Неужели прожитое – это и было всё? Эта мысль, словно большая мерзкая сосулька, внезапно заменившая горячее живое сердце, погрузила Станиславу в царство вечного холода. Сначала она пожалела себя и свою перекошенную судьбу. Большая и лучшая часть жизни целиком была посвящена родителям, сестре, племяннику. Озарившая её любовь тоже не принесла никаких надежд на счастливое будущее.
Она рассуждала, философствовала, любила. Не задумываясь о своей судьбе, летела по жизни. И она была счастлива в этом крутящемся, вечно меняющемся калейдоскопе событий, радовалась, что была мелким цветным камешком, у которого всегда находилось место в яркой картинке бытия. И мысль, что следующие орнаменты уже будут складываться без неё, вычеркнула Стасю как личность из общей массы, ей стало холодно, страшно и одиноко. Ужас сковал все её конечности, когда она представила смерть, затягивающую её в своё мерзкое безглазое нутро. Работа, транспорт, дом и мрачные темные мысли – вот омут, в который попала она, отбросив всё светлое, словно яркая бабочка, потеряв крылья, стала вновь неподвижной серой личинкой.
Ей казалось, что её способности были шире тех возможностей, которые предоставила ей несправедливая жизнь. Что могло произойти множество интересного, но почему-то не произошло. Что её жизнь могла бы быть насыщенней и разнообразней, но, почему-то не стала.
Она села на скамейку в парке, куда забрела по дороге с работы, перепутав трамваи от метро. Погрузившись во мрак внутреннего мира, не замечая жизни вокруг, снова и снова задавала себе один только вопрос – Неужели это всё? Всё, что отмерено ей сверху? И впервые за всю свою трудную жизнь она усомнилась в справедливости высшего творца.
- Вот чучело! – прыснули со смеха проходящие мимо девчонки-хохотушки. Скорее всего, это относилось вообще не к ней. Но окружающее, как хлыстом по спине, ударило Стасю. Она почти что ощутила боль удара и очнулась от внутренней темноты, вернувшись на землю, напоенную дивными ароматами отцветающего лета.
Каждый листок, и травинка, каждый плод и корень излучал в эфир свою раскрывшуюся суть. Казалось, что пространство, чувствуя приближение осени, открыв второе дыхание, находилось на высшем пике своих возможностей, которые приближались уже к грани невозможного. Природа являла миру всё. Всё, что копила и взращивала целый год, и таинство предсмертной отдачи всех своих, доселе не проявленных свойств, перед тем, как стать сухой оболочкой, являло себя обнаженно и мощно, и только слепой и глухой мог не замечать этого полного растворения в окружающем. Эта экзальтация самозабвенной любви к существующему миру передалась и Станиславе, она замерла потрясённая и прозревшая, затем опять ушла в прострацию и вдруг увидела себя со стороны, откуда-то очень свысока, с той точки, где никакие внутренние эмоции не искажают восприятия. Она увидела скукоженную, напуганную одинокую женщину, оторванную от всего вокруг, лишённую любви и благодати. Это одиночество настолько выпало из окружающего пространства, что превратилось в чёрную точку.
– О, Господи! Так, наверное, и образуются чёрные дыры во Вселенной, - подумала Стася. И поняв, что к ней вернулась свойственная ей логика, она, как вверх по канату, метр за метром, стала отвоёвывать былые позиции, устремившись навстречу простору и свету. Ведь и её сердце в такой же самоотдаче питало всех, посланных ей судьбой. Не в чем себя укорить, на каждом этапе жизни она отдавала окружающим всю свою любовь. Могла ли она ещё что-то отдать? Видимо, нет. И это и является высшей справедливостью.
Кожура, покрывающая чёрную точку, звонко треснула, и светлый летний эфир поглотил остатки черноты. Синее неземное солнце снова встало в зените над её макушкой, осветив и согрев душу, оно властно тянуло к себе.
Станислава выпрямила спину, огляделась, удивилась, что утром оделась так мрачно. Боже мой, думала Стася, за несколько дней страха она потеряла почти всё хорошее, что было в её распоряжении. Она засмотрелась на умную ворону, которая, найдя сухарик, старательно размачивала его в лужице на асфальте. А что её-то, Стасю, держит на земле? Она никогда не выражала открыто своих чувств к племяннику, так как считала, что привязанность к родителям мешает личной жизни детей, да и не хотелось, чтобы Ерошик чувствовал себя обязанным тётке до конца её дней. Сейчас Сергей стоит на ногах, а все остальные близкие люди давно уже в непонятных мирах. Да, видимо, внутренние эмоции она все раздарила, а внешняя атрибутика жизни никогда её особенно и не волновала. Какая разница, стоишь ты на корме собственной яхты или смотришь на жизнь из окна трамвая, если твой внутренний мир и в том и в другом случае один и тот же. А чувство избранности и превосходства, которые заявляют о себе в первом случае, никак не развивают душу, а скорее вытесняют её. Множество людей, посвятивших себя материальным достижениям, стоя уже на вершине, с горечью осознавали, что их жизнь пуста.
А собственное тело? Но ведь оно так надоедает в этой жизни, и, как поняла она в последнее время, - даже и мешает. Синий луч звал всё сильнее, Стася поняла, что совсем она не одна, а ТАМ и тем более одинокой не будет. Она вспомнила пронизывающий свет, льющийся из золотых ворот, её охватил восторг.
И вдруг со всей ответственностью она осознала, что готова к этой загадочной смерти и, более того, даже хочет заглянуть за горизонт жизни.
Она медленно поднялась со скамейки и повернулась к идущим навстречу девчонкам, шелестящей зелени, и тёплому ветру.
Умирать? Ведь все мы умрём, главное – в каком состоянии ты совершаешь переход, прочувствовала Станислава известную истину. Главное двигаться, а не стоять, если эта дверь открывается перед ней, значит, достойно войдёт и в неё.
Она шагала домой, наполненная какой-то вечной жизнью, мудрая и самодостаточная. Да, сейчас её устраивало всё.
Она окинула взглядом небо, деревья, хлопочущих птиц, вдохнула напоенный травами воздух, но болезненным уколом отозвалось её сердце. Уж она-то точно знала, что этот подарок предназначен только живущим здесь, на земле.