Я увидел её в апреле. Мимолетный взгляд, скромная полуулыбка. В глазах моих помутилось, голова резко потяжелела, а сердце забилось быстро-быстро. Она подошла первой, увидев смятение и потупленный взгляд. Как же сразу стало тяжело дышать! Воздух, наполненный ароматом распускающейся зелени, приобрел консистенцию теста и безжалостно стал разрывать ставшие вдруг каменными легкие. Резко заболел живот, я просто нечеловеческим усилием воли сдержал порыв рвоты. Вот тогда-то, в те самые секунды, в душе и родилась она, моя беззащитная, бедная крошка… Пришлось что-то промямлить на приветствие, затем я пытался разумно вести диалог, но все мои жалкие потуги тонули в безжалостном блеске тёмно-карих глаз.
А потом я каждый день звонил ей, и она давала согласие встретиться со мной. Мы ходили в кинотеатры, гуляли по паркам и улицам. Я дарил ей цветы, замечая каждый вздох, чуть заметное покачивание головой или призрак улыбки. Я миллионы раз читал про это в книгах, тысячи раз видел в фильмах, но ничего не мог с собой поделать. Ночами я проклинал себя, но на следующий день стоял возле её дома, готовый ждать вечность, лишь бы она появилась хоть на секунду, дав возможность моему первенцу ощутить свою силу.
(Из истории болезни:
Ориентация больного во времени, пространстве и собственной личности сохранена. Больной отчетливо представляет себе место своего нахождения, правильно его называет, верно указывает год, месяц и число, узнает кураторов при повторных посещениях. Признаков фрагментарности мышления не выявлено.)
«Израненный махонький комочек, потемневший от боли, тихонько дрожит в руках, сжался… умирает? Капельки крови застыли холодными рубинами, сверкая во влажном свете моих глаз. Прости, кроха, не уберёг я тебя. Ты же моё, кусочек меня, некогда тёплый, светящийся, жмурящийся от удовольствия, такой беззащитный… О, как было хорошо, приятно чувствовать тебя рядом с сердцем, улыбаться вместе, радоваться каждому лучику, щедро тобой испускаемому! Ты был счастлив, ты родился именно для всего этого, по моей воле, во мне! Я выпускал тебя, как родитель своего несмышленыша, глядя, умиляясь, на твое беззаботное веселье, похожее на порхание бабочки… А теперь тебе больно, золотой, у тебя кровь, ты умираешь, боже, за что?»
***
Наступило лето, а с ним и новые надежды. Наши встречи стали чаще, они приносили всё больше чувств и эмоций. Мой малыш питался ими, крепчал, чувствовал свою силу, поднимался и расправлял плечики. И летом мы первый раз поцеловались.
Я не могу описать тот вечер, я просто не помню его. В памяти осталось лишь, что когда шёл по улице, то дома казались мне маленькими, а звезды такими близкими и теплыми! Как и при первой встрече, мне не хватало воздуха, но теперь он был вовсе не густым и тяжёлым. Воздух проникал в легкие огромными порциями, но мне всё было мало. Я дышал, дышал, дышал, но никак не мог надышаться. Придя домой, не смог уснуть. Не получилось у меня уснуть и на следующий день, и на третий. Она не брала телефонную трубку. Я бился в дверь, но её не было дома. Вместе со сном, я потерял и аппетит. Через неделю она появилась, сказав, что ездила на дачу с друзьями.
(Из истории болезни:
Имеется расстройство мышления по темпу - оно замедлено. Речь больного обеднена, замедлена, ответы на вопросы односложные. После установления контакта больной стал реагировать на вопросы более оживленно, ответы на вопросы стали более развернутыми, но замедленность мышления сохранялась. В речи также отмечались частые соскальзывания, особенно в начале разговора. Например, на вопрос «Есть ли у вас близкие родственники?» больной отвечал: «Я закрыл входную дверь, мне не о чём беспокоиться», то есть, соскальзывание имело вид «ответов мимо».)
«Это закономерно. Ведь бывает так, да? Ха, от осознания этого отнюдь не легче! Всё зависит от совершенства сотворенного мной вот этого малыша, этого переплетения чувств, впитанной им моей теплоты и крепости его соединения с сердцем. Ведь как обычно бывает - повиснет какой-нибудь уродец на одном коготке, покривляется, да и сорвется - наступлю и мимо пройду… Сердце забудет, шрам затянется, а на маленькое пятнышко у края моей дороги никто и внимания не обратит. А ты, ты ведь прирос, с готовностью принял моё приглашение, доверчиво прижался, освещая меня своим светом, чёрт, чёрт, чёрт побери, я не могу тебя добить! И мне придется нести тебя в руках до самого конца, тускнеющего, пульсирующего все тише и тише и все слабей и слабей испускающего то, ради чего я немногим раньше мог бы отдать все на свете».
***
Она позвонила мне семь часов назад, взволнованная и возбужденная, говорила что-то об институте, друзьях, а я слышал лишь интонацию голоса, но не слова. Она захотела меня увидеть, но когда я примчался, дома никого не оказалось. Я сидел во дворе, на скрипучих ржавых качелях и, не отрываясь, смотрел на окна. Со свинцового неба падали крупные и частые капли дождя, но я не уходил в подъезд, ведь там не получится увидеть свет в её квартире. Темнота. Так же темно было и в моей душе. Я не мог себе представить, что будет, если с ней что-нибудь произойдет! Поэтому я и сидел здесь, окруженный сломанными скамейками и сгнившими песочницами, ожидая, когда осветятся окна. Эти лучи проникнут в мою душу и разбудят маленькую крошку, мирно спящую сейчас у самого сердца. Мы ведь встречались уже больше полугода, и комочек, растущий во мне, окреп настолько, что мог самостоятельно ходить и радоваться приближающейся зиме.
О, вот и свет! Знакомый силуэт в окне. Она раздевалась, готовясь ко сну. Я не стал её беспокоить, ведь было почти три часа ночи. Мне достаточно было знать, что с ней всё хорошо, и мы с крошкой просто молча любовались издалека на эту неземную красоту. Не замечая ни окружающего холода, ни насквозь промокшей куртки, я пробыл под дождём до утра, сторожа сон любимого человека. Так мне было спокойней.
А на следующий день она в первый раз попросила меня остаться на ночь. Я не буду рассказывать о том, что произошло тогда, ведь бумага слишком грязна для таких слов.
(Из истории болезни:
Больной оценивает себя как внимательного человека, считает, что способен читать и работать в любой обстановке. Признаков истощаемости внимания не отмечено (беседы с больным продолжались до одного часа, и больной не проявил усталости). Но при беседе выявляется патологическая прикованность больного к собственным переживаниям, проявляющаяся длинными паузами в разговоре при ожидании ответа на поставленный вопрос.)
«Я разделю с тобой, малыш, последний вздох, впитаю боль – ну а что мне ещё остаётся делать? Я не буду тебя лечить. Костыли мастерить? Нет, я слишком слаб для этого. Каждый раз смотреть на калеку, на неверные шажки с помощью костылей, пусть подлеченного, пусть распрямляющегося потихоньку… И вспоминать твоё былое совершенство, чистоту чувств, свет, освещавший всё вокруг – зачем? Добить бы, эх, добить бы, а как? Да и знал бы, что можно – всё равно вряд ли… Родной ты мне. Мучаешься, страдаешь, но, видимо, судьба у тебя такая, ведь она не всегда ласковая и справедливая. Рожденный в жестоком мире, ты должен был понимать, что этот мир не простит такой добродушной и светлой души».
***
Вчера она сказала мне, что беременна. Я сначала не услышал, не понял её слов, но потом замер, оглушенный этой новостью. Я почувствовал до боли знакомый спазм в грудной клетке и постарался дышать глубже и размеренней. Она смотрела на меня спокойно, оценивая реакцию, а я всё молчал, не в силах отвести глаз. Боже, какое счастье! Неужели это возможно? Я, обретя в душе одну крошку, получу ещё и другую? Раньше у меня не было никого, а теперь я стал счастливейшим человеком на планете!!!
(Из истории болезни.
В сфере восприятия у больного отмечаются расстройства: он слышит «голоса, звучащие внутри головы». От дальнейших расспросов на эту тему больной уклоняется. При попытке детализации ощущений больного он замыкается, говорит, что ему тяжело говорить на эту тему. На предложение описать (на бумаге) или нарисовать «голоса» больной ответил отказом. О времени первого появления «голосов» и каких-либо изменениях в процессе их существования больной не сообщает.)
«Коснулась меня эта напасть, малыш, да какой там коснулась! Навалилась всем телом, грубым, колючим, плотным. Ну что я такого сделал? Я был честен, говорил всё как есть. И сейчас за это страдаю, пока живо это несчастное, с полуослепшими глазёнками, истекающее кровью создание у меня в душе… Не молчи, слышишь? Не молчи! Моё последнее желание будет, чтобы Смерть отнеслась к тебе милосердно».
***
Завтра я убью её. Мне больше ничего не нужно в жизни. Я не хочу жить в душной коробке, рядом с жалкими людишками. Мне противен этот серый снег, эти скелетообразные деревья, этот вонючий ветер. Я ненавижу свой дом, город, страну, планету. Впрочем, эта ненависть взаимна. Больше нет нужды притворяться, улыбаться и дышать одним с ней воздухом. Она всё-таки сделала это, сделала, несмотря на меня, на мои чувства!!! И расплата за совершенное будет страшной!
«А последние слова, а? Нет, жало с этим не сравнится. Клинок катаны - тоже. Да ничто по остроте, по холодности, по губительности не сравнится со словами "прости" и "прощай", сорвавшиеся с её губ и смертельно ранившие тебя, моего маленького малыша… Не уходи, пожалуйста, не уходи! Не оставляй меня, дыши, дыши! Ох…
…Одного, еще нерожденного ребенка, она убила в кабинете врача, второго – в моём сердце, словами уничтожив крошку, которою звали Любовь».
(Из истории болезни:
На основании данных психического статуса, свидетельствующих о наличии у больного галлюцинаторно-параноидного синдрома, нарушений в эмоциональной сфере (снижение эмоциональной активности, неадекватность эмоциональных реакций), нарушений в сфере мышления (замедление, соскальзывание, паралогичные умозаключения, нарушение абстрагирования) и расстройств поведения (признаки аутизма) можно поставить диагноз:
Шизофрения, параноидная форма, приступообразное течение с тяжелой прогредиентностью, галлюцинаторно-параноидный синдром.)
-----------
*Anamnesis vitae – одна из частей медицинской истории болезни человека, «общие сведения о жизни».