Это больше продолжаться так не может. Сегодня Иванов, этот безмозглый баран, окончательно достал меня своим дремучим невежеством, глупостью и язвительными приколами, которые отказался бы напечатать самый пьяный редактор самой паршивенькой газетенки. Я выскочил, переполненный гневом и смятением, из зала, где проходило профсоюзное собрание работников Института физиологии животных и насекомых. Во мне все так кипело и бурлило, что попадись кто-либо на пути - снес бы башку. В течение часа люди были свидетелями моей перепалки с Ивановым, не смея прервать ее. Мой оппонент, который почему-то именовался ученым и имел по ошибке Высшей Аттестационной Комиссии степень кандидата биологических наук, больше походил на кусок несвежего мяса, и его слова больше напоминали тухлое зловоние. Поэтому в моем сознании его образ ассоциировался с кабаном, никогда не знавшим воды. Думаю, и я для него представлялся не лучшим образом. Но меня возмутил тот факт, что директор, профорг и сотрудники все шестьдесят минут молчали, даже не высказали против этого жирного борова обвинений, а они у них, естественно, были. В принципе, они знали, что наша с Ивановым вражда имеет глубокие корни: еще наши деды, будучи соседями и сослуживцами, терпеть не могли друг друга, и эти чувства иногда переходили в кулачные сражения районного масштаба.
Сейчас между потомками шел словесный бой.
- Для Иванова есть правило, которое сводится к лозунгу жизни: "Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан!" - в ярости кидал я обвинения прямо в расплывшуюся физиономию институтского кабана. Она была такой большой, что плюнь я в сторону, все равно попал бы в нее.
- Товарищи! - продолжал я, не давая возможности оппоненту открыть свою "хлеборезку". - Среди нас затесался недоучка и прохиндей, который марает честное и гордое имя исследователя, позорит отечественную науку!
- Кого вы слушаете, друзья! - в ответ вопил Иванов, напирая на меня как танк. В данной ситуации я рисковал здоровьем: мой соперник весил не меньше двухсот килограммов. - Каюмов в своей лаборатории руководствуется одним правилом с двумя пунктами. Пункт первый: Каюмов всегда прав! Пункт второй: если Каюмов не прав - смотри пункт первый! После назначения этого недоноска завлабом, все научные планы по изучению жизни и физиологии муравьев пошли вкось и наперекосяк! Вместо отчетов Каюмов сдает макулатуру!
Тут директор не выдержал и рявкнул так, что стекла в окнах зазвенели. Сотрудники были поражены: мягкий и сердечный директор аж перекосился от злости, его лицо стало зеленым. Твердым и решительным голосом он отменил собрание, перенеся на неопределенное время, и приказал всем разойтись по домам.
Уже было темно, часы показывали половину седьмого, но я и не собирался подчиниться приказу шефа. Мои коллеги устремились к дверям, на ходу напяливая плащи, а я направился в сторону лаборатории. Внутри меня кипело как в жерле вулкана. Энергия, накопившаяся для длительной перепалки, так и не была до конца востребована. Требовалась разрядка. В таких случаях я ее получал за приборами и колбами, полностью окунаясь в работу. Смысл и содержание ее никто в институте не знал. И это было естественно. Я считал сверхурочную работу личным делом.
Я горел желанием наказать Иванова. И не просто наказать, а так, чтобы он навсегда понял - со мной и с моим древним родом шутки плохи. Хорошенько избить его я не мог по одной причине: мы с Ивановым находились в разных весовых категориях. Если я, юркий и ловкий, годился для занятий фехтованием, то этот жирный боров - для японской борьбы сумо.
Передо мной, как ученым, стояла задача: раз Иванов физически превосходит меня, то необходимо найти способ, чтобы усилить собственный физический потенциал. Конечно, нарастить мышцы за короткое время было невозможно, но тут на помощь мне пришла наука. Не зря я заведовал лабораторией, где изучалась физиология муравьев. А это насекомое, как известно, отличается страшной силой. Муравей способен поднять груз в шестнадцать раз превышающий собственный вес! Никакая современная техника не способна это сделать. Значит, нужно найти причину, почему муравей такой сильный и выносливый, а затем увеличить собственные мускулы.
Я приступил к исследованиям. Вскоре мне удалось выделить вещество, придающее организму насекомого силу. Я его назвал муростиморол. Не скажу, что это было легко. Если на анализы у меня ушло три недели, то на синтез муростиморола - два месяца. В условиях дефицита реагентов, химикатов, исходных веществ это была трудная задача.
Никто в лаборатории не догадывался о моих экспериментах. Ни в научных отчетах, ни в докладных записках, даже в бытовых сплетнях я не заикался о них, хотя сотрудники заметили, что мной часто по вечерам используется сложнейшая аппаратура в неизвестных целях. На их вопросы я только отшучивался, мол, готовлюсь совершить переворот в мировой биохимической науке и стать кандидатом на Нобелевскую премию.
Поймите меня правильно. Стоило мне лишь заикнуться о сути моих экспериментов, психиатрическая клиника была бы мне обеспечена надолго.
Муростиморол хранился в специальном резервуаре при температуре минус сто сорок пять градусов по Цельсию. Именно в этом режиме можно было хранить его неопределенно долгое время. Но не думаю, что очень долго, ибо я и препарат ожидали своего звездного часа.
И этот час настал после собрания. Я стрелой влетел в лабораторию, кодом открыл термостат и достал маленькую дымящуюся колбочку. Муростиморол заиграл разноцветными бликами на стеклянных гранях, заставляя меня прищуриться.
Я быстрыми движениями вскрыл колбу и, ни минуты не колеблясь, выпил все без остатка. В тот момент мне в голову даже не пришла мысль, а как воспримет человеческий организм это вещество, не окажется ли оно ядом?
В первые секунды ничего не происходило. Я терпеливо ждал проявления реакции. И, наконец, через пару минут почувствовал, как мышцы налились какой-то необычайной силой. Муростиморол горячей рекой вливался во все части моего организма.
Когда жжение прошло, я ощутил необычайную легкость. Для начала поднял трехтонный мезотрон, который находился в лаборатории. Он был намертво приварен, но мои руки спокойно вырвали его вместе с фундаментом.
- Сработало! - обрадовался я, выскакивая из лаборатории. Я хотел нагнать Иванова, пока он не ушел из института, и наказать.
Но беспокоиться мне не пришлось. Мой враг, размахивая руками, вылетел мне навстречу из своей лаборатории,.
- Ага, вот ты где, подлец! - заорал Иванов и кинулся в атаку.
Я был готов к отражению нападения этого кабана.
- Ты труп, Иванов! - злобно прошипел я и, схватив его за ворот, резко поднял над полом. Он опешил от моей прыти. Конечно, если мезотрон казался легче пушинки, то эта туша для меня вообще ничего не весила.
- Что будешь делать, Иванов? - зло хохотал я прямо в лицо толстяка. Мои пальцы переместились в область шеи, где я пытался прервать доступ кислорода в легкие. Обалдевший противник захрипел, дергая ногами.
- Человек-муравей сильнее тебя, Иванов! - радостно крикнул я, заметив, как посинело лицо Иванова.
- Нет, это неверно! - выдавил из себя тот и вдруг задрал ноги. На моих изумленных глазах его зад удлинился, словно рапира, и превратился в остроконечное жало. Это был не мультфильм или компьютерная графика. Я отказывался верить реальности.
Тем временем Иванов приподнял свое грозное оружие и - бац! - порция сильнодействующего яда вонзилась в мое тело.
Я замер. Яд действовал очень быстро, ибо уже через три секунды мои пальцы будто пробило током, и они бессильно разжались. Иванов мешком рухнул на пол. Судя по лицу, он был уже мертв.
Но и со мной было неладно. Перед глазами поплыли круги, свет померк. И, прежде чем сознание навсегда покинуло мой мозг, я вспомнил, что Иванов заведовал лабораторией жизни и физиологии пчел. Он, наверное, тоже экспериментировал...
(Май 1995 года, Ташкент)