Мы с Маринкой оглянулись – вся группа стояла уже со своими чемоданами, возбужденная и радостная.
А наши дорожные сумки – одна синяя с оранжевой полоской, другая коричневая с желтой, все не появлялись на ленте транспортера.
Я боялась до обморока потерять все свои сокровища – кипятильник, розовые тапки с помпонами, любимую кружку с бабочкой, косметичку, чистую ночную рубашку – все, что напоминало в поездке о домашнем уюте.
- Господи! Только не это!
Наконец, мое сине-оранжевое пузатое счастье появилось среди громоздкого чужого багажа. Ко мне плыл кусочек оставшегося вдалеке дома.
Марихина сумка отсутствовала. Видно, мои страх и ужас передались не в ту небесную канцелярию, и там промахнулись.
Я боялась, а Маринка, которая вообще не думала на эту тему, не дождалась своего коричневого домашнего пузатика. Она поняла это, когда к ленте устремились люди уже со следующего рейса.
После долгих объяснений авиа-службы компании SAS заявили: «Будет сделано все возможное. Ждите».
Остальная группа, раздраженная, сидела в автобусе. Эффект отчуждения слишком очевидно был написан на их лицах. Все благополучно получили багаж, а тут приходится ждать каких-то растерях. Поступило даже предложение ехать в гостиницу, а эти, мол, потом доберутся. Семеро одного не ждут.
Наконец, Маринка с оттопыренной от обиды губой заняла свое место, и автобус покатил в гостиницу. Ей все выражали сочувствие.
Ярко накрашенная блондинка Филоненко – организатор поездки, даже похвалила: «Хорошо держишься! Если бы у меня пропал чемодан, я бы тут устроила вам пу-те-ше-ствие! Всем бы испортила отдых. А ты молодец!»
В гостинице быстро расселились по номерам, сидеть в них было глупо, и народ решил прогуляться перед сном.
- Мариха, пойдем - прошвырнемся! – я заглянула подружке в глаза. – Cупчика горячего поедим!
В темноте вышли на неожиданно грязную улочку. Январский ветер пробирал до костей, было сыро и неуютно.
- Вот тебе и заграница, - запел Сидоров, оказавшийся рядом, и тут же чуть был не сбит велосипедистом. Между тротуаром и дорогой неслась воинственная армия вело-маньяков. Туристы в ужасе отскакивали от них в сторону. Гид предупредила: «Не бойтесь машин – они уступают дорогу. Бойтесь велосипедистов – они могут наехать, обругать, да еще и плюнуть в вашу сторону». Мы каждый раз вздрагивали от ужаса при виде велосипедной дорожки.
И вдруг среди ветра и летающих фантиков нас настиг волшебный упоительный рыбный аромат. Небольшой кучкой особенно голодных забрели в уютное заведение.
Как назло оказались в компании все той же Филоненки с мужем. Сразу хотели сбежать, но подернутые "дымком" тарелки на соседних столах парализовали и волю, и конечности. Пришлось усесться дружной компанией. Воспрявшая духом Маринка заказала суп из даров моря и салат.
Супчик весело переливался в тарелке и издавал изумительный запах. Настроение поколебалось и шагнуло в хороший плюс. Раскрасневшаяся Маринка, наконец, заулыбалась. Все подняли бокалы и выпили за дружбу и любовь. Маринкин салат принесли на огромном блюде, листья были искусно переложены кусками рыбы разных сортов.
- Ничего себе! – подумала я. – И это всего за три евро!
Мариха, оглядев великолепие, по русской традиции стала заедать горе вкуснятинкой.
Когда с блюдом было покончено, пришел идиот-официант и снова объявил: «Сэлад!» При этом подал все той же Маринке маленькую мисочку с какой-то зеленой ерундой.
Оказывается, она съела рыбное ассорти в листьях салата, которое заказал муж Филоненки.
Это Мариху окончательно доконало – слезы закапали в зеленую труху.
Филоненко налилась праведным гневом и опереточно засверкала подведенными, как у гейши, глазами. Муж ее неожиданно оказался человеком – он подмигнул, показывая, что все нормально - не очень-то и хотелось!
Так хорошо начавшийся праздничный ужин был безнадежно испорчен. Маринка, заплатив втрое больше, чем планировала, шумно встала и направилась к выходу. Я верным санчо-пансой бросилась за ней.
При выходе снова чуть не попали под велосипед.
- Тьфу! – плюнула вслед ничем не повинному велосипедисту Маринка. – Ну, ведь так не хотелось ехать – надо было прислушаться к себе.
- Может все еще наладится? - примирительно успокаивала я подругу и тащила ее за руку в сторону гостиницы.
В холле пахло чем-то казенным, но выглядело все уютно – по-домашнему.
Когда я через час заскочила в гости к Марихе, та сидела на краешке кровати в одном кашемировом шарфе – постиранное бельишко грустно белело на радиаторе.
- Ну, как? – натянув рукава свитера на пальцы, всматривалась я в подругу.
- Нормально! Оказывается, человек может обходиться без многого.
- Как Швейк! Его на границе обыскали – ничего не нашли и спрашивают: А почему у вас вообще ничего нет? - А потому что мне ничего и не нужно!
- В следующий раз надо это учесть при сборе чемодана, - засмеялись мы.
- Я больше за объеденного филоненкиного мужа переживаю! – вздохнула Мариха.
Утром неожиданно выглянуло солнце. У себя в Питере мы не видели его уже месяца три. В золотых лучах кукольные голландские домики казались прекрасными. Говорят, с любым городом нужно переспать – переночевать в нем, и он откроет свою душу путешественнику. Вода каналов серебрилась на солнце и вздувалась от ветра.
Велосипедисты уже не пугали. Они и снующие по воде катера придавали городу стремительность и полет.
Румяные голландские девушки с золотыми развевающимися волосами были похожи на вермейеровские портреты. «Девушки с жемчужной сережкой» пролетали на своих велосипедах мимо окон автобуса, и хотелось быть одной из них.
В Голландии вообще нет полных людей! Мужчины подвижны и спортивны. Лица большинства из них узковатые, украшенные резким треугольным носом. Глядя на них, понимаешь, что Ван-Гог абсолютно типичный голландец – со своим высоким узким черепом, рыжими волосами и острым носом.
Мы с Маринкой поразились своим наблюдениям, увидев разительное отличие одного европейского народа от другого. До этого cреднестатистический европеец выглядел в наших глазах безликим и усредненным.
Вспомнили при этом мальтийских мужчин, у которых почти отсутствуют шеи – и голова растет как-будто прямо из туловища.
И венгров – с их неразвитой нижней частью лица и слишком выдающейся верхней, отчего они были жутко похожи на каких-то барсуков.
Покатавшись на катере по каналам, до последней клеточки прониклись восторгами Петра Первого, очарованного этой страной. Узкие домики смешно жались друг к другу – квартиры голландцев устремлены вверх – они целыми днями снуют по нескольким этажам своего вертикального жилища – может и это тоже не дает им растолстеть.
Многотысячные стоянки велосипедов были похожи на шевелящиеся муравейники. Шлюзы, подвесные мосты, плавучие дома с дымом из труб, разноцветье тюльпанов – все это радовало душу.
Название города – Амстердам – наполнялось летящим смыслом! Даже старинные булыжные мостовые, от которых у всех выворачивались ноги, придавали городу неожиданно юный облик.
На ледяных островках катков среди зелени газонов катались красивые голубоглазые и светловолосые дети. Навстречу на велосипедах несся розовощекий стройный народ – жители города.
Cтранно, но там, дома, этот город казался средоточием зла, скатившимся в пучину наркотиков. И эти люди должны были выглядеть, по нашим представлениям, иначе.
Плавучие рынки, торгующие тюльпанами, среди луковиц безумной красоты открыто предлагали и семена канабиса. Пакетики с коноплей выглядели миролюбиво, обычное растение, которое человечество наделило дурной славой.
К шести часам, посетив музей Ван Гога, в который отстояли огромную очередь, мы еле дотопали до гостиницы. Чуть левее, за площадью, по иронии судьбы названной Дам, начинался Квартал красных фонарей.
Чтобы сверить наши столь противоречивые впечатления, просто необходимо было туда заглянуть.
Наполненные предвкушением чего-то зловещего, свернули и чуть ли ни на цыпочках углубились в узкую улочку. Было еще рано, и все витрины прикрывались железными жалюзи. Какие-то сутенеристые типы с лисьими физиономиями сгрудились в основании улицы, повсюду разливался сладковатый тошнотворный запах марихуаны. Кожей чувствовался сильно концентрированный запах порока. Пройдя 50 метров, в ужасе рванули обратно. Лисьи морды оглянулись. Мариха припустила еще быстрее. Я еле поспевала за ней.
- Какой кошмар! – подумали обе и понеслись в свою добропорядочную буржуазную гостиницу.
Ночью небольшая компания особенно любопытных, возглавляемая здоровяком Сидоровым, все-таки решила совершить культпоход в знаменитый квартал. Нам жутко хотелось подтвердить свои дневные наблюдения.
Cтранно, но запах порока ночью будто улетучился. Предвкушение действа было гораздо более сильным, чем само действо.
Девчонки, стоящие за стеклом в купальниках, были похожи на тренеров по аэробике и казались антиэротичными. И все происходящее напоминало больше мультфильм или комикс. Нас с Маринкой разобрал смех от вида огромной текущей толпы, глазеющей на девиц в витринах.
Они, кстати, не старались принимать какие-то волнующие позы, а занимались своими делами – звонили, болтали друг с другом, причесывались, делали маникюр, чуть ли не ноги брили. Наверное, где-то в шестидесятых годах тут были роскошные дивы, срывающие крыши заезжим морякам. Но сейчас девчонки, казалось, сами смущались и всячески изображали обычную рутинную жизнь.
Народ решил зайти в кофешоп покурить. Нам с Маринкой не хотелось забивать голову "дурью", а идти назад одним было страшно. Из кофешопа выглядывали жуткие рожи, да и аромат оттуда исходил гнусный. Решили подождать на улице. Сели, как мышки, на какой-то бордюр у канала, и от страха, что к нам может кто-то пристать, окаменели и затихли.
В соборе на другой стороне почему-то забили колокола, по черной воде канала к берегу подплыли белые лебеди. И все это вместе - звон колоколов, белые лебеди на черной воде и похотливая бесконечная толпа, текущая за спиной,
– рождало в сердце необыкновенное чувство – оказывается, все в этом мире рядом.
И низкое, и высокое! И прекрасное, и уродливое!
Cлегка окосевшие товарищи, наконец, вывалились из злачного места. Кому-то, в самом деле, было плохо. Сидоров изо всех сил пытался изобразить, какой он теперь дурной, - будет, что дома рассказать. Очумелая группка припустила в гостиницу, мы ковыляли за ними по булыжникам и еле успевали, больше всего на свете боясь отстать.
Впечатления от Амстердама остались противоречивые, но отстояться им было не суждено – на следующий день группа уезжала в Брюссель.
Маринке время от времени звонили из авиакомпании и спрашивали: «Простите, у вас в чемодане были брюки Дольче&Габанна?»
- Нет!
- А очки от Версаче?
- Нет!
- А кофточка от Сони Рикьель?
- Нет! – уже почти шепотом от сознания собственного ничтожества отвечала Маринка.
Я стала уже уговаривать ее подписаться на столь достойный чемодан, но подруга была непреклонной. Нас успокаивала лишь мысль, что кто-то, так круто укомплектовавшись к поездке, сидит тоже сейчас в гостиничном номере в одних трениках.
Герцен сказал про Брюссель так: "Это не-до-Париж и пере-Ницца".
В подтверждение нашего открытия – о непохожести одного европейского народа на другой – в брюссельцах не было ничего общего с амстердамцами.
Во-первых, они говорили по-французски.
Во-вторых, все жители города были страшными сластенами, повсюду разливался запах сладких жареных вафель и тонкий аромат горячего шоколада.
Никаких велосипедов и такое количество сдобы – эти обстоятельства очень отразились на внешнем виде жителей. Мужчины в большинстве своем были пухленькие, невысокого роста, со скошенными подбородками и небольшими чуть закругленными носами.
- Пуаро! – воскликнула Маринка.- Да не один, а все вокруг сплошные Пуаро!
- Конечно! Он ведь был бельгиец, видно, Агата Кристи тоже наблюдала за здешними обитателями. Не хватает только усиков!
Мы с Маринкой, усевшись на скамейку в сквере, стали считать количество Пуаро.
- Пуаро!- весело шептали мы вслед прошедшему. – Опять Пуаро! Снова Пуаро!
- Подследственный! – когда мимо проходил какой-нибудь марроканец.- Ведь должны же были эти многочисленные Пуаро кого-то преследовать!
А женщины, по нашим наблюдениям, и вправду сошли с полотен Рубенса. У них у всех были короткие прямые волевые носы и глаза навыкате. Они напоминали своими чертами нашу Екатерину Вторую. Даже маленькие девочки отличались очень серьезными и взрослыми лицами. Сразу видно, великий художник писал именно вот этих вальяжных и величественных женщин, которые шли сейчас навстречу нам.
А мы все продолжали свою перекличку, поражаясь, что люди, идущие мимо – так похожи друг на друга.
- Пуаро, Пуаро, подследственный, Екатерина, Пуаро, Екатерина! – нас просто захватило это ощущение первооткрывателей.
Каждый в поездке ставит себе разные цели. Света Белогрудова, например, обязательно разыскивала в европейских городах православные храмы. Наташа Калитина посещала оперные театры, в которых слушала действо на непонятном для нее языке. Вера Ивановна собирала мгновения, как она пьет чашечку кофе на главной площади каждого города, где она бывала. А потом вспоминала и сравнивала. Ника Летягина занималась активным шопингом, не пропуская ни одной распродажи. Филоненко всегда была в поиске, где бы покурить и выпить. Мы с Маринкой тоже баловались разными занятиями – и походами по музеям, и посещением ресторанчиков и магазинов.
Но впервые в жизни нам нравилось нестись по воле волн!
Куда занесет! Как перекати-поле! Этот способ времяпрепровождения наполнял неожиданностями каждую минуту.
Нет! Мы, конечно, осмотрели писающего мальчика, посетили и мини-Европу, и Атомиум – мы же все-таки прилежные туристы. Но потом сбежали от всех и полетели, окрыленные чувством свободы, ванильным запахом города, приветливыми лицами вокруг, звуками французской речи. Считали количество Пуаро и Екатерин, ели сладкие вафли, и горячий шоколад капал на наши физиономии. Мы вдруг почувствовали себя школьницами, сбежавшими с уроков. Именно Брюссель подарил это ощущение, давно забытое еще со времен детства.
В этом бесконечном кружении по площадям и улицам неожиданно наткнулись на потерявшуюся Наташу Калитину. Она бросилась нам на грудь: «Девчонки! Я опаздываю на концерт – не могу найти оперный театр. Там сегодня Дебюсси!»
Нам казалось, что этот город мы знаем, как свой родной, и понеслись с ней на Дебюсси. Нам было все равно куда – лишь бы двигаться!
Театр быстро нашли, но билетов не было. Грузный мужчина у входа долго разводил руками со своим милым «О-ля-ля!»
Наташа загрустила – намеченный ею план был нарушен, она еще ни в одном городе не пропускала посещения театра. Это пунктик! Тем более на дворе сочельник – 6 января – тут уж без Дебюсси никак!
Откуда-то с площади колючий ветерок донес до наших ушей бархатные звуки печального вальса. Схватив за руки упирающуюся крупногабаритную Наталью, побежали вприпрыжку туда.
Открывшееся зрелище было невероятным. Посреди пустынной замусоренной площади стояла старинная карусель. Музыку издавало огромное колесо старой шарманки, которое крутилось, шурша какой-то длинной картонкой, похожей на перфокарту. Звук щемил душу и возносился над площадью. Абсолютно живой! Карусель вся была карамельно-зефирной, белые кони вздымались ввысь и плавно опускались.
Золотые кареты, как во сне, проплывали мимо. Мы купили обсыпанные сахарной пудрой рогалики, забрались в карету, вручили кулек со сладостями расстроенной Наталье, которую усадили рядом, и … понеслись по волшебному кругу! Музыка Штрауса наполняла душу, старинный клавесин шевелил костяными потрескавшимися клавишами, белые кони скакали впереди.
Наталью, обсыпанную сахарной пудрой, неожиданно пробило: «Девчонки! Какой, блин, Дебюсси?»
- Вот именно! – закричала Маринка сквозь Штрауса. – Какой такой Дебюсси?»
Мы чувствовали себя стопроцентными волшебниками, а мы ими и были!
На следующий день уезжали в город Льеж. Промышленный серьезный город без всяких вафель и шоколадных брюссельских фонтанов. Город стоит у подножия Арденских гор, и сам весь очень разновысокий.
И нас с Марихой опять ждало открытие. В Льеже жили все те же бельгийцы, но то ли близость гор подарила им такие значительные выдающиеся носы, то ли они были уже почти французы. Мы опять радостно уселись на скамейку и стали наблюдать.
Мимо шли симпатичные люди с абсолютно прямыми и даже несколько костистыми носами с глубоко вырезанными причудливыми ноздрями. Это был не один, и не два случайных прохожих, навстречу шел весь носатый народ города Льежа: женщины и дети, мужчины и подростки, старики и старухи.
- Этот нос мы назовем Арденнским! – с важностью Колумба произнесла Маринка.
Впереди еще было столько не увиденного, но наше рождественское путешествие подходило к концу.
А маринкина сумка, совершившая самостоятельный вояж и оказавшаяся в Цюрихе, будет ждать нас уже дома со своими личными воспоминаниями.