В некотором царстве, в сказочном государстве, за семью морями, за дремучими лесами, давно ли, недавно ли – неведомо, жил да был царь Кощей. Царь не чах над златом, но недаром звался Кощеем Самым Богатым - злата у него и впрямь было много. И серебра, и изумрудов, и яхонтов, и прочих драгоценных каменьев. Кристаллов Сваровски было у него горы целые. А, может, и не было тех кристаллов, врать зря не буду. Вы уж не взыщите, если в сказочку мою попадут слова и предметы из иных времен и мест. Я хоть и сказительница, но не профи, а просто любительница. В ту пору был царь Кощей стар. А, может, и не стар был, а просто поседел раньше времени, когда его два сына не вернулись с поля битвы, а жена от горя ненадолго их пережила, оставив сироткой маленькую Василису. Кощей дочку жалел, не хотел дочке мачеху, потому и не женился больше. А Василисушка росла, росла отцу на радость, и выросла – умницей и раскрасавицей, высокой, стройной и белой, как лебедушка. Только вот невеселой была она, нерадостной.
Казалось бы, чего ей не хватало? Дворец у Кощея – памятник зодчества. Скоморохи танцуют – вот те и творчество. Сад у Кощея – ну рай прямо, откуда поперли Еву с Адамом. Повсюду статУи, беседки, картины. Сад экзотической полон скотины. Фламинго, мартышки, гиппопотамы, павлины пестрыми машут хвостами. А Несмеяне-Василисе все это глубоко безразлично. Безразличен и жених ее, князь Василий. Уж он ли не добрый молодец? И ростом высок, и статен, и во всех отношеньях очень приятен. А царевна и слушать о нем не хочет, скучно ей с ним. Разговаривать, мол, не о чем. Только о пирушках и о псовой охоте. А Василисе эти предметы не очень-то интересны. Кощей не давил слишком, но надеялся, что одумается Василиса, сама поймет, где ее счастье. Уж царь и к лекарям обращался не раз. Придет такой лекарь, дыхание послушает, язык показать заставит и молвит так умно: «Это черная желчь разлилась. Пациентка либо выздоровеет, либо не выздоровеет». Плюнул царь Кощей на врачей и в переносном, и в прямом смысле, перестал к себе звать. А девка все грустит, бледнеет и чахнет. По ночам пишет слезные вирши, мол «нет смысла на земле, но смысла нет и выше». Как вам такое нравится? Вот то-то же. Не нравилось и Кощею. Опасался он за душевное здоровье дочери. Особенно после того, как завела она привычку ходить к речному омуту и печально сидеть на камушке, неподвижно глядя в глубину.
Царь терпеть не мог всякую ворожбу и гаданья, однако вспомнил, что жива еще его тетка по матери Наина Степановна. В каких-то закоулках, на каком-то чердаке, в пыльной и покрытой паутиной каморке нашли древнюю старуху и царю пред ясны очи доставили. Старая сперва поерепенилась, покочевряжилась, но с Кощеем шутки плохи – он как ножкой топнул, как посохом стукнул, как пригрозил «старой ведьме» острогом, тут же она вспомнила свое мастерство, достала карты, достала гадательные дощечки, и кофейную гущу, и совиные кости, словом все, что завалялось в карманах ее широкой юбки, и тут же, не сходя с места начала гадать. И нагадала она вот что: царевна непременно умрет от тоски-кручины, если не найдет того, кто ее развеселит, от злой участи спасет и всю жизнь ее изменит. Кто это – неведомо, но искать надо за синим лесом, за топким болотом, за вересковым полем, на высокой горе, в глубокой норе, где огонь до поры до времени спит. А чтоб добралась она дотуда, нужно запрячь в сани сивку-бурку.
Ну что ж, не зря царь был Кощей Самый Богатый. Много у него было и жеребцов, и кобыл. И вороных, и белых, и каурых, и в яблоко. Нашлась среди всего этого табуна кобылка, которую можно было бы назвать сивка-бурка, поскольку масти она была неопределенной. Стали запрягать ее в сани, а тут и царевна вышла на крыльцо. Села она в санки, а лошадка возьми и пустись вскачь. Лошадь в одну сторону, а сани в другую. Вот где чудо! Вот так сани, едут сами! Да прямо с царевной, да в открытые ворота, да сразу скорость набрали, Василисушка не решилась выпрыгнуть. Все сперва остолбенели, а потом вместе кинулись сани догонять. Побежали стражники, мамки, няньки, конюхи, прочие слуги, сам царь Кощей побежал. Но все вместе столкнулись в в воротах и упали. Пока вставали, пока друг на друга ругались, сани уже пропали за синим лесом. Что делать?
Позвал царь Федьку-писца и велел ему написать такой указ: мол, царь тому, кто вернет дочь, обещает отдать Василису в жены, полцарства в придачу и еще миллион денег без сдачи. Опосля сего пошел царь Кощей к себе в палаты, принять горячительного с горя. (Грешен был государь).
Добры молодцы знатного и незнатного роду из всего Кощеева царства немедля отправились на поиски царевны. Князь Василий тоже оседлал своего буланого коня и в путь пустился. Как поведала старая тетка царева, Наина Степановна, Василису нужно было искать за синим лесом, за топким болотом и у горы, в которой огонь спит. Про лес-то все понятно, но топких болот в Кощеевом царстве было видимо-невидимо, прямо скажем, все государство этими болотами окружено. А о том, где такая огненная гора находится, никто и слыхом не слыхивал. Поэтому все добры молодцы разъехались в разные стороны, понадеясь только на авось.
А между тем сани несли и несли царевну все дальше от батюшкиного дома. Ни жива, ни мертва от страха, сидела Василиса, крепко вцепившись в поручни саней, и только смотрела, как мелькали деревья по сторонам. Чудо-сани сами выбирали дорогу и даже огибали встречные деревья, не сбавляя скорости. Наконец, вынесли сани Василису на лесную поляну, вывалили девицу в сугроб и сами унеслись, неведомо куда. Осталась царевна одна-одинешенька в лесу. Поверх шелкового сарафана только домашняя кацавейка натянута, сапожки сафьяновые, тонюсенькие. Ни шапки, ни рукавиц. Василиса пошла куда глаза глядят. Но потом глаза глядеть перестали, потому что началась метель, и снег так больно хлестал прямо в лицо, что пришлось заслоняться руками. Однако, Василиса все шла и шла вперед, пока не уперлась в изгородь. Рядом была калитка. Девушка вошла. Перед ней стояла избушка без окон и дверей, похожая на громадное ведро и, похоже, железная. Стояла избушка на сваях, которые очень походили на куриные ноги. Василиса только моргнула, глядь, а избушка уж другой стороной повернулась – окна есть, дверь имеется. Царевна поднялась по ступенькам, дверь сама перед нею раскрылась. Вернее, раздвинулась. Но не в силах дивиться чудесам, девица добрела до лавки, рухнула на нее и тут же заснула.
Долго ли, коротко ли спала Василиса, но когда она проснулась, в окна избушки светило яркое солнышко. Василиса осмотрелась: хозяев нет, дом чудной – окна круглые, а одно прямоугольное, темное, не выходит никуда. Под этим темным окном – узкая столешница, на которой всякие рычажки да пуговки. И некоторые пуговки огоньками горят. Вдруг раздался звук, похожий на жужжание, и как будто сверху что-то опустилось. Потом загремели шаги по железным ступенькам, отворилась дверь и в избу вошла старуха. Старая-престарая, страшная-престрашная. Нос грючком, спина сгорбленная, взгляд сердитый. Василиса поздоровалась, поклонилась, прощения попросила за то, что зашла незваной гостьей. Стали говорить, и хозяйка избушки оказалась не такой уж страшной. Оказалось, что она знахарка и травница, зовут ее бабушкой Ягою. Много небылиц про нее рассказывают, даже детей малых пугают. Но на чужой роток не накинешь платок. Ежели людям скучно, то они еще не такого понаплетут. Василиса улыбнулась даже, вспомнив россказни о ее батюшке. Что, мол, он бессмертный, а смерть его в ларце, да в яйце, да еще невесть где. Бабушка Яга заварила травяной чай, и избушка наполнилась чудесным ароматом. Пили чай из блюдечек, беседовали о том, о сем. Василиса поведала свою историю. Попросила Ягу, не даст ли та травок да зелий, чтоб избавиться от тоски-кручины, чтоб не ходить неведомо куда, на край света, в места незнакомые и опасные, навстречу неведомому. Но травница только покачала головой и сказала, что в этом случае ее средства силы не имеют. Лечат они хвори да недуги телесные, а телом-то девица здоровее всех здоровых. Потом уложила Яга Василису спать, сама одеяло подоткнула, подождала, пока девица уснет и еще долго сидела рядом. Дверца печурки была слегка приоткрыта, и в свете открытого пламени резкие черты лица Яги казались мягче, а сама она моложе. Подождав, когда догорит огонь, старуха сама легла спать.
А наутро дала бабушка Яга Василисе теплую обувь и одежду. Хоть, может, и не к лицу царевне простой овчинный полушубок, старые вязаные рукавицы да валенки, зато тепло. А еще дала она волшебный клубочек, который покажет дорогу к огненной горе. Только Яга еще добавила, что не сразу он покатится, а с какого места, ей неведомо. Через болота же провести ее может говорящий ежик, если удастся с ним разговориться. В последние дни он что-то не в духе. Дала бабушка еще и мешок с провизией, бутыль для питьевой воды, и наказала ни в коем случае не набирать болотной воды, а искать родники, которых в округе много, и они не замерзают даже зимой. Василиса сердечно попрощалась с бабушкой Ягой, поцеловала ее в обе морщинистые щеки и пустилась в путь.
Постойте, а про Ивана я вам разве не рассказывала? Как, не рассказывала про Ивана? Да быть того не может! Иван же в этой истории наравне с Василисой герой самый главнейший. Если запамятовала о нем, винюсь и каюсь, сейчас исправлюсь. Итак, в том же царстве, в Кощеевом государстве жил да был кузнец Никита, кузец мастеровитый. Но не о нем речь, а о сыне его единственном, Иване. Парнишка сызмальства смышленый был, и отцовское ремесло перенял. Руки откуда надо росли. Все умел, смог бы и блоху подковать, да спросу на подковку блох не было. А еще придумывал он и делал на досуге всякие штуки. Подростком еще будучи, смастерил он крылья, чтоб как птице летать. Прыгал на них и с крыши, и с обрыва, парил немного и опускался. А потом решил с колокольни прыгнуть, вот оттуда и навернулся прямо в кусты. Жив остался, но правая нога на всю жизнь хромая, да недобрые люди прозвали Ванькой Недовинченным. Впрочем, недолго Иван с этим обидным прозвищем ходил. Стал он придумывать и делать всякие хитроумные штуки, которые самому царю понравились. Изобрел Иван стекло увеличительное, которое в глаз вставляется. Кощей сам теперь читать смог. А еще придумал Иван, как буквицы делать, вместе их складывать, и потом краской на бумаге целые страницы отпечатывать. Царь обрадовался, Ивана озолотил, печатню открыл, книги стали печататься.
К тому времени, о котором речь идет в этой истории, Иван кузнечеством почти что и не занимался, подковы ковали его подмастерья, а он сам в изобретательство ударился. И сделал он такую штуку, что по воздуху летать и еще нести трех человек может. Летучую лодку такую, с крыльями и лопастями большими на крыше. Чтоб летел он, надобно было заливать густую черную жижу, которую в болотах местами можно было хоть ведрами черпать. Жижа эта была зело вонюча, но горела хорошо. Назвал Иван это чудо еропланом, и в тот день, когда царевна пропала, как раз собирался его испытывать. Услышав о поисках царевны да об обещаниях царя, решил Иван и сам отправиться на поиски. Да не пешком, не верхом, а на своем новом ероплане. Сказано-сделано. Взмыл Иван в воздух, как птица и понемногу стал набирать высоту. Долго деревенские мальчишки бежали вслед, потом отстали. Поднялся Иван в небо, под самые облака, и стал с небес царевну высматривать.
А между тем Василиса не спеша брела по лесу, опасаясь, как бы в глубокий сугроб не провалиться. За плечами мешок с провизией и прочими вещами, подаренными доброй травницей, в руке – корзиночка, в корзиночке ежик клубочком свернулся. Любопытно стало Василисе: когда ж он говорить начнет, и решила она первой завести с ежиком разговор. Спросила как зовут – молчок. Взаправду ли дорогу через болота знает – молчок. Так клубочком и лежал, лишь пыхтел слегка: «Пуфф, пуфф». «Слушай, ежик, а что если я тебя Пафнутием буду называть?», - спросила Василиса. Тот внезапно оживился, даже мордочку свою боязливо высунул, видно понравилось имя. Шли дальше. Через некоторое время ежик осмелел слегка и поведал, что живет в этом лесу он второй год, что имени у него до сей поры не было, а было прозвище – Ежик без головы и ножек. Это оттого, что он почти что все время был в клубок свернутый, а развернуться боялся. Все время ждал каких-то неприятностей, и они всегда случались. Только подумает, что сейчас навстречу волк выскочит – волк тут как тут. Только подумает, что мимо идущий грибник палкой его ткнет, как так оно и случалось. Ежик уже всего боялся, если все его плохие мысли так сразу сбываются, то лучше уж держаться ото всех подальше. Исхудал, бедный, потому что не до сбора съестного было, страх замучил. Еле живой прикатился к избушке Яги. Она его обогрела, накормила, но от страха так и не вылечила. Нет, мол, такой травы, которая от страха помогла бы. Жалко стало Василисе ежика, и тут вдруг ее осенило: ежели все мысли ежика сбываются, то ему нужно просто думать хорошие мысли – что лес безопасен, что все хищные звери тдут куда-то по своим делам, ежика не трогают. Что никогда злодеи не попадаются на его пути. Пусть даже есть они в лесу, но никогда не встретятся ежику, когда он хорошие мысли думает. Ежик Пафнутий пару раз фыркнул, а потом задумался. В клубок уже не сворачивался, и даже высовывал любопытную мордочку из корзины.
Шли Василиса и Пафнутий дальше – Василиса пешочком, а Пафнутий в корзинке. Лес постепенно стал меняться. Пропали высокие корабельные сосны, стройные березы. Стали попадаться все больше кривые, низкорослые деревца. Тропинка стала влажной, снег на ней подтаял – дошли до болот. Да какая тропинка – ее и не видать толком. Так, какая-то звериная тропка. А может ли по ней человек пройти, не утонет ли? Вот тут-то и пригодился ежик. Вынула Василиса Пафнутия из корзинки и он припустился вперед не по-ежиному быстро, наказав Василисе ступать за ним след в след. Когда царевне показалось, что идти уж больше нет сил, что сейчас упадет прямо в болотную мокрень и больше не встанет, перед ними показалась хижина. Ежик сказал, что это охотничий домик, только давно позаброшенный, с тех пор, как пропала дичь в этих местах. Но переночевать, обсушиться, погреться можно. Другого-то места для ночлега все равно не будет. Подошли к крылечку, и Василиса обмерла: в домик вели следы. Они были слегка припорошены снегом, и видно было, что человек зашел в домик недавно. Не зная, что делать, Василиса встала, как вкопанная, и в это время дверь избушки растворилась...
На пороге стоял человек. По виду чужеземец, обличья не нашенского, в блестящих доспехах, с мечом в руке и колчаном со стрелами за плечами. Казалось бы, испугаться надо чужака, но Василисе почему-то не было страшно. От матери, да от бабкиной сестры унаследовала она особое чутье – могла сразу без ошибки узнать, опасен человек или нет, стоит зла от него ожидать или нет. В сей раз чутье говорило Василисе, что на пути ее попался человек хороший, и что беспокоиться не о чем. Даже Пафнутий вел себя без боязни, и Василиса с ежиком вошли в избушку.
Полон лес дивных чудес! И белый свет полон ими не менее. Сели к огоньку Василиса и чужеземец ( ежик в уголок забрался и уснул), достали припасы, разделили хлеб-соль, Василиса заварила чайку из трав, данных ей в дорогу бабушкой Ягою, и повели беседу. Василиса на своем языке, чужеземец на своем, но все было понятно. А что непонятно было, то на пальцах показывали. Что ж на пальцах показать нельзя было, угольком на дощечке рисовали. Царевна рассказала свою историю, а чужеземный рыцарь – свою. Оказалось, что звали его Ланселотом. Родом он был из чужого царства, из дальнего государства, заморского острова. На том острову был он князем не последним, к царю приближенным. И вот завелся в том царстве страшный змей, там называли его драконом. Дракон этот немалый вред царству принес – потоптал посевы, пожег избы, несколько людей даже пожрал, окаянный. И объявил царь тамошний на дракона охоту. Пустились добры молодцы в путь, и Ланселот тоже. Ехал, ехал – дракона не нашел. Спешился, отпустил коня , чтоб тот попил из озера водицы, а сам сел на горушку. Тут горушка как зашевелилась, как затряслась и поднялась прямо в воздух, Ланселот еле удержался. Оказался пригорок змеем огнедышащим, драконом. Как понес дракон рыцаря выше леса стоячего, ниже облака ходячего, но Ланселот крепко держался за драконьи чешуи, не удалось его сбросить. Полетел дракон через море, через чужие земли, и как раз над одним из болот царства Кощеева рыцаря сбросил. Нелалече отыскалась избушка необитаемая, гле Ланселот вздумал переночевать, а дальше думать, куда путь держать. А еще рассказал он, что на далеком острову осталась у него милая, по которой он тоскует. Евгеньей красавицу зовут, или что-то вроде того. Солнце давно уже зашло, и пора было спать ложиться. Легли прямо на полу, на шкурах, и Ланселот между собою и Василисой острый меч положил. Василиса заснула, только голова ее коснулась шкуры, но сон был неспокоен. Снилась ей гора, в которой проснулся огонь и бегущие из жерла горы вниз по склонам огненные реки.
Наутро пустились вместе в путь. Ланселоту-то неважно было куда идти, все равно путь на свой остров не отыскать. Решил он пока помочь Василисе, а там видно будет. Ежик, сидя в корзиночке, говорил, на какую кочку ступать, какое дерево обходить, какой тропы держаться, чтоб в трясину не провалиться. Но все равно болотная жижа угрожающе чавкала под ногами. И вот, наконец, вышли на ровное поле, на котором местами из под снега торчали какие-то сухие веточки. Поле простиралось далеко, конца-краю не видно. Пафнутий сказал, что это вересковые поля, больше топко не будет, и что дальше он с ними не пойдет. Подошел к Василисе, она нагнулась, потрогала ладошкой влажную ежиную мордочку. Фыркнул, прощаясь, и побрел обратно.
Путь по вересковой долине был долог и скучен. Ни единый человек не встретился Василисе и Ланселоту в пути. Даже зверь никакой не пробежал мимо, хотя какие-то следы петляли по снегу. Только высоко в небе кружили вороны. Встретился родничок, где наполнили бутыль и флягу. Припасы бабушки Яги подходили к концу, поэтому Ланселот решил пройтись с луком и стрелами в поисках дичи. Перед уходом вытащил из заплечной котомки кремень и трут, разжег костерок. Сухих вересковых кустиков для растопки вокруг было видимо-невидимо. Сам ушел и наказал Василисе ждать его на этом самом месте. Но тут у Василисы что-то вдруг запрыгало, заплясало в кармане юбки, волшебный клубочек, данный старой травницей, выскочил из кармана и покатился вперед, да как быстро! Что делать? Остаться у костра – никогда не найти огненной горы. Что тогда, восвояси обратно возвращаться? Умереть во цвете лет от неведомой хворобы? Да и как возвращаться – в топи болотные, без ежика-проводника? Все эти мысли промелькнули в Василисиной голове, но думать их было некогда, и она пустилась за клубком в погоню. Быстрым шагом, бегом, снова шагом, когда уже невыносимо начало колоть в боку. И вот клубочек докатился до места, где стояла маленькая деревенька – всего несколько покосившихся изб, а недалеко от деревушки возвышалась гора, поросшая редкой растительнстью. Василисе, никогда не видавшей гор, она показалась просто огромной. Вершина горы была камениста, на ней не росло ничего. Клубочек прикатился к избе, которая была ближе всех к горе, и остановился у крыльца. Значит ли это, что надо заходить? Василиса постучала и зашла.
В избе было довольно много народу - девушки и женщины пряли, парни и мужчины вырезали что-то из дерева, плели лапти. Старуха возилась с горшками у печи, дети, как котята, возились на печке и хихикали. Люди разговаривали, смеялись. Василису встретили радушно. Посадили за стол, стали распрашивать – откуда и куда путь держит. А потом жадно слушали Василисин рассказ, видимо, немного в этом заброшенном краю было новостей. Особенно внимательно слушала девочка лет четырех, по имени Настёнка. Она даже прикрывала лицо ладошками в страшных местах, и заливисто смеялась в смешных. Потом осмелела настолько, что залезла Василисе на колени и обняла ее за шею, словно ласковый котенок.
Но недолго клубочек дал Василисе посидеть в тепле, поговорить с людьми. Снова выпрыгнул он и подкатился к дверям. И со вздохом отправилась девица в путь, прямо в ночь, в темень – солнце то уже село. Но вокруг был белый снег, да еще луна освещала округу своим холодным светом – видно было хорошо, только жутковато немного – идти одной, карабкаться в гору. Клубочек не ёжик, с ним не поговоришь, он не живой, хоть и волшебный. Стала Василиса вслед за клубком в гору карабкаться. Клубку то что, он катится и катится, а Василисины валенки по склону скользят. Она за ветки кустов держится, подымается. Верх горы оказался почти ровной голой площадкой, по которой были разбросаны камни-валуны, и большие и малые. А посреди площадки этой была груда совсем громадных камней. Василиса подошла к ей, и чуть не упала, споткнувшись обо что-то. Оказалось это небольшой деревянной шкатулочкой из совсем простого, нешлифованного дерева. И тут вдруг прямо из груды больших камней кверху поднялись клубы дыма. Василиса, испугавшись, сунула коробчонку в свою заплечную котомку и уже больше не вспомнила о ней. Осторожно подошла к страшному месту поближе. Из под земли слышался гул, а в яме клокотало жидкое пламя. Да это ж тот самый огонь, который приснился ей давеча! Он притаился до времени, чтоб потом хлынуть через края ямищи смертоносным потоком в долину. Как раз с горы до деревушки в долине, по руслу пересохшего ручья. Загорятся избы, вспыхнут, как сухие снопы. А там люди спят, дети малые... Нет, не бывать этому! И Василиса решила во что бы то ни стало преградить огню дорогу. Но как? Отвести русло в другую сторону, туда, где необитаемое каменистое ущелье? Но как? Ведь нет ни лопаты, ни заступа. Нет ножа даже. Да и не помогли бы они: тут порода горная, крепкая. И решила Василиса большие камни таскать, чтоб огонь, который вот-вот извергнется, в нужную сторону перенаправить. И тащила, и катила. Ногти поломала, руки в кровь стерла, но пригорок из камней соорудила. Сама же и села на него, без сил.
И в тот же миг огонь выплеснулся через край жерла и потек в ущелье. Но не весь – разделился на два потока, и осталась Василиса как на островке, со всех сторон окруженная бушующей стихией. Не уйти, не спастись... Василиса закрыла лицо руками, чтоб не видеть страшного зрелища. Становилось уже жарко. Но тут, заглушая гул и бурление жидкого огня, с неба послышался грохот и стрекот. Подняв к небу глаза, царевна увидела, что прямо над нею, совсем невысоко завис в воздухе, как гигантская стрекоза, летучий корабль с крыльями и крутящимся лопастями на крыше. Отворилась дверца, оттуда показался ее знакомец Ланселот, который скинул веревочную лестницу. И откуда силы взялись? В одно мгновение Василиса очутилась наверху, в безопасности, и они летели прочь с этого жуткого места. У воздушного корабля был штурвал наподобие корабельного, и за штурвалом сидел незнакомый Василисе человек. Пролетая мимо деревушки, Василиса увидела, как жители ее со всем скарбом, с тюками и узлами покидают свои жилища, направляясь к ближайшему холму. Они гнали скотину. Спасены! Все спасены.
Ну что, все спорится, все получается. Уже хэппиэндом сказка кончается. Все живы здоровы, вот чудеса! Как Божие птички летят в небесах.
Василиса узнала, что отважного капитана летучего корабля зовут Иваном, что он долго летал в поисках царевны, пока не встретил на вересковом поле Ланселота, и с его помощью нашел царевну. Узнала она также, что летучее чудо зовется еропланом, и что они втроем – первые люди, которые поднялись в воздух. Ивана Василиса видела впервые в жизни, хотя про дела его изобретательские наслышаны были в царстве все – от старого до малого. Чувство же такое ее охватило, как будто всю жизнь знакомы, и нет человека роднее и милее. «Так вот он какой, мой суженый!», - подумала Василиса. А в том, что это так, не было у нее никакого сомнения.
Странно: пешком по болотам шли, шли день и ночь, а на ероплане пролетели – аж не заметили. Вот уже и знакомая избушка блестит, переливается на солнышке. Бабушка Яга в то время как раз воду набирала. От изумления ахнула старая и упустила ведро прямо в колодец. Ну и леший с ним, главное царевна и добры молодцы живы и здоровы. За чаепитием поведала Яга, что в лесу неподалеку поселился громадный огнедышащий змей. Но зла он ей не делает, они даже подружились, и змей прилетает иногда затопить Яге печку, потому что очень уж нравится ему выдыхать огонь. Яга прозвала змея Горынычем. И тут я забегу немного вперед: эх, люди-человеки! Соврут, недорого возьмут. Немного времени спустя слух прошел, что у змея Горыныча аж три головы. Ну не было такого! Одна у него была голова, хотя на довольно длинной шее. В избу он войти не мог, так как велик уж больно был, но голову в окно просовывал и таким манером огонь в печи разжигал. А еще больше нравилось ему на болотах, в тех местах, где черная жижа сочилась из земли. Запалит Горыныч такое месторождение, огонь и дым аж до неба. Летает вокруг и радуется. Вот и решил он навсегда остаться в Кощеевлм царстве, а к себе на родину не возвращаться боле. Зачем ему туда, где за ним охотятся? А тут он никому не мешает, и ему никто. Есть же повадился сосновую хвою, и очень она ему понравилась: вкусна, духовита, для здоровья полезна весьма. Вот и сейчас – Горыныч помог затопить бабушке Яге баньку, и Яга туда обоих добрых молодцев отправила. А Василисе согрела воды в большом дубовом чане, зелья целительного свалила, чтоб в воду добавить. И такая Василиса после купания стала румяная и пригожая, а все царапины и ссадины чудесным образом тут же затянулись. Иван с Ланселотом вернулись тоже довольные, и чужеземец все повторял с задумчивой улыбкой – «О йес, русски баня!».
Да, про Пафнутия чуть не запамятовала. И он там появился. Да не один, а супругою, с ежихой Прасковьей. Встретил он ее в тот же день, когда брел обратно по болоту. Сейчас счастиво живут-поживают, приплода поджидают.
Полночи над болотами вспыхивали зарева – змей устроил огненную потеху, выдыхая огонь из пасти прямо на лужи черной жижи, которой Иван заправлял свой ероплан. «Горыныч зажигает», - добродушно промолвила бабушка Яга.
А потом снова в путь пустились- сперва нужно было Ланселота на его родной остров доставить. Небось заждалась его красавица Евгеньюшка, все глаза проплакала. Героем возвращался в свою страну Ланселот. Все-таки он змея-дракона из царства изгнал, а как – то уже дело неважное. А между тем весна вступила в свои права. Всего за одну ночь сугробы осели, подтаяли, стали рыхлыми. Местами снег стаял вовсе, и на проталинках появились первые нежные подснежники. В воздухе опьяняюще пахло весною. А вот и грачи, грачи прилетели! А вот какая-то птаха там, в небесной сини чирикает: «Вы живы, вы живы? Мы живы, мы живы!» Иван, Василиса и Ланселот летели в ероплане с открытой крышей, подставив лица свежему весеннему ветру. Высота, высота, небо синее! Глубота, глубота, океан-море! Глубоки омуты речные, а на всей земле какое приволье да раздолье! Душа ширится, радостью полнится. Радость наружу словами вырывается. Вот Ланселот кричит что-то не по-нашенски – «лайф», да «кайф», да все и без слов понятно. И Иван с Василисой закричали тоже – «Люблю тебя, Земля-матушка!», «Люблю тебя, жизнь!». На пути обратном к Кощееву царству радость не унималась, а слова в песню слагались. Да в какую! Из всех песен песню! «О, ты прекрасна, милая моя! Как белоствольная березка между сосенками, то милая моя между девицами. Как брусника красная губы твои, глаза твои глубоки, как речные омуты. Как жил я раньше, тебя не зная?»- «О милый мой, ты тот, кого любит душа моя, и любила всегда, и всегда любить будет».
Прилетели Василиса с Иваном, прямо на дворцовую площадь опустились. Царь уже дочку и ждать перестал, в глубокой печали дни проводил. На радостях заскакал отец народа как малое дитя. Ивану, правда, полцарства не отдал, передумал... Три четверти царства пожаловал! Вскоре сыграли свадьбу Ивана с Василисой. И я там была, ела и пила, две ночи не спала, пела и плясала, каблуки все обломала. А бывший женишок царевнин, князь Василий, тоже женился. Женка его была телом дородна, умом проста, но души доброй. А и правильно все, и справедливо. Орлу – орлица, а селезню – серая утица.
Иван же стал таким царем, какого доселе не видывали. Дела своего изобретательского не забросил и на престоле. Недаром о нем в народе песню сложили: «Он академик и герой, воздухоплаватель и плотник..» Как, не о нем? А тогда о ком же? О нем, о царе-Иване, и все в песне истинная правда.
Василиса от тоски-кручины своей исцелилась, даже не вспоминала ее более. Как-то раз, играясь, царские дети вытащили с дворцового чердака, где всякого хламу было видимо-невидимо, ту самую шкатулку из нешлифованного дерева, которую Василиса подобрала на огненной горе, да так и забыла о ней. Открыла Василиса шкатулку, а там простое зеркальце в костяной оправе. Посмотрела она в него, и увидела того, кто должен был ее спасти и жизнь всю изменить. Себя увидела. Но это ей и так давно уже было известно.