Я как раз возвращался с козьего пятачка с полным ведром молока. Счастливый и вполне довольный жизненным процессом, как снаружи, так и внутри меня, как солнце над головой мигнуло, еще раз и вдруг погасло. Совсем. Сразу стало абсолютно темно «как у негра в Патагонии». Не совсем понятная игра слов, но вроде вполне подходящая для данного момента. Хотя темнее этого мрака вряд ли что может быть, как будто всех нас разом опустили в банку с тушью. По-моему, даже кошки и те не видят в таком киселе.
Кто-то сумбурно ломится мне навстречу. Я отступаю в сторону почти в сточный желоб. В ведре плещется молоко. Не хватало еще пролить,- в нем одного глобулина с альбулином аж шесть десятых процента. В темноте, как обычно, как следует из легенд, начинается всеобщая паника. Привычные дела и уклады жизни сразу оказываются не эффективными в силу своей не очевидности. Да это и понятно, как их исполнять-то с прежним прилежанием? Ведь низги не видать. До дома бы добраться и то хорошо. Ну, лично я почти дома. Все окрестные дороги исхожены с самого детства вдоль и поперек. Не заплутаю. Всего два поворота направо и еще метров пятьдесят прямо. Меня мой папа всегда учил шаги считать. Это у меня в крови, так сказать.
В последний раз солнце гасло, когда мне было лет шесть. Смутно, но кое-что помню. Темно было больше недели. Мы все время просидели дома. Ни прогулок тебе, ни купаний. Разве что орать во всю глотку никто не запрещал. Считалось, что это стимулирует. А по улицам ходили ошалелые животные. Взрослые были на взводе. На границах поселка гремели выстрелы. За эти несколько дней произошло столько ссор, драк и всамделешних убийств, что и за десять светлых лет вряд ли кто насчитает по всей ойкумене. Люди просто с ума сходили и не возвращались, становились сверх подозрительными и при первой же возможности пускали в ход оружие. И никаких уговоров-разговоров, сразу стрельба и все. Поди потом разбирайся, кто в кого стрелял и в кого попал.
После того затмения даже у моего папы крыша поехала. Лет пять он мучил меня всякими заморочками. Какие-то бестолковые танцевальные па заставлял разучивать, причем с закрытыми глазами: два шага вперед, поворот направо... потом на сто восемьдесят градусов и опять куда-то шагать... Дурь, конечно, стариковская, но вдалбливал он старательно и я выучил, запомнил все. Подумешь. Папу я своего уважал. Знатный козодой был. Я, как пить дать, в него пошел. В конце концов, отстал он от меня. Разве что иногда вдруг ни с того ни с сего брякнет вопросик: «И куда ты после того, как три шага налево сделаешь?» А я ему бодренько: «Два направо». И все хоккей.
По традиции (по-моему, достаточно глупой) наше племя оказавшись в темноте должно сразу организовать экспедицию. Куда и зачем традиция умалчивает, но десяток храбрых парней гони за околицу искать ветра в поле. Десятым, правда, оказался я, хотя в храбрецах никогда не числился. Не то что, например, эти Толики. Настоящие охотники, добытчики. Им что светло, что темно – лишь бы пострелять вволю. Я же больше по сельскому хозяйству, по домашним животным спец. По мне лучше бы дома посидеть и переждать эту катавасию. Но старый Вовик настоял, что без меня прямо никак, что если не я, то и идти вроде не за чем. Выдали мне наган, всем настоящие бластеры, как в звездных войнах, а мне наган какой-то. Я возмутился. Но старый Вовик сказал, что мне и так сойдет. Мол, даже лучше, себя не поранишь. Хотя я точно знаю, что у нас в амбаре этих бластеров «как у негров в Патагонии». В светлое время кому они нужны?.. Снарядились мы по-быстрому и пошли. Может Толикам и объяснили куда и зачем, а мне нет. Лучше бы дома остаться. Хотя вроде что-то в памяти ноет изподтишка, как зуб без пломбы – папа, когда муштровал меня, все про мрак рассказывал, прям как сейчас, и все говорил, что идти куда-то я должен, спасать не иначе как все человечество. Ну, это я думаю, он загибал, думал, наверно, что я героем вырасту. А я обычный смертный, мадригал и при том довольный, как я уже говорил, своей пусть даже серой жизнью.
Вокруг нас почти равномерно живут другие племена. У каждого своя территория, свои традиции, табу и причуды. В светлое время без оружия можно ходить, где хочешь и никто тебе ничего не скажет. Но в кисейном мраке все подозрительны, все за свое добро держатся хватко, вдруг солнышко не скоро загорится снова, кукуй тогда, если кто твои припасы прихватит ненароком. Поэтому всяких проходимцев отстреливают беспощадно. А с другой стороны и проходимцы действительно шастают. И вооружены все до зубов. Ну, чего дома не сидится? Вот мы, например. Традиция говорят... Запросто схлопотать можно из-за этой традиции.
Куда премся? Ведь ясно же, что будет. Застукают нас какие-нибудь Стражи. От Застрявшего Плуга или от Телефонной Будки, или даже от какой-то Бабины. Они сейчас жуть как бдительны и права им даны чрезвычайного положения. Сгонят всех без толку бродящих в концентрационные отсеки, где и насидишься в голоде и холоде, пока не воссияет снова солнце над головой. А когда оно воссияет – это еще бабушка надвое сказала.
Из этих соображений любой катаклизм лучше пережидать дома, где и на ощупь все давно знакомо. Деревня у нас богатая – месяц запросто на всем своем протянем. А там видно будет. Согласно хроникам (я сам их не читал) самая длинная тьма была у нас еще при моем пра-прадеде. Папа все нравоучал меня, рассказывая о нем, что досталось ему тогда полкило лиха... Перепутал там чего-то непонятное, то ли сказал не то, то ли сделал не так. Кто их разберет этих чудотворцев-дилетантов?
Отошли мы всего на шесть пролетов, как нас неожиданно обстреляли откуда-то сверху. Длинными трассирующими очередями. Наши, конечно, тоже не лыком шиты, знали, на что шли. Сразу же завязалась отчаянная перестрелка. Я пару раз тоже пальнул. Просто, чтобы опробовать свой наган, чудо, кажется, двадцатого века. Попал куда-то в потолок. Какая-то шелуха на меня посыпалась. Рядом кто-то жалобно заблеял, я и перестал стрелять. Сунул наган в кобуру, кобуру в сумку, а сумку за спину забросил... Тут кого-то из наших ранили. С той стороны тоже благим матом позвали на помощь. Потом мы сместились к парадной лестнице, а те сверху свернули в коридор... Разошлись, и слава богу.
Потом события последовали в какой-то фантосмагорической (извиняюсь, если неправильно написал – незнакомое слово, но очень уж к месту) непоследовательности. Что-то противно-тягуче прожужжало около моего уха, что-то глухо бухнуло-звякнуло за углом. Истошно разорались поднебесные мартышки из зоосада. Опять завязалась перестрелка. Кто-то невнятно лупил из пулемета. От меня шарахались, на меня наскакивали, ругались нехорошими словами, которых я раньше и не слышал, но которые были очень к месту и времени... Я угодил в помойную яму. Долго выкарабкивался. И в итоге оказался всеми покинутый и заброшенный, пропахший кислыми щами из квашенной капуcты.
Я растерялся, а потом плюнул на все и пошел куда глаза глядят, как мне показалось домой. Но скоро оказался в толпе себе подобных вперемешку с домашними животными, целенаправленно двигавшимися в неизвестном направлении. Попробовал выбраться, получил по шее и больше не пробовал. Какая-то корова доверительно прижалась ко мне своим теплым округлым боком. Я совсем отчаялся и решил, что это конец. Развязка, и в правду, была недалеко. Но до этого нас безостановочно гнали пустыми коридорами часа три. Наши ряды пополнялись все больше и больше.
Наконец, мы оказались в замкнутом пространстве. Вокруг возбужденно сновали люди, какие-то животные (не только домашние), иногда с пронзительным свистом пролетали в разные стороны пули и долго рикошетили от всего металлического. Кто-то без скромной стыдливости громко и внятно ругался, кто-то болезненно охал, кто-то муторно стонал от боли, вновь и вновь повторяя набившие оскомину несколько нот из высоких октав, кто-то неправдоподобно рычал, кто-то знакомо ревел...И средь всего этого бедлама вдруг раздался явственный человеческий голос:
- Мы – Стражи Трансформатора, мы вас всех в капусту покрошим. Только суньтесь...
В сердце сразу похолодало. Вот влип, так влип. Качественно и надолго. Из всех воинственных племен Стражи Трансформатора самые принципиальные и бескомпромиссные,- Стражи Бульдозера, например, им и в подметки не годятся. У них самые эпистолярные табу. Даже в светлое время на их территорию можно пройти только по спец-пропускам. А уж в данной ситуации действительно запросто покрошат в капусту... Раз плюнуть... Это не то, что плохо, это совсем скверно. Надо же так влипнуть?.. Но тут в голове у меня что-то явственно щелкнуло, вроде ржавая шестеренка какая провернулась – папа что-то старательно вдалбливал мне насчет этих Стражей Трансформатора. Кто бы мог подумать, что мне и в правду придется столкнуться с этими профессиональными убийцами? Вспомнить бы, что собственно говорил папа. Ага, он говорил, что я должен говорить, когда вдруг из темноты услышу слова «мы - Стражи Трансформатора». Похоже, ситуация та самая и темнота нужной консистенции, и кодовые слова слово в слово, и даже пресловутое «вдруг» налицо. И я поднялся во весь рост (оказывается до этого я сидел скорчившись под деревом и кто-то старательно пытался сесть на меня сверху), и я сказал громко и внятно (как советовал папа), хотя и вибрировал весь изнутри:
- Электрика вызывали?
И, как по волшебству, как будто я заклинание какое сказал, все вдруг затихло. Даже стрельба прекратилась. Только одна корова по соседству, которая, наверняка, не читала хроник, продолжала обиженно мычать. Последовала пауза, учтенная в ритуале, еще одна, еще, потом последовал вопрос на засыпку:
- Ты точно Электрик?
- Конечно,- я понятия не имел, что такое Электрик, но нисколько не сомневался в своей правоте, поскольку именно так должен развиваться диалог, согласно тому бреду, которому учил меня папа.
- Иди сюда,- и где-то справа забряцала железка по пустой бочке. Отличный ориентир для стрельбы, но никто не выстрелил. И я пошел на звук, и мне уступали дорогу. И никто не попытался прикинуться мной, быстрее меня достичь бочки и, возможно, выхода из этой ситуации.
Наконец, я ткнулся в здоровенного стражника-культуриста (наверняка, бритоголового). Ствол автомата инстинктивно ткнулся мне в живот, потом уплыл в сторону.
- Осторожней, парень.
- Извините.
- Знаешь, что делать?
- Разберусь.
- Тогда держись.
Я схватил стражника за ремень и он уверенно двинулся в сторону, огибая какие-то нагромождения чего-то.
- Знаешь, куда идем?
- Должна быть дверца.
- Будет тебе дверца. Пришли уже. Встань сюда на рифленку. Лицом сюда. Протянешь руку – дверца прямо перед тобой. Дальше твое дело. Я здесь буду ждать. На помощь не зови, никто не придет. «И наступят тогда холода и невзгоды на долгие годы». Нам внутрь не положено. Ну, с богом.
Я протянул руки. Действительно нащупал полуоткрытую дверцу. Сердце радостно защемило, как будто в де-жавю, как будто ожили и стали явью все странные па наставления папы. Я потянул дверцу на себя, и она с протяжным скрипом на многие километры открылась. Смазывать петли нужно. В конце концов, смазывать можно и снаружи. Это внутрь никто кроме Электрика заходить не смеет, но снаружи-то, наверняка, чистота и порядок. Цветочки на клумбах, кирпичи окрашенные известкой... Я пригнул голову, как советовал папа, и сделал два шага вперед. Сразу запахло «как у негра в Патагонии» пылью и застарелым машинным маслом, горелой обмоткой и еще чем-то непонятным... Наэлектризованные волосы на моей голове встали дыбом во все стороны. Я потрогал их – раздались явственные щелчки разрядов. Вольт на двести не меньше. Я и не думал, что их у меня так много. Все подтверждается, а я-то думал, мура все это.
Я протянул руку вправо. Справа точно оказался стеллаж. На второй полке сверху лежали резиновые рукавицы и очки. Все точно, как в аптеке. А я и не сомневаюсь, и дальше все будет как надо. Только бы мне не сбиться, не забыть что-нибудь. А вспоминать-то уже поздновато – надо действовать. Что в памяти закристаллизовалось в свое время, то и получится. Я надел перчатки и очки. Между прочим, черные. Смешно? Да. В черных очках в абсолютной темноте. Это «как у двух негров сразу в Патагонии». Прошел дальше вдоль стеллажа на пять шагов, повернулся к нему лицом, нащупал деревянный ящик, открыл его. Внутри нащупал керамические трубки с металлическими набалдашниками. Взял одну точно посредине и вынул. Теперь, если мне не изменяет память, поворот на сто восемьдесят градусов. Так, спиной к стеллажу. Три мерных шага вперед... (Папа с закрытыми глазами заставлял меня выучивать шаги определенной длины. Раз за разом вколачивая их, как гвозди, в мое сознание. Я, конечно, больше придуривался, но все-таки, оказывается, выучил, что надо...) Поворот направо, еще два шага. Ответственный момент. На уровне груди должна быть тоже такая же керамическая трубка закрепленная вертикально. Ага, есть. Я нащупал ее левой рукой, взялся посредине,.. (В перчатках неудобно, но папа говорил, что так надежнее...) потянул на себя. Трубка не поддалась. (Папа предупреждал, что это будет не просто). Я рванул ее, немного пошатал из стороны в сторону, рванул еще. Трубка немного сдвинулась с места. А куда ей деваться, если я до нее добрался? Если все уже давно расписано по нотам. После пятой или шестой попытки трубка вдруг легко вырвалась и я чуть не отступил назад. А этого делать было нельзя. (Не потеряй равновесия, сынок, ибо потом вряд ли найдешь то, что надо). И я удержался, отвел левую руку в сторону и отпустил трубку. Она металлически звякнула (в металлическом ящике среди себе подобных). Левой рукой осторожно, как советовал папа, я нащупал места крепления трубки – зажим сверху и зажим снизу, сначала один, потом другой (...но ни в коем случае оба сразу, а то и перчатки не помогут). Поднес правую руку и вставил правый набалдашник в верхний зажим, затем плавно стал опускать трубку... Сейчас должен быть самый рискованный момент в моей жизни. Смертельный номер. Нервных просим удалиться из зала. Нижний металлический конец трубки коснулся нижних зажимов. Полыхнула яркая вспышка (пригодились-таки очки!) и что-то рядом утробно и мощно заурчало, набирая обороты. Все вокруг, дребезжа, завибрировало. (Не обращай внимания, это еще не все!). Если бы не наставления папы и изрядная, как оказалось, выучка, я бы на этом месте бросил все и поддался бы, как мне свойственно, первобытной панике. Чем я хуже других?.. Но на то они и наставления, на то она и выучка, чтобы в критические моменты не рассуждать излишне, не поддаваться «тлетворному влиянию запада», а просто и спокойно методически действовать. Я вдавил изо всей силы трубку в зажимы. Вспышка перед глазами погасла, но не пропала, а слилась в единое пятно, а потом и в единое целое. И я не сразу понял, но понял, что вокруг снова стало светло. Я обернулся. В прямоугольнике дверцы ярко сияло солнце. Надо же, а я прозевал, как оно зажглось. Обидно.
Я огляделся (папа советовал не спешить и посмотреть на все своими глазами, другого такого случая не представится). Какие-то огромные симметрично гнутые трубки, диковинные изоляторы неприличных размеров, толстые в руку кабели, провода, закрученные намертво болты, оплетка изоляции... Теперь надо навести порядок и постараться запомнить, чтобы было чему учить своих детей...
Мерный монотонный гул, дрожь пола под ногами. Меня это не касается. Мое дело маленькое – поправить толстый резиновый коврик под ногами. (Если бы не он, тебя бы долбануло,- говаривал папа. Но, что такое «долбануло», он и сам не знал, как не знал и его папа, и папа его папы. «Почему?»- удивлялся я с детской непосредственностью. «Потому,- философски отвечал папа,- что никого еще не долбануло...»). Два шага назад, три шага влево. Теперь, конечно, можно и не считать, но что-то говорило мне, что важно запомнить нужные шаги, потому что справа была канава с проточным маслом и неизвестной глубины. Вот бы я поскользнулся в нее и потом возился «как негр в Патагонии». И даже.если бы и вылез, то потерял бы всякую ориентацию и последовательность действий... Слева торчат огромные вентили и арматурины прямо из земли. Какие-то строительные недоделки, но теперь их никто исправлять не будет. А напороться на них – раз плюнуть. Спасибо папе, все правильно втолковал – шаг вправо, шаг влево и тю-тю. А я-то ерепенился, думал, что все это блажь... Перчатки на стеллаж, очки рядом. Надо же пригодились. Кто бы мог подумать? Ага, в коробке этих керамических трубок еще пять штук. Стало быть, моим детям хватит и детям моих детей. А дальше? Ну, дальше не мне решать. Мое дело маленькое. Меня уже давно не будет. Какие-нибудь политические решения, совмещения профессий, допуски Электрикам в светлое время...
Я вышел на свет божий. Ярко светило солнце. Всего три дня его не было. Почти рекорд Гиннеса. Приятно припекало, циркулировали в воздухе птички. Незлобливый Стражник (и в правду лысый) похлопал меня по плечу, улыбнулся и почему-то похвалил:
- Молодец.
Все народы ликовали. Со всех сторон слышалась музыка. Даже запрещенный рок-н-рол. На улицах были выставлены столы с выпивками и закусками. Все друг друга поздравляли, хлопали по плечам, счастливо смеялись, как люди со все-таки не потонувшего «Титаника». Я сидел не по чину среди Стражников и балдел. Сам их хорунжий угощал меня дефицитной тушенкой, которую у нас даже старый Вовик пробывал однажды. Навернул на халяву пару банок. Никто ничего не сказал. Наелся, напился. Потащили в круг танцевать. Потом мы пели какие-то песни... Потом я все-таки пошел домой.
Оказывается мы ушли не особенно далеко от нашей деревни (петляли больше). Всего два этажа и несколько пролетов на северо-восток. Хотьбы от силы часов на пять, если, конечно, в тебя не палят и знаешь, куда идешь... Пора, пора домой, давно пора коз доить, а то чего доброго калорийность молока упадет ниже среднего. Вот тогда забот не оберешься и от ответственности не открутишься.
Все-таки попал на глаза старосты. Но ругать он меня не стал за то, что отстал от наших, заблудился и наган (казенное имущество и реликвия предков) потерял. Только почесал за ухом и сказал:
- Женить тебя пора. Большая ответственность на тебе лежит.
Вот как у нас в деревне козье молоко ценится. Знающие толк понимают, что к чему. Вот, пожалте, и жениться вне очереди, впереди всех братьев Толиков. Молоко – это вам не бластерами и душегрейками по джунглям размахивать. У нас каждая травинка по весу золота за килокалорию идет.
Кстати, папа ту процедуру, которую я в будке Стражей Трансформатора проделал, называл «сменить предохранитель». По крайней мере, и я буду придерживаться этой терминологии в своих будущих наставлениях... Всего и делов-то – заиметь детей и научить их нужному делу.
29 января 1999