветеранам поздравления от Президента страны…

Гляжу с надеждой фильмы о войне
который год — хотя надежды мало, —
а вдруг расщедрятся, а вдруг покажут мне
и ту войну, что жизнь мою ломала?
Виктор Кочетков р. в 1923
 
Раньше меня возмущал этот плохо скрытый формализм, но постепенно пришло понимание: невозможно искренне отмечать событие, если в живых нет уже его участников. Второе, обидное. Нам столько десятилетий все невзгоды страны объясняли следствием Великой Отечественной войны, что разум перестал воспринимать военную фальшь. Это второе. И третье. Не может народ трех поколений жить только своим, пусть героическим, про-шлым; заботы обычного человеческого бытия естественно заслоняют собой величайшие исторические события. И это нормально. Из героической обо-роны Севастополя в Крымскую войну 1854-55гг в памяти сохранился без-примерной храбрости матрос-«охотник» Петр Кошка, который вытащил из котелка с кашей готовую взорваться мину; из русско-японской 1904-05гг (убито 200 000 русских) — гренадера, насадившего на пику сразу семерых японцев; из Гражданской 1918-22гг (убито от 6 000 000 русских) — «Пес-ню о Щорсе», которую я с превеликим удовольствием пел в школе и вне ее во втором классе:

Шел отряд по берегу, шел издалека,
Шел под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый тянется по сырой траве.
Эх, по сырой траве!
Михаил Голодный †1949
 
Советско-финский «конфликт» 1940г (убито 400 000 русских) запом-нился финскими снайперами-«кукушками» и «непробиваемой» линией Маннер-гейма.

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу, —
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Промерзший, маленький, убитый,
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
Александр Твардовский †1971
 
Русские солдаты победившей Отчизны не сомневались, что их героизм будет оценен по заслугам. Но страна лежала в руинах — и снова до 47-го ввели продуктовые карточки, перестали выплачивать «орденские» деньги, а после победного Парада в 1945 году следующий парад прошел лишь через 20 лет после Победы, в 1967 году. И жили победители несравнимо хуже побежденных, и эта обида не забывалась. А безчисленные бетонные «скульптуры» солдата с автоматом в местах отдыха трудящихся, покрашен-ные многослойной «серебрянкой», только усугубляли обиду.

Не могу я спектакли смотреть о войне,
А военные фильмы — тем паче:
Просыпается жалость такая во мне,
Что сижу пред экраном и плачу.
Кто войны не хлебнул, тем вовек не понять
Наших душ, безконечно ранимых, —
В каждом фильме друзей мы хороним опять,
В каждой пьесе теряем любимых.
Юрий Разумовский

Время затягивает любые раны: то, что болело у воевавшего поколе-ния, у сынов перешло в память (потому что не позволяли забыть), а при нынешнем поколении у внуков война и вовсе улеглась в несколько строк школьного учебника.

Нельзя заставить народ жить только прошлым, нельзя лишать народ и будущего. Не зря лауреат Нобелевской премии писатель А.И.Солженицын назвал сбережение народа главной национальной идеей России.

Когда гремят победно марши,
я не ликую и не злюсь.
Я становлюсь невольно старше,
да, старый — старше становлюсь.
С чего ж на празднике уныло
душа задумалась опять?..
Победа бед не отменила.
Вот так и надо понимать.
Вячеслав Кузнецов

27 миллионов погибших — страшная цена Победы. Но если победа не приносит духовного раскрепощения, свободы, если страна и через 60 лет не может подняться на ноги, укрепить экономику, приумножить население, улучшить жизнь простых людей, — победой это можно назвать с большой натяжкой, — с горечью говорю я. Мы не постояли за ценой, но цена эта оказалась для России непомерно высока…

В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Не признающий тостов длинных,
солдат, медалями светясь,
расскажет о пути к Берлину
уже, наверно, в сотый раз.
И вдруг,
       всю душу исповедав,
уронит голову на грудь.
Да! Велика была Победа.
А жизнь убитым не вернуть.
Вячеслав Кузнецов †2004
 
А ВСЕ-ТАКИ ЛЮБОВЬ
Перечитывая классику.
Зло над тобою судьба подшутила:
Острою мыслью и чуткой душой
Щедро дурнушку она наделила, —
Не наделила одним — красотой…
Ах, красота, — это страшная сила!..
Семен Надсон †1887
 
Дмитрий Карамазов брату Алеше: «Красота — это страшная ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут… Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек  и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воис-тину, воистину горит, как и в юные безпорочные годы. Нет, широк чело-век, слишком даже широк, я бы сузил… Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Федор Достоевский «Братья Карамазовы», гл.III.

СПОР С Ф.М. ДОСТОЕВСКИМ О КРАСОТЕ
Я знаю: истина проста,
Но повторяю вновь,
Что мир спасет не красота,
А все-таки любовь.

Услада глаз, для сердца пир,
Блеснувшая лучом, -
Что красота спасает мир –
Не верю нипочем.

Любуюсь ею, как же я
Забуду, мой Творец,
Ложь дипломата, сталь ружья,
Взрывчатку, наконец?

Не веря в силу красоты,
Скажу под общий свист:
Мог быть прекрасен в миг беды
Исламский террорист!

Готовь носилки, рви бинты,
Судьбе не прекословь…
Да, жизнь пуста без красоты,
Но мир спасет любовь.
Нина Королева, СПб
 
КАК СВОИ, БРОДИЛИ СРЕДИ КНИГ
Когда я проснулся ночью, бес сидел на кровати, болтая короткими ножками с копытцами. Я трижды перекрестил его, но он лишь заблеял про-тивным козлиным смехом и, явно передразнивая меня, с ухмылкой перекре-стился мохнатой рукой тоже — только наоборот, слева направо.

— Ничего ты, редактор мой православный, не сделаешь, — проблеял бес, — раз большой начальник прислал с приказом предостеречь тебя. У нас ведь тоже ди-и-и-с-ци-пли-на, — сверкнув красным, как у кролика глазом, — пояснил он. — Попробуй не выполни — враз на нижний этаж будьте на себя любезны!

Я еще раз перекрестил лукавого с молитвой «Да воскреснет Бог…»

— Слушай, как тебя там, редактор, — уже серьезно сказал он, бро-сай эти штучки, не то хуже будет. Мало ты, что ли, болел? Мало по больницам валялся? Забыл, как в аварию попал? Как портфель с деньгами для покупки компьютера в метро оставил, помнишь? Моя работа! Захочу, еще страшнее заболеешь или случится что нехорошее.

— Пакостить-то вы мастерски научены, — отвечаю без страха. — Го-вори, змий, с чем пришел и катись к своей матери.

— Ты вот что, ты мою матушку не тронь — я ведь и обидеться могу, — бес перестал болтать ногами с копытцами и повернулся ко мне рылом; в  углах пасти показались два длинных клыка. — Выпускаешь газету право-славную — так выпускай, пока мое начальство терпит да духовник твой поп Ванька своими молитвами не дает до тебя добраться — сильна у него молитва, право слово. Но мы газетку-то твою прихлопнем при случае, — злился бес, — поймаем тебя на удавку-удочку. Я тут тебе подарочек го-товлю — побегаешь, понервничаешь со свое удовольствие.

— Какой еще подарочек? — не удержался я.

— Много будешь знать - скоро состаришься, в нашем, пардон, в ва-шем народе говорят. Ключики-ключики, ключики-ключики! — захлопал бес волосатыми лапами в такт словам.

— Врешь ты все, — говорю, — вруны вы известные. Могли бы прихлоп-нуть, давно бы мокрого пятна не оставили. Лапы коротки!

— Может, вру, а может, нет, — согласился лукавый, — только обязан официально передать тебе от своего начальства: не смей ни строчки больше писать о немецком кладбище в Сологубовке! Не послушаешь — кара-чун тебе и близким твоим. Легион бесов столько сил положил, чтобы в России убитых фашистов с почестью захоранивали, да еще на святой земле храма православного. Меня за успех в деле этом повысили даже, — он хвастливо махнул хвостом, — медаль дали, да надеть забыл, как-нибудь покажу, — и хлопнул себя по шерсти, где должна висеть медаль. А сколь-ко нашего брата пострадало — не счесть!

Зато теперь и немецкое кладбище, самое большое в Европе, и право-славный священник панихиды служит, каждого найденного убитого немца в храме в книги записывают. А главное — народу русскому мы головы совсем затуманили, кричат они вместе с немцами: «Примирение, примирение!» и в храме молятся за инославных убийц их отцов и дедов, цветы к ихним кре-стам прикладывают. Читал в вашем питерском журнале «Град духовный», №2(7) полковник запаса Владимир Игоревич Щипин пишет: «До сих пор пом-ню потрясающее кладбище в Австрии на месте боя. Представляете, огром-ное поле, березовая роща и примерно половину этого поля занимают не-мецкие кресты, затем дорожка, разделяющая поле на две части, и вторая половина поля — такие же кресты, только русские. На немецких крестах рядом с фамилиями стоит знак «СС», то есть здесь лежат эсэсовцы. И по-середине кладбища крест»? А корреспондента областной газеты «Вести» Алексея Бротева (12.10.2004) мы еще лучше обработали — он публично жа-леет ваших захватчиков: «Мы не можем не отметить мужество наших вра-гов: немецкие солдаты воевали без полноценного зимнего обмундирования и в одних шинелях на тридцатиградусном морозе сдерживали наступление Красной армии». Слышишь? — бес поднял волосатый крючковатый коготь, — «без полноценного зимнего обмундирования!» «Вот так и ты должен пи-сать! Все, некогда мне больше разговоры разговаривать, — с тревогой взглянул он в светлеющее окно, — я тебя предупредил: будешь дальше про кладбище и его прислужников писать, со света сживу и там покоя не дам.
 
— Брысь, рогатый, яко с нами Бог! Именем Господа моего Иисуса Христа — сгинь, нечисть поганая! Тьфу на тебя!
 
Бес тут же растворился в полутьме комнаты, оставив после себя ед-кий запах серы. Одеяло пришлось выкинуть — на нем сохранилось темное несчищаемое пятно, — а комнату освятить крещенской водой.

†«Угроз диавола вовсе не бойся, потому что они безсильны, как нервы человека мертвого. Бойся Господа, Который может спасти и погу-бить, соблюдай заповеди Его — и будешь жить с Богом. Не человеческое, но Божие дело повелевать бесам и изгонять их». Свт.Афанасий Великий.

       ДВА БЕСА
Мне не страшен ночью темной
Бес, явившийся некстати,
Что кивает так поспешно
С глупой миной у кровати.

Это призрак и к тому же
Слишком немощный для мира,
У него два темных рога,
Как у древнего сатира.

Не его уму лукавить,
Не пред ним дрожать в испуге, —
По всему в нем видно мужа
Благодетельной супруги.

Я боюсь другого беса:
Он не высох в лихорадке,
Рожки шляпкою прикрыты,
Когти спрятаны в перчатки.

Он танцует очень ловко,
Разговаривает сладко,
Но в очах его злодейство,
Но душа его — загадка.

Легкомысленный и дерзкий,
Не боится громовержца,
Он, того гляди, похитит
Нечто милое из сердца…
Константин Фофанов †1911
            
Сегодняшний день оказался для меня удачным: несмотря на жару, до-брался-таки до букинистического магазина, к которому только и можно, что пешком по солнецепеку. Сколько себя помню, столько и магазин этот торгует книгами. Нет, неправильно, здесь не торгуют — здесь отдают ко-миссионную книгу в нужные руки. Как котят предлагают в объявлении: «Отдам в хорошие руки». Поди узнай, кому попадет твоя животинка. Кни-га-то тоже не мертвая, не товар это, в ней мысль человеческая запечет-лена. Но я отвлекся.

Парень волнуется: «Это безумье!
Ты поступаешь безстыдно и нагло!
Если бы это была инкунабула,
Я бы, конечно, не спорил о сумме…
Все это издано-переиздано.
 Переработано. Перетасовано.
Что же в твоем переплете особого?
Вечные прописи… Старые истины…»
А букинист очки поправляет.
И, - покачнув головою седою, -
Вечную истину гладит ладонью.
Цену с улыбкою
набавляет.
Роберт Рождественский

Прошу продавца показать, где тут у них поэзия разложена. А он книжником здесь всю жизнь, для него люди на глаз, что гадалке твоя судьба по картам, видит пришельца впервые и подсовывает книжки школь-ные на проверку: что за человек, за чем пришел? Суровый такой старик, он мне даже угрюмым показался. Да слово за слово, и рассказал я, для чего разыскиваю поэтов, хороших и разных — «Былинки» свои писать. И посетовал еще, что нигде не могу достать много лет издававшиеся сбор-ники «Дни поэзии». Откуда-то второй продавец появился, разговор он слышал, и, словно волшебник, достает из-под прилавка 12 толстых томов за разные годы. И еще продавщица подошла, тоже поднесла кое-что нуж-ное. А стоит все это гроши: никому они не нужны стали, эти сборники, за которыми раньше гонялись. Поговорили мы, как водится в Питере, об упадке интереса к поэзии и вообще к книгам. Загрузил я портфель и два пакета и дружески распрощался с работниками. А пока тащил книжное бо-гатство домой, все думал: «Книги эти не покупает никто, да и как их купить, если они под прилавком спрятаны, а мне, дядьке джинсовому, не пожалели за безценок отдать? Одно только объяснение имею: за столько лет с людьми и книгами, научились они разбираться и в книгах, и в лю-дях; нюхом учуяли, что вот этому, с седой бородкой, сборники эти по-желтевшие пользу принесут, а, может и людям послужат. Спасибо, добрые люди с Большого проспекта Петроградской стороны, дом 19, спасибо!    

Сладко на душе, что не все на деньгах держится, что может слиться профессия с жизнью, а если профессия любимая, то и жизнь при ней при-ятно-хороша. И маленькая деталь: все теперь есть на наших прилавках, да и под ними тоже…

         СТАРЫЕ КНИЖНИКИ
Помню, как в студенческие годы
На Литейном забирался я,
Словно мышь, под каменные своды
Рыться в грудах книжного старья.

Все здесь есть: листочки мадригалов,
Знатных литографии персон,
Связки молью траченных журналов,
Памятных с некрасовских времен.

Летчики, ученые, артисты
Рылись в этих грудах не спеша,
И несли им книги букинисты
Так, как будто в каждой есть душа.

Чтобы всех обрадовать находкой,
Ворошили с ними пыльный прах
Старички с козлиною бородкой,
В старомодных узеньких очках.

Как не заблудиться в книжной груде!
Но любя родных легенд язык,
Эти многознающие люди
Как свои бродили в мире книг.

Оценив их верную услугу,
Сколько книголюбов — и не зря! —
Пожимали руку им как другу,
За редчайший том благодаря…
 Всеволод Рождественский †1977

ИДЕТ КОЛОННА НА ПЛОЩАДЬ
И я ходил на демонстрации —  добровольно-принудительно. Вроде, и не запугивали, если не придешь, но что-то было такое в атмосфере — не член, даже не кандидат, а все от греха подальше. Жалко, конечно, вы-ходного, но тот год был годом празднования 50-летия Великой Октябрь-ской революции (не знаю теперь, как и писать — с прописной или строч-ной: все правила, праздники переименовали, да и даты переменились), и готовились к нему обстоятельно.

7 ноября огромная колонна «Светланы» дружно собралась в положен-ном месте; стали раздавать плакаты, портреты, флажки, замусоленные транспоранты:«Народ и партия едины», «Пятилетку в четыре года», «Миру — мир!» и пр. Тут главное — не прогадать: флажок нести — бремя легкое, зато за прохождение мимо трибуны с транспорантом давали отгул. Пока шли, забегали в парадные: уже мела поземка и было не жарко —  от «ма-ленькой» на двоих не опьянеешь, а нутро греет. С этим не спешили — знали, что все схвачено и движется со скоростью колонны.

Но сказать я хочу вот о чем. Не знаю даже, что вы обо мне после подумаете, но когда я шел плечом к плечу с товарищами по работе, невы-разимое чувство гордости охватывало меня; и настроение было торжест-венно-приподнятым, и мы с восторгом кричали ура на обращение с трибу-ны: «Слава труженикам трижды краснознаменного объединения электронного приборостроения «Светлана»!  С одной стороны, тебя охватывала гордость за мощь страны своей, с другой — и пустота прилавков не радовала, и лжи накручено было столько, что народ просто тонул в ней. И в водке тоже. Но хоть стреляйте меня, все рано скажу: было, было чувство при-частности к великим делам, к борьбе за мир, за наши свершения… Анекдо-ты на кухнях разрушали этот высокий образ, но чувство взлета души на демонстрации оставалось…

Потом в означенном переулке мы сдавали порученный инвентарь, раз-бивались на группы и шли отмечать праздник светлановским спиртом, ко-торого было вдоволь.

Конечно, и ложь была тогда, и показуха, и ударники, и переходные вымпелы, и бонзы партийные на глазах раздувались, — но ведь было и другое, настоящее: радость от своего труда, от успехов участка, цеха, объединения. Пусть смеется тот, кто презрительно называет нас «совка-ми» и лучшей страной в мире считает Израиль — пусть! Но мы жили, рожа-ли детей, учились в ВУЗах, приворовывали с производства, «доставали» дефицит, радовались весне, давали полузнакомым людям в долг, не укреп-ляли квартир девятислойными металлическими дверями, дрались в очередях за водкой и выстаивали огромные очереди за макулатурными книгами. Было тогда нечто алое в воздухе, когда жили надеждой. Тогда никто еще не читал «Архипелаг ГУЛАГ» А.И.Солженицина, ни «Колымских рассказов» Вар-лама Шаламова, ни  стихов и прозы Анатолия Жигулина «Летящие дни».

Правда открывалась помалу, да ее еще надо было переварить, эту престрашную правду, чтобы не головой понять, а сердцем почувствовать — это куда же мы приехали?!.. Весь народ это должен был пережить, все 200 миллионов…

                ЗАБЫЛИ
Так вышло – случайно посуду разбили – поехала скатерть, и с нею упали три чашки, три ложки и чайные блюдца: три вспышки фарфоровой пы-ли на солнце в День Конституции. Осколки – в ведро, половицы помыли, поставили снова на прежнее место три новые чашки (опять разобьются!) и ложки, которые были блестящи, как День Конституции. Теперь понемногу мы все позабыли и праздники те, и разбитые чашки, и стол кривоногий под скатертью куцей, и вина, которые пили, а кто-то и День Конститу-ции. Александр Степанов,г.Подпорожье

…Юная «светлановка» привела на демонстрацию и любимую овчарку с огромным красным бантом на шее. Строгие начальники сначала не хотели пускать их в колонну, но потом кто-то повыше дал добро, и девушка вме-сте с собакой радостно прошли мимо приветствующих народ трибун. Это было 7 ноября 1967 года. До «перестройки» оставалось целых 18 лет.

               ЕЩЕ О СОБАКАХ
Наверное, тысячелетия собак приучали люди, к добру приучали, к охоте, к пастушеству, к посторомкам. Я верю в собачий разум. Но как мне понять овчарку? Слепого повиновенья я ей не могу простить. По воле Двадцатого съезда закрыли на острове лагерь. Охрана и заключенные от-правились на целину. Оставшихся без работы собак списали по акту и пе-редали колхозникам — пускай стерегут дома. Овчарки легко освоились на новом рабочем месте, привыкли к новым хозяевам, к сухой и постной еде, с детьми играли в пятнашки, рычали порой на прохожих, а никого не ку-сали — ученые были псы. Но вот в молодежный праздник собрался народ в колонну — ребята знамена вздымали, девчата несли цветы, — и лагерные собаки все привязи оборвали и заняли, как по команде, свои боевые по-сты. Идет колонна на площадь в весенних цветных нарядах, а по бокам, ощерясь, собаки службу несут: попробуй выйти из строя, упасть или ос-тупиться!.. И смолкли в колонне песни, веселье сошло на нет. Я ненави-жу овчарок, способных загрызть человека, они одинаково служат крестья-нину и палачу. Овчарки — псы, не собаки, не волкодавы — волки… А мо-жет, по-человечьи их следует пожалеть?
Александр Яшин †1968

УЧИСЬ, КАК РОДИНУ ЛЮБИТЬ
Лежу в своей комнатке на даче, погода на дворе летная, лежу-читаю-пишу, никого не трогаю. Ласковый ветерок с Ладоги, сосновый аро-мат, рядом комарищем звенит электропил — новую баню вызванивает.

Внизу жена с внуком хохочут, но мне их смех не мешает.

— Курсант Раков, вы почему в неположенное время на койке валяе-тесь?

Мама родная, передо мной стоит, затянутый рюмочкой, младший сер-жант Владимир Александров! В стартовой батарее он был моим замкомвзво-да и распоряжался мной по своему усмотрению. Батарея — это 300 мальчи-шек со всех городов и весей нашей необъятной Родины, привезенных слу-жить в далекий город Свердловск, в район Уктуса. Нас разбили на 10 взводов по 30 солдат в каждом; в учебном полку к нам обращались «това-рищ курсант». За шесть месяцев учебы замкомвзвода Александров обещал сделать из нас настоящих солдат-ракетчиков. Мы еще и присяги не приня-ли, но «деды» уже научили нас заветной фразе: А НЕ ПОРА ЛИ ТЕБЕ ДОМОЙ ПАРЕНЬ, где число букв соответствует месяцам службы - 24. С каждым ме-сяцем предложение уменьшалось на букву, и было оно написано огромным шрифтом в укромном месте.

Копаясь вилкою в салате
И друга потчуя вином,
Вы говорите о солдате… —
А что вы знаете о нем?
Что он — постигший цену дружбы, —
Гордясь доверием в душе,
Почетный крест армейской службы
Несет на дальнем рубеже?
А между тем, сутуля спину,
Ни зги не видя в двух шагах,
Он сапогами месит глину
На колеистых большаках.
Иль старшина, шуткуя малость,
Ему подносит вместе с тем,
Чтоб служба медом не казалась,
Гектара два немытых стен…
Солдат скоблил места похлеще,
Он служит здесь, а не гостит,
И если выправкой не блещет —
То ранней лысиной блестит.
Ведь вместе с тяжестью мундира
На плечи парня из села
За судьбы Родины и мира
Еще ответственность легла…
И парень, месяцы считая,
В тоске по дому третий год
Без суесловья и роптаний
Среди холодных скал живет.
И нет страшнее оскорбленья
Ему, познавшему страду,
Чем барское пренебреженье
К его мужицкому труду.
Виктор Коротаев

За что невзлюбил меня замкомвзвода, не знаю до сих — то ли за то, что полковничий сынок, то ли за способность писать стихи в армейскую газету, то ли за мгновенные самоволки до магазина и обратно через за-бор — только не люб ему был курсант Раков. В наряды я ходил через день — от дежурства по клубу до свинарника, за исключением караула – дела священного, и пока другие курсанты спали положенные часы, я учил про-пущенные занятия: «Контакт нормально-разомкнутый, контакт нормально-замкнутый» и другие секретные детали из чрева ракеты по секретным схе-мам в пронумерованных тетрадях, которые после каждого занятия пересчи-тывал и прятал в железный ящик наш замкомвзвода. Возможно, он был не-плохим парнем на гражданке, но власть меняет людей, и главной мечтой ленинградского взвода — после дембеля — было набить ему морду. Сержант неукоснительно следовал армейскому закону: «Не можешь — научим, не хо-чешь — заставим». И, надо сказать, идеально заправлять постель, приши-вать подворотнички, надраивать пуговицы, наворачивать портянки он учил нас собственным примером. Хотя не обходилось и без элементов садизма. За день я уставал так, как не уставал никогда; уткнуться на 15 минут в шапку к стене казармы, сидя на табурете, было невыразимым счастьем.

Казарма пахнет не духами,
Не ландышем после грозы.
Казарма пахнет сапогами
Из густо смазанной кирзы.
Казарма пахнет жестью банок
С ружейным маслом пополам
И прелью саржевых портянок,
Царящей ночью по углам.
Эпохой призванные дети,
Мы дышим этим — без нытья —
Державным запахом столетья
И кислородом бытия.
Им, как огнем пещерный предок,
Мы дорожим не оттого,
Что нам черемуховых веток
Любее аромат его.
Но только с ним и нерушимы
Волнующие нам сердца,
И свежесть матовых кувшинок.
И острый запах чабреца.
Виктор Коротаев
 
А теперь я расскажу, как нас уже сержант Александров учил подъе-му-отбою. Он зажигал спичку — и время пошло, а взвод должен был мгно-венно раздеться, уложить на табурет обмундирование по уставу и лежать на двухярусных койках в ожидании команды «Подъем!» Вы только пред-ставьте: средина дня, мы только что вернулись с лесной площадки, где  тренировались ставить на хода 12-тонные ракетные пусковые установки домкратами, но вручную, да на уральском морозце под –20, а работать домкратом по нормативу — 50 минут, а какие силенки у сынов питерских интеллигентов? Но и эта пытка закончилась, и ты обмираешь от счастья в теплоте казармы в предвкушении обеда…

— Взвод, отбой! — внезапно раздается голос командира.

— Взвод, подъем! — дает команду сержант — и ты стремглав прыгаешь на спину вскочившего из нижнего ряда, и уже летят в проход сапоги, где будет построение, а ты торопливо натягиваешь гимнастерку задом наперед и с незастегнутыми штанами становишься в строй. Это вам не кино, это надо видеть! Кто-то стоит в одном сапоге, кто-то только в рубахе, пор-тянки тянутся из сапог, о застегнутых, как положено, пуговицах гово-рить нечего. А одеяла должны быть откинуты на спинку койки как по ли-нейке.

— Взвод, отбой!

— Взвод, подъем!

— Взвод, отбой!

— Взвод…

«Я разорву тебя на части, сержант Александров! Я…» — мы все пры-гаем наверх-вниз, наверх-вниз. И на двадцатой попытке я вдруг почувст-вовал, что могу уложиться в положенное время (спичка горит секунд со-рок), и я уже не приземляюсь на спину соседу и даже успеваю намотать одну портянку.

— Взвод, отставить, 10 минут на приборку!

Я всегда утверждал, что тот, кто не был в армии, никогда не по-знает полноты счастья.

… — Курсант Раков, за лежание на койке в неположенное время — два наряда вне очереди на кухне (это семь ванн картошки, полторы тысячи тарелок, огромный засаленный пол и часок на поспать).

— Есть, товарищ сержант!

Я вскакиваю с кровати … и обнаруживаю себя в дачной кухонной при-стройке — с ножом в одной и недочищенной картофелиной в другой руке. Да это же сон! И надо присниться такому! 38 лет прошло! Но в воздухе стоял крепкий аромат одеколона «Шипр», который так беззаветно любит замкомвзвода сержант Владимир Александров.

— Товарищ сержант! Вы где? — тишина в ответ.

Но воинский устав гласит: приказ командира должен быть выполнен «безпрекословно, точно и в срок». И я продолжаю чистить картошку: кому охота на «губу» попасть?

ПРИЗЫВНИК
Отбой!
Успей залезть под одеяло!
Хотя б и в сапогах —
успей залезть.
Ты не солдат.
Но времени немало.
Еще тебя научат спать и есть.
Наука не сложна.
Два-три наряда.
Почистишь и помойку и гальюн.
Ты просвещен, и окрылен, и юн.
Но в сапогах!
Под одеяло!
Надо…
Подъем!
Уже ты первый на ногах.
 Бежишь под дождь
на физзарядку.
Браво!
В надетых без портянок сапогах
Ты упражненья делаешь коряво.
И этому научат. Может быть,
Через недельку, может быть, быстрее.
А сам учись,
как Родину любить,
Хотя наука эта посложнее.
Ее одолевать ты будешь сам,
Когда в себе почувствуешь солдата
И присягнешь полям и небесам
Служить, работать, умереть
как надо!
Сергей Алиханов

Все же не удержусь и расскажу еще об одном незначительном эпизоде из моей армейской службы. Начинал служить я, как вы поняли, в учебном полку, и командиров из постоянного состава на стриженую голову курсан-та хватало с лихвой, а уж о работе-пахоте и говорить не приходится.

Но вот закончилось полугодовое обучение в Свердловске, и нас рас-пределили по «точкам». Я попал в затрапезный 596 зенитно-ракетный полк в поселке Халилово, на границе с северным Казахстаном, куда ссылали самых что ни на есть разгильдяев. Это называлось: «Поехал служить к сусликам». Первый день в полку, сижу в курилке, дымлю сигаретой и от нечего делать поигрываю большим пальцем ноги: сквозь большую дыру в сапоге даже портянка не могла скрыть прореху в кирзе. Подходит поку-рить подполковник (потом узнал — Ландо, начальник штаба полка), я от-даю честь и присаживаюсь с наслаждением вдохнуть последние остатки си-гареты. Не тут-то было!

— Товарищ рядовой, вы почему не по форме одеты? — обратился ко мне высокопоставленный начальник. Я удивился: пуговицы на гимнастерке  предусмотрительно застегнуты, свежий подворотничок подшит, ремень на руку не накрутишь. Конечно, пребывание в учебке не прибавило мне ар-мейского лоска, но выглядел я не хуже других солдат в этом задрипанном гарнизоне.

— Как вы смеете ходить по расположению части в таких сапогах?
А надо сказать, что срок носки сапог определялся 8 месяцами, и мне еще две пары сносить, а в армии с этим строго, если не понял служ-бы. Я посмотрел на свой не слишком чистый большой палец, который от волнения перед начальством то появлялся, то вновь пропадал в нутре са-пога.

— Немедленно отправляйтесь в каптерку и получите подмену! — при-казал начальник. Что я и сделал; правда, начсклада, толстенный старши-на-сверхсрочник (их в армии называют «кусками») выдал мне не первого срока сапоги, а ношеную-переношенную обувку, ничем не лучше моих, только без дырки на месте большого пальца.

А начальник штаба Ландо с тех пор меня почему-то запомнил, и как только я появлялся пред его недреманным оком, первым делом смотрел на мои сапоги — не выглядывает ли опять — назло ему — большой палец ноги рядового Ракова. Но я к тому времени уже службу понял.
   
    ПОСЛЕДНИЕ САПОГИ
Вчера старшина, не коробясь,
Усвоив, что выношен срок,
Мне выдал под личную роспись
Последнюю пару сапог.
На них поглядев мимоходом,
Грустнели опять и опять
Ребята, которым три года
До праздника этого ждать.
И я с холодком незнакомым
Подумал, робея слегка,
Что вроде дорога до дому
Теперь уж не так далека.
Последняя пара кирзовых,
Скрипучих товарищей новых,
Отделанных как на заказ.
На крепких железных подковах,
Поставленных в угол и снова
Примеренных на ночь не раз.
О, сколько подметок и нервов
Пришлось измочалить в пути
Чтоб к этим, обычных размеров,
Гвардейским сапожкам прийти.
О, сколько еще будет надо
По грешной земле колесить,
Скользить, оступаться и падать,
Чтоб их до конца доносить.
Но, превозмогая усталость,
Любимая, помни итог:
До нашего счастья осталась
Последняя пара сапог.
Виктор Коротаев

ЦЕЛОМУДРИЕ
Тема тут навернулась такая, что женщина-редактор наверняка заду-мается — пропустить или вычеркнуть от греха подальше. Я, конечно, по-нимаю ее: вычеркнуть-то оно безопаснее, только я вот уже третью книгу пишу «Былинок» и писал правду, а порой это бывает трудно — легче само-му забросить эпизод в бездонную интернетскую корзину, ищи потом ветра в поле.

Но в данном случае тема на редкость деликатная. Смутно помню, что мама лет в пять брала меня с собой в баню. Было много голых теть, пар-ного воздуха и длинных каменных скамеек. Больше всего я боялся, как бы мыло не попало в глаза; становилось больно и я плакал до тех пор, пока мама не вымывала мыло чистой водой.

Став постарше и пойдя в школу, мы, малышня московская, с круглыми глазами слушали 10-12-летнюю шпану из соседских бараков. Я почти ниче-го не понял, но узнал, что я появился из маминого живота. То, что дев-чонки не такие, как мы, внешне, с первого взгляда видно, однако разли-чие от этих хилых писклявых созданий вызывало лишь чувство гордости, что ты мальчик и тебя точно не станут дергать за косички.

Но барачная шпана не остановилась на описаниях. И однажды, взяв с каждого по 10 копеек (это на пирожок с повидлом мама дала), они прове-ли нас через пролом в заборе и дали посмотреть в крохотную дырку в ок-не женского отделения общественной бани. Увиденное так потрясло меня, что вечером я выпалил об увиденном маме. Кажется, мой рассказ смутил ее больше меня.

Тайна пола волнует все поколения, и сколько бы ни говорили «нель-зя!», инстинкт все равно заставит подростков задумываться над вопроса-ми, на которые взрослые дают уклончивые ответы. В жизни наступает пе-риод, когда то, на что ты не обращал внимания, становится центральной темой. Человек стеснителен от природы, но детская бравада заслоняет стыд; отсюда выдуманные «подвиги» и показное донжуанство. И это при том, что чувство стыда ни на миг не покидает тебя, хотя при сверстни-ках ты стараешься спрятать его подальше…

Мы жили на улице Куйбышева с бабушкой и сестрой. Наверное, мне было тогда лет 14. Какое-то мальчишеское дело к бабушке — а она мылась в ванне — заставило меня войти. Поверьте, я ничего не хотел смотреть, мне просто не объяснили, что так делать худо. Но бабушка сказала: «Алик, выйди, это нехорошо». Именно с этих слов я стал взрослым.

Красота женского тела всегда вдохновляла художников, скульпторов, поэтов, писателей, и они стремились запечатлеть данную Богом красоту для других. Но премудрый Господь вложил в каждого из нас и чувство це-ломудрия, когда твоя жена есть единственное самое красивое в мире соз-дание и лучше нее никого нет. Да целомудренный человек сравнениями не занимается. Это дьявол разжигает в нас низменные страсти, впрягает в погоню за наслаждением, потакает порнографии и разврату.

Сколько лет прошло, а мне до сих пор стыдно перед бабушкой. Я и батюшке каялся, но он сказал: «Ты же без умысла зашел? Забудь».

Подглядывать, что и говорить, нехорошо, но кто из нас через это не прошел? Зато хорошо, что и теперь стыдно.

«Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем» (Екк.9,9).

         ГРЕХ
В сарае сидели подростки.
Сквозь щели сверкала гроза.
Мерцали во мгле папироски,
высвечивая глаза.

И вот в эту сырость и темень
среди дворовых недотеп
на непионерскую тему
зашел просветительский треп.

Метался таинственный шепот,
как угли, горели глаза,
и старший, ссылаясь на опыт,
поведал нам чудеса.

Хмельные, как будто с горилки,
пошли мы смотреть, обнаглев.
как бабы смывают в парилке
с себя несмываемый грех.

Рубашка мгновенно вспотела,
дыханье зашлось в духоте:
впервые я женское тело
увидел во всей наготе.

И в облачном белом тумане
под весело бьющей водой
оно выплывало, дурманя
молочной своей чистотой.

Две ягоды влажных зрачками
глядели безстрашно на нас,
совсем не таясь перед нами
и таинством все ж становясь.

И мылась девчонка под душем,
к чужим замираньям глуха,
и наши незрелые души
спасала собой от греха!
 Владимир Дагуров 

Мама рассказывала мне, что в блокаду в одной бане мылись вместе и мужчины, и женщины. Тогда исчез извечный стыд обнаженных тел — смыть бы окопную грязь мужчинам и вьевшуюся в кожу копоть чадящих коптилок. Тогда я еще не все понимал, но что-то до времени скрытое от меня, под-ростка, не вызывало даже тени ухмылки. «Сынок, и горячая вода, и дрова были на вес золота. Я весила в блокаду 46 килограммов»…

Отмыться — пусть на день, на час, но все же…
Забыть свои смертельные труды,
Снять напряженность с заскорузлой кожи
Живым прикосновением воды.

«А солдатики, истопившие баню, были похожи на живых скелетов — одна кожа да кости. Да и мы были не лучше. Еле уговорили часового про-пустить нас». Им выделили лучшие скамейки в уголочке, и не было ни скабрезных шуток, ни даже нескромных взглядов в женскую сторону.

В смущении их лица не зарделись —
В блокаде так… вдвойне как на войне.
И, от мужчин взгляд отводя, разделись,
И в мыльной поместились стороне.

На этих женщин погляди сквозь годы —
Цвет глаз и тот поблек и помутнел,
Ведь даже безусловная природа
Отказывалась жить в подобье тел.

Вот головы склонили, уронили
Седеющие волосы к воде.
Как будто в плаче, словно хоронили,
Собравшись вместе, молодость — в беде.

Плачь, плачь, двадцатилетняя старуха,
Себя увидев обнаженной. Ты —
Навряд ли разглядишь величье духа
В неистребимой жажде чистоты!..
Олег Цакунов, СПб

Повзрослев, я узнал то слово, которое не произнесла мама — цело-мудрие.               

ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ, зегзицею незнама рано кы-четь: «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ КаялЪ, утру князю кровавыя его раны на жестоцеЪмъ его тЪлЪ».
Ярославна рано плачетъ в ПутивлЪ, аркучи: «О вЪтрЪ, вЪтрило! Че-му, господине, насильно вЪеши? Чему мычеши хиновскыя стрЪлкы на моея лады вои? Мало ли тя бяшетъ горЪ подъ облакы вЪяти, лелЪючи корабли на синЪ морЪ? Чему, господине, мое веселие по ковылию развЪя?»
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолЪ, аркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозЪ землю Половец-кую. Ты лелЪялъ еси на себЪ Святославли насады до плъку Кобякова. ВъзлелЪй, господине, мою ладу къ мнЪ, а бых не слала къ нему слзъ на море рано».
Ярославна рано плачетъ в ПутивлЪ на забралЪ, аркучи: «СвЪтлое и тресвЪтлое слънце! ВсЪм тепло и красно еси: чему, господине, простре гоячюю свою лучю на ладе вои? Въ полЪ безводнЪ жаждею имь лучи съпря-же, тугою имъ тули затче?»               
              «Слово о полку Игореве», 1187 год, (*перевод Д.Лихачева). А вот как изумительно перевел «Плач Ярославны» поэт Алек-сандр Прокофьев †1971. Издатель! Не пожалейте места: только так можно познать, как исторически сливается славянское и современное слово:

«Я кукушкою печальной
По Дунаю полечу,
И в реке Каяле дальней
Я рукав свой омочу.

Та, где бой начнется снова,
Встречу князя поутру,
Рукавом ему бобровым
Кровь с жестоких ран сотру».

Так горько плачет Ярославна
В Путивле рано на стене:

«Ветер, ветер в чистом поле,
Быстролетный милый друг,
Поневоле иль по воле
Веешь сильно так вокруг?

Ты зачем, взметнув потоки
Дуновеньем легких крыл.
Тучей ханских стрел жестоких
Войско милого покрыл?

Мало ль оболок кисейных
Кораблей по синь-морям,
Так зачем мое веселье
Разомчал по ковылям?»

Так горько плачет Ярославна
В Путивле рано на стене:

«Славный Днепр мой, ты в просторы
Волны быстрые промчал
Через каменные горы,
Через землю половчан.

Без тревоги, без печали
Волны синие твои
Поднимали и качали
Святославвовы ладьи.

Сжалься, Днепр мой, надо мною,
Над тоской наедине
И с попутною волною
Друга ты примчи ко мне». 

Так горько плачет Ярославна
В Путивле рано на стене:

«Солнце, солнце золотое,
В небе ярко ты горишь.
Солнце красное, родное,
Всем тепло и свет даришь.

Что же нынче золотые
Стрелы мечешь для того,
Чтоб палить и жечь в пустыне
Войско мужа моего?

Луки жажда им согнула.
И, взлетая от песка,
Им колчаны позамкнула
В поле лютая тоска».

Стыдно признаться, а ведь нам почти непонятен древнерусский  язык княгини Ярославны! Почему она так безпокоится за судьбу своего мужа? Что означает «зегзицею», «кычетъ», «аркучи», «на заборолЪ»? Нет, не зря плакала-печалилась жена князя! Чуяло любящее женское сердце беду неминучую. Так и случилось: войско князя Игоря Святославовича было разбито, он ранен в руку и пленен половцами, но потом сбежал и добрал-ся до любимой жены. К чести его будь сказано, что князь с дружиной бы-ли на конях и могли уйти, но его «черных людей» порубали бы всех. И сказал князь: «Если погибнем или убежим, а черных людей покинем, то ны будеть грех… Поидем! Но или умремь, или живи будемь на едином месте».

Один из списков «Слова» был найден в начале 90-х годов XVIII века собирателем русских древностей А.И.Мусиным-Пушкиным в Спасо-Ярославском монастыре. Оно пользовалось невероятным успехом, «Слово» пытались переводить лучшие поэты России, его проходили в гимназии, и не только его. Я как-то по случаю приобрел «Повести Древней Руси», Лениздат, 1983г, и лишь недавно прочел «Повесть временных лет», «По-весть об убиении Андрея Боголюбского» и другие. За неимением места на-стоятельно советую прочитать «Слово о полку Игореве», иные начала на-шей словесности. Подобное чтение ни с какими детективами не сравнить. Век назад дети знали произведения наизусть:

Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
Давид Самойлов †1998
 
«Слово» послужило основой для написания «Задонщины», посвященной прославлению победы Димитрия Донского на Куликовом поле и повлияло на другие произведения, такие как «Сказание о Мамаевом побоище». Русский человек должен знать свою историю.

Сколько смысла в старинных словах!
Сколько с ними забыто напрасно.
Я скажу тебе: «Свет ты мой ясный!» —
Как свечу засвечу в головах.
Как я прежде была неправа,
Не о том и не так говорила!
Только в давнее дверь отворила —
Обрела и открыла слова.
Что за чудо — и молвить, и речь,
И словами одаривать — чудо.
Словно музыку, слушаю речь —
Ну, откуда такое, откуда?
А не в той ли далекой избе,
А нес тех ли причетов и сказов
Начиналась во мне и в тебе
Глубина, что открылась не сразу?
Я опять говорю, говорю
И невольно добрею, теплею.
Не «ругаю», о нет! А «корю».
Не «люблю». Еще больше: «жалею»!
Я усну у тебя на руке.
Наземь падают тени косые.
Ходит Муза в крестьянском платке
По траве, по росе, по России.
Валентина Творогова

Когда я был мальчишкой, мы играли в самые разные игры, известные или придуманные нами. Тут тебе и «классы», нарисованные мелом на ас-фальте, и в ножички, и выбивание мячом бегавшим между двумя стенками игроков, и в «чижик» играли (отличная игра!), катались на самокатах и любили катать загнутой проволокой обруч от старого велосипеда. У кого-то был маленький настольный бильярд с железными шарами, и когда он вы-носил его во двор, что там творилось! Еще была игра со странным назва-нием «Штандер!», когда кто-то высоко подбрасывал мяч, а игроки бежали, пока мяч не ловил ведущий и бросал в убегающих. Увлекались игрой «зам-ри — воскресни!» Лапта пользовалась у ребятни неизменным успехом:

Стариков она заставила роптать
и владельца голубого «Москвича».
Но что делать, коли требует лапта
увернуться половчее от мяча.
Изловчиться, увернуться на бегу
и остаться неосаленным в кругу.
У тебя забот веселых полон рот,
мальчик радостный, играющий в лапту.
Каждый месяц отмечаешь ты свой рост.
Ну а я уже лет двадцать не расту,
повзрослеть же все никак я не могу,
хоть одуматься давно уже пора:
слишком долго задержался я в кругу.
слишком долго длится в мальчика игра.
Ловко ловишь ты свой мячик на лету,
и тебе мои заботы нипочем.
Мальчик радостный, играющий в лапту,
попади в меня, пожалуйста, мячом.
Михаил Молчанов

И, чего уж там греха таить, редко баловались в «пристенок», раз-бивая монеты до такого состояния, что их отказывались брать продавцы мороженого и телефонные аппараты, и родители за игру наказывали. Да и денег у мелюзги никогда не было. Мы здорово уже с малолетства играли в настольный теннис, потому что дощатые столы были в каждом дворе; потом я занимался теннисом много лет, но с перерывами, и до сих пор храню зачехленную фирменную китайскую ракетку. Футбол мне не нравился, но с мячом мы возились постоянно. Словами мы пользовались, но для общения хватало нескольких: «Буза!», «Железно!», «А, ништяк», «айда» и «атас». Этого было достаточно.

Одним словом, мы были обычными мальчишками — и прыгали, бегали, скакали, ездили на перилах, играли в фантики, купались в Москве-реке. Не упомню, чтобы кто-то из моих сверстников как-то пострадал от наших игр. Ну, а царапины или разбитый нос не в счет. Правда, однажды Борьку Горина на малой скорости сбила во дворе «Победа», так он от шума взволнованных соседей сбежал раньше, чем прибыла карета «скорой помо-щи».

…Читаю сегодняшнюю интернет-сводку новостей: В Екатеринбурге 12-летний школьник скончался от обширного инсульта после того, как 12 ча-сов подряд провел за компьютером в игровом клубе. С начала каникул мальчик практически переселился в компьютерный клуб и проводил в вир-туальных сражениях по 10-12 часов в сутки. Во время игры ребенок вне-запно почувствовал себя плохо, упал на пол и у него начались судороги. Он потерял ориентацию в пространстве, перестал узнавать родителей, а через три дня скончался в результате обширного инсульта. Вскрытие по-казало, что часть его головного мозга погибла от недостатка кислорода.

В этой трагедии меня интересует лишь один вопрос: а где были ро-дители? Попробуй я в свои 12 не явиться домой ровно в 9 вечера! Да я еще отпрашивался у мамы погулять после школы. И не всегда меня пуска-ли. Но даже если представить непредставимое, что мама про меня забыла, а что соседи? Да мимо них во дворе муха не пролетит. Непременно кто-нибудь из них заметил бы Сашку с 5-й квартиры и сообщил родителям. А вы пробовали, когда по мягкому месту да  широким офицерским ремнем? Мало не покажется. Лучше я уж на пять минуток пораньше приду…
 
Жаль мальчишку, его безсмысленно загубленную жизненку…

Мы играли в казаки-разбойники.
Властелины детства своего.
А потом, как строгие законники,
Честно разбирались: кто — кого?

А в огне, соперники вчерашние,
Кровную почувствовали связь:
Сообща кидались в рукопашные,
В битвах и сраженьях породнясь.

Мы играли в казаки-разбойники,
Пулями служили кизяки.
А теперь почти что все покойники —
И разбойники, и казаки.

Детям и в эпоху электроники
В игры наши игрывать дано.
Пусть играют в казаки-разбойники,
Были бы не в играх заодно.
Семен Сорокин

Еще месяц, и 24 июля будет четыре с половиной года, как умерла мама. Больше двух месяцев она умирала в больнице им.Боткина от инфек-ционного менингита. Мама давно жаловалась, что у нее болит голова и нога приволакивается. Я водил ее к солидным врачам и они прописывали массаж поясницы — когда пациенту за 80, уже не до точных диагнозов.

Инфекционный менингит — это воспаление коры головного мозга от крохотной заразы-бактерии. Это потеря сознания, высокая температура, неузнавание близких. Я подошел к лечащему врачу и спросил: скажите че-стно — ей можно помочь? Врач честно ответил, что заболевание смертель-ное, но есть очень дорогое и эффективное лекарство, способное убить в организме этот проклятый золотистый стафиллокок. Батюшка все успокаи-вал и, как я теперь уразумел, подготавливал меня к маминой смерти. Но я все не хотел сдаваться и даже обижался на батюшку. Нужное лекарство добыла Татиана Васильевна Виноградова из 1-го Мединститута; до конца дней буду молиться за нее. И лекарство помогло, и мама пришла в себя, и даже с посторонней помощью стала учиться ходить.

— Сынок, не хочу умирать в больнице, — просилась она домой. И по-следняя пункция оказалась хорошей.

— Не обольщайтесь, молодой человек, сказал врач, — бактерия может осесть на клапанах сердца.

Но маме становилось все лучше, и я привез ее домой.

— Ну, теперь поживу, сколько хочу, — радостно сказала она. Я ис-пугался:

— Не гневи Бога, мама.

Из Москвы на помощь приехала родственница, а я, измотанный до крайности больницей и газетой, занялся своими делами. Через шесть дней после возвращения мама умерла; прав оказался батюшка. Одно утешает: умерла в своей постели, дожив до 85 лет и, думаю, выполнив свой жен-ский долг на земле. Только сейчас я понял и оценил, что целых 52 года я был, по милости Божией, рядом с мамой.
Скоро, скоро, мама, мы будем опять вместе. Потерпи, родная…

          КРИК ВОРОН
Третий месяц мать умирала в больнице.
Пять недель я дежурил при ней ежедневно.
Но единственный день, за несколько дней до смерти,
был черный от крика ворон, круживших чудовищным роем.

Мать умирала от недостатка крови,
от недостатка красного гемоглобина,
которого было так много у нее когда-то, перед войною,
восемьдесят процентов.

Война обескровливает народы и организмы,
и все же было еще рожденье второго сына,
а первый женился, были невестка и внучка
и живопись мужа, талантливого под старость.

Ей так не хотелось верить, что умирает,
а врач уже знал, и муж  ее знал, и старший
сын ее знал, и младший, а эти вороны
не только знали — кричали, кружась настырно
над самой больницей, над самой ее кроватью,
над самым сознаньем, чуть теплившемся, угасавшим,
но мать не верила даже этим воронам.

Кричавшим в солнечный день от избытка жизни.
Владимир Британишский

Неполная хроника одного дня:
; Иоанна Павла II могут причислить к лику святых;
; Почти половина карт местности на российском рынке — подделка;
; Жертвами теракта в Бакубе стали 5 человек;
; Во Льгове резаные раны нанесли себе 220 заключенных;
; Милиционер застрелил адвоката и покончил с собой;
; От жары в Италии погибло еще 3 человека;
; Дачу Сталина в Гаграх купил олигарх Дерипаска;
; Погиб один из самых богатых людей планеты;
; За 2 часа в Москве совершено 3 вооруженных нападения;
; За 10 лет от терактов в мире пострадали 25 тысяч человек;
; Убит инженер «Ингушэнерго»;
; Взятка в 200$ стала причиной заражения 2,5 тысяч детей;
; Россия разрывает пограничный договор с Эстонией;
; Цена нефти достигла нового рекорда — 60,65$ за баррель;
; 3 человека погибли, 30 получили ранения в Ираке;
; В результате мятежа в иракской тюрьме Абу-Грейб 9 человек полу-чили ранения;
; Число заболевших гепатитом А в Тверской области достигло 238 человек;
; Тарифы ЖКХ выросли за 5 месяцев этого года на 28.5%;
; В Бразилии от наводнения лишились крова 30 тысяч человек…
 

               ДЕНЬ ВОСЬМИДЕСЯТЫХ
    (хроника)
 — Падает курс валют… век реактивный лют… в Припяти в норме фон… черная быль — не сон… шарик наш хрупок, мал… люберы бьют «металл»… в моде верлибр. Сонет сходит, видать, на нет… Родина, что поешь?.. Весь виноград под нож… мяса в достатке… сад в этом не виноват… средних ра-кет гудеж — в спину народов нож… свадеб — полсотни в год — двадцать один развод!.. Стингер душманам… рок — всем нам большой упрек… СПИД наступает, рак… радиоактивный страх… пьяниц мильоны! Русь, я за тебя боюсь!.. Дожили! Эта шваль шастает в «Националь»… у Пугачевой муж… семь невиновных душ: «Челенджер» — в клочья! Стресс!.. «Контрас» помог конгресс!.. Рек поворот. Беда, если уйдет вода!.. пленум решил… вина?! — сверху всегда видна… Нет, человек не слеп!.. Выручит бабка НЭП!..
Не уходи, постой!.. Наш разговор — пустой!.. Землетрясенье в… по-хорошели вы!..

Суточный рацион слухов, статей, имен. Строки, обрывки фраз — все прошивает нас: боли, любовь, мечты… А посредине — ты.
Георгий Зайцев
 

У меня нет домашнего архива, если этим выражением можно назвать то безпорядочное хранение фотографий, писем, поздравлений и всего ос-тального бумажного хлама. Я не пишу «в стол», ибо пока все написанное, слава Богу, публикуется, а если нет — все равно некому будет занимать-ся разбором моих неизданных произведений. Не стану  следовать совету поэта Бориса Корнилова †1938 в стихотворении «Ящик моего письменного стола»:

Я из ряда вон выходящих
сочинений не сочиню,
я запрячу в далекий ящик
то, чего не предам огню.
И, покрытые пыльным смрадом.
потемневшие до костей,
как покойники, лягут рядом
клочья мягкие повестей.
Вы заглянете в стол. И вдруг вы
отшатнетесь — тоска и страх:
как могильные черви, буквы
извиваются на листах…
 
Уменьшению бумаг способствуют как многочисленные переезды, так и грустное открытие, что, например, фотографии моих паломничеств не ин-тересуют никого, разве что их можно использовать для газеты.

После смерти родителей остался набитый снимками портфель. Что-то взяли родственники, кое-что я вставил в альбом, остальное забросил на антресоль, набираясь решимости сжечь их когда-нибудь на даче. Лежит, отнимая драгоценное место, альбом с младенческими снимками дочки На-сти, но забрать его она напрочь отказалась, а к чему мне альбом, если мы давно перестали общаться? А мама часто перебирала фотографии своей жизни. Придешь, бывало, а она сидит за столиком, рядом вологодский кот Марат пристроился, а мама так внимательно рассматривала каждое изобра-жение… Меня уж не трогала: знала, что раздражаюсь. До сих пор на ан-тресолях портфель с фотографиями.

Разбирает она фотографий коробки
И зовет: «Хороша все же жизнь, посмотри!»
Вот пикник — и летят от шампанского пробки,
Вот она в тридцать восемь, вот я года в три.
Мама в прошлом блуждает и клеит альбомы,
Снова семьдесят лет пролистать торопясь,
Удержать огонек материнского дома,
Передать его мне, чтоб не смог он пропасть.
Наталия Карпова †1995

После Крещения я выкинул гору собственных изображений со знакомы-ми девицами, непременно с бокалом спиртного в руке и с сигаретой во рту; пьяных сборищ; там нет ни одного нормального снимка: бутылки, гримасы, ужимки, обнимания и полунепристойности.

Есть два альбома, где я храню то, что мне дорого: локон детских моих волос, юношеские и военные фотографии, несколько дорогих сердцу писем. Взял за правило при каждом удобном случае выкидывать вон кажу-щиеся поначалу безценными бумажки. Кто будет читать их после моей смерти? Кому нужны снимки плохого качества, да еще незнакомых людей?

Кипами лежали после папиной смерти конспекты его лекций по науч-ному коммунизму, и мама все предлагала мне забрать их. К чему? И после нее остались аккуратно перевязанные в пачки поздравительные открытки за многие годы, старые документы и толстая медицинская книжка. Зачем мне хранить их в маленькой двухкомнатной квартире?..

Остаются книги, фотографии,
стоптанные туфли, пиджаки,
на работе — автобиографии,
в письменном столе — черновики.

Облетит, осыплется столетье
с золотых деревьев бытия,
и от нас останется на свете
дух, в котором есть и ты, и я.
Феликс Чуев †1999               
 
Атеист В.Г.Белинский мечтал: «Умру на журнале и в гроб велю поло-жить под голову книжку «Отечественных записок». А «новым» русским вкладывают в одну мертвую руку мобильник, в другую — пистолет…

Приемному сыну я сказал: «Илья, после меня выкини все, что не представляет для тебя интереса». А иногда добираюсь и до книжных полок и вычищаю из нее университетские учебники, справочники, которыми нико-гда не воспользуюсь, да просто плохие книги. Ненужную литературу раз-даю желающим. Есть здесь, правда, один этический момент: а что делать с книгами с автографами авторов? Вопрос пока остался открытым…

†«Не думай, что одно приобретение золота и серебра есть любостя-жательность: она есть приобретение чего бы то ни было такого, к чему привязана воля твоя». Прп.Исаак Сирин VIII век

Какой архив мы развели!
(Из ничего как много звона…)
Его потом не сдашь в ЦГАЛИ
и не продашь с аукциона.

Что будет делать наша дочь
с мешками писем, сочинений,
с фотоальбомами — точь-в-точь,
как если б тут скрывался гений.

Она их станет разбирать,
с трудом одолевая дрему,
и снова сунет под кровать,
не в силах резать по живому.

Э, девочка, не дорожись,
ни адресов, ни дат не помни.
Ведь это все — чужая жизнь.
Крои свою поэкономней.
 Тамара Жирмунская р.1936

— Молодой человек! — несмело позвали кого-то. Я стоял на автобус-ной остановке и даже головы не повернул: редкие волосы и седая бородка явно выдавали мой предпенсионный возраст.

— Молодой человек! — тихо повторил женский голос, и я обернулся. Передо мной стояла увядающая женщина лет сорока, хорошо одетая, еще привлекательная, с глазами, в которых не было света.

— Простите, — смущенно проговорила она, — у меня у вам необычная просьба. Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Может быть, зай-дем в ближайшее кафе? Я заплачу, — закопошилась она в сумочке в поиске кошелька.

Я не знал, как себя вести: женщины давно не обращали на меня вни-мания, да и я, откровенно говоря, больше думал о работе и будущей книжке. И поэтому находился в некотором замешательстве: было что-то непристойное в этом уличном знакомстве. Да и сама женщина чувствовала себя неуютно — ее лицо покраснело; видимо, она стыдилась своей смело-сти первой обратиться к мужчине.

— А что случилось? Беда какая?

— Я прошу вас только выслушать меня, только выслушать! — просила она. — Может быть, вы зайдете в гости, здесь рядом моя однокомнатная квартирка?

Нет, ее взволнованный до дрожи голос, ее чувство неловкости перед незнакомцем, ее нервное поглаживание ладоней, невезучая пуговица в тонких пальцах, ее жесты — все говорило о том, что обращение ко мне далось ей непросто.

Жест — продолжение нашей речи,
Уста молчание творят,
Но кисти рук, спина и плечи
Все говорят, все говорят.
Роман Сеф

— Понимаете, меня загрызло одиночество, я больше не в силах выно-сить его в опостылевших четырех стенах дома! Ну почему, почему я одна? — плакала она без слез, не обращая внимания на собравшихся зевак. — Работаю учителем, там одни женщины, женатый сын живет отдельно — у не-го своя жизнь, он занят, занят, занят! А если заедет на минутку, ткнет коробку конфет — и поминай как звали: мама, дела! Подруг почти нет, да и те замужем, там своих проблем хватает. Друзья… Мой друг — телевизор! Я ему все рассказываю, а он отвечает, хоть и невпопад. Были ухажеры в молодости, но я все выбирала идеал. Теперь вот сижу у разбитого коры-та…

Почти красива. И умна,
Хотя и не хитра.
Добра. И все-таки — одна.
И все-таки — добра.
Илья Фоняков, СПб

Она решилась и подняла на меня глаза.
 
— Прошу вас, пойдемте ко мне на чашку чая. На полчаса, не больше.

Не знаю, как поступил бы я несколько лет назад, но теперь я ска-зал: — Простите, я очень спешу.

Она понимающе кивнула и медленно пошла прочь по тротуару, прямо по лужам. Спина ее содрогалась — она плакала, вынося горе наружу. «А может, все еще наладится? — успокаивал я себя, глядя на удаляющийся силуэт. И еще будет она счастлива тем незатейливым женским домашним счастьем, которым так тяготятся другие? Или ей собаку завести — все любящая тебя животина рядом будет.

Женщина постепенно растворялась вдали, пока сгущающаяся грусть не поглотила ее совсем…

Вырвусь я в своем одиночестве
из тоски лихих годин.
Даже в полном одиночестве
я на свете не один.

Пусть душа, ни с чьей не схожая,
словно комната, пуста,
предо мною – Матерь Божия
и спокойный лик Христа.

Лампа ночью долго светится
над застывшею строкой.
Есть мне с кем глазами встретиться
и к кому прильнуть душой…
Валерий Хатюшин

Урок нерусского языка. Сокращения (аббревиатуры): «Аббревиатура — условное сокращение слов на письме, а также слово, составленное путем сокращения двух или нескольких слов». Эти сокращения я взял из свежего телефонного справочника: МРОТ, МЭРТ, АТЭП, ВОА, ВОГ, ВОИ, ВОС, МСЭК, ГНИИ МО, ГОУ, ГОУДО, ГПРЭП, ГУДРЭП, МРЭО, МРЭУ, МСЭК, МУП, ОПОП, ОППН, ОСТО, ПИБ, ПУ, СПбГКА, СПбОКА, ССО, ТнВ, ТСЖ, УМ, ФГУП, ФСО, КЭРППиТ, КГИОП, ПБОЮЛ (предприниматель без образования юридического лица) и еще безконечное множество непроизносимых уродцев. Последний шедевр приду-мали уже специалисты по русскому языку: РОПРЯЛ – (Российское Общество Преподавателей Русского Языка и Литературы). Получается, зря я пишу об этой проблеме…
 
В годы революции не хватало ничего, в том числе и бумаги. Отсюда — эти новообразования типа «шкраб» — школьный работник, «лекпом» — фельдшер. Но главное, в новом ритме времени повседневной и деловой жизни, когда старый, неспешный разговорный и эпистолярный ритм раздра-жал и затруднял общение; появлялось много понятий, не существовавших ранее. Наступила эпоха сухо-рационального конструктивизма.

В «Чукоккале» записано, — «Замком по морде». И переведено: «За-меститель комиссара по морским делам», год 1919. Это было началом но-вой языковой эры.  В царское время никто не писал РИ вместо Российской Империи или ПС вместо Правительствующего Сената. Но Совет Народных Ко-миссаров народ быстро сократил в Совнарком, а в периодике — и в легко запоминающийся СНК.

Возьмем замечательную книгу Г.Белых и Л.Пантелеева «Республика Шкид». Новичок спрашивает:

— А почему вы школу зовете Шкид?

— Потому, — ответил учащийся, что это, брат, по-советски. Сокра-щенно. Школа имени Достоевского. Первые буквы возьмешь, сложишь вместе — Шкид получается…

— А как зовут заведующего?

— Виктор Николаевич Сорокин.

— Ну, вот: Вик. Ник. Сор. — получилось Викниксор.

Пробовали сокращать и других, но сократили одну только немку Эллу Андреевну Люмберг. Получилось мягкое — Эланлюм. Оба прозвища приняли единогласно».

Маяковский рассказывал Чуковскому, будто молодые москвички назна-чали свидания поклонникам двумя словами: — Твербуль Пампуш! Т.е. Твер-ской бульвар, памятник Пушкину. - Девушка с болонкою, я вас жду здесь вечером! – Проплыла надменная, взглядом угостив. – Я вас жду у Пушки-на! – Повела как плечиком. – Буду я на площади около шести… Юрий Голо-вин.

Если бы директором был я
то велел бы под памятником Пушкину
поставить памятник влюбленному
бронзовый покрытый зеленой патиной
и уже обсиженный голубями
в левой руке он держал бы цветы
а правую братски протягивал всем
кто уже отчаялся ждать
и я бы первым пожал ее
Александр Кормашов

Процесс сокращений продолжается и до сих пор во всех странах ми-ра. И связано это не столько с социальными преобразованиями, сколько, я думаю, с упрощением мышления и ускорением времени, да и литература утрачивает подробный описательный характер – возьмите, к примеру, под-робнейшие описания обедов у Бальзака или обстановки в доме у русских классиков. Желающие могут заняться этой интереснейшей темой.

       ЗАКЛИНАНИЕ
Моль чехлонская малинная,
тополиная стеклянница,
ивовая переливница,
бархатица волоокая,
и обычная печальница,
и оса-блестянка огненная…
Ничего о них не знаю,
лишь названия люблю
и твержу как заклинание
от казенных дураков,
от унылых тупиков —
ЖЭКов, ДЭЗов, РСУ…
А на листьях пьют росу
тополиная стеклянница,
ивовая переливница,
моль чехлонская малинная.
я люблю их повторять!
Летом над моей могилою
будут бабочки летать.
Игорь Шкляревский

   Знаки препинания, что дорожные знаки для автомобилиста: говорят, где замедлить чтение, а где и приостановить. По возможности избегаю употребления скобок и кавычек — глаза спотыкаются о них, заставляя резко тормозить чтение. Любимый знак препинания — точка с запятой — придает написанному нужную глубину: еще не точка, но уже и не запятая; многоточие в конце  делает фразу объемной… у многоточия множество оттенков… А в начале фразы оно называется отточием — еще одна возможность придать предложению именно тот смысл, который ты хочешь передать читателю… «Дубровский молчал… Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он топнул ногою, оттолкнул секретаря…» А.С.Пушкин «Дубровский».

В русском языке многоточие впервые указано в грамматике А.Х.Востокова в 1831 году. Тогда оно называлось «знак пресекательный». Мне очень нравится ставить многоточие, если оно, конечно, к месту…

     МНОГОТОЧИЕ
Немые звезды многоточия
в книгопечатном зодиаке
люблю я больше, чем все прочие
орфогрфические знаки.

Его удел — недосказанья,
а не законченность доноса,
категоричность восклицанья,
недоумение вопроса.

В нем ни привета, ни прощанья.
а осмотрительность, толковость
да золотое обещанье
домыслить начатую повесть.

Три черных точки, будто почки
на ветке в снежной канители.
Никто из нас не знает точно,
чем они выстрелят в апреле.
Вадим Кузнецов †2003

У человека на руке часы, на стене календарь, на столе радио и телевизор; человек смотрит на часы и все делает по времени.

У котов нет ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого. А зачем? Они и так знают точно нужное время. Когда мы с женой в пятницу вечером подъезжаем на машине по тихой деревенской улице к даче, Малыш с Мартюней уже сидят рядом с калиткой в предвкушении встречи. Еще минуту назад их тут не было, и машины мимо разные проезжают. Но если нас нет в рассчитанное ими время, они места себе не находят и будут бегать на дорогу и обратно в дом, пока не закроют дверь. Конечно, они соскучились и ждут больше ласки, чем кошачьих вкусностей.

       КОШКИ
Любимицы сирых старушек,
У неба не просят ночлега,
Надежно их гордости служат
Природная лень или нега.

Хоть свиты их когти из жести,
Да спрятаны в мягкие ножны,
Хоть дремлет покой в каждом жесте,
Да чуткие души тревожны.

Так выгнуты мягкие спины
Природы слепыми руками,
Как ждущие воду плотины
Иль, может, мосты над веками.

В глубоком подвале фольклора,
Где свалена времени груда
И много ночного простора,
Вдруг два полыхнут изумруда.

И вряд ли поймем мы, невежды,
Какая печаль неземная
Под праздничным дымом одежды
Их жжет, сожаленья не зная.
Натан Злотников

Завидев нас, Малыш поднимает хвост трубой и начинает ходить кругами, Мартюня же стремиться забраться на руки хозяйке и не слезать вечность. Однажды Малыш, обрадованный встречей, притащил на кухню дохлого мышонка и положил перед нашими глазами, словно говоря: «Не такой я уже и старый, чтобы не поймать для вас чего-нибудь съестного». Но, если честно, реакция его уже не та и птичку словить играючи коготком, как он проделывал это раньше, ему уже не по силам. Вообще-то я как объект любви интересую их мало, и мои многолетние заигрывания ни к чему не привели — коты меня не любят. За что, спрашиваю я вас с обидой? Разве не я принимал роды у кошки, когда мы оба дрожали от страха? Разве не я возил Мартюню на рентген, испортив себе выходной? Сколько ночей я проспал крючком из-за того, что Малыш разлегся посреди кровати и трогать его не сметь?

Звери безмерно любят хозяйку. Как верные псы, коты сопровождают хозяйку везде, куда бы она ни шла и спят с ней. Делать нечего, мне пришлось смириться — кошачью любовь за коврижки не купишь. Да, Малыш перестал пить ладожскую воду и не сойдет со стола, где обычно стоят ведра, пока не привезут воды из поселкового колодца. Он будет долго принюхиваться, требовать открыть крышку бака и лишь потом, убедившись, что вода стоящая, будет хлебать и хлебать привозную жидкость, делая короткие перерывы на отдых. А я перестал купаться на ладожском мелководье: теперь прямо в воду на пляже спускают черные сточные воды, но люди не обращают внимания и продолжают получать удовольствие от водных процедур.

Пришла, страшней любой беды,
на Ладогу беда.
Мне чистой ладожской воды
Не выпить никогда.

У времени на поводу,
Среди никчемных дел,
Я эту страшную беду
Позорно проглядел.

Я дал дорогу той беде,
Не удержал беды.
И мир, живущий на воде,
Остался без воды.

Стою как столб перед бедой
У горьких дум в кругу
Над этой мертвою водой
На мертвом берегу.

Еще висит на волоске
Живая жизни быль.
И Совесть стынет на песке,
Как высохшая пыль.
Михаил Дудин

… Машина медленно поползла домой по колдобинам. Еще минуту мы видим в зеркало высовывающиеся из травы четыре кошачьих уха, но дорога приказывает глядеть вперед.

И целую неделю мы вчетвером будем скучать друг о друге в ожидании субботней встречи.

        СИАМСКИЙ КОТ
Нездешний кот с роскошными глазами,
как богдыхан, на перовых подушках
роскошно возвышался надо всем…
Глаза его, от солнца голубые,
светились неподдельным равнодушьем,
и нервный хвост, как щупальца, дрожал.
А в сумерки глаза его менялись,
приобретали красноватый отсвет
и вдруг напоминали почему-то
глаза мне незнакомых марсиан.
Ведь марсиан на свете больше нет.
Доказано, что Марс необитаем.
Но кот об этом, видимо, не знал…
И он зевал и жмурился лукаво,
 в усах скрывая явную усмешку
над всем ученым и почтенным миром…
Он улицу совсем не посещал
и наблюдал за птицами с балкона…
Но как-то летом в темном саквояже
был увезен на дачу этот кот…

Он долго озирался на деревья.
Он жадно нюхал каждую травинку.
От этого глаза, как светофоры,
меняли цвет почти ежеминутно.
И от всего, что с ним произошло,
он жалобно, надсадно замяукал.
И в тот же миг соседский серый кот
откликнулся нежданному пришельцу.
И вот беседа потекла в ночи
дуэтом плавным. Видимо, был найден
тот важный, общий и необходимый
язык природы.

С этих самых пор нездешний кот
мне кажется обычным.   
Владимир Шленский †1981

Из литературы мы знаем множество случаев самопожертвования людей ради своей любви — Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Данте и Беатриче…

Теперь не умирают от любви —
Насмешливая, трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо.
Лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
Врачи пожмут безпомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви»…
Юлия Друнина †1991
 
О любви животных не говорится вовсе или люди сводят любовь братьев наших меньших к процессу спаривания. Прижилась в народе мысль о том, что если погибает лебедь-самка, то лебедь-самец бросается вниз и рабивается насмерть. Есть еще выражение: «Воркуют, как влюбленные голубки».
 
Каждый день я прохожу на работу соседним двором и вижу добротно сработанную голубятню. Застряла в ком-то страсть к удивительным птицам. В моей детской Москве все пространство вокруг бараков было застроено голубятнями, и мы, мелочь пузатая, часто с восхищением наблюдали, как, стоя на крыше голубятни, парень с шестом и привязанной к нему тряпкой гонял с залихватским свистом свою стаю высоко в небе, как возвращались усталые домой. Потом мы с раскрытыми ртами слушали рассказы парней, какими качествами обладают разные голубиные породы, какие птицы какие кульбиты в небе способны выделывать в воздухе.

Подари мне, мальчишка, голубя,
Не как символ, а просто так.
Поднимусь я, закинув голову,
Вверх по лестнице на чердак.

Посвищу я в два пальца весело
На ветру, в слуховом окне.
Мне ответят твои ровесники
И рукою помашут мне.

Я укрою его от холода,
На руках подержу его.
На минуту вернется молодость
И забытое озорство.

Мне завидно, как, вскинув голову,
Ты взбираешься на чердак.
Подари мне, мальчишка, голубя,
Не как символ, а просто так.
Надежда Полякова, СПб
 
В столице существовал огромный голубиный рынок. Сами голубятни напоминали крепости после сражения: голубей воровали, они стоили денег, а некоторые породы — денег больших, поэтому для укрепления голубятни владельцы использовали любой подручный материал — старую фанеру, доски, куски обшивки самолетов, благо Центральный аэродром был за забором. Рассказывали голубятники и о специально обученных птицах, способных увести стаю к другому хозяину. Цинично рассказывали о голубиной преданности и любви до гроба. Конечно, тогда я был слишком мал, чтобы мой впитывающий все подряд умишко осознал слово «преданность» и «любовь», но взрослея, я понял, что это не пустые слова. Из-за безчисленных переездов я так и не стал голубятником, но с годами интерес к жизни животных становится у меня сильнее. Не все, оказывается, так просто в животном мире и далеко не все поступки зверей, птиц и даже насекомых всезнающая наука может объяснить инстинктом. Иногда мне кажется, что животные способны любить сильнее людей. Да вы и сами об этом знаете…

           ДИКАРЬ
А каких голубей мы держали:
«Туляков», «вертунов», «почтарей».
Высь кроили крылами-ножами
Птицы самых отборных кровей!

На обедах рубли сэкономив
Втихомолку от мамок своих,
Покупали хохлатых, бантовых,
Мохнолапых и всяких других.

А напротив резных голубятен,
За разбитым чердачным окном,
Жил дикарь — длинноносый, как дятел,
Без бантов и с облезлым хвостом.

И, от наших кормушек гонимый,
Безпризорник, бродяга, плебей,
Коротал он и лето и зиму
С чернокрылой подругой своей.

Безпородному вслед мы свистали,
Только он, нашу злость распаля,
Налетал вдруг и сманивал стаи
За чужие сады и поля.

Но однажды сосед деловито —
Наконец-то дошла, мол. рука —
Вместе с форточкой, ветром разбитой,
Застеклили и окно чердака.

…Третьи сутки — не много. не мало —
Бил крылами дикарь о стекло;
Там в чердачной пыли умирала
И звала голубица его.

И вдруг взмыл убывающей точкой
Ввысь, где паводком небо текло,
Разогнался, сложился комочком
И ударил с размаха в стекло…

Далеко за плечами то утро.
Повзрослели мы, стали грубей,
Только с той поры почему-то
Не держу дорогих голубей.
Анатолий Пшеничный

Признаться, я тоже люблю давать автографы. Конечно, мне далеко до мировых или российских знаменитостей, но когда на выставке я продаю свои «Записки редактора» или «Былинки», люди просят написать несколько слов. И я с удовольствием это делаю: приятно мне, приятно людям, нам всем приятно. Пишу что-нибудь простенькое: «Брату во Христе…», «Слава Богу за все!» —   читатели-то незнакомые, а незнакомым пожелать что-то душевное невозможно; или фальшиво будет звучать.

Дома в коридоре над потолком я сделал специальную полку, куда ставлю подаренные авторами книги с автографами. Не скажу, что я их читаю, но храню бережно: хотя и наследников нет, а все в библиотеку отдам — читателям тоже приятно будет.

Но есть и другая сторона медали в авторских подписях. Приобрел на днях целую стопу «Дней поэзии» за разные годы и рад был до чрезвычайности. Но в одной книжке тридцатилетней давности нахожу посвящение ныне здравствующей известной поэтессы Беллы Ахмадулиной на подборке ее стихов фразу ее рукой: «Милый Н.Н! Позвольте признаться в быстро возникшей симпатии и пожелать всего доброго. Вот Вам еще маленький вздор на память о Белле Ахмадулиной», — и на вклеенном листе два рукописных стихотворения-песни из кинофильмов «Достояние республики» и «Ирония судьбы, или с легким паром». Конечно, я никогда не узнаю, как это посвящение попало к букинистам; обычно такие письма хранят как драгоценность и передают по наследству. А раз не знаю — не стану судить. Только автографы с посвящениями сам больше писать не буду — можно впросак попасть или по рукам пойти. Попросят — чиркну «От автора» — и вся недолга. А этот «День поэзии» за 1974 год непременно сохраню; буду считать, что поэтесса его мне написала.

     ПРО НАШИ АВТОГРАФЫ
Ткнулся в руку мою в «Старой книге»
разобиженный томик стихов.
Мне смешны суета да интриги,
да ухмылки любых чудаков.

Никакой к ним, ни белой, ни черной,
злобой я никогда не горю.
Был автограф на томике скромный,
мол, «на память», мол, «другу дарю».

Стало «другу» однажды тоскливо,
жажда жгла, и видать по всему.
обменял он «на память» на пиво —
кружки на две хватило ему…

Скажут мне: «Ты обиделся вроде?
Мстишь кому-то» Ну что за мура!
Не о нем я совсем. Я о моде
на автографы. Бросить пора.
Сергей Давыдов

Вежливость перестала быть нормой жизни, хотя мы иногда и уступаем пожилым место в общественном — но не в платном — транспорте, пропускаем женщин вперед и здороваемся с соседями.

Последние мужчины —
Поэзия средь прозы, —
Ввергая в изумленье,
Еще нам дарят розы.

Не ведая корысти
И не во имя жеста
Последние мужчины
Нам уступают место.

И не застольным тостом,
А просто без причины
Нас греют добрым словом
Последние мужчины…

Чтоб снять пред нами шляпу
И уступить дорогу…
Последние мужчины
Есть в мире, слава Богу!
Людмила Щипахина
 
Многое, очень многое осталось в прошлом; как красиво, когда мужчина приподнимал шляпу при встрече или вступался за честь незнакомой женщины. Впрочем, должен признаться, что сам я человек плохо воспитанный: при разговоре размахиваю руками, прерываю собеседника, могу вспылить или бросить телефонную трубку. Но разговор я хочу повести об одном обычае, который сохранился при всех режимах.

Когда человек кашляет, как поступают окружающие? Верно, они стараются отойти на безопасное расстояние. А что они говорят при этом? Да ничего. А когда человек чихает? Мы, иногда хором, желаем ему: «Будь здоров!» Только недавно из присущей мне любознательности я узнал, почему мы поступаем именно так. И к вежливости это имеет весьма незначительное отношение.

Речь пойдет о страшном смертельном завоевании — бубонной чуме. От одного только слова «чума» у людей появлялось на лице выражение ужаса. Из-за малости места я не буду рассказывать об этой болезни во всех ужасающих подробностях. Черная Смерть унесла в Европе треть населения. В 1346-48 годах от нее в Западной Европе умерло 25 млн. человек. Вот как описывает это событие писатель Морис Дрюон в Книге «Когда король губит Францию»: «…Чума, великая чума, пришедшая из глубин Азии, обрушила свой бич на Францию злее, чем на все прочие государства Европы. Городские улицы превратились в мертвецкие предместья — в бойню. Целые селения опустели, и остались от них среди необработанных полей лишь хижины, брошенные на произвол судьбы…»

Ворота с петель оборвав,
в Кламси вошла чума.
Здесь обгоревшие дома
и мертвые во рвах.
Над ними только псиный вой,
вороньи крылья с синевой.
И по ночам чумные жгут дома.
И нет воды. Над всей округой медный гуд
и плач детей, и дым…
Семен Гудзенко †1953

Но это была не первая эпидемия. В VI веке Европа уже сталкивалась с чумой. Тогда  на борьбу со страшной заразой вступил Папа Григорий Великий Двоеслов †604. Это он ввел в обиход после чихания произносить выражение «Благослови вас Бог». Чихание является одним из симптомов чумы, а Церковь старалась защититься от Черной Смерти с помощью Божией.

Людям разных стран и континентов еще не раз приходилось сталкиваться с чумой, а так как лекарств от нее в то время не было, пожелание Папы не заболеть распространилось по всему миру. И сохранилось доныне: при чихании немцы и русские говорят  — «Будьте здоровы!», итальянцы — «феличита», англичане — «Благослови вас Бог». Такова краткая история вопроса. Апчхи!..

                ЧИХ
Ей-Богу, отродясь не знал, с чего
Желают: будь здоров или здорова —
Чихающим, и ничего такого
При кашле не слыхать ни от кого.

«Апчхи!» — «Будь здрав, богатого улова
Твоей мошне, дай Бог тебе всего,
Желаю сына — и не одного», —
И правильней не отвечать ни слова.

Я нынче слышал в лавке, будто мы.
Ужасные невежи по природе,
Любезны стали со времен чумы…

Что ж, может, правду люди говорят,
И нас чума воспитывает, вроде
Как заповеди грешников плодят.
Джузеппе Джоакино Белли, Италия †1863

PS. Простите, но не могу не сказать несколько слов о самом авторе. Джузеппе Джоакино Белли (1791-1863) говорил, что его цель — создать «памятник тому, что представляет собой сегодня римское простонародье. Передать слово таким, каким оно срывается с уст римлянина повседневно, без украшательства, без какого-то ни было искажения». Его перу принадлежит 6000 стихотворений. Сонеты Белли высоко ценил «русский римлянин» Н.В.Гоголь.

Наша постоянно «выездная редакция» ныне располагается на Бронницкой улице, длиной около 800 метров, которая упирается другим концом в Обводный канал, неподалеку от метро «Технологический институт», что, несомненно, весьма удобно. Правда, дом №17, в котором мы по недостатку средств снимаем в коммунальной квартире две комнатушки, комфортом не отличается: его определили под расселение, и нашими соседями оказались чеченцы и вообще «люди кавказской национальности». Правда, ведут они себя тихо и конфликтов с ними не было, а что обшарпанные стены, грязь и хрустят использованные шприцы под ногами — это ничего, привычно.

— Ну, где ты устроился? — поинтересовался знакомый, зная, что с последнего места нас только что выгнал священник.

— Да на Бронницкой, рядом с «Техноложкой» теперь находимся.

— Как же, как же, знаю: «Разве Можно Верить Пустым Словам Балерин?» — и улетел по делам.

Какие балерины? Мужик вроде серьезный, да у меня ни одной знакомой балерины в жизни не было. Но, будучи все же человеком с гуманитарным образованием, решил покопаться в книжках. И что вы думаете? Оказывается, в XVIII веке местность между Загородным проспектом и Обводным каналом, от Рузовской до Бронницкой улиц, звалась Семенцы — от слободы квартировавшего здесь Семеновского лейб-гвардии полка. А параллельные улицы, идущие от Загородного проспекта, с 1858 года носят имена уездных городов Московской губернии — Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская и Бронницкая. При переименования советского времени их почему-то не тронули. Находчивые ленинградцы придумали правило для запоминания порядка улиц — «РАЗВЕ МОЖНО ВЕРИТЬ ПУСТЫМ СЛОВАМ БАЛЕРИН»

В более позднем народном варианте последнее слово в этой фразе было заменено на название одного из проспектов города. Вариант звучит так: «РАЗВЕ МОЖНО ВЕРИТЬ ПУСТЫМ СЛОВАМ БОЛЬШЕВИКОВ».

Так неожиданно мы столкнулись с вами с топонимикой — отделом языкознания, изучающим географические названия. А питерский поэт Евгений Рейн написал даже на эту тему стихотворение:

Там, где Георгий Валентинович
смущенно стоял у Техноложки,
где совершались коллективные
трамвайные прыжки с подножки,
там. где лежат Красноармейские,
где ты растягивала губки
на все мои первоавпрельские,
нисколько не смешные шутки,
там ты была моим сиянием,
полярной ночью над Фонтанкой —
тебя я видел персианином,
а также пляшущей вакханкой.
Училась в Хореографическом,
чуть что — врала напропалую,
жила на Троицкой в готическом
доходном доме.
На Сенную
я шел, надвинув шапку на уши,
встречать автобус от Мариинки,
и разве можно верить (знал уже)
пустому слову балеринки.

В России ощущение такое, словно все ее обыватели — заядлые рыболовы. Зимой в электричке не протолкаться из-за одетых капустой рыболовов, в валенках с калошами и противорадиционным костюмом как завершение экипировки. Чего они там привозят домой после суточного сидения в неудобной позе на льду, не знаю, но пару бутылок водки они тащат на рыбалку непременно. И тонет рыбаков по весне немало, и машины под лед уходят, и вертолетами их спасают.

Вы, наверно, подумали, что я на все лады буду расхваливать этот вид тихой охоты. Отнюдь! Когда-то и я с отцом посижывал с удочкой на каменистых островках в Карелии, и знаю, как колотится сердце при каждом погружении поплавка. А когда удавалось поймать какую-нибудь мелюзгу, дрожащими пальцами я рвал крючок из рыбьего рта, чтобы скорее, скорее забросить и поймать еще и еще. Но потом со мной что-то произошло, и я стал жалеть рыб. Смешно, не правда ли? «Мальчику рыбку жалко»; спиши слова. Но заинтересовавшись, я узнал, что нервная система рыбы развита очень хорошо, а значит, рыба способна ощущать боль. Многие цепляют на леску до десятка крючков, и опытные рыбаки утверждают, что рыбам крючки наносят очень много ран на теле. Момент второй: поймав рыбешку, мы в лучшем случае бросаем ее в крохотное ведерко с водой на донышке — не рыбы ради, конечно, а чтобы свежей была. А чаще вообще шлепаем ее на траву, где рыбка, извиваясь, в агонии пытается вдохнуть живительную для нее воду.

Ученые доказали, что при этом рыба испытывает сильнейшие мучения от удушья, а не спокойно «засыпает», как успокаивают себя рыболовы. Да вы сами-то попробуйте засунуть голову в ведро с водой и «подышите» в свое удовольствие — как там «спится» в воде? Завопили б, сознавая, что беду зовут бедой, и что их вода живая стала мертвою водой. Михаил Дудин.
ТАЙМЕНИ
В холодных струях с гор бегущих рек, подальше от заливов и от мели, проводят свой блаженный рыбий век могучие сибирские таймени. Я вижу их, и видят рыбака они своими зоркими глазами. И невдомек им, невдомек пока, зачем крадусь я рысьими шагами. В моих руках упругий, гибкий штырь, прозрачная, как горный воздух, леска. Прицельный взмах – и полетела в бырь блестящая коварная железка. Как будто рыбка мчится по волне! И самый крупный ринулся за нею… Немного сил потребовалось мне, чтоб показать рыбацкий нрав тайменю. Лежит у ног жемчужное бревно с младенчески-невинным, чистым взглядом и словно думает: так вот оно какое существо, что было рядом! Одним движеньем я рванул крючок из редкозубой и покорной пасти, толкнув к воде красавца: - Дурачок, беги и знай, что есть на свете счастье! И видел я, как он, войдя в струю, стоял с минуту, милости не веря. Потом взмахнул хвостом: - Благодарю! – и бросился в бурун с повадкой зверя. Неслась вперед певучая река, и, серебристой зеленью блистая, глядела на большого чудака во все глаза доверчивая стая. Николай Стрельников

В России законов об истязании живых существ нет, а если и есть, их никто не выполняет. Попробуйте в Германии оставить на улов рыбу меньше положенных размеров, кажется, в 12 сантиметров —  инспектор тут же отберет у вас членский билет да еще оштрафует на значительную сумму. Есть специальная линейка для измерения рыб; маленьких сразу выпускают. В Германии действует и исполняется неписаный закон: «Возьми, сколько съешь, остальное отпусти». В снаряжении немецкого рыболова должна присутствовать деревянная колотушка, чтобы сразу оглушить раненую рыбу, не мучить ее.

Браконьеры у костра.
Пламя пляшет, как цыганка.
Водка. Черная икра.
Хлеба черствого буханка.

На воде — двух катеров
замерли слоновьи туши.
Двух десятков осетров
отлетают в небо души.

— Ну-ка! Брось сюда топор!
Ловкий тут один, упрямый!
— Осторожней! Бей в упор!
Пухлый, чувствую, икряный…

Под полой блеснул обрез,
облик показав звериный,
и топор, чуть тявкнув, влез
в череп влажной осетриный.

И рыдал веселый нож,
медленно влезая в брюхо.
И звенел удачи грош,
звонкий, словно оплеуха.

Белобрюхий всплыл туман.
Дым чернел оскалом пасти.
Умирала тишина
осетром на крючьях снасти.
Василий Чертушин

Немцы действительно ловят рыбу ради удовольствия, поэтому у них распространено еще одно правило: «поймал — отпусти». А у нас?… Есть еще одно правило, усвоенное человечеством: чем милосерднее ты к окружающим, тем счастливее жизнь ты проживешь.

Задумайся, человече: «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие запутываются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них». (Екк.9,12).

       РЫБОЛОВ
Он свое удило из капрона
Поднимает, как двуручный меч!
В тихий вечер краткого сезона
На природе некого беречь.

Вырвет жабру, будто ноготь пальца.
Кровь сотрет на жале вороном.
Человече хочет поиграться,
Человече хочет поиграться…
Все страшней игрушки день за днем!

Доигрались мы до ржавой лужи
И опять сидим над дважды два!
Старых истин свет горит не хуже,
Чем в костре ворованном дрова.
Михаил Шелехов

Холодный град Петра, и неба бумазея, и коммунальная угрюмая кишка… Здесь люди бедные и холодок музея соседствуют, и жизнь идет исподтишка. Здесь ржавчина времен сползает по карнизам, здесь медленный туман вползает в рукава, здесь камнем окружен, смотрю на то, как низом уходит под мосты холодная Нева. Здесь не найти домов купецких да простецких, кариатиды спят в чахоточном дыму. Здесь русские живут среди красот немецких и город людям чужд, как и они – ему… Евгений Блажеевский.

Я не люблю город, который стал моей судьбой. Наверное, это несправедливо: Питер дал мне все, что я был в силах взять — жену, дочь, квартиру, работу, хорошее образование и, главное, конечно, неповторимое счастье творчества. Город не только не мстит мне за мою нелюбовь к нему, он словно помогает преодолеть ее — и с выпуском православных газет, и с публикацией моих незамысловатых книжек. Даже дача наша расположилась в прекрасном месте — на берегу озера Ладоги, рядом с «Дорогой Жизни». Я должен бы, следуя всем человеческим логикам, нахваливать Питер на все лады, как лучший город в мире. Но, читатель, мы договорились быть честными друг перед другом, поэтому повторю — я не люблю Санкт-Петербург.
 
        УСТАЛОСТЬ
Уставшие люди, усталые лица…
Мы в транспорте дремлем,
а дома не спится.
И город ругаем мы наш
необъятный.
Его покидая, мы рвемся обратно.
А возвращаясь, мы вновь
Одиноки…
О, город огромный, какой ты
жестокий!
Елена Колесникова
 
Не Промыслом Божиим поставлен он на болоте, в тайге, а волей самодержца, который телами сотен тысяч крестьян со всей России забутил бездонную трясину, извел на гранитные набережные и дворцы народу столько, что и цифры-то никто назвать не сможет. Да и кто их когда считал, безсловесные крепостные души? Петровская хватка, Петровская кладка, а Питер-то строить, ох, было не сладко. Вадим Шефнер.

Здесь убивали царей, нарушали офицерскую присягу, а ледяная вода старалась стереть его с лице земли; здесь отрекались от Богом данной власти, рубили топором старух-проценщиц, здесь совершались кровавые революции, когда кровь людская лилась рекой, здесь миллион ленинградцев положили от голода живот свой, чтобы он выстоял перед ворогом, твой город.

Мне страшен летний Петербург. Возможен
Здесь всякий бред, и дух так одинок,
Что на площадках лестниц ждет Рогожин,
И дергает Раскольников звонок.
Михаил Зенкевич, ум.1969

Он, действительно, очень красив, город, выстроенный иностранцами. Он не похож ни на одну столицу мира, наверное, поэтому сонмы туристов приезжают восхититься его чудесными видами. Это так.

Шпиль сверкает, и в лучах заката
Купол раздвигает высоту,
И опять я слышу: - Сколько злата
Было вбито в эту красоту?

И туристу на вопрос привычный
Отвечает расторопный гид:
- Не скупился двор на блеск столичный…

А мужик из прошлого глядит,
Тот, что здесь когда-то на рогоже
Умирал, дыша дурманом трав,
Ради этой красоты всю кожу
С золотых ладоней оборвав.
Виктор Крутецкий

Но есть еще одна сторона медали: здесь очень трудно дышать; из прорубленного Петром окна в Европу льет в Россию помойные стоки; православные храмы, созданные по католическим образцам, придавливают к земле и не дают того божественного света, должного освящать город; словно тяжелая черная грозовая туча нависла над ним, и даже редкое солнце не дает умиротворяющего тепла и покоя, как в других русских городах. Здесь русское не слилось с иноземным, оно существует раздельно. Поэтому город разделен на две части, границу которой провести невозможно.

На мокрых улицах столицы улицы;
Дождливая томится тьма.
Какие сморщенные лица…
Какие мертвые дома…

И тихо мокрые туманы
Тягучей вяжущей тоски
Уходят призраки-обманы,
Как сгорбленные старики…

И нет ни сказок, ни загадки,
Ни даже завтрашнего дня…
Есть только сумрак мглисто-шаткий
Да пятна окон без огня.

И чудится — на грани стертой
Набухшей мглы издалека,
Над мертвым городом простерта
И ждет костлявая рука.
Валентин Кривич †1936

Да и с погодой нам повезти в таком месте нам повезти не могло: по своему географическому положению город близок к Северному Полярному кругу и только благодаря теплым циклонам Атлантики климат Санкт-Петербурга мягкий, морской. Среднегодовая температура составляет 4.2 С. В среднем за год в Санкт-Петербурге бывает ясных и безоблачных дней — 31, пасмурных — 172, туманных — 57, полуясных с переменной облачностью — 105, дождливых дней — 126. Всего же осадков выпадает сравнительно немного: 650-700 мм, однако недостаток солнечного тепла и облачность приводят  к высокой насыщенностью влаги. Одним словом, климат здесь поганый, весьма способствует распространению хронических респираторных заболеваний. Белые ночи с конца мая до середины июля хороши для влюбленных. Город пережил около 250 наводнений. Средняя продолжительность жизни петербуржца составляет 66-67 лет.

Помоги, Господь, эту ночь прожить,
Я за жизнь боюсь – за Твою рабу…
В Петербурге жить – словно спать в гробу.
Осип Мандельштам

Когда мне становится невмоготу, я еду дышать истинным воздухом в Новгород, Кириллов, Псков, Горицы, Пюхтицу, Москву — туда, где не вьются на небе черными спиралями бесовские легионы, где намоленная предками земля пока не дает им творить до конца свои злодейские дела.

Потом я возвращаюсь назад, в свой отравленный духовными миазмами город, чтобы продолжать борьбу.

В Ленинграде дурные погоды,
и промозглости, и холода.
Поднимаются зимние воды:
По-над берегом ходит вода.
Майя Борисова, СПб 

«В этом новом мире промелькнула для меня полоса жизни, совершенно фантастической, над нравственной природой моей пронеслось страшное мистическое веяние, - но, с другой стороны, я узнал с его запахом, довольно тусклым, и цветом, довольно грязным… странно пошлый мир».Все это до того пошло и прозаично, что граничит почти с фантастическим»  Аполлон Григорьев (**** из статьи А.Блока об Ап. Григорьеве). Примерно те же чувства испытывает и автор; особенно удачен образ города с «чахоточным румянцем», «со впалыми окнами» у И.С.Тургенева.

    ГОРОД
Проклятый город
С запахом тины
В сером величии
Спит
Мраморный реквием
Царственной силе
Плачем неслышным стоит.
Катится роскошь
Мертвых фасадов
От мостовой к мостовой.
Городу шепчут
Губы атлантов:
— Ты сотворен сатаной.
В удали камня,
Как одержимый,
Мечется, буйствуя, глаз.
И выставляет
Жадному миру
Душу свою напоказ.
Город угрюмый,
Город несчастный,
Встал на болотной земле,
Скорбью о Боге,
Мукой — о братьях,
Тихим проклятьем — себе.
Елена Лобачева, Москва

Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал; потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который постороил дом свой на песке. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф.7,26-27).

Перечитывая классику:
 
« — Что, Петр, не видать еще? — спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками…

— Не видать? — повторил барин.

— Не видать, — вторично ответствовал слуга.

Барин вздохнул и присел на скамеечку… Зовут его Николаем Петровичем Кирсановым… В 55-м году он повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На последнюю зиму он приехать не мог, — и вот мы видим его в мае 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного согбенного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата…

— Никак, они едут-с, — доложил слуга, вынырнув из-под ворот.

Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас. запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица…

— Аркаша! Аркаша! — закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками… Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.

         ОТЦЫ И ДЕТИ
Мой сын заснул. Он знал заране:
Сквозь полусон, сквозь полутьму
Мелкопоместные дворяне
Сегодня явятся к нему.

Недаром же, на самом деле,
Не отрываясь, «От» и «до»,
Он три часа лежал в постели,
Читал «Дворянское гнездо»!

Сомкнется из отдельных звеньев
Цепочка сна — и путь открыт!
Иван Сергеевич Тургенев
Шоферу адрес говорит.

И, словно выхваченный фарой
В пути машиною ночной,
Встал пред глазами мир иной —
Вся красота усадьбы старой,
Вся горечь доли крепостной.

Вот парк старинный, речка плещет.
А может, пруд… И у ворот
Стоит, волнуется помещик —
Из Петербурга сына ждет.

Он написал, что будет скоро, —
**Кирсанова любимый сын…
(Увы! Не тот, поэт который,
А тот, который дворянин.)

За поворотом кони мчатся,
На них три звонких бубенца
Звенят, конечно, без конца…
Прошло не больше получаса —
И сын в объятиях отца.

Он в отчий дом, в гнездо родное,
Чтоб веселей набраться сил,
Привез Базарова с собою…
Ах, лучше бы не привозил!..

Что было дальше — всем известно…
Светает… сын уснул давно.
Ему все видеть интересно,
Ему, пожалуй, все равно —
Что сон, что книга, что кино!
Михаил Светлов †1964

А мой любимый герой у Ивана Александровича Гончарова, конечно, Обломов. Илья Ильич, — это, собственно, я: писатель и за основу взял мою физиологию. Даю слово, читатель, что передо мной не лежит раскрытый томик Гончарова для облегчения задачи. Но мне тоже нравится часами валяться на диване и совершенно ничего не делать, предаваясь пустозвонной маниловщине. Только мне хочется не стеклянный мостик через озеро построить, а совершить что-нибудь такое… этакое… грандиозное, чтобы остаться в истории. Потом мысли становятся полуясными, цветные мечты медленно отдаляются и дрема охватывает мое существо, и я засыпаю…

             ПРЫЖОК
К многолюдью трибун безразличен,
Входит в сектор прыжков, словно лев,
И себя за рекордной добычей
Хищно в небо бросает атлет.
И не глядя на сбитую планку,ол
Он в накинутом кем-то плаще
Безучастно садится на лавку
И ложится на плащ вообще.
И глаза закрывает устало,
И лежит, и лежит, не встает.
А затем поднимается вяло –
Лев, расслабленный дремой… И вот
Он бежит и взрывается мощно,
Все отдав своему рубежу…
Так и я на диване, возможно,
Не напрасно лежу и лежу.
Николай Ваганов

Удостоверяю, что вся Россия состоит из Обломовых, только некоторых из них повезло на друга Штольца, который с безграничной энергией вытягивает тонущего товарища на поверхность из пуховой постели; другой Обловым рад бы проваляться всю жизнь бездельником, да есть хочется, надо на службе присутствовать. Впрочем, есть еще одна порода, не описанная ни одним писателем: на работе он Обломов, а дома — Штольц. Не встречали?

Много их разных видов Обломовых, только посмотрите пристальнее. И вы увидите Обломова-деятеля, создающего пустоту, и Обломова-лежебоку, польза от которого Отечеству неисчислима. Писатель Юрий Поляков придумал слово «имбурдист» — имитатор бурной деятельности. Имбурдист не пролежит в постели ни одной лишней секунды; он трудится, как ему кажется, «на благо Отчизны», не покладая рук. Но если отбросить в сторону все его словословия и телодвижения, результатом его неустанного труда окажется круглый ноль, обозначающий пустоту.

Замечательно то, что Илья Обломов «не состоялся» в обществе, но тем самым в силу «рафинированных» условий сохранил в первозданной чистоте и свою нежную душу ребенка, далекого от суеты, карьеры и ведущему к пороку добывания денег. Можно творить добро, но можно ведь и не делать худа. Разве это не добродетель? Слава Богу, что на Руси сохранились Обломовы! Иначе мы не были бы русскими.

Проклятье века — это спешка,
и человек, стирая пот,
по жизни мечется, как пешка,
попав затравленно в цейтнот.

Поспешно пьют, поспешно любят,
и опускается душа.
Поспешно бьют, поспешно губят,
а после каются, спеша.

Остановись на полдороге,
доверься небу, как судье,
подумай — если не о Боге —
хотя бы просто о себе.

… Есть в нерешительности сила,
когда по ложному пути
вперед на ложные светила
ты не решаешься идти...

Когда шагаешь к цели бойко,
как по ступеням, по телам,
остановись, забывший Бога, —
ты по себе шагаешь сам!

О человек, чье имя свято,
подняв глаза с молитвой ввысь,
среди распада и разврата
остановись, остановись!
Евгений Евтушенко

Будь моя воля, я поставил бы памятник с надписью: «Илье Ильичу Обломову — от благодарного российского общества».

«Дался вам этот Екатерингоф, право! Не сидится вам здесь? Холодно, что ли, в комнате, или пахнет нехорошо, что вы так и смотрите вон?», — спрашивает Илья Ильич. Так мы поедем в Екатерингоф или нет, читатель?
ОБЛОМОВ
Земли российской лоно,
ширь — не хватает глаз…
Илья Ильич Обломов
садится в тарантас.
… Закутанного пледом,
подбитым под бока,
везут его по свету —
как чудо — сквозь века.
Отнятый у покоя,
изъятый у мечты —
в нем есть что-то такое,
к чему причастен ты…
Он делает приватно
визиты — хмур зело,
но хочет он обратно:
туда, к себе — в дупло,
в российские туземцы,
где сон, как Божий суд…
И никакие немцы
его уж не спасут.
… Нет, не на поле брани,
не на лихом коне —
умрет он на диване,
скорей всего — во сне.
Глеб Горбовский, СПб

Находящаяся в Париже Международная служба оценки параметров вращения и координат Земли приняла решение  добавить дополнильную секунду к 2005 году. Увеличение продолжительности года связано с изменением скорости вращения нашей планеты вокруг своей оси.

О непостоянстве продолжительности суток ученые знали еще много десятилетий назад. Однако определить точную величину необходимых поправок удалось только после изобретения атомных часов в середине прошлого века. В 1967 году был принят так называемый «цезиевый» стандарт времени, при котором погрешность не превышает одной наносекунды в сутки. Впервые дополнительная секунда была прибавлена в 1972 году. Однако семь лет назад Земля по непонятным причинам несколько ускорила свое вращение, и с тех пор дополнительные секунды не вводились.

Теперь дополнительная секунда появится в ночь с 31 декабря 2005 года на 1 января 2006 года. Это случится так: 23 часа 59 мин. 59 сек, 23 часа 59 мин 60 сек, 0 час 0 мин 0 сек. Обычно после отметки 23 часа 59 мин 59 сек следует 0 час 0 мин 0 секунд. Люди! Земля нас обкрадывает!
   МИНУТЫ
Эко дело! Всего на минуту
Стало больше короткого дня:
Эка разница! Но почему-то
Посветлело в душе у меня.

Знаю, силы зимы не иссякли,
И еще за морями грачи.
Ну, а все же минуты, что капли,
Станут снежные доты точить.

И грачи устремятся в дорогу,
И ручьи в наступленье пойдут…
Эх, минута! И мало, и много:
Вся-то жизнь состоит из минут.
Юлия Друнина †1991

«Терроризм — (лат.terror — страх, ужас) насильственные действия с целью устрашения, подавления политических противников, навязывания определенной линии поведения». Большой Энциклопедический Словарь, 2004.

Вчера произошел чудовищный теракт в Лондоне — взрывами бомб убито 75, ранено 1000 человек. Должен сказать, у меня было предчувствие, что где-то произойдет нечто подобное: в воздухе витал привкус трагедии. И собравшаяся как раз в этот день в столице Великобритании «большая восьмерка» в очередной раз показала свое безсилие, в очередной раз призывая к объединению усилий в борьбе с терроризмом. Лондон мне по душе. Мне нравятся лондонцы, архитектура, уклад жизни, я собирался еще раз побывать там. Ни в одном городе мира я не чувствовал себя в такой безопасности: неспешный ритм жизни, вежливые аборигены, куда ни глянь — на тебя смотрят камеры слежения, везде заметишь «таксисткую» фуражку «бобби»-полицейского. «Гляди, жена, как они все продумали, у них нико-гда не будет терактов», — восхищался я. «Старый Лондон пахнет ромом, жестью дымом и туманом. Но и этот запах может стать единственно желан-ным, — писал Дон-Аминадо †1957. Боюсь, что сейчас в нем витает запах крови, страха и динамита. Я отправил в консульство Великобритании письмо-соболезнование. «Досточтимые господа! Прошу принять мои искрен-ние соболезнования по поводу безчеловечных терактов в Лондоне. Зная стойкость и мужество англичан, не сомневаюсь, что вы достойно пережи-вете трагедию. Прошу передать мое сочувствие близким и родственникам погибших и пострадавшим при взрывах. Случившееся еще раз подтверждает, что только объединенными усилиями мы сможем противостоять ваххабитам. Искренне, Александр Раков, главный редактор газеты «Православный Санкт-Петербург»
 
Но до сих пор я не забыл, что после взрывов домов в Москве мировое сообщество лишь формально выразило сочувствие России. Не было огромных статей в газетах, иностранцы не возлагали цветы и свечи к руинам домов, чувствовалось полнейшее равнодушие к нашей беде: мол, затеяли войну в Чечне — сами и расхлебывайте. И чеченский террорист Ахмед Закаев, один из главных вдохновителей убийства невинных людей в России, продолжает преспокойно проживать в Лондоне — России отказано в его выдаче.

О, нет, злодеи, Бог вам отомстит.
Пока здоровы и наглы — не верьте.
Но будет час — недуг вас поразит,
И я приснюсь вам, словно ангел смерти.

Нет, явные и тайные враги,
Над вашей силой сила есть другая,
Не избежать карающей руки,
Она уже вас грозно настигает.

Все ближе шелест синего плаща,
Кайма расшита вещими словами:
Закон возмездия свершается над вами,
Бог запрещает смертный грех прощать.
Нина Карташева, Москва

Расскажите, пожалуйста, как обыкновенному человеку, не имеющему отношения к спецслужбам, «объединиться в борьбе с терроризмом»? Прижаться на каком-нибудь массовом мероприятии к незнакомому соседу «кавказской национальности», чтобы в случае подрыва им бомбы получить побольше резаных гвоздей в родное тело?

Вся беда спецслужб не только в прекрасном оснащении террористов, не только в огромном количестве денег — беда в диаметрально различном понимании жизни и религии. Если у русских «на миру и смерть красна», если европейский менталитет считает самопожертвование подвигом, то для ваххабита собственная смерть, унесшая с собой сколько-то «неверных», есть прямая дорога в рай, как они считают. Придумайте способ, как обезвредить женщину с пластитовым поясом в толпе людей? Да еще вдову, у которой мужа убили русские…

             ПОРОХ
Но черный порох в мире был предтечей
Иных еще властительнейших сил:
Он распахнул им дверь, и вот мы на пороге
Клубящейся, неимоверной ночи
И видим облики чудовищных теней,
Не названных, но мыслимых, которым
Поручено грядущее земли.
Максимилиан Волошин †1932

И последнее. Европа, почти утратив христианство и взяв на вооружение потребительский образ жизни, обрекла себя на вымирание — сначала духовное, а потом и физическое. Россия осталась вообще без объединяющей нацию (если она еще существует) идеи. И удручающий вывод: мы проиграем войну с исламом, если только Господь — в который раз! — не спасет, пусть пока языческую, но стремящуюся к Нему всем сердцем Русь.
ПАНМОНГОЛИЗМ
Панмонголизм! Хоть слово дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины божией дано.

Когда в растленной Византии
Остыл Божественный алтарь
И отреклися от Мессии
Иерей и князь, народ и царь, —

Тогда он поднял от Востока
Народ безвестный и чужой,
и под орудьем тяжким рока
Во прах склонился Рим второй.

Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,
И все твердят льстецы России:
Ты — третий Рим, ты — третий Рим.

Пусть так! Орудий божьей кары
Запас еще не истощен.
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племен.

От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.

Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена.

О Русь! забудь былую славу:
Орел двуглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.

Стремится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть…
И третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.
Владимир Соловьев †1900

Наконец-то решился расстаться с солидной суммой и приобрести 1-й том из семитомного собрания сочинений любимого мной поэта Глеба Горбовского. А купленная книга сразу напомнила, как под Рождество Христово я ходил к нему в гости. Отмечу не без самодовольства, что Глеб Яковлевич сам позвонил мне. Он только что вернулся из больницы: оперировали глаз, и от него исходил стойкий больничный запах дешевого вина.

Я спросил, пишет ли он теперь, и поэт показал папку с тыщей новых стихов. Один из них я уговорил его подписать и теперь храню до тех пор, пока можно будет продать его на аукционе за любые деньги.

— Саша, почитай мне свои стихи, — неожиданно предложил хозяин. Но я так растерялся, что враз забыл все свои неумелые вирши. Тогда Горбовский взял завалящияся обрывок бумаги и сходу сочинил блестящее стихотворение. Причем, сделал он это не для показухи — пришло, он и записал. Изумленный, я еще спросил у него: «А вы долго вынашиваете стихи?»

«Да нет, знаешь, как-то само собой получается…» — то ли в шутку, то ли всерьез ответил поэт. Самое поразительное, что у Глеба Яковлевича нет слабых стихов; одни тебе нравятся сразу, другие войдут в душу потом…

— Ты, это, Саша, журналист?
Тебе в поэты по годам.
Горбовский взял нечистый лист
И стих набросил про «Агдам».
Я — не поэт, но мысль просек,
Надел пальто, покинул дом:
Ведь магазин был за углом,
И путь в поэты — недалек…
А.Р.

Теперь жалей-не жалей, но я никогда не смогу похвастаться, что читал свои стихи самому Горбовскому. Но то, что бегал для него за портвейном «Агдам» — сущая правда.

А человеку много ль надо?
Проснуться, подоить козу.
Пустить ее в траву — за гряды.
Пошарить ягоду в лесу.
Обрить лужок косою сочный,
сварить похлебку на огне.
Сходить за пенсией на почту,
потом — на кладбище к жене.
И, тяжелея понемножку,
передохнув — опять в труды:
окучить юную картошку,
поднять колодезной воды.
Потом сложить сенцо в копешку,
лицо в реке ополоснуть,
поймать на удочку рыбешку,
прочесть молитву — и уснуть.
Глеб Горбовский, СПб

На даче две хорошие новости. Как-то, на «Дороге жизни» купили красивый, сделанный из аккуратно обработанных кругляшков, скворечник. Водрузили его на дерево рядом с домом и стали ждать заселения хозяев. Но в первый год помещение осталось свободным: то ли поздно повесили, то ли не в ту сторону отверстие — птицы любят, чтобы вход был с востока.

А вчера жена говорит: «В скворечнике-то жильцы появились, и даже птенчики есть». Понаблюдав, я увидел, как пара стрижей на огромной скорости подлетела к домику, но, заметив человека, круто ввинтилась в небо. Они очень осторожные птицы. Я взял словарь А.Брема «Жизнь животных», чтобы побольше узнать о своих новых соседях. Оказывается, кроме некоторого сходства, никакого отношения к ласточкам стрижи не имеют. Они больше других птиц проводят в воздухе, иногда до 17 часов, и летают очень высоко, преодолевая порой сотни километров со скоростью 100-200 км в час. Для сравнения: скорость гусей – 70км/час, ласточек — 60, журавлей  - 50, воробьев — 40. При таком расходе энергии стрижи вынуждены добывать для себя пищу практически все время, за исключением короткого отдыха ночью.

А из комнаты на втором этаже мы можем легко наблюдать, как в расселине кедра — руку из окна протяни —… три пищащих комочка безпрестанно ругаются в ожидании пищи от папы и мамы. Здесь и скворечника не понадобилось. Да это же дроздята! Когда же мы услышим ваши знаменитые песни?

…А Малыш — точно старик. Подошел к приземлившемуся на землю птенцу, понюхал его на расстоянии, брезгливо дернул лапой и ушел прочь. А ведь раньше пернатых на лету когтем хватал…
   
           ДРОЗДЫ
Вы слыхали, как поют дрозды?
Нет, не те дрозды, не полевые,
А дрозды, волшебники дрозды,
Певчие избранники России.

Вот они расселись по лесам,
Зазвучали до самозабвенья.
Узнаю я их по голосам —
Звонких повелителей мгновенья.

Звуки вырастают, как цветы:
Грустные, веселые, любые,
То горячие до красноты,
То холодно-голубые.

Достают до утренней звезды,
Радугами падают на травы…
Шапки прочь! — В лесу поют дрозды,
Для души поют, а не для славы.
Слова Сергея Острового, музыка В.Шаинского

Хорошо, когда птицы доверяют людям: там, где опасно, они селиться не будут. Надо побольше скворечников на участке; вот где приятный гомон, вот где настоящий праздник жизни от птичьего пения.

«И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной.(И стало так). И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся… и всякую птицу пернатую по роду их. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле» (Быт.1,20-22).

Парадоксально странная мысль пришла в голову: а как чувствует себя брошенная женщина, да еще с малым ребенком на руках? По барам с ребенком точно не разгуляешься. Хорошо помню то чувство мстительной свободы, которую обрел на заседании суда; все-то у меня осталось — и собственная однокомнатная квартирка, и мебель, и острое ощущение победы, и черная ненависть к бывшей жене, с которой мы и прожить-то успели едва три года. Любили ли мы друг друга? Нет, конечно, нет, — так обстоятельства сложились: ей под тридцать, Университет позади, и я пьющий да неприкаянный. Думали — сладится. Но кроме частых скандалов и дележа денег ничего хорошего не получилось, да и не могло получиться. Любовь — она себя через сколько хочешь времени проявит — словом, вздохом, сожалением, стремлением загладить вину двоих за разбитую семью. Нет, не любили, даже симпатии друг к другу не было. Зато ты очень много лгала, ты просто не могла жить без лжи.

Я ненавижу в людях ложь.
Она у нас бывает разной,
весьма искусной или праздной
и неожиданной — как нож.

Я ненавижу в людях ложь.
Ту, что считают безобидной,
ту, за которую мне стыдно.
хотя не я, а ты мне лжешь.

Я ненавижу в людях ложь.
И очень я душой страдаю,
когда ее с улыбкой дарят
так, что сперва не разберешь.

Я ненавижу в людях ложь.
От лжи к предательству полшага.
Когда-то все решала шпага.
А нынче старый стиль негож.

Я ненавижу в людях ложь.
И не приемлю объяснений.
Ведь человек — как дождь осенний,
А как он чист, апрельский дождь…
Андрей Дементьев
               
Но кроха-дочь! На ней, оказывается, можно отомстить бывшему мужу за все. И жена в разводе не давала видеть ребенка, а я ходил по судам, и чем больше ходил, тем реже удавалось видеть дочку. Приспособился подкарауливать ее возле детского садика или школы, торопливо совать в руки подарки, спешно чмокать в щечку, фотографировать, пока не вырвали из твоих рук твою драгоценность. Бывшей жене алименты служили частью мести догосрочного и многоходового плана – как бы побольнее ранить…

25 лет прошло, у дочки Насти уже двое своих, а ненависть ко мне по-прежнему цветет махровым цветом. Конечно, в одиночку поднимать дочь тяжело, да после тридцати замуж кто возьмет, а тут обида и одиночество…   

У нас одинаковые глаза,
Только твои синее.
У нас одинаковые глаза,
Только мои грустнее.
У нас одинаковые глаза.
И разные адреса.
И разные по утрам рассветы
В моем окне, на твоем этаже.
И разные радости и секреты
В сердце твоем и в моей душе.
Через беды, через разлуки
Провожает тебя мой страх.
Слышишь сердце? Ты – в этом стуке.
Видишь слезы? Ты – в тех слезах.
Андрей Дементьев

Все эти безконечные годы я ждал чуда — Настя повзрослеет, захочет хоть изредка иметь родного отца, совета спросить, деньжатами немного разжиться, разумный совет получить. Но дочь исчезала из моей жизни на годы, и я ничего, понимаете, ничего не знал о ее жизни. Наверное, это тоже было продолжением многолетней мести.

Но недавно старший брат из Москвы приточно сообщил, что Настя ждет второго ребенка (а мне и первого внука не показали, одно фото есть), а я ответил, что судьба дочери меня больше не интересует. Оборвалась, истончившись на лжи и мести за годы та ниточка, которая связывала нас кровно, дочка. О духовной связи нечего и говорить. Ты еще этого постигнуть не можешь. И мы с душой облегченно вздохнули.

ВСТРЕЧА С ДОЧЕРЬЮ
Мы столкнулись с тобой в час пик
В толчее у метро, случайно.
Разговор походил на крик
Откровения и отчянья.
Мы с тобой на одно лицо,
Наши норовы равносильны.
Что ж ты, доченька, так с отцом
Вызывающе агрессивна?

Ты не можешь простить меня,
Что росла, как чужая поросль,
Что пять тысяч четыре дня
Были прожиты нами порознь?
Жизнь, дочурка, не сладкий сон,
И любовь – не напиток пьяный…
Что ж ты, доченька, так с отцом –
Как с предателем окаянным?..
Юрий Шутов

Но вина, как камень, лежит на плечах и не сбросить тягость, не затмить память. Не женитесь без любви — сколько несчастных отцов и матерей терзают и себя, и детей, поломав жизнь, а разведенных и калькулятором не счесть. Любите жен, творите детей в любви — и наградой вам будет трудное, по-женски уступчивое, по-мужски снисходительное облако счастья. А так — маета одна…

Это выдумка — избыток,
запасные ходы — ложь!
Жизнь — не спорт,
и не с попыток —
сразу набело живешь.
Коль химичил, да портачил,
да швырял на пробу дни,
тем и жил и то и значил
и попробуй зачеркни!
Душу поделом помучай
за погибший день пустой
с поцелуями на случай,
с показушной добротой.
И себя в свой воз впряги ты,
не в случайный тарантас…
Не отпущено прикидок.
Набело!
И только раз.
Римма Казакова

Мы — дети — продолжатели родителей во всех смыслах: в привычках, жестах, в симпатиях и антипатиях, в выборе профессии, в болезнях, в любви к охоте или поэзии. Иногда меня достигает такое чувство, будто мы с отцом слились вместе и думаем, и советуемся, и я прислушиваюсь к его опыту. Папа может и об опасности предупредить, и на могилку к себе позвать, когда ему нужно, и, наверно, отвести от меня беду. Но за последнее не ручаюсь.

С годами я, худенький, как тростинка, парень превратился внешне в отца, Григория Ивановича, 90—килограммового мужичка с курносым носом и добродушной улыбкой, немного раздражительным и брюзгливым. Но вместе с этим я получил папину любовь к поэзии и литературе, его верный взгляд на политику, быт и отношение к женщинам, часть присущей ему доброты к людям и животным; только ни рыболовом, ни охотником, слава Богу, не стал. Обо многом можно теперь жалеть, но вот поговорить по душам твоему повзрослевшему младшему сыну, папа, с тобой очень бы хотелось.

Ты в каждой радости — грустинка,
На ясном небе облака.
Твоя любимая пластинка
Звучит… У памяти река
Меня уносит в травы лета,
Где неба синь среди ветвей,
Где снова я теплом согрета
Отцовской нежности твоей,
Где смерти черные чернила
Не залили любимых глаз,
Где все, что с нами рядом было,
Еще не отнято у нас.
Ты жив во мне, пока дышу я,
Пока не скована землей.
По волнам памяти кочуя,
Веду я разговор с тобой.
Нина Бельская

Но есть в нашем роду по мужской линии наследственная червоточинка, не дающая мне покоя, — передающееся из рода в род сужение артерии головного мозга, которое постепенно приводит сначала к безпрерывному шуму в голове, потом к потере памяти со всеми вытекающими… В медицине это называется гипоплазией позвоночной артерии. Поэтому, в отличие от других людей, чтобы заснуть, я пью на ночь крепчайший кофе — кофе расширяет сосуды. На все это можно было бы не обращать внимания верующему человеку, но судьба родственников и самого отца заставляют об этом думать. И поторапливаться.

Меня все пытаются остановить на ходу, утишить мою жизнь, сделать ее более размеренной. И только жена, мудростью любви понявшая суть, не только не перечит, но и помогает в безконечной писательской работе.

Да, в итоге по высшему счету
Лишь за труд воздается сполна,
И работа, одна лишь работа
В книге жизни тебе зачтена.
Ты в простое — безделица ранит,
Ты в простое — безпомощна ты…
От душевной усталости ранней,
От тщеславия и суеты,
От тоски, настоящей и ложной,
От наветов и прочего зла
Защити меня, бруствер надежный —
бруствер письменного стола.
Юлия Друнина †1999

Ускорить выпуск газеты не моих силах — тут график — закон, но постараться выдать на-гора в книгах накопленные за шесть десятилетий мысли можно. Вот и просиживаю я у компьютера  все свободное время, и одна за другой выходят пока мои книжки. В издательстве сейчас «Былинки-2» (2005?), а сейчас мы с вами пишем третью книгу «Былинок» (2006?). Тяжелый труд? Честно скажу, даже не тяжелый — выматывающий всю душу труд: пишешь ведь не только тогда, когда стучишь по клавишам; пишешь днем, пишешь ночью, в любом месте, в любое время суток. Вы заметили, как мысли имеют обыкновение исчезать? Поленишься ночью записать — утром ищи-свищи, даже намека нет.

Эта черновая работа, не видимая глазу, и есть основная составляющая писательского ремесла (а у кого-то и творчества). Поэтому я стараюсь пропеть вам свою песню, да пропеть так, чтобы слова вам в душу запали. И успеть, непременно успеть — чтобы Господь дал!
Теперь вы знаете, почему я так тороплюсь.

Мой отец пробудился во мне, —
И привычки его, и движенья,
Вызывавшие раздраженье,
В отраженном увидел окне.

Дочь смеется, увидев меня,
Как угрюмо, с бычачьим наклоном,
Я домой возвращаюсь с батоном,
Грустный дедовский облик храня.

И в тоске замирает жена,
Если губы сложу по-бараньи —
И не вижу, не слышу. Заране
Знает — исповедь будет страшна.

И я стал за бритьем замечать
Перед зеркалом, как мы похожи, —
Те же самые складки на коже,
Лишь слабей моих складок печать.

Но тревожное сходство в груди! —
Я от близких таю эти звуки, —
Неужели безумного муки
Ожидают меня впереди?

И смогу ли я их миновать?
Но надежда живет в моем сердце,
Что не все передал мой отец мне
И спасет меня мертвая мать.
Григорий Корин

Завтра, наконец, я собираюсь к маме на кладбище. Больше месяца я у нее не был — мы поссорились. Дело было так. Приемный сын работал в моем гараже и вечером должен был вернуть связку ключей от машины, гаражных и входных ворот, брелок сигнализации и пр. Дальше начинается мистика. Он утверждает, что в мое отсутствие передал ключи моей жене, она положила их на зеркальный столик в прихожей — и больше их никто не видел. Вы только представьте себе ситуацию: сын утверждает, что ключи привез, жена утверждает, что ключи положила, а я схожу с ума: что делать? Нужно срочно менять приваренные замки гаражных ворот, замок от входных ворот с приваренной к нему цепью, вывозить машину из гаража и держать под окнами до тех пор, пока или найдется старая связка, или я проделаю все вышеизложенное. Но главное, и сын, и жена стоят на своем — один привез, вторая положила. Обыскали дом получше КГБ — никаких следов; облазил вокруг гаражей каждый сантиметр — толку нет. А они в один голос утверждают: мол, найдутся.

Вот здесь я и съехал с катушек и заорал на всю Ивановскую. Найдутся, когда уведут машину?! Одним, словом, ключи на бочку!!! И сказано это было отнюдь не ласковым тоном — в разных вариациях.

А ночью мне снится расстроенная мама и говорит:

— Плохо я тебя воспитала, сынок!

— А ты бы поменьше заграницами тряпки, ковры да хрусталь покупала, да не таскали бы меня, как куклу, по трем странам и девяти школам! Поменьше бы общественной работой занималась. Отец то на службе, то на рыбалке, то на охоте, то с друзьями веселится. От меня в восьмом классе табаком пахло за версту, а иной раз и винцом — неужели не чувствовали? А применили бы меры воспитательного воздействия, — глядишь, и вырос бы я нормальным человеком, и не страдал бы столько от твоего «воспитания!» Эх, да что теперь толковать…

Впервые за четыре с половиной года такой разговор случился. Вы не торопитесь меня осуждать: мы с мамой не очень часто, но по-хорошему разговариваем.  А здесь оба мы обиделись. Но теперь обида моя прошла — пора на могилку, сердце требует прощения попросить. Вы спросите: а ключи-то нашлись? Как в воду канули. Сделали новые, и теперь я жду, в каком же месте они обнаружатся. Больше того, и на даче пропал единственный ключ от гаража. Все обыскали — словно растворился в пространстве. Впрочем, есть у меня одно предположение… Ну, держись, рогатый, накручу я тебе твой куцый хвост, вовек не забудешь. «Господи Иисусе Христе сыне Божий помилуй мя грешного…»

Чтобы не порвалась нить
с памятью неодолимой —
надо к матери сходить,
надобно сходить к родимой.
У ограды постоять,
заросла репьем ограда —
надо бы повыполоть, —
да беззвучно повторять
все, что не сказал когда-то,
что уже не высказать.
Надо плитку уложить
да осевший холм поправить…
Стоя трудно говорить —
надо лавочку поставить.
Станислав Куняев


Глупая мысль: прогресс движется столь стремительно, что модницы не успевают менять мобильники. Чего он только теперь не делает! Разве что  — пока — не стрижет и не бреет! Но для современных технологов и это не проблема.

И тогда я подумал о телевизоре. Неужели нельзя сделать так, чтобы во время просмотра, например, детектива, с реками крови, пытками, стрельбой, резней и прочей натуралистикой зритель получал бы полное ощущение своей причастности к действию не только с помощью зрения и щекотания нервов, а на всю катушку: режут человека — и ты в реальности чувствуешь, как нож входит в твое тело — со всеми болевыми последствиями. Или стреляют — и пуля задевает твое плечо. И ты начинаешь делать себе подручными средствами перевязку и кричишь от настоящей, некиношной боли. Или кого отравили, повесили, утопили, сбросили с 20 этажа, разрезали электрической пилой и прочее, и прочее, и прочее. А телеприемник устроен так, что выключить его до конца фильма никак невозможно — надо дотерпеть до конца (если жив будешь). Ну, боль телевизионная может быть чуточку послабее, но все равно мало не покажется.

И сразу поубавится любителей острых телеощущений; и большинство перейдет на спортивные передачи, концертную музыку слушать или певцов оперных. А постановщики кровавых детективов и триллеров разорятся и станут подыскивать себе другую работу.

            ФАНТАЗИЯ
Фантазия — болезнь причин и следствий,
Их раж, их беззаконный произвол.
И непоследовательность последствий.
Фантазия! Она начало зол!

Фантазия — свержение с престола,
Разъятье мировых кругов и сфер.
Ее для нас придумал Люцифер.
Фантазия — слепая ярость пола.

Ломание рогов и рык самца.
Крушение систем и крах теорий.
Она — недостоверность всех историй
До гибельной нелепости свинца.

В ней страшно то, что голубых красот
Нам не рисует кисть воображенья.
А только хаос, только разрушенье.
Ее не сыщешь в устроенье сот,

В идиллии пчелиных медосборов,
В мелодиях аркадских пастушков…
Несчастлив тот, кто испытал, каков
ее неукротимый норов.
Давид Самойлов


В Новой Деревне мы въехали в разоренную квартиру: дверные ручки — одни дыры, зачем-то снят линолеум, срезана телеантенна, радио и кое-где электрические провода — под корень, чтобы не подсоединиться. Запах в комнатах стоял тлетворный, что-то разлагалось под полом, и мы избавлялись от него годами.

Нам неизвестна история взаимоотношений вполне благополучной до того четы, по возрасту приближающейся к 70. Только видели, что у него золотые руки, а она по-прежнему красива, двое детей, но что-то толкнуло их развестись. Видимо, инициатива исходила от жены, раз он в безсилии обезображивал квартиру, в которую сам вложил столько труда — таким способом он хотел заставить людей отказаться от покупки, а ее передумать. Он ставил невыполнимые условия агентам, и длинная успешная цепочка продаж застопорилась, поставив под удар с огромным трудом достигнутые договоренности. Наконец, он согласился — при условии. что львиная доля денег достанется ему. Она же была готова на все.

Они живы-здоровы, но живут плохо — не из-за денег: разлука дала им понять, как им не хватает друг друга. Но назад, увы, пути нет…

Разъезжаются, разъезжаются…
Долго злобою заряжаются
За потерянные года.
Разъезжаются навсегда.
Объявленья дают в газету.
На заборе их прилепляют.
«Не живут здесь такие, нету!..»
Мебель заново расставляют…
Разъезжаются дочки-матери,
Недовольство излив подруге.
Все бросают — к такой-то матери! —
Разводящиеся супруги.
Ой, кому-то беда — вода,
Расходящаяся кругами!
Но страшнее всего, когда
Разъезжаются стариками.
Уговоров ничьих не слушают
И резонов чужих не слышат.
Вместе чаю они откушают
И вдвоем объявленья пишут.
Делят вещи примерно поровну.
Разъезжаются — как играют.
Привыкают к чужому городу,
Затихают и умирают.
Нина В.Королева

Ну вот, наконец мы в отпуске, на даче; погода — «благорастворение воздухов». Как по заказу, жарища сразу сменилась дождями, да прогулялся шутя небольшой ураган. Конечно, деревня осталась без света, дороги к домам наполнились лужами, да такими, что, сползая с одного берега, не уверен, что машина переползет на другой. Но это все родное, привычное.

Вот и комарики доморощенные, а родными называть не хочется.

Из каких – пискляв и мелок – занесло тебя миров, бич зеленых посиделок, отравитель вечеров. Не расслабиться у пруда, не задуматься в лесу – всюду голос твой, зануда с тонким жалом на носу. На ночь форточку закроешь – нестерпима духота, а измучишься – откроешь – снова ноет темнота. Включишь свет – исчез негодник, а погасишь – милуй Бог, - как настойчивый охотник дует в свой несносный рог. О, каким нездешним мукам обрекаешь ты людей, уязвляя острым звуком, неотвязчивый злодей! Встал – ногой ударил об пол, взял – зверея – «Огонек», всех как будто перехлопал – в красных точках потолок. Но во тьме тревожной снова приближается, кружа, - как предвестие Иова против неба мятежа. Ну, а ты не спи и бодрствуй, не скучай и пой во тьме, постоянству и упорству мой учитель на земле. Виктор Гофман, Москва.

Трудно представить, как человек ненавидит это крохотное, весом в какую-то тысячную долю грамма, насекомое. Для меня тоненькое жужжание невидимого комарика равнозначно реву мощной сирены, предупреждающей о воздушном нападении. Вот привычное ж-ж-ж–ужжание мухи привносит в душу покой и умиротворение. Но стоит в крохотную комнатушку просочиться единственному(!) кровососущему, тут же начинаются боевые действия, как то: хлопанье себя с силой по ушам, щекам и другим частям тела, безполезная попытка укрыться от врага под душным одеялом, наступление на неприятеля с помощью газовой атаки или смешное со стороны хлопанье полотенцем по воздуху. Злые люди бьют бедного комара газетой с такой зверской силой, что от букашки остается лишь крохотное мокрое пятно.
Теперь немного энтомологии — разделе зоологии, изучающей насекомых.

БАЛЛАДА ОБ ЭНТОМОЛОГЕ
Не бывает ненужных знаний!
Все сгодится когда-нибудь,
Пусть сегодня тебе ни званий,
Ни наград — разве в этом суть?
Жил чудак профессор, который
Всю-то жизнь свою на земле
Увлеченно вникал в узоры,
Что у бабочек на крыле.

Вызывали его в столицу,
Говорили такую речь:
«Помогли б нам лучше пшеницу
От вредителей уберечь!
Ведь от вас никакой отдачи,
Так, схоластика лишь одна.
Вы подумайте, а иначе…»

Тут как раз началась война.
Бились яростно батальоны,
Отходя, сжигали мосты…
И пришел в Совет Обороны,
Разложил профессор листы —
И увидели все тогда же:
Станет этот узор живой
Наилучшим при камуфляже
Зданий в городе над Невой.
И когда сирена завыла,
Много жизней уберегло,
Много судеб собой прикрыло
Это бабочкино крыло!

Не бывает ненужных знаний!
Все сгодится когда-нибудь,
Пусть сегодня тебе ни званий,
Ни наград — разве в этом суть?
Лишь была бы твоя работа
В самом деле, делом души,
Не для славы, не для отчета,
Без подчисток и прочей лжи!
Илья Фоняков, СПб
 
Взрослые кровососущие комары Culicidae — стройные двукрылые с вытянутым телом, имеют сероватую окраску, длинные ноги и игловидный колющий хоботок. Кровь сосут самки (!), самцы питаются нектаром цветов. Крылья комаров делают 500-1000 взмахов в секунду, поэтому мы и слышим характерное жужжание. Чтобы привлечь самку, комары собираются в рои и поют хором — так громче. Самка откладывает 30-150 яиц каждые 2-3 дня. Для воспроизводства яиц комарам нужна человеческая кровь, поэтому пользуясь средствами против комаров, мы нарушаем цикл откладывания яиц, и поголовье комаров сокращается. 80% насекомых питается кровью домашних животных. Скорость полета комара — 3,2 км/час, может пролететь несколько километров. Средняя продолжительность жизни — 2-3 недели.

Думаю, Господь послал нам комаров не только для корма птицам, но и для выработки терпения у человека. Кусает — терпи! В одном Патерике я читал, что братия отказалась принять юношу в монастырь. Тогда он разделся, влез в ближайшее болото и трое суток терпел укусы насекомых. И его взяли в обитель, и потом он стал великим святым.

У Виктора Астафьева в повести «Царь-рыба» есть не одно описание, как люди страдают от гнуса: «Все мы, русские люди, до старости остаемся в чем-то ребятишками, вечно ждем подарков, сказочек, чего-то необыкновенного, согревающего, даже прожигающего душу, которая и в изношенном, истерзанном, старом теле часто ухитряется сохраняться в птенцовом виде.

И не ожидание ли необычного этой вечной сказочки, не жажда ли чуда толкнули однажды моего брата в таймырскую тундру, на речку Дудыпту?.. И что привело нас сюда, на Опариху? Не желание же кормить комаров, коих, чем глуше ночь, тем гуще клубится и ноет возле нас. В отсвете костра, падающего на воду, видно не просто облако гнуса, а на замазку похожее тесто. Без мутовки, само собою сбивается оно над огнем, набухает, словно на опаре, осыпая в огонь желтые отруби.

Коля и сын спрятали руки под себя, дрыгаются, бьются во сне… Я же, хорошо умывшись в речке, сбив с себя пот, густо намазался репудином (если бы существовал рай, я бы заранее подал туда заявление с просьбой забронировать там лучшее место для того, кто придумал мазь от гнуса). Иной ловкач-комар все же находил место, где насосаться крови, то и дело слышится: «шпы-ы-ынь…» — это тяжело отделяется от меня опившийся долгоносый зверь. Но дышать-то, жить, смотреть, слушать можно, и что она, эта боль от укусов, в сравнении с тем покоем и утешением сердца, которое старомодно именуется блаженством».

Кстати, утверждают, что если не расчесывать укушенное место, оно и чесаться не будет. Дай-ка попробую! Бац! Ну зачем я прибил животное? Надо было довести эксперимент до конца…

В Библии комар упоминается один раз: «Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!» (Мф.23, 24).

              КОМАР
Комар вонзился в прокопченный палец,
но я не гнал, я слова не сказал…
И кровью человечьей наливались
немые комариные глаза.
Он тянет кровь, он, видимо, доволен,
чужой и красный с головы до пят!
… А я — живу. Я даже и не болен.
Я — все такой, как пять минут назад.
Глеб Горбовский, СПб
         
Батюшка еще в отпуске, но не служить не может — сегодня память равноапостольной княгини Ольги. Узнав о беде с котом, добрался до него пешком, чтобы отдать фотографии, сделанные месяц назад. Снял я тогда и сидящего на окне трехлетнего кота Рыжика. А теперь Рыжика уже нет: обнаружили мочекаменную болезнь, лазили лекари внутрь со всякими железяками и угробили животинку. Батюшка расстроен; показал мне на участке могилку с уже завядшими цветами, я перекрестился. Жаль животных! Болеют и страдают они больше нашего, а ни сказать, ни защититься Господь не дал — они полностью в нашей власти.

— А мне уже нового Рыжика подарили, молодого, — делится о.Иоанн, и я радуюсь его радостью. Знаю, что всю животинку, которая у него жила, он помнит по кличкам и характерам, и поминает каждого.

Духовнику надо читать правило и ехать на службу, а я не отпускаю — жалуюсь на одиночество, невыносимо плакучее одиночество. Батюшка пытается успокоить, зная, что давно в таком состоянии, а я все выплакиваю-выплескиваю свое.

Возвращаемся мы в суету наших дней
Из минутных и праздничных грез,
И, очнувшись, стоим у закрытых дверей,
Ощущая ненужность до слез.

И поймем мы потом эту фальшь и обман,
Усомнившись в словах и пророчествах,
И откроем мы вдруг за огнями реклам
Всех больших городов одиночество.

И упрямо встают промелькнувшие дни
В пустоте и без веры в отечество,
И среди пустоты мы одни, мы одни
И сгораем, и в сумерках мечемся.

Вот он, замкнутый круг и безсмыслица лет,
Где же путь, где рубеж долгожданный?
И над миром встает тот же хмурый рассвет
И такой же покой первозданный.

И среди суеты у реклам и машин
Имена забываем и отчества,
Исчезает мираж наших мнимых вершин,
И опять пустота одиночества.
Антон Балакин †1988, Афганистан

— Батюшка, а я ведь нарушил ваше благословение и на днях еду в Польшу, в городок, где прошла часть моего детства. Помните, я вам рассказывал? Может, мне легче станет…

Мы будем еще куролесить, влюбляться,
смеяться и плакать, бежать сквозь года,
а нашим любимым останется двадцать,
останется двадцать – как было тогда.
Как в юности нашей, такой торопливой,
что прожили мы, не взглянув на часы.
где наши любимые были красивы,
как небо, как воздух, как капли росы.
Мы были тогда веселее, моложе,
упрямей и просто везучей подчас,
и юности нашей любимые тоже,
наверное, были похожи на нас…
И будет весна, и деревья прогнутся
под ветром, и вспенится в лужах вода,
 и можно споткнуться, назад оглянуться,
вот только вернуться, вернуться - нельзя…
Ирина Моисеева, Ленинград

Мне казалось, что вернись я на прежние места, где мне открывалась жизнь, где детские школьные забавы переходили в первую отроческую влюбленность, и те же прежние чувства нахлынут на меня, опять запахнет магнолией, вернут на 42 года назад, в страну моего детства, и легче станет на душе, и опять захочется жить…

ВСТРЕЧА ОДНОКЛАССНИКОВ
Осветил осенний свет
Необычную картину:
Через тридцать с лишним лет
Собран класс наполовину.

Для чего? Чтоб дом вверх дном?
Или тихо млеть за чаем?
Все мы — в городе одном
Друг о друге не скучаем.

Только время утекло…
Я на сверстников взираю,
Будто мутное стекло
Мягкой тряпкой протираю.

К тем, кто лыс, и к тем, кто сед,
Я ничуть не придираюсь.
Через джунгли долгих лет
Трудно в детство продираюсь.

С отрешенной высоты
В глубине души, как в раме.
Вижу легкие черты
За тяжелыми чертами.

Вспыхнув, гаснет яркий свет.
Ничему не повториться.
Снова тридцать с лишним лет
Затуманивают лица.

Ходят тени по стене,
Воскрешает память даты.
А в душе, на самом дне,
Те, что были мы когда-то.
Надежда Полякова, СПб

— Ах, Саша, Саша, крепко в тебя бес вцепился. Поезжай, коль решил; сообщи день отъезда, я помолюсь. Вот увидишь, еще хуже душе будет: нельзя возвращаться туда, где грешил. Ну да теперь сам испытаешь, — и вздохнул глубоко.
 
Я встал на колени и поцеловал батюшкины родные ручки. И, пока я шел коротким переулком назад, он стоял у калитки и крестил, и крестил своего непутевого сына…

†«Не увлекайся воспоминанием сделанных тобою поступков, чтобы не возобновились в тебе грехи твои». Прп.Исаия Отшельник †370

А в Польшу я раздумал ехать — Господь перед самой поездкой вразумил…

Где-то есть город,
тихий, как сон.
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город,
в котором тепло.
Наше далекое детство
там прошло…
Ночью из дома я поспешу,
в кассе вокзала билет попрошу:
«Может, впервые за тысячу лет
дайте до детства плацкартный билет!..»
Тихо ответит кассирша:
«Билетов нет…»
…Дальняя песня в нашей судьбе,
ласковый город,
спасибо тебе!
Мы не вернемся,
напрасно не жди.
Есть на планете
другие пути.
Мы повзрослели.
Поверь нам.
И прости.
Роберт Рождественский †1994

Суббота на даче — банный день еще в старой баньке. Уж она-то послужила свое, лет двадцать отмывая добела тела и душеньки приморенных в трудовом тягле людей. Но жар держит, хотя сама уже наполовину вросла в землю, и на полке без шапки долго не пролежишь. А если по тебе еще и свежий березовый веничек прогуляется — вот тебе и рай на земле, и ничего другого не надо.

Только, гляжу, в парном воздухе бьется о крохотное запотелое стекло бабочка, ночевавшая тут. Крылышки тоненькие, прозрачные, и живет-то она всего ничего. Надо поймать, да так, чтобы пыльцу  не сбить пальцами, не повредить нежное тельце. А бабочка не понимает, что я несу ей спасение и прыгает-летает вдоль стекла. Слава Богу, удалось предприятие, и бабочка получила освобождение, и запорхала ввысь — подальше от опасности. Все живое хочет жить на свете.

Упрямо бьется о стекло,
Ломает слабенькие крылья, —
Там, за окном, светлым-светло
И до огня — одно усилье.

Она живет одним лишь днем,
Но в этот час понять ей надо,
Зачем меж нею и огнем
Легла прозрачная преграда.

Ни сожаленья нету в ней,
Ни страха смерти, ни сомненья —
Лишь жажда света, что сильней
Инстинкта самосохраненья.
Михаил Головенчиц

«МУЖЧИНА — человек рода он, в полных годах, возмужалый; возрастной человек мужского пола. Относительно к женщине, жене: супруг, образующий с женой чету». В.И.Даль «Толковый словарь живого великорусского языка».

Берегите, женщины, мужчин!
Есть на это тысячи причин:
Их предрасположенность к износу.
К алкоголю, к атеросклерозу…

Женщины, учитесь привыкать
Понимать мужчин и опекать.
Понапрасну их не раздражайте,
Стряпайте, работайте, рожайте!

Чтоб мужчина вдруг не занемог,
Упрекать его — не дай вам Бог!
Выводы науки не напрасны:
Перегрузки для мужчин — опасны.

Берегите, женщины, мужчин!
Да пребудет худшей из кручин
Тот ваш принцип жизненный, который
Не послужит для мужчин опорой.

И чутки к ним будьте, и добры.
Ведь мужчины — хрупкие миры.
Их короткий век не сокращайте:
Уступайте! Слабости прощайте…
Людмила Щипахина

«ЖЕНА, вообще женщина, замужняя женщина; супруга, баба». В.И.Даль
 «Толковый словарь живого великорусского языка».

Легко ли грудь надсаживать
И в путевой пыли
В тугие шпалы всаживать
Стальные костыли?

А ведь лежит на бабоньках
Такое ремесло!
Хоть бабы — не из слабеньких,
Ан, видно, тяжело.

По тем железкам звенькают,
На тачках возят их —
Как будто в люльках ненькают
Ребяточек своих.

Глядишь: обмякнут силами.
Чтоб дух перевести,
На рельсы сядут синие —
И с места не сойти!..

Куда глаза безстыжие
Нам, умникам, девать,
Чтоб их жилетки рыжие
В пути не замечать?!

Культурные да мудрые,
Должны же мы понять,
Что даже Илья Муромец
Способен уставать.
Игорь Кобзев
«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу; потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела…(Еф.5,22,23). «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь…Так должны мужья любить своих жен, как свои тела; любящий свою жену любит самого себя… Тайна сия велика (Еф.5,25,28,32).

Я уже вставал на ступень поднимающегося эскалатора, как зазвонил мобильник. Эка невидаль! Мобильниками теперь никого не удивишь, даже сопливые первоклашки на уроках не расстаются с игрушкой. Звонили из редакции по важному вопросу, но слышно было плохо, и я попросил перезвонить.

На звонок отреагировала женщина неопределенного возраста и цвета волос: «Ишь, разбогател, теперь выпендривается! Нет. видите ли, времени позвонить из дома. Развелось ныне богатеев и показушников — не пройти-не проехать порядочным людям.

По правде говоря, я растерялся: может быть не ко мне обращены были слова? Телефон один из самых дешевых — Nokia, разговора почти не было, одет я скромно, из толпы ничем не выделяюсь. Что не понравилось во мне женщине неопределенного возраста, ума не приложу, но пока мы поднимались, она все отпускала «шпильки» в мой адрес. И так и не понял бы, если бы не попалось мне на глаза строки:

— Одинокие женщины злы,
Неудачно замужние — тоже…
Бередить их обиды негоже,
Им весенние дни тяжелы.

Все, что трепетно было, крылато,
В них — успели года истолочь.
Потому что не в силах помочь,
Я глаза отвожу виновато.
Кирилл Ковальджи


И меня мучили музыкой. Купили дорогой немецкий аккордеон три четверти с регистрами и записали в музыкальную школу. И трижды в неделю я, перегибаясь от тяжести инструмента, таскался на занятия. благо школа находилась рядом. Да еще на дом приходила полька, и мы с огромным трудом выучили песню «Во поле березка стояла». Она хотела браться со мной за «Полонез» Огинского, но дело не пошло. У меня не было ненависти к музыке, но сольфеджио я не понимал и записать ноты на слух при всем старании не мог. К тому же пальцы правой руки на басах никак не хотели играть в такт с левой, ведущей мелодию, и получалась сущая ерунда. Удостоверившись в моей безталанности, из музыкальной школы меня благополучно исключили.

Весь золотой, кофейный,
Лиловый по краям,
Аккордеон трофейный
Попал однажды к нам.

Валялся в мокрых травах,
Соскакивал в ручьи,
Среди портянок ржавых
Сушился на печи.

Ремни нежны и узки,
Весь в перламутре он.
Как плакал он по-русски,
Чужой аккордеон!

Слышна по всей округе
Была его игра…
И на плече подруги
Рыдала медсестра.
Евгений Винокуров

Много лет пролежал красивый аккордеон в футляре, пока однажды мне не понадобились деньги, и я его продал. Мама продажу инструмента очень жалела. А я — нет. Зато разбуди меня ночью и предложи сыграть гамму правой рукой на басах — за милое дело!

Учительница музыки, едва вступительные сдав в консерваторию, дает уроки музыки, которые как первого признания слова. Нацеленными жерлами зрачков за ней следят настойчивые мамы. Они при них выковывают гаммы тупыми пальцами учеников. Но вдруг она забудется на миг, над клавишами вспыхнут руки жарко… Девчонка в бантах и мальчишка жалкий с трудом удержат изумленный крик. О, это чудо перевоплощенья! Всю жизнь мы тайно веруем в него, когда труды нелегкого ученья внезапно превратятся в мастерство. Как будто все само собой готово, а не приходит трудно в свой черед. Звук станет звуком, словом станет слово, и мысль кристально форму обретет. Миг вдохновенья кончится. Наденет учительница плащ — и за порог. Но этот миг ей был дороже денег, которые заплатят за урок. Надежда Полякова, СПб

Он всю ночь корпел угрюмо, кулаками тер виски, думал, думал и придумал две зачеркнутых строки. Кирилл Ковальджи.

 У большинства поэтов и писателей одна судьба — небытие. За редким исключением.

Безвестность — это не безславье.
Безвестен лютик полевой,
Всем золотеющим во здравье,
А иногда — за упокой.

Безвестно множество селений
Для ослепительных столиц.
Безвестны кустики сиреней
У непрославленных криниц.

Безвестен врач, в размыве стужи
Идущий заполночь по льду…
А вот безславье — это хуже.
Оно, как слава. На виду.
Владимир Соколов

В библиотеке для работы над «Былинками» беру книги пачками. Кое-кого из поэтов даже знаю лично. Написали по двадцать-тридцать поэтических книг, а сейчас я ножиком разъединяю неразрезанные страницы. И разговор идет не о слабых поэтах, я говорю о стихотворцах, чьи стихи действительно несут в себе аромат поэзии. Еще недавно они были на волне популярности, их книжки издавались и переиздавались, на телевидение приглашали, писали рецензии, присуждали литературные премии, и они были счастливы — оценили, услышали!

          МЯТЛЕВ
Остаться можно в памяти людской
Не циклами стихов и не томами прозы,
А лишь одной-единственной строкой:
«Как хороши, как свежи были розы!»
Яков Хелемский †2003

Прошло несколько лет — и твои пожелтевшие книжки сиротливо стоят на библиотечной полке, и редко-редко имя сочинителя попадается теперь в поэтической подборке. Обидно? Не то слово! Опять начинать изнурительную гонку? Сил нет. А по ночам ты читаешь собственные полузабытые строчки и они по-прежнему нравятся тебе до слез. Не стихи плохие — время другое…

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЗАВЕЩАНИЮ
Я говорю себе: из кожи
Не лезь, смири строптивый дух;
И на твою могилу тоже
Скотину выгонит пастух.

И ты у будущих столетий
Безсмертной славы не проси.
Ведь память, как на всей планете,
Недолговечна на Руси.

И симментальская корова
Сжует могильную траву.
И жизни вечная основа
Преобразится наяву.

Свершится таинство коровье,
Неразрешимое пока.
И кто-то выпьет на здоровье
Большую кружку молока.

И обретет свое значенье,
И перевоплотиться вновь
Мое высокое мученье:
Свобода, Песня и Любовь.
Михаил Дудин, СПб

А в желании прославиться ничего дурного нет — зачем тогда писать? Только для этого надо писать хорошо или совсем хорошо.

Ну кто из нас не бредил славой?!
Так ждут в тоске у кабака
С башкою пьяной и шалавой
Замызганного пятака.

И я переводил чернила
Во тьме чердачного угла…
Она мне долю отравила
И ядом в плоть мою вошла.

Во мраке к солнцу шел безвестный,
Тропой, срываясь, одинок,
Когда безславье смертной бездной
Чернело возле самых ног.

Она моею стать могла бы,
Когда б еще один прыжок!..
И раскаленный уголь славы,
Шипя, ладонь мою прожег.

И зуд ее, стыдней, чем похоть,
Страшней, чем на зрачке пятно!
Она ж как этот самый локоть,
Что укусить нам не дано.

И сколько мальчиков, сгорая,
Погибло, вскинув руки к ней!..
А кто ж вошел в те двери рая,
В тот сонм классических теней?

Кто ж отхлебнул от этой чарки?..
Кто будет в зелени густой
Один стоять, сутулясь, в парке
Над городскою суетой?
Евгений Винокуров

 Помню разговор с одним кандидатом в депутаты: «Я во власть не стремлюсь». А зачем тогда я за тебя листовки пишу, корячусь? Есть разные пути для славы — один длинный, каменистый, обрывистый, но трудовой; другой — лизоблюдский, партийный, «по знакомству» или застольям. Они-то в первую очередь и тонут в Лете. А заслуженная, с потом и кровью, слава — что ж… Еще заметил: нравится поэтам средней руки посвящать друг другу стихи. Как-то нескромно это… Да и рецензии сейчас – сплошная патока, а поэзии-то почти и нет…

Мне кажется: придет признанье,
А я уж прорасту травой.
Так не со мной одним в России,
Так было не с одним со мной.
Василий Кулемин

†«Путь искателя славы человеческой — постоянное и разнообразное человекоугодие». Свт.Игнатий Брянчанинов †1867

— Подальше убраться
Из мира огромности?
Подальше держаться
В тени или скромности?

Я слышал. Спасибо
За все поучения.
Лишь дохлая рыба
Плывет по течению!

Я буду бороться
Со всем ненавистным мне
За счастье, за солнце,
За вечные истины!

За жизнь, за призванье,
За место, за званье!
Николай Глазков

Был такой хороший поэт — Роберт Иванович Рождественский (1932-1994). Хотя почему я говорю — был? Он и сейчас не забыт ни друзьями, ни дочерьми, ни читателями. Честно говоря, я его для себя недавно открыл. Да нет, стихи его читал и слышал — их невозможно было не услышать тогда, когда Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина и Рождественский завладели умами молодежи. Именно тогда прозвучало безсмертное евтушенковское: «Поэт в России больше, чем поэт». Интерес к поэзии, ее воздействие в 60-х годах было огромным. Об этом времени ностальгически вспоминают нынешние поэты, вынужденные пробавляться тиражами от 100 экземпляров за собственные деньги.

Но я отвлекся. Я любил поэзию всегда, но за сборниками не гонялся, а толстогубого заику Роберта видел только по телевизору. Как-то он все был, был, а потом пропал. И только сейчас, когда я приобрел его книгу «Мгновения, мгновения, мгновения…» (помните его песню из сериала «Семнадцать мгновений весны»?, я узнал о его трагической судьбе. У Роберта обнаружили опухоль в голове величиной с куриное яйцо. Тогда, в начале 90-х, еще действовало и «телефонное право», а томографию делали только членам ЦК. Он часто падал в обморок, ему становилось хуже. Наконец, с огромным трудом друзья договорились, что Рождественскому сделают операцию в Париже. Потом вторую. Потом Роберта отвезли домой в Москву; и опять больница. Умирал Роберт Иванович очень тяжело:

То нахлынет боль, то отпустит боль, —
отчего болит, сам не знаю я…
Песни главные есть в судьбе любой:
колыбельная и поминальная…
Не спеши ко мне, поминальная!
Все равно тебя не услышу я…

Усталый Леонид Рошаль вышел из операционной и сказал: «Его сердце останавливалось семь раз, и семь раз нам удавалось его завести. Восьмой раз стал последним». Но я думаю, сердце поэта бьется до тех пор, пока помнят, читают, издают его стихотворения — поэт уходит, но оставляет людям свою душу…

Ах, как мы привыкли шагать от несчастья
к несчастью…
Мои дорогие, мои безконечно родные,
прощайте!
Родные мои, дорогие мои, золотые,
останьтесь, прошу вас,
побудьте опять молодыми!
Не каньте беззвучно в бездонной российской
общаге.
Живите. Прощайте…
Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда невиден.
Простите меня, если я хоть кого-то обидел!
Целую глаза ваши.
Тихо молю о пощаде.
Мои дорогие. Мои золотые.
Прощайте!..
Постичь я пытался безумных событий
причинность.
В душе угадал…
Да не все на бумаге случилось.

Читатель вправе делать замечания — книга для него написана. Но читатель и писатель, как ни странно прозвучит, равны в своих обязанностях: писатель должен быть доступным, доходчивым, говорить о насущном, а читатель должен быть вдумчивым, если позволите, умным. Константин Паустовский признавался: «Я пишу, превращаясь в книги, я даю себя всем». Иной читающий и книгу-то не долистав до конца, уже хватается за перо: «А у вас то не так и это не эдак. Зачем вы написали, что стали употреблять спиртное в молодом возрасте? А вдруг молодежь начнет с вас пример брать? О положительном надо писать, о примера достойном…»
 
Но у писателя и читателя не только обязанности, но и права равные: читатель вправе захлопнуть книгу на первой странице, а писатель — бросить читательское письмо в корзину. Наверное, нет смысла в ответном письме разъяснять, что ты хотел сказать на четырехстах страницах; тут уж никакие разъяснения не помогут…

Меня учила бабка:
«Чтоб дело оправдать —
попробуй сад взлелеять
и вырастить ребенка,
и книгу написать!»
Л.Ваганова

Но и книги читать — искусство немалое: если не приучен думать, так и будешь «глотать» книги до конце жизни. Прочитать можно много, а толку будет с гулькин нос. Как-то забывается, что правда и изображение правды зависят не только от таланта, но и от поставленной писателем задачи — думай, думай, читатель! Поэтому, писатель! Пиши просто! Читатель! Не торопись с выводами!

Открываю альманах «Поэзия», №59, 1991, и в статье А.В.Михайлова «Новое знакомство с одним непоэтом – поэтом» о творчестве Шопенгауэра и нахожу подтверждение своим несовершенным мыслям. Философ пишет:

«Чтение – суррогат самостоятельного мышления. Твои мысли водят на помочах. К тому же многие книги пригодны лишь на то, чтобы показывать, как много на свете заблуждений и как страшно можно запутаться, если руководствоваться книгами… Читать надо только тогда, когда источник собственных мыслей заглох. А гнать прочь свои настоящие, крепкие мысли, чтобы брать книгу в руки, - этоь грех против Святого Духа».

«Читать значит думать чужой головой вместо собственной».

«Стиль – лицо духа. Он еще правдивее лица. Подражать чужому стилю значит нацеплять личину. Как ни красива она, безжизненность начинает быстро приедаться, так что даже и самое безобразное лицо живого человека все-таки лучше».

«Подлинная краткость выражения  состоит в том, что мы говорим  лишь заслуживающие внимания вещи, избегаем долгих объяснений того, что должен сообразить сам, и проводим верное различие между необходимым и излишним. Напротив, в жертву краткости нельзя приносить ясность, а уж тем более грамматику».

Что касается нашего чтения, чрезвычайно важно искусство нечитания. Его смысл в том, чтобы не брать в руки то, что занимает широкую публику в данный момент. Тут надо рассуждать так: кто пишет для дураков, тот всегда найдет читателей… Дурного следует читать как можно меньше, хорошего как можно больше: дурные книги – это интеллектуальный яд, они отравляют ум».

С большим сожалением вынужден остановиться.

      ВЫШЛА КНИГА
Вышла книга. В свет. В эпоху.
К современникам на суд.
Пусть по голосу, по вздоху
Не в родню к чертополоху, —
В добрый список занесут.
Книга… Что это такое
Книга? Не набор страниц,
Это царство непокоя,
Рокот грома, взлет зарниц,
Сердца стук и слов сраженье,
Рифмы звон, как звон мечей,
Страсть, порыв, изнеможенье
Сквозь безсонницу ночей…
… Вы коснитесь книги этой
Осторожно, не спеша:
В ней живет душа поэта,
Обнаженная душа.
Николай Браун, СПб
             
СТЫД
Мальчишка замер в лопухах. Глядит – не оторваться. Разделись женщины в кустах, решили искупаться. И медлят около воды… Следы на круглых спинах, на бедрах красные следы от ободков резинок. Потягиваются слегка, на солнце розовея. На поясе – одна рука, другой рукой – за шею. Мальчишка прочь не убежал (а надо бы, а надо), он, побледневши, губы сжал, он об одном тогда мечтал – стать взрослым вроде брата. Следил, покуда чья-то тень мальчишку не накрыла. И потемнел веселый день, и солнце зарябило. У брата старшего кулак недолог на расправу. Под левым – розовый синяк, малиновый – под правым. Упал мальчишка, и ремень прошил, прожег рубашку. И почернел веселый день под свист тяжелой пряжки. Пощады криком не просил, побои слез не выжали. Зубами землю закусил, чтоб женщины не слышали.Леонид Агеев, СПб, ум.1992

Стыдливость заложена в человека Богом; и Бог же сотворил мужчину и женщину — «Плодитесь и размножайтесь». Я грешный человек, перебороть свой грех не смотреть, не видеть, не замечать, не обращать внимания на женщин пока не могу. Один схииеромонах сказал мне со вздохом: «Это, брат, долгое дело…» Долгое — если бороться. А если все равно блудить глазами? Так с гробовой доской и потянешь за собой этот грешише туда. И ни один батюшка не смог дать мне совета, как на деле бороться с напастью. И я наконец понял, что советы советами, а бороться ты должен сам. И продумал программу, но по стыдливости раскрывать ее не стану.

Что такое стыд, мы все знаем хорошо; иное дело, стараемся спрятать его, показывая его отсутствие; даже краснеть стесняемся. Редко попадется циник, у которого чувство стыда отсутствует напрочь.

          НАГОТА
С детских лет мне завет завещан
скромности. Его я берегу…
Но я видел раздеванье женщин
на пустом рассветном берегу.

Над рекой заря, белея, стыла.
Маленький кустарничек. Плоты…
Передо мной тогда предстала сила
женской откровенной наготы.

И на миг вдруг все оцепенело:
оказались вдруг тогда слиты
белизна немыслимая тела
с белизной надречной чистоты.
Евгений Винокуров

Я уже как-то признавался, что в интернете заглядывал куда не надо — и на душе было нехорошо, - но тянуло. Правда, один вопрос не дает покоя: сколько же сотен тысяч женщин не стесняется обнажаться перед «честным» народом? Впрочем, это, наверное, не моего ума дело: «За собой следи!» — не устает повторять духовник. А мне перед ним стыдно, как ни перед кем другим…

— Какое качество особо
вам в людях нравилось всегда? —
Я думал, скажет: жить без злобы,
ведь стала модной доброта.

— Что в людях цените, дедуня,
скажите прямо, Бог простит. —
… Желтел укроп. Цвела петунья.
Тихонько дед ответил — Стыд.
Феликс Чуев

«Кто опасается стыда от людей только, а не стыдится делать что-либо непотребное перед всеведущим Богом, притом не хочет покаяться или исправиться, тот в будущий день не перед одним или двумя человеками, а перед всей вселенной будет выставлен на позор» Свт.Иоанн Златоуст †407
    
      ВОСПОМИНАНИЕ
Мы казенный табак курили,
с потолка блиндажа текло.
Мы о женщинах говорили
по-солдатски — тоскливо, зло.

Наговаривали, тоскуя.
Были все об одном слова:
«Эх, бы встретить сейчас такую,
хоть на час бы, а то на два!»

Говорили еще похлеще,
и подумалось мне тогда:
окажись здесь случайно женщина —
умерла бы вмиг со стыда!

Кременчугская зла махорка,
разговорчики как махра…
Отворилась вдруг дверь, и робко
к нам в блиндаж вошла медсестра.

«На минутку я, — так несмело
прошептала нам, покраснев.
И на краешек нар присела,
и уснула, едва присев.
Слиплись вымокшие кудряшки,
в жилках худенькая рука,
видно лямочку от рубашки,
гимнастерка так велика.

Мы беззвучно шинели сняли,
чтобы гостью свою укрыть.
Мы на цыпочки тихо встали
и под ливень ушли курить.
Сергей Давыдов †2001

За дорожной случайной беседой иногда мы любили блеснуть то любовной, то ратной победой, от которой сжимается грудь. Поддержал я высокую марку, старой встречи тебе не простил. И по шумному кругу, как чарку, твое гордое имя пустил. Ты возникла, подобно виденью, победителю верность храня. – Десять лет я стояла за дверью, наконец ты окликнул меня.
Я глядел на тебя не мигая. – Ты продрогла… - и выпить велел.
- Я дрожу оттого, что нагая, но такую ты видеть хотел…
С той поры за случайной беседой вспоминая свой пройденный путь, ни любовной, ни ратной победой я уже не пытаюсь блеснуть.

«Нравственность неотделима от стыдливости, стыдливость же от нравственности, и ежели та и другая начинает осыпаться и обваливаться, то все красивое здание рушится, обезценивается и уже ничего, кроме отвращения, не внушает». Мигель Сервантес.
               
                БОЙНЯ            
 …Писать об этом страшно, читать, наверное, еще страшнее. Но я заставил себя сделать запись. В книге Эптона Синклера «Джунгли» (1905) повествуется о том, что происходит на скотобойнях Чикаго: «В тот же миг по ушам полоснул страшный, леденящий душу визг… за ним другой, еще более громкий и агонизирующий, ибо однажды отправившись в это путешествие, боров уже никогда не вернется назад. Тем временем люди внизу делали свою рутинную работу. Ни визг забиваемых свиней, ни слезы посетителей не трогали их; одну за другой они подвешивали свиней на крюки и выверенным быстрым движением перерезали им горло. Многие животные от ужаса сходили с ума. Образовывалась целая вереница агонизирующих, извивающихся животных, визг постепенно сходил на нет вместе с бьющей из горла кровью и туши со всплеском исчезали в огромном чане с кипящей водой.

… Они не сделали в своей жизни ничего такого, чтобы заслужить подобный конец, и это лишь добавляло унижение к мукам: дело здесь поставлено так, что их швыряли туда-сюда в хладнокровной, отчужденной манере, без малейшего намека на чувство вины, без единой слезинки».

Мы безчеловечно относимся к безгрешным животным, хотя можно изобрести тысячи способов безболезненного их умерщвления. Я тоже не буду щадить тебя, читатель.

На бойне мясокомбината, где и в зарю царят закаты, где нет надежд и веры в чудо, где гаснет зов далеких сел, живет под кличкою Иуда с библейской внешностью козел. Он испытал все передряги, его не тронет страх ничей. Ему загонщики-деляги суют огрызки калачей и чешут бороду с охотой. Им без Иуды как без рук. Он, как привычную работу, с рассвета вьет за кругом круг. Начнут плясать бараны в страхе и слышат: — Мэ-э-э… — он тут как тут, шагает бодро, первым к плахе и те… и те за ним идут. Через тоску свою и ужас идут, как через речку вброд. А переход все уже, уже, на нем не встретишь поворот. И безполезно, дыбясь, прыгать. Боками стиснуты бока. И лишь козел для них как выход из этой пропасти в луга к прохладным, утренним туманам, к далеким теневым лесам. Они не чуют в нем обмана, он впереди шагает сам. Они плывут за ним лавиной. Он Бонапарт для них и бог. Но перед самой гильотиной козел сворачивает вбок. И там ему подносят клевер, он передышке краткой рад. А стадо прямо на конвейер плывет, плывет в кромешный ад. И лишь на миг в очах бездонных вдруг вспыхнут черные леса… А через час выходит в тоннах с конца другого колбаса… Гляжу на мир и часто вижу. как вспышку жуткую во тьме. козлиный бок от крови рыжий и слышу где-то рядом: — Мэ-э-.!..
Виктор Крутецкий

В настоящее время используют три метода убийства — оглушение кувалдой или топором, оглушение так называемым «кувалдочным пистолетом» и электрошок. Когда животные приближаются к месту забоя, они чуют, что их ожидает, и начинают упираться. Чтобы заставить их пройти в крохотные загоны, рабочие используют обнаженные электроды или дубины. Итак, в первом случае животному наносится мощный удар кувалдой по голове, которое проламывает ему череп и приводит в безсознательное состояние. Если животное большое и сильное, и жертва начинает метаться в агонии, бьют кувалдой второй раз.

В случае с «болваночным пистолетом», ствол этого оружия приставляется ко лбу животного. Есть два типа таких пистолетов. Первый с огромной силой выстреливает болванкой, вызывая контузию животного. Второй выстреливает болванкой, которая, пробив череп. проникает внутрь и затем втягивается опять в пистолет. В образовавшееся отверстие сразу же вонзается и несколько раз проворачивается стальной прут, чтобы разрушить нервные центры в мозге.

Наиболее гуманным и наименее болезненным способом оглушить животное перед смертью является, пожалуй, электрошок. Электрический разряд пропускается через мозг жертвы, парализуя и оглушая ее. Животное должно быть спешно заколото и обезкровлено, ибо через семь минут оно может прийти в себя… Все, больше не могу и выключаю интернет — становится плохо. А мы все удивляемся, откуда появляются маньяки.

Умный мальчик, пытливый и пристальный,
ты любимого Мишку берешь…
Жалко Мишку, но хочется истины!
Так в руке появляется нож.
Вот опилки неопровержимые!
Значит, Мишка — подделка и ложь…
Ты познал до конца содержимое,
Содержанье — убил ни за грош.
Кирилл Ковальджи
 
«Самый отъявленный злодей старается извинить себя и уговорить, что совершенное им преступление не особенно существенно и обусловлено необходимостью». Г.Лессинг †1781.

Один священник, прочитав мою книгу, сказал: «Вы, наверное любите животных?..» Да, я люблю «братьев наших меньших», но испытываю непреодолимую ненависть к людям-нелюдям.

        КОРОВА
Гонят на бойню скотину.
Старая плачет корова.
Грубого спросит детину:
— Что я наделала злого?

Летом со стадом ходила.
В зиму я сено жевала.
Сливками деток поила
И никого не бодала…

Мясо вам нужно — возьмите.
Шкура нужна — обдерите.
Только зачем вы кричите,
Гоните, палками бьете?..
Александр Ревенко †1977

Внук Кирилл долго не мог выговаривать букву «Р». Пришлось отправиться с ним к логопеду. Врач стала учить его выговаривать букву «Р» вместе с буквой «Д» — получилось ДР. Теперь слова он произносит порой очень смешно: бабушку зовет «Ледра», кошку Мартюню называет Мадрюня, и она обижается; еще у него «озедро», «дрыба», «драк», но фамилию выговаривает лучше всего: получается — «Кидрилл Р-р-р-р-аков!» И пока он носится по саду, научаясь выговаривать трудную букву, все железо в доме вторит ему дружным дребезжанием: «Правильно говодришь, повтодряй, пока не выговодришь, др-др-др»…

Если были вы картавы —
значит, знали муки рта вы!
Я был в юности картав,
ныла бедная гортань,
шарахались красавицы прославленной картавости,
не раскрываю рта я, и исхудал, картавя!

Писал стихи: «О Русь! О Русь!»
Произносил: — О Гусь, о Гусь! —
И приходил на зов — о грусть! —
соседский гусь, картавый гусь…

От соклассников — свист:
«Медное пузо, гимназист, гимназист,
скажи: «кукуруза!»

Вместо «Карл, офицер» — ныло «Кагл, офицег».
Перерыл медицинские книги,
я ищу тебя, эР, я зову тебя, эР,
в обезсиленной глотке возникни!

Рамка!
Коррунд!
Корборунд!
Боррона!
Как горошинка, буква забилась,
виноградною косточкой силилась вылезть,
и горела на небе она.

Я ходил, прополаскивал горло, как борной,
изумительной буквою эР!

И гортань растворивши расщелиной трубной,
я провыл над столицей трикрат:
«На горе Арарат
растет
красный
и крупный
виноград,
ВИНОГРАД,
ВИНОГРАД!»
Семен Кирсанов †1972

И вновь на дне моря при учебном погружении у берегов Камчатки застрял спасательный батискаф ВМФ. Семь моряков на глубине 200 метров, в кромешной тьме из-за экономии электричества, при температуре плюс пять градусов и запасе воздуха на три дня (как утверждают наверху люди с большими звездами) мужественно ждут помощи. Судя по информации в СМИ, положение подводников небезнадежно. Теперь я с трудом верю официозу: много чего наговорили тогда, когда погибал «Курск», и вранья было предостаточно. К слову, «Курск» лежал на глубине 100 метров.

Я зажег лампадку и стал просить Спасителя, Божию Матерь и Святителя Николая спасти людей: «Господи! Мы устали хоронить наших парней; почти все, что может разрушиться, уже рухнуло. Нас предали и продали, нас забросали ложью и дешевыми шмотками, нас лишили национальности, наша Родина разваливается по кускам. Но еще стоят на боевой вахте ракеты, еще выходят в боевые походы атомные подводные лодки, еще есть понятие офицерской чести и способность, за неимением выхода, достойно умереть.

Матерь Божия! Помоги людям! Отче Святителю Николае, помощник на морях, спаси моряков — слишком много слез проливают жены и матери на могилах безвременно ушедших людей, в расцвете сил, когда только поднимать детей. Господи, помилуй горстку смелых воинов, на которых пока держится Держава! Отечество уже не в силах терпеть валящиеся на него беды. Господи! Ты должен помочь! Должен! Мы ждем Твоей помощи и молимся, как умеем… Господи, нам не хватает воздуха, нам нечем дышать, нам нечем…

     РАЗДУМЬЕ О ПОДВИГЕ
Ты заметил, что почти всегда
Неритмично вертится наш глобус.
Подвигу предшествует беда,
Та, которой и не быть могло бы.

Я про подвиги любого дня,
Скажем, про отвагу на пожаре.
Не возникло б дыма и огня,
Если б спички близко не лежали.

Должен бы неопытный пловец
Бултыхаться у причала близко,
Но в такие волны он полез.
Что спасали на пределе риска.

Благодушья мы полны порой,
Не блокируем поступков подлых.
В результате вынужден герой,
Жизни не щадя, идти на подвиг.

Дайте хоть однажды выходной
Всевозможным аварийным службам,
Чтобы катастрофы ни одной.
Чтобы никого спасать не нужно.
Евгений Долматовский †1994

Правда, большинство наших бед мы натворили по своей же вине. Кто оставил сети в запрещенном для ловли районе?  Почему аппарат спускали в том месте, где на дне находится подводная станция слежения? Почему батискаф, построенный специально для спасения людей с подводных лодок, не приспособлен принять на борт баллоны со спасительным кислородом? Почему в Российском флоте нет батискафа, способного разрезать стальные тросы, и нам готова помочь в этом Америка? Спешат на помощь корабли Великобритании и Японии. Но разбираться — это потом. Сначала спаси, подари матерям годы жизни, чтобы женам не носить черные траурные платки… Времени уже мало… Горит, горит поблескивая надеждой, лампадка. Сутки она будет теплиться надеждой — столько на борту кислорода, — а потом, что, опять торжественные похороны?..

Беда придет. Она не спросит,
Готов ли ты. Она придет
Без спроса, как приходит осень
Сквозь створки запертых ворот.
Придет с болезнью и со смертью,
С непониманием друзей.
И вы чужой беды не мерьте
Короткой меркою своей.
Надежда Полякова, СПб

«Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк.2,14). Спасли, спасли моряков! Вытащили из подводных пут британские моряки вкупе с другими наших семерых ребят, четверо суток в кромешной тьме, без тепла и электричества, но ни нытья, ни стонов не было. Была тяжелая, наверное, тяжелее и придумать трудно, работа — не двигаться ради экономии воздуха и без сомнения ждать. 76 часов ожидания! Когда распутали, сами и всплыли.

И моя лампадка теплилась эти дни, и лились молитвы в наших безчисленных храмах. И услышал нас Господь — и смилостивился: все же семь — число Божье, удачливое…

ОТЧЕ НАШ
Отче наш Бог, в небесах обитающий,
Оку незримый, но зримый сердцами,
Все созидающий, все сокрушающий,
Греющий землю живыми лучами.
Мы принесли Тебе в жертву безкровную
Нашу молитву в часы покаяния, —
Дай же, о Боже, нам пищу духовную,
Дай нам источник святого желания.
В годы сомнения, в годы ненастные
Нам изменили мечты неизменные;
Мы загасили светильники ясные,
Мы расплескали елеи священные.
Отче наш! Бог безутешно страдающих,
Солнце вселенной! К Тебе мы с молитвою —
Всех сохрани за любовь погибающих,
Всех угнетенных мучительной битвою!
Отче наш! Дай нам пути благодатные
И отстрани от соблазна лукавого…
Да воссияют лучи незакатные
Правды небесной и помысла правого!
Константин Фофанов †1911

Друзьями обзаводятся в детстве, юности, отрочестве. Мы легко обретаем друзей в школе и институте.

Все чаще, чаще вечерами
приходит память школьных лет.
Тогда над нашими плечами
царил каштановый рассвет.
Ах вы, девчонки и мальчишки,
теперь вы — жены и мужья.
И нет ни дна мне, ни покрышки,
что растерял я вас, друзья.
Валерий Свистунов
 
Срочная служба в армии в мирное время возникновению дружбы не способствует. Собрался наш бывший питерский взвод как-то вместе, повспоминали, что помнили, водочки выпили — и с тех пор поминай как звали: нас ведь насильно держали вместе, заставляли командовать друг другом; в общем, слишком мы оказались разные для дружбы на гражданке.

     ТОСКА ПО ДРУЖБЕ
Мне нужен собрат по перу —
Делиться последней закруткой,
И рядом сидеть на пиру,
И чокаться шуткой о шутку.

Душа устает голосить
По дружбе, как небо, огромной.
Мне некого в дом пригласить,
И сам я хожу, как бездомный.

Тоскуем по дружбе мужской,
Особенно если за тридцать.
С годами тоска обострится.
Но все-таки лучше с тоской.

Надежды единственный свет,
Прекрасное слово: «товарищ»…
Вдруг теплую руку нашаришь
Во мраке всемирных сует.

Тоскую по дружбе мужской
Тоской азиатской и желтой…
— Да что в этой дружбе нашел ты?
— Не знаю. Тоскую порой.
Фазиль Искандер

Я очень страдаю без друга. Возможно, и характер плохой мешает, и возраст, и еще что-то, отталкивающее других, но я-то знаю, что я не злой, быстро отходчивый, люблю людей выручать; правда, язычок длинный, ничего при себе не держит — от этого никуда не денешься. Но я все равно не оставляю надежды обрести настоящего друга. Многочисленные родственники растворились в столичных пространствах, им не до меня. А я все жду, как девушка ждет своей первой любви, своего единственного друга, которому можно доверить все-все, что жене знать не положено да и неинтересно; чтобы только за него — в огонь и в воду. Даже Бога об этом прошу. Ну не может не появиться в моей жизни настоящий друг, за которого и жизни не жалко. Появляйся скорее, друже, слышишь, мне без тебя очень плохо…

     ПЕСНЯ АКЫНА
Не славы и не коровы,
не шаткой короны земной —
пошли мне, Господь, второго, —
чтоб вытянул петь со мной!

Прошу не любви ворованной,
не милостей на денек —
пошли мне, Господь, второго, —
чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!

Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок.
Из раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.

Прости ему. Пусть до гроба
одиночеством окружен.
Пошли ему, Бог, второго —
такого, как я и он.
Андрей Вознесенский

Отпуск не получился: жена по болезни и после операции ехать по заграницам не могла, моя задумка с посещением Польши не состоялась — не надо было и задумывать, предупреждал же батюшка, вот и сижу дома и кропаю «былинки», читаю горы стихов и втайне доволен: сам себе хозяин, компьютер на столе, книги к твоим услугам, а если мысль стоящая придет — вскочишь ночью и настучишь на клавишах. Да нет, и вправду здорово! На даче, конечно, Ладога, воздух целительный, а я там маюсь неизбывно: записанное на листочках жжет душу, стихи к ним неясно в голове прилепляются — текстов нет, а я тут ладожским воздухом наслаждаюсь. Сел в машину — она прямо домой и привезла! А тишина во дворе! А дождик за окном! А как работается хорошо! Включил вентилятор — вот вам и воздух, будто с Ладоги, и готовить ничего не надо: купил булки и колбасы докторской — да что человеку еще надо?

         РАБОТА
Советами своими не мешая,
Скажу я об одном наверняка:
Гнетет работа – знать, она чужая,
Своя работа в тягости легка.
Порой и обезсилит, и измучит,
Навалится безсонницей она,
Но сделает тебя сильней и лучше,
А ты в ней весь, и этим жизнь красна!
А сколько тех, кто жизнь свою не вызнав,
Век проживет, не сделав ничего.
Их тяготит в пути не бремя жизни,
А гнет неразуменья своего…
В себя смотри уверенно и строго
И выбирай работу навсегда.
А слава – что? У славы места много,
Но больше мест почетного труда.
Александр Романов

А еще такому человеку, как я, надо поругаться — за «испорченный» отпуск, за одиночество, за покомандовать некем… ну, вы на себе испытали, как мужчины умеют повод находить. Позвонил на дачу жене и сделал вид, что очень я обижен отношением, позабыт-позаброшен; и вообще, жизнь не задалась, «былинки» не пишутся, на работе все неладно, настроение неважное, а кто виноват — и так ясно-понятно. Мне жена говорит: приезжай, я тут ремонт в маминой комнате делаю; отвечаю: шумно там у вас — прибой ладожский мысли сбивает и внук громко подрастает, и устал я от всех и вся, и вообще я человек творческий… Да мы же на этой неделе в Пюхтицу поедем, — успокаивает жена, но мой котел уже разогрет, и разумные слова только дрова в костер подбрасывают. Положил трубку, на душе полегчало, и думаю: а, может, и вправду, на дачу рвануть, ладожским целительным воздухом подышать? Или уж выдержать характер до конца?..

Выволокли бабу в чисто поле.
Нет, никто ее не волок —
Шла она сама по доброй воле,
Торопила срок.

К двум коням дуреху привязали
Парни-молодцы,
Извинились и коней погнали
В разные концы.

Два коня, рожденных для полета,
Понеслись, не дожидаясь плети.
Одного коня зовут Работа,
А другого — Дети.

Болен сын — работница плохая,
Вся в работе — так плохая мать…
Разрывают кони, разрывают,
Да никак не могут разорвать.
Наталья Нутрихина, СПб

                ПРЕЛЮБОДЕЯНИЕ
†«Смотри на прелюбодея и ты увидишь, что он в тысячу раз несчастнее окованных цепями: он всех боится, всех подозревает, и, что всего бедственнее, — совесть его вопиет и терзает ежедневно.

И удовольствие от греха кратко, а печаль продолжительна. Затем и установлен брак, чтобы ты не перепутал границ, ибо Бог, промышляя о твоем спокойствии и чести, для того и дал тебе жену… А ты неблагодарною душою наносишь Ему безчестие, отвергая всякий стыд, преступаешь назначенные тебе границы. Безчестишь собственную свою главу…»
Святитель Иоанн Златоуст †407

Не лги, не мучай, не убий,
Не пожелай жены ближнего,
Свою законную люби,
Диктует заповедь Всевышнего.
Я не по заповедям жил,
Война в душе свой след оставила:
Врага убил и согрешил,
Хотя убить война заставила.
Израненный, пришел с войны,
Не заповедь, связан — клятвою.
Не пожелал чужой жены
И… заслужил ее проклятие.
Михаил Карбышев

Зарубежье ближнее, сердцу милый дом. И весной над крышами аиста гнездо. Мне, как птицам, хочется без границы жить и по милой рощице с песнями ходить. Инна Трубочкина. Долгоногий аист пристально всматривается в необъятную зелень травы. Да что он там может высмотреть? — удивляемся мы. Но вдруг — мгновенный кивок маленькой головки с длиннющим клювом — и молодой лягушонок уже никогда не станет взрослым. Так и бродил бы убийца земноводных по безкрайнему монастырскому полю, но, заметив, что за ним наблюдают, играючи взял высоту, нехотя взмахивая огромными крыльями. Его гнездо неподалеку, на вершине телеграфного столба; и каким образом держится на ветрах это немалое сооружение, одному Богу известно.

Вершина лета, ароматы цветов смешиваются в неповторимый запах апофеоза жизни, но уже спадают первые желтые листики на вычищенные дорожки монастырского кладбища, на любовно ухоженные одинаковые могилки почивших сестер, покрытых ковриками бархоток, мха и других растений, названия которых я не знаю, но высшим счастьем почел бы лечь где-нибудь пусть в сторонке, но рядом. Вьется лесная тропинка дальше, к святому источнику Божией Матери, а места высокие, солнечные, одним словом, грибные места. По привычке выглядываю грибные шляпки. Да вот же они — большая семейка маслят нашла приют возле самой дорожки — от крохотных, с ноготок, родившихся нынешней ночью, до крупных, с блестящей пленочкой-защитой от жаркого солнца. Идущие на источник паломники осторожно огибают семейство стороной.

А уже внизу, трижды обойдя с молитвой часовню Божией Матери, направляешься в купальню, дабы смыть с себя, по милости Богородицы, накопившиеся грехи. Несколько ступенек вглубь — и собравшись с духом, трижды окунаешься с головой в холодную воду. Выйдя из воды, с изумлением замечаешь, как пылает твое тело и как скоро вода высыхает на тебе. Омытая душа поет от радости, и так становится хорошо, что передать невозможно: надо самому испытать. Благодарю Тебя, Матерь Божия, что допустила окунуться в Своем источнике.

Входишь в ворота Обители — и попадаешь в настоящий земной рай. Много труда положили насельницы, чтобы в каждом уголочке росли цветы, плодоносил монастырский сад, а трудолюбивые пчелки без устали несли свой взяток в монастырские ульи. Мед в Пюхтице необыкновенный не только по вкусу, но и по своим лечебным свойствам. И удивительная тишина вокруг, о которой я уже пытался написать.

Только портят настроение безчисленные эстонские, немецкие и прочие туристы своим расхристанным видом: в шортах, руки в карманах, девицы… девиц описывать не буду — сами знаете. И ведь не просто гуляют, но походя заглядывают в храм, делают множество фотографий себя на фоне собора, громко глаголят о своем и, наконец, удаляются в свой комфортабельный автобус поглядеть на очередные достопримечательности Эстонии.

Наша маленькая паломническая группа подгадала как раз к началу субботней всенощной. Но что случилось со мной? Я так ждал этой поездки, рвался в Пюхтицу, но на службе заныла каждая клеточка тела, ноги не хотели держать и подгибались, очень захотелось спать и вообще ожиданного праздника в душе как ни бывало. Но все же я заставил себя исповедоваться и получить разрешение на завтрашнее Причастие.

Храм невелик. Шаги легки
У исповедника к Причастью.
Но ты попробуй, сбереги
Той чистоты небесной счастье!
Когда ты светел и готов
Святого Таинства коснуться,
Как трудно несколько шагов
Пройти в толпе, и не споткнуться.
Ярослав Васильев

После воскресной службы почувствовал себя лучше, но все одно не так, как хотелось бы. Наверное, Господь смирял мою непослушливую душу. Зато на третий день уже и служба закончилась, и уборка началась, а все никак не вырваться было из облачившей тебя благодати. Спасибо, Игумения Обители, Матерь Божия! Даст Бог, приеду еще поклониться Твоим Пречистым ножкам.

В будний день сестер в монастыре мало — все на послушаниях, а летняя страда короткая. Пора и нам возвращаться домой, к своей повседневности, зная, что всегда найдем и покров, и утешение в Пюхтицкой Обители любви.

… Из окна автобуса было видно, как пара аистов высоко-высоко парила над монастырскими стенами…

   ДОБРО И ЗЛО
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой — душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
Все мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом —
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли Божеством.

И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как Бог,
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог.

Пари всезрящий и всесильный,
И с незапамятных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В людские толпы отпадет.
Афанасий Фет †1892

Уже несколько раз в «Былинках» я затрагивал тему стыда — видимо, потому, что она меня волнует. Сначала я попытался сам сформулировать, что же такое стыд: «Стыд — это чувство, которое тревожит душу за нарушение заповедей Божиих и может мучить до тех пор, пока человек или покается, или исправит содеянное. У стыда не существует срока давности, и со временем он может только усилиться». Получилось не очень вразумительно.

Тогда пришлось прибегнуть к мудрости святых отцов:
†«Великим и сильным оружием к избежанию греха служит стыд, вложенный в нас Богом. Ибо стыд часто более страха обучал избегать дел несообразных. Да и посрамление, следующее за обличением в погрешности, само по себе достаточно может уцеломудрить согрешающего, чтобы он снова не впал во что-либо подобное». Свт.Григорий Нисский.

Ниже я привожу стихотворение, которое, хотя и написано не мной, но очень точно описывает положение, как непристойно вел себя на уроке наш седьмой «Б» класс. Давно это было, году в 1962, а помнится хорошо…

            ФОРМУЛА ИЗ БОТАНИКИ
«Доведенная» ботаничка возле учебной картины
Вместо «тычинки-пестики» вдруг сказала, горько, негоромко:
«Нет ничего хуже — плачущего мужчины,
Пьяной женщины и — выделил голос — наглого ребенка!»
Сколько формул и правил забывалось прежде мгновенно,
А это — один раз услышанное — врезалось строчкой каждой.
И проверено жизнью: о мужчине, о рыдающем, — верно, все верно.
И о женщине — да, конечно, и о ребенке — точней не скажешь.
Сколько лет… Смутно вижу лицо пожилое и подкрашенные седины…
Тридцать лет… Из ботаники только звенит в моей памяти тонко:
«Нет ничего хуже — плачущего мужчины,
Пьяной женщины
и наглого ребенка!..»
Олег Цакунов, СПб

  Уважаемый Александр Григорьевич!
     Прочитал последний номер газеты «Православный Петербург» и очень огорчился уровнем корректуры издания, а точнее полным ее отсутствием. Если были бы только пунктуационные ошибки, которые не так сильно бро-саются в глаза, но когда видишь грамматические, да еще такие грубые, то становится досадно. Чтобы не быть голословным, приведу примеры. Все они взяты из материалов Ирины Рубцовой. У этой журналистки явная про-блема с приставкой бес-. В публикации «Мир на кончиках пальцев» читаем «безплатно», в «Кошачьей маме» - «безкорыстной», «безпомощно», в «Со-бачей жизни» «безпокойство», в «Не сотвори себе кумира» - «безпризор-ников» и т.д. Моя задача не состоит в том, чтобы указать на все имею-щиеся ошибки, а в том, чтобы обратить Ваше внимание на это. Очень бы не хотелось, чтобы мы, православные, с помощью вот таких вещей укреп-ляли существующий нелепый стереотип о «дремучести», необразованности.
Если у Вас нет корректора, то я мог бы посоветовать Вам профессиона-лов, которые за символические деньги могли бы вычитывать номер. Тем более что он небольшой.
    Спасибо за то, что Вы делаете.
          С уважением,
        Александр Новиков, редактор одного из петербургских журналов.
                Х   Х   Х
       Газета несколько раз объясняла, почему так обстоит дело с пристав-кой без-. Но появляются новые читатели — и все повторяется сначала.
Ну что ж, процитирую заметку из «Русского вестника»:



                РАЗНИЦА ОЧЕНЬ ВЕЛИКА
Известно, что после 1917 года большевики поменяли орфографию для таких слов, как: безценный, безполезный, безчеловечный, безпринципный, безсовестный, безсмысленный, безславный, безпощадный, безплодный, без-содержательный, безпомощный и т.д., и заставили писать все эти слова с приставкой «бес» вместо «без». Казалось бы, какая разница? А разница очень велика. «Без» — это отсутствие чего-то, а «бес» — это одно из имен дьявола. Слова «бесценный», «бес-полезный», «бес-человечный» и т.д. — это слова, прославляющие беса и приписывающие бесу те качества, которых он иметь не может по определению. Николай Сергеев.
 
                РОДНОЙ ЯЗЫК
С годами точно мы узнали: как ни таись, а в свой черед для всех отсроченных признаний нужда и время настает. Пора и мне очистить душу, сказать, что – воле вопреки – недопустимо долго слушал и я чужие язы-ки. Еще беды не замечая, служил им рьяней и верней, и все улавливал звучанья и добирался до корней. А свой язык опять в сторонке, вдали от шума и похвал, в неприхотливой одежонке, как бедный родственник стоял. Он словно знал, что будет время, когда наскучит баловство, - заговорит благое семя и снова вспомнят про него, про свой язык, что в лихолетье сквозь всю разруху и разброд один придет, один приветит, один утешит и спасет. Виктор Коротаев.

Болезнь сосудов идет в наступление, и никакие клиники, врачи выс-шей квалификации, иностранные таблетки не в состоянии даже приостано-вить разрушение. Можно привыкнуть к безпрерывному шуму в голове, к ухудшению самочувствия от перемены погоды, к прыжкам настроения, — не-возможно смириться с той неотвратимостью беды, которая приближается с каждой минутой. Я наперед знаю свое будущее — я видел, как уходили из жизни отец, тетя, двоюродная сестра… Меняется отношение к жизни, к лю-дям, к близким людям, меняется строй мыслей. Кто из вас испытал, что чувствует человек, мир которого заключен только в нем самом, о чем он думает, кроме еды, чем наполнена его голова? Только гениальный Досто-евский, переживший в пятилетнем возрасте на своих глазах убийство кре-постными за жестокость отца и после всю жизнь страдавший эпилепсией и нарушением психики, сумел достичь глубин человеческой души. А мы и о своем «Я» знаем предельно мало.

Там, где липы в душистом цвету
Обнимаются с вечным простором,
Пациенты гуляют в саду
За старинным кирпичным забором.

Кто витает душой в облаках,
кто пытает судьбу на ромашке,
ковыляя на тощих ногах,
две старухи играют в пятнашки.

Братья меньшие, знать, неспроста
вам понятнее звери и злаки,
коль слюна из разверстого рта
нежно тянется, как у собаки!

Монастырский покой. Тишина
Для дебилов, забвенье нашедших…
А еще говорим, что война
Это дело умов сумасшедших!

Обижаем невинных людей
В наших распрях межконтинентальных!
Нет, война – это схватка идей,
Это дело субъектов нормальных.

Это замысел, это расчет.
Это – планы нормального люда…
Жизнь в дурдоме неслышно течет,
Сумасшествие – мирное чудо.
Станислав Куняев

Сказать, что мне не страшно — ложь. Моя вера в Бога слишком сла-ба, чтобы во всем я мог положиться на Его волю. Поэтому я тороплюсь. Тороплюсь написать и выпустить три книги «Былинок», спешу найти себе замену в газете, и вообще думаю: а что я буду делать, когда не смогу нормально мыслить, читать, воспринимать сказанное? Жена все видит и сознает, но выдержать вспышки гнева и она порой не в силах.

Еще недавно нам вдвоем
Так хорошо и складно пелось.
Но вот гляжу в лицо твое
И думаю: куда все делось?
Но память прошлое хранит.
Душа моя к тебе стремится…
Так, вздрогнув, все еще летит
Убитая в полете птица.
Василий Федоров

Больной отец очень любил лес, собирал грибы и приносил полные корзины поганок. Его умный мозг был изношен, он жил в своем, непонят-ном для окружающих мире. Его смерть потрясла меня; папе нравились про-гулки, и мама всегда засовывала в его карманы бумажки с домашним адре-сом. Это помогало: иногда отца приводила милиция, иногда — добрые лю-ди. Но однажды он выложил на стол все мамины бумажки и через три дня умер от инфаркта в гатчинской больнице. Как он туда попал?.. Ему не удосужились даже подвязать бинтом подбородок. Так и похоронили в не-полных 67 лет — с открытым ртом. Это он, мальчишка из вологодской де-ревни Кабачино, сумел закончить немецкое отделение филологического фа-культета Ленинградского Государственного Университета в 1939 году, это он прошел через войны и «венгерские события», был контужен, стоял в боевой готовности при постройке Берлинской стены, защитил диссертацию по Сталинградскому сражению, в котором принимал участие, награжден многими наградами, вырастил двух сынов, посадил, наверное, лес деревь-ев, до самозабвения любил жену Верочку, настрадался от причуд младшего сына, а теперь тихо лежит рядом с любимой женой на Серафимовском клад-бище… Я многое забыл, но открытый в гробу рот отца стоит перед глаза-ми. Такой пустяк — не удосужиться подвязать умершему кусочек бинта…

Теперь вы вправе судить меня. Или пожалеть. А еще лучше — помо-литься о здравии р.Б.Александра.

   ЕГОРУШКА
По-над горушкой,
По-над горушкой
Избы в маревой чистоте.
Перелистывает Егорушка
Сказки, лежа на животе.

У продмага — бабы на ящиках.
Никнет скучная лебеда…
А глаза его, как две ящерки,
По страницам туда-сюда.

Золотую макушку солнышко
Гладит ласково, не печет:
Кем, мол, будешь-то ты, Егорушка?
А пока еще — дурачок…
Светлана Молева

Объяснить людям, что такое поэзия, невозможно. Несколько раз га-зета писала о различии между настоящими стихами и графоманством. Но люди продолжают нести, присылать, читать по телефону свои творения. Я не литературный редактор, да и должности такой в крохотной редакции не положено, поэтому, просмотрев несколько строф, обычно возвращаю их об-ладателю.

— Но вы же ничего не прочитали? — удивляется посетитель. — Вот у меня хорошее стихотворение, и вот. А вы до них даже не добрались…

Поспели вишневые грозы,
Когда я друзей провожал,
И плакали соком березы,
Когда я их ветки ломал.
Когда я хрусталь разбиваю,
На сердце таится тоска,
Во сне я себя вспоминаю,
А в жизни моей пустота.
Уходят друзья и родные
Из жизни моей навсегда,
Лишь ветер осину разбудит,
В саду дорогом у меня…

В других редакциях, наверное, поступают иначе: успокаивают, обе-щают, советуют читать классиков, походить на занятия и уже потом при-носить новые вирши. Боюсь, что это неверные советы — свет поэзии про-бивается даже в несовершенных пока стихах.

Мне подарили 500-страничную книгу на прекрасной бумаге тиражом 3000 экземпляров с дарственной надписью, с изображением икон, научных приборов, картин Ильи Глазунова. В ней ученым «исследуются общие черты квантованных систем и организаций через Проблему Выбора человеком сво-ей цели, своего Пути Прави» — одним словом, «автор анализирует сущ-ность целеустремленного движения квантованных систем посредством от-крытого им Закона Выбора, как принципа Экстремального Кванта Дейст-вия». Вы поняли что-нибудь? Все бы ничего, но книга сплошь состоит из стихов и формул! Беру наугад:

Три времени, три стрелы, о читатель.
Три времени летят сквозь сень веков.
Познал их суть дотошный мой искатель,
Освободив от суетных оков.

Время первое — история сама
В смутах разных, битвах, лишениях.
Время второе — поэзия, она
Есть страдание в откровениях.

И время третье — великий Божий глас!
Новый завет — Божье учение.
К нему мы обращаемся всякий раз,
Когда беда, в душе сомнение…

Не трогал бы уважаемый автор ни Бога, ни поэзию, в которой он ни-чего не смыслит. Так же, как и издательский дом «Сентябрь», выпускаю-щий подобную галиматью.
 
Поэзия — дар Божий, не устаю повторять я, а Господь Своими дарами разбрасываться не любит. Ну охолодите свой ум, постарайтесь непредвзя-то подойти к вымученному вами стихотворению, сравните ваши рифмы и рифмы известных поэтов, возьмитесь за теорию стихосложения. Вас школа чему-нибудь научила, в конце концов?! Но есть еще одно, главное прави-ло — если можешь не писать — не пиши. Не мучайте вы редакторов и лит-сотрудников попусту. Более того, я уверен, что публикация плохого сти-хотворения наделает в будущем автору множество бед: он уверится в сво-ем несуществующем таланте. И будет кропать и кропать до изнеможения. Пока правда об отсутствии способности не откроется сама или, что хуже, через кого-то другого. А это еще больнее…

    ТЩЕСЛАВИЕ
В газетах мелькают
Плохие стихи стариков,
Когда-то прославившихся стихами.
Не их я жалею и не простаков,
Благоговеющих перед именами.

Не будем скупиться:
Бумаги не жаль, например,
Труда заводных восхвалителей тоже.
Грустней, что во множестве жизненных сфер
И деды и дети бывают на этих похожи.

Иначе к чему б я
О бедных стихах говорил?
Возможно, и сам нагрешу стариком многолетним…
Мне жаль, что из движущих нашими душами сил
Тщеславие нас покидает последним.
Александр Решетов

Человека тянет к устойчивости — в быту, на работе, на отдыхе. Человеку нравится отцовский дом, впитавший запах его детства, речушка, в которой он купался мальчишкой, рябинка у окна, которая по-прежнему горчит ярко-красными ягодами.

Человеку нужно, чтобы законы государства были едины, чтобы у него, простого обывателя, спрашивали: ты согласен на то-то и то-то? Чтобы трудом заработанный рубль не превращался в одночастье в копейки и все накопленное шло прахом; человеку нравится, когда в его деревне рубят новые избы и прибавляется ребятни.

          РАНЬШЕ
Нам говорят: бывало раньше,
Случалось раньше – верь не верь,
Не говорю, что будет дальше,
Но раньше – это не теперь.

Не та весна, не та погодка,
Бывала раньше неспроста
Жирней селедка, крепче водка,
Теперь вода уже не та.

Не так солили и любили…
Попробуй исповедь проверь.
Но ведь и раньше говорили,
Что раньше – лучше, чем теперь?

Там молодость кричала: - Горько! –
А было сладко, говорят.
Недаром старость дальнозорка,
Не отнимай ее услад.

И в этом нет жестокой фальши,
И этим надо дорожить.
Тем и прекрасна рань, что раньше
Жить предстояло, братцы, жить.
Фазиль Искандер

Русский человек — сама приспособляемость: жизнь приучила к этому. Но когда твою деревню, где веками жили твои деды и прадеды, объявляют «неперспективной» и собираются затопить, когда каждый день несет из рогатого ящика все новые беды-приказы — кур иметь — не иметь, пшеницу переменять на кукурузу, портреты врагов народа снять, а других вождей повесить (в рамке, конечно), сеять — не сеять, урожай не снимать, лен — с полей вон!, «мыслить «новым мышлением», бывших врагов считать друзьями, название улиц переименовать, а кто такие эти переименованные, никто знать не знает, — то очумевший от ветра перемен русский человек сначала долго размышляет, что же такое происходит, а если разберется, или берет в сельмаге бутылку и машет на все рукой: «Пропади оно все пропадом!», или в безсилии берется за нож и садится в тюрьму за попавшегося под руку односельчанина.

         ЗА ЧТО…
За что среди сереньких буден
забытой российской земли
лихие, безродные люди
пришли — и все избы снесли?

Чтоб умерли сказки и были
давно раскулаченных сел.
по старой отцовской могиле
тяжелый бульдозер прошел.

За то, что сживали со свету,
за то, что взрастили беду,
 призвать ты обязан к ответу
двадцатого века орду.

Не зря проклинают старухи,
с безверной земли уходя.
и черные списки науки,
и лысое сердце вождя.

Придешь к своему захолустью,
забьешься, как рыба об лед.
 и страшною, русскою грустью
всю душу твою обметет.
Евгений Карасев               

Вчера министр образрвания Фурсенко объявил, что закрывает 5604 школы, в которых меньше 10 учеников, а школьников возить за десятки километров в одну сборную школу. Вслед за ним, в тот же день, другой высокий начальник заявил, что пенсионный возраст для мужчин будет увеличен до 65 лет, а женщин — до 60. И это при том, что средняя продолжительность жизни мужеского пола в России — 58 лет, женского – 72 года. Так что — прощай, непропетая пенсия! Никому в России нет отсрочки, взяты мы в невидимый полон. Выбивают нас поодиночке, за год, говорят, под миллион. Коль прозрел, кипит душа во гневе, - вот и взят на мушку. Вот и суд. Пухнут банки в деловой Женеве, а в России кладбища растут. Посмотрите, как пустеют пашни. Где мальчишки с нашего двора? Счет идет – безжалостный и страшный. Это всем понять уже пора. Николай Рачков, СПб.

Народ больше не ждет ничего хорошего: девальвации, деноминации, монетизации, модернизации, дефолты и непонятные реформы свели на нет присущую русскому (не российскому!) народу веру в лучшее будущее. Если прибавить ко всему этому невиданные до сих времен природные катаклизмы, то все вкупе слилось в народе в одно — «кара Божия!» Да так, пожалуй, оно и есть.

Страшна не грязная волна,
Не грозный атаман,
А нечисть мелкая страшна
И вековой дурман,
В котором вьется мелкий бес.
Швыряя люд в огонь,
Чтоб вонь стояла до небес
И жизнью стала вонь.
Юнна Мориц

Прольется ли на Россию очищающий наши грехи дождь? Или так и загинем под ухмылки бешбармачных азиатов, даром получившим царский кусок пирога под названием Русь? Чу, ты слышишь топот их коней? Оглянись, брат… да вот они, они уже здесь…

Одни говорят, что антихрист идет.
Другие — идет возрожденье.
Но пашет, и сеет, и строит народ
Уже на пределе терпенья.

Такая сумятица, нервная мгла,
И так перекошены лица…
А кони кусают, жуют удила.
Закат уже кровью сочится.

Россия, Россия, очнись наконец.
Пропащую, горькую смуту
Отринь от униженных наших сердец —
В последнюю, может, минуту.
Геннадий Иванов

Любовь проверяют разлукой. Я покидал Питер часто, но ни разу ностальгия по городу не настигала меня. Скучал по близким, по работе, по дому, по недописанной книге, но страдать так, как страдают пишущие стихи барышни, не довелось.

Приснись! Припомни, Бога ради,
ту дрожь влюбленную в себе —
как проступает в Ленинграде
серебрянейший СПб.
Андрей Вознесенский
 
Санкт-Петербург — красивый город, однако, должен сказать, в мире есть города еще краше. Кто побывал — знает. По сравнению с парижским Лувром Эрмитаж кажется маленькой детской игрушкой, и блистающий Петергоф есть лишь скромное повторение  красот Версаля. У нас ведь только центр хорош, а заверните-ка в любую подворотню — и вам откроется истинное лицо Питера. Грязь, запах мочи в подъездах, хлам, отсутствие урн, туалетов, выщербленные стены, облупившаяся краска, выбитые окна… Я специально проехал весь Лондон, но нигде даже намека на вышеописанное не смог узреть.

На полчаса заехали из Парижа в Люксембург, было раннее утро воскресенья, еще и церковь закрыта, а хозяйка кафе с пеной драила и так блестящий тротуар. Ну давайте признаемся, что мы неряхи, что мы не можем навести порядка в собственном доме, что мы безразличны и равнодушны — на деле — к красоте города, — и все встанет на свои места. Нет: «Я люблю свой город — и точка!» Да люби на здоровье. К слову, климат города к здоровью располагает не очень. В «Домострое» написано: «В низинах живущие люди (а мы живем на болоте. — А.Р). поскольку там воздух туманный и влажный, имеют слабое тело, особую слабость желудка и печени или, иначе, безсилие. Важней же всего: если есть там воды стоячие — пруды и болота — там свежего воздуха нет». А за городом? В знаменитом Сестрорецке от разлагающихся водорослей дышать нечем.

Заметьте, респираторными заболеваниями мы болеем очень и очень часто. Плюс невероятная загазованность от автомобилей. На Западе тщательно следят за окружающей средой, в Париже воздух такой же, как у вас на даче, а нам бы машин побольше продать. Вот вам мой грустный сказ о граде Петра.
 
   ПЕТЕРБУРГ
Холодный град Петра,
И неба бумазея,
И коммунальная
Угрюмая кишка…
Здесь люди бедные
И холодок музея
Соседствуют,
И жизнь течет исподтишка.

Здесь ржавчина времен
Сползает по карнизам,
Здесь медленный туман
Вползает в рукава,
Здесь, камнем окружен.
Смотрю на то, как низом
Уходит под мосты
Холодная Нева.

Здесь не найти домов
Купецких да простецких,
Кариатиды спят
В чахоточном дыму.
Здесь русские живут
Среди красот немецких
И город людям чужд,
Как и они — ему…
Евгений Блажеевский, р.1947

Должен сказать, я немного занудлив, иначе, брюзглив. Провинится жена или сотрудник в большом или малом, весь день, нахмурившись, буду повторять одно и то же: «Почему вы пропустили поставить материал на восьмую полосу?» Уже и объяснения получены, и розданы наказания, а с начальственных губ все продолжает срываться: «Ничего нельзя доверить! Почему не поставили материал на восьмую полосу?» Испортили газету…»

Дома история повторяется: «Почему мы не поехали в субботу на дачу? Посмотри, какая погода на дворе!» — целый день долдоню одно и то же.

— Послушай, Саша, если, ты сейчас такой занудливый, что станет с тобой в старости? — устало спрашивает жена. Она не выдерживает и плачет. Раздражение сразу уходит, я успокаиваюсь… И тут случился казус: я не смог найти стихотворение в эту «былинку», хотя прекрасно знал его содержание. Жена говорит мужу: «Какой же ты занудливый! Что будет с тобой в старости?» — забыв, что они давно старики. Но, дважды перерыв рабочие тетради, стиха я найти не смог. (А я уже уже использовал его в начале книги; это стихотворение Василия Федорова «Он был ворчун – не больше, чем другой…) Вот что делает с нами порой наша память… Но, как гласит русская пословица: «Нет в кармане, да есть в анбаре». Хороших стихов еще очень много.
НАШИ ЖЕНЫ
Кем холены, кем бережены,
каким добром одарены?
Ах, наши жены, наши жены,
да вам и вправду нет цены.

А нам в былые дни досталось —
вот так, повыше головы;
и что тогда бы с нами сталось,
когда б не вы, когда б не вы?

Как счастлив я, что ты со мною:
 среди житейской суеты
живу за каменной стеною
твоей любви и доброты!
Глеб Пагирев

ДОСТОЙНАЯ
В Пюхтице бываю раза два-три в год. И каждый раз, проходя по дорожке к собору, вижу коляску, с помощью которой болезненно полная пожилая монахиня медленно продвигается к ступеням храма. Мне очень хотелось познакомиться, но долго не решался. И все же схимонахиня Иона(Сопелкина)пригласила в гости. Во второй приход я записал ее рассказ на диктофон:

— Читала я одну вашу книжечку, и нашла там просьбу молиться о упокоении души вашей мамы Веры. Вот и молюсь теперь, и в помянник ее записала. А как записала? – не просто так, а Господь направил. Я ведь сперва и не думала, что буду записывать: думала, что просто помолюсь о ней. Но вот взяла помянник, стала его листать и — что такое! — не вижу там имени своей бабушки. Неужели я бабушку в помянник не внесла?! А бабушку у меня тоже Верой звали. Вот я и записала ее — рабу Божию Веру. В другой раз снова листаю помянник и вижу: бабушка-то у меня давно записана, но на другой странице, просто я проглядела эту запись. Выходит, у меня теперь две Веры в помяннике. Вот и получилось, что одна-то — бабушка моя, а другая — ваша мама! Вот, как интересно вышло!

— Спаси Господи, матушка!.. Но мы вас не представили нашим читателям. Расскажите немного о себе.

— Я человек деревенский, жила в Орловской области… Семья наша большая — всего было одиннадцать детей, да поумирали все в детстве, осталось пятеро. Тогда-то мама и стала молиться, чтобы не рождались больше дети… Во-первых, измучалась она хоронить; а во-вторых, такая еще причина была: не хотела она получать пособие за многодетность. Говорила: почему это, мол, за моих детей деньги мне будут платить? Выкупить их у меня хотят, что ли? А крестили меня сразу, как родилась. Долго не могли договориться, как назвать меня: семья большая, у всех свое мнение. Решили так: пусть батюшка сам назовет, по Святцам. Принесли меня в храм… А был праздник Воздвижения Честного Животворящего Креста. Батюшка говорит: «Назовем Еленой!» — «Почему? Ведь нет на сегодня такого имени в Святцах!» — «А кто Крест-то нашел? Царица Елена!» Так и окрестили.

— Так значит, семья ваша церковная была?

— Да, церковная! Мама в Бога верила, и в церковь любила ходить. И меня водила. Я родилась в 1930 году, и не помню как мы до войны в храм ходили. И самого храма не помню. Запомнилась мне только большая картина нарисованная на стене: Христос благословляет детей. Когда вернулись в родную деревню из эвакуации, смотрим: храм разрушенный стоит, а та стена, на которой моя любимая картина была — уцелела! Вот еще что вспомнила: году в 43-м, в эвакуации у нас тоже же церковь была. И что меня удивляло: придешь в храм, там женщины часы читают. Мне говорят: садись, девочка! А одна из женщин: «Нет, ты иди погуляй! Когда петь начнем, тогда и придешь». Я погуляю, потом приду — пою со всеми. Начинают читать заздравные записки, — она опять: «Иди, девочка, на улицу! Попозже придешь». Что, думаю, эта тетя меня из церкви гонит? А потом она и объяснила все: «Нельзя, чтобы дети в церкви скучали! Они потом не будут службу любить!» А мама моя… Она и сама молиться любила, и нас приучала. Мне в школе очень нравились книги про войну: про битвы, про подвиги. Мама посмотрит, что я читаю и скажет: «Ну чем ты голову забиваешь? Евангелие бы почитала!» Я и начала читать Евангелие — по три главки в день. И как же это мне помогло! Я на уроках отвечала плохо: все выучу, все знаю, а отвечать боюсь — встану и молчу. А как начала Евангелие читать — все сразу переменилось: просто как оратор стала говорить!

— Как же вы в монастырь-то пришли, матушка?

— Это, если с самого начала рассказывать, то вот какая история. Как-то на Троицу собралась идти в церковь — за 35 километров от нашей деревни. Отпросилась у родителей, пошла… Прихожу — солнце уже село, служба давно кончилась… Ну, думаю, останусь на Духов день, только бы найти, где переночевать. Подхожу к одной тетеньке в храме: «Можно мне у вас остановиться?» — «Нет, нельзя!» Постояла-постояла, высмотрела другую женщину: «Пустите переночевать!..» — «Нет, не могу!» Еще постояла, в третий раз стала проситься у кого-то: «Тетенька, не пустите ли на ночь?» И тут женщина эта поворачивается ко мне: «Ну, девочка! Видно воля Божья, чтобы ты у меня ночевала. Ведь ты в третий раз ко мне просишься!» Вот как! Выходит, я в полутемном храме все три раза к одной и той же тете подходила! Думала я поговорить с ней, чтобы она что-то полезное мне рассказала о вере, о церкви, но вышло немного иначе. Она поставила меня читать Псалтирь, а сама говорит: «Завтра надо в Достойную церковь сходить!» («Достойная» — так матушка называет икону Божией Матери «Достойно Есть»). «Надо, — говорит, — к Достойной сходить!» И эти ее слова мне в память запали, а вскоре вышло так, что они оказались пророческими. Несколько лет спустя, когда я уже в Ростове-на-Дону жила, мама прислала мне Достойную икону с таким письмом: «Вот, посылаю тебе икону: благословение, если замуж соберешься. Ты замуж-то выйдешь или нет?» Я ей отвечаю: «За икону — спаси Господи, а замуж я и не думаю!» И получив Достойную, я очень быстро, почти без затруднений пришла в монастырь. Вот так-то! Достойной иконой, думаю я, замуж не благословляют: эта икона афонская, монашеская, с нею — путь в монастырь. А впервые мне этот путь указала та женщина, которая сказала: «Надо к Достойной идти!»

— Вы сразу в Пюхтицу попали?

— Да, сразу. Как благословил меня сюда владыка Вениамин (Федченков), так я с тех пор и здесь. Старица у меня была — мать Варсонофия, схимница, экономка… Она мне всегда говорила: запомни день своего пострига, и всегда молитвенно отмечай его. А мой день пострига — на Троицу. Но Троица — праздник переходящий, значит, надо по святым запоминать. А святые в тот день праздновались Варфоломей и Варнава, и — Достойная икона!

— Это в каком же году было?

— В 1955.

— Так значит, недавно 50 лет исполнилось, как вы в монашестве? Примите, матушка, наши запоздалые поздравления! Но вы начали говорить о своей старице… Расскажите, чему она вас учила, поделитесь ее духовным опытом.

— Чему она учила… Ну вот ее совет — когда одеваешься, про себя говори: «Ризу светлую подаждь мне, Господи!» И сама она всегда так делала. А вообще-то она учила больше примером своим. Пример она очень хороший давала. При ней у нас висело полотенце, чтобы все вытирали руки. И я обратила внимание: два дня висит полотенце, потом уже меняется другим, опять висит чистое. Я и думаю: кто же полотенце стирает? Как-то пришла с послушания пораньше и вижу, мать сама и стирает!.. А когда она умерла и полотенца не стало — не кому было его стирать. Однажды я своей стиркой занялась. У меня была юбка рабочая — от грязи, как лакированная! Я ее намыливаю, а к ней и мыло не пристает. Ну, отложила ее в сторону… Потом прихожу, смотрю — юбка-то чистая! Я у матери с глазу на глаз спрашиваю: ты юбку мою постирала? — «Ну, так не грязной же ее оставлять!»

— Она строгая была?

— Строгая! Она всех ругала! Меня как привели на кухню-то в первый раз, а мне повариха говорит: «Ну и будет тебе попадать от мать-Варнавы!» Я думаю: «Ну и что?.. Провинюсь, так попадет… Это как награда». Походит сколько-то времени, повариха мне: «Ишь ты какая: тебя и мать Варнава не ругает!» А она и вправду: никогда меня не ругала.

— Значит, послушничали хорошо!

— Я б не сказала! Просто мне жалко было кухонных наших работниц: они встают очень рано, ложатся поздно, и все время работают без отдыха, на совесть… И мне хотелось облегчить их труд…

— Я сегодня от одной монахини слышал фразу: «Раньше было послушание Богу, а сейчас у нас в монастыре дисциплина». Правда это или нет?
— Я считаю: и тогда было послушание и теперь послушание. Но как кто к нему относится! Я вот тоже слышала, когда впервые попала в монастырь: «В монастыре теперь как в миру, а в миру, как в аду». А я и в монастыре живу как в монастыре, и когда в  миру жила, так не видела там ада никакого.

— А все же, матушка, 50 лет — срок огромный, по сути, вся человеческая жизнь. Как вы считаете — только честно! — лучше стала духовная жизнь в монастыре или нет?

— Видите, тогда попроще была жизнь. А теперь, как это сказать, — комфорту больше. Но с другой стороны раньше работали до 6 часов вечера, а как окончится работа, так все идут в церковь или на ужин — кто как может. А сейчас и до девяти, и до десяти, и до одиннадцати работают.

— Сестры не жаловались мне прямо, но я слышал разговоры, что непосильно тяжело стало физически. Ведь монах должен молиться в первую очередь, а все забито работой, работой, работой. Может быть, это не совсем правильно?

— …я так считаю еще: которые молятся на послушании, тем лучше. Легче им. А которые глядят на часы: скоро ли обед, да скоро ли чай… Я вот слышала такое. Одна сестра говорит батюшке: «Батюшка, у нас было две бригады, мы косили сено. Одни косили и в праздники, в церковь не ходили… А у нас в бригаде мало было народу, и мы в праздник не работали — ходили в церковь, молились. А когда начали убирать, у нас сена оказалось больше, чем у них».

— Матушка… Я не спрашиваю, где легче спастись, в миру или в монастыре, но все же: монастырь — хоть и очень тяжелая здесь жизнь — но он ближе к небу…

— Конечно! Я бы сказала: в монастыре легче спастись, чем в миру. Ведь и апостол пишет, что замужние думают о муже, а незамужние думают, как Господу угодить. Это одно. Второе: и в Евангелии Господь говорит, что иго Его благо и бремя Его легко. Тяжело в монастыре — надо и помолиться, надо и дело делать, но владыка Вениамин сколько раз говаривал: не сравняешь плохую лошадь с хорошим ослом — хоть плохая лошадь, а все равно больше довезет, нежели хороший осел. Так не сравняешь и плохого монаха с хорошим мирянином.

— А вы с владыкой Вениамином часто разговаривали?

— Да нет… В храме его видела часто — вот и все. Однажды, когда я была еще послушницей, одна наша мать собралась к владыке и говорит мне: «Напиши ему письмо!» Я, конечно, не написала, а про себя подумала: вот бы, матушка рассказала владыке обо мне, какая я хорошая, какая смиренная, молитвенная… Вот возвращается матушка — и привозит мне письмо от Владыки! И первым долгом там написано: «Радуюсь, что вы в святой обители! Хорошая послушница отличается только безотказным послушанием и молитвой — хотя бы молиться ей приходилось во время работы».

— Матушка, что бы вы сказал тем девушкам, которые собираются идти в монастырь?

— Пускай молятся св. благоверной княгине Анне Кашинской. Я когда ходила в собор в Ростове-на-Дону, там одна женщина дала мне почитать ее житие. А в конце книги было написано: желающие поступить в монастырь должны Анне Кашинской молиться. Я молилась и очень быстро стала монахиней.

— А вы никуда не уезжали отсюда в паломничество?
— Нет, никогда! Но вот я вам расскажу про паломничество, которое совершила одна моя родственница из-под Курска. Ей было лет пятнадцать и она решила вместе со старушками отправиться в Курск к иконе Матери Божией «Коренная», — это было еще до революции. Но накануне у нее заболела нога и она не пошла. Нога болела целый год. На следующий год старушки снова собираются. Она говорит: «Теперь, нога, как хочешь, а я пойду!» И пошла. Первый день отставала от бабушек: идет, ковыляет, отстает… Бабушки забегут вперед, посидят, отдохнут, а когда она подоспеет, они встают: «Ну, теперь пойдем!» На следующий день ей уже легче стало, сама начала вперед забегать… В общем, пока она туда шла, у нее нога вылечилась.

— Матушка, вот я вижу на вашей полочке книги, брошюрки… Значит вы все же читаете… Я вот мирянин, хотя и редактор православных газет и пишу книжки. Но иногда меня упрекают: имею ли я право, — я, грешный мирянин, назидать людей. Меня это смущает немножко.

— Это вас смущает, — я бы сказала, — лукавый. Как нам святые отцы говорят: сейте, сейте! На доброй земле сейте, на камне сейте, при дороге сейте — авось что-нибудь да прозябнет. Так что, сей!

— Теперь я пожалуюсь: страдаю много лет безсонницей. Всех врачей обошел, и никто не знает, что делать. Лекарства глотаю…
— А я два яйца приготовила тебе: голову намажу ими и все пройдет.

— Это вы мне однажды советовали. Я не решился.

— Очень жалко. А вот вспоминаю одну нашу матушку — Царство ей Небесное! Как-то прихожу к ней, а она говорит: «У меня в голове целая фабрика: молотки стучат, моторы гудят!..» Один день так жаловалась, второй день, а потом ее очень скоро парализовало. Теперь я, когда у меня голова шумит, молотки стучат и моторы гудят, я разбиваю яйцо, намазываю себе и белок и желток, посолив прежде… Это хорошее средство. Оно от многих болезней помогает — и от опухолей, и от ран…

— Вот еще вопрос, — даже неловко его задавать. У меня с молитвенным правилом дело совсем плохо обстоит. Утром я еще читаю, а вечером очень трудно могу на молитву встать. И знаю, что это постыдно, что это не хорошо, а все равно… Как тут быть?

— Так поэтому у вас и сон плохой. Я как-то приехала к матери в гости… Приходит соседка и ко мне: «Переночуй у меня! У меня сон очень плохой, — всю ночь маюсь. Я одна живу, я тебя угощу и накормлю, только побудь со мною ночью!» Ну, уговорила. Прихожу к ней, — она меня спать укладывает, а сама бегает по дому… А мне надо правило прочитать. Я начинаю молиться. Она: «Ты читай, а я буду слушать на кровати!» — «Ну, лежи, слушай!» Не знаю, наверное, только половину правила я успела прочесть, как она уснула и спала всю ночь… Так что пускай жена читает вечером молитвы, а ты лежи, слушай и засыпай.
                -
Я разговаривал с матушкой 14 августа, а 8 октября 2005 года схимонахиня Иона(Сопелкина) отошла к Богу. Интервью «Достойная» было опубликовано в сентябрьском номере газеты, и я выслал ей экземпляр с ее фотографией. Боюсь, что мать Иона так и не получила его. Да ей она уже ни к чему. Верю и чувствую, что на Небе появилась еще одна молитвенница за раба Божия Александра. Прими Свою невесту в Обителях Твоих, Господи, найди ей местечко заготовленное! Я попросил через интернет келейницу схимонахини Ионы  м.Евфросинью поставить и от меня свечу на могилку новопреставленной. Вечная память!

А через несколько дней получил из монастыря от знакомой монахини письмо:
«Ну вот, добрый вечер, Алексанр Григорьевич!

Добралась-таки, но, честно говоря, так устала, так устала, что нет сил. День был трудный. Поэтому я вкратце, без красот и глубоких мыслей. Мне хотелось, конечно, хорошо написать, но я просто сообщу. Мать Иона во сне умерла, под утро. Мать Евфросиния, ее послушница, пришла с дежурства в пятом часу, помолилась и легла. Так у них бывает - мать Иона не всегда просыпается, когда Евфросиния приходит. А где-то в половине девятого проснулась м.Евфросиния и думает: «Почему мать Иона в церковь не собирается?» Стала ее будить, окликать, та не отзывается. Взяла за руку ее - а рука холодная. И побежала м.Евфросиния звать врача, м.Пантелеимону. Они с мать Нектарией пришли и констатировали смерть. Скорее всего, от инсульта или инфаркта. Мирная кончина. Накануне причащалась м.Иона, вечером тоже в церкви была, чувствовала она всегда себя плохо, Вы и сами видели, все у нее уже много лет болит - и сердце, и почки, и такой вес, она с трудом передвигалась. А чтобы особенно плохо ей стало, слегла - нет, до последнего на ногах. Все как обычно, никаких предчувствий и предзнаменований. Во время Литургии воскресной ее одели и к концу уж в храм привезли. Нести невозможно было, тяжело, подогнали уазик к дому, саму мать Иону вынесли на покрывале, с трудом положили в гроб, мужчины помогали, а потом в машину и к храму привезли. И уж по ступенькам и в храм гроб несли - и мужчины, и сестры. А гроб уж давно был для нее сделан, много лет назад. Она сама говорила, что для нее гроб есть, у нас гробы хранятся на колокольне, делают впрок, много там гробов разных размеров - и коротких, и длинных, и широких, и узких. И на мать Иону вот нашелся. После Литургии отслужили первую панихиду, а на другой день отпевание на два клироса и похороны. Тоже на машине везли, иначе невозможно. А обычно сестры сами несут гроб на руках, на лентиях, длинные такие специальные холщевые ленты, что ли, немного Уже полотенца. Погода солнечная была, на душе радостно - освободилась мать Иона от своих вериг и невесомая унеслась в небеса. За нее всем спокойно, это была замечательная сестра, источник любви и тепла, все к ней прибегали в трудную минуту, всех она принимала, всем сочувствовала, со всеми скорбела, всех подкрепить словом умела. Вот, Александр Григорьевич, простите за скудость, я действительно чуть жива, но обещала Вам и вот выполняю. Мать Евфросинии про газетки сразу сказала, сегодня она уж их получила, наверное, я не видела ее, только мельком.
Поздравляю Вас с Праздником Покрова, желаю Вам поправить здоровье свое, спасибо за все, храни Вас Господь.
грешная м.В.»
 
     К МОЛИТВЕ ИОАННА ДАМАСКИНА
      на сон грядущим
Всяк сон встречаю как последний:
Проснусь ли утром на одре?
И в изголовье ангел бледный
Затеплит свечку в серебре…

Скорбей достойная и муки,
Страшусь Господнего суда
И, к небу воздевая руки,
Прощенья чаю навсегда.

О, Господи, ничтоже дивно,
Когда Ты милуешь святых,
Но удиви на мне наивно
Свое раденье о простых!

Да просвети мне, Боже, очи,
Чтоб возмогла на мир смотреть,
Как млад-дитя на образочек.
Да не усну навеки в смерть.
Татьяна Батурина, Волгоград


Я очень люблю и высоко ценю творчество Владимира Семеновича Высоцкого †1980. В свое время я собрал практически все его песни на кассеты, раздобыл самиздатовские книги и даже посещал клуб почитателей поэта «Восток». Со временем я не то чтобы перестал ценить его гениальные стихи и песни – просто моя жизнь стала заполняться Православием, где на Высоцкого просто не хватило места. Кассеты я подарил дочери, а место портрета Высоцкого на стене заняла икона.

Недавно, собирая для «Былинок» стихи, в альманахе ПОЭЗИЯ №50, 1988, я набрел на стихотворение, которого до сих пор не встречал. Хочу познакомить с ним и вас, читатель:

Наши помехи эпохе под стать, все наши страхи причинны. Очень собаки стали мешать – эти бездомные псины. Бред, говоришь… Но судить потерпи, - не обойдешься без бредней. Что говорить – на надежной цепи пес несравненно безвредней. Право, с ума посходили не все – это не бредни, не басни: если хороший ошейник на псе – это и псу безопасней. Едешь хозяином ты вдоль земли – скажем, в Великие Луки, - а под колеса снуют кобели, и попадаются суки. Их на дороге размазавши в слизь, что вы за чушь создадите? Вы поощряете сюрреализм, милый товарищ водитель. Дрожь проберет от такого пятна! Дворников следом когорты будут весь день соскребать с полотна мрачные те натюрморты. Пса без намордника чуть раздразни, - он только челюстью лязгни! – Вот и кончай свои грешные дни в приступе водобоязни. Не напасутся и тоненьких свеч за упокой наши дьяки… Все же намордник – прекрасная вещь, ежели он на собаке! Мы и собаки – легли на весы! Всем нам спокойствия нету, если бездомные шалые псы бродят свободно по свету. И кругозор крайне узок у вас, если вас цирк не пленяет, - пляшут собачки под музыку вальс – прямо слеза прошибает! Или – ступают, вселяя испуг, страшные пасти раззявив, - будто у них даже больше заслуг, нежели у хозяев. Этих собак не заманишь во двор – им отдохнуть бы, поспать бы, - стыд просто им и семейный позор – эти собачие свадьбы. Или – на выставке псы, например, даже хватают медали, - пусть не за доблесть, а за экстерьер, но награждают – беда ли? Эти хозяева славно живут, не получая получку, - слышал, огромные деньги гребут за… извините – за случку. Значит, к чему это я говорю, - что мне, седому, неймется? Очень я, граждане, благодарю всех, кто решили бороться! Вон, притаившись в ночные часы, из подворотен укромных лают в свое удовольствие псы – не приручать их, никчемных. Надо с бездомностью этой кончать, с неприрученностью – тоже. Слава же сабоколовам! Качать!.. Боже! Прости меня, Боже!.. Некуда деться бездомному псу? Места не хватит собакам?.. Это – при том, что мы строим вовсю, с невероятным размахом?! 1976

Нынче редко-редко встретишь беременную женщину. А в памятных мне 60-х годах они попадались на каждом шагу; такое было ощущение, будто весь детородный женский пол ходил «в положении». В престижные роддома старались записаться заранее или, как тогда было принято, «по блату». И по сей день я чувствую, как толкалась наша девочка в тесном пространстве, требуя вызволения, когда ты позволила мне прикоснуться к твоему животу. И я гордился, что единственная дочка Настя появилась на свет в знаменитой Снегиревке на улице Маяковского. Этот крохотной кусочек родной плоти на моих дрожащих руках я буду нести всю жизнь…

Трудно женщины рожали,
нелегко давались дети,
но в палаты поступали
апельсины и конфеты.

На мужей косились жены
и, сияя телесами,
говорили раздраженно:
«Вы попробовали б сами!»

Но обиды были редки,
а конфеты были сладки,
и посапывали детки
в прокварцованной кроватке.

Воздух пятками пинали
озорные ребятишки,
в жизнь большую стартовали
с номерами на лодыжках…
Иван Стремяков, СПб

 Наша группа на филфаке Ленинградского Государственного Университета состояла сплошь из девчонок, исключая, естественно, меня. На одном из занятий встает обескураженная Лариса и, глядя вниз, испуганно шепчет: «Воды пошли!» Ошеломленный мужчина-преподаватель прервал лекцию, и мы всей группой проводили роженицу в больницу им.Отто, благо она находилась рядом. В Домах регистрации новорожденных выдавали медали рожденному в Ленинграде. Ну, конечно, ясли и садики тоже представляли определенную проблему. С детьми было шумно, но как-то весело, да и вели они себя, не в пример нынешним, намного скромнее.
А сегодня на Невском я встретил женщину с огромным оголенным животом с золотым шариком в пупке. Статистика говорит, что… впрочем, мы с вами и так прекрасно знаем, о чем говорит статистика.

ЖЕНЩИНЕ, ШЬЮЩЕЙ РАСПАШОНКУ
Ты – первое светлое чудо
На милой зеленой земле.
Позвякивает посуда,
Машинка строчит на столе.

По мягкому ворсу фланели
Ложится стежок на стежок,
Как верность единственной цели,
Которая жизнь бережет.

В движеньях чутка и степенна,
Ты делом простым занята.
Да будет благословенна
Двойная твоя красота!
Михаил Дудин, СПб

Радуюсь, когда гордо выпятив тяжелый живот, навстречу мне движется будущая мама-героиня и незаметно осеняю непраздную женщину и будущего малыша крестным знаменем. Храни вас Бог и Матерь Божия! Будьте счастливы!

Женщина «Спасается через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1 Тим.2,15)

         ЖИВОТ
Тропа терпения терниста,
Что предназначена с высот!..
Нелегкий подвиг материнства
Она, откинувшись, несет.
Ее телок, ее орленок
Во чреве сумрачном пока…
… О, злой, как щелочь, дух пеленок!
О, теплый привкус молока!..
На личике ночные пятна…
… И, вытесняя мир, плывет,
Напористо и многократно
Ее раздавшийся живот.
Евгений Винокуров

Правда, не у всех и не сразу складывается жизнь. Это серьезное испытание – зарождение нового росточка. Гуляли, гуляли, веселились, о серьезном не думали – а оно вот и зародилось; чудо или обуза – вам решать…

Не стучись: я больше не открою
Уж тебе, мой милый, никогда!
У меня давно живот горою…
Ты дороженьку забудь сюда.

Дурачок! Худой побойся славы!
Матери своей не бережешь.
Я тебе нужна лишь для забавы,
Все равно ведь замуж не возьмешь.

Погоди! Как я тебя жалею!
Умерла бы, Господи… Молчу!
Так люблю, что и любить не смею,
Быть обузой не хочу.

Разве я бойка, хитра, красива?
В старых девах век бы мне сидеть!
Радость моя горькая, спасибо!
Приходи на сына поглядеть.
     Виктор Лапшин     
   
       Конечно, мы искренне считаем, что любим своих жен, дарим им время от времени по поводу цветы и подарки, говорим приятные слова и снова возвращаемся в свою обустроенную жизнь, милостиво впуская туда любезную супругу – для помощи в написании диссертации, настройки компьютера или ремонта дачи. Мы доверяем женам готовить для нас вкусный обед, прибирать квартиру или стирать - в машине же! – горы накопившегося белья. Больше того, мы способны нерегулярно ходить в магазин, приносить зарплату и даже забить пару гвоздей дома. Но главное мужское дело  – работа, и не дай Бог кому-то нарушить сложный творческий процесс. Любящие жены, как правило, быстро приспосабливаются и гибко, но незаметно руководят семейной жизнью. Другие разводятся, «по несходству характеров». Но я ушел в сторону.
    
На железной дороге или на трамвайных путях часто видишь оранжевые куртки работающей ремонтной бригады. Они почему-то полностью (за исключением начальника) состоят из женщин разного возраста; есть среди них и молодые. Как же они будут рожать после невыносимого труда? С какими болезнями появится на свет их ребенок? Не знаю, по какой причине жизнь заставила женщин заниматься совсем неженским трудом, но с годами рабочих «слабого пола» в оранжевых куртках меньше не становится. Мне стыдно, и я поскорее перевожу взгляд вдаль, на пасторальный пейзаж…
 
            ВИНА
Путейцы вдоль насыпи встали рядком.
Загар – не бывает темней.
И женщины взгляд безразлично, легко
скользнул по соседу, по мне.

Голубенький шарфик коснулся щеки,
напомнив морскую волну.
Жарища. Песок. Электричек гудки.
Все. Больше в окно не взгляну…

Смотри – не смотри, только там, за спиной,
все дальше и дальше – она,
твоя и моя, наяву, не в кино,
ворочает шпалы вина.
Владимир Филиппов, Ленобласть


Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ…
И еще один великий грех свинцово тяготит душу – пьянство! Да если бы только оно само! Много лет я пил – и спаивал других в нашем седьмом, как его все называли, «спиртовом» цехе «Светланы», где я проработал лет 10. Пил сам, угощал многих, продавал другим. Цена на литр спирта росла в 70-х – начале 80-х медленно: начинали с 4 рублей за литр; когда я уходил, дошло до 16. Пили мы, работяги, пило начальство; и те, и другие имели с торговли спиртом внутри предприятия неплохой навар. Бывало, кто-то из рабочих перепивал и отправлялся в мир иной; смерть от перепоя никого не волновала. Иногда на проходной попадались и начальники с плоскими фляжками Ц2Аш5ОАш, но все как-то заминали. И только в 1988 году я сумел вырваться – с неимоверными усилиями – на журналистское поприще. Батюшке каялся не раз, он приказал забыть. Но вот гложет вина – поэтому и пишу.

     ПО ДОРОГЕ В ЦЕРКОВЬ
- Сын пьет?
- Пьет… Ладно бы просто пил, - бьет…
Возврашаюсь домой,
колдыбаюсь о костыли, ноги как не свои
Еле-еле залезла на третий этаж.
Гляжу – дверь настежь,
выпотрошен трильяж
И комод… уж в сундуке шурует.
У чужих не ворует…
Можно у матери у родной…
Я – за соседями… А он-то, дурак шальной,
Как начал гвоздить меня чем попало…
Я не кричу – молчу,
Боюсь, кабы его милиция не забрала.
Три дня не вставала, не пила, не ела.
Лицо, как чугун, почернело.

Это он, ирод, в отца. Отец тоже бил.
Хоть и не пил. Война прибрала…

Прости мою душу грешную, Бога молила…
А этого не берет ни тюрьма, ни могила.
За него, за синюшника, Царицу небесную не прошу,
Только вот – второй крест на шее ношу…
За него, за изверга моего.

Идет. Постукивает посошком.
Окаменел в душе обиды ком.
Но в церкви забывается обида.
Да, в церкви той, благообразной с вида,
Что так же измордована, забита,
Как и она, сыновним кулаком.
Александр Зорин


Но есть и другая, страшная сторона медали – повальное пьянство писателей и поэтов. Принесли почитать мне книгу писателя Ивана Дроздова «Унесенные водкой. О пьянстве русских писателей», СПб, ЛИО «Редактор», 2001. Мы, люди обыкновенные, с писателями, поэтами, да еще крупными можем встретиться только на творческих вечерах, да и то – он на сцене, а ты в двадцатом ряду. Пили, оказывается, практически все знаменитости, а кто пытался не пить, считался изгоем и затруднялась карьера – с трудом и маленькимим тиражами печатались его книжки. А ведь писатель живет только с гонорара. Вот признается талантливый поэт Владимир Фирсов, с грустью признается: «Заметил я: вино образ гонит, от вина бежит куда-то. Я если вина приму хоть самую малость, то сиди-не сиди, а образа нет, и метафоры, и сравнения – все крепкие кирпичики бегут из головы или там в мозгах так запрячутся – клещами не вытащишь». А ведь это он когда-то написал:

Дрозды сидели на рябине,
Клевали спелую зарю.

Пили, подражая Есенину, сказавшему: «Хорошие писатели – пьющие писатели, а пьющие писатели – хорошие писатели». Из молодых поэтов быстро спились и умерли талантливые Дима Блынский, Николай Анцыферов, Ваня Харабаров, оставив после себя по тоненькой книжечке стихов. А Борис Ручьев, Владимир Котов, Василий Федоров, Николай Рубцов, Алексей Фатьянов?.. Не алкоголь ли является главной причиной того, что за последние десятилетия не написано ни одного выдающегося произведения?

Не стану пересказывать всю 130-страничную книжку; ее бы каждому «инженеру человеческих душ» да на стол, на видное место. В одном не могу согласиться с автором – с его упованием на «чудодейственный» метод врача из Института экспериментальной медицины Геннадия Андреевича Шичко (ум.в 1976), основанный на гипнозе. Якобы, многие из обратившихся к нему писателей навсегда расстались с пагубной привычкой. Я сам посещал Шичко и должен ответственно заявить: увы, это не так. Он предложил мне сцепить пальцы в замок и сказал, что я не смогу их расцепить без его команды, но у него ничего не вышло. «Вы не гипнабельны», - произнес он приговор, и мы распрощались. Да, на некоторое время люди, поддающиеся его воздействию, отставали от алкоголя, но вскоре все возвращалось на круги своя.
 
Жил на свете прекрасный детский писатель Леонид Семин, допившийся до белой горячки. Близкая знакомая говорила о нем: «Пьяный, он агрессивен и опасен. Если я встречала его, я обходила его стороной». С помощью Шичко он продержался трезвым 7 месяцев, и в 1982 году внезапно умер от инфаркта. Семин до самозабвения любил пчел, держал пасеку, трогательно заботился о пчелах. Но как только соседи по даче замечали, что писатель «в кондиции», они тащили ему бутылки с водкой. И он выгребал у своих любимиц последние запасы меда, обрекая их на голодную смерть зимой… Недавно я был в гостях у известного поэта, фамилию которого приводит Дроздов, который с помощью Шичко якобы победил недуг. Увы, увы… 

Оказывется, много и ежедневно пил и наш первый поэт страны Александр Твардовский. Когда он руководил «Новым миром», трезвым его вообще не видели – всегда на ногах, но в подпитии. Видимо, алкоголь стал причиной того, что в последние годы ничего, подобного «Василию Теркину», Александр Трифонович так и не сумел создать. Но правда была бы неполной, если не упомянуть о том, что великого поэта травили не только алкоголем. Травили завистью, цензурой, неумными замечаниями сверху, не разрешали многого. Рамки жанра не позволяют рассказать об этом подробно, однако стихотворение в защиту Поэта я не могу не привести:
   
     ТВАРДОВСКИЙ
По отчеству величали,
вином взахлеб веселили…
Твардовского долго вязали,
Долго наземь валили.

Плевали в лицо, унижали
И жалили, словно змеи,
Твардовского убивали
Завистники и злодеи.

Он пил из того колодца,
Где звезды дружат с водою.
И многим он застил солнце
Своею величиною.

Вот гения в гроб затолкали –
О, как им был сладок вынос!
В какую-то глубь закопали –
А он еще выше вырос!

Слетелись, как черные вороны
В смертную непогоду.
А он растолкал их в стороны –
И снова взошел к народу.

И вновь среди трав и снега
Идет, не зная разлуки,
Поскольку ангелы с неба
В гробу развязали руки.

И вновь то лесом, то степью
Идет – нет конца дороге,
Поскольку ангелы с неба
В гробу развязали ноги…
Виктор Смирнов, Смоленск

И сразу, в нарушение жанра, еще одно стихотворение замечательного питерского поэта, сумевшего очень коротко, но емко сказать о Твардовском:
      
Таких являет Бог не часто
Сказать о мире и стране,
И о родителях несчастных,
И о солдате на войне.

Я принял сердцем и душою,
С ним майской свежестью дыша,
Что все-то было в нем большое –
Рука, поэзия, душа.
Анатолий Краснов, СПб

Да и кто из нас не пил в те приснопамятные времена? Автор «Былинок» 27 раз лежал в больницах, 5 раз подшивался «эспералью», разрешил провести наркологам над своим организмом массу рискованных с точки зрения избавления от алкоголя экспериментов, за которые расплачиваюсь до сих пор. Только великой болью за утонувших в вине вызваны эти созвучные с Иваном Дроздовым строки.

Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана, -
Учителей сожрало море лжи –
И выплюнуло возле Магадана.

И я не отличался от невежд,
А если отличался – очень мало, -
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.

А мы шумели в жизни и на сцене:
Мы путаники, мальчики пока, -
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто? Намнем ему бока!

Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С безстыдством шлюхи приходила ясность –
И чувства запирала на засов.

И нас хотя расстрелы не косили,
но жили мы, поднять не смея глаз, -
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.
Владимир Высоцкий, ум.1980

 И последнее. Хочу отдать дань уважения мужеству Ивана Владимировича Дроздова, который пишет и за свои деньги издает эту книгу – уже четвертым тиражом, по 1000 экземпляров. Она не принесла ему ни славы, ни друзей, а недругами и врагами он обзавелся по самое горло. Хвала ему и честь за смелость и труд! Уважаемый Валерий Николаевич Ганичев, председатель Союза писателей России! Может быть, подмогнете издать книгу подобающим тиражом?.. Обращаюсь ко всем мыслящим людям: друзья, не пейте! Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за успех, ни в горе, ни в радости, ни на посошок! Алкоголь – вода дьявола, она засосет вас на дно бутылки скорее, чем вы самонадеянно думаете. Не пейте, друзья!

А теперь ответ на вопрос, как можно бросить пить. Вслед за Джеком Лондоном я повторяю: только с помощью любящей женщины. Метод лечения играет здесь второстепенную роль. Я не знаю ни одного алкоголика, который сумел бы сам, без титанического, беззаветного труда жены вылезти из алкогольного болота. Не забывайте, что бросивший пить еще будет срываться и срываться, и только любовью и терпением суженой можно преодолеть страшный недуг. Только женщина способна на это ради любви к опустившемуся, но все еще близкому человеку. Помните об этом!
   
              У ОКНА
Стоит в комбинашке поношенной
у самого края беды.
И взгляд, на печали замешанный,
как зверь, заметает следы.
Из глаз ее в небо бездонное
Затравленный смотрит зверек.
При доме, а вроде бездомная:
Лишь слово скажи поперек.
… А муж и во сне-то кобенится,
Рычит и храпит, матерясь.
Куда она, бедная, денется?
Да, видно, уже собралась.
Душа ее, боса и голе»
Из тела рванулась сама!
Над трезвой душой алкоголика
Сомкнулась слоистая тьма.
Лидия Григорьева

В 1890 году появился новый журнал «Живая старина», просуществовавший до 1910 года. Его издавал член Географического общества В.И.Ламанский (1833-1914). Работая в Государственном архиве Министерства иностранных дел, он получил доступ к неизвестным документам по русской истории. В упомянутом журнале были опубликованы этнографические очерки Л.В.Приклонского «Три года в Якутской области» куда вошла
 *****ЯКУТСКАЯ ПЕСНЯ ПРО ВОДКУ
       отрывок
Водочка бойкая недаром именовалась, водочка славная недаром прославилась и недаром в рассказах сказывается, что она в высшем месте зачалась, в природном месте родилась. В России сок охты подкрепивши, в Москве мучную воду сварив и размешавши, водку сделали…
Ах, чудо выдуманное, будучи равняющаяся с быстротою побега доброго коня, за серебряные деньги покупаемая, почетным человеком препровождаемая, русским чиновником надсматриваемая, с шумом пустилася в путь… В девяти улусах  наполнилась, семь улусов вполне рысью обошла, чтобы сблизиться, к закуске пристала – чтобы неторопливо было, наливкой стала – чтобы разорить, простою стала – чтобы опьянить, спиртом стала – чтобы веселиться, фруктовой стала – чтобы шаманить заставить, ромом стала – чтобы заставить бесноваться, вишневою стала; которая в бочонке – почетнее, в флягах – слаще, в кожаной посуде – свежее, в штофах – лучше, в бутылках – выше, в стаканах – уважительнее, в рюмках - почетнее. Ох да ну ребята, странно мешаться начала, щедрее щедрых и содомнее! Унизить в положении вздумала – с картами соединилась, нетерпения достигла – содом наделала, рассердилася – драку завела, озлилася - разорение устроила проходить стала – головы поправить заставила; ссорившихся озлобленных – примирила, друзей – развела; хмелеть стала – небо по горло сделалось, предприимчивость нашла – море по колено стало. Эко враждебная! Пошевеливается, не торопится, уменьшается, увеличиваясь, виднеется, теряясь, поднимается.

Песня эта сложена якутами в первое время доставления в город Якутск казенных спиртных напитков и с того времени перешла к их потомкам – нашим современникам.
Перевел казак Як.Полка Н.И.Безносов

«Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток» (Ис.5,22).
          
            Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ
А в журнале «Молодая гвардия», №№5-6, 2000, я прочитал статью Олега Демченко «Я убит подо Ржевом» - о том, как было написано Твардовским это знаменитое стихотворение, вошедшее в золотой фонд русской литературы.

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом.
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей…

… Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой Отчизне
С честью дальше служить.

Горевать – горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать – не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, счастье свое –
В память воина брата,
Что погиб за нее…
      
      Стихотворение написано на реальной основе. Его герой – Владимир Петрович Бросалов. Он лежал в госпитале имени Н.Н.Бурденко после тяжелого пулевого ранения в голову. Навестить раненых пришел Александр Твардовский. В тот же день к раненому сыну приехала мать. Она показала Александру Трифоновичу похоронку, в которой говорилось, что он убит в боях за город Ржев: «Ваш сын, красноармеец Бросалов Владимир Петрович в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 25 сентября 1942 года. Похоронен на восточной окраине дер.Бершево Зубцовского района Калининской области». Прочитав похоронку, Твардовский сказал, что обязательно напишет стихи о боях за Ржев и слово свое сдержал: вскоре на всю страну «Я убит подо Ржевом» прозвучало на всю страну.
   
     Ржев – важнейший железнодорожный узел, открывавший путь к Москве; за город шли ожесточенные бои. Полку, в котором служил Бросалов, было приказано любой ценой взять высоту. Приказ был выполнен ценой огромных потерь – от полка осталось полтора десятка бойцов. Не сумев выбить наших солдат сходу, фашисты бросили на подмогу «Юнкерсы». Перед очередным заходом пикировщиков Бросалов приметил бревенчатый накат с толстым слоем земли и бросился туда. Но в это мгновенье внезапный разрыв оборвал сознание.
    
Я не слышал разрыва,
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дна, ни покрышки…

Боец был завален глиной, погребен заживо, но подошло подкрепление, а на него отправлена похоронка…
Я – где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я – где с облачком пыли
Ходит рожь на холме.

Где травинку к травинке
Речка травы прядет…
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю:
Наш ли Ржев наконец?

Бросалова нашли на вторые сутки: кто-то увидел торчащий из земли носок сапога. – Да он шевелится! - закричал солдат. Его откопали, Бросалов наотрез отказался от госпиталя, только отлежался в своем взводе несколько дней. Потом он был тяжело ранен. Солдата из фронтового госпиталя переправили в Москву, а мать получила похоронку о его гибели подо Ржевом. Случилось так, что мать и сын оказались в одном городе. Врачи разыскали мать. Счастливая, она с похоронкой в руках пришла в госпиталь и после свидания с сыном случайно встретилась с Александром Трифоновичем. Несомненно, поэт выслушал и записал рассказ бойца. Вскоре появилось и само стихотворение.

Герой стихотворения Бросалов живет в Москве и мучается мыслью: «Ржев тогда мы освободили, но свободна ли сейчас моя Родина?..»
ЗАБЫТАЯ ПЕХОТА
В лесах, в нехоженых болотах, в земле, истерзанной войной, лежит советская пехота, забытая своей страной. Она закончила движенье в те трижды клятые года, не выйти ей из окруженья навстречу нашим никогда. Ей отступленье не трубили, и вот, под соловьиный свист, - Забыли нас! О нас забыли! – кричит застреленный связист. Забыли те, забыли эти, поскольку всем не до того, и словно не было на свете из той пехоты никого. А там полки, бригады, роты! И каждый год в Победный День встает забытая пехота в пробитых касках набекрень. И пусть не чищены награды и ржа оружья на груди – она приходит на парады и марширует впереди. Ее содаты как мессии грядущих дней твоих, моих. И все забыты… А России все не до них. Все не до них… Лев Гаврилов, СПб

ГОСПОДЬ ПРОЧТЕТ МОЙ ДНЕВНИК…
Здравствуйте, дорогой о Господе Александр Григорьевич! Поклон вам из далекого города Морозовска.

Спасибо вам еще раз за «Записки», за книгу «Страницы души» — приятно утешили они меня. Я — инвалид, я ничего особенного в своей жизни не делаю, только терплю недуг… Наверное, каждый бы вел себя так же, как и я в моем положении. Тут дело в том, что не надо терпеть с обидой на судьбу, не надо искать виноватых (медицину, генетику или предков, совершивших «родовой грех»): все у Бога разумно построено и предельно полезно для нас. Когда это понимаешь, тогда и терпится легче, и даже окрыляешься как-то: ведь Там не будет ни болезней, ни печали, и всякую слезу утрет Он. Разве ради этого не стоит потерпеть?

Я раньше записывал свои мысли в тетради под названием «Вера. Надежда. Любовь». Проще сказать, писал свой дневник и не считал это чем-то особенным. Ведь дневники пишут многие, — правда, по-разному, потому что по-разному видят происходящее. Я стараюсь смотреть на все с токи зрения Православия — это наиболее правдивый подход. Писал о том, что наболело на душе: от избытка сердца глаголали уста. Писал для себя, потому что некому было выговориться. Порою говорил себе: «Пишу все это Богу. Ведь Он читает же мои дневники». Иногда хотелось написать что-то в газету — не для того, чтобы прославиться, а чтобы помочь какому-нибудь одинокому человеку — хотя бы одному. Я бы тогда почувствовал небезполезность своей убогой жизни. Потом я оставил это дерзкое желание и вновь взялся за дневники. Я собирал в них коротенькие семейные рассказы и были. Этих рассказов собралось у меня очень много. Думал тогда так: «Вот найдут однажды мои внуки и правнуки эти дневники и узнают, как взрослел духовно их предок — дед Игорь. Может, что-то и пригодится им из моего жизненного опыта?» Снова появились мыслишки опубликоваться. Лукавые мыслишки, честолюбивые! И, чтобы избавиться от них, я сжег свои дневники.

Теперь-то я понимаю, что все это было очень глупо. Но, видимо, бес крутил меня тогда… Может быть, это малодушие?.. А может быть, Бог так пресек рождающуюся во мне гордость, которую я не заметил? Не знаю. У нас сейчас и так достаточно таких «православных» авторов, которые сами с ума сходят и других хотят свести. Я не хотел бы попасть в их число. В православном творчестве много искушений для честного писателя. Например, эмоциональность и многословие с Православием не сживутся — это я читал у святых отцов и опасаюсь теперь за себя: если я начинаю писать, меня «несет» в многословие.

Я сейчас не пишу, и не молюсь, я занимаюсь ремонтом. То есть, этот период уже, к счастью, миновал, и теперь я с ужасом замечаю, что за два месяца ремонта не прочел ни одной строчки из святых отцов, ни одной главы из Евангелия, молитву творил на скорую руку, да и вообще забыл обо всем духовном. А когда обустройство закончилось, когда я уже любовался достигнутым и «вожделенным», пришла такая мысль: «Неужели ради этого ты с таким рвением отдавал свои силы и средства?! Неужели это того стоило?» Нет, дело делать надо, но прежде каждого дела должна идти молитва, да и в работе молитву нельзя забывать, вдвойне молиться, и, уповая на милость Божию, идти к завершению работ. Вот тогда земные дела не станут нам в погибель.
Вот и все. Поклон всей редакции. Храни вас Бог!
р.Б. Игорь Смирнов

Брат во Христе Игорь! Вопросы, которые вы поднимаете, касаются православного смирения в творчестве и не так просты для ответа, как может показаться на первый взгляд. Но то, что святые Отцы призывали вести духовные дневники, безспорно. Другое дело, когда мы непременно хотим, чтобы наши несовершенные мысли стали широко доступны людям через книги, газеты, etc. Как на духу говорю вам, я очень боялся писать на православные темы, тем более книги, хотя уже имел достаточный журналистский опыт. Обратите внимание на мои первые книжки – они усеяны изречениями святых Отцов, в них нет спорных богословских тем.

Бывает, боль твоя наружу
Не может вырваться никак,
И что-то смутно гложет душу,
И на душе тревожный мрак.

Когда во рту больные зубы,
Вот так какой-то защемит,
Гадаешь, поджимая губы,
Не зная сам, какой болит.

Когда ж среди корявых дупел
Болящий зуб, как некий звук,
Почуял, языком нащупал
Ее пульсирующий стук –

Боль не стихает. Но от века
Страшится хаоса душа.
И даже в боли человеку
Определенность хороша.
Фазиль Искандер

Наша задача – как можно глубже проникнуть в собственную душу, найти и извлечь на свет Божий давние и забытые, или по ложной стыдливости не сказанные на исповеди грехи. Начав эту работу, вы убедитесь,  количество их столь велико, что вы не могли себе даже представить. Относительно вашей многословности вам нужно посоветоваться с духовником. Не сколько лет назад я тоже страдал оттого, что не мог остановиться, пока не выскребу все до донышка. А после этого долго болел душой; только Причастие и спасало. Теперь я и говорю посторонним не все, а если говорю, то не болею. Возможно, так Богу угодно…

Несомненно, писательство и гордыня рядом ходят. Вы приводите слова св.прав.Иоанна Кронштадтского: «Светские литераторы, писатели при жизни своей сами делают себя богами… Самомнения бездна, смирения мало. Писатели стараются угодить в своих сочинениях всему миру, а о Боге и угождении ему не думают. Но «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Зак.4,6). Будем по мере сил угождать Богу – и Господь все управит. Простите за скудоумное выражение мыслей. Искренне, Александр Раков.

«Хочешь ли познать Бога? Познай прежде себя самого». Авва Евагрий

В санях и бричках наши предки
Скакали на перекладных.
В дороге делали заметки
О впечатленьях путевых.

От тряски нудной и жестокой
Им было не сомкнуть очей.
Обозревали бойким оком
Все до последних мелочей.

А мы летаем над Россией,
В салонах дремлем взаперти
И, кроме облаков и сини,
Не видим ничего в пути.

Светло, просторно и не сыро.
Покой, ей-Богу, благодать.
Враз можно облететь полмира
И ничего не увидать.
Владимир Кулагин

ПРИТЯЖЕНИЕ СТАРЦА
26 сентября 2005 года ушел в вечные Обители хранитель мощей прп.Серафима Вырицкого протоиерей Алексий Коровин, более 30 лет несший послушание и настоятеля церкви иконы Божией Матери Казанской. Вечная память!

Мы дружили с батюшкой, любили его за умудренную Богом рассуди-тельность. В память преподобного редакция в полном составе побывала в Вырице и приложилась к цельбоносным мощам подвижника, повторившего подвиг Старца Серафима Саровского во время Великой Отечественной вой-ны. Тогда же удалось пообщаться с батюшкой.

«Дивен Бог во святых Своих, велико Его милосердие, посылающее в мир людей редкостной чистоты и праведности, что дают пример, утешение, силы к собственному возрастанию и нам. Православные петербуржцы свято почитают преподобного Серафима Вырицкого. Наш народ любит благочестие, подвиги во славу Христа, хотя сам и не всегда идет этим путем. Чем больше людей узнают о святой жизни старца Серафима, тем шире становит-ся ручеек тех, кто стремится прикоснуться к его подвигу, ощутить бла-годать этого святого места. Отец Серафим звал к себе: «Приходите ко мне на могилку как к живому, жалуйтесь о своих невзгодах, я вам помо-гу». И теперь, кто с верой приходит, да полезное для души просит - не-пременно получает. Люди возвращаются вновь и вновь. Прекрасна сама природа этих мест, здесь дышится полной грудью, - все вместе оставляет в человеческой душе неизгладимое впечатление.

Многие говорят: очень давно тянуло сюда приехать. Кто-то скажет: «Я уже в третий раз здесь», а другой: «Меня всегда тянет сюда». Это притяжение, словно магнит духовный, влечет людей к святости. Не раз приходилось видеть, как действенна молитвенная помощь отца Серафима. Погрязшие в тине греховной, мы несем на могилку старца свою боль и скорбь. Иногда приходится слышать душераздирающие крики, люди зверем воют от туги сердечной, когда нет уже ни терпения, ни слов, чтобы вы-разить боль. То крик души и тела. А походят у могилки, пожалуются, по-молятся – глядишь, за два-три часа пребывания здесь меняется у них на-строение, и уже утешенные, веселыми ногами возвращаются в домы своя. При жизни батюшка был утешителем, и сейчас утешает болящих, скорбящих, недугующих душой и телом.

Не у всех погас огонь веры, не у всех пропала совесть. Едут в па-ломничество к нам, в другие святые места. Обретают умиротворение, об-щение друг с другом, делясь, может быть, горьким опытом. По молитвам батюшки Серафима люди помогают друг другу, дают советы, друг от друга чему-то научаются и уже дальше идут праведным путем, жизнь их прибли-жаеется к храму Божьему, люди воцерковляются. Начинают беречь свою ду-шу для Вечности, для Царствия Божия.

Дай, Господи, послужить этому благому делу, а также спасению на-шей матушки России. Русь Святая была, есть и будет. На наших глазах восстает наша Матерь Церковь.

- Отец Алексий, известно, что батюшка Серафим писал стихи. Но есть произведение «От Меня это было», которое часто приписывают стар-цу. Действительно ли оно принадлежит прп.Серафиму?

- Произошло досадное недоразумение – это не подлинное творение отца Серафима. Вспоминаю, как в 40-е годы слышал это стихотворение на пароходе, плывущем по реке Каме. Паломники сидели на палубе, пели кан-ты, акафисты и эти строки.

Отца Серафима очень почитали. Человеку свойственно дарить своему духовному отцу то, что нравится самому. Кто-то мог подарить эти строки отцу Серафиму, батюшка передал другому. А потом родилась эта легенда.

Наш народ был когда-то народом-богоносцем, а потом врагу было по-пущено подмять его под себя, и он стал народом-богоборцем. Но все воз-вращается на круги своя. Вроде бы враг все в мире победил, как каза-лось уже в 20-40-е годы, а Господь посылает силы, в каких-то людей вселяет мудрость, все становится на свои места. Церковь Христову врагу не одолеть. Достойны ли мы этого возрождения? Да по нашим деяниям нас давно надо было испепелить. А Господь терпит нас. Дождь идет, солнце сияет над грешниками и над праведниками. И раз Господь нас терпит, нам-то тем более надо друг друга потерпеть.

Дай, Господи, чтобы восстанавливалось благочестие наших предков. Желаю всем доброго здравия, милости Божией, ума-разума. А редакции по-шли, Господи, ревности по разуму служить нашей Матери Церкви Право-славной. Аминь!

СЛАВА ВЕЛИКОМУ ГОСПОДУ БОГУ!
«Слава Великому Господу Богу!» -
Радостно дух мой воспой,
Сердцем стремлюсь я к святому чертогу,
Там, где Иисусе Сладчайший мой.
Ты в моей жизни едино надежда –
В скорбях, болезнях Тобою живлюсь;
Будь же мне радость, покров и надежда,
Сам я Тебе навсегда предаюсь.
О, мой прекрасный единый Спаситель.
Дай мне Твою благодать!
Ты моей жизни чудесный хранитель,
Добрый отец мой и нежная мать.
Горнею славой я восхищаюсь,
Прочь суету этой жизни земной;
Духом и сердцем моим устремляюсь
К жизни небесной с ее красотой:
Там, в небесах, все святые соборы
И мириады безплотных чинов
Песнь воспевают Божественным хором:
«Свят, Свят, Свят наш Бог Саваоф!»
Сердце Тобою всегда веселится,
Ты мой Создатель, мой Бог и Отец,
Душенька грешная к Небу стремится –
Там всем скорбям и болезням конец.

«Слава Великому Господу Богу!» -
Радостно дух мой воспой,
Сердцем стремлюсь я к святому чертогу.
Там, где Иисусе Сладчайший мой!
Стихотворное молитвословие старца Серафима Вырицкого 


ПАМЯТНИК ЛОШАДИ-ТРУЖЕНИЦЕ
Кому только мы не ставим памятников? Пьянице Чижику-Пыжику, веселому Артиллеристу с трубкой в руке, Фотографу, крест-амбразуру Михаила Шемякина с видом на тюрьму «Кресты» и унизительно-лысого Петра в Петропавловской крепости, Городовому, спящему Бегемотику в садике родного филфака Университета, гигантские и уродливые извивы бронзовых мыслей Зураба Церетели, памятник канцелярской скрепке, букве Ё, а в Самаре – даже отопительной батарее…  Только о наших беззаветных помощниках, без коих и жизнь, думаю, была бы невозможна в России, но до этого никому дела нет. Правда, надо отдать должное Москве: в районе Кузьминки установлен памятник – нет, не лошади – Пчеле «Кузя», хотя называть насекомых именами святых – кощунство. Ну да ладно, трудолюбивые пчелки памятник давно заслужили.
 
Вот я и решил из собранных стихотворений поставить памятник лошади. Не породистой, аукционная цена которой на вес золота, а той замученной непосильным трудом лошаденке-доходяге, из века в век верно служившей человеку и в бою, и на поле, и на параде, и в долгой русской дороге. Неужели она этого не заслужила?.. В начале безумных лет перестройки Александр Невзоров в «600 секундах» показал эпизод с лошадью, которая, бережно держа на весу сломанную переднюю ногу, неуклюже брела по улицам вечереющего города. Видно, на ней новоявленные «бизнесмены» катали за деньги детей и повредили животное. Что станет с человеком в таком положении? Отправят в больницу и наложат гипс. И что сталось с лошадкой, которой не повезло?..

Я люблю лошадей, хоть встречаю их, право, не часто… И ночами мне снятся горячих коней табуны. Тонконогих и стройных. Гнедых, вороных, разномастных! Почему их глаза человеческой грусти полны? Я люблю лошадей. Но для них не находится места в этом мире машин. И они – за незримой чертой. Но на синем лугу из расплывчатой памяти детства серебристые кони глотают туман голубой… Елена Синявская

БАЛЛАДА О ЛОШАДЯХ
Я знаю: лошади умны,
те, что трудились в поле,
пусть неуклюжи, нестройны
иной не знали доли,
как от темна и дотемна
пахать, работать без обеда…
А где-то впереди война,
И далека еще победа.
Они косы, и вдоль спины
на их спинах виднелись шрамы;
но были лошади умны,
нам зарабатывая граммы
не первосортного зерна,
а так, мякину и отходы…
А где-то шла еще война
И были дальними походы.
Я вспоминаю и сейчас
Их невеселых, некрасивых,
Их доброту печальных глаз
И седину в их потных гривах.
Александр Шевелев, СПб

     ФРОНТОВАЯ ЛОШАДЬ
Ее на фронте ранили осколком. Военный фельдшер рану залечил, - на службе лошадь оставлять - без толку. Отчислили домой, в глубокий тыл. Она исправно в упряжи ходила, могла подолгу, истово, пахать. Но люди знали: никакою силой ее в конюшню на ночь не загнать. Колхозный конюх – списан подчистую: засунут под ремень пустой рукав, - ее в надгубья мягкие целуя, на полную свободу отпускал. Она бродила за селом под вечер, прислушивалась: травы шелестят… Тянулась к детям. И по-человечьи печален был ее далекий взгляд. Галина Доколина

    ПЕСНЯ О ЛОШАДИ
Жарким осколком снаряда
Шею пробило у ней,
Смотрит тоскующим взглядом,
С крупной слезой на людей.

Алая кровь, как брусника,
Тянется через мох…
Молча, без стона и крика,
Еле не валится с ног.

Вот и окончена служба
И лошадиная жизнь…
Стоило ль в зимнюю стужу
Хвою промерзлую грызть?

Смотрит с тоской человечьей,
Взрывы грохочут кругом,
Свист смертоносной картечи
Ей уж теперь нипочем.

Вечером выйдет детина,
Вскинет к плечу автомат,
Будет на ужин конина
Для уцелевших солдат.
Сергей Орлов

ЛОШАДИ В ОКЕАНЕ
Лошади умеют плавать. Но – нехорошо. Недалеко. «Глория» - по-русски значит «слава». Это вам запомнится легко. Шел корабль, своим названьем гордый, океан старался превозмочь. В трюме, добрыми мотая мордами. Тыща лошадей топталась день и ночь. Тыща лошадей – подков четыре тыщи! Счастья все ж они не принесли. Мина кораблю пробила днище далеко-далЕко от земли. Люди – сели в лодки. В шлюпки влезли. Лошади  - поплыли просто так. Как же быть и что же делать, если нету мест на лодках и плотах? Плыл по океану рыжий остров. В море, в синем, остров плыл гнедой. И сперва казалось – плавать просто. Океан казался им рекой. Только нет у этой речки края. На исходе лошадиных сил вдруг заржали кони, возражая тем, кто в океане их топил. Кони шли на дно и ржали, ржали, все на дно покуда не пошли. Вот и все, а все-таки мне жаль их – рыжих, не увидевших земли.
Борис Слуцкий, ум.1986

СЛЕПАЯ ЛОШАДЬ
Слепая лошадь ходит за селом,
глаза ее белесые слезятся,
свисает хвост тяжелым помелом,
и овода на веки ей садятся.

Слепая лошадь… Экая печаль!..
Какая незадача, елки-палки:
порою стариков своих не жаль,
когда они безпомощны и жалки.

И каждый норовит кобылу прочь
прогнать с пути, ударив словом жестким:
«Тебе уже, хвороба, не помочь, -
не стой, как светофор, на перекрестке!»

Но вот какой-то юный человек,
перечеркнув вечернюю прогулку,
подходит к ней и мух сгоняет с век,
и надвое разламывает булку.

И лошадью становится скелет,
и зоркие глаза уж не слезятся,
и можно жить на свете сотни лет,
и старости убогой не бояться.
Иван Стремяков, СПб

       ШЛА ЛОШАДЬ
Асфальт, налитый жаром, парил и тут и там. Шла лошадь тротуаром, как ходят по делам. Прохожие смотрели, как смотрят на коней. И оводы гудели, летящие за ней. Куда же ты, гнедая? Сбежала от кого? Юнцов косматых стая кричала: - Мирово! Гражданочка с поклажей, с глазами, как магнит, ворчала: - Да куда же милиция глядит? А лошадь шла, щипала былинки на ходу да гривою мотала в бензиновом чаду. Шагай смелей, гнедая, сквозь этот гул и звон туда, где луговая трава, а не газон. Где табуны пасутся и вольные стада… Туда б и мне вернуться однажды навсегда. Николай Денисов

СОСЕД И КОНЬ
Я шел домой, распутицу кляня,
Лоб запотел, стучало сердце глухо,
И вижу – хлещет мой сосед коня,
Сам в грязь его загнав почти по брюхо.

А конь умен, трудяга и добряк,
Косясь на топь большим и влажным глазом,
Все жилы и все нервы так напряг,
Как пьянь-сосед не напрягал ни разу.

И я уже вот-вот хотел сказать:
«Брось, кнут, ездок, и вожжи зря не дергай!»
Но вспомнилось, как не коня, а мать
Он гнал в сельмаг с последнею пятеркой.

И за оглоблю, не жалея сил,
Я потянул, дыша, как в долгом беге.
Сосед заулыбался: - Подсобил… -
И помахал мне шапкою с телеги.

А конь шагал, преодолев беду,
И, хоть был старым, шею выгнул гордо…
За труд его, за ум и доброту
Расцеловать его хотелось в морду.
Виктор Крутецкий

КОНИ В КИНО
Почти уже и нет кинокартины, где в подтвержденье собственных идей не гонит режиссер среди долины табун великолепных лошадей! Волшебница, замедленная съемка! Тела коней как голоса души – кружатся листья, иль метет поземка. иль летний дождик падает в тиши… Мы были с кинофильмом не согласны, недоуменно на экран смотря, - но лошади воистину прекрасны, и время мы потратили не зря. Мы смотрим заворожено, как дети, от длинных грив не отрывая взгляд: быть может, нам забыть про все на свете простые наши пращуры велят? Не шелохнемся, влажные ладони прижав к своим пылающим щекам, пока вдали не исчезают кони, плывущие подобно облакам. Олег Дмитриев

ОТХОД
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, все время мимо,
В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Николай Туроверов   

КАУРЫЙ
Он был не однажды погонщиком руган и порот. Ходил он по кругу, совсем выбиваясь из сил, с утра и до ночи тянул он осиновый ворот, с утра и до ночи кизячное тесто месил. Его пауты доводили до яростной дрожи, в горячий испуг повергали порою шмели. И круглые шоры из старой, негнущейся кожи от всяких соблазнов надежно его берегли. С утра и до ночи ходил он по кругу, двужильник, все мерил и мерил несчетные версты пути. А вечером конюх кидал ему сена навильник: - Давай на досуге от нечего делать хрусти. То сек ему спину шелонник, колючий и редкий, то ноздри тревожил пахучий степной чернобыл, и что там за мир, за негнущейся той занавеской, сперва вспоминал, а потом незаметно забыл. С утра и до ночи по вязкому месиву ботал, да тех кизяков в штабеля верстовые не скласть. На совесть работал, и поняли все - отработал. И холка истерлась, и грива совсем посеклась. И время приспело снимать надоевшие шоры. Любуйся, каурый, родимой своей стороной, увидел он лес. А за лесом зубчатые горы. А там, за горами, небесный простор проливной. И падало солнце на тихую-тихую воду, и в черных березах гнездился вечерний туман. И конюх смеялся: - Почуял, каурый, свободу! Чего ты робеешь? Не думай, что это обман. Бери-ка наметом, скачи по весеннему лугу, чтоб цокот копыт в голубых перелесках гремел… - А он постоял и пошел… по избитому кругу. Поскольку иначе теперь он ходить не умел.
Виктор Кочетков

КЛЯЧА
Из шахты вывезли кобылу,
Ослепшую, немолодую.
Как снег идет, как ветры дуют,
Как солнце светит – все забыла.
Из глаз слепых от солнца слезы
Текут, текут на мостовую…
И машинист электровоза
Уводит бережно гнедую.
Глядим мы вслед подземной кляче.
А лошадь плачет…
Ржет и плачет…
Николай Анцыферов, ум.1964

Мир до встречи был такой хороший, впрочем, что юродить языком, просто я сегодня встретил лошадь с самым заурядным седоком. Шла она, с усилием кивала, помогая кнуту седока. И машины грязью обдавали белые вспотевшие бока. Мне ее, понятно, стало жалко. Чем мы хуже неживых машин? Самой невиновной каторжанке я немного хлеба предложил… В парне снисходительность проснулась, усмехнулся, мол, поерунди. Лошадь же к ладони потянулась, как ребенок тянется к груди. Я ее легонько так по шее: - Ничего, мол, милая, держись. Что поделать, в этом отношеньи не живущий выбирает жизнь. Вот и я… - Но возчик разудалый потянул умело по спине. Лошадь встрепенулась, зашагала, размышляя о своей вине. Весело колеса заскрипели. Кнут заставил перейти на бег… Крошки хлеба рыжею капелью со слюною падали на снег.
Иеромонах Роман (Матюшин)

ЛОШАДЬ
Как будто старою калошей
По лужам шлепая губой,
Навстречу мне плетется лошадь:
«Куда, родная?» - «На убой»

Поговорили. Постояли
Среди внезапной тишины:
«Конечно, лошадь, ты ли, я ли.
Селу мы нынче не нужны».

Друг другу руки мы пожали,
Слезу смахнули со щеки,
А в стороне над нами ржали,
Мычали, выли мужики.
Леонид Сафронов

Кто получше, а кто поплоше –
все мы люди. И мне ль не знать!
Каждый хочет погладить лошадь
или даже поцеловать.
Кто получше, а кто похуже,
кто несносен, кто слаб, кто крут, -
одинаковый в сердце ужас,
если лошадь кнутами бьют.
А у этой – белое ухо.
Что ей думать? Что ей желать?
Ей бы в клевер сейчас по брюхо,
Ей бы в клевер – не сталь – жевать.
И, суровой судьбой испытан,
сквозь круженье и маету,
поклонюсь четырем копытам
и ободранному хвосту.
Владимир Суворов, Новомосковск

Свой памятник я вижу таким: худющая, кожа да кости лошаденка с хрипом вытягивает сохой борозду, которую направляют, из последних сил помогая животине, такие же худые, изможденные бабы и ребятишки. И надрыв в каждой ее жилке; и жилы на шее у людей, а сзади тянется неглубокая неровная борозда… Такой вот из меня скульптор…

Продолжительность жизни беговой лошади – 25 лет (если добежит), тягловой – 15 (если дотянет). Такова лошадиная жизнь…

Словно из замяти ожили,
встали из праха, легки:
лошади, лошади, лошади
ходят у синей реки.

Гривы от ветра полощутся,
строится конная рать.
Хочется, хочется, хочется
белую лошадь обнять.

Мне же – иное завещано,
веку иному плачу,
бешено, бешено, бешено
мимо куда-то лечу.

Бухают буксы чугунные,
искры уносятся прочь.
Лунная, лунная, лунная
саваном стелется ночь.

Травы в округе не кошены,
и, словно тени веков,
лошади, лошади, лошади
ходят в тумане веков.
Иван Стремяков, СПб

… Нельзя плохо думать о людях, автор! Поставили в Питере памятник не одной лошади, а сразу двум: на 6 линии Васильевского острова установили вагон конки с бронзовыми скакунами. И у меня есть повод рассказать читателям, что же такое конка.

Официально этот вид транспорта назывался «конно-железная дорога». По улицам были проложены рельсы в одну колею. Кое-где эта колея образует разъезды. Две хорошо откормленных лошади тянули вагон внушительных размеров. Против появления конки была настроена Петербургская городская дума, опасавшаяся, что появление рельсов на улицах вызовет несчастные случаи с извозчиками, лошади будут пугаться конки, а «пассажиры могут падать под вагоны». Тем не менее, в 1863 году было основано «1-е Товарищество железно-конной дороги», которое проложило линию по Невскому проспекту для перевозки пассажиров и грузов от Николаевского вокзала до Биржи и пристаней на Стрелке Васильевского острова.. К 1876 году в городе насчитывалось 26 линий конно-железных дорог.

Интересные подробности приводит ********Лев Успенский в книге «Записки старого петербуржца». Вагоны конки были выкрашены все одинаково в синюю густую краску. Пара гнедых припрягались к валькам, укрепляемым у обоих концов вагона. С обеих площадок «на империал», на крышу, вели полувинтовые лесенки. Можно было ехать или внутри конки, устроившись на одной из двух длинных, крашенных красной краской, скамье; можно подняться на крышу конки с двойной скамьей во всю длину и, сидя спинами друг к другу, обозревать город и горожан. Вагон обслуживал кондуктор-мужчина с набором билетов разных сортов: за пятак – вовнутрь, за три копейки – пожалуйте наверх. А за билет в четыре копейки вы могли безплатно пересесть с одной линии конки на другую. Сами представляете, с какой скоростью двигалась конка, поэтому не только мальчишки, но и вполне взрослые люди преспокойно заходили и сходили с нее на полном, так сказать ходу. И все равно в отделе происшествий ежедневных газет сообщалось: «Человек под конкой!» «Еще одна жертва городского транспорта!» Умудриться попасть под конку было довольно сложно…

Очень интересная подробность: двум лошадям было не под силу преодолеть гору моста, но проблема была хитроумно разрешена. На подступах к мосту с двух сторон устроены маленькие загончики для лошадей-ветеранов коночного дела. Когда подходит конка, из загородки выводят двух кляч, их прицепляют к упряжке, и вагон ползет до середины моста; дополнительные силы возвращаются в свою загородку, и громоздкое сооружение начинает  - на тормозах – опасный спуск вниз. 

Движение «электрической конки» - так тогда называли трамвай - началось в Петербурге лишь в 1907 году, намного позже других городов Российской империи.

 Им такие давали названия,
Чтоб запомнили мы навсегда:
Площадь Мира и площадь Восстания,
И — огромная — площадь Труда.

Но порой что-то дальнее свяжется,
Обернется другой стороной —
И пустынная площадь окажется
Благовещенской или Сенной.

Фонари потускнеют, притушены,
Вдруг потащится конка с моста,
И соборы, что были разрушены,
На свои возвратятся места.

И нелепая мысль безпричинная
Неожиданно вспыхнет в мозгу:
Уж не я ли, душа разночинная,
Через площадь, озябнув, бегу?
Игорь Озимов
 
Я возвращался из родного издательства. Бывает же так: первые дни сентября, солнышко ленится греть по-летнему, а на душе весна!

Это утро, радость эта,
Это мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод…

Окончательно приняли книгу «Былинки-2» в производство. И обложка получилась замечательной, и замечаний по тексту у редактора нет, и даже шрифт обговорили, какой мне нравится. Будущие мамы, как я вас понимаю! Вот родится моя книга, и я, как маленького ребенка, аккуратно заверну ее, чтобы не испачкать, и осторожно понесу домой, а дома рассмотрю до мельчайших подробностей и уложу рядом спать. Перед сном гляну на обложку - ну вылитый отец, не перепутаешь! А я, наконец-то счастливый кратким писательским счастьем, буду лежать рядом и ласково гладить твою глянцевую кожу. Как ты замечательно по-детски пахнешь краской!

Эти ивы и березы,
Эти капли – эти слезы,
Этот пух – не лист,
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист…

Я умилительно смотрю на возлюбленное чадо и думаю: «У тебя обязательно будут сестрички и братики – наша многодетная мама-издательство не оставит тебя в одиночестве. А я уж, как отец, расстараюсь…»

Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это все – весна.
Афанасий Фет, ум. 1892

Теперь я, словно мать, ожидающая разрешения от бремени, безсильно жду конца октября – времени выхода в свет «Былинок». Весна на дворе…
       

Как беда, так и радость не приходит одна: в издательстве сказали, что скоро увидит свет книжка нашего друга. Алексей Андреевич Логунов – давний и безкорыстный сотрудник нашей газеты. Время от времени я получаю его письма из города Новомосковска Тульской области, а в них - новые стихи, повести, рассказы, легенды о Куликовом поле.
 
Сегодня писатель прислал старую фотографию его отца – Андрея Сергеевича Логунова. Простое русское лицо, ясный взгляд, бравые сержантские усы и две солдатские медали «За Отвагу». Вернулся домой победитель…
ОТЕЦ
Отец четыре года воевал.
Носил усы, чтоб выглядеть постарше.
И каждый в отделенье называл
Его, не очень старого, папашей.
Под пули немцев дуриком не лез,
А молотить врагов умел толково.
«Под Тулой, братцы, деревушка есть,
Там ждут меня не мертвого – живого».
Отец вернулся, как хотел, - живой,
Шел налегке заброшенным проселком…
Принес он с фронта котелок домой,
Шинельку, да под сердцем два осколка…
Алексей Логунов, Тульская область

Время приближает и отсеивает лишнее. Забываются пустяки и обиды, выплывает важное. Кто из нас не любит своих родителей? Таких немного. Маму я хорошо понял, до тонкостей, да и ушла она всего пять лет назад, а с папой сложнее Он умер в 1981 году, мне было 34, и я уже много лет безпробудно пил. Отец занимал ответственные посты в армии, писал за командующих доклады, но в жизни был совершенно безпомощным человеком.
Он был порядочным, и его постоянно обманывали, обходили по службе. Даже в Польше, в городке, где он служил, наполовину состоящего из брошенных второпях эсэсовских особняков – даже ноты стояли на рояле – мы почему-то жили в доме, наполовину разбитого бомбой. Стены квартиры соединялись с пустотой, поэтому зимой в комнатах было, мягко говоря, прохладно. А в Ленинграде, после демобилизации, ему почему-то доставались самые неудобные квартиры на первых этажах, куда чаще всего забулдыги обращались за стаканом. Отец жульничать не умел, его постоянно обманывали. Первая двухкомнатная - в хрущевке – досталась ему после демобилизации из армии (отца призывали из Ленинграда); второй стала кооперативная из-за торопливой женитьбы младшего сына. И обе на первом этаже.

Мне снился сон: отец мой жив;
В пыли, в крови домой вернулся.
Я, круг сомнений совершив,
В плечо отцовское уткнулся.

Ему я мало доверял,
При жизни часто с ним не ладил.
А он меня не укорял,
Как против шерсти, нежно гладил.

Я был виденьем потрясен.
Вот так во глубине сознанья
На миг сомкнулись явь и сон
В неисполнимые желанья.
Виталий Серков, Сочи

Тогда отец как личность меня не интересовал совсем. Его любимыми занятиями были рыбалка, цветы, книги – в них он знал толк - и с войны вместо шмоток привез ящик с собранием сочинений немецких философов, напечатанных готическим шрифтом. После смерти отца мама все пыталась сбыть их в комиссионку, но книги никто не хотел брать. Еще он часто встречался с друзьями-сослуживцами, коих за долгие годы службы оказалось великое множество. Отец не умел ни «доставать», ни «пробивать»; однажды, когда я попросил устроить меня на творческую работу, он – по знакомству – отвел меня в обрубочный цех чугунных изделий, куда даже «лимитчика» загнать было невозможно.

Позднее, когда я повзрослел (и протрезвел), и у меня появились к папе жизненно важные вопросы, он безнадежно заболел и вразумительно ответить ни на что уже не мог.
 
          ПРИЗНАНИЕ
Томлюсь до бешенства, до дрожи
В печали безотрадных слез…
Когда я был себя моложе,
Жизнь не воспринимал всерьез.

Не мысля в мире загоститься,
Надеялась душа моя,
Что все удастся мне, простится
Такому молодцу, как я.

Не удалось и не простилось,
Шутить надежде не впервой.
И меркло в трепете, мутилось
Сияние над головой.

Пылал я в кураже и раже,
Не осенила благодать,
И силы не хватило даже
Грехи забвению предать.

Томлюсь до бешенства, до дрожи
В печали безотрадных слез…
Порой уже бежит по коже
Иного бытия мороз.
Виктор Лапшин

И только теперь, когда и моя жизнь приближается к закату, я как-то сливаюсь с тобой и знаю, как поступил бы ты в том или ином случае. Странно звучит, но только через двадцать с лишним лет после твоей смерти я начинаю перенимать у тебя все лучшее; даже моя любовь к поэзии – это переданная мне твоя любовь. А хорошего в тебе было много. Жалко, что ни разу не поговорили по душам. А на первые этажи нам с тобой наплевать. Правда, папа?.. Твоя вологодская деревня Кабачино по-прежнему стоит на берегу широченной Шексны-реки.

Он лежит в многоместной палате. Каждый день прихожу я к нему. Каждый день в лихорадочном взгляде вижу что-то. А что – не пойму. Каждый день медсестра молодая с раздражением мне говорит, что не больше всех прочих страдая, чаще всех он ее материт. Ах ты девочка с профилем гордым!.. Ты зачем так крахмально бела? Отвернулась. Газету с кроссвордом повертела в руках и пошла… Это верно: его разговоры хоть кого до греха доведут. Тридцать лет он работал шофером. Сердцем прост и характером крут. Отдыхая от рейсов тяжелых, слушал радио (тут не дыши!), пел про Стеньку, читал про монголов. Пил, конечно. И пил – от души. Горько морщился, рот утирая. После третьей – уже во хмелю – вдруг как крикнет: «Не надо мне рая! Вы мне Родину дайте мою!» А под «Песню Индийского гостя» как-то влажно теплел его взгляд: «Ну и люди! Ведь кожа да кости! А поди ж ты – коров не едят». На старуху бывает проруха – и ему было знать не дано о «загадках славянского духа». Он о них и не слыхивал… Но в Кенигсберге, душою сержанта, вспомнив детство в рязанской избе, показал он праправнукам Канта эти самые «вещи в себе». Как я ждал его!.. Помнится, летом он пришел. И вот тут началось. Сколько песен им было пропето! Сколько маминых слез пролилось! С ним делившая радость и беды, лишь она в нем понять все смогла, если так же, как с фронта с победой, с автобазы с получкой ждала. Ну а я – в десять лет я увидел, что родного в нем нет ничего. Боже, как я его ненавидел! Даже смерть призывал на него! И мечтал возле мамы избитой: подрасту – ничего не прощу. Мама! Все до единой обиды, все обиды твои отомщу! Ах ты жизнь, неразгаданный ребус… Кабы знать, кабы знать наперед, что его переедет троллейбус, переедет – и дальше пойдет, что успею и я провиниться перед мамой не меньше отца, а его в этой самой больнице буду с ложки кормить, как мальца! Ах ты жизнь!.. Залечить твои раны ангел в белых одеждах грядет. Где-то в Индии зреют бананы, под Рязанью картошка цветет. Хоть бы шелест больничного сада, хоть бы шелест с собой унести! Губы шепчут, что рая – не надо… Ты прости меня, папа. Прости. Евгений Лебедев

Люди уже успели забыть о цунами в Юго-Восточной Азии в начале года, унесшей 300-500 тысяч человеческих жизней. И новая катастрофа – над побережьем США пронесся ураган «Катрина».

Всенародная слава не волнует меня,
но счастливое право – знать трагедию дня,
где-то рядом с удачей, как начало беды,
на дороге горячей оставляет следы.
Лариса Васильева

После него город перестал существовать. Поразительна не огромная сила стихии, которую человек «почти» покорил, всех ввергло в ужас то, что самая мощная страна мира оказалась безсильной помочь в спасении своих граждан: у Соединенных Штатов не хватает сил, чтобы спасти сотни тысяч своих сограждан. Приходится даже выводить часть спецназа из Ирака для борьбы с мародерами. Страшно смотреть на кадры из страны, всегда кичившейся своим могуществом – в Америке все должно быть самым-самым! Большинство людей в Новом Орлеане погибли не от самого урагана, а от его последствий: неоказания медицинской помощи, неспособности вывезти людей из затопляемых районов, отсутствия аварийных запасов воды, продовольствия, электроэнергии, бензина, связи, безсилия полиции и армии перед насилием, грабежами и убийствами выпущенных на свободу из затопленных тюрем преступников в неуправляемом мегаполисе; затопленный город превратился в ядовитое болото с плавающими на поверхности трупами; нефть течет в реку Миссисипи. На 30-градусной жаре пострадавшие люди умирают от солнечных ударов, обезвоживания, нехватки медикаментов, отсутствия информации и паники. Катастрофа приняла размеры национального бедствия. Но я хочу сказать о другом: представьте, что подобное случилось не с одним городом Америки, а с двумя, тремя, десятью одновременно. Мощнейшее государство земного шара перестанет существовать в считанные часы. Более того, эпидемии и частично разрушенная интегрированная экономика мгновенно ухудшат положение всех стран мира. Без электроэнергии наш мир обречен. Люди, «покорители природы», оказались слишком слабы, чтобы противостоять ударам стихии.

Шел ураган на город темной славы,
Пластом ложилась каждая верста.
В разломе туч, над главами державы
Я увидал иконный лик Христа.
Юрий Кузнецов
 
Но это не случайный природный катаклизм – это Господь с каждой трагедией все жестче и жестче напоминает о Себе. Боюсь, время, отпущенное Им для нашего покаяния, уже истекло. Нам остается лишь получить воздаяние…

Получено только что по интернету: на Японию надвигается мощный тайфун «Наби» («Бабочка»).

«Если вы будете поступать по уставам Моим и заповеди Мои будете хранить, и исполнять их, то… будете есть свой хлеб досыта, и будете жить на вашей земле безопасно. Призрю на вас, и плодородными сделаю вас, и разможу вас, и буду тверд в завете Моем с вами» (Лев.26,3,5,9).

      В НАШИ ДНИ
Опять известий ниоткуда;
Просвета нет средь нашей тьмы…
И сердце чует близость худа,
Какого не знавали мы.

Не видя смысла смуты дольной,
Мы взор возводим к небесам –
И вспоминается невольно:
«Мне отомщенье; Аз воздам» (Рим.12,19).
Алексей Жемчужников, ум.1908

О, ЭТИ ЧУДО-ОДУВАНЧИКИ
Коротко взвизгнула маленькая черная собачонка, неосмотрительно перебегавшая улицу. Она еще жила, но глаза уже заплывали пленкой. Собачка последний раз вздохнула и вытянулась. Я взял ее легонькое тельце и положил на край тротуара. Это все, что я мог сделать.

Надо сказать, что городские кошки и особенно собаки очень хорошо знают правила уличного движения, особенно ту ее часть, которая касается перехода улицы. Не раз замечал рядом с собой у красного сигнала светофора собаку, так же терпеливо, как я, ждущую разрешающего зеленого. Но ведь и людей сбивают очень часто. Со стороны это кажется даже смешным: немолодой мужчина мечется как заяц среди потока бездушных машин. А сколько водителей, сбив пешехода, вместо помощи увеличивают скорость… Но знаю женщину-водителя, специально давящую животных. От этого она получает удовольствие. Жаль, нельзя проехать по ней колесами… Невзначай…

     БАЛЛАДА О КОТЕ
У заколоченной калитки
на холодке панельной плитки,
как старый, брошенный треух,
валялся кот в жужжанье мух.
О, этот кот стихов достоин…
Он был невероятный стоик!
Ни рев машин, ни солнца ярь
Не волновали эту тварь.
всегда в одной и той же позе,
как царь мышей, почивший в бозе,
не злясь, не щурясь, не жуя,
лежал он – пыльный, непорятный,
уже нездешний, необъятный,
как смерть на ризах бытия…
Глеб Горбовский, СПб

А вот об этом вообще не принято говорить: о массовой гибели животных во время боевых действий. Действительно, тут ангелы человеческие души не успевают принимать, а ты о смерти «братьев наших меньших». Самим бы не помереть! Когда-то давно я читал, что творилось в Берлинском зоопарке во время штурма города. Закрытые в железных клетках, давно не кормленные, без воды, волоча за собой полуоторванные лапы, истекая кровью, сгорая от пожаров, - какой же ужас должны были испытать перед смертью невинные животные, птицы, пресмыкающиеся! Еще читал, как наши в Австрии, где фрицев уже не было, в отместку расстреливали мирно пасущихся коров. Никогда не забуду, как школьником мне купили двух мышек, и я любил и ухаживал за ними. А потом родители уехали в отпуск, меня временно переместили в интернат, и про мышек я совершенно забыл. Когда же вспомнил и пришел домой, они лежали дохлые в своей коробке, а выстелавшая коробку газета была источена в крохотные кусочки…

Между человеком и животным миром существует незримая связь. Мы, люди, пока не понимаем ее, хотя интуитивно чувствуем, что мир людей и животных – это единый мир, который разделить невозможно. Заставить любить кого-то нельзя, но научиться не причинять зла – можно. Давайте будем учиться этому.

Здесь бухали тысячи пушек,
Железо кромсало людей.
Однако помянем кукушек,
И зябликов, и трясогузок.
Здесь бомбой убит соловей.
У края заросшей воронки
Впервые помянем зверей,
Здесь лопались их перепонки.
Метались безкрылые птицы,
Стонали ежи и лисицы,
калеки второй мировой.
Енот на окраине леса,
как будто в дверях райсобеса,
контуженой тряс головой…
Игорь Шкляревский

              «О, ЭТИ ЧУДО-ОДУВАНЧИКИ»
Непонятная народу война в Чечне идет уже десять лет, и конца ей не видно. Она то вспыхивает штурмом Грозного, то затихает Хасавюртовским соглашением, по которому Россия предает всех своих пленных, которых чеченцы превращают в рабов, то исполь¬зует мощную штурмовую авиацию и установки «Град», после залпа которых остается только выжженная земля, то вводит милицейские отряды ОМОНа из разных городов и весей необъятной Родины, а то и армейские подразделе¬ния. Линии фронта нет, равно как нет и объявленного военного положе¬ния, при котором солдат, например, должен стрелять в каждого, нарушив¬шего комендантский час. Войну называют «контртеррористической операцией».
       
         ШЕСТАЯ РОТА
Экран, словно волчее око, горит,
сегодня событий излишек.
Мне вовсе не стыдно, я плачу навзрыд
о гибели русских мальчишек.
Десантная рота, принявшая бой
в чеченском ущелье лесистом,
той ночью Россию закрыла собой
от пуль и ножей террористов.
Ни слова упрека суровой судьбе –
патронов, спасибо, в достатке.
Один к двадцати! Вы представьте себе,
каков был накал этой схватки,
как дрались ребята в кромешной ночи,
надеясь еще на подмогу…
Теперь объясняйся, а лучше молчи,
ответишь когда-нибудь Богу.
Игорь Кравченко, СПб
 
По данным Министерства обороны России, с сентября 1999 года в Чечне погибли почти 3,5 тысячи человек (в Афгане, как только признались официально, мы потеряли 160 тысяч солдат!) А утверждали – 15 тысяч! Но это официальные данные. По всей Руси на любом кладбище вы обязательно обнаружите памятник с надписью: «Погиб при исполнении воинского долга». Дата смерти подтвердит вам, в какой стороне был убит двадцатилетний солдат. А сколько неизлечимо больных и раненых этой проклятой «войной»?

Одной рукой не бьют в ладоши,
А у него одна рука,
А парень смирный и хороший,
В Чечне был смел наверняка.
За что мы дедов потеряли
И молодых еще отцов
На Мировой, мы это знали,
За что сейчас, в конце концов?
А на груди его награда.
Да пусть их будет двадцать пять,
Когда он девушку как надо
Не может лишний раз обнять.
А жизнь его еще в начале
Всех трудовых его наук.
Слова значенье потеряли:
«Трудись не покладая рук».
Иван Николюкин
 
Наши военные оказываются в положении, когда воевать им приходится по законам военного времени, а отвечать за них – по «мирным законам». Один за другим следуют суды над офицерами, вы¬полняющими устные приказы начальства. Трижды судили  командира танкового полка полковника Юрия Буданова, застрелившего девушку-снайпера; его дважды оправдывали суды, три раза проводили судебно-психиатрическую экспертизу, но чеченские деньги сделали свое дело - кавалер боевых орденов получил 10 лет тюрьмы. Судите сами: спрятать снайперскую винтовку в укромное ме¬сто - секундное дело; убитый солдат есть, но «мирные жители» ничего слы¬хом не слыхивали.

Судят полковника русского,
Судит надменный Кавказ
Воина - нашего - русского,
Армию судят, всех нас!
Судят танкиста,  юродствуют.
В клетку, как волка, его...
Лгут откровенно и злобствуют
Злобою мира сего.
Витязя честь и достоинство
Втоптаны в местную грязь.
Где ж ты, Небесное воинство,
Встань, благоверный наш князь!
Братья, ужели в Ростове
Мы своего предадим,
Как предавали во Пскове
Русского мира пути,
Как предавали на юге
Братьев своих и отцов...
Чьи же мы, Господи, слуги?
Вновь мы в руках подлецов.
Мир обнажился врагами:
Нет у России друзей.
Русский полковник, Бог - с вами,
Истина снега белей.
Людмила Скатова, Великие Луки

Точно так же повторяется история с группой спецназа капитана Ульмана: автомобиль не остановился по приказу военных, это же война — не игрушки - получен приказ от начальства стрелять на поражение, и теперь спецгруппу по проверенной будановской схеме третий раз подвергают суду: дважды оправдали, третий раз, по всей видимости, упекут на зону. Денег у чеченцев хватает, да и судьи запуганы. Как, научите, воевать в таких условиях? Поражаюсь, что люди вообще остаются верными воинской присяге.
 
Наши войска прижали чеченцев к горам в преддверии зимы, еще малое усилие - им конец, но наше командование дает приказ отступать. Почему?..

Был в семье единственный наследник,
С пацанами долго не везло,
Был потом уже кавказский пленник, -
Гроб его поставили в село…
Собрались вокруг тесней, колхозом,
Душу малость водкой подогрев,
В ту войну все выплакали слезы,
Просто так сидели, онемев.
Лишь молилася одна старушка,
Вся уже сама как соль земли,
На краю России, в деревушку,
Паренька – кормильца привезли…
Роберт Черняк

Каждый день везут «груз 200» в Россию, каждый день взрывают «мир¬ные» чеченцы за деньги фугасы под грузовиками с военными. Преступников, как пра¬вило, обнаружить не удается. Но как только происходит что-нибудь зна¬чительное, наподобие захвата «Норд-Оста» или школы в Беслане, опять наши военные начинают шевелиться, имитируя бурную деятельность. Ладно, оставим военную сторону вопроса. Но деньги!

Деньги в Чечню уплывают самолетами, пароходами, чемо¬данами, банковскими авизо и просто по самораспределению. Знаете, что за разрушенный дом местный житель получает, кажется, 10 тысяч долларов? Поди докажи, кто его взорвал. Еще один парадокс: идет нешуточная вой¬на, а мы вбиваем миллиарды рублей в восстановление экономики республи¬ки. Видели, наверное, по ТВ, как горят взорванные новые газопрово¬ды, как взрывают новые школы и жилые дома. Так может, обождать с вос¬становлением? Нет, кому-то очень нужно, чтобы в Чечню рекой лились деньги. И последнее, непатриотичное. Россия и так разваливается по швам, мы без парашюта летим в пропасть. Поражение в Афганистане разрушило СССР, безконечная бойня в Чечне развалит Россию. Да пропади она пропадом, эта Чечня с ее «свободолюбивым» народом! Пусть на собственном горбу - а они работать не любят - поднимают свой гористый клочок земли и живут в свое удовольствие. Русские жизни дороже их низкосортной нефти!

О, эти чудо-одуванчики,
льняными бывшие и рыжими –
совсем, как новобранцы-мальчики,
паленым ветром бриты-стрижены.

Они по отчим неугодиям
встают рядами поределыми.
Иль жмутся к воинским надгробиям
с их матерями поседелыми.

Ужели им (уже не верится)
под всхлипы вешнего соловушки
весной венки сплетали девицы
и водружали на головушки?..

Ужель совали им в карманчики
гостинцы ласковые матушки?..
Вчера лишь – маменькины мальчики…
Сегодня – русские солдатушки.

Они взойдут на поле ратное
и сложат буйные головушки…
И – отцветут цветочки ранние –
недолгие, как вдовьи солнышки.
Диана Кан, Самара

А пока... пока молодой местный парень дружелюбно курит с омоновцем, крепко жмет руку, а ночью возьмет припрятанный в схроне автомат и пойдет уби¬вать «неверных». Аллах акбар!
         
         МОЛИТВА ЧЕЧЕНКИ
Чеченка седая сегодня, как прежде,
взывает к Аллаху в привычной надежде:
- Всевышний Творец, не суди меня строго,
прошу для себя и народа немного:
ты не пожелал даровать нам победы,
но все же уменыль по возможности беды.
Пусть русская власть восстановит больницу,
чтоб я и другие могли подлечиться,
больница сегодня в порядке едва ли,
заложников там мои внуки держали,
все  стены прострелены,   выбиты  стекла,
пожалуй, и краска от крови отмокла.
Еще я прошу милосердное небо -
пусть русская власть даст и пиши и хлеба -
свой хлебушек нам не взрастить и подавно —
мой сын заминировал поле исправно.
Пусть русские школу построят нам дружно,
пусть русский учитель приедет, так нужно.
А прежнего муж расстрелял, это точно.
Аллах всемогущий, все в мире непрочно,
но все-таки нужно чеченцам учиться,
кто знает, что с правнуками приключится?
Пусть внуки, и сын мой, и муж мой вернутся,
уйдут от суда, от расстрела спасутся,
ведь русская власть обещает прощенье,
а я приготовлю для всех угощенье,
такими родными приятно гордиться,
оружие спрячем - потом пригодится!
Марина Струкова

            РАССКАЗ ДЕСАНТНИКА
Мне не забыть – я был еще салагой, частенько в пятки пряталась душа, свой первый бой я принял под Салангом, накрыли духи нас из ДШК. По штату мы – воздушная пехота. Береты и тельняшки на виду… Но только погибать кому охота… чтоб возвращаться в цинковом гробу?! Заняли круговую оборону, стал крепостью подбитый БМП. Решили экономней жечь патроны – по одному оставили себе. Душманы цепью двинулись с вершины. Они решили нас схватить живьем: - А ну-ка, к бою, русские мужчины, сейчас врагу мы спляшем и споем. Нет, этот крик не выкинешь из песни. Он до сих пор стоит в моих ушах. Его нам выдал Кузнецов из Пензы, чтоб разогнать невыносимый страх, у нас у всех прошло оцепененье, пропала дрожь в коленях и в руках. Мы поняли – попали в окруженье, не где-то на равнине, а в горах. И вот готовы все гранаты к бою. Давным-давно затворы взведены. Осталось лишь пожертвовать собою во имя необъявленной войны. – Ребята, подпускай душманов ближе! – командует отважный Кузнецов. Я, как теперь, глаза афганцев вижу, еще живых, еще не мертвецов. Они идут на нас сплошною цепью, которой нет ни края, ни конца… Я взял на мушку в прорези прицела высокого чернявого юнца. Не слышал я раскатистого залпа, ствол АКМа сразу стал горяч… Душмана я срубил из автомата. Я отстрелил ему башку, как мяч. О, сколько их отправилось к Аллаху! А может быть, они попали в ад? Как ни суди, но духи дали маху, неся потери, отошли назад. О бое том не развожу турусы. О нем я просто часто вижу сны. Сюжет один: десантники не трусы, никто из нас не наложил в штаны. Тогда на жертвы были мы готовы. Вставал вопрос: - За что нам погибать? В Афгане нет родни у Кузнецова и у меня ее тут не видать. Я не попал в погибших скорбный список, хотя, как все, я тоже рисковал… Здесь не служили отпрыски министров, зато Серега смертью храбрых пал. Он подорвался на пехотной мине, когда из боя выводил салаг. Его могила заросла полынью, а помнит Кузнецова лишь Саланг.
Сергей Пономарев, Оренбург
 
        КЛЯТВА ВОИНА
Хватит болтать о правах человека
И тоску нагонять!
Я встаю за ребенка-калеку
И заложницу-мать!

С марша в бой. Поредела рота.
Не повернула вспять.
Если сегодня война – работа,
Я иду убивать!

Больше России не быть в униженье,
Я соберу долги.
Здесь мой последний рубеж и сраженье.
Господи, помоги!
Владимир Шемшученко, СПб

А БАБУШКА ТИХОНЬКО ПЛАЧЕТ
Дачный сезон подошел к концу. И, хотя лето выдалось странным – то жара, то холод, в озере не искупаться, грибы так и не пошли, черники мало, а все равно трудно закрыть калитку в последний раз. Мартюня бегает по вспаханной земле и роет ямки, не в силах выбрать лучшую - напоследок; коты уже знают, что сегодня вольница сменится на одно корыто на двоих в тесной квартире, что не будет ночной охоты и нужных для здоровья травок, но против обыкновения, не прячутся и ждут-не дождутся отъезда. Лишь одно событие порадовало меня - строительство новой бани, на втором этаже которой я устраиваю свою писательскую келью.
На заливе, на пляже
Ветер вдоль-поперек.
Будто праздник вчерашний,
заколочен ларек.
Голубые диваны
сбились зябкой толпой.
И зелено-стеклянный
монотонен прибой.
Небо – миг – и заплачет.
Погрустнели и мы.
Вот из выцветших дачек
вылезают дымы.
Забираюсь поглубже,
поплотнее в пиджак…
И мне вовсе не хуже.
И не лучше.
Никак.
Глеб Горбовский, СПб

На берегу Ладоги пусто, и лишь ветер носит по пляжу оставшуюся после отдыхавших грязь – пакеты, пластиковые бутылки, сигаретные пачки  и прочий никем не убранный мусор. Торчат у самой воды железные скелеты зонтов да плешь футбольного поля напоминает о том, что здесь все же были люди. Над темными водами озера нависла одна огромная темная туча; волны почти смыли следы человеческих ног на песке. Где-то вдалеке сверкнет молния, и лишь спустя час слабо громыхнет гром. Неймется душе…

Смывает ветер к берегу листву,
Пустынный пляж, как в желтой оторочке.
Державшиеся долго на плаву,
Похожи чайки на тире и точки.

Раскручиваясь, катится волна,
Разбившись вдрызг, отходит возрожденной,
В мгновение является она
То желтой, то прозрачной, то зеленой.

Здесь властвуют и ветер, и вода
С их спорами и дружбой изначальной.
Возникшими в безвестные года…
И только ты один здесь гость случайный.
Анатолий Краснов, СПб

С отъездом в город что-то отымается от нас, а что – не понять умом; словно ты что-то потерял дорогое и вот-вот найдешь; да, наверное, еще одно лето прошло; сколько их там впереди?..

… Последний миг. Последний взгляд
на заколоченную дачу.
Притих наш опустевший сад.
А бабушка тихонько плачет.
Жизнь ею прожита до дна,
а что не так – там Бог рассудит.
Быть может, чувствует она,
что осени другой не будет.
Как плачет бабушка – без слез,
лишь вздрагивают губы в нитку…
Прощай… Скулит соседский пес.
И жизнь уходит сквозь калитку.
Георгий Елин

 Все знает компьютер. Знает он и о счастье…

      СТАТИСТИКА
Статистика, строгая муза,
Ты реешь над каждой судьбой.
Ничто для тебя не обуза,
Никто не обижен тобой.

Не всматриваешься ты в лица
И в душу не лезешь, - а все ж
Для каждой людской единицы
В таблицах ты место найдешь.

В рядах твоей жесткой цифири,
В подсчеты и сводки включен,
Живу я, единственный в мире,
Но имя мое – легион.

Умру – и меня понемногу
Забудут друзья и родня.
Статистика, муза Итогов,
Лишь ты не забудешь меня!

В простор без конца и границы,
Безсмертной дороглй живых
Шагает моя единица
В дивизии чисел твоих.
Вадим Шефнер, СПб
 
Если сократить все человечество до деревни в сто жителей, вот как будет выглядеть население этой деревни:

57 азиатов, 21 европеец, 14 американцев, 8 африканцев; 52 женщины, 48 мужчин; 70 небелых, 30 белых; 89 гетеросексуалов, 11 гомосексуалов; 6 человек будут владеть 59% всего мирового богатства и все 6 будут из США; у 80% будут плохие жилищные условия, 70 будут неграмотными, 50 будут недоедать, один умрет, двое родятся, у одного будет компьютер, один будет иметь высшее образование.

Если с утра ты проснулся здоровым, ты счастливее, чем 1 000 000 человек, которые не доживут до следующей недели.

Если ты можешь пойти в церковь без страха и угрозы заключения или смерти, ты счастливее, чем многие в этом мире.

Если у тебя есть крыша над головой и постель, в холодильнике – еда и ты одет, ты богаче, чем 75% людей на земле.

Если у тебя есть счет в банке, деньги в кошельке и мелочь в копилке, ты принадлежишь к 8% обезпеченных людей в этом мире.

Был дом и поле и два дышла.
Там – ни двора и ни кола.
России нет, Россия – вышла
И не звонит в колокола.

О ней ни слуху и не духу,
Печаль – никто не сторожит.
Россия глушит бормотуху
И распластавшейся лежит.

И мы уходим с ней навеки,
Не осознав свою вину.
… А в новгородчине узбеки
Уже корчуют целину.
Михаил Дудин, СПб

Сентябрь – время дождей, печально улетающих мыслей, грибных уловов, привычной желтизны листвы на деревьях и под ногами, напряженного ожидания чего-то нового, незнамого, тревожно-долгожданного; зудит жаль об утраченном; ты не веришь природе и принимаешь ее за декорацию: завтра и мелкий холодный дождик с утра, и сразу привычная грязь, и зонтик, и лужи с листиками-корабликами, и душа готовится к переходу в иное. И каждый год привыкнуть нельзя, а уже тянет в осень, в прохладный ветер, в ненадоевшую еще работу. Что-то незримо происходит внутри, передвигает шестеренки, меняя летний ритм, и поэты грызут от вдохновения карандаши, а старики долго и задумчиво смотрят на прожилки листа, прикасаясь, наверное, к глубине жизни.

Мой друг, я искренне жалею
того, кто, в тайной слепоте,
пройдя всю длинную аллею,
не мог приметить на листе
сеть изумительную жилок,
и точки желтых бугорков,
и след зазубренный от пилок
голуборогих червяков.
Владимир Набоков
 
В щебетании птиц появились тревожные нотки, а на кладбище упавшие ветки легли на поникшие цветы, и до весны им уже не встать. За моим окном старый клен еще размахивает зеленым полотнищем густых веток, а за другим рябинка уже выставила для пернатых из-под резных оранжевых листьев ожерелья вкусных горько-кислых ягод. Лечь бы на мягкую травку, разбросать руки настежь и глядеть, и глядеть в бездонное небо, не думая, не мечтая, не жалея ни о чем, ни о ком…

      СЕНТЯБРЬ
Слава тебе, поднебесный
Радостный краткий покой!
Солнечный блеск твой чудесный
С нашей играет рекой,
С рощей играет багряной,
С россыпью ягод в сенях,
Словно бы праздник нагрянул
На златогривых конях!
Радуюсь громкому лаю,
Листьям, корове, грачу,
И ничего не желаю,
И ничего не хочу!
И никому не известно
То, что, с зимой говоря,
В бездне таится небесной
Ветер и грусть октября…
Николай Рубцов

ЭТУ ВИНУ НЕ ИЗБЫТЬ ПОКАЯНЬЕМ
Ну давай, рассказывай, чего уж там… Батюшке-то сразу покаялся, как в себя пришел, пиши людям, коль совесть велит. А дело худое быстро делается. Лет 15 не пью, а тут в Берлин с женой собрались по приглашению знакомой. И так мне захотелось знаменитого немецкого пива попить, что удержу никакого нет. И стал я пиво попивать – оно там на каждом шагу продается. С женой держусь независимо: мол, баловство все это, отпуск кончится – брошу я из этих банок сосать. Главное, ни тяги, ни похмелья не приходило – а это то, чего я больше всего боялся. И пиво во мне присутствовало постоянно. Пролетели две недели в гостях, вернулись в Питер. А мне без пива уже никак. Втихаря от работников время от времени на улицу бегаю, благо редакция в центре тогда была, кружку выцежу – и назад. И почему-то уверен, что никто не видит глаз моих мутных, не слышит языка развязанного. Был в полной уверенности, что дня три-четыре пиво пью, а оказалось – месяц пролетел. И закончилось все… ну это с какой стороны посмотреть: по-человечьи печально, по-божески – да спас меня Господь, уберег от большой беды.

Лукаво по глазам моим гадая,
Стараясь что-то в памяти сберечь:
«Ты веришь в неожиданности встреч?» -
Вдруг женщина спросила молодая.
Георгий Кольцов

Почему меня потянуло на ночь глядя за руль сесть, всякому, думаю, понятно, но я-то себе говорю: покатаюсь, мол, и домой спать поеду. А пивом все заднее сиденье забито… Повторяю, кончилось для меня все печально: за 200 метров до гаража остановили гаишники – я габаритные огни забыл включить. Вышел с документами – все им понятно. «Ты кем, парень, работаешь?» - спросил старший. Мне бы соврать что-нибудь – там, грузчиком или асфальтовым рабочим, но как не умел врать, так и здесь язык сам-то и выпалил: «Журналистом на хлебушек зарабатываю». Если б соврал, может, и вышло что, и отпустить могли – говорю же, 200 метров до гаража не дотянул, но к пишущей братии отношение у ГАИ, видимо, особое. Забрали ключи, пересадили к себе всех и на штрафплощадку, благо она на моей родной Школьной улице находится.

Машину забрали, но пиво оставили, и мы с горя выпили его в пустом гараже; потом, наверное, еще, уже покрепче. Эх, жизнь поломатая! Единственный раз сел за руль нетрезвым – и машина в кутузке, а впереди одни неприятности…

… Ходила со мной жена и машину выкупать, и к подполковнику мои объяснения слушать: бес попутал. А начальник в ответ: попутал – не садись! Раскаялся я искренне, и лишили меня водительских прав всего на полгода – на минимальный срок. Урок получил хороший, твердо запомнился. А если бы не остановили вовремя?
 
Потом душа долго болела, но желания выпить не было ни малейшего – Господь пожалел. Да, чуть не забыл слово волшебное: «Спасибо, милиция, вовремя остановила!»

Не сатана ли сам уже
В стране безчинствует, неистов?
Но тем достойнее душе
В такой грязи остаться чистой.
Держись, родимая, держись
И не спеши расстаться с телом.
Крепись, душа! В России жизнь
Всегда была нелегким делом.
Николай Зиновьев

Так уберег меня Господь и от пивного пристрастия. А вот что пишет в редакцию одна женщина:
          «Уважаемый Александр Григорьевич!

Мне 44 года, выросла я в хорошей семье, где все любили и уважали друг друга. Я вышла замуж, сейчас у меня два взрослых сына и любящий муж. Раньше мы жили очень дружно, но все изменилось, когда старший сын окончил школу и поступил в институт. Новая жизнь, новые друзья – от свалившейся свободы мой сынок потерял голову. Начались студенческие гулянки, постоянное пиво в огромных количествах, прогулы в институте. За что его вскоре и отчислили, но сына это не вразумило, и увлечение пивом превратилось в потребность. Младший сын в точности повторил путь старшего. Уговоры не помогали, я только плакала и молилась. Но я всегда просила Господа о физическом здоровье детей, об их душе как-то не думалось: казалось, что атмосферы хорошей семьи вполне достаточно.

Год назад я купила книгу вашей редакции «Новые чудеса Святителя Николая», в которой были напечатаны письма людей, обратившихся за помощью к Угоднику Божию. Стала каждый день читать акафист Святителю, и потихоньку все поменялось к лучшему. Меня научили, как заказывать благодарственные молебны святому, и нам полегчало. Пусть еще не все хорошо в семье, но я верю, что Батюшка Николай Чудотворец не оставит нас и поможет моим детям, надо верить, молиться – и помощь придет. Видно, нашей семье надо было пройти через эти испытания. Спасибо за книгу.
С уважением, Галина, СПб».

Вся Русь любила этого святого
И любит ныне в мире скоростей,
Спасает он людей со дна морского,
Со дна мирского и со дна страстей.
Старушка молит – будет в утешенье,
Ребенок просит – и ему дает,
И узнику пошлет освобожденье,
И путника в дороге поведет.
Не все еще погибло в мире этом,
Не все еще терпенье через край –
Спешит в беде на помощь тихим светом
Святой Угодник Божий Николай.
Нина Карташева, Москва

Когда я тонул в алкогольном болоте в 70-е – 80-е годы, пива мы почти не пили: во-первых, его было трудно купить, во-вторых, уж поверьте мне на слово, в пивных ларьках в старое пиво добавляли стиральный порошок – якобы для пены. Был мыльный привкус, но все равно пили, отстояв огромные очередищи. Сейчас я с ужасом смотрю, как совершается преступление невиданных масштабов: молодежь, не сознавая опасности и пользуясь дешевизной алкогольного напитка, пьет его в огромных количествах. Врачи утверждают: пивной алкоголизм формируется даже быстрее водочного. В прошлом веке, когда Европу охватила настоящая эпидемия алкоголизма, руководители государств решили сократить производство крепких напитков и наладить производство более слабых. Но количество алкоголиков от этого не только не сократилось, но увеличилось.

Регулярное употребление пива быстро приводит к синдрому пивного сердца - оно становится дряблым, а его функция живого мотора теряется. Кроме того, при приеме пива в печени начинает вырабатываться вещество, подавляющее выработку основного мужского гормона – метилтестостирона; начинается продуцирование женских половых гормонов. Шире становится таз, разрастаются грудные железы, из которых начинает выделяться молозиво. Пивной алкоголизм труднее поддается лечению, а в многострадальной России сейчас каждый десятый алкоголик…

«Ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты. И скажешь: «Били меня, мне не больно; толкали меня, я не чувствовал. Когда проснусь, опять буду искать того же» (Притч.23,34-35).
«БАБЬИ СЛЕЗЫ»
Эти слезы надо понимать! Я в пивной с названьем «Бабьи слезы». Тут услышишь про такую мать, что по коже побегут морозы. Тут напомнит бравый старикан: - Впереди и сзади пулеметы! – Если ты нальешь ему стакан, он расскажет про штрафные роты… И другой напомнит старикан: - Я потом срывал с него награды! – Если ты плеснешь ему в стакан, он расскажет про заградотряды. Так и скажет: - Я клянусь пивной! Сталин дал приказ, и мы едины… Да не становись ко мне спиной! Я видал и не такие спины. Мне на это нечего сказать. Я уйду… Эх, белые березы! Эх, моя Россия! Божья мать! Дай тебе я вытру бабьи слезы.
Юрий Кузнецов, СПб, ум.2004

*******«Домострой» - энциклопедия семейной жизни, домашних обычаев и традиций русского хозяйствования, сложилась в середине XVI века, в эпоху Ивана Грозного. Я выписал из него «Женам наказ о пьянстве и о хмельном питье»: «А у жены никогда и никоим образом хмельного питья бы не было, ни вина, ни меда, ни пива, ни угощений; питье находилось бы в погребе на леднике, а жена бы пила безхмельную брагу и квас и дома и на людях. Если придут откуда женщины спрашивать о здоровье, им тоже хмельного питья не давать; а жене тайком от мужа не есть и не пить и захоронков еды и питья втайне от мужа своего не держать…»
  ВОЗМЕЗДИЕ
Тяжкое время трезветь и рыдать
Грянуло – ты отшатнулась недаром!
Прямо в лицо тебе, бедная мать,
Новорожденный дохнул перегаром.

Видно, дошли мы до крайней черты,
Если рождаются дети-уроды.
Поздно, родимая, каешься ты.
Это – возмездье за пьяные годы.

Это наследье греха твоего,
Это земное твое наказанье.
Что ж ты бранишь и колотишь его?
Это твое, а не чье-то созданье.

Он средь заздравного гула рожден,
В чреве изъеден незримою ржою.
Диво ли, что опьяняется он
Музыкой чуждою, речью чужою?

Вырастет ворог в родимом краю,
Веры не ведая, правды не зная.
Даже любовь он отвергнет твою…
Как ты его воспитаешь, родная?

Как ты привьешь этой бедной душе
Нежность и жалость? Каким назиданьем,
Если порочно зачатье уже?
Эту вину не избыть покаяньем.
Евгений Чеканов, Ярославль
            
ГРОМКАЯ МУЗЫКА – БЕДСТВИЕ ВЕКА
После давнего раздора со старшим братом намедни был короткий телефонный звонок; поговорили ни о чем, и я остался в недоумении: помирила нас жизнь или нет? С одной стороны – батюшкино благословение, с другой – родная кровь, хотя как братья мы так и не состоялись. А мне скоро 58 (если читаете эти строки, под 60, а брату на днях – он на восемь лет меня старше – 14 сентября 66 стукнет). Надо бы мириться скорее: а как один из нас в могилу ляжет без братского напутствия и молитвы? «Три у Будраса сына, три лихие литвина», - напевал отец в хорошем расположении. Написал в Москву коротенькое письмо, смысл которого: сам прощаю и ты прости. Много в нас близких черт, а самой близости нет. А теперь уже и не будет; но жить надо в мире. Слышал, многие семьи страдают от разобщенности. Ну что, по рукам? – по рукам! Вот и славно. С днем рождения тебя, Эдуард Григорьевич!

Мой старший брат меня сильнее,
Мой старший брат меня умнее,
Мой старший брат меня добрее,
Решительнее и храбрее!

Меня он в драке подомнет,
На свадьбе ночью перепьет,
И на реке меня обловит,
И первый душу мне откроет.

На сто моих боровиков
Сто пятьдесят в его корзине,
Сто пятьдесят моих шагов
Покроет сотнею в долине.

Ну и чему, чему ж я рад,
Честолюбивый и ранимый?
Но ведь приехал брат любимый,
Непобедимый старший брат.
Фазиль Искандер

Хорошо помню, как в десятом классе, в середине шестидесятых, я выскулил у родителей денег на свой первый магнитофон – «Днiпро-11», а стоил он по тем временам немало – 145 рублей, при средней зарплате в 120. Представьте себе стационарный радиоприемник с зеленым глазком индикатора, только вместо всяких радиоручек настройки на верхней панели крутились две бобины с пленкой длиной 350 метров, на которую с помощью микрофона можно было записать минут 20 музыки. И техника, и пленка были тогда столь несовершенны, что выходили из строя постоянно. Особенно досаждала пленка. Врубаешь там на всю громкость «Буги-вуги», или Элвиса Пресли, или Биттлз, или Чака Бэрри, или Рэй Чарльза, а бобины уже бешено крутятся в разные стороны – порвалась пленка.

Приходилось склеивать ее безсчетное число раз ацетоном, и при воспроизведении, особенно друзьям, ты находишься в постоянном напряжении – в каком месте случится растакой-то разрыв? О качестве звука лучше не говорить: разобрать можно было лишь отдельные слова. Да что нам было до слов! Это был рок! Это была запрещенная молодежная музыка, и мы отдавали последние гроши, чтобы переписать нечто новенькое. И конечно, я врубал свой «Днепр» на полную мощность и выставлял поближе к окну. До сих пор для меня загадка, с какой целью я это делал. Наверное, это был особый вид гордыни – слышите, какая у меня музыка! Но то ли соседи тогда обладали большим терпением, то ли милиция была построже, но скандалов по поводу громкой музыки припомнить не могу. Да и динамики мага от малейшего завышения звука сразу начинали хрипеть. А происходило звуковое действо днем, после уроков, когда взрослые были на работе.

С годами я утратил интерес не только к рок-музыке, но к музыке вообще, не считая церковного хора на службах. Я стал избегать, где возможно, громкого шума, ругался с соседями, писал жалобы, пока, наконец, Господь не сжалился надо мной и поселил, как вы знаете,  на Черной речке в тихой квартире с тихим уютным двором. Первое время я не верил чуду и ждал подвоха, но вот уже шестой год пошел, а тишина продолжает окутывать мое нервное существо.

Многое изменилось за эти годы; шума в стране прибавилось так, что приборы зашкаливает. Куда там допотопным «Днепрам» или «Яузам» до супераппаратуры, способной децибелами самолеты сбивать. В одном огромном дворе внутри «ракушки» по ночам орал сигнализацией старый «Москвич». Доведенные до крайности, люди сделали из машины лепешку.

Над головою вновь затопали
То под гармонь, то под баян.
А это значит - снова хлопнули –
Кто рюмку, ну а кто стакан.
Вновь штукатурка осыпается…
Когда же верхний мой этаж,
В какое время отсыпается?
Ответа точного не дашь…
Ждешь воскресенья, словно каторги.
И день получки – судный день.
Да хоть бы надевали катанки,
Коль им всю ночь плясать не лень!
Опять всю ночку не прилягу я
Под этой шумною толпой.
И хочется бежать бродягою
Звериной узкою тропой!
Сергей Чухин, Вологда, ум.1982

Совсем свежий пример: в Северодвинске молодой сосед любил включать на полную мощь музыку по ночам. Несмотря на предупреждения и неоднократные побои, меломан упорно продолжал развлекаться. Доведенный до отчаяния сосед забил его сковородкой до смерти. Убийца отрезал жертве уши и выбросил из окна всю музыкальную аппаратуру. Мне очень жаль человека, сидящего сейчас под стражей. Скажу больше, я не стал бы наказывать его слишком строго; существует пытка, проверенная на людях: через 17 суток без сна человек обычно сходит с ума! Слышу возражения законопослушных граждан: если каждый из нас возьмет в руку сковородку…

А знаете ли вы, что милиция по нынешним законам может оштрафовать ночного хулигана лишь на 50 рублей? Вам здорово повезло на соседей…

У меня есть очень выгодное предложение к деловым людям, имеющим отношение к выпуску разного рода разного рода воспроизводящей аудио- и видеопродукции. Даже не сомневаюсь, что его ждет огромный коммерческий успех, ибо люди нуждаются в ней особо. Я предлагаю выпускать кассеты и диски с записью тишины; к примеру, диск под названием «Лесная тишина» со скрипом старых деревьев или комариным писком или «На берегу Ладоги» - пусть со вздохами ветра и шопота луговой травы; можно услышать далекий вскрик паровоза где-то за лесом, крик чаек, шелест прибоя, тихий звук мотора рыбацкой лодки, даже веселые крики мальчишек не смогут нарушить плотной тишины Озера. А если рисковать до конца, то можно записать тишину комнаты, когда ты один и думаешь о своем; только привычное биение сердца придает твоей тишине свой ритм… А диски сейчас стали емкими – и целых три часа вы обладаете ценным богатством тишины. Тогда и мысли текут плавно и хорошо, да и сама жизнь не кажется такой тяжелой. Вы только купите диск с названием «Тишина».

Правда, для его прослушивания необходимо одно обязательное условие – соблюдение тишины вокруг.

Угрюмый сумрак разметал
Лучи от лунного плафона.
Я слышу грубый рок-металл
Из твоего магнитофона.

«Какой ужасный, жуткий всхлип!
Мы это сроду не слыхали…»
А в старом сквере стаи лип,
Качаясь, грустно завздыхали.

Я чую в липовом бреду
Неясный, странный знак тревоги.
Я чую черную беду,
Не так ли всхлипывают волки,

Когда поверженный олень
Глазами, полными испуга,
Последний раз в кромешной мгле
Заката видит красный уголь?

И в этот миг, когда – убей! –
Преодолеть не в силах страха,
Взорвется трелью соловей,
Как свет, родившийся из праха!
Я тем живу, что на земле
Всегда находится такое,
Что может петь в кромешной мгле,
Не зная страха и покоя…
Александр Олин

«Природа никогда не создает шума. Она учит человека величию в тишине. Молчит солнце. Беззвучно разворачивается перед нами звездное небо… Самое великое в природе, что определяет и решает как таковую нашу судьбу, происходит безшумно…

А человек шумит. Он шумит спозаранку и допоздна, преднамеренно и непреднамеренно, работая и развлекаясь. Так и хочется сказать, что шум составляет «привилегию» человека в мире, потому что все, что природа дает нашему слуху, это таинственный и многозначительный звук, а не назойливый и пустой шум.

Какая в мире музыка,
Когда шумит тайга.
Какая в мире музыка,
Когда свистит пурга.
Какая в мире музыка,
Когда гремит гроза.
Какая в мире музыка,
Когда звеним лоза.
Какая в мире музыка,
Когда бурлит волна.
Какая в мире музыка –
Когда в нем тишина…
Владимир Молчанов, Белгород

«… Где нет тишины, там нет покоя; где шумит ничтожное, там смолкает Вечное; где суетится черт, там не услышишь пения ангелов. Сад Божий цветет в тишине… От этого бедствия я не знаю утешения. Есть только одно: побороть шум».****** И.А.Ильин

«Удали от Меня шум песен твоих, ибо звуков гуслей твоих Я не буду слушать» (Ам.5,23).

Громкая музыка – бедствие века,
Общедоступна и этим сильна.
Нет уголка, закоулка, отсека,
Где бы тебя не настигла она.

Реет в эфире, по проводу мчится,
Камень способна собой расколоть.
Уши заткнешь – а она просочится
Прямо сквозь кожу, сквозь кровь
и сквозь плоть.

Всюду проникнет, протиснется боком
В душу и в мозг: не уйдешь, дорогой!
Вдруг замечаешь, как сам ненароком
Такт под столом отбиваешь ногой.
Илья Фоняков, СПб


        ПОКЛОН ДВОРНЯГЕ ЧИСТЕЙШЕЙ ПОРОДЫ
Я возвращался с работы через метро «Технологический институт». За турникетом, у ограды эскалатора стояла невысокая дворняжка и смотрела мне прямо в глаза: «Не подведешь?» «Не бойся, своих не тронем», - прочитала она, пролезла под никелированную трубу и уверенно стала спускаться по движущимся ступенькам. Собака совершенно точно знала, куда она направляется. Еще я успел заметить, как она подошла к нужной платформе, последней залезла в вагон и успела на прощанье махнуть мне своим рыжим хвостом. В добрый путь!
 
              ДВОРНЯГА
Когда ощенилась дворняга
в углу на соседских мешках,
захлопали люди дверями:
- Что толку в безродных щенках.
Нет масти – не будет и стати,
хвост кренделем, вниз голова,
и цвет разномастный, и, кстати,
нет спроса на псов без родства.
И, чуя беду, бедолага,
постукивая хвостом,
щенков прикрывала дворняга
в распухших сосках животом.
Ночь минула. Утро настало.
Сосед мой – непьющий шофер –
скулящих кутят закатал он
в матерчатый старый ковер.
И вынес его воровато
в железобетонной руке.
И снова – круги по реке.
Но так уже было когда-то…
Ужели так долго лежали
на впалой груди облака?
Ужели не страшно, не жалко,
топить не устала рука?!
Григорий Поженян

                СТИХИ О РЫЖЕЙ ДВОРНЯГЕ          
Хозяин погладил рукою лохматую рыжую спину: - Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою, но все же тебя я покину. Швырнул под скамейку ошейник и скрылся под гулким навесом, где пестрый людской муравейник вливался в вагоны экспресса. Собака не взвыла ни разу. И лишь за знакомой спиною следили два карие глаза с почти человечьей тоскою. Старик у вокзального входа сказал: - Что? Оставлен, бедняга? Эх, будь ты хорошей породы… А то ведь простая дворняга! Огонь под трубой заметался, взревел паровоз что есть мочи, на месте, как бык, потоптался и ринулся в непогодь ночи. В вагонах, забыв передряги, курили, смеялись, дремали… Тут, видно, о рыжей дворняге не думали, не вспоминали. Не ведал хозяин, что где-то по шпалам, из сил выбиваясь, за красным мелькающим светом собака бежит задыхаясь! Споткнувшись, кидается снова, в кровь лапы о камни разбиты, что выпрыгнуть сердце готово наружу из пасти раскрытой! Не ведал хозяин, что силы вдруг разом оставили тело, и, стукнувшись лбом о перила, собака под мост полетела… Труп волны снесли под коряги… Старик! Ты не знаешь природы: ведь может быть тело дворняги, а сердце чистейшей породы!
Эдуард Асадов

ВЫСТРЕЛ
Молоды мы были, что и говорить,
И совершили ошибок немало.
Черт меня дернул собаку убить
Только за то, что гусей распугала.

Я застрелил ее прямо в упор,
Не завалил ее хворостом даже,
Ночью вернулся в деревню, как вор,
Чтобы никто не спросил о пропаже.

Было в душе моей пусто, темно,
Пил я портвейн, не чувствуя смака.
Черная туча глядела в окно,
Точно убитая мною собака.
Иван Стремяков, СПб
 
     ХОЛОД
Две бездомные собаки,
Греясь в стужу друг от друга,
В развалившемся бараке
Слушают, что скажет вьюга.

Север, Юг, Восток и Запад,
Детство, старость – все смешалось…
Робко тянут, тянут лапы,
Словно просят дать хоть малость:

Корку хлеба, чуть соломы,
Чтоб оставили в покое,
Чтоб предсмертная истома
Растворилась в снежном вое.
Александр Власов, СПб
      
        ЩЕНОК
Вот попробуй и душу вырази,
Если ночью и ночь не впрок,
У соседа на строгой привязи
Плачем плачет малый щенок.

Отучают его от радостей,
Приучают в страхе ночей
К дикой злости, к волчьей зубастости,
А щенок не поймет зачем.

Ты на злость его не натаскивай,
Ржавой цепью его не бей.
Я ведь знаю щенка, он ласковый,
Ищет дружбы у всех людей.

Мой Варяг, это, брат, собачище,
Да и то не бывал в цепях.
У меня собаки в товарищах
И щенки у меня в друзьях.

Ночь холодная пасть раззявила.
Ты не плачь, щенок, - сам реву…
Я убью твоего хозяина,
Цепь железную разорву.
Василий Федоров

ПУСТОТА
Какая огромная давит на сердце вина.
Квартира пуста. И чисто нежилой чистотой.
Очнуться б скорее от этого жуткого сна,
Лохматую морду опять ощутить под рукой.
Над миской со свежей водою замру, не дыша,
Убрать не смогу, не смогу ее спрятать нигде.
А вдруг сорок дней горевая собачья душа
Здесь будет витать и губами тянуться к воде?..
Лариса Никольская

                ПЕС НА ВОКЗАЛЕ
Посреди скупого быта, попрошайка, он скулит. Вижу: лапа перебита, пес, конечно инвалид. Только что глаза большие ловят ласку и привет? Все кругом – одни чужие, не чужих - в помине нет. (Пусть и бросит кто объедок побродяжке-дурачку, но такой, как видно, редок: пес все время начеку). Ох ты, псина-бедолага, сверхпечальные глаза, сознаешь ведь ты, однако: без хозяина нельзя. Понимаешь: без опоры, без поддержки, без руки околеешь под забором с стужи, с голода, с тоски. И к тому уж дело - плакать, не держать же хвост трубой: на дворе – и стынь и слякоть, на дворе – ноябрь седой. До тебя кому тут дело, кто поможет-пособит? Все толкутся очумело, все клянут вокзальный быт.
Борис Чулков, Вологда

  НЕНУЖНАЯ
Брела бездомная собака
Январским утром по проспекту.
Ошейник вытертый, без знака,
Глаза мутны, без искры света.

С людским потоком шла упрямо,
От холода дрожала вся…
И провожала долгим взглядом
Холеного с хозяйкой пса.
Собака шла. Одни ругали,
Другие звали за собой…
И тут же напрочь забывали,
Охваченные суетой.

И взгляд ее скользнувший встретив,
Я от догадки замерла.
И я на ветреном проспекте
Ненужной никому была.
Наталья Пирогова, СПб

РЕБЯЧЬЕ ГОРЕ
Солдату письмо вдруг из дома пришло.
Письмо это было как чудо,
три года враги занимали село,
но вот их прогнали оттуда.

Солдат осторожно конверт надорвал,
сквозь слезы каракули всплыли,
каракули медленно слились в слова:
«Папаня, а Жучку убили…»

И дальше о том, что сгорела изба,
что холод в землянке был страшен,
о том, что погибли бы все – не избавь
от гибели армия наша.

О том, что бойцы раздобыли им дров
и хлебом своим наделили…
На этом кончалась бумага, но вновь:
«Папаня, а Жучку убили…»
Сергей Давыдов
   
   СТОРОЖЕВОЙ ПЕС
Сторожевого пса убили
Два проходимца спохмела.
Поплакали да схоронили
его с женой мы у села.
А что еще? На этом можно
и замолчать, пожалуй, мне,
когда б не лай его тревожный,
не вой протяжный в тишине.
Я уши зажимал руками,
я укрывался с головой,
но снилось мне: могильный камень
протяжно воет под луной.
Потом со временем, конечно,
тот вой накрыло гулом дней.
Живу не то чтобы полегче,
но все-таки повеселей.
Но вот когда порой случится
нам мимо проходить с женой –
могильный камень шевелится
и поднимает тихий вой.
Иван Переверзин


НА СМЕРТЬ СОБАКИ
Чумой скрученный без сил, скуля прощально, виновато, наш пес убить себя просил глазами раненого брата. Молил он, сжавшийся в комок, о смерти словно о защите: «Я помогал вам жить, как мог. Вы умереть мне помогите». Подстилку в корчах распоров, он навсегда прощался с нами. Под стон подопытных коров, в ветеринарном, грязном храме. Во фразах не ветиеват, сосредоточен и рассеян, наполнил шприц ветеринар его убийственным спасеньем. Уткнулась Галя мне в плечо. Невыносимо милосердье, когда единственное, что мы можем сделать – помощь смертью. В переселенье наших душ не обмануть природу ложью. Кто трусом был, тот будет уж. Кто подлецом, тот будет вошью. Но на руках тебя держа, я по тебе недаром плачу, ведь только добрая душа переселяется в собачью. И даже в небе тут и там ушами прядая во мраке, где вряд ли ангелы нас ждут, нас ждут умершие собаки. Ты будешь ждать меня, мой брат, по всем законам постоянства. У райских врат, у входа в ад, как на похмелье после пьянства. Когда душою отлечу я к небесам, счастливый втайне, мне дайте в руки не свечу, кость для моей собаки дайте. Евгений Евтушенко

   СТИХИ О СОБАКАХ
Дворовых собак по-особому холят
за то, что они, на луну подвывая,
от будки до дома все ходят и ходят
под гулкою проволокой. Как трамваи…
Я их не тревожу. Я с ними не знаюсь.
За это они меня вправе облаивать…
Но жарко читать мне спокойную надпись:
«Собак без ошейников будут вылавливать».
За что их? За внешность? За клочья репейника?
За пыльную шерсть? За неясность породы?
За то, что щенками доплыли до берега?
Доплыли и стали ошибкой природы?
Собаки-изгои. Собаки-отшельники.
Надрывный поминок. Ребенка добрее.
Они бы надели любые ошейники,
надели бы! Если б ошейники грели.
За что их? У них же – душа нараспашку.
Они ж в Человечество верят отчаянно!..
И детское: «Мама, купи мне собачку…» -
В собачьих глазах застывает печалинкой…
И вот, - разуверившись в добрых волшебниках,
последнюю кость закопав под кустами, -
собаки, которые без ошейников,
уходят в леса. Собираются в стаи…
Ты знаешь, у них уже волчьи заботы!
Ты слышишь: грохочут ружейные полымя!
Сегодня мне снова приснятся заборы.
И лязги цепные за теми заборами.
Роберт Рождественский, ум.1994

ХИТРОСТЬ
Лесничий Захаров охотится на волков,
приманивая их привязанной на цепь волчицей.
Ему всегда везет.

В небеса, в полночную стынь,
Горячо, протяжно и скорбно,
Выдыхая из пасти синь,
Напрягает волчица горло.

Ах, февральская снежная звень!
Ах, протяжный зовущий ветер!
Где-то замер матерый зверь
И на зов волчицы ответил.

Вот тогда в сосняке наконец
Лязгнет сталь, послышится шорох.
Черный ствол и синий свинец,
Черный ствол, сиреневый порох.

Зверь бежит по сугробам вмах,
Снег хватая горячей пастью.
Подменен его древний страх
Еще более древней страстью.

Обмерла после выстрела степь,
Лишь луна серебром сочится.
До отказа вытянув цепь,
Лижет кровь на снегу волчица.

Ослепи меня, ночь, ослепи!
Дай забыть эту жуткую повесть,
Где над кровью волчьей любви
Торжествует людская подлость.
Вера Бурдина, Кингисепп

ВОЛКИ
Мы – волки, и нас по сравненью с собаками мало. Под грохот двустволки год от году нас убывало. Мы как на расстреле на землю ложились без стона. Но мы уцелели, хотя и живем без закона. Мы – волки, нас мало, нас, можно сказать, - единицы. Мы те же собаки, но мы не хотели смириться. Нам блюдо похлебки, нам проголодь в поле морозном, звериные тропки, сугробы в молчании звездном. Вас в избы пускают в январские лютые стужи, а нас окружают флажки роковые все туже. Вы смотрите в щелки, мы рыщем в лесу на свободе. Вы в сущности – волки, но вы изменили породе. Вы серыми были, вы смелыми были вначале. Но вас прикормили, и вы в сторожей измельчали. И льстить и служить вы за хлебную корочку рады, но цепь и ошейник достойная ваша награда. Дрожите в подклети, когда на охоту мы выйдем. Всех больше на свете мы, волки, собак ненавидим.
Владимир Солоухин

Охотники знают, что волк, попавший в капкан, часто перегрызает лапу, но уходит на свободу.

  ПРОПИСКА
Дворовую собаку
И кошку из подвала
В новую квартиру
Хозяйка прописала.
Все потому, что кто-то
Живой нам рядом нужен,
Чтоб проявлять заботу,
Отдавая душу.
Наталия Карпова, СПб

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Разговор в метро двух студентов.

- Слышь, брателло, а чо ты мне не эсэмэснул вчера? Мобила всегда при мне...

- Да понимаешь, вчера шняга такая вышла... Зарулил я, значит, в клубешник, поколбаситься. А там, смотрю, Олеська оттопыривается на полную катуху. Я к ней подваливаю, привет, там, говорю, ну как твое "ничего" поживает?

- Ну и чо?

- А ничо. Тут ко мне ее папик мажорный подкатил, и говорит, чтобы я валил отсюда.

- И свалил?

- Каанешна! Папик-то крутой... Набежали котики клубешные, про фейс-контроль чего-то сказали, не понял чего, ну и потопал я на хауз...

- Да, не вставила тебя тема! А мы, брателло, забурились в пивняк, по кружечке вдарили, никаких тебе папиков мажорных.

- Круто!

- Конечно круто! На Олеську забей, она папика давно ищет, чтоб упаковал ее по полной программе...
   
     РУССКИЙ ЯЗЫК
У бедной твоей колыбели,
еще еле слышно сперва,
рязанские женщины пели,
роняя, как жемчуг, слова.

Под лампой кабацкой неяркой
на стол деревянный поник
у полной нетронутой чарки,
как раненый сокол, ямщик.

Ты шел на разбитых копытах,
в кострах староверов горел,
стирался в бадьях и корытах,
сверчком на печи свиристел.

Ты, сидя на позднем крылечке,
закату подставя лицо,
забрал у Кольцова колечко,
у Курбского занял кольцо.

Вы, прадеды наши, в неволе,
мукою запудривши лик,
на мельнице русской смололи
заезжий татарский язык.

Вы взяли немецкого малость,
хотя бы и больше могли,
чтоб им не одним доставалась
ученая важность земли.

Ты, пахнущий прелой овчиной
и дедовским острым кваском,
писался и черной лучиной
и белым лебяжьим пером.

Ты - выше цены и расценки -
в году сорок первом, потом
писался в немецком застенке
на слабой известке гвоздем.

Владыки и те исчезали
мгновенно и наверняка,
когда невзначай посягали
на русскую суть языка.
Ярослав Смеляков

Глубокой ночью разбудил меня противный запах жженой вонючей шерсти. Разлепив глаза, опять увидел у кровати незваного гостя – молодого бесенка, как-то заявлявшегося попугать от лица своего руководства.

- Ты опять явился, бесовское отродье? – зашумел я.

- Не ори, жену разбудишь, да и ненадолго я. Заглянул на огонек, - пошутил лукавый.

- Ну и воняет от тебя, нелюбезный, дышать нечем. Опять пугать приперся? У вас ума-то нет, одна злость да хитрость. А кочергу припер зачем?

- Воняет потому, что я с самого низа, у кочегарки дежурю – у нас ведь тоже череда есть. Отлучился вот на минутку. Жара там стоит страшная - никаких моих сил нет, без отдыха дрова в печь подбрасываем – грешным душам жару поддаем. Ух, кричат-маются! Да не уберегся чуть и подпалил шкурку, - бес черной от копоти лапой сделал попытку почистить рыжую подпаленную шерсть. – А кочергу взял, чтобы не уперли инструмент; поди оставь на минутку – вмиг приберут: совести-то нет, а вещь казенная.

- Говори давай и проваливай в свою преисподнюю, тоже мне, кочегар-ударник!

- Ты, редактор, не командуй – не на параде, чай. Перестал о кладбище писать, так за другое взялся. Короче, так. Решило мое начальство газету твою закрыть: многовато от нее неприятностей стало. Не вышло у тебя в двух номерах объявления о выходе новых православных книг напечатать, все мы тебе перепутали, и ты вон какой злой ходишь. Дальше хуже будет. Брось ты это дело, а мы тебе и с бизнесом поможем, и здоровьишко подправить можно - поживешь на этом свете, как нормальный человек.

- А на том? – не удержался я, окончательно проснувшись.

Бес не сказал ничего. И тогда закатил я ему со своей левой прямо под рыжий, окруженный рыжей же щетиной, глаз. И сквозь ее густоту сразу проступил огромный, почти черный синяк.

- Драться-то зачем? – заскулил лукавый, - я к тебе по-дружески, предупредить, а ты…

- Нашел себе друга, нечисть поганая! Думал, бесплотный ты, ан нет, теперь тебе в темноте и света не надо: тебе фонарь под глазом подсвечивать будет. Как сядет батарейка – заходи на подзарядку. И стал читать: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…». Бесенка как ветром сдуло.

Привязался, зараза, надо у батюшки спросить, чем его отвадить от ночных вторжений раз и навсегда.

Открыл окно, чтобы выветрить дюже вонючий запах «гостя». «Не нравится нечистым наша работа, мешает она им, вот и забегали, засуетились…» - подумал я, засыпая вторично: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, вручаю дух мой: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь!»

       ЗАКЛИНАНИЕ
И все-то у меня ладится,
и все-то у меня лепится,
и неровное в рядок рядится,
добрых дел жужжит мельница.

Блага круто растут лесенкой,
люди чествуют – куда денешься?
Ухожу на труды с песенкой,
Возвращаюсь домой с денежкой.

На столе пироги сладкие,
из окна, что ни глянь – радуги,
и в державе дела славные,
теленовости сплошь радостны.

Отдохнуть ложусь – нога за ногу,
Все домашние ходют шопотом…
И берет меня Бог за пазуху
И баюкает… Хорошо-то как!
Сергей Ташков, Белгород

             ЧТО ТАРАКАНУ ЖИЗНЬ?
Брезгливых людей советую эту «былинку» пропустить. Блуждая по безпредельному пространству интернета, я наскочил на статью о тараканах. Сразу должен сказать, что я, в полной мере симпатизирующий паучкам, мухам, муравьям, земляным червям, сороконожкам и прочей мелкой летающей и ползающей живности (исключая, конечно, клопов), при встрече  с хрустом давлю усатое насекомое без малейшего чувства жалости. Но природная любознательность заставила прочитать материал, частью из которого делюсь с читателями.

Тараканы – прусак, черный (отряд Dictyoptera) в северных широтах встречаются исключительно в отапливаемых помещениях, неприятно пахнут, ведут ночной образ жизни и могут переносить болезни. Наша неприязнь к ним вызвана еще чувством самосохранения: давно известно, что эти насекомые вызывают аллергию и астму. Теперь японские ученые доказали, что  они вызывают рак, особенно рак желудка: в тараканьем помете присутствует бактерия, повышающая риск этого заболевания. Их тельце покрыто хитозаном, из которого сделаны защитные доспехи крабов, раков, пчел, и мух. Это прекрасный сорбент, нетоксичен, антисептик, обладает ранозаживляющим действием. Тараканы – самые проворные насекомые: за одну секунду они способны 25 раз менять направление движения.

(Помните, у Михаила Булгакова в конце пьесы «Бег» Хлудов говорит: «Я не таракан, в ведре плавать не стану». А вокруг него кипит жизнь под вывесками: “Sensation a Constantinopole! Races of cockroachts”. «Жизнь под крик: «Сенсация в Константинополе! Тараканьи бега! Тараканы бегут по открытой доске с бумажными наездниками! Тараканы живут в опечатанном ящике под наблюдением профессора энтомологии Казанского императорского университета, еле спасшегося от рук большевиков!»?)

Палеонтологи определили возраст таракана по окаменевшей находке в 300 млн.лет. Впрочем, пусть это остается на совести самих ученых. Глаз таракана лучше всего реагирует на зеленый цвет. Это насекомое – единственное в мире, в организме которого синтезируется каротин – вещество, необходимое для зрения.

Однако, есть и любители тараканов. Одинокий вдовец-пекинец держал у себя дома 200 тысяч тараканов в качестве домашних животных; на один метр приходилось около 10 тысяч насекомых. Одинокий пенсионер сообщил полиции, что начал разводить тараканов после смерти жены – чтобы хоть как-то скрасить одиночество. Санитарной службе понадобилось два часа, чтобы уничтожить его любимцев.

Но в тараканьей жизни есть момент, вызывающий у меня сочувствие: у старых тараканов, проживших около 60 недель, так болят коленки-сочленения, что им трудно взбираться вверх, они часто падают при ходьбе. Люди, страдающие артрито-артрозом, поймут мучения стариков-тараканов лучше других.

Наконец, как с ними бороться? Специалисты-дезинсекторы утверждают, что главный метод борьбы с тараканами – отрезать им путь к воде: починить краны, на ночь насухо вытирать раковину, слив в ванну закрывать пробкой, цветы поливать только утром и тщательно закрывать мусорное ведро. При соблюдении этих советов вероятность того, что тараканы будут размножаться у вас дома, практически равна нулю.

Мерзкие, противные, наглые, вызывающие отвращение… А мне почему-то очень жаль тараканьего старика, вынужденного терпеть невыносимую боль в суставах: лекарства ему не пропишешь. Старость – не радость…

У мексиканцев есть даже популярная песня, посвященная таракану – «Кукорача». А в Интернете появилась компьютерная игра «Тараканьи бега».

Загадка: «Черен, да не ворон, рогат, да не бык, шесть ног без копыт».

«Кроме птиц, в каменной пещере под лестницей жили черные и рыжие прусаки-тараканы, а также мыши; мыши тихо питаясь семенем, просыпанным птицами на пол, никому не мешали, прусаки тоже вели себя смиренно, а черные, заползая в клетки снегирей, будили их и почти каждый вечер испуганные птицы неистово бились, передавая страх свой из клетки в клетку.

- Бей тараканов! – приказал отец, вооружив сына подошвой резиновой галоши. Платон охотно стал пришлепывать усатых сожителей к штукатурке стен, но это недолго забавляло его, он скоро понял, что источником неудобств и обид его жизни являются насекомые, птицы и отец».
Максим Горький «О тараканах»
   

 Когда редакция находилась в трущобах у Нарвских ворот, то добиралась до улицы Калинина,6, через парк Екатерингоф, через который и поныне течет себе речка Таракановка. Так она и на карте города обозначена.
Слово «таракан» в Библии нет.

    ОДА ТАРАКАНУ
Что таракану жизнь? На что она ему?
Но, видимо, он жизни очень нужен,
Когда неистребим в моем дому
И с мором он живет ничуть не хуже.

Что человек с историей своей –
Она ему в подметки не годится,
Когда он даже мамонтов древней
И нет ему во времени границы.

И нет ему ни праха, ни поры,
И, может, проживая в нашем мире,
Чего уж говорить тут о квартире –
В иные проникает он миры.
Виктор Володин, Самара
 
             ТЫ БЫЛА МНЕ ПРОСТО МАМОЮ
По моей вине в разное время две женщины, которых, как мне тогда казалось, я любил, делали аборты. Я был против, но в первом случае я безбожно пил, учился в ЛГУ, мало зарабатывал и через год ушел в армию. Бывшая жена, пока я служил далеко, родила от кого-то девочку, пыталась записать ребенка на меня, разменяла квартиру моих родителей и вернулась в рiдный Львов в отдельное, честно заработанное ею жилье. Ну да что теперь вспоминать… А вот как она делала искусственные роды у нас дома, я не забыл. Два дня безпрерывных мучений тянулись невыносимо, я пил водку стаканами; она держалась за стойки кровати и без перерыва стонала. Потом на дне окровавленного таза я увидел скрюченное тельце отторгнутого младенца, полностью сформировавшегося; это был крохотный мертвый мальчик, убитый родным отцом сынок.

Второй раз другая женщина, которую я мечтал назвать своей женой, несмотря на мои просьбы, сделала от меня аборт в больнице, вернулась к заграничному мужу и родила ему здоровую девочку (сначала у них не получалось). Потом и у меня появилась дочка Настя, но о наших отношениях я вам уже писал. За мои грехи Господь оставил меня без детей, но главная расплата еще впереди.

На днях прочитал в Интернете выступление врача-акушера, сделавшего за свою карьеру 62 000 абортов. Это же целый уездный городок! Не помню, говорил ли он о раскаянии, но даже если «врач» и сожалеет о содеянном, какими подвигами сможет он загладить вину перед немыслимым числом убитых его руками людей, ума не приложу. В этой же передаче показали разверстый после кесарева сечения живот женщины, в глубине которого лежал младенец. Может быть, он был еще жив. Нам надо не сексуальным воспитанием заниматься в школе, а привести детей в абортарий да показать им, что происходит на самом деле, - вся дурь сразу из головы вовремя выскочит. А мы детям: «При контактах пользуйтесь презервативами!»

Я написал это вовсе не для того, чтобы показать вам: глядите, какой я смелый и безпощадный к себе! Я написал это и вовсе не потому, что кого-то мое покаяние отвернет от убийства. Нет! Я рассказал это  потому, что носить смертный грех в душе стало больше невыносимо. Вы скажете: священнику на исповеди кайся! Но, видно, Бог требует, чтобы я принес покаяние прилюдно: ведь эти убийства случились очень давно – первое почти сорок лет назад, второе – двадцать пять; я тогда и крещен-то не был. Но у совести нет срока давности. Быть может, Господь зачтет мое покаяние…

«О Гневе или ярости Божией мы должны разуметь не человекообразно, то есть не по подобию человеческого возмущения, но достойно Бога, Который чужд всякого возмущения; именно под этим можем понимать, что Он есть Судия и Отмститель за все, что делается в этом мире, и, боясь означаемого этим словом страшного воздаяния за наши дела, должны опасаться сделать что-нибудь против Его воли». Прп.Иоанн Кассиан IV век
ДЕТИ
Женщина,
до прозрачности обесцвеченная,
Обезсиленная до шатания,
Мужем встреченная,
Из больничного вышла здания.
Сомкнутые пальцы без движенья,
Солнце на тускнеющем кольце…
Муж ее ведет с обереженьем,
И застыло удовлетворенье
На его лице…
Шли они,
а им навстречу – дети,
Словно кто детей подговорил.
Сколько их, несчитанных, на свете?
«Кто их, ясноглазых, насорил?»
Дети смехов разных и улыбок,
Стриженных, нестриженных голов…
«… Дети – это следствие ошибок…
Дети – утешенье стариков…»
… Пыль навстречу вихрилась, летела,
Било в онемевшее лицо,
И тускнело, все сильней тускнело
На руке у женщины кольцо…
Леонид Агеев, СПб, ум.1992
 
Сегодня большой праздник – Рождество Пресвятой Богородицы. Теплое солнышко, легкий ветерок, затепленная лампадка у образов и в душе. И почему-то перед Богородичными праздниками такие чудные, радостные, до яви приятные сны – мама, папа, люди, которых любишь, изумительная природа, ожидание несказанной радости, наполнение жизнью… Всех утешает Богородица, всем страждущим дает покой и отраду… Пресвятая Богородице, спаси нас!

В суете нашей, так уж водится,
Летних буден тепло продля,
Рождество Пресвятой Богородицы
В сентябре отмечает земля.
Вячеслав Харитонов, Сызрань

Странно, почему-то я вспоминаю маму уже старой, а молодой или хотя бы среднего возраста – нет? Ведь в 1965 году, когда я закончил школу, ей было всего пятьдесят. Разве это возраст, понимаю я пятидесятивосьмилетний? Но, видно, так устроена память.

А сегодня, 2 октября, мама дожила бы до 90 лет. И мой первый вопрос при встрече с любым человеком: «А ваша мама жива?» И если да, завидую на глазах. Ах, если бы жила мама! Теперь я принял бы все ее причуды и с пенсией, и с переездом в Москву, и ее долгие рассказы о молодости, о Хибинах, о папе, о блокаде. Как бы я заботился о ней с ласкою!.. Но время, отпущенное мне на возвращение маме своего огромного долга, вышло, и я теперь только жалею ее, жалею и корю свою глупую жестокость и прагматизм! Как бы мы сейчас хорошо жили вместе, мама! Я знаю, несмотря на возраст, ты все равно находила бы силы приготовить для сына что-нибудь вкусное, прибирала бы квартиру, перешивала бы старые вещи, вязала носки и свитера, писала письма знакомым и родственникам, а в нашем доме перезнакомилась бы со всеми жильцами. Да что в доме – во дворе ты узнала бы всех. А если бы ты болела, я ходил бы за лекарствами и рассказывал тебе новости. Старикам ведь не лекарство нужно – им внимание дай, в сухую щечку поцелуй – глядишь, на следующий день она уже возится на кухне: «Выздоровела, сынок!» Мама, мама, как мне тебя сейчас не хватает…
   
     ПАМЯТИ МАТЕРИ
Ты была мне просто мамою,
Несущественно – какой.
Но прости: хоть малость самую
Я нарушу твой покой.

Ты была мне весом, мерою,
Постоянством бытия
И заносчивою верою,
Что безсмертна жизнь моя.

При тебе со всей безпечностью
Я резвилась, пыль клубя.
Неприкрыта перед вечностью
Я осталась без тебя.
Нонна Слепакова, СПб

КОНЕЦ СОРОКОВЫХ НЕВЕДОМ ЛЮДЯМ
Ну вот, жил себе - не тужил и добрался по лесенке времени до вовсе непримечательной в судьбоносных событиях страны и мира даты: 9 октября 1947 года, в четверг, появился на свет Алик Раков, сын майора Советской Армии Григория Ракова из семьи сельского учителя и его жены Верочки Сироткиной, уральской казачки, на тот момент домохозяйки. То, что это произошло в столице Австрии Вене, в ее тихом пригороде Баден, я писал и повторяться не буду. Сегодня на дворе год 2005.

Конец сороковых неведом людям,
Как, скажем, век девятый и восьмой,
Как скажем, век одиннадцатый. Будем
Описывать тот странный, непростой
Конец сороковых – сорок девятый,
Сорок седьмой, сорок восьмой.
Как было тихо на вторых страницах
газеты (это внутренний раздел).
Зато как доставалось загранице:
Де Голль трещал! А Трумен аж гудел!
Борис Слуцкий

В моей библиотеке чудом сохранился огромный том Большой Советской Энциклопедии, полностью посвященный 1947 году в 2000 страниц. Очень много довоенной статистики – стране было еще не до подсчетов. Приведу лишь несколько отрывочных данных: «В 1940 население СССР исчислялось в 193 млн.чел. (не считая естественного прироста населения СССР за 1939-40); В Ленинграде перед войной рождалось в среднем 27,4 ребенка на 1000 жителей. Для сравнения: в Нью-Йорке – 13,5 детей.

В 1946 году число больничных коек в стране составляло 694000; по 5-летнему плану на 1946-50 в СССР будет 193 тыс. общеобразовательных школ и в них 31,8 млн. учащихся. Уже в 1947 году в начальных и средних школах Советского Союза число учащихся доводится до 31.300 тысяч; в 1946\1947 уже действовало 797 вузов, и в них обучалось 632 тыс. студентов; в 1941 в СССР было уже 992 музея. 427 разрушили немецко-фашистские захватчики; книги Горького изданы общим тиражом в 42 миллиона экземпляров; объем радиовещания в СССР к началу 1947 достиг почти 1,5 часов в сутки. Из Москвы ежедневно передается по 100 часов для слушателей зарубежных стран…» Вам не интересно? Простите, что я увлекся.

Я долго разыскивал по поисковым системам Интернета, что случилось в этот знаменательный только для меня день в СССР и в мире. Увы, поиски были малоутешительными. Знаю только, что 58 лет для мужчины – это средняя продолжительность жизни в нынешней России, и это обязательство – ни перед кем, т.к. моя жизнь никого, кроме меня, не интересует – я не без труда выполнил. Горжусь тем, что хоть на чуть-чуть смогу улучшить наше безрадостное демографическое положение; поживу немого еще, если Бог даст, чтобы улучшить статистику.

Есть, правда, одно удивительное совпадение: В 1947 году Святую Пасху праздновали 14 апреля. И в тот же день, 14 апреля 1993 года, вышел первый номер газеты «Православный Санкт-Петербург» (Пасху отмечали в тот год 18 апреля).

Знаменитости именно в этот день и год рождаться не захотели; произошло лишь одно техническое событие – состоялся первый телефонный разговор между движущимся автомобилем и самолетом в Америке. Извините, если повторяюсь: все же хочется быть причастным хоть к такому замечательному достижению. Еще в этот день и год Михаил Шолохов из г.Камышина отправил телеграмму А.Фадееву: «Дорогой Александр Александрович, по делам мне пришлось задержать несколько дней тов.Потапова. Прошу извинить, что отрываю его от работы в комиссии Союза. Скоро увидимся. Привет. Шолохов». 9 октября 1947 года родился чем-то знаменитый Франс Галь, но я по невежеству не знаю, кто он такой.(И все же не удержался и разыскал: это не он, а она, и не Франс, а Изабель Женевьев Мари Анн Галь. В 1965 году моя ровесница завоевала первое место на Евровидении). Еще – для тех, кто не в курсе, 9 октября – Всемирный день почты, День национального достоинства Перу, День корейского алфавита, День Кхмерской Республики, День Колумба в США и День Благодарения в Канаде и много-много других государственных и народных праздников.

9 октября 1836 года по н.с. открывается первая железная дорога из Санкт-Петербурга в Царское Село. Это событие поразило воображение современников:

Меня мчит ночью темной
Змий – не – змий и конь – не конь,
Зверь чудовищно огромный,
Весь он пар и весь огонь…
Петр Вяземский, ум.1878
… и еще много-много событий разной значимости произошло за эти годы.

Зато скончалось 9 октября разных лет известных людей много: поэт Валерий Брюсов (1924), французский писатель Андре Моруа (1967), революционер Эрнесто Че Гевара (1967), скульптор Сергей Коненков (1971), поэт Павел Антокольский (1978)…

Но, конечно, главное событие этого дня для православных - преставление всехвального апостола и евангелиста Иоанна Богослова (нач.II века); свт.Тихона, патриарха Московского и всея Руси. 9 октября 1927 года, ровно на 20 лет раньше меня, родился приснопомянаемый Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев, ум.1995).

Я отыскал в библиотечном фонде
Газету дня рожденья моего.
Мир был горяч, тревожен, как на фронте, -
Таким в то утро я застал его.
«В Париже, в Праге, в Риме забастовки…»
«В Егорлике над кулаками суд…»
Как брызги шторма, эти заголовки
Меня из той эпохи обдают.
В Германии, по сообщеньям РОСТА,
Фашистская крысиная возня…
И лишь одно невероятно просто,
Что этот мир в расчет не брал меня.
Мое рожденье для него не дата.
Газета вышла в день рожденья моего,
Как выходила за день до того,
Как выйдет без меня лет через сто когда-то…
Николай Доризо

Молока у мамы было много, со мной возилась австрийская няня и старший брат, я пускал слюни и пузыри, много плакал и смешно брыкал ножками, играл с пустышками, пускал под себя - одними словом, радовался жизни, как это умеют делать только беззубые младенцы. И ничего, совершенно ничего, кроме мамы, папы и фрау Адель я в этом мире не знал. Наверное, тогда мне было очень хорошо, и я старательно прибавлял в весе. Родители нарадоваться не могли на младшего, послевоенного сына.
   
     ПОБЕДНАЯ ПАМЯТЬ
Высвечивает память болью
Послевоенные года,
Где черный хлеб с толченой солью
Бывал к обеду не всегда.

Вздыхала тягостно корова,
Чесала тощие бока,
Мы в год засушливый, бедовый,
Не знали вкуса молока.

Еще под отсветом Победы
Лишь привыкали к мирным дням.
Трофейного велосипеда
На все село хватало нам.

Еще убитых ждали, глядя
С глухой надеждой на закат.
Еще прокос неровно ладил
Усталый, без ноги, солдат…
Анатолий Ковалев

И только много лет спустя я узнал, что победившая страна переживала небывалый голод, и люди в СССР продолжали умирать – от ран военных и перенапряжения сил ради восстановления Родины. Кажется, только в 1947 были отменены продовольственные карточки.
               
                1947
Махорочные клубы да семечек лузга… Опять на сцену клуба выходит мелюзга. И я читаю тоненький, поэму о весне, в репертуарном томике подысканную мне. О том, что хлеба – хватит! Что в закромах - битком! Что солнце в каждой хате горит под потолком. Что статен каждый хлопец, что девушки – огонь! И вся деревня хлопает ладонью об ладонь. Когда все это было? Давным-давно. А где все это было? В деревне КлетинО, где девушек работа согнула до земли, где статные ребята на фронте полегли… Там хлебом были отруби. Там шел сорок седьмой. Берет сегодня оторопь за детский щебет мой. Но мне тогда читалось так, что не унять! Но мне тогда мечталось такое ж сочинять. Ах, амбары полные! Рай на дому!..Когда об этом вспомню, мне ясно, почему потом, когда промолвилась правда про вождя, плутала моя молодость, в дорогу выходя. Суровые версты. Идейные бои. И вот штурмуют космос ровесники мои! Надежные мы парни. Ничто не сломит нас! Спасибо тебе, партия, за материнский глаз, за груз забот великий, за прямоту, за то, что кривды хоть толику мне не простит никто – ни ветеран-калека, ни труженик простой, ни даже… тот коллега – учитель мой! Евгений Маркин, ум.1979
 Когда мне попадается фраза: «Он прожил нелегкую жизнь», я ухмыляюсь в усы. Покажите мне смертного, который избежал скорбей, «прожил легкую жизнь»; внешнее благополучие, здоровье и приятная внешность еще ничего не говорят о человеке: обязательно есть в нем одна, а то и множество болячек, и хорошо, если физических, а не душевных. «Мне счастья, Господи, не надо!» - воскликнул Дмитрий Мережковский, и эти слова глубоко запали в душу. Что ж, надо заканчивать… Слышу, как издалека, оттуда, еле разборчиво доносится мамино: «С днем рождения, сынок!» Спасибо тебе, мама…

Я сижу за оконной рамой,
Мне не хочется шевелиться…
Родила меня просто мама,
А могла бы родить – птица…
Глеб Горбовский, СПб

Я было хотел закончить эту замысловатую былинку, но всплыли в памяти стихи питерской поэтессы Ирэны Сергеевой, которые окончательно запутывают ситуацию:

Не надо завидовать птицам, -
Их видел, но что ты узнал?
Летать – не играть, а трудиться,
И пенье их – только сигнал.

Не надо завидовать рыбам.
Да так ли их жизнь глубока?
Не сетуй: и мы бы смогли бы!
Подумай: чья доля легка?

И людям другим не завидуй, -
Другие живут не любя.
Иные, печальные с виду,
Порою поют про себя…

Через день, 11 октября, день моего ангела, как говорят в народе, но это неправильно: «Тезоименитый – соименный, тождеименный, соответственный. Отсюда – тезоименитство – имянины (так в полном богословском Энклопедческом словаре конца XIX века издательства П.П.Сойкина). Иными словами, это имя святого, которое ты носишь и находишься под его покровительством. В Санкт-Петербурге всех Александров принято поздравлять с тезоименитством 12 сентября по н.ст. – память перенесения мощей блгв.кн. Александра Невского (1724), но я чувствую нашу духовную связь с мучеником Александром, считаю его моим заступником и отмечаю тезоименитство, как сказал, 11 октября. Отдельного жития нет.

В Четьях-Минеях свт.Димитрия Ростовского от 28 сентября ст.ст. сказано: «Св. мученики Александр, Алфей, Зосима, Марк пастырь, Никон, Неон, Илиодор и др. пострадали за исповедание Христовой веры в разных местах Малой Азии при Диоклетиане (284 – 305). Св.Марк, пастух, был схвачен за открытое исповедание христианской веры в Антиохии Писидийской. Взявшие его 30 воинов были обращены св.Марком, и их обезглавили в Нике, а св.Марк был предан мучениям. Для изготовления орудий пыток призвали трех братьев-ковачей (кузнецов) из селения Каталита - Александра, Алфея и Зосиму, но железо не поддавалось и плавилось, а руки кузнецов цепенели. Услышав глас, призывавший их пострадать вместе со св.Марком, братья уверовали во Христа. После тяжких мучений им влили в горло расплавленное олово. Св. же Марка после истязаний обезглавили в Клавдиополе (21 сентября).Когда главу св.мученика внесли в капище Артемиды, все идолы попадали и разбились Свидетели этого чуда – Никон, Неон, Илиодор, девы и отроки уверовали во Христа, исповедали свою веру и мученически скончались в Маромилии (13 июля)». Икон святых нет.

Вот и все житие. Но я не устаю поражаться мгновенному перерождению людей из язычников в христиан, которые прекрасно знали, что с ними сделают после исповедания Христа. Архимандрит Гермоген (Муртазов), духовник Псковского Снетогорского монастыря, подарил мне икону святого мученика Александра, и я заказал семейную икону мч.Александра с мц.Калерией в красивом киоте. Теперь она вместе с другими иконами освящает наш дом.
   
          МУЧЕНИКИ
Они идут! Раздайтесь, расступитесь,
Снимите шапки, бросьте враждовать!
Благоговейте, кайтесь и молитесь!
Они идут за Правду умирать.

Из катакомб, из тюрьм и подземелий,
В кровавый цирк их гонит красный Рим,
На мрачный пир немых, могильных келий,
Где уж никто не будет страшен им.

Глумясь над истиной поруганного Неба,
Безумствует вокруг звериная толпа,
Нахально требуя позорища и хлеба,
Коварно-мстительна, злорадна и слепа.

Они идут – гонимые, больные,
Покорные веленьям палачей,
Пред Богом и людьми подвижники святые,
Немые жертвы дьявольских мечей.

Ликует Рим еврейского Нерона;
Живые факелы безропотно горят.
И льется кровь, и на ступенях трона
Победу празднует обожествленный ад…

Умолк топор! ползут ночные тени;
Кровавый цирк одел ночной туман.
Их больше нет! склонитесь на колени
У праха новых христиан!
Сергей Бехтеев, ум.1954

Факт из биографии: меня принимали в пионеры в четвертом классе, в 1957 году, в Москве – рядом с поездом, который вез тело Ленина из подмосковных Горок. Нам ставили пластинку с его речью. Было тихо и торжественно. «Пионер – всем ребятам пример» - висело в школе, а я все удивлялся: каким ребятам? У нас в классе все пионеры, а старшеклассники – комсомольцы. Только пузатая малышня носилась по коридорам без галстуков. А мы гордились и своей Родиной, и своей  хорошей учебой были причастны к ее успехам. Радостно, с подъемом пели мы на сборах:

От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин
Необъятной Родины своей…
       Припев:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Слова В.Лебедева-Кумача, музыка И.Дунаевского

Конечно, дух бумажно-лозунгового формализма уже проникал в нас, но происходило намного больше интересного, занимательного, полезного: и соревнования в учебе и спорте, и подтягивание отстающих, и сбор макулатуры, и костры, и концерты лучших артистов страны для обычных школьников, и загородные походы, и новогодние подарки, и поездки в Архангельское… Всего не упомнишь. Школьники носили форму, и я успел поносить дореволюционную гимназическую фуражку «с крабом», ремень и гимнастерку серого-голубого цвета. Что ни говори, а форма дисциплинирует.

Нас основательно учили, и наши знания не в пример нынешним; про Бога или против Него не говорили: для мальчишек главный аргумент – а кто Его видел? – был безспорным, а в существование смерти поверить тогда, когда из тебя брызжет жизнь, было нелепо.

Неимущим ребятам из рабочих бараков безплатно выдавали одежду, ботинки, талоны в школьную столовую.

Что не сплыло – быльем поросло…
Не томимся. Не плачем. Не стонем.
И былое величье свое
величаем «проклятым застоем».
Почему – объяснить не берусь! –
ты смирилась с глухим беззаконьем?
И безмолствуешь, гордая Русь,
волочась под заморским оконьем.

Что ты им? Скучный вид из окна –
ни конца ему нету, ни края.
Твои песни, твоя тишина –
все зевоту у них вызывает.

Но воистину скорбно велик
молчаливый, лишенный стенанья
заоконно-иконный твой лик,
искаженный улыбкой страданья.
Диана Кан, Самара

Конечно, в середине 50-х страна жила еще трудно, но для нас организовали множество безплатных кружков – от вышивания крестиком до авиамоделирования. Если не верите, могу показать подушку, которую я вышил мулине на пяльцах школьными переменами. И никто надо мной не смеялся. Кружки работали и летом для тех, кто не смог выехать за город. В школе учился единственный больной ДЦП Володя, и мы его очень жалели. Вокруг школы, за оградой из металлических пик разросся большой школьный сад; в теплице дети выращивали овощи для нашей столовой. Хочу напомнить, это происходило в Москве, на Хорошевке.

Единственное, что омрачало мое безоблачное существование – это соседство на одной площадке с классным руководителем Людмилой Евгеньевной: я боялся, что про мои шалости она расскажет родителям, а офицерский ремень ох широкий… На 8 марта одноклассники (не родители!) скидывались, покупали нашей учительнице флакон духов за 10 рублей и были уверены, что мы осчастливили ее подарком до следующего Женского праздника: флакон был большой, а запах разливался по всему длиннющему коридору. Кто-нибудь побойчее еще говорил учительнице от имени класса «теплые горячие» слова благодарности.

А время после школы, когда ты умудряешься сделать их дома за полтора часа, - время детской вольницы, но об этом я уже писал.

И теперь, когда дюже умные дяди и тети дрожащими голосами рассказывают миру об ужасах социалистического режима, я решительно хмурю брови: «Соврамши вы, господа хорошие! Конечно, в Америке хорошо, только и там плохо».

Понимаю умом: до вас далеко,
Понимаю: у вас не хуже,
Но нутром – признаться в том нелегко –
Нет роднее собственной лужи…
Нинель Трейгер, СПб
 
«Где родился – там и пригодился», - учат старцы. «Ей-Богу! – клялись мальчишки, говоря правду. А почему мы так говорили, я узнал позже: так Богу было угодно…

Покуда брюзжало тайком диссидентство
в курилках, на кухнях за сытным столом –
смеялось-искрилось счастливое детство,
и синие ночи взвивались костром.

Оно отсмеялось, оно отыскрилось.
Подернулось горестным пеплом утрат…
И не объяснит, как все это случилось,
уже не товарищ, не друг и не брат.

Ужель нас за то упрекнете? Едва ли!
Вы, дети великой и страшной войны,
что не холодали мы, не голодали,
что звонко смеялись и в ногу шагали,
что самое лучшее время застали
мы – дочери ваши и ваши сыны.

Вот так и живем с ощущеньем утраты
огромной страны, превращенной в туман…
Мы не диссиденты и не демократы.
Мы – дети рабочих и внуки крестьян.

Не ждите от нас покаянья – пустое!..
В своей ностальгии отнюдь не вольны,
мы дети советской эпохи застоя –
желанные чада великой страны.
Диана Кан, Новокуйбышевск

ЧТО-ТО СТРАШНОЕ В МИРЕ ТВОРИТСЯ
И вновь Америке нездоровится: не успели американцы прийти в себя от последствий урагана «Катрина», как на юго-восточное побережье США обрушился новый, самый мощный по существующей пятибалльной шкале ураган «Рита».

Шел смерч. Гремел палач летучий
В сверканье молний ножевых,
Соединяя землю с тучей,
Мешая мертвых и живых.
Ломал столетние деревья
И разносил в щепу дома,
Как наважденье недоверья
Слепой стихии и ума…
Михаил Дудин
 
Новый Орлеан вновь под водой, опять прорвало наспех заделанную дамбу; 1000 погибших; на дорогах многокилометровые автомобильные пробки. Старцы предсказывали, что американский континент скроется в морской пучине. Началось?.. Но не буду брать на себя неблаговидную роль исказителя пророчеств святых отцов. Если поживем – увидим.

Что-то страшное в мире творится,
Что-то в мире от мира таится,
Мир в тревоге не спит по ночам.
И гордец человеческий разум,
Словно робот, послушный приказам,
Продолжает служить по ночам…
Жизнь тасует событья и сроки.
И я сам для себя примечал
В этом дико летящем потоке
Безконечность конечных начал.
В мозаичности калейдоскопа
Катастроф, у веков под ключом,
Вариант повторенья потопа
Для грядущего не исключен.
Михаил Дудин, СПб

А на днях я выезжал из гаража на Школьную, запруженную стоящими в ожидании поворота автомашинами; какой-то доброхот пропустил меня, но на второй полосе я буквально коснулся обода колеса иномарки. Следов на краске почти не было – так, две слабенькие, еле различимые полоски потускневшего лака. Из салона выскочил мужчина в майке с золотым крестом на волосатой груди и длинным матом стал расстреливать обидчика, то есть меня. Из второй дверцы вынесла свое полуголое тело дама с золотым православным крестом меж пышных грудей и тем же нелитературным языком стала обвинять владельца «Жигулей» в том, зачем его родила на свет мама, если он не может научиться водить даже машину. Убедившись, что внешних повреждений нет, обладатель иномарки потребовал возмещения ущерба в сумме 500 рублей.

- Слушай, зачем ты так ругаешься, ведь ничего не случилось, - сказал я разъяренному хозяину, передавая деньги.

Он вырвал из рук купюры и умчался в прекрасный солнечный день.

Вы спросите, какая же связь между природным катаклизмом и мелким дорожно-транспортным происшествием? Ответ очевиден.

«И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы» (Рим.1,28-31).

Какая злоба разъедает плоть и дух
Случайной встречной женщины – не знаю.
Хрупка и молода, а взгляд потух
И щеки бороздит ей судорога злая.
Сказать: «Остановись!» - слова не долетят.
Она не слышит слов и разуму не внемлет.
Как пчелка мед, она накапливает яд,
Чтоб жалить всех подряд и ненавидеть землю.
Возможно, кровь ее уже отравлена уже
Тем ядом, что другим она хотела впрыснуть?
Иль жизнь  дававший ей ошибку в чертеже
Невольно допустил – и не исправить быстро.
Наталья Карпова, СПб, зверски убита в …

НА ПРИВЯЗИ, В НЕВОЛЕ
Я так и не смог заставить себя пойти в питерский зоопарк: не достало воли. Я бывал в нем неоднократно и в детстве, и как-то однажды повезло с дочерью. Но теперь не могу. Помню в крохотной клетчужке несчастное животное, похожее на лисицу, безостановочно бегает по малому кругу пространства, выданного ему на жизнь. И даже железо, которым обита часть клетки, протерлось до дыр от неистового круговорота. Животное хочет жить, ему надо двигаться, и вот оно выбегивает десятки километров в день, как случалось бы это на свободе. Или у любимой детворой слонихи умер слон; в тесном загоне только ногами переступать… Слониха отказалась от еды и тоже умерла. Они же не такие глупые, наши младшие братья, как мы о них почему-то думаем. Мама рассказывала, как в питерском цирке в тридцатых годах один рабочий-шутник сунул доверчивому слону в хобот пачку махорки. Через несколько лет этот рабочий проходил мимо слона. Тот взял его поперек туловища, бросил на землю и растоптал насмерть. В бассейне каменном, в теплынь, медведи белые болели. Им снился ход полярных льдин, качанье белое метели. Вадим Рабинович.

Я не могу понять, чего хорошего, кроме человеческого бездушия, могут вынести дети от посещения зверинца. Повадки сидящих в клетках ты можешь прочитать в книге, а как они ведут себя на природе, в доме родном, столько прекрасных фильмов снято, Николай Николаевич Дроздов такую превосходную передачу ведет на телевидении – и много лет! У животных есть язык, только мы не понимаем его, считая их безсловесными. Это неправда.

В зоопарке узнал я, не в школе,
Умирают фламинго в неволе.

У директора вечно волынка:
Нарушается план по фламинго.

Умирают без шума, без жалоб…
Что ей, птице, на ножке стояла б…

В теплоте электрической грелки
Подаются лягушки в тарелке.

А по стенам от края до края
Виды все африканского рая.

Виды разные и пампасы,
Травы красные, как лампасы.

Над фламинго кричат попугаи,
Колорит создавать помогая.

Жизнь прекрасна. Одна лишь заминка:
Умирает в неволе фламинго.
Фазиль Искандер

Господин директор зоопарка, отпустили бы вы ваших подопечных на волю, пусть повеселятся-попрыгают, сколько им осталось, очень вас прошу. А старики-подопечные, конечно, должны дожить под присмотром, им некуда уж деваться. И розовый фламинго, пока живой, пусть себе летит в Африку, на озеро Чад, где у него много друзей. Отпустили бы, господин директор, а?.. Нынче и в лесах-то несладко…

                МЕДВЕДЬ
Интересно, помнит ли медведь в клетке зоопарка о берлоге, начиная шастать и реветь в темном безпокойстве и тревоге? Интересно, ест ли он во сне лакомую ягоду лесную, слышит ли, как в ранней тишине тетерев влюбившийся токует? Помнит ли излюбленный свой плес, рыбину с волнистой чешуею, поле и дурманящий овес, нежно-серебристый под луною? Комаров качающийся звон, сытую сонливость на закате?.. Интересно, помнит ли, как он девицу-медведицу брюхатил? Муравейник с нею потрошил, пасеку в подарок ей разграбил… Интересно, помнит ли, как жил, а не в клетке тесной косолапил? Помнит! Оттого-то и ревет, ржавую решетку сотрясая. (Памяти моей круговорот вспенивает страсть его лесная). Вряд ли помнит… С фантиком сглотнув брошенную кем-то барбариску, явно недовольный, что – одну, в пасть пихает яблока огрызки… Помнит! И кивает нам башкой – сказочной, загадочной, былинной… Лето. За чертою городской, вызрев, осыпается малина.
Леонид Агеев, СПб, ум. 1992

     КЕНАРЬ
Друг неженатый Гена
Жаловался не раз,
Что овдовевший кенарь
Петь по ночам горазд.

Я, мол, и то и это,
Он же, как только ночь,
Так и давай до света
Ноты в зобу толочь!

Клетку сменил! А толку?
Петь стал еще сильней.
Самку достал! Да только
Стал он еще чумней!

Что ему надо? Проса
Вместе с икрой намять?!
Знаешь что, Гена, просто
Надо его понять:

Ни за какую плату
Он не забудет смерть.
Кто не умеет плакать,
Тот начинает петь.
Олег Игнатьев

КОРРИДА
Цветы бросали мертвому быку, а он лежал, уже не слыша крики, и кровь на черной шерсти на боку не походила цветом на гвоздики. Что смерть ему? И что оваций вздор? Он в смертный час не рухнул на колени. Не поднял головы тореадор, идя под свист по взрыхленной арене. И что в конце? Повесив на крюки тяжелую, исколотую тушу разделают, разрежут на куски и подадут к обеду иль на ужин. Забудут бой, ведь память коротка, и лишь тореро, не испивший славы, запомнит эти быстрые рога и бычий глаз, тяжелый и кровавый. Да на лугу у родниковых вод, до срока набирающий силенок, упрямо головою поведет какой-то черный будто смоль теленок. Людмила Фомина

    В МАГАЗИНЕ
Ой как плохо живется
тем, кого поселили
против собственной воли
в магазине «Природа».
Тем, кому запретили
бегать, прыгать и ползать,
не дают улететь,
не велят и кусаться.
Тем, кто смотрит тоскливо
большими глазами
на меня, на Павлушу,
на тебя, Маргарита.
И в мечтах мимолетных
слабо припоминает
чащу, рощу и кущу,
ощущенье свободы,
голод, холод, капканы,
соплеменников милых,
родные пенаты.
Сергей Кулле, Ленинград, ум.1984

У ЗВЕРЕЙ
Зверей показывают в клетках – там леопард, а там лиса, заморских птиц полно на ветках, но за решеткой небеса. На обезьян глядят зеваки, который трезв, который пьян, и жаль, что не дойдет до драки у этих самых обезьян. Они хватают что попало, по стенам вверх и вниз снуют и, не стесняясь нас нимало, визжат, плюются и жуют. Самцы, детеныши, мамаши, похожесть рук, ушей, грудей, о нет, не дружеские шаржи, а злые шаржи на людей, пародии, карикатуры, сарказм природы, наконец! А вот в отдельной клетке хмурый, огромный обезьян. Самец. И безразличен почему? Как видно, чем-то он обижен в своем решетчатом дому? Ему, как видно, что-то надо? И говорит экскурсовод: - Погибнет. Целую декаду ни грамма пищи не берет. Даем орехи и бананы, кокос даем и ананас, даем конфеты и каштаны – не поднимает даже глаз. – Он, вероятно, болен? Или погода для него не та? – Да нет. С подругой разлучили. Для важных опытов взята. И вот, усилья безполезны… О зверь, который обречен, твоим характером железным я устыжен и обличен! Ты принимаешь вызов гордо, безкомпромиссен ты в борьбе, и что такое «про» и «контра», совсем не ведомо тебе. И я не вижу ни просвета, но кашу ем и воду пью, читаю по утрам газеты и даже песенки пою. Средь нас не выберешь из тыщи характер твоему под стать: сидеть в углу, отвергнуть пищу и даже глаз не поднимать.
Владимир Солоухин
 
В ЗООПАРКЕ
Там, где клетки в небо смотрят осторожно,
Где орлы от неподвижности немеют,
Мальчик вдруг спросил у матери тревожно:
— Мама, а орлы летать умеют?!
Сергей Островой †

     ПРОДАЮТ КОРОВУ
У коровы всегда печальные,
А сегодня глаза – навзрыд,
И сморкаются бабы отчаянно:
Так тоскливо скотина глядит.
И, припав к теплой шее гладкой, -
Ну, родные – ни дать ни взять! –
С ней простились соседи. Хозяйка
Перед смертью просила продать.
А хозяйке годов… без счета!
Ну, чуток – дотянула б до ста!
И кормилица с поворота
Машет бабам метелкой хвоста…

И ревут вперехват старухи…
Ох, некстати ревут, невпопад!
А хозяйкины серые руки
Непривычно – спокойно – лежат.
Владимир Шурупов

 ПТИЧИЙ БАЗАР
За церковной оградой базар – не какой-нибудь рынок, а птичий. Благовещенье… Как не пропал в наши дни этот древний обычай! Птицелов неуступчив и зол, от портвейна и солнца багровый. В тесной клетке снегирь и щегол – красногрудый и красноголовый. Получи! Торговаться не стану – не для этого в мире живу. Трешка выпорхнула из кармана, а щегол и снегирь – в синеву! Над заводом и над институтом, в темный лес, к голосистым друзьям, по своим неизвестным маршрутам, по таинственным синим путям… Может, что-то мне в жизни проститься, дай-то Бог… Ну, а если и нет, все равно окрыленная птица вольной песенкой встретит рассвет.
Станислав Куняев

  ВОРОНА
Наехал на ворону грузовик.
Никто не видел номера машины,
но видели – изрядного размера.
Ну что ворона! Темное пятно
на светлой биографии кварталов.
На мамонтовых выкладках гудрона
и голубей-то мало замечают,
по будням с предприятий возвращаясь.

Сперва она кричала. (И не так она кричала,
как деревья, - криком отчаянным, беззвучным,
беззащитным под электропилой), -
она кричала, перекрывая дребедень трамваев
и карканье моторов. А потом она притихла
и легла у люка железного и мудрыми глазами,
и мудрыми вороньими глазами
внимательно смотрела на прохожих.
Она – присматривалась к пешеходам.
А пешеходы
очень
торопились
домой,
окончив труд на предприятиях.
Виктор Соснора, СПб

Господин директор! Теперь я не сомневаюсь, что вы поддержите мысль об устройстве на месте зоопарка приюта для больных и бездомных животных и птиц. А дети будут помогать их выхаживать. И это будет хорошо и для несчастных животных, и для самих детей. Слово за вами.

Жандарм, тюремщик и палач,
Я чуял близкое отмщенье.
И узников протяжный плач
В ушах стоял все воскресенье.
Вадим Рабинович
          
ОДНА ИЗ ВСЕХ, ОДНА НА ВСЕХ
Встретил знакомого, а у него лицо чернее тучи. Парень хороший, приехал в Питер из бывшей восточной республики, привез сестренку чуть младше, ни родственников, ни знакомых. Но оказался цепким, сначала прирабатывал, купил на привезенные деньжата квартирку, а потом и вовсе нашел работу по специальности и, можно сказать, прижился – получил питерскую прописку и пошел по жизни двигать ее широким плечом.

С сестренкой все оказалось сложнее; она мечтала стать филологом, к этому готовилась и способности позволяли – на ее бывшей родине. У нас, вы знаете, конкурс на филфак огромный, да блат нужен, да и деньги не помешают. Одним словом, три раза Аня проваливалась на вступительных, а на четвертый и сдавать не пошла. Брату сказала, что подыскала фирму, где требуется хотя бы минимальное знание языка. Платили там, судя по всему, хорошо, Аня приоделась, появились подруги, квартирку обставили. Одно только смущало брата – частые отлучки сестры по ночам: мол, специфика работы требует. А еще позднее он узнал, что должность ее называется «эскорт-гёрл», а если без выкрутасов, то Аня работала проституткой. Удар для парня был сильный: они жили без отца, и, по сути, брат поднимал ее на ноги. К тому же у Ани появился гигантский долг, отдать который он не мог при всем желании; она же только твердила – отработаю.

                ПРОВИНЦИАЛКА
Провинциалка. Приехала в Питер. Билась, как рыба. Уж не было сил. Лауреат один слезы ей вытер, из безнадежной беды воскресил. Было накурено. Было угарно. Было тревожно. Но это – сперва. На волосатую грудь благодарно, будто на плаху, легла голова… Но накатила суровая осень, сад и Неву запуржила метель, лауреат ее, дурочку, бросил, нечего делать – пошла на панель. Не обижает родная эпоха, всюду партнеры, дружки, кореша, не издеваются, платят неплохо, только болит по былому душа. Носит иконку она в ридикюле, Бога боится, но это пройдет. А в Капитолово мамка-мамуля дочку свою непутевую ждет, пишет, что бывший жених ее, Ваня, шлет ей привет и пока не женат, но соловьи за рекою в тумане что-то теперь не поют серенад.
Иван Стремяков, СПб

Не  понимая ни бельмеса,
Как навсегда, как в первый раз,
Она по лиственному лесу,
Одна, не поднимая глаз,
Идет, красива и печальна,
Одна на всех, одна-одна,
Беременна, провинциальна,
Неосмотрительна, бедна.
Не знает зверь, не помнит птица
Прогулок близких легкий грех.
Одни кусты глядят, как лица:
Одна из всех, одна на всех.
Чужие дачи стали станом.
Сады, в предчувствии зимы,
А ей не кажутся обманом
Костров сентябрьские дымы.
И воли нет в ее покое:
Кто б ни позвал, она к нему:
Ей скучно знать, что он такое,
Ей чуждо слово «почему».
Иван Макаров, Москва

Ему нужно было выговориться, помочь я не мог, фальшивое сочувствие не высказывал, спросил только – колется? Но до этого, кажется, не дошло. Выйти бы замуж, да за кого? Уехать в дальние страны к богатому? - не приглашают. Да видели ее на одной из питерских трасс. Какая уж тут фирма…

Проклятые выродки! Такую страну, таких людей разорили, душу вытравили, манили свободой и демократией. Выманили… И ни исправить ничего, даже во весь голос не крикнуть: «Братья! Да мы же в пропасть летим бездонную!» Нет, не остановить, не зацепиться, ни назад повернуть, а впереди еще страшнее – все шиворот навыворот, бес уже без утайки рога показывает, от хохота надрывается. Теперь только поодиночке спасаться, за Церковь зацепиться и держаться до последнего – Господь своих не бросает…
          
           ТРИ ГОЛОСА
«Споили нас!» - «Вы сами виноваты!»
«Сгноили нас!» - «Вы сами виноваты!»
«Растлили нас!» - «Вы сами виноваты!»
Так значит, жди возмездья и расплаты.

Но как, однако, зло объединилось!
И почему в своем родном краю
душа болит и, словно Божью милость,
о честной смерти Родину молю?

Не миновать какой-то новой жертвы
во имя новой веры и любви,
об этом воют мировые ветры,
но – жертва, значит, снова на крови!

А Белое клокочущее море
бьет в берега, и пена волн седых
шуршит и шепчет: «Ты забыл, что горе
тому, кто соблазняет малых сих!»
Станислав Куняев

А вы не боитесь? Тогда послушайте, что сказано про вас через апостола Матфея в Евангелии: «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф.18,5,6).

    ОТПУСКАЯ НАРОД…
С крестом отпускаю народ от обедни.
Ну вот – приложился и самый последний.
Крестом осеняю застывших поклонно.
Как трудно уйти мне сегодня с амвона…
Как будто течет все людская чреда,
а в ней что ни взгляд, то – беда иль нужда…
Как будто прочитана горькая книга,
где ты не познал радослезного мига…
Как мало счастливых я знаю в приходе…
Во счастье-то в храмы немногие ходят…
Хоть что оно, счастье-то, если без Бога?!
Игрушка-пустышка. Убого, убого…
Какая же стужа прошлась по народу!
Как будто за окнами времечко года –
не лето зеленое… Белая мгла
морозным дыханьем меня обожгла…
И, стоя с крестом на амвоне под нею,
одно ощущаю: седею, седею…
Протоиерей Вячеслав Шапошников, Кострома

РОДИТЬСЯ РУССКИМ – СЛИШКОМ МАЛО
Два года мы летом совмещали с женой приятное с полезным: ездили в эстонский санаторий в местечке Тойла всего в двадцати километрах от Пюхтицкого монастыря. Ненадолго, на день-два нам удавалось останавливаться в Обители. Но это к слову.

Вокруг Тойла, на берегу глубокого обрывистого берега Финского залива расположился прекрасный старинный парк; говорят, там есть домик для отдыха президента республики. Гулять часами по парку и было нашим главным занятием; иногда, в хорошую погоду, загорали на пляже, но без купания: вода  слишком холодна. Крохотная Тойла прославилась тем, что именно ее избрал для проживания после революции знаменитый своими эпатирующими поэзами Игорь Северянин. Помните, «я гений Игорь Северянин» или безсмертные «ананасы в шампанском»? (Игорь Васильевич Лотарев ум.1941 в Таллине). В льняной рубахе, загорелый, стройный, он шел привычно пыльною тропой, «король поэтов» и рыбак из Тойла… Туман вечерний стлался за спиной… Он с этой жизнью потихоньку свыкся. Он «дачничает» в смене летних дней… Как вспыхнут радостью глаза *********Фелиссы! Как улыбнется он с порога ей! Не счастье ль это?.. Но слова простые жгут нестерпимо истиной одной: Нет счастья для поэта без России, он – блудный сын, ему пора домой! Михаил Шаповалов. Правда, домика, где он прожил несколько лет, нам разыскать не удалось. Но здешняя местность была ему по душе и он посвятил ей, к примеру, такое стихотворение:
 
          ЭСТ-ТОЙЛА
За двести верст от Петрограда,
От станции в семи верстах,
Тебе душа поэта рада,
Селенье в еловых лесах!

Там блекнут северные зори,
Чьи тоны близки к жемчугам,
И ласково подходит море
К головокружным берегам.

Как обольстительное пойло –
Колдуйный нектар морефей, -
Влечет к себе меня Эст-Тойла
Волнами моря и ветвей.

Привет вам, шпроты и лососи,
И ракушки, и голоса,
Звучащие мне на откосе, -
Вы, милые мои леса!

Давно я местность эту знаю,
Ее я часто вижу в снах…
О, сердце! к солнцу! к морю, к маю!
К Эст-Тойле в еловых лесах!
                1918
 И санаторий, и погода, и родная природа располагали к отдыху от безконечных забот. Единственное, что портило мне настроение - присутствие по соседству обустроенного фашистского кладбища. Видно, прижали немцев наши войска к берегу и всех положили. В соседнем городке Йыхви еще одно, точно такое же кладбище. И в другом тоже. Удивительно, что устроены места захоронений совершенно одинаково: по три каменных креста в лесу в определенном порядке, центральную дорожку венчает большой железный крест. Конечно, Эстония – страна независимая, уже и в НАТО вступила и имеет право делать у себя все, что ей заблагорассудится. К слову, немцы у них и санаторий выкупили, устроив на свой лад. А мы проходили с женой через кладбище в парк, стараясь набраться свежего эстонского воздуха на весь грядущий тяжелый русский год.

… Но когда в Кировском районе Ленинградской области, на церковной земле, я увидел подобное огромное кладбище фашистов на 80 тысяч захоронений(!) и пресмыкающегося православного священника, душа редактора не смогла смолчать. Я пропускаю подробности уже начавшейся неравной борьбы с «примиренцами», но, следуя традиции «былинок», привожу стихотворные строчки человека, который знал войну не понаслышке. Стихотворение называется В СМОЛЕНСКЕ.
Для краткости перепечатываю только вторую часть:

… Какой-то немец в этом доме сушил над печкою носки, трубу железную в проломе стены устроив мастерски. Уютом дельным жизнь-времянку он оснастил, как только мог: где гвоздь, где ящик, где жестянку служить заставил некий срок. И в разоренном доме этом определившись на постой, он жил в тепле, и спал раздетым, и мылся летнею водой… Пускай не он сгубил мой город, другой, что вместе убежал, - мне жалко воздуха, которым он год иль месяц здесь дышал. Мне жаль тепла, угла и крова, дневного света жаль в дому, всего, что, может быть, здорово иль было радостно ему. Мне каждой жаль тропы и стежки, где проходил он по земле, заката, что при нем в окошке играл вот так же на стекле. Мне жалко запаха лесного, дровец, наколотых в снегу, всего, чего я вспомнить снова, не вспомнив немца, не могу. Всего, что сердцу с детства свято, что сердцу грезилось светло и что навеки, без возврата, тяжелой черною утратой отныне на сердце легло. 1943
Александр Твардовский, ум.1971

Я знаю, Господь запрещает клясться. Но сегодня я нарушу Его запрет: клянусь, что я, русский человек, жизни не пожалею на то, чтобы останки оккупантов с почестями не ложились в родную землю, обильно политую русской кровью. Только разлепи очи, народ… Только очнись и вспомни, кто завоевал Победу. И какой ценой…

«К прискорбию, сегодня некоторые пытаются оклеветать, принизить, предать забвению подвиг нашего народа, поставить в один ряд агрессоров и тех, кто им противостоял. Нам следует сделать все возможное, чтобы эти попытки не удались, чтобы благодарная память о тех, кто сражался с сильнейшей армией мира и победил, оберегала человечество от нового взаимоистребления».
Из выступления Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на IX
Всемирном Русском народном Соборе 9 марта 2005г
 
       ПРЕДГНЕВЬЕ
Москва вчера не понимала,
Но завтра, верь, поймет Москва:
Родиться Русским – слишком мало,
Чтоб русские иметь права…

И, вспомнив душу предков, встанет,
От слова к делу перейдя,
И гнев в народных душах грянет,
Как гром живящего дождя.

И сломит гнет, как гнет ломала
Уже не раз повстанцев рать…
Родиться Русским – слишком мало:
Им надо быть, им надо стать!
Игорь Северянин, ум.1941

ОТ РОДА НАШЕГО
По длинной Эриваньской улице, бывшему захолустью, летней отраде питерского люда средней руки, где еще совсем недавно витала видимость веселья:

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотиться крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки…

Впрочем, кто не знает знаменитого стихотворения Блока «Незнакомка», написанного именно здесь, в Озерках, в апреле 1906 года?..

… еду на «Жигулях» между двух озер к батюшке.

Резко торможу – дорогу перегораживает «лежачий полицейский», а рядом другой… а вокруг - батюшки светы! – понастроены современные хоромы с бассейнами, теннисными кортами, охраной у ворот и прочими атрибутами богатых и любящих тишину людей. Даже шлагбаумы поставлены на городской дороге (!).

Этот дачный поселок на зону похож. Здесь асфальт, не проселок, но внутрь не пройдешь. За высоким забором бродит сумрачный страх. Все-то здесь на запорах, все-то здесь на замках. Быть богатым – не стыдно, бедным быть – не позор. Но жиреет, как видно, государственный вор… Александр Потапов, Рязань.

И крестьянский домик духовника со всех сторон окружен особняками, отрезавшими путь к плескавшемуся в двух шагах озеру. Но как только попадаешь во дворик отца Иоанна, настроение меняется. Батюшка ждет, и радостно бьется сердце от долгожданной встречи. Поскорее включаю диктофон, пока не мешают безчисленные посетители.

— Батюшка, правильно ли думать, что некоторых людей Господь призывает к себе на службу, заранее зная, кем они станут? А может быть, есть и такие люди, которых Господь отторгает сразу, со дня рождения?

— Бывает всякое… Вот, например, Юлиан Отступник — Господь его сразу же отторг. Был еще такой Капроним-правитель: он, говорят, младенцем при крещении купель осквернил. Душа его от рождения была склонна ко злу, вот в чем дело. Но это не значит, что он, как робот, был запрограммирован совершать одни грехи. Вовсе нет! Вспомни-ка евангельского Закхея-мытаря. Ведь какой был грешник, сколько людей по миру пустил, скольких обидел, и никто не знал за ним добрых дел, а явился ему Господь — и посетило грешника раскаяние. А есть, несомненно, люди, от рождения склонные к добру, — или даже еще до рождения, как Преподобный Сергий Радонежский, который еще во чреве матери трижды крикнул, когда в храме пели Трисвятое, а по рождении отворачивался от материнской груди по средам и пятницам. Или прп. Серафим Саровский: когда он отроком упал с колокольни, Господь его спас, зная заранее, что это будет за светильник. А Матерь Божия что сказала о нем? — «Сей от рода нашего». От рода! То есть, он едва родившись был предызбранным сосудом Божиим. Господь говорит: «Кого предуведи, того и предустави» (Рим. 8, 29). Но и это еще не значит, что человек, от рождения склонный к добру, спасется в любом случае. Вспомни богатого юношу из Евангелия: от рождения соблюдал все заповеди Божии, но за Господом последовать побоялся, пожалел своего великого имения… Словом, какова бы ни была душа у человека, Господь дарует ему свободу выбора — или спастись, или погибнуть. Но ты особенно в эти рассуждения не углубляйся: тут тайна судеб Божиих. Помнишь, как Блаженный Августин пытался познать своим умом тайну триединства Пресвятой Троицы? Не помнишь? Он долго размышлял об этой тайне, и однажды, погруженный в свои раздумья, вышел на берег моря. И видит: некий юноша ископал в песке ямку и черепаховым панцирем переливает в нее воду из моря. «Что ты тут делаешь, юноша? Уж не хочешь ли ты море осушить черепаховым панцирем?» А юноша отвечает: «Скорее я перелью море в эту ямку, чем ты познаешь тайну Пресвятой Троицы!» — и стал невидим. Так и в твоем вопросе: одно дело — рассуждение человеческое, а другое — Промысл Божий о судьбах мира и человека. Господь о нас всегда промышляет… Вот сейчас за что Господь Новый Орлеан уничтожил? За безобразия. Там казино, там разврат, там блудодеяния, Содом и Гоморра.

— Так ведь подобные безобразия во многих городах…

— И всех их уничтожит Господь в свое время. Как сказано: если не покаетесь, все так же погибнете. (Лк. 13.3) Помнишь, как Рейган назвал Россию «империей зла»? А теперь-то весь мир видит, что эта империя — Америка.

— Есть ведь предсказание, что Америка утонет… Я знаю, батюшка, что вы плохо к предсказаниям относитесь: тут легко в прелесть впасть, — но все же… Что вы об этом думаете?

— Все в руках Божиих. Они послали войска и в Ирак, и в Афганистан, и в Сербию, а своего народа не защитили. Но ведь в первую очередь надо печься о своем народе! Вот, возьмем нашего президента — Путина… Я все время думаю: кто-то будет после него? Нет, лучше нам молиться, чтобы Господь послал его и на третий срок. Он и на Афоне был… Это же ни один наш правитель до такого не додумался, ни в прежние времена, ни в новые: по разным государствам ездят, а к святыне-то никто не хочет приложиться. А он в самое сердце Православия съездил, и старцы его благословили…

— Да говорят, что неискренне это у него…

— А зачем ему и ехать тогда? Занялся бы своими делами, поехал бы на дачу отдыхать, да в лес по ягоды…

— Батюшка, вы так много для своего возраста трудитесь: служите, и молитесь, и исповедываете… А бывает ли вам тяжело, неприятно принимать чью-то исповедь? Иногда ко мне люди приходят на беседу, а я не могу с этим человеком разговаривать — и все тут: тяжело!..

— Так ведь исповедь-то не я принимаю: аз же точию свидетель есть! Христос принимает исповедь. Конечно, когда о страшных грехах речь идет, о содомских, тогда священник не может не переживать, — но в то же время и радоваться, видя, насколько Господь милостив к Своему падшему созданию. Никто, как Бог! Я часто говорю: почему сейчас так много православных, почему храмы переполнены? Мне кажется, это потому, что Церковь нашу сейчас не мы ведем, не пастыри, а наши новомученики, а мы — их семя. Они молятся, чтобы Церковь была жива и действенна, они — молятся — священномученники Вениамин и Серафим, великий Иларион Троицкий…

— Так значит, ваше отношение к человеку при исповеди не имеет никакого значения?

— Нет, имеют: кто сильнее раскаивается, тот и ближе к священнику. Порою страшный грешник передо мною, но я вижу, что он искренне кается и хочет исправиться — и радостно мне. А если видишь, что он только формально отчитывается, то это лукавство большое, от него горько на душе.

— Батюшка, у меня вопрос: говорят, что если человек утаит хотя бы один грех, то вся исповедь считается недействительной. Но такое бывает скопление народа, что человек едва успевает пробормотать один-два греха. Я для себя решил так: в таком случае выбираю один грех, тот, что больше всех меня мучает в данный момент, и говорю его.

— Я тебе расскажу. Перед тем, как начать исповедь, священник должен провести беседу: в чем должно каяться. И десять заповедей, и заповеди блаженства он должен напомнить, должен подвести человека, подготовить его к исповеди. Слышишь? Только так! Должно не один грех, а все грехи, все пороки перед паствой раскрыть, привести примеры, как отходят от этого греха, как воспользоваться благодатным светом Христовым. И все каются: «Грешны, Господи, перед Тобою». Есть время, чтобы каждый мог выразить это одним словом, а потом уже, подойдя ко мне, каждый рассказывает о том, что его больше всего мучит.

— Бывает ли так, что у вас просят помолиться о ком-то, а вы отказываетесь? Если бывает, то в каких случаях?

— Это когда о самоубийцах просят молиться. Но и в этом случае нужно постараться проявить сострадание. Говоришь родным: «Вы-то все равно молитесь нем!» И священник должен хоть и не молиться, а воздохнуть о несчастном и о родственниках его. Особенно о родственниках: они ведь очень переживают, что допустили такое! Человек в петлю полез, или застрелился, или утопился — ведь не от хорошей жизни он это сделал!

— Я-то знаю, батюшка, что у вас целые мешки писем с просьбой помолиться!..

— Да… А глаза-то уже слезятся… Уже приходится просить: не пишите! Но целые тетрадки исписывают своими исповедями… Неправильно это. Один известный батюшка сейчас учит: если ты, мол, согрешила с кем-то, то обязательно напиши, с кем именно, перечисли имена… А ведь это от католиков идет: это у них нужно сказать, и когда, и с кем, и даже на каком месте согрешил… От нас, православных, это не требуется: главное, чтобы человек осознал свой грех, боль душевную ощутил! А на каком месте и сколько раз — для чего это?

— С кем из современных питерских батюшек вы особенно дружны? Кого больше уважаете?

— У меня все друзья. Приезжают ко мне на День Ангела по 30-35 священников. Но самые большие друзья мои — это монахи Валаамского монастыря. Они у меня все исповедуются всегда, и владыка Панкратий просит, чтобы я у всей братии был бы духовным отцом. Великим постом они меня приглашают, и я их всех исповедаю — не торопясь, целый день… Я когда служу, забываю о своем теле. Духовное прежде всего: надо людей усладить Божественной службой. И усталости я не чувствую. А когда вернусь домой, иной раз в лежку лежу.

— Батюшка, священник освящен благодатию Божией через рукоположение. И все же видишь, что часть людей становятся священниками случайно или по корыстным соображениям…

— На этот вопрос я так отвечу: священник без призвания — как обугленная головня. Но все равно: всех Господь избирает. Среди апостолов были и Фома Неверный, который сперва отказался поверить в Воскресение Христово, а потом, уверовав, пошел проповедовать в Индию и принял там мученическую кончину. И был среди апостолов Иуда, который Христа поцеловал, да тем поцелуем Его и предал. Так и здесь… Господь всем дает свободу. И раз человек свободно выбрал свой путь, то он должен отвечать за него. Епископ же должен познакомиться с тем, кого он рукополагает, как и апостол Павел учит.

— Теперь такой вопрос, батюшка. Начиная храмоздательство, настоятель старается собрать как можно больше денег у банкиров, спонсоров, порою даже у людей заведомо нечестных — ему главное набрать нужную сумму. Некоторые священники организуют целые группы по сбору денег. Разве это по-православному?

— Ну что ж… Да, собирают деньги у всех… И раньше такое было… Помнишь у Некрасова стихотворение про дедушку Власа? Как он:

…Побоями
В гроб жену свою вогнал,
Промышляющих разбоями
Конокрадов укрывал… —
И так далее. А потом раскаялся и пошел собрать милостыню на Божье дело:

И дают, дают прохожие…
Так из лепты трудовой 
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной…

А люди подают — и им душевная польза… Надо помогать и храмам, и монастырям. Вот матушка Маркелла из Симанского монастыря — как ей тяжело живется! Ты о ней уже писал, но напиши еще. Там все разрушено, полностью. Такая богатая Россия — неужели некому помочь? Наши верующие собрали немного… Сейчас там уже построен храм во имя прав. Иоанна Кронштадтского — деревянный, но теперь сестрам хотя бы есть где молиться и читать Псалтирь. Построили столовую, где и паломников принять можно. Теперь надо дом сестрический строить, а то люди живут: кто в бараках, а кто в бане… Епархия-то Псковская самая бедная у нас…

— Один мой знакомый живет в глубинке, в районном городе, где всего один храм на огромную территорию. Батюшка в этом храме требует от прихожан отказаться от паспортов и не принимать ИНН, а в противном случае грозит отлучить от причастия. Как быть моему знакомому?

— Я всем повторяю слова Святейшего: паспорт при советской власти нам давался и с серпом, и с молотом, и со звездами пятиконечными сатанинскими… И брали этот паспорт, никто не отказывался. И те, которые не велят брать новые паспорта, живут, выходит с краснозвездными паспортами, а тот, где великомученик Георгий изображен, считают дьявольским. Вот Валерий Павлович Филимонов — как будто хороший человек, а засел на этих ИННах и, боюсь, скоро Христа потеряет…

— Недавно Святейший Патриарх призвал священство не назначать платы за требы, даже за свечи, но никто Первоиерарха не услышал. Почему?

— Ну, как это — никто?.. У нас все требы безплатно. Платит тот, кто хочет и кто может. Есть желание — положат в кружку. И У о. Александра, у сына моего, так же сделано. Каждый священник решает это по-своему. Только нужно помнить, что священник живет от алтаря Господня. Это только за границей ксендзам платит государство, а с нас государство только налоги снимает. От алтаря священник должен питаться, и Библия говорит: «Не заграждай уста волу молотящему». (Вт. 25. 4) Как же иначе? Забросить паству и идти подрабатывать на завод?

— Но народ-то замечает, что священники ездят на джипах в 50 тысяч долларов ценой.

— Не наше дело! Кто в деле, тот и в ответе. Надо смотреть на себя. И разве только священники ездят на машинах? Весь город заполонен машинами, — не проехать, такие пробки. Поэтому, — «чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» — так и скажи им, кто на священников наговаривает.

— Если не считать вашего собственного храма, какая церковь в Петербурге вам больше всего по душе? Где вам дышится и молится легче всего?
— Да, по-моему, везде. У блаженной Ксении на Смоленском кладбище, в Новодевичьем монастыре, и у о. Иоанна Кронштадтского в монастыре прекрасный храм: много света, солнца, любви. Там о. Николай Беляев — прекрасный священник. А Серафима Саровского храм, где о. Василий Ермаков? Или храм, где служит о. Михаил Сечейко? Каждый храм — это свет Христов. 

— Как вы думаете, батюшка, почему женщин среди прихожан всегда больше, чем мужчин?

— У нас в храме поровну и женщин, и мужчин. Да ведь Господь никогда не считал, сколько женщин за ним идет, а сколько мужчин. Женщины первыми увидели Господа Воскресшего, женщины сохранили Церковь в годы лютых гонений. Мужчины боялись. Им спокойнее было сидеть дома у телевизора, чем идти в храм, а потом отвечать перед коммунистами. Женщинам нечего было бояться, они шли и проповедовали Евангелие всей твари. Мне одна женщина сказала: хоть и не было церковной литературы, а я даже из атеистического журнала нужную информацию брала. В какой-то атеистической книжке был текст псалма «Живый в помощи» — так я его оттуда вырезала и выучила. Вот женщины наши какими были!

— Люди очень плохо относятся к животным… А если хорошо, то только из тщеславия: смотрите, мол, какая у меня дорогая породистая собака! Будут ли люди на Страшном Суде отвечать за «братьев наших меньших»?

— В Библии прямо сказано: блажен, иже и скоти милует. Я всегда говорю, если мы привлекаем к себе животных, то должны заботиться о них: и кормить, и поить, и в чистоте соблюдать. Некоторые берут деткам на дачу котика или собачку, а когда приходит время возвращаться в город, этих животных вышвыривают на улицу. Это, конечно, грех. Надо каяться в таком грехе.

— Катаклизмы с гибелью множества людей происходят все чаще, климат Земли меняется, но никто не думает, что это, возможно, последние Божии вразумления. Что ждет нас в будущем?

— А вот Ниневия покаялась — и Господь простил ее. Так и здесь: если люди покаются, Господь продлит жизнь на земле. А сейчас каяться-то никто не хочет, вот Господь и наказывает Новый Орлеан, где разные-безобразные казино и дома терпимости. Вот Господь и истребляет их с лица земли. И не надо катаклизмов: на дорогах тысячи людей за год гибнут. Так и будет продолжаться, если не покаются люди. Голос покаяния должен звучать постоянно со всей планеты. Планета должна быть очищена от греха. Кто слушает голос Божий, тот будет жив. И пророк Иоиль говорит: в последнее время «всякий, кто призовет имя Господне, спасется». (Иоил. 2. 32) Пусть спасаются люди Божии.

— Согласны ли вы с тем, что каждый православный человек обязан каждый день читать по нескольку главок из Библии?

— Это хорошо бы делать, но не всегда удается: в дороге, например, в путешествии. Я считаю, что достаточно просто имя Господне призывать. Если ты непрестанно читаешь Иисусову молитву, то ты читаешь все Евангелие. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» — и вот ты уже призвал имя Господне, и прославил Господа Иисуса Христа, и попросил у Него прощения. Или читай «Богородице Дево, радуйся». Помнишь:

Из всех молитв, которых знаю,
Пою в душе иль вслух читаю,
Какою дышит дивной силой
Молитва «Господи, помилуй!»
Одно прошенье в ней — не много:
Прошу лишь милости у Бога.
Чтоб спас меня Своею силой,
Взываю: Господи, помилуй!

— Как правильно понимать слова Библии: «Враги человеку домашние его»?

— Это очень простой вопрос. Вот, вспомним Ветхий завет, священника Илия. Он был хороший человек, праведный, а дети его безчинствовали, ели жертвенное мясо. И этот праведник за детей был наказан, — так что же тут сказать, враги они были ему или друзья? А сколько я знаю наших прихожан, которые непрестанно просят меня молиться за своих детей, подверженных наркомании! Не враги ли эти дети своим родителям? А сколько родителей умерли из-за своих чад или стали больными!

— Батюшка, как вы — в вашем возрасте — поститесь? И как вы советуете поститься старикам?
— В посту мне матушка хлебец поджарит ржаной с маслицем постным. Я его посолю и с чаем, с кофием съем: вот и завтрак, и хорошо, и сыт до обеда. А потом щи какие-нибудь сварим или картошечки, или каши какой — тоже постное все. А чтобы пост не соблюдать — такого не было никогда: я с самого детства приучен к посту и иначе уже не могу, душа не позволяет.

— Дорогой отец Иоанн! Я так радуюсь, когда вижу вас в добром здравии, когда присутствую на ваших вдохновенных службах. Когда вы болеете, вы не жалуетесь никому постороннему. А я всем все рассказываю о своих хворях; не умею утаивать или врать, не получается у меня быть «хитрым, как змей»…

— Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает. (Пс. 54. 23) И о болезнях своих болтать не надо. Одни воздохнут о тебе с жалостью, а другие-то наоборот. Скажут: и за дело ему, он гордый слишком. Поэтому лучше не говорить о своих болячках, а относиться к ним так: Господь дал, Господь и взял. Болит — переболит, — как я всегда говорю. Когда-нибудь все переболит. Ведь мы воспеваем над телом усопшего: «там нет ни болезней, ни печалей, ни воздыхания, но жизнь безконечная». Наше тело должно когда-то быть похоронено, как осенние красивые цветы: они замерзают, потом падают на землю. А потом семенем их посеешь — и они опять возрождаются. Поэтому надо готовиться к другой жизни.

— Вы много паломничаете. Если можно, скажите, где вас принимали теплее всего?

— Я сказал бы, что самое лучшее гостеприимство видел в Сербии. Прекрасные там матушки: так тепло нас встречали, старались нашу старость ублажить. А еще лучше греческое гостеприимство: Греция — открытое окно в небо. Это особенно относится к Обители, где подвизается игуменья Никодима, и сестры ее, и великий старец Эмилиан. Они так нас принимали, что мы вправду почувствовали, что небо отверсто и ангелы Божии снисходили к матушкам.

— Почему вы не благословляете православным ездить в западные страны? Этим летом я собирался в Польшу, в город, где провел часть детства, но вы не благословили. Я хотел было все равно уехать, но Господь меня не пустил…

— А видишь, почему: мы часто туда ездим, а духовного там не набираем…

— Дорогой о. Иоанн! Вы заменили мне родного отца, и очень-очень многим православным помогаете спасаться. Мы поздравляем вас с 79-летием и не сомневаемся, что отпразднуем и 100-летний юбилей. Многая и благая вам лета!

— Когда апостолы были на Фаворе и увидели Свет Фаворский, апостол Петр сказал: Господи, хорошо нам здесь быть! Вот так бывает хорошо и мне с вами, с духовными детьми — когда вы стремитесь к Господу, когда вы хотите душу положить на алтарь Господень — это самое дорогое для меня. Господь говорит: потому узнают все что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13. 35). Надо хранить мир духовный, чтобы с каждым человеком найти общий язык, поговорить, утешить, как преподобный Серафим:

С плачущим плакать. Он рад унывающих
Нежно ободрить, их дух подкрепить.
Всех же Господень завет забывающих
Учит он ближних, как братьев, любить.
Учит искать он богатства нетленного
Чтоб не владела душой суета.
Ибо все мира сокровища бренные
Нашей душе не заменят Христа.

Так-то. Господь говорит: ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, а остальное все приложится.


               АИСТЫ СИДЯТ НА КРЫШАХ
Я договорился с одним из московских издателей, что он выпустит в свет подготовленную нашей редакцией книгу опубликованных и неопубликованных писем читателей под названием «Уважаемая редакция». Ждать книжки пришлось больше года. Не первый раз сотрудничая с издательствами, я знаком с порядками и законами выпуска книг. Но Боже мой! Присланная редакции книга вместо обговоренного и скрепленного подписями названия переиначена в «Сокровенные письма о вере и жизни» и вбирала в себя часть материалов из моих прошлых авторских книг – при отсутствии фамилии автора под его материалами, даже под стихотворением. Благословение архиерея отсутствовало.

А послесловие буква к букве была взято из моей первой книги «Былинки», хотя никакого отношения к содержанию данного сборника оно не имело. Судите сами: сборник включает в себя, кроме меня, множество авторов, а в украденном из «Былинок» послесловии говорится: «Читатель мой! Раз вы читаете последнюю страницу – значит вы были с автором до конца, и, надеюсь, не зря… Те поэты, которых я привожу здесь (а в первых «Былинках» напечатано около 200 стихотворений. – А.Р.), стали для меня родными и близкими. И это короткое послесловие я тоже хочу закончить стихами» - хотя в самой московской книжке стихов почти нет. И приводится заключающее «Былинки» стихотворение.

Много повидал я на своем веку халтуры, но с такой сталкиваюсь впервые. Даже адрес редакции газеты «Православный Санкт-Петербург», несмотря на договоренность, отсутствует. Издательство в Москве называется «Благо». Будьте бдительны при соприкосновении с его директором Денисом Евгеньевичем, - чтобы потом не жалеть. Александр Раков.

         БОЛЬ И КРОВЬ
Как свет в ночи, сквозит чужое слово,
чужая боль пробилась сквозь холсты.
Но ты не знаешь ничего такого.
тебя никто не освистит сурово,
ведь подражать имеешь право ты.

Давай старайся. Бог послал терпенья,
от новизны не спится пусть другим.
Вдруг кто-то не заметит повторенья,
изменит вкус, на миг найдет затменье,
глядишь – чужое назовут твоим!

Не беден ты! Достаток твой заслужен,
трудолюбив – кто станет возражать?!
И твой пример в искусстве даже нужен, -
чтоб знать, кому не будут подражать.
Сергей Давыдов

Много лет назад, когда я только осваивал журналистику во времена свалившейся на голову свободы, мне удалось разыскать человека, инфицированного СПИДом. Болезнь тогда была в новинку, в нее верили и нет, побаивались, но не очень, и презервативами пользовались неохотно. К несчастью, позже выяснилось, что и они не спасают от заражения.

Так вот, я разыскал Михаила через институт им.Боткина, и он согласился дать интервью для газеты, в которой я тогда работал. Это был тридцатилетний мужчина, если не цветущуго, то вполне нормального, только чуть усталого вида и на больного смертельной болезнью не похожего ничуть. Мы сидели на кухне в его квартире, из которой по известной причине ушла жена, а Михаил с чувством юмора рассказывал ожитье-бытье в московской больнице на Соколиной горе – СПИД тогда лечили только там. По натуре он был оптимистом и даже план у него был составлен на оставшиеся семь лет жизни. В больнице с помощью балкона он познакомился с подругой по несчастью, и ночи они проводили вдвоем.

Я просидел у интервьюера часа три, выпил безчисленное количество кофе, но липкий страх заразиться не покидал меня все это время: я же в квартире инфицированного; а вдруг СПИД передается через слюну, воздух, предметы, которых касался хозяин?

Напоследок спросил о его нынешних отношениях с женщинами – Михаил сказал, что с инфицированных берут подписку-обязательство.

-Да живу, как и прежде, только непременно предохраняюсь.

- А они? А они знают?

- Зачем им-то знать? – рассмеялся он. – Рассчитывать на сознательность не приходится, сам понимаешь…

И мы расстались навсегда. Интервью я назвал «Зараза», прошло оно на ура, и вся газета была вмиг распродана.

С первой ВИЧ-инфекции в 1987 году (конечно, в Ленинграде!) до 2005 года число таких случаев превысило 330 тысяч по стране. Неофициальная статистика называет цифру в полтора миллиона человек…

Жив ли Михаил сейчас, я вряд ли узнаю. Да и к чему мне это?..

  ЗАРАЗА
Приближается к Каиру судно
С длинными знаменами Пророка.
По матросам угадать нетрудно,
Что они с востока.

Капитан кричит и суетится,
Слышен голос, гортанный и резкий,
Меж снастей видны смуглые лица
И мелькают красные фески.

На пристани толпятся дети,
Забавны их тонкие тельца,
Они сошлись еще на рассвете
Посмотреть, где станут пришельцы.

Аисты сидят на крыше
И вытягивают шеи.
Они всех выше,
И им виднее.

Аисты - воздушные маги.
Им многое тайное понятно:
Почему у одного бродяги
На щеках багровые пятна.

Аисты кричат над домами,
Но никто не слышит их рассказа,
Что вместе с духами и шелками
Пробирается в город зараза.
Николай Гумилев, расстрелян в 1921

НЕ ИЗМЕРИТЬ БЕДЫ
Как мало остается в памяти от родного человека! Мама прожила 85 лет, а попроси меня внятно рассказать о ее жизни поподробней, даже биографию, всплывают какие-то обрывки, эпизоды, клочки. Ведь я прожил с ней бок о бок много лет. Но, должен сказать, я не очень-то интересовался ее жизнью – молодость эгоистична, переполнена своей, такой интересной неповторимой полнотой; к чему мне знать жизнь «предков»? Это сейчас я часами слушал бы родительские рассказы да записал бы на будущее. Не в писательстве дело: подошло, подступило к сердцу – что и кто сделал меня таким, какой я есть, откуда у меня тот или иной дар, привычка или недостаток; да и любовь к ушедшим родителям заставляет память поднимать глубоко зарытые пласты. Ненасытно хочется знать: вот от слияния отца и мамы получился сын Александр; что я взял от отца, а что от мамы? Чей взяток перевесил?

… И лет минувших не отбросим,
И век не умалим нисколько…
Отцу бы было восемьдесят восемь,
А маме – восемьдесят только.

… И новый век они могли бы
Еще встречать, пожалуй, вместе
Под половиц подгнивших скрипы,
Под дребезжанье старой жести.

И были бы среди солений,
Среди закусок самых разных
На праздничном столе пельмени,
Что и бывали прежде в праздник.

Но нет, уже себя не встретить
С родителями, в доме отчем,
Поскольку нету их на свете,
Как нет и дома, между прочим.
Евгений Харламов

Мы стали нелюбознательны к людям и подобострастны к вещам, мы и к следам собственной жизни, справедливо считая ее ничтожной, относимся наплевательски: кому нужны подробности моей – вполне обыкновенной – жизни? Тогда почему мы с таким упоением читаем чужие мемуары, в которых вместо забытого или позорного придумано вранье? Я как-то спросил у отца в 70-х годах, когда лавиной пошли книги воспоминаний крупных военачальников, поражаясь их изумительной памяти: «Папа, как же они упомнили даже фамилии солдат, с которыми довелось встретиться на передовой?» «Да врут они все, сынок», - ответил отец. Теперь я не сомневаюсь в правоте отцовских слов. А вы опишите во всех подробностях ваш день в позапрошлый четверг. То-то…

Забывая жизнь близких, мы теряем кусочек нашей Родины. Ведь Родина, Отечество – это мы с вами, ничем, возможно, не выдающимися, неприметными, еще живущими и под бетонными крестами или звездами уже лежащими, но – жившими на этой великой земле, говорившими по-русски и по-русски отпетыми. Память - великое дело…
   
    КОМНАТА
Мы сняли иконы,
мы вынесли старые стулья.
Ходили туда и обратно,
дверями скрипя.
Жила тут старуха,
а ныне каморку пустую
последним покинул
затисканный узел тряпья.
В нем старые кофты,
которые бабка носила,
да сына рубахи,
да мужнины пиджаки.
Лишь гвозди на стенках
топорщатся гордо и сиро,
и дух нафталина
забился во все уголки.

Полы мы намоем
и настежь окошки откроем,
и дети со смехом притащат
игрушек мешки.
А комнату эту
сегодня покинули трое:
старухина память
и с нею ее мужики.
Людмила Уханова

Классная руководительница из школы в Красном Селе Санкт-Петербурга Вера Абрамовна убила ученика своего класса. Убила непрекращающимися унижениями мальчика, не могшего нести бремя безчисленных денежных поборов на школьные нужды. Кроме бабушки и старшего на 2 года брата, у 14-летнего подростка никого не было; жили на скудные пенсии – по старости и потери кормильца: мама умерла, запивший с горя отец был лишен родительских прав и создал новую семью. Правда, помогал выжить крохотный огородик. Откуда же было взять лишние 350 рублей?

Рома не смог найти этих денег, и учительница, прилюдно унижая ребенка бедностью, обидными словами, почти каждый день оставляла его после уроков убирать класс. И его загнанное в угол достоинство не выдержало. Он дошел до ближайшей железнодорожной станции «Скачки», что между Петродворцом и Ломоносовым, дождался редкой электрички и во время остановки положил голову на рельсы. Позже милиция нашла в его кармане записку: «В моей смерти прошу винить классную руководительницу» (дословно: «Аркашу»).

Роман не был троечником или хулиганом, мальчишка как мальчишка. Единственное, что отличало подростка от одноклассников – безпросветная нищета. Вы заметили, что в России не любят не только богатых (им завидуют), но и бедных (их презирают). Появилась даже пословица: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?» Вот и получается, что издевательства учительницы  есть выражение презрения обезпеченной (или имеющей виды разбогатеть) женщины над не очень счастливым ребенком.  Чувство бедности, которое подчеркивает вслух непререкаемый для учеников авторитет учителя, возрастает вдесятеро. Ребенок не может ответить взрослому – могут выгнать из школы, а он не в состоянии доказать свою состоятельность – купить компьютер – нет денег. И мальчик выбирает единственное, по его крохотному жизненному опыту, решение, как избавиться от издевательств. И он кладет голову на рельсы.

Мне не пришлось донашивать вещи брата – мы жили раздельно. Но мама всю жизнь что-нибудь перешивала-прелицовывала: осталась привычка выживать. И мои одноклассники были не Бог весть как одеты – но раньше на одежду смотрели иначе. Не зря ведь в народе говорят: «Встречают по одежке, провожают по уму».
      
               ТРОГАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Мороз пощелкивал люто, был снег в морозном дымке… Носил я сестрино пальто с кармашками цветными. Снимал я сестрино пальто, сворачивал в комочек, и гардеробщицу просил: «Повесьте в уголочек». И ликовал я, как никто, когда стряслось такое! Когда купили мне пальто отличное! Мужское! Прощай, потертый воротник, и пуговиц костяшки, подкладки розовенький шик и желтые кармашки. И не забыть мне до конца тот день под отчим кровом, улыбку добрую отца, сестру у старого крыльца, себя в пальтишке новом…
Владимир Суворов, Новомосковск

Конечно, жаль бабушку, тянувшую внука изо всех сил, а больше всех жаль нас самих – бездушных, безразличных, переполненных только собой. Мне почему-то думается, что Господь не вменит ему за смертный грех добровольный уход из жизни – его убила душная атмосфера стяжательства, преклонения перед маммоной, царствующих в наших сердцах…

«В Петербурге ежегодно кончает жизнь самоубийством около 1000 мальчиков и девочек в возрасте до 18 лет…»

Страшно быть параличом разбитым
И лежать пластом безвестный срок,
Страшно быть в гробу живым забитым
И зарытым во сырой песок.
Страшно памяти лишиться и рассудка,
Жить в каком-то жутком полусне,
Страшно без кишок и без желудка,
Если трубка из тебя вовне.
Страшно, если свет в глазах померкнет
И исчезнут солнце и луна.
Не измерить беды общей меркой:
Каждая по-своему страшна.
Но совсем невыносима ноша,
Господи, ту пронеси тугу,
Если дочка или внучек-крошка
Раньше времени… Об этом не могу.
Валерий Редькин, Тверь
 
АНГЕЛ БЛАГОГО МОЛЧАНИЯ
Простите, если ввел в заблуждение: сегодня взаправдашнее 9 октября 2005 года, воскресенье, мой день рождения. Не верите? Гляньте в окошко – старый клен уже постелил желтую простыню для белоснежного покрывала зимы, хотя много листочков еще питается соком уставшего дерева, шевелясь вперемжку со все еще зелеными на ветках – тихо, ни ветерочка, под стать настроению… Скоро они плавно лягут на землю, чтобы тихо умереть и превратиться в прах.
   
            НАДЕЖДА
Редеет жизнь, усердье вянет,
Душа все ближе к тишине,
И Ангел мой – небесный странник –
Беззвучно плачет обо мне.

И остыванья холод теплый
Мертвит, и ропотно в груди.
И дней невымытые стекла
Гнетут, как долгие дожди.

Стыда и горечи итоги
Скулят из прошлой маеты,
Где заплутавшие дороги
И обгоревшие мосты.

И все же, припадая к Слову,
Мольбой сомнения глуша,
Отъединяясь от былого,
В безсмертье верует душа.

И радостно внимает вести
Средь опрокинутых неправд,
Что мы, заблудшие, воскреснем,
Однажды смертью смерть поправ.

И, кто смиренно, кто увечно,
Постигнув таинство креста,
Получим дар безценный – вечность
Из рук Воскресшего Христа.

И будет каждому награда
По жизни и по житию.
… Надежды светлая отрада
Живет у бездны на краю.
Татьяна Шорохова, СПб

Былинку повыше о 9 октября я написал, чтобы поведать вам о событиях этого дня в мире, и что происходило в год моего рождения – 1947. А что случилось сегодня, мы сейчас узнаем – остается только влезть в дикую страну Интернета. Итак, 9 октября 2005 года, Санкт-Петрбург: t +15 градусов, атмосферное давление – 770 мм, осадков нет, солнце, влажность 65%, ветер южный 3-6 м\сек.  Что же произошло сегодня в мире:

* Число жертв землетрясения в пакистанском Кашмире превысило 40 тысяч человек (позднее уточнили: более 200 тысяч);

* Европейский спутник «Криосат», запущенный российской ракетой с космодрома Плесецк, упал в Северный Ледовитый океан;

* В центре Махачкалы идет бой. Убиты четыре моджахеда и два российских военнослужащих;

* Эпидемия «птичьего гриппа» распространяется по планете. Сегодня он обнаружен в Румынии;

* На Украине 300 детей отравились кефиром;

* В Грозном БТР задавил женщину;

* В Курганской области объявлена чрезвычайная ситуация по «птичьему гриппу»;

* В Польше проходят президентские выборы;

* В Гватемале 3000 человек погибли от гигантского оползня;

* В Пакистане произошло новое землетрясение силой 6 баллов по шкале Рихтера…

Я пригласил нескольких близких человек, но большинство отказалось по разным причинам. Поэтому мне немного грустно – грустно без причины.

«Александр (греч.) – защитник людей» - самое гармоничное имя, имя великих людей, но становящееся претензией, если нет сил заполнить ее надлежащим содержанием», - писал о.Павел Флоренский. Ни сожаления о прожитых годах, ни особых устремлений в будущее. Свою должность главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» считаю величайшей милостью Божией и за все золото мира не оставлю ее, разве что по немощи или смерти.

Дана годами поздняя награда: рабочий стол, и дом, и книги в нем, и тот покой, когда гореть не надо мучительным и яростным огнем. И летний вечер душу не тревожит, на молодые улицы маня, - есть прошлое, есть будущее, может, но нет уже сегодняшнего дня… Семен Ботвинник, СПб

Нет, есть, есть одно сокровенное, но я поделюсь с вами – все равно вы никому об этом не скажете, правда? Вот оно, сокровенное: чтобы вышла в свет третья книга «Былинок»! Если вы читаете эти строчки, значит так оно и есть, опять чудо случилось! А если нет – вы, читатель, никому все равно не скажете, о чем думалось и желалось 9 октября 2005 года Александру Ракову в доме №10 по улице Школьной в теплый осенний день. Есть и вторая мечта – прыгнуть в пустоту с парашютом, себя попробовать пересилить – я высоты боюсь. Но все с прыжком какие-то заминки. Приходится на другом проверять себя. А вот Константин Ваншенкин прыгнул:

Летели мы в «Дугласе» - ты в лучшее верь! – Совсем не по глупости мы сыпались в дверь. Раскрытие купола, удачу сули! И дымка нас кутала у самой земли. Деревни околица. Тумана угар… И все еще помнится о землю удар.

Я погрущу еще немного в одиночестве, пока жена готовит неожиданно-вкусное в ожидании гостей, можно? Какая услада души – моя нынешняя грусть. Погрустите со мной, а?..

Не то чтоб дождь,
не то чтоб слякоть,
не то чтоб горькая строка,
а просто хочется заплакать,
смотреть, как тают облака.

И ненадолго хоть забыться,
забросив важные дела,
не то чтоб хочется влюбиться, -
чтоб рядом женщина была.

И пусть она себе бормочет,
собою скрашивая тьму,
и мне безсмертие пророчит.
Но я-то знаю, что к чему…
Александр Шевелев, СПб

«Печаль исходит от привязанности к видимым вещам. Никогда не было, нет и не будет безпечального места на земле. Безпечальное место может быть только в сердце, когда Господь в нем». Прп.Никон(Беляев).

Позвонил батюшка и пропел имениннику многолетие. Многая ему лета!

           ВОЗРАСТ
Возраст силы, как серпом убавил.
Ум, что волос, редок стал и бел.
Отчего ж в годах апостол Павел
Мощью небывалой пламенел?
Здесь ответ. Сотрется тонкость слуха,
Цепкость глаз. Но верой в благодать
Вместо мышц дается сила духа,
«Возраст» - значит духом возрастать.
Протоиерей Андрей Логвинов, Кострома

И у меня есть пожелание самому себе. Его прекрасно выразил замечательный поэт:

АНГЕЛ БЛАГОГО МОЛЧАНИЯ
      молитва
Ангел благого молчания,
Властно уста загради
В час, когда силой страдания
Сердце трепещет в груди!

Ангел благого молчания,
Радостным быть помоги
В час, когда шум ликования
К небу возносят враги!

Ангел благого молчания,
Гордость в душе оживи
В час, когда пламя желания
Быстро струится в крови!

Ангел благого молчания!
Смолкнуть устам повели
В час, когда льет обаяние
Вечно любимой земли!

Ангел благого молчания!
Душу себе покори
В час, когда брезжит сияние
Долго желанной зари!

В тихих глубинах сознания
Светят святые огни!
Ангел благого молчания,
Душу от слов сохрани!
Валерий Брюсов, ум.1924

Когда я был мальчишкой, день длился безконечно. Все успевало вместиться в его необъятность: и раннее солнышко, лениво поднимающееся после сна, и дорога в школу, и школьные уроки, которые мне нравились, но застревали во времени, и длинные школьные перемены, на которых успеваешь переделать кучу мальчишечьих дел, и возвращение домой, и приготовление уроков – все это только начало дня: ведь впереди еще отдых во дворе, называемый почему-то по-маминому «пойти погулять».

Смешное слово – пойти! Да я «ходил» только бегом, да вприпрыжку, да через заборы и палисадники – по бедным клумбным цветам и травам, с тщанием посаженных моим отцом со товарищи; шум стоял во дворе от наших звонких голосов в разговорах, а когда начинались игры, азарт прибавлял сил, и глотки издавали звуки, способные, казалось, сажать на землю пролетавшие над головой лендлизовские «Дугласы». Солнце-яичница нехотя переваливало на запад, но времени оставалась еще уйма. Убегивался я до такой степени, что по возвращении домой ровно в 9 вечера едва успевал съесть любимое лакомство - намазанный маслом и посыпанный сахарным песком кусок булки, немного помыть руки и лицо (все равно завтра испачкаются!) и немедленно проваливался в глубочайший, со многими снами и приключениями, сон, чтобы его насильственно прервали на самом интересном месте в половине восьмого утра – уроки начинались в восемь. О процедуре подъема я уже писал.
 
        КАЛЕЙДОСКОП
Когда я до десятка лет наскреб
и кое-что познал на этом свете,
мне подарил отец калейдоскоп,
мой интерес к цветастому заметив.
О что за чудо я держал в руках,
не то что хвост соседского Трезора!
Волшебный мир светился, даже пах,
одаривая новизной узора.
Я от восторга пел, плясал, орал,
приникнув к трубке ненасытным оком…
На третий день его я разобрал,
найдя три зеркальца да кучу битых стекол.
Владимир Ревенчук
 
Для чего я все это описываю? Этим я хочу сказать вам: что-то случилось с небесной механикой, и время завертелось все быстрее и быстрее; теперь приходится даже часть ночи отхватывать, чтобы завершить задуманное на день. Причем, время стало поступать непорядочно: оно до невозможности затягивается на делах скучных, неинтересных, но обязательных для исполнения, – и пролетает со скоростью света, когда, наконец, ты собираешься сделать нечто полезное для себя: садишься писать свою талантливую книжку или, на худой конец, почитать чужую, но полезную для души. Я уже не говорю про компьютер: это вообще «черная дыра» времени; время просто проваливается в новейшее достижение человечества – вместе с твоими интернет-деньгами.

Человечество вообще заторопилось куда-то. Судите сами: я много лет занимался настольным теннисом, и партия игралась до выиграша в 21 очко. Теперь правила почему-то изменили и играют уже до 11. А в волейболе? Помните, если подающая команда отыгрывала подачу, счет не менялся – «переход подачи». Публика, что ли, теперь устает следить за соревнованиями? Ведь играть в настольном теннисе до 21 очка пять партий – это одна тактика и стратегия, а до 11 три партии – совсем другая, почти исключающая ошибки. Я давно не слежу за спортом, но, возможно, подобные изменения правил коснулись и других видов.

Вы чувствуете, что мы неудержимо рвемся вперед? Я не хочу бежать, но поток уже подхватил меня и тащит, тащит в сужающуюся воронку времени, чтобы поскорее … что поскорее? Поменьше сделать, скорее умереть, в конце концов? Не знаю, но люди, особенно старики, прекрасно чувствуют ускорение времени. И настоящих произведений искусства не стало, заметили? Только повторение пройденного. И продкты стали искусственными, генетически измененными, и письма по е-мэйлу сменили вдумчивый эпистолярный жанр; и даже у роз, привезенных в Россию почему-то из Африки или южной Америки, совершенно отсутствует аромат. Постоят в вазе определенное количество дней – и сникают мгновенно. А предметы обихода? Господь подарил нам чудо-материал – дерево разных пород и свойств. Наши предки сооружали из дерева все, включая сложные механизмы. А мы делаем чайники из пластмассы, которая разрушается даже от воздействия солнца; и наоборот, полиэтиленовая пленка, которую мы вовсю используем вместо бумаги как упаковочный материал, не разлагается десятки тысяч лет даже в земле, а при сжигании выделяет отравляющие вещества; ученые утверждают, что дно океанов выстилано полиэтиленом и разной дрянью; наше искусство превратилось в настоящее искушение низменными страстями. И так во всем.

Теленок с белым пятнышком на лбу, на длинных ножках, на зеленой горке… Когда ученых слышу похвальбу – предвижу я уже твой жребий горький… Им нужно верить: может, и легко из нефти, из мазута, из метана получится у них и молоко, и самая отборная сметана. Они уже «продолжили борьбу» и победят – как дважды два – четыре, определяя правнуков судьбу: расти на синтетическом кефире… Веревочкой привязанный к столбу, теленок с белым пятнышком на лбу, прошу тебя – останься в этом мире… , Семен Ботвинник, СПб

Мы нарушили законы природы, и время, на котором эти законы нанизаны, разозлилось на нас. А разозлившись, оно позволило человеку творить все, что ему заблагорассудится. Результат не за горами.

А как хорошо было, когда мы жили со временем в мире, и как много добрых дел можно было успеть сделать за день даже ребенок!..

Кто сказал «проходит Время»?
Мы проходим.
А оно недоступной тайной теме
навсегда подчинено.

Быстротечно? Недвижимо,
неразгаданно в веках…
Проплывают страны мимо
на своих материках,

проплывают мимо страсти,
откровенье и порыв,
правда сердца, сила власти,
зрелость трав и спелость нив.

А оно всегда высоко,
сквозь густые облака
смотрит гордо, одиноко,
искоса, издалека.
Лариса Васильева

Я упомянул о настольном теннисе. Действительно, тогда, в середине 50-х и позднее, в каждом дворе стояли грубо сколоченные из досок теннисные столы и доска поперек вместо сетки. И в школе на переменах мы сражались не на жизнь, а насмерть за победу в партии – чтобы не вылететь в конец очереди; столы стояли в больницах и солидных учреждениях; было много безплатных секций по настольному теннису. Я провел за теннисным столом сотни часов, тренировался, мечтал стать перворазрядником. Представьте себе ровную доску длиной 274 на 1,525 см, высотой 0,76 см и перегороженную сеткой 15,25 см. Правила игры весьма просты: игрок должен перекинуть целлулоидный мячик весом 2,5 грамма после касания его твоей стороны на сторону противника. Это дилетанты презрительно называют настольный теннис пинг-понгом, не умея правильно взять в руку ракетку. Настольный теннис – очень сложный технически вид спорта, требующий от играющего отдачи всех сил, быстроты, выносливости и мгновенной реакции. Не верите? А вы попробуйте отбить на сторону противника сильно закрученный с двух сторон мячик, летящий со скоростью 180 километров в час.

Одно время по ТВ показывали чемпионаты мира по этому виду спорта, но потом Ельцин зачем-то решил учиться играть в «большой» теннис, и лизоблюды понакупили дорогущих ракеток и стали вслед за боссом старательно учиться перебрасывать непослушный оранжевый мяч на ухоженном элитном корте. Настольный теннис тихонько сошел на нет. Вернее, по-прежнему есть клубы, платные секции, соревнования разного уровня, но о них не пишут, не показывают, и только истинные любители продолжают оставаться верными необыкновенно увлекательному и чрезвычайно полезному настольному теннису. И, хотя я так и не заслужил первый разряд – слишком нервный, закрепощалась рука, - но и теперь, думаю, если расчехлю фирменную ракетку, в пух и прах сумею разбить какого-нибудь надутого пижона-любителя. А удовольствие от настольного тенниса непередаваемое. «На свете средства лучше нет от всех печалей и напастей. Настольный теннис – это класс, настольный теннис – это блеск, ему все возрасты подвластны», - написал один из приверженцев. Но это так, к слову.
     
ИСЛАМА БЕЗМОЛВНАЯ ТЕНЬ
А вот в футбол никогда не играл, не болел, команд не знаю, но если случайно по телевизору показывают игру, нравится, когда забивают голы – в любую сторону – и чем больше, тем лучше для меня. Нравится сам процесс завершения усилий множества бегающих по 90-метровоме полю туда-сюда человек: все же не зря бегали… Помню, еще дошкольником посадили меня перед редким тогда телевизором у соседей смотреть матч между «Динамо» и «Торпедо». Что такое «динамо», я не знал, а про торпеды наслышан и весь матч прождал, когда же покажут это грозное оружие…

То, что происходит сейчас вокруг футбола в России, очень меня настораживает. Одинаково одетые фанаты своей команды, отрепетированные лозунги, ненависть к болельщикам команды-противника, драки и потасовки, своя символика и приветствия – не могу объяснить почему, напоминают фашистские факельные шествия на стадионах. За кажущейся неразберихой чувствуется крепко поставленная режиссура с далеко идущими целями. Эти ребята в разноцветных шарфах не только дружно выкрикивают лозунги, они еще занимаются боевой подготовкой в специальных спортивных лагерях. Пока, правда, без оружия, но это дело момента и денег, которых у режиссеров гигантского спектакля под названием «футбол» куры не клюют.

Прекрасная русская поэтесса Юлия Друнина, трагически ушедшая добровольно из жизни в 1991 году, не перенеся позора развала страны, тоже не поняла истинного смысла сатанинской игры:

Раньше в матч я, признаться, бывало,
Выключала приемник, ворча:
«Жаль, что страсти такого накала
Разгорелись вокруг… мяча!»
Но, попав в Лужники случайно,
«Заболела» я в тот же день,
С уваженьем постигнув тайну,
Украшающую людей…
…О, как были бы мы спокойны,
Как прекрасна была бы жизнь,
Если б все на планете войны
На футбольных полях велись!

Когда мне слышатся неистовые крики фанатствующих трибун, перед глазами встают документальные кадры из фильма «Триумф и воля» фашистского кинорежиссера Лени Рифеншталь: та же отработанная до мелочей режиссура на стадионе, обезумевшая молодежь, ровные ряды факельщиков, стальной ритм подкованных сапог, это обожествление своего кумира… Вы не находите некоторого сходства? На первой странице питерской газеты «Мой район» дана фотография юной, не более 8-9 девчонки, держащей над головой фирменный зенитовский шарф. И подпись: «Посещение матчей любимой команды становится для настоящих болельщиков стилем жизни с малых лет». Подпись под другим фото: «Жизнь настоящих болельщиков подчинена футбольному календарю – если играет «Зенит» - все дела побоку». Чуете?

Государственная Дума всерьез рассматривает вопрос о праздновании 18 апреля Дня Российского футбола… А до этого вполне взрослые дееспособные люди предлагали сделать футбол национальной идеей России. Но мудрее всех поступил волшебник из сказочной повести Л.Лагина «Старик Хоттабыч»: «Пронзительно прозвучал свисток судьи, но игроки и без того замерли на месте. Случилось нечто неслыханное в истории футбола и совершенно необъяснимое с точки зрения законов природы: откуда-то сверху, с неба, упали и покатились по полю двадцать два ярко раскрашенных мяча. Все они были изготовлены из превосходного сафьяна.

- Безобразие!.. Неслыханное хулиганство!.. Кто позволяет себе такие возмутительные шутки? – возбужденно кричали на трибунах…».

Встречается с «Трактором «Ротор»,
И вышел в подгруппу «Зенит»,
«Аланию» он уработал,
Но «Шинником будет разбит.

Все то же вещали витии,
Когда верещанье квадриг,
Смущая народ Византии,
Летело сквозь грохот и крик.

И в спазмах колёсного грома
Растянутый рвался ремень,
Ложилась на прах ипподрома
Ислама безмолвная тень.
Михаил Синельников

Нынешние политтехнологи при желании и политическом заказе могут повести толпу фанатов мяча и к другим воротам…

Толпа ревела: - Хлеба! Зрелищ! – И сотрясала Колизей, и сладко слушала, ощеряясь, хруст человеческих костей. Уснули каменные цирки, но та же мутная волна, меняя марки или бирки, плескалась в наши времена. Народ с толпою путать лестно для самолюбия раба, народ, толпящайся над бездной, история, а не толпа. И в громе всякого модерна, что воздает кумиру дань, я слышу гогот римской черни, в лохмотьях пышных та же рвань. Но если даже хлеба вдосталь, арены новой жаждет век. А в мире все не слишком просто, и не измерен человек. Но из былых каменоломен грядущий озирая край, художник, помни: вероломен кумиропреклоненный рай. Андрей Дементьев.
   
Преподобный старец Варсонофий Оптинский говорил о только что появившемся в России вначале XIX века футболе: «Не играйте в эту игру и не ходите смотреть на нее, потому что эта игра введена диаволом, и последствия ее будут очень плохие» (И.М.Концевич «Оптина пустынь и ее время»).
        НЕВИДИМКИ
Их лица словно в сизой дымке,
не в памяти, а где-то вне.
На то они и невидимки,
чтоб оставаться в стороне.

Всегда мягка у них походка –
на бал, на митинг, на банкет.
Присутствуют, но так тихонько,
как будто их на свете нет.

Они в такой застынут позе,
чтоб их никто не замечал.
Удобно не иметь им вовсе
ни отрицаний, ни похвал.

Они об истинах не спорят,
они не курят и не пьют.
Где драка – только подзадорят,
где песня – только подпоют.

Спасает всюду их сноровка
не оставлять ни в чем следа.
Они воздерживаться ловко
умеют между «нет» и «да».

Они являются к парадам.
Ну а случиться быть беде –
ведь знаешь точно: были рядом,
начнешь искать – их нет нигде.
Геннадий Гаденов, Тульская область

Очередной номер газеты сделан, задания выданы, завтра ложусь в больницу: очень досаждает шум в голове, непроходимая усталость, а поработать хочется. Но шум усиливается, к тому же начинаю глохнуть.

Конечно, это далеко не первый заход в клинику, но чувство такое, словно тебя высадили на незнакомом полустанке и мимо проходит поезд, в котором ты только что ехал. Крутятся слова пошловатой песни: «Постой, паровоз, не стучите колеса…», но без врачей здесь точно не обойтись.

Это трудно – вдруг оказаться на обочине жизни. Еще вчера ты что-то решал, от тебя что-то зависело, ты звонил и получал электронную почту, что-то безпокоило тебя по работе и дому – и все это отступает, отступает, прячется, оставляя тебя наедине с твоей непонятной другим болезнью. Жена привычно собирает вещи без малейшей тревоги твоим временным отсутствием. И вправду, чего тревожиться – к моим жалобам она давно привыкла и вообще думает, что у меня не сосуды, а…

Стучат на стыках колеса, а паровоз гудит, все гудит и гудит: «У-у-у-х-у-с-т-а-а-л-о-д-о-х-н-у-у-т-ь- б-ы-ы…»

       У ПЕРЕЕЗДА
Проходит скорый, торопясь.
И снова переезд свободен.
И сторож, сплевывая грязь,
стоит небрит и старомоден.

В сторожке ходики трясутся
над расписаньем у окна.
И гуси белые пасутся
по насыпи у полотна.

Он к переезду подойдет,
покурит молча, поскучает…
Он никого уже не ждет,
он только поезда встречает.
Александр Шевелев, СПб, ум.1993

Стыдно, конечно, а хочется, чтобы пожалели, хотя и не принято это а православии – саможалением заниматься или из других жалость выжимать. Чтобы не только жена волновалась – как ты, родной? – но чтобы почти незнакомые люди вдруг вспомнили о твоем существовании и посочувствовали.
   
          ПОЖАЛЕЙ
Что же, я любил тебя когда-то?!
…Оказалось, нет тебя милей!
Вот она, больничная палата…
Ты меня возьми и пожалей!

Может, в этом глупость виновата?
Что ж тут слезы: лей или не лей!
Вот она, больничная палата…
Ты меня возьми и пожалей!
Евгений Винокуров

 Зачем тебе? Да не знаю, наверное, это в людях заложено - жалость и злость – раздельно. А вот злобожалости в человеке нет; если признают такое – неправда это, чтобы оправдать свое бездушие. Надо у батюшки справиться - плохо, когда жалеют или нет? Меня духовник даже по головке гладил в минуту уныния. Деньгами мы еще можем посочувствовать, а словом стережемся – фальшивые звуки выходят, уши режет.

Разве в ней узнаешь прежнюю?
Тяжко женщина больна…
На врача глядит с надеждою,
с тайной верою она.

Смотрит жалобно,  украдкою,
снега белого белей –
знать, измучена догадкою…
Ты солги ей, пожалей.

Хоть известно все заранее –
ты молчи, владей собой,
чтоб не вырвали признания
ни улыбкой, ни мольбой.

Пусть давно уж нет сомнения,
все слабей ее шаги,
этой ложью – во спасение –
как сумеешь, помоги…
Семен Ботвинник, СПб, ум.2004

Странно как-то получается: хотел написать об одном, жалость к себе привлечь, а последнее стихотворение все на свои места поставило; не зря батюшка повторяет: «Сашенька, оглянись вокруг, сколько горя у людей!..» А я нюни распустил.

В час, когда до боли тошно
быть с собой наедине,
месяц – как твоя ладошка –
появляется в окне,
и горит твоя улыбка
посреди ночных планет.
Слышишь, мама, это пытка,
что тебя на свете нет.
Мне неможется, мне тесно,
душный город ждет зарю…
Ну, погладь меня, как в детстве –
я окошко растворю!
Геннадий Георгиев

Наконец-то умудрился лечь на 10 дней в клинику – между сданным номером и начинающейся в начале ноября православной выставкой образовался небольшой промежуток. Иначе не достанет сил провести у стенда газеты 60 часов за шесть долгих выставочных дней.
На выходные отпустили домой, а дома меня ждало письмо читательницы:
    «Господи, благослови!
       Здравствуйте!
Давно зрела мысль написать вам, но теперь, после «Былинок», она оформилась окончательно. Мы с вами несколько раз встречались на выставках, в храме. И каждый раз меня тянуло погладить вас по головке, хотя я вдвое моложе. Чувствую вас, Александр, как своего сына, которому очень нужна эта ласка. И все время набегают слезы, когда вспоминаю о вас. Видимо, что-то созвучно моей душе в вашем поведении, книгах. Спасибо за мужество, с которым вы приносите свою общественную исповедь. Не зря раньше исповедь и была именно такой. Так легче, на мой взгляд, расстаться с пороком. Поступить, как вы, я бы, к сожалению, не смогла.
   
    Читаю «Былинки» с душевным трепетом, зная, что на каждой странице найду что-то для себя, и сегодня, и в будущем. Чувствую, что все, написанное вами, лично пережито. Примеряешь на себя многие ситуации, сравниваешь, анализируешь. Получается не просто чтение-развлечение, а чтение-работа, и мысль постоянно в действии, не витает «над».
   

Желаю вам, Александр, не останавливаться – пишите, пока пишется. Да, кто-то вас критикует, кто-то одобряет, но главное, что есть интерес к написанному.
   
Вы по натуре человек добродушный, но обстоятельства и ряд других факторов заставляют вас жить в неком панцире, из которого вы выходите не для всех. По-видимому, душевные раны прошлых лет все еще не зажили. На рыбалку бы вам съездить, в одиночестве посидеть, «угомониться».
В городской суете вообще не воспринимаешь половины нужной информации, а воспринятую не в состоянии правильно переработать.
   
Мне очень понятна ваша астения, безсонница, терзания, некая мнительность… Господь даровал вам такого благодатного духовного отца! Наверное, заслужили. Батюшка Иоанн Миронов – словно из доброй русской сказки. Хочется упасть ему в ноги, рассказать все как на духу, выплакаться и встать другим человеком.
   
Еще желаю вам не идти против воли Божией, а смириться со своим человеческим несовершенством. Нашей силенки ни на что не хватит, Господь Своей всемогущей рукой накроет все равно, тольв первом случае потерь и прорех многовато наберется. Нам по милосердию Божию столько дается, склько мы заслужить никогда не сможем. И как научиться видеть волю Его? Молиться. Только очистив сосуд совести, можно суметь различать свою волю от воли Господней.
Помоги вам, Господи, раб Божий Александр. Как говорит русская пословица: «Взялся за гуж - не говори, что не дюж».
     С уважением, Инна З., СПб»

     Если бы вы знали, как нужны порой такие письма! Читательница не столько хвалит, сколько поддерживает подуставшего редактора. Но газеты выходят, да и книжки пишутся.

И груб, и несдержан, и грешен,
и резок, и на руку скор…
И все ж не бываю неспешен,
чтоб чей-то смягчить приговор.
И жизни тяжелую ношу
с немым постоянством бойца
не переложу и не брошу,
а буду нести до конца.
Григорий Поженян
 
Спасибо вам, Инна, за то, что рискнули погладить по головке вечно недовольного чем-то человека с угрюмым лицом, сняли его усталость от незряшной работы. Сейчас я расстараюсь и подыщу для вас самый-самый хороший стих, который вам должен понравиться:

Я сравняюсь с землей в покаянном поклоне земном –
пусть узнает нечаянно плоти смиренная глина,
кто в святом алтаре причащается красным вином,
чтоб принять по достоинству яблоко царского чина.
Я спрошу Тебя: где Ты? – и скоро услышу ответ:
- Неужели слепа ты и крови невинной не видишь?
Но еще над Россией не меркнет божественный свет,
В злую, стылую воду уходит невидимый Китеж.
Нем голодный народ, молчаливы соборы Кремля, -
видно, время не вышло раздаться небесному грому…
Только слышно, как ночью родимая плачет земля
оттого, что идет самозванец по царскому дому.
Но покуда душа нераскаянной бродит виной,
строит инок молитву, как прочную крышу ковчега,
и в глухом январе над еще не умершей страной
распускается пряжа белейшего русского снега.
И еловое семя клюют на поляне клесты,
и голодные дети спасаются жертвою вольной.
и монахи во льду вырубают для верных кресты,
чтоб услышали люди торжественный звон колокольный.
Светлана Кекова, Саратов

Всего-то неделю не был дома, а соскучился – по наивным запискам своим, по широкому столу, где я полновластный хозяин, по стихам и книгам на полках, по жене, по окну, сквозь которое я познаю мир, - одним словом, по укладу своей устоявшейся жизни.

                СВЕТ
… Нас держат за горло дела, обстоятельства, жены… - Да, жизнь такова – ни просвета, ни продыха нет… - А все же блеснет – пусть на миг! – в этой жизни дешевой навеки горячей и трепетной истины свет… - Не истины – нет! Свет надежды, пожалуй, на чудо… - На чудо ли? Нет… Ниоткудова взяться ему… - А все-таки есть, и щемит, и сияет покуда прекрасный тот свет, раздвигая житейскую тьму! Сергей Мнацакян.
 
Вороны Карл и Клара продолжают отстаивать право на личное дерево, только я теперь отучился их различать и, наверное, Кларой зову Карла, и наоборот, но им это все равно. Обидно, что люди не любят ворон, несправедливо считая их предвестниками беды. Но это предрассудок:

Под бомбежкой к нам в блиндаж с разгона пикирнула из лесу ворона. И глазами молча молит птица: «О воронах россказням не верьте. И не каркну! Мне бы лишь укрыться. Хочется пожить на белом свете. Звать сюда беду мне нет резона: Я не черный ворон. Я – ворона!» И не птичьими глядит глазами. Плачет воронеными слезами. И сдержала слово!.. У порожка, тихо-тихонько под самой дверью, клюва не раскрыла всю бомбежку – с полным уваженьем к суеверью. Павел Бушуев
 
Да и живут они в очень опасном соседстве с человеком – того и гляди, бросит камень или, хуже того, выстрелит в пернатого. Несколько раз я делал попытки сблизиться с Карлом и Кларой, бросая им кусочки вкусной колбаски все ближе и ближе, желая приучить их брать из моей руки. Но птицы еду брали и сразу же благоразумно отскакивали назад, наклонив головку, одним черным глазом как бы говоря: «Нас, парень, не проведешь!» Потом брали кусок колбасы и опускали в лужу, чтобы не есть всухомятку. Видел даже, как ворона положила на трамвайный путь засохшую булку, а после проезда трамвая съела крошки. Птицы очень любят играть, как наши дети - например, дразнить собак.

Ворон черен, как пистолет
Заговорщика-террориста.
Ворон молод: ему сто лет.
Ведь живут они двести-триста.

Ворон радостью окрылен
И всему весеннему лесу
Возвещает, что он влюблен
В раскрасавицу воронессу.

Хороша она, как звезда, -
Не беда, что черного цвета!
И совсем еще молода:
И восьмидесяти ей нету.

И летит он к своей звезде,
И звучит его клич задорный.
Люди шепчутся:
- Быть беде!
Ох, накличет нам дьявол черный!..

Бросят камень, земли комок:
- Улетай, пока жив, проклятый!
Потому что им невдомек,
Что поет о любви пернатый…
Илья Фоняков, СПб   
 
Любимый клен почти лишился листьев и видно, как стыдно ему своей наготы, словно прилюдно обнаженной женщине; на земле лежит собранная дворником золотая кипа, привлекающая внимание детей и оставляющая взрослых равнодушными к этому чуду; еще рябинка напротив обнажила свои ярко-красные кисти в ожидании перелетных гостей: туча маленьких пташек вдруг свалится на рябинку с неба и несколько дней будет отдыхать, склевывая красные бусинки. Потом, словно по команде, стая взметнется вверх и скроется за крышами домов. Добрый путь, отважные путешественницы!
     ДЕРЕВЬЯ
Без листьев, без криков, без перьев,
Под взглядами нашими сквозь
Рентгеновский снимок деревьев –
Гнезда охладевшая горсть.

Безжизненны и недвижимы.
Уже отлетел листопад.
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят.

Деревьям не больно на свете.
Но тронув рукою лицо,
Как будто почую на срезе -
Еще годовое кольцо.
Сергей Донбай, Кемерово

Мне полегчало, поэтому думается и дышится сейчас ровнее, и бывшие обиды хотят забыться, и люди кажутся лучше, и вообще не так уж и плохо живется на белом свете!

Человеку надо мало:
чтоб искал и находил.
Чтоб имелись для начала
друг — один и враг — один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете мама.
Сколько нужно ей — жила…
Человеку надо мало:
после грома — тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь — одну. И смерть — одну.
И – межзвездную дорогу
да мечту о скоростях.
Это, в сущности, немного.
Это, в сущности, пустяк.
Невеликая награда,
Невысокий пьедестал…
Человеку мало надо.
Лишь бы дома кто-то ждал.
      Роберт Рождественский

Сегодня я допоздна буду сидеть над былинками – соскучился. Всю больничную неделю крутились в голове сюжеты и сюжетики, но я специально не записывал: когда «былинка» созреет, она не даст о себе забыть и как заноза, будет напоминать о себе, пока не положишь ее на бумагу.
     НОЧНАЯ РАБОТА
Свет зажгу, на чернильные пятна
Погляжу и присяду к столу, -
Пусть поет, как сверчок непонятно,
Электрический счетчик в углу.

Я возьмусь за работу ночную,
И пускай их до белого дня
Обнимаются напропалую,
Пьют вино, кто моложе меня.

Что мне в том? Непочатая глыба,
На два века труда предо мной.
Может, кто-нибудь скажет спасибо
За постылый мой подвиг ночной.
Арсений Тарковский

    Я соскучился по книгам с сотнями закладок, даже по уже написанному: свежим глазом лучше править, вставлять или изымать стихи, подбирать уёмистые слова и вообще делать все то, что называется творчеством. И нет смысла заигрывать с читателем: как только начинаешь писать на публику, ты пишешь иначе, а люди сразу чувствуют – нет, не ложь – некий наигрыш, что ли. Происходит незаметный сдвиг в душе, и автор становится другим, непохожим, лучше, чем есть он на самом деле.

Он для пользы нашей вящей,
Старых истин строгий тон.
«Ни на что не годен спящий», -
Говорил мудрец Платон.

А мудрец ветлужский Митрий
И поныне говорит:
«Ни на что не годен хитрый,
Пусть весь мир перехитрит».

Лечат беды три лекарства,
Держат счастье три кита:
Нрав, не знающий лукавства,
Простота и доброта».
Виктор Кочетов
Буду следовать этому совету.

По вагону метро медленно продвигается сквозь терпеливую толпу молодой парень, прихрамывая на одну ногу. Я не расслышал, что он излагал вначале просящим тоном – то ли на операцию, то ли дом сгорел, то ли похоронить кого-то. Когда он проходил мимо с открытой для денег сумкой, я внимательно рассмотрел его: широкая спина, сильные руки и глядящие в никуда глаза. По всему, он не милостыню просил – он работал. Парень подошел к двери, чтобы на остановке перейти в следующий вагон, но через стекло увидел двух увлеченно разговаривающих милиционеров. Он резко развернулся и ушел к противоположной двери. Теперь мои сомнения отпали.

И все же как я ни был мал, а в память врезалось навеки, как милостыню я подал впервые нищему калеке, как, увидав его едва у грязной рыночной ограды, я вспомнил мамины слова, что за добро нас ждет награда. Да и не только оттого тогда сошлись у нас дороги. Я просто пожалел его за то, что он такой убогий, за то, что зябко он глядел, за то, что солнце грело крепко. И все копейки, что имел, я бросил в сморщенную кепку. Монеты звякнули на дне, они пошли на дело, верно. Так отчего же стало мне в тот миг не радостно, а скверно? Так, что я бросился бежать, сквозь годы убежав на столько, что милостыню подавать теперь не стыдно мне нисколько? Диомид Костюрин.

Видать, разные бывают инвалиды. Разве нельзя с больной ногой, но здоровыми руками заработать себе на хлеб? Вы же читали раньше в книге исповедь инвалида «Господь прочтет мой дневник»? А этот?.. Не дай Бог, жизнь сведет с ним в одной упряжке идти. Захромает, как есть, захромает и всю тяжесть на тебя положит. Не подавайте таким, братья! Сберегите свои трудовые, потом заработанные копеечки, на истинно благое дело. Помните, апостол Павел наставлял: «Пусть милостыня вспотеет в руке твоей»? Много их развелось сейчас, захребетников организованных, по сути своей бандитов, которые не ножом орудуют, а давят на жалость нашу извечную русскую – и получают, делят и снова бродят по людным местам слезы слюнями размазывать. Как-то подошел ко мне неважно одетый человек попросить на хлеб, но я предложил накормить его в ближайшей харчевне. А он обиделся и пропал.

В другой раз я кошелек нашел с пятьюстами рублями, был соблазн присвоить, но уже и опыт имелся весьма болезненный; я опрометью к батюшке и в его ручки отдал – он-то знает, как ими по-божески распорядиться…
    ИНВАЛИД
Солнце в знойном костре догорает,
Над рекою осока шуршит.
Без ноги, на костыль опираясь,
Он духмяный покос ворошит.

В неуемном рабочем порыве
Бьются грабли о землю крылом,
Перед ним придорожная ива
Наклонилась в поклоне земном.

И ни вздоха, ни жалобы горькой,
Только пот на рубахе рябой.
… Мне на двух
В жизни сделать бы столько,
Сколько сделает он на одной.
  Анатолий Ковалев

     БАЛЛАДА О СПРАВКЕ
По непраздничным дням он встает спозаранку и, приладив протез, еще годный вполне, отправляется в путь, чтобы вымолить справку об увечьях своих, что обрел на войне. Молчаливо сидит, ожидая приема, в коридорах различных казенных контор, а потом опять ковыляет до дома, словно раненый вражеским залпом в упор. А потом ему долго-предолго не спится: вспоминаются цифры каких-то статей, неулыбчиво-строгие, хмурые лица и бездушные лица чиновных людей… Ведь понятно же все даже с первого взгляда: человек без ноги, да и шрамы видны, награжден орденами – чего ж еще надо, чтоб законно признать инвалидом войны? И, однако же, нет: «Предъяви документы. Подтверди достоверность полученных ран…» Терпелив пациент, но бывают моменты – разражается гневом солдат-ветеран: «Ну а этот протез или эти вот шрамы, разве это не довод для чуткой души? Да и можно ль представить, что мы, ветераны, ради личного блага способны ко лжи? Разве думали мы, коль останемся живы, что когда-то наступит такая беда? На войне ведь сгорели не только архивы, но и сами хранившие их города. Защищая родное свое государство, разве ведали мы в сорок пятом году, что придется просить о деньгах на лекарства, чтоб хоть что-то осталось еще на еду? Признаю: виноват - совершил я промашку… Госпитальная запись была мне дана, но пропала казенная эта бумажка, что не редкость в суровые те времена. Ведь известно же всем, что в военные годы, как немалое время и после войны, нашей главной заботой были не льготы, а работа во имя спасенья страны…»… Но чиновники глухи к таким аргументам, продолжают, как прежде, беседу вести: «Повторяем: для справки нужны документы. Вот инструкция, это вот номер статьи…» И не важно им то, что вздыхает он горько и смятенно качает поникшим челом, озабоченный мыслью: «Сдержаться бы только, не явить ненароком душевный надлом. Помахать кулаками хватило б отваги, но ведь снова придется сей дом навещать…» А всего и нужны-то: листочек бумаги да чиновная подпись, да рядом печать. Не трагедия вроде бы: справку не дали, но, однако же, сколько добавилось бед тем, чьи жизни зависят от некой детали, запропавшей в безвестности прожитых лет. Василий Костомыгин.

Мы даже не замечаем, что происходит с языком. Блатной жаргон прочно вошел в быт, даже депутаты Госдумы не стесняются с трибуны употреблять слова типа «опущенный», «крышевать», президент страны призывает «мочить в сортире»; появляются неологизмы типа «нерукопожатный», «пиарить»; о простом люде и говорить нечего. Русский язык беднеет на глазах, превращаясь в нечленораздельные восклицания Эллочки Людоедки из романа «12 стульев» И.Ильфа и Е.Петрова: «Хо-хо! Знаменито. Мрак. Жуть. Не учите меня жить. Кр-р-расота! У вас вся спина белая» - «всего 30 слов, фраз и междометий, придирчиво выбранные ею из всего великого, многословного и могучего русского языка».
 
Почти исчез русский эпистолярный жанр, когда письма становились произведениями искусства; электронная почта заменила его короткими рваными фразами, без знаков препинания и правил грамматики. Об SMS-ах и  говорить нечего…

От техники невольно мы зависим.
Следы любви? Какие пустяки!
Но умер век прекрасных длинных писем,
Остались телефонные звонки.
Лев Куклин, СПб

А теперь прочтите зарисовку и ее перевод, а потом вслушайтесь, как мы разговариваем.

Теофиль Готье, знаменитый путешественник (1811-1872), значительное время провел в России, описывая все, что ему удалось увидеть. Свои заметки он отправлял на родину, во Францию, в виде писем, которые затем публиковались в печати. Отрывок из одного такого письма приводится далее:

«Вооруженные широкими лопатами дворники очищали перед дверями тротуар и бросали снег на мостовую, точно щебенку на насыпную дорогу. Со всех сторон прибывали сани, и, удивительная вещь, за одну ночь столь многочисленные дрожки исчезли напрочь. Уже нельзя было встретить на улице ни одной колесной повозки. Казалось, что за ночь город вернулся к более низкой стадии цивилизации, когда колесо еще не было придумано. Роспуски, телеги, все повозки на колесах скользили теперь на полозьях. Мужики везли свои корзины на санках, дергая их за веревку. Шапочки с раструбом кверху исчезли и уступили место бархатным шапкам.

Я возвратился домой очень довольный ездой. После завтрака я прогулялся пешком на берег Невы, чтобы полюбоваться зимней сменой декораций. Всего несколько дней назад я видел, как эта широкая река, течением перекатывая мраморные складки волн, в бесконечном движении своем отражала игру света. Ее без устали бороздили корабли, лодки, пароходы, барки. Она текла к Финскому заливу. Теперь река полностью изменила вид: на смену самой живой деятельности пришла смертельная неподвижность. Снег толстым слоем покрыл застывший лед, и между гранитными набережными далеко, как только видел глаз, тянулась белая долина, из которой там и сям торчали черные пики мачт полузасыпанных снегом барок. Колышки или сосновые ветки указывали место прорубей, устроенных для того, чтобы из них можно было набирать воду, и от одного берега до другого помечали безопасную дорогу, так как пешеходы уже пошли через реку. Из досок готовили спуски для саней и карет. Лед еще не был достаточно крепким, и рогатки пока загораживали проезд…»

СТАРОСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК
Отчего, обжигая горло,
Разбираю часами подряд
Сочетания «оло» и «оро» -
Вран и ворон, молод и млад?
«Чловек некий име два сына…»
Я прислушиваюсь к словам.
Открывается в них Россия,
Легендарная быль славян.
Сеча лютая. Доля тяжкая.
И в открытую, не тайком
Песни горькие да протяжные
Заплетали девки венком.
Поднимались из пепла вотчины,
Пахарь зерна бросал с руки.
По утрам меж хлебами сочными
Открывали глаза васильки.
Сто-ро-на. Го-ло-са. До-ро-га.
Я усвоил твердо азы:
С давних пор открытостью слога
Знаменит славянский язык.
Сергей Крыжановский

За прошедшее время (а прошло с моменты написания этих строчек никак не меньше полутора веков) в общем смысле мало что изменилось: Санкт-Петербург жив, Нева не высохла, Финский залив остался на месте, сохранилось судоходство и гранитные набережные. Только живут здесь постоянно и приезжают сюда уже другие люди, изменился городской облик, изменился и язык. Можно предположить, что сегодня об увиденном в городе скажут примерно так:

«Лопаты у дворников – в стиле «бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай», снег швыряют прямо на дорогу. Ждут, наверное, когда какой-нибудь водила на них все маты сложит. А тачки здесь рассекают – я скажу – мама, не горюй, крутизна, зашибись! Вроде бы поубавилось их, Фиг знает, снег-то выпал, вот подснежники и отвалились. Кто рисковый парень, или на крутой тачке – рулит бодряка, остальные отдыхают. Ну и, соответственно, холодно, снежок падает, так что расплел растаман свои косички, натянул пипку и дует по городу, завернут и замешан по самое то.

Тормознул я тачку, водила шустрый попался, то-се, ля-ля-тополя, побазарили, доехал в кайф. Ну вот, а сегодня, пока проснулся, пока похавал с утреца, тут мне и встряло по Неве прошвырнуться, глянуть, как оно там. Ну, я скажу, елы-палы, на той неделе все пароходы шастали туда-сюда, какой-то народ оттягивался на мелких катерках – прет себе, волну за собой гонит, орет чего-то, бухой в доску, расслабон, короче, полный. Ну вот, а сегодня не погуляешь в приятной компании, пивка не попьешь на палубе. Негде пить. Да еще какой-то даун оставил в речке свою посудину, так она вмерзла так, что пиши – финита настала его корыту. Народ уже ломанулся напрямик, по льду. А лед-то еще тонкий, кто-нибудь точно в водичке побарахтается, и в ящик сыграет. Ну да хорошо – вечером по ящику этого жмурика покажут – другие мозги включат…»
Эту «былинку» написал по моей просьбе давний со-трудник редакции Борис Семенов.

«Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценнее самой вещи». Н.В.Гоголь.

      УСТНАЯ РЕЧЬ
Это так, а не иначе,
Ты мне, друг мой, не перечь:
Люди стали жить богаче,
Но беднее стала речь.

Дачи, джинсы, слайды, платья…
Ценам, цифрам несть конца, -
Отвлеченные понятья
Улетучиваются.

Гаснет устная словесность,
Разговорная краса;
Отступают в неизвестность
Речи русской чудеса.

Сотни слов родных и метких,
Сникнув, голос потеряв,
Взаперти, как птицы в клетках,
Дремлют в толстых словарях.

Ты их выпусти оттуда,
В быт обыденный верни,
Чтобы речь – людское чудо –
Не скудела в наши дни.
Вадим Шефнер, СПб

Теперь все по-другому, даже долгожданная зима вдруг повалила снегом в конце теплого сухого октября. Ранним утром природа была одета в яркий желто-зеленый сарафан, а еще через час кругом белым-бело, и с крыш срываются снежные стайки, скоро растворяясь в воздухе. Лица людей помолодели: как ни хороша была осень, а время требует перемен. Народ радуется первому снегу, хотя и знает, что это лишь первая попытка – зима только примеривается завладеть своими просторами. Возможно, скоро наступит оттепель, да и не одна, пока матушка зима всерьез не возьмется за дело. Вот тогда берегите носы, граждане! Но и теперь есть пострадавшие – это автомобилисты, не сумевшие враз перестроить технику вождения по склизким городским трассам; много мелких аварий – 700 ДТП; есть и серьезно пострадавшие. Водители, вопреки обыкновению, не ссорятся, доказывая свою правоту, а терпеливо дожидаются, пока страховщики разберут, кто там прав-виноват. Можно, конечно, поругать погоду, но погоде от твоих слов ни холодно ни жарко. А ты вспомни лучше, как в детстве ловил открытым ртом обжигающие снежинки или разглядывал на ладони их удивительные, неповторимые узоры и радовался приходу зимы, как дорогому подарку. А что, если на мгновенье вернуть детство назад?.. Не беда – пусть прохожие улыбаются…
   
        ПРЕДЗИМЬЕ
Все на грани крутой перемены.
Льдом студеным подернулись воды.
Ветви, словно набухшие вены
До предела уставшей природы.

Белый свет оказался бы прозой,
Будто век он поэзией не был,
Если б ввысь не струились березы,
Вознося свои души на небо.

Если б рядом с колючим упорством
Не цеплялись за землю сосёнки
И к пенькам с их коростою чёрствой
По-сиротски не жались опенки…

Ах, пора ожиданий – предзимье.
Сколько смысла в тебе и терпенья!
И звучит над притихшей Россией
Лишь синичье безпечное пенье.
Вячеслав Харитонов, Сызрань
 
А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять». Владимир Высоцкий.   

Гляжу программу ТВЦ и глазам не верю: в Волгоградской области происходит церемония переноса на родину останков 325 итальянских солдат, погибших в Сталинградских степях в годы Великой Отечественной войны. Благое дело, если бы не… торжественное прохождение под российский военный оркестр почетного караула российских войск, развевающиеся флаги Российской Федерации и Итальянской республики и возложение почему-то нашими солдатами поминального венка на гроб с иноземными костями побитых оккупантов.
   
Конечно, хорошо, что итальянское правительство заботится о своих подданных. Но это они пришли на нашу землю, сея смерть и разрушение, здесь же настигло их справедливое возмездие. Желаете забрать их домой? Милости просим! Но почему их должен провожать почетный караул российских войск, ума не приложу. Если так дело пойдет, скоро памятники будем ставить захватчикам!
    
Представьте себе, в ваш дом ворвался убийца, лишив жизни деда, мать, детей, изнасиловал жену, разграбил и сжег жилье. Но настигла его пуля хозяина – и зверя-насильника хоронят на ближайшем кладбище с воинскими почестями. А от имени убитых живые возлагают на его могилу венок, клятвенно обещая не оставлять ее без внимания и заботы.
   
Спасибо итальянцам хотя бы за то, что они увозят потихоньку прах своих убитых солдат. В отличие от немцев, стремящихся покрыть тевтонскими язвами фашистских кладбищ нашу Родину. Появилась даже так называемая теория «примирения», инициатором которой в Санкт-Петербурге выступил писатель Даниил Гранин. Это с его легкой руки появилось в Кировской области крупнейшее в Европе немецкое солдатское кладбище. А Санкт-Петербургская епархия с радостью поддержала обоюдовыгодное начинание… Но я отвлекся.
   
Гробы занесли в самолет, а  местные почетные гости усаживаются по машинам - теперь можно смело поставить галочку «выполнено» напротив графы: «акция примирения ради будущего мира». Не мешало бы и немцам перенять у итальянцев правило: хоронить своих солдат в родной земле. Им и лежать в ней мягче.
         
         ИТАЛЬЯНЕЦ
Черный крест на груди итальянца –
Ни резьбы, ни узора, ни глянца.
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далеком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришел с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучина
Иностранным ученым изучена?
Нашу землю – Россию, Расею –
Разве ты распахал и засеял?

Нет! Тебя привезли в эшелоне
Для захвата далеких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного…

Я не дам свою Родину вывезти
За простор чужеземных морей!
Я стреляю – и нет справедливости
Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил и не был!
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глазах…
Михаил Светлов

    «Дорогой Александр Григорьевич! – пишет давний помощник редакции из Тульской области Алексей Андреевич Логунов. Впрочем, читатели с ним уже знакомы. – Отрывной календарик, который висит у нас на кухне, снова прислал от вас весточку – заметку «Одно целое» от 18 октября по н.ст. Спасибо, что вразумляете»:
   
«Обратили внимание, как трудно долго находиться в толпе? Нет-нет, не в храме, где людей сближает и освящает молитва, а в многолюдном метро, на шумной улице… Словно гигантский пылесос вытягивает из тебя энергию, делает безпомощным и вялым. Бегите толпы…
   
Стиснутый со всех сторон, обогретый теплом человеческих тел, в духоте храма, сдобренной ароматом ладана, руки для крестного знамения не поднять, - но чувство братского единения охватывает тебя, и Бог все ближе к сердцу. Низкий потолок храма вдруг открывается небом, и во время Хирувимской Ангелы совершают свой плавный танец, расправляя белоснежные крылья…»
   
Время от времени читатели приносят и присылают мне давно написанные и полузабытые записки, которые теперь печатают в православных отрывных календарях. Я начал было их собирать, но что-то внезапно остановила меня: «Ведь это же мои мысли; к чему их коллекционировать?» И я благоразумно прекратил собирательство.
   
«Да, славно бывать в храмах, где Божие и человеческое сливается в одно целое, - продолжает письмо Алексей Андреевич. – Мне вспоминается Оптина Пустынь середины 90-х прошлого века, служба в одном из храмов монастыря, множество народа…
   
    Над Оптиной покой и тишина.
    Мерцает серебристая звезда.
    И лишь молитва чистая слышна,
    Да плещет в Жиздре темная вода.
    Здесь вечера печальны и нежны.
    На небе хоры ангелов поют.
    И молится Распятому за ны
    В Казанском храме православный люд.
    Татьяна Егорова, СПб
   
Наша бригада журналистов едва смогла втиснуться и притулиться в дверях. Слушаю непривычное для уха церковное пение, ощущаю неповторимый запах ладана (я тогда еще не знал, что так пахнет ладан). И вдруг вижу у себя под ногами распростертое тело солдатика в зеленой форме. Люди топчатся вокруг него, того гляди наступят, а он так и застыл в земном поклоне… Пришел служивый покаяться.
   
Спустя годы я не раз вспоминал этот эпизод. Сияющий от свечей храм казался мне Царством Божиим. А распростертый у порога солдатик – это я сам. Боже Милосердный, прости меня, окаянного, и разреши быть среди поющих и славящих Тебя, хотя бы в уголке, хотя бы распростертым у порога… Спаси вас, Господи! Алексей Логунов».
 
        МАЛЬЧИК В ХРАМЕ
Мальчик в храме совсем не смущен
Ни торжественной службой, ни ликами –
И глядит непосредственно он
На Христа и на стражников с пиками.
То распятьем большим увлечен,
то распятьем серебряным маленьким…
Позади всех молящихся он
Тихо ходит в рубашке и в валенках.

Впереди где-то бабушка здесь
Повторяет молитвы заученно…
Мальчик, службой овеянный весь,
Тихо ходит и смотрит задумчиво.

Что-то будет с ним в жизни большой?
Дай-то Бог ему истинной ясности,
Пусть останется чистым душой,
Проходя все земные опасности.
Геннадий Иванов

    Я уже признавался читателям, что ничего не смыслю в точных науках, начиная с арифметики, – даже считаю сначала на калькуляторе, а заканчиваю по-школьному - на бумажке.

Математика – это трудно.
Это – дар. С первых лет. От Бога.
Слишком промахи в ней подсудны.
Слишком взыскивает с итога.
Темь задач! Легкость прегрешений,
Груз просчетов… Но зло не в этом:
Ни одно из моих решений
Не сходилось вовек с ответом.
Ну и пусть бы… Да в нас подспудно
Математика – в каждом – строго,
Всё ей явно и все подсудно…
Ох, как взыскивает с итога!
Ирина Снегова
 
Поэтому и обратился к родной многомудрой жене за разъяснениями: лучше мне будет от перевода стрелок назад или хуже?

- Утром ты сможешь поспать на часок больше, но ты со своим сном не дотягиваешь и до восьми, то теперь ты будешь просыпаться в семь; сможешь до работы писать свои «Былинки». Зато рабочее время как бы удлинится, и тебе будет казаться, – хотя бы первое время – что в редакции ты находишься больше, чем раньше, а усталости прибавится. Не волнуйся: через пару недель организм перестроится и чувство дискомфорта исчезнет.
   
- А зачем они переводят стрелки туда-сюда, что, электричество экономят?
   
 Жена попросила не запечатлевать ее ответ на бумаге. Много лет я пытаюсь понять выгоду от этого грандиозного государственного предприятия, читал даже цифры со многими нулями сэкономленных киловаттчасов, но так и не уразумел, в каких емкостях хранят сбереженное электричество – наверное, это есть большая государственная тайна. Но другие ученые утверждают, что возвращение на зимнее время в октябре к особой экономии электроэнергии не приводит: то, что удается сэкономить при переводе часов весной, расходуется осенью. Оказалось, что перевод делается исключительно ради того, чтобы зимой люди не вставали раньше восхода солнца. Зато врачи утверждают, что искусственные подвижки времени выводят наш организм из строя, и чем старше возраст, тем труднее приспособиться. Перевод времени – это все равно, что смена погоды: долго стояло тепло, и вдруг стало холодно. Отсюда – резкое обострение болезней и несчастных случаев. Совет пожилым: носите с собой лекарства.

Разделить всю Землю на часовые пояса по 15 градусов в каждом предложил канадский инженер-связист С.Флеминг. Внутри пояса время принимается всюду одинаково, а на границе переводят стрелки на час вперед или назад. В 1883 году идею приняло правительство США, а за ней почти все страны, но не все. К примеру, Грузия в этом году отказалась от перехода.

Единственное в России место, где не переводится время – Центр управления космическими полетами: в противном случае пришлось бы перенастраивать все компьютеры.

Может, и нам не надо трогать его, время, хотя бы потому, что мы толком так и не знаем, как с ним надо обращаться? Может, остережемся, оставим все как есть и поглядим – а вдруг хуже не будет, а?..

«Когда меня не спрашивают, что такое время, я знаю, что оно; а когда я хочу его объяснить, я уже не знаю его более». Блаженный Августин, ум.430 

ОТМЕНЯЕТСЯ ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ
Отменяется летнее время,
Осеняется поле листвою,
Убирается летняя обувь.
Подпирается старый штакетник,
Чтоб не рухнул от первой метели
Он в начале ближайшей недели.

Отменяется летнее время,
Обвиняется сводка погоды
В том, что ветер деревья ломает,
Рвет проводку и крыши корежит…
А душа примириться не может,
И не хочет, и не понимает,
Что согласно закону природы
Очевидность встает перед всеми:
Отменяется летнее время.

Отменяется летнее время,
И назад переводятся стрелки –
Целый час, по решенью начальства,
Целый час безвозмездно даруя!
Проведи его строя, пируя,
Размышляя… А хочешь – на части
Раздели: поброди да поплавай…
Этот час ты используй на славу,
Не учтенный дотошной судьбою, -
Целый час занимайся собою!
Елена Николаевская

В одном всероссийском журнале шибко известный местный писатель опубликовал обо мне напраслину. Да нет, не пустопорожнюю небылицу, а врущую улевету. Он профессиональный труженик пера, хлеб его – книгописательство. Не скрою, он достиг цели – он обидел меня, хотя наши творческие пути не пересекались и я не принимал участия в мышиной возне Союза писателей. Но, видно, что-то не давало труженику пера покоя.
    
Многим доставалось от брошенного комка грязи. В дневниках писателей то и дело сквозит недоумение от несправедливости собратьев по цеху. Но «нет шедевров, погибших в забвении. Ложь и угодничество писак не могут поддержать жизнь дрянной книги», - сказал Бальзак. А сейчас? Нынешнюю критику можно смело назвать крыловским «кукушка хвалит петуха…». Все, как один, желают остаться в литературе. Только читателей от этого не прибавляется.
     … А подошел бы обидчик, протянул руку – и все сгладилось. Но не подойдет…

И те, которых не читают,
Вздувая шум, как ветряки,
Себя талантами считают
Действительности вопреки.

И всяк, на свой манер и способ,
Лишь занят ловлею похвал:
И доморощенный философ,
И малограмотный нахал.

Впадают в суетность они,
Хоть у иных осанка павья.
О, как им страшно быть в тени
Под небом ярмарки тщеславья!

Свое оставит только тот
В душе у ближнего посольство,
Кого, как мастера, гнетет
Самим собою недовольство.

Подъезд театра. Вечер. Снег.
Афиша на стене намокла.
Идет трагедия Софокла,
Которой двадцать пятый век.
Яков Козловский

       Признаюсь как на духу: у меня сложные отношения с музеями. Последний раз я побывал в музее в прошлом году, да и то музей был Британским. Хочу, как все, часами бродить по безчисленным паркетным залам, ахать от восхищения и покинуть его после третьего предупреждения служащего. Но у меня не складывается. Вот в этом самом Британском музее есть полный зал египетских мумий, а я туда не пошел.

Странный человек, скажете вы и будете совершенно правы. А я не хочу любопытства ради разглядывать ссохшиеся от бальзамирования тельца, выставленные напоказ всему свету. Лежали бы они лучше в своих каменных гробах, запрятанные глубоко в пирамиды в окружении любимых вещей и жен. Ответьте себе честно: вы-то сами согласны на подобную славу? Нет, даже если еще посчастливится попасть в Лондон, я опять не пойду, закоснев в своей упрямости. Потом вам долго будут показывать куски мрамора от афинского Парфенона, и вы будете делать вид, что вам страшно интересно восстанавливать в воображении, каким он был на самом деле. Вывод, сделанный мной, гласит: то, что творили древние, теперь не под силу даже великому нашему современнику Зурабу Церетели. Вот картины художников – другое дело: сами заставляют остановиться и вглядываться в них, словно проходя сквозь раму к иным людям, в иные времена. Но в целом я считаю музеи неестественным собранием разнородных и неравнозначных предметов. К примеру, разве десятки самоваров при жизни хозяев стояли бы на полках длинными скучными рядами? Собирательство вообще – род недуга, а говоря проще – гордыни. Только по этой причине англичане не возвращают самое знаменитое сокровище Британского музея – фриз афинского Парфенона, принадлежащий, конечно, Греции. А если быть честным до конца, то должно сказать, что большинство экспонатов украдено Великобританией в бытность «владычицы морей». Еще проще – награбили силой и не возвращают. Не зря Антон Павлович Чехов сказал: «Всяк предмет должен иметь свой порядок».
    
И тут вы спросите: «Неужели тебе ничего не понравилось в музее, зануда ты этакий?» Отвечаю: здорово, когда видишь рассевшуюся на музейном полу стайку школьников, внимающих молодой учительнице. Это было самым естественным при моем посещении мировой сокровищницы, основанной в 1753 году.    
    МУЗЕЙ
Как много предано и продано,
народ – не тот, страна – не та.
В музее, вдруг под офис отданном,
под вечер стихла суета.

Давно все экспонаты вывезли
на виллу босса-подлеца,
и с ними словно душу вынесли
из онемевшего дворца.

Все стерпят каменные лестницы
по новым правилам игры.
Скользят рекламные прелестницы,
плюет охрана на ковры.

Звучат слова чужие, дикие,
таится грязная вина…
Но дому помнятся великие
блистательные времена.

Он ждет – откликнется История,
воскреснет в огненной пыли
разграбленная территория
врагом захваченной земли.
Марина Струкова

      И еще одно впечатление вынес я, побывав в Версале под Парижем, в Сан-Суси под Берлином, в Центральном парке Афин. Раньше я по скудоумию считал, что Петергоф - вершина русского паркового и архитектурного зодчества. Теперь знаю – наши питерские городки-дворцы есть копии западных мастеров, приправленных гением русских творцов-самоучек. Версальские фонтаны, например, питаются только за счет водонапорной башни; в Петергофе же изобрели систему подачи воды самотеком. И скульптуры в царских парках Берлина и Парижа установили раньше, чем в Летнем саду – возможно, в подражанье Вечному городу…
       ЛЕТНИЙ САД
     сон экскурсовода
Земля приготовилась к старту.
Земля приготовилась к стуже.
И круг посетителей статуй
все уже, и уже, и уже.
Слоняюсь – последний из крупных
слонов – лицезрителей статуй.
А статуи ходят по саду по кругу,
по кругу,
по кругу.
За ними хожу, как умею.
И чувствую вдруг – каменею.
Еще разгрызаю окурки,
но рот костенеет кощеем,
картавит едва: - Эй, фигуры!
А ну, прекращайте хождение
немедленным образом!
Мне ли
не знать вашу каменность, косность.
И все-таки я каменею.
А статуи ходят и ходят.
Виктор Соснора, СПб
   
Два слова о нашем знаменитом парке. Не кажется ли вам, что строгая геометрия сада с женскими мифологическими фигурами и прямыми дорожками вызывают у посетителя не столько восхищение, сколько внутреннее отталкивание: в лесу скульптур нет. Это искусство, (от слова «искус, искушение»), а не творчество (от слова – «Творец»).

Во дни печалей и торжеств,
тая обиду и досаду,
по Летнему гуляю саду
среди языческих божеств.

Как много лет, как много зим
они стоят полунагими…
Особенно грустны богини,
их вид едва переносим.

Затеи странные Петра,
его мужицкие манеры…
О, эта линия бедра
озябшей на ветру Венеры!

Их, как похищенных невест,
везли и ставили в аллеи
на сквозняки гипербореи
богинь полуденных небес!

Во всем, от пяток до лица
и до иллюзии паренья,
во всем – насилие творца,
во всем – безсилие творенья…
Вера Бурдина, СПб
      
     Прожив во Львове несколько лет, я полюбил львовские парки – Стрийский парк считается лучшим в Европе; парк Зимние воды. Стрийский парк площадью 60 гектаров удивительным образом совмещает в себе человеческую ухоженность с природной естественностью: посыпанные красным дорожки с уютными скамеечками неожиданно заводят вас в настоящий лес, где до вас никто не был; местами парк кажется заросшим, но это продуманная «неопрятность» дает возможность городскому человеку хотя бы на несколько минут попасть на природу. Так устраивают свои парки эстонцы; по этому принципу живет Центральный парк в Афинах. Согласитесь – хорошо человеку быть в городе и на природе, где верещат цикады или поют соловьи. А под ногами шишки и нет мусора.
   
             В ЗООЛОГИЧЕСКОМ МУЗЕЕ
Ловя сирен далекие отгулы, от голода в изнеможденье злом лежат недвижно серые акулы, как бабочки проткнуты под стеклом. И разомкнули тучные удавы колец волшебных блещущий извив, как бы во сне – желудочной отравой проглоченную жертву не сварив. И повествуют о веках размытых, как железняк о пламенных мирах, кровь мамонтов из дебрей ледовитых, их мускулов, волос тяжелый прах… Но что для глаз слепых и равнодушных Божественных гармоний пестрота, земных, наземных, водных и воздушных – всех фаун мощных слепки и цвета! И только дети шумно на свободе меж чучел и витрин гурьбой снуют – не так, как мы, причастные природе, пред ней восторг неложный унесут. Они – с животной жизнью материнства глухую связь порвавшие едва – одни поймут там скрытое единство живой души, тупого вещества! Михаил Зенкевич.

…И мы опять встретились. На этот раз ты была в небесно-голубом платье с блестками-звездочками, длинные шелковистые волосы струились по плечам, а глаза блестели от счастья. И вновь я не вижу твоего лица, но знаю, что это ты и никто другой. Мы снова взялись за руки, словно не расставались, и пространство перенесло нас в знакомый до боли парк рядом с твоим домом, где мы когда-то гуляли, и я от смущения не знал, что говорить девушке. Но теперь слова были не нужны – мы слились душами в единое целое, и это единство душ доставляло невыразимое счастье.

И снова безкрайнее пространство со светящейся темнотой. Мы то кружимся рядом, то вдруг разлетаемся невыносимо далеко, и эти мгновенные разлуки заставляют нас синхронно возвращаться назад. Дивная музыка звучит внутри нас…

Лишь высота – надежный кров,
чудесны сны в ночном полете,
где мысль свободная от слов,
а страсть – от униженья плоти.
Вера Бурдина, СПб

И вдруг твоя маленькая уютная комнатка на втором этаже с кафельной печкой в углу, и даже следы ликера на стене, когда я неумело открывал бутылку. Но стены раздвинулись, и мы опять в заполненной пустоте – и одновременно у тебя дома. Как хорошо, Господи!

Но музыка понемногу стихла, ты машешь рукой в небесно-голубым рукавом и скоро превращаещься в удаляющуюся звездочку…

Ты не стучись в мое окно,
светящее в туман!
Я не поверю все равно:
обман, скажу, обман…
Скажу себе: сиди и пей,
и памятью казнись,
там просто пара голубей
слетела на карниз.
Там дворник палкою метлы
задел карниза жесть…
Воспоминания мертвы,
но их жестока месть.
Ты не стучись в мое окно,
не надо, не стучись.
Тебя устал я ждать давно,
умножил жизнь на жизнь
другую…
Высох океан,
пластами соль на дне…
Да ослепит тебя туман,
собьет с пути ко мне!
В окне погаснет сто свечей,
поставит полночь щит.
С карниза пара голубей
за счастьем улетит…
Леонид Агеев

… Я медленно разжимаю пальцы. На ладони лежит крохотная, переливающаяся всеми цветами радуги пуговичка-звезда от рукава твоего платья…
     ЖЕЛАНИЕ
Меня сегодня далеко
Желанье занесло:
Жить надо долго и легко,
Красиво и светло.

Не усмирять душевный пыл,
Не клясть судьбы своей,
А так, чтоб каждый день наш был
Счастливей прошлых дней.

Чтоб были закрома полны
Плодами наших рук…
Желанья не запрещены.
Желай и ты, мой друг!
Надежда Полякова, СПб

Каждый день я слушаю, читаю, смотрю новости – так повелось и духовник благословил. И чем больше я погружаюсь в лавину информации, тем тревожнее становится на сердце: ну, хоть что-то хорошее, доброе, приносящее радость. Но давайте вместе прочитаем на новостной ленте, что же случилось в этот обычный ноябрьский день в мире:

* На Гаити раастрелян консул Франции;

* Пешехода переехали дважды;

* «Детский мир угрожают взорвать;

* В Петербурге сгорела электричка;

* Квартплата вырастет вдвое;

* Талибы взорвали переполненную мечеть;

* В Махачкале взорвали милицейский автобус;

* Индонезию опять тряхнуло;

* Медики заразили СПИДом тысячи канадцев;

* С «Ураласбеста» украли источники радиации;

* В Китае взорвался завод по производству анилина;

* Группа вооруженных боевиков захватила здание Палестинского избиркома;

* В Кабуле прогремели три взрыва;

* При взрыве у посольства Ирана в Багдаде погибли иностранцы;

* Раскрыто убийство генерала Гамова;

* Теракт в Амане: муж своими руками надел на жену «пояс шахида»;

* Задержан россиянин, который вез в Норвегию гранату и патроны;

* В Кабуле смертник на заминированной машине врезался в солдат НАТО;

* На берегу Малой Невки нашли сумку с человеческим туловищем, и т.д.

Эти события произошли на протяжении всего нескольких часов. Не знаю, как у вас, а у меня складывается впечатление, что нас специально приучают к крови, ужасам, ошметкам человеческих тел, выстрелам, взрывам, захватам, убийствам, заложникам и всему тому, что человечество на протяжении всей своей истории считало тягчайшими преступлениями. Вспомните, совсем недавно это происходило только на экранах ТВ, теперь же льющаяся как вода кровь выплескивается на наши улицы. «Муж сам надел на жену «пояс шахида». В прошлом веке это чудовищное преступление никого не оставило бы равнодушными. А сейчас? Строчка в новостной ленте. Что делать простому, запутавшемуся в этом страшном, искусственном мире человеку? Бежать? Но куда? Не обращать внимания? Невозможно. Приспособиться? Что, самому стать убийцей? Голова гругом. А может, этого как раз и добиваются те, кто стоит за безконечной кровавой чехардой? Скоро узнаем…
 
     ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ
Как просит сердце добрых новостей –
В холодном марте, в знойном ли июле!
Не о войне за нефть, не о разгуле
Националистических страстей.

Не о сквозной коррупции властей
В Ташкенте или где-нибудь в Сеуле,
Не о нехватке вечных запчастей
И не о том, что стройку затянули…

С нелегкой правдой сжился я вполне,
Но радость-передышку дайте мне,
Хоть малую совсем, хоть половинку!

Так от нехватки витамина «С»
С тоской в почти осмысленном лице
Грызет мой кот зеленую травинку.
Илья Фоняков, СПб

      Двадцать лет,считая с 1985 года прошло, а мы все на распутье. Ушел Владыка Иоанн, и за эти ненастные дни мы так и не смогли нащупать путь спасения Родины.Не дал Бог из-за нашей нестойкости, желания уберечься, русского «авось пронесет», разобщенности, приспособленчества и явной трусости нам Русского вождя, способного повести за собой народ, расчистить страну от налипшей нечисти, восстановить Армию и Флот, а, главное,вернуть – пока еще нации – тот дух, который горы сворачивает. «Вера без дел мертва», - утверждает апостол Иаков. Но духовное возрождение продвигается медленно: мы строим храмы, а многие священники возводят рядом особняки; происходит негласное слияние Церкви и государства, и оно не на пользу России. Мы проболтали два десятилетия, довыбирались депутатов до отвращения, палили из танков по собственному Парламенту, дали разграбить наши богатства, заселили города и веси жителями Кавказа и других республик, легализовали приезжих, не усвоив трагических примеров Лондона и Парижа, заигрываем с исламом.

Здесь безвыходно, как в тюрьме,
как птице солнечной во тьме,
как черным листьям на ветру…
Страна слепых, собака ru

В стране потоп, в стране пожар.
Все чуда ждут – и млад, и стар.
Пусты призывы к топору.
Страна глухих. собака ru

От нас уходят навсегда
алмазы, недры, лес, вода,
как будто в черную дыру…
Страна глухих. собака ru

Страна глупцов, страна слепцов…
Да что же мы в конце концов?
Красна погибель на миру…
Святая Русь… Отныне – ru
Валерий Хатюшин

Но русское сердце, несмотря на очевидность, не хочет верить в гибель России. То тут, то там появляются разрозненные, малочисленные группы людей, познавших трагизм происходящего. Они еще борются за власть, но скоро, скоро неминуемая угроза жизни упавшей державы и собственной гибели или унизительной жизни под чужим игом заставит нас действовать. Не болтать, а объединившись всем миром, начать жить так, как жили и заповедовали жить нам наши предки. Хватит поисков национальной идеи!

Если в нас не до конца выхолощены души – не все потеряно: выбирались из передряг и похуже. Не только молитва, но и крепкая воля, сильная рука должна стать порукой грядущей, еще такой далекой победе жить собственным умом.
БЕЛАЯ МЕДВЕДИЦА
Оскаль, медведица, клыки – и влево, вправо – огрызайся! Пускай глядят из-под руки разноплеменные мерзавцы… Ведь за хребтиной – океан: и хлад, и темень, и стихия. Простор снегов, - он Богом дан, чтоб остужать умы лихие! Кому-то мил Калининград, кому Курилы долго снятся… Кинь на восток тяжелый взгляд: пусть, как горох, от ветра мчатся… Твой ранен бок, - и тяжек храп… Но запад пусть назад отпрянет: стальная мощь передних лап не оскудеет, не престанет! Да о подбрюшье не забудь: там змеи, ядом истекая, кишат, мостя телами путь от Гудермеса до Китая! Пусть всяк закат багрянокрыл, и всяк рассвет от крови розов, - еще не вовсе лед оплыл с твоих вершин, с твоих торосов. Еще в душе светло-светлым, и не окочененло тело… Не весь утрачен Кагалым! Да и Москва не вся сгорела! Раиса Романова

И последнее. Господин президент! Вы православный человек и не можете не понимать, что страна не в состоянии отстоять свою независимость без мощных Вооруженных Сил. Да, что-то делается в этой области, но очень уж медленно, и все с оглядкой на запад. Престиж военных упал ниже некуда. Уж раз нам нечем торговать с миром, кроме нефти и газа, употребите эти огромные деньги на укрепление Армии. А мало бенег – народ ради блага России с себя последнее отдаст, Вы это знаете. А то накопили гигантский Стабилизационный фонд и не знаем, что с ним делать. Вложите его в востановление Армии и Флота, народ Вам в ножки поклонится. Слабых не уважают – ими помыкают по свему усмотрению.

Век двадцатый – ротозей.
Нам не впрок твоя забота.
… У России нет друзей,
Кроме Армии и Флота.

Долго ль в мареве тоски
Будем брать свои напасти, -
То у Сороса с руки,
То у дьявола – из пасти?

Разоряем отчий дом,
Как безпечные кутилы.
Шельф Балтийский отдаем,
Приднестровье, Крым, Курилы…

Всем кагалом, сворой всей
На тебя идет охота.
У России нет друзей,
Кроме Армии и Флота.

А исконные черты
Не сгубили б поколенье.
От избытка доброты –
До нехватки озлобленья.

Осознай, уразумей,
Выбирайся из болота.
… У России нет друзей,
Кроме Армии и Флота.
Людмила Щипахина

     В начале ноября в Манеже на Исаакиевской проходила выставка «Православная Русь». Огромный двухэтажный зал был переполнен народом. Я сидел у стола с газетами и книгами в ожидании покупателей. И вдруг на палец мне села бабочка-красавица. Я замер от неожиданности: откуда она взялась в дождливый ветреный ноябрьский день на шумной выставке? Бабочка посидела-посидела и полетела дальше, оставив меня в недоумении. Вы можете обвинить меня в суеверии, но я почему-то думаю, что это было чудо, знак Божий. О чем он? Понятия не имею. Но эта короткая встреча с живым чудом до сих пор греет сердце…

Ну как же не бывает чуда?!
А наши замыслы, мечтанья,
Пришедшие невесть откуда,
А слов певучих сочетанья.

Нечаянная встреча с другом,
Почти похожая на счастье,
Заболевание недугом,
Который называют страстью!

Да что там чувства! Даже листья
На улице осенней мокрой.
Какой Сарьян, взмахнувший кистью,
Писал их суриком и охрой?

Потом зима, весна и лето –
Еще три настоящих чуда.
А как назвать иначе это,
Никто не выдумал покуда.

А музыка, а лес, а горы
И море, ну, конечно, море,
Степные знойные просторы
С полынью горькою, как горе…

Да я бы сотни насчитала
Земных чудес. Одно лишь худо:
Магического нет кристалла,
Чтоб всем увидеть в чуде – чудо.
Вера Звягинцева
                ВЛАДЫКА
Сегодня 2 ноября 2005 года, 10-летие со дня блаженной кончины Ми-трополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна(Снычева). С самого утра православный люд тянется к могилке любимого старца, до позднего вечера служатся панихиды. Наша газета выпустила две полосы, посвящен-ной Владыке, а в содружестве с издательством «Сатис» по нашим материа-лам к годовщине подоспела книга «Владыка». Захожу на Никольское клад-бище и не вижу привычной стрелки–указателя «К Владыке Иоанну». Зато появился указатель «К Собчаку»…
      
       Мне посчастливилось знать Владыку всего полтора года, но они стали решающими в моей тогда неустоявшейся жизни. Десятки раз довелось бывать в резиденции Митрополита Иоанна, не счесть телефонных звонков по серьезным и не очень вопросам. Но Владыка всегда находил время и терпеливо отвечал новоначальному редактору только родившейся право-славной газеты на все вопросы и недоумения. Теперь-то я жалею, а тогда мне было не до записей, а то, что сохранила память, разбросано по моим многочисленным «запискам редактора». Постараюсь что-нибудь разыскать.
 
           У ВЛАДЫКИ ИОАННА
На Никольском в Петербурге осень лисья,
Лаврский колокол взывает непрестанно.
Я пришел сюда впервые помолиться
На могиле у владыки Иоанна.

Отыскал его могилку у ограды.
Здесь венки, цветы и свечи, и записки.
На колени стал тихонечко с ним рядом
И рассказываю жизнь, как перед близким.

Набежали слезы горькие такие,
Что его мы до конца и не узнали,
Что не может до сих пор понять Россия,
Кто ушел от нас, кого мы потеряли.

И ложатся хризантемы и гвоздики,
Ставят бережно их в вазочки с водою.
Здесь портрет, и с фотографии владыка
Улыбается улыбкой молодою.
Николай Капшитарь, Уссурийск

Мистика. Начало 93-го года, 10 утра, коридор в здании епархии перед кабинетом митрополита Иоанна, солидная очередь терпеливых священников. Я пришел с директором фирмы, согласившимся издавать газету «Православный Петербург», чтобы получить благословение архиерея. Время шло, но очередь не уменьшалась: кого-то все пропускали вперед. А директор рвался на волю. Мы ходили с ним по длинному коридору с портретами митрополитов, и я рассказывал Сергею про дьявольскую суть НЛО (не так давно я сумел порвать с «братьями по разуму»). Очередь я изучил наизусть. Вдруг от стены – откуда она только взялась? – отделилась женщина и стала задавать мне вопросы о «летающих тарелках». Заглянув в ее глаза, я попятился: невероятный ужас охватил душу, ее пустой взгляд был холоднее льда. Прячась за людей, я выдавил из себя: «Прочитайте об НЛО в книге «Люди и демоны». – «А где ее взять?» - спросила она, подступая. – «В библиотеке на втором этаже, ответил я помертвевшими губами, отодвигаясь все дальше. Женщина пошла по коридору и, как утверждал директор, растворилась в воздухе…

Но к Владыке мы все же попали – в 7 вечера…
Владыка обратился к читателям православной газеты с кратким словом: «Дай Бог вам мудрости, силу крепости совершать дело благое во славу нашего Православия. Пусть через вашу небольшую газету русский народ получает истинное понимание христианской жизни, христианского вероучения. Ибо, чтобы правильно веровать, нужно и по-христиански правильно жить.
Желаю всем помощи Божией, крепости веры, сил телесных и духовных.
     Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн».

Всплыло в памяти, как отправлялся в первую поездку в Иерусалим. Полет откладывался раз шесть, и каждый раз на работе приходилось подводить черту. Но главное — боялся потерять крохотный росточек веры. Позвонил Владыке Иоанну. «Поезжайте, Александр Григорьевич, Бог благословил», — напутствовал Владыка. И правда, то паломничество в 1995 году укрепило меня, я стал меньше переживать за судьбу газеты. Владыка вскоре ушел в обители вечные, и тот наш разговор оказался последним.

Почему-то врезался в память зонтик, оставленный кем-то в резиденции владыки Иоанна. Сколько раз я приходил туда, а он сиротливо продолжал висеть на прежнем месте. Интересно узнать, нашелся ли его хозяин?..
Однажды, по благословению, я дерзнул высказать Владыке случаи продажи в крупном соборе еретических книг Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». Он молча выслушал, а через несколько дней книги исчезли с прилавка.

… И еще одна, очень дорогая для меня надпись-напутствие в книге «Церковные расколы в русской церкви 20-30-х годов»: «Дорогому Александру Григорьевичу от автора. Берегись разделений. Крепко держись Православия. Иоанн, Митрополит Санкт-Пербургский и Ладожский. 26.4.94».

Я брал интервью у митрополита Иоанна. Мы сидели в его маленькой келье на Каменном острове, и Владыка обстоятельно отвечал на вопросы. Прошло, наверное, минут 20, когда я с ужасом обнаружил, что диктофон не работает. Краснея от стыда, я сообщил Владыке об этом. Он посоветовал поменять батарейки и вновь терпеливо повторил сказанное. Вскоре интервью было опубликовано.

Я пришел в резиденцию к Владыке Иоанну, потому что идти было больше некуда. Возбужденный до крайности, я стал громко жаловаться открывшей мне дверь келейнице Анне Степановне, что редакцию гонят из Духовной Академии прямо на улицу. Услышав непривычные для этих стен интонации, со второго этажа медленно спускался Владыка. «Какой же Вы эмоциональный, Александр Григорьевич», — с легким оканьем произнес он. Дальнейшего разговора не помню, но шел я по улице раздосадованный до невозможности. Был январь 1994 года. И вдруг что-то горячее пронзило мое существо — и ход мыслей переменился. Обжигающая волна принесла с собой успокоение и уверенность в том, что все обустроится. И правда, нас вскоре пригласил к себе приснопамятный о.Василий Лесняк, и почти пять лет мы проработали на Выборгском шоссе. А то место, где меня застала молитва Владыки, я помню хорошо — сейчас там, на Ординарной, 18, стоит наш газетный киоск…

Однажды я посетовал Владыке Иоанну на то, что меня принуждают опубликовать острую церковно-политическую статью. «Это не твоя стезя», — сказал Владыка и, как всегда, оказался прав. Со временем «Православный Санкт-Петербург» превратился в просветительское издание, в котором места для церковных споров и высокоумных мнений не находилось. Владыка Иоанн прозревал будущее газеты, когда с нашей первой встречи в феврале 1993 года благословил ее существование. Верю, что и ныне своими молитвами Владыка предстательствует перед Богом за нас грешных.

Надо сказать, что резиденцию Владыки Иоанна я посещал часто и никакого особого тщеславия не испытывал: так делали многие. А теперь из памяти выскальзывают эпизодики, которые хочется записать. Однажды довелось застать Владыку непривычно домашним, с теплым пуховым платком на плечах — ему нездоровилось. Келейница Анна Степановна принесла на блюдечке таблетки. Без архиерейского облачения Владыка выглядел подуставшим от забот дедушкой. «Александр Григорьевич, а тебе деньги-то на газету нужны?» — по-деловому спросил архиерей. Стоявший рядом о.Пахомий(Трегулов) незаметно отрицательно мотнул головой. «Да нет, Владыко, живем», — бодро ответил я, хотя денег почти не было. Потом о.Пахомий сказал: «Это он проверял тебя». Но газета вопреки всему продолжала выходить — по молитвам Старца.

В 1993 году вышел первый выпуск книги «Россия перед вторым пришествием». Решив сделать четырехстраничный спецвыпуск-выборку, я испросил благословения Владыки. «Печатать только полностью!» — получил в ответ. Много позже открылась мне мудрость этих трех слов. В книге митрополита Иоанна «Одоление смуты» он пишет: «На протяжении десяти веков соответствие внешней судьбы внутреннему состоянию народного духа заставляло русских людей с сугубым вниманием относиться к поучениям, предсказаниям и пророчествам об особой судьбе России… какое служение уготовал Господь для русского народа? Русская история — лишь часть истории человечества… Концом ее станет второе славное пришествие Христово с последующим Страшным Судом и преображением мира». Как отнесутся люди к своему спасению — определяет судьбу всего народа. Мысль Владыки относительно пророчеств такова: в какой степени народ выполнит возложенную на него миссию, в той степени исполнятся и пророчества. Подробнее, конечно, в самой книге…

Пока был жив Владыка Иоанн, у меня даже мысли не появлялось записывать на бумаге слова, сказанные им при многочисленных встречах и телефонных разговорах. В голове стучала только одна мысль — делать газету! Поздно я понял, как опрометчиво поступал. Теперь разыскиваю и предаю гласности любой документ, имеющий отношение к Владыке. 14 мая 1993 года, ровно через месяц после выхода первого номера, Владыка прислал в редакцию короткое письмо: «Глубокоуважаемый Александр Григорьевич! С интересом и радостью наблюдаю я, как постепенно крепнет и улучшается издаваемая Вами газета «ПРАВОСЛАВНЫЙ ПЕТЕРБУРГ», которая очень нужна многим жителям нашего города, возвращающимся к вере своих предков. Да благословит Вас Господь наш Иисус Христос на продолжение сего благого и важного дела.
ИОАНН, Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский».
Трудно передать, как в то тяжелейшее время внимание Владыки поддержало меня, не позволило бросить газету.

 А в пятом номере произошел конфуз. Не зная толком полиграфии, печатая газету низкокачественной «высокой печатью», не имея нормальных фотографий, я опубликовал портрет Владыки на первой полосе. Но что это был за портрет! Страшно было смотреть: огромный толстый нос, вытянутые в ниточку глаза, перекошенный рот… Отксерокопированное изображение к тому же  подретушировала неумелая художница. Я похолодел от стыда и ужаса. Не сомневался, что Владыка запретит продавать газету в храмах. Однако этого не случилось. При встрече Владыка лишь мягко  проговорил: «Что же вы из меня такое чудище сделали? Вы уж постарайтесь…» И все. А я думаю: как бы поступил на его месте другой?…

Незадолго до смерти Владыки Иоанна была выпущена большая партия его цветных фотопортретов. Но Владыка не благословил распостранять их, и нераскрытые пачки лежали в его резиденции. И только после кончины портреты митрополита Иоанна стали  раздавать почитателям на Никольском кладбище. Мне тоже повезло, и я вставил изображение в простенькую рамку дома на стенке. И теперь, когда становится трудно, я советуюсь с Владыкой, как это было при его жизни, и часто получаю помощь.

Так уж удачно для меня сошлось, что родился я 9 октября 1947 года в день, когда Церковь празднует память  преставления апостола любви евангелиста Иоанна Богослова. В этот же день, только на двадцать лет раньше, 9 октября 1927 года, родился приснопамятный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн(Снычев †1995). Честно признаюсь, хотя и сознаю, что это простое совпадение, я этим втайне горжусь.

За три дня до кончины Владыка Иоанн подписал письмо в администрацию города с просьбой о помощи. Губернатор не устоял, и долго мы добрым словом поминали Владыку за льготы, которые получила тогда газета. И теперь, когда приходится трудно, мы все равно чувствуем помощь Божию по его молитвам.


2 ноября 2002 года — день памяти митрополита Иоанна(Снычева), седьмая годовщина со дня его блаженной кончины. Редкие снежинки совершают свой стремительный полет-падение над Никольским кладбищем Александро-Невской Лавры. Сразу после входа появилась табличка-указатель «К владыке Иоанну». Множество знакомых лиц. Щемяще-сладко пахнет ладаном: с раннего утра священники чередой служат панихиды. Сотни людей молятся у могилы любимого пастыря. «Сколько народа призвал сегодня владыка», — сказала мне на прощанье келейница владыки Анна Степановна Иванова. Каждый год приезжает она поклониться владыке из далекой Самары. Редкие снежинки истаивают на черной петербургской земле…

     Из ответов Митрополита Иоанна на вопросы верующих.
     Вопрос: «Общество расслаивается (одни – за рынок, другие – против). В церковных общинах каждый также имеет свое мнение. В какой мере разномыслие допустимо в приходской жизни, и где граница, за которой оно становится уже нетерпимым?»
   
- Расслоение и противостояние, раздирающие сегодня общество, нагнетаются искусственно. Внутренняя смута и разобщенность в народе позволяет хозяйничать на Руси стяжателям и властолюбцам, которые в ослеплении страстями легко становятся послушными орудиями сил, издавна враждебных Православию и России.
   
Неизбежно отражается это и на Церкви как на сообществе верующих. Тут важно помнить, что чистота веры, ее догматическая и нравственная, святоотеческая полнота и неповрежденность – те святыни, на которых должно замирать всяческое разномыслие, если мы не хотим быть отторгнутыми от спасительной благодати Божией. Будете проводить благочестивую, трезвую, молитвенную жизнь – Господь непременно дарует вам разумение во всех житейских делах, включая сюда и отношение к политическим проблемам. Что касается существующих сегодня в среде верующих разногласий по вопросам мирским, светским – их необходимо терпеть как искушение, соблазн, покрывать братской любовью и смиренный вразумлением.
    
Вопрос: Правомерно ли сейчас говорить, о том, что нынешняя власть – от Бога? Как следует православному христианину относиться к ней? Что безоговорочно принимать в сегодняшней светской власти, с чем мириться, что отвергать?»
   
- Безоговорочно принимать верующему человеку можно только то, что соответствует церковному вероучению и не противоречит его христианской совести. Глас Божий звучит в душе у любого из нас, надо лишь прислушаться и следовать его поучениям. К сожалению, такая христианская область «безоговорочно приемлемого» в нашей современной жизни чрезвычайно мала. «Мир во зле лежит» - это изречение Священного Писания сегодня верно как никогда.
    
Мириться, а говоря точнее, смиряться надо во всех случаях, когда обстоятельства не требуют прямого попрания заповеди. Можешь исправить зло – исправь. Но если тебе это не по силам – смирись, и Господь зачтет тебе благое намерение за самое дело.
    
Но надо помнить, что истинное христианское смирение не имеет ничего общего с безволием, соглашательством, попустительством злу. Смирение христианина заканчивается там, где возникает опасность попрания святынь веры, осквернения заповедей Божиих, угроза благодатному устроению жизни. На протяжении десяти веков в подобных случаях святая ревность по Бозе подвигала наших предков на доблестные подвиги – как ратные, так и гражданские. Но все непременно надо делать с разумом, опасаясь порывов страсти, которая и благое дело может обратить во зло.
      Власть всегда от Бога. Но одна власть – по воле Божией, другая – по попущению для наказания и вразумления осуетившихся людей. Какая власть ныне, судите сами.
          «Православный Петербург», №9, июнь 1993г.

«Можно ли среди нынешнего хаоса, нестроений, расколов и смут говорить о торжестве Православия? Если да — то в чем оно заключается? Можно. Сегодня на наших глазах сбываются древние грозные пророчества об отступлении человечества от Бога в «последние времена» перед лицом господствующих пороков и страстей, суетности и лицемерия. Самой жизнью подтверждаются истины нашей веры — и это есть несомненное торжество Православия! На пути господствующего зла, не покорившись ему, встали тысячи и тысячи русских новомучеников и страстотерпцев, презревших блага привременного сего жития ради идеалов Святой Руси, ради Заповедей Божиих… Церковь стоит на крови мученической, а коли так, нет в мире церковного фундамента прочней, чем у Русской Православной Церкви — и это есть несомненное торжество Православия! Несмотря на всю тяготу нашего нынешнего положения, Россия уцелела и имеет пока время и возможность «обратившись, взыскать Господа, Бога своего», вернув себе мощь и славу Святой Руси — и это есть несомненное торжество Православия!»
   Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн
    
«ПОМИНАЙТЕ НАСТАВНИКОВ ВАШИХ, КОТОРЫЕ ПРОПОВЕДЫВАЛИ ВАМ СЛОВО БОЖИЕ, И, ВЗИРАЯ НА КОНЧИНУ ИХ ЖИЗНИ, ПОДРАЖАЙТЕ ВЕРЕ ИХ» (Евр.13,7).
   
ПАМЯТЬ
Все кажется, как будто мы вчера
Владыку Иоанна хоронили:
Холодная предзимняя пора,
Цветы на свежеприбранной могиле.
Теперь уже в раю за верных чад
Он молится, и отступают беды.
Все живо в памяти: и добрый взгляд,
И пастырские мудрые беседы.
Мы через 10 долгих трудных лет
Возносим вновь смиренныеи моленья
И веруем, что вечной смерти нет -
Есть память и надежда на спасенье.
Татиана Егорова, СПб

    КРАТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
     Мне известен только один способ узнать, понравилась книга читателю или нет. Если вам вдруг захочется прочитать «Былинки» еще раз, а то и два - значит не зря автор не спал ночами, выискивал нужные стихи, подбирал слова, страдал и мучился.
    
А будет моя книга пылиться на полке, заполняя пространство, тогда нечего было и браться. Согласны? Вот и я так думаю.
    
На прощанье, уже по традиции, два заключительных стихотворения:

Первые книги выходят таким тиражом,
Что разбредутся по свету –
не сыщещь потом.
Но не сердись на судьбу, что тираж невелик.
Были бы книги,
  остались бы строчки из книг.
Были бы люди, которым поведать
   хотел,
Что повидать, полюбить и оплакать
успел.
Наталья Карпова, СПб

И последнее-распоследнее:
             ПРОСЬБА
По вкусу если труд был мой
кому-нибудь из вас,
пусть буду скрыт я темнотой,
что к вам придет в свой час.
И, память обо мне храня
один короткий миг,
расспрашивайте про меня
лишь из моих же книг.
Редьярд Киплинг


Смиренно прошу читателей помолиться о здравии болящей супруги Валерии – моего первого советчика, цензора и технического редактора, кормилицы и обслуживающего персонала в одном лице. Без ее помощи вряд ли эта книга, как и все предыдущие, смогла бы увидеть свет.
Храни всех Господь!


Ваш Александр Раков


             ССЫЛКИ
*ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ (перевод Д.С.Лихачева, 1961)
«На Дунае Ярославнин голос слышится, кукушкою безвестною рано кукует: «Полечу, — говорит, — кукушкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые его раны на могучем его теле».
Ярославна рано плачет а Путивле на забрале, приговаривая: «Оветер, ветрило! Зачем, господин. веешь ты навстречу? Зачем мчишь хиновские стрелочки на своих легких крыльицах на воинов моего милого?» Разве мало тебе было под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю ты развеял?»
Ярославна рано плачет в Путивле-городе на забрале, приговаривая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады до стана Кобякова. Прилелей же, господин, моего милого ко мне, чтобы не слала я к нему слез на море рано».
Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, приговаривая: «Светлое и трижды светлое солнце! Для всех ты тепло и прекрасно: зачем, господин, простерло ты горячие свои лучи на воинов моего милого? В поле безводном жаждою им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло?»
** В стихотворении М.Светлова упоминается роман И.С.Тургенева «Дворянское гнездо», но Николай Петрович Кирсанов — герой романа «Отцы и дети».
*** В 1891 году Афанасием Фетом для сборника «Поцелуй. Исследова¬ния и наблюдения», СПб, была написана статья «О поцелуе», (перепечатка из книги «Афанасий Фет. Лирика», М., ЭКСМО, 2004, цитаты из которой мы рискуем привести в комментариях.
«Значение каждой вещи обусловлено местом, занимаемым ею в цепи причинности, будет ли последняя состоять из умственных оснований или материальных причин. Не зная условий, при которых делается вопрос, не-возможно знать, на что ответить.
… На вопрос о поцелуе, представляющем одно из крупных явлений жизни, невозможно отвечать, не заговорив о самой жизни. Отвечая на не-го, мы боимся не тех, которые, правильно поняв наши слова, будут бра-нить нас, а скорее тех, которые, не поняв сказанного, способны нас хвалить.
… Прибегайте к какой угодно диалектике, но — яйцо содержит не только будущую курицу или петуха, но и безконечный ряд потомств. Дру-гими словами, тесно ограниченная скорлупа содержит в себе безграничный ряд птичьих поколений. Как бы то ни было, стремление к воспроизведению себе подобных резко отличает органический мир от неорганического, и сближение полов между собою есть путь, избранный природою для своей главной цели. Неотразимую прелесть. какою она окружила акт сближения и взаимного проникновения, Шопенгауер называет преднамеренным обманом, без которого никто добровольно не взвалил бы на себя нередко непосиль-ной семейной обузы. Мужчина, в первый раз инстинктивно потянувший себя за ус при виде незнакомой ему девушки, и девушка, прошедшая мимо него с опущенными глазами, уже стали на двух концах лестницы сближения... Инстинкт в выборе своем непогрешим; невозможно придумать более нагляд-ного и осязательного сближения, чем сближение жаждущих друг друга уст… Но удивительно, что соприкосновение двух влюбленных уст представляет последнюю ступень возможного сближения. Таково значение любовного по-целуя между двумя полами…»
****Н.Анциферов. «Душа Петербурга»,Л-д, изд. «Лира»,1990;
***** «Наш современник», №11, 2000, стр.104-105;
****** И.А.Ильин. «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий», М., «Лепта», 2003, стр.69;
******* «Домострой», Ярославль, 1991, стр.64;
******** Лев Успенский «Записки старого петербуржца», Лен-издат, 1970, стр.112-116;
********* Фелисса Крууг – жена Игоря Северянина;


СПИСОК ПОЭТОВ, СТИХОТВОРЕНИЯ КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В КНИГЕ:
1. Агеев Леонид
2. Алексейченко Алексей
3. Алиханов Сергей
4. Анцыферов Николай
5. Асадов Эдуард
6. Астафьев Николай
7. Багринцев Алексей
8. Балакин Антон
9. Батурина Татьяна
10. Безносов Н.И.
11. Белли Джузеппе Джоакино
12. Бельская Нина
13. Бехтеев Сергей
14. Блажеевский Евгений
15. Блок Александр
16. Борисова Майя
17. Ботвинник Семен
18. Браун Николай
19. Британишский Владимир
20. Брюсов Валерий
21. Булушев Павел
22. Бурдина Вера
23. Ваганов Николай
24. Ваганова Л.
25. Ваншенкин Константин
26. Васильев Ярослав
27. Васильева Лариса
28. Винокуров Евгений
29. Власов Александр
30. Вознесенский Андрей
31. Володин Виктор
32. Волошин Максимилиан
33. Высоцкий Владимир
34. Вяземский Петр
35. Вяткин Николай
36. Гаврилов Лев
37. Гаденов Геннадий
38. Георгиев Геннадий
39. Глазков Николай
40. Глушкова Татьяна
41. Головенчиц Михаил
42. Головин Юрий
43. Голодный Михаил
44. Горбовский Глеб
45. Гофман Виктор
46. Градов Петр
47. Григорьева Лидия
48. Губерман Игорь
49. Гудзенко Семен
50. Гумилев Николай
51. Давыдов Сергей
52. Дагуров Владимир
53. Дементьев Андрей
54. Денисов Николай
55. Дмитриев Олег
56. Доколина Галина
57. Долматовский Евгений
58. Донбай Сергей
59. Доризо Николай
60. Друнина Юлия
61. Дубровская Татьяна
62. Дудин Михаил
63. Евтушенко Евгений
64. Егорова Татьяна
65. Елин Георгий
66. Ермоленко Геннадий
67. Еськов Евгений
68. Жемчужников Алексей
69. Жирмунская Тамара
70. Зайцев Георгий
71. Звягинцева Вера
72. Зенкевич Михаил
73. Зиновьев Николай
74. Злотников Натан
75. Зорин Александр
76. Иванов Геннадий
77. Игнатьев Олег
78. Игорь Северянин
79. иер.Роман(Матюшин)
80. Искандер Фазиль
81. Казакова Римма
82. Кан Диана
83. Капшитарь Николай
84. Карасев Евгений
85. Карбышев Михаил
86. Карпова Наталья
87. Карташева Нина
88. Кедрин Дмитрий
89. Кекова Светлана
90. Киплинг Редьярд
91. Кирсанов Семен
92. Кобзев Игорь
93. Кобраков Петр
94. Ковалев Анатолий
95. Ковальджи Кирилл
96. Козловский Яков
97. Колесникова Елена
98. Кольцов Георгий
99. Корин Григорий
100. Коринфский Аполлон
101. Кормашов Александр
102. Корнеев Алексей
103. Корнилов Борис
104. Королева Нина
105. Коротаев Виктор
106. Костомыгин Василий
107. Костюрин Диомид
108. Кочетков Виктор
109. Кравченко Игорь
110. Краснов Анатолий
111. Кривич Валентин
112. Крутецкий Виктор
113. Крыжановский Сергей
114. Кудряшова Лариса
115. Кузмин Михаил
116. Кузнецов Вадим
117. Кузнецов Вячеслав
118. Кузнецов Николай
119. Кузнецов Юрий
120. Куклин Лев
121. Кулагин Владимир
122. Кулемин Василий
123. Кулле Сергей
124. Куняев Станислав
125. Ланковская Наталья
126. Лапшин Виктор
127. Лебедев Евгений
128. Лебедев-Кумач Василий
129. Левитан Олег
130. Левитин Григорий
131. Лобачева Елена
132. Логунов Алексей
133. Львов Михаил
134. Ляпин Игорь
135. Макаров Иван
136. Мандельштам Осип
137. Маркин Евгений
138. Марков Алексей
139. Мартынов Леонид
140. Маршак Самуил
141. Матвеева Новелла
142. Матусовская Елена
143. Михаил-военнопленный
144. Михайлов Михаил
145. Мнацакян Сергей
146. Моисеева Ирина
147. Молева Светлана
148. Молчанов Михаил
149. Молчанов Владимир
150. Мориц Юнна
151. Набоков Владимир
152. Надсон Семен
153. Некрасов Николай
154. Немцев Михаил
155. Николаевская Елена
156. Никольская Лариса
157. Николюкин Иван
158. Нутрихина Наталья
159. о.Анатолий Трохин
160. о.Андрей Логвинов
161. о.Вячеслав Шапошников
162. о.Серафим Вырицкий
163. Озеров Лев
164. Озимов Игорь
165. Олин Александр
166. Орлов Сергей
167. Островой Сергей
168. Пагирев Глеб
169. Переверзин Иван
170. Перминов Юрий
171. Пирогова Наталья
172. Поженян Григорий
173. Полякова Надежда
174. Пономарев Сергей
175. Попов Андрей
176. Портнягин Олег
177. Потапов Александр
178. Прокофьев Александр
179. Пушкин Александр
180. Пшеничный Анатолий
181. Рабинович Вадим
182. Разумовский Юрий
183. Раков Александр
184. Ревенко Александр
185. Ревенчук Владимир
186. Редькин Валерий
187. Рейн Евгений
188. Решетов Александр
189. Рождественский Всеволод
190. Рождественский Роберт
191. Романов Александр
192. Рубцов Николай
193. Романова Раиса
194. Рыжий Борис
195. Савельев Константин
196. Самойлов Давид
197. Сафронов Леонид
198. Светлов Михаил
199. Свистунов Валерий
200. Сергеева Ирэна
201. Серков Виталий
202. Сеф Роман
203. Синельников Михаил
204. Синявская Елена
205. Скатова Людмила
206. Слепакова Нонна
207. Слово о полку Игореве
208. Слуцкий Борис
209. Смеляков Ярослав
210. Смирнов Виктор
211. Снегова Ирина
212. Соболев Владимир
213. Соколкин Сергей
214. Соколов Владимир
215. Соловьев Владимир
216. Солоухин Владимир
217. Сорокин Семен
218. Соснора Виктор
219. Старшинов Николай
220. Степанов Александр
221. Стрельников Николай
222. Стремяков Иван
223. Струкова Марина
224. Суворов Владимир
225. Сумароков Александр
226. Тарковский Арсений
227. Татьяничева Людмила
228. Ташков Сергей
229. Твардовский Александр
230. Творогова Валентина
231. Трейгер Нинель
232. Трошин Виктор
233. Трубочкина Инна
234. Тургенев Иван
235. Туроверов Николай
236. Уханова Людмила
237. Федоров Василий
238. Фет Афанасий
239. Филиппов Владимир
240. Фирсов Владимир
241. Фомина Людмила
242. Фоняков Илья
243. Фофанов Константин
244. Харитонов Вячеслав
245. Харламов Евгений
246. Хатюшин Валерий
247. Хелемский Яков
248. Цакунов Олег
249. Чеканов Евгений
250. Черняк Роберт
251. Чертушин Василий
252. Чичибабин Борис
253. Чуев Феликс
254. Чулков Борис
255. Чухин Сергей
256. Шаповалов Михаил
257. Шведов Яков
258. Шевелев Александр
259. Шелехов Михаил
260. Шемшученко Владимир
261. Шефнер Вадим
262. Шкляревский Игорь
263. Шлёнский Владимир
264. Шорохова Татьяна
265. Шурупов Владимир
266. Шутов Юрий
267. Щипахина Людмила
268. Юрков Олег
269. Яшин Александр

Газета «Православный Санкт-Петербург» - единственное всероссийское издание в граде святого Петра. Существует с апреля 1993 года по благословению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева) †1995. Издается четыре дочерних газеты: «Соборная весть»,    «Горница», «Правило веры», «Чадушки».
        ИНДЕКС ВСЕРОССИЙСКОЙ ПОДПИСКИ 31420

Отзывы о книге присылайте в редакцию газеты по адресу: 190005, Санкт-Петербург, Измайловский пр., д.2А, 4-й этаж налево.
             Тел.(812)335-36-22
             www.pravpiter.ru
             pravspb@yandex.ru