ГЛАВА 2. ПЕРВОЕ УСЛОВИЕ.
«Когда-нибудь этого человека назовут великим, - думал первый советник Лука, глядя на молодого Внедрилия, правителя Нетума, - Да какое там, уже называют. Но он никогда не поймет, за что».
Внедрилий усмехнулся. Он знал, что означает такой взгляд его старого воспитателя и друга.
- Ах, мой дорогой мальчик, далеко ли то время, когда ты кувыркался у меня на коленях и пытался цапнуть за бороду? – вот-вот скажет Лука.
- Да-да, и кусить за нос, - отзовется правитель.
У советника куча дальних родственников и никого – близких. Семьей Луки стали Внедрилий Двадцать Первый и его взбалмошная дочка Элоиза. Она только что мелькнула на другом конце Цветной площади в толпе подружек.
Возможно, какая-нибудь эльфийская принцесса сейчас вышагивала бы в кольце телохранителей, но дочке правителя Внедрилия, да и ему самому, некого опасаться в родном городе. Непостижимая любовь их подданных была самой надежной защитой.
Правитель почему-то считал, что такое отношение никак не связано с его личными заслугами.
- Нет, - говорил он, - так всего лишь из-за предсказания этого ненормального – Эжена Лаэнса, младшего из Хранителей.
Внедрилий помнил этот интересный момент.
Тогда правителем Нетума был его отец. Тоже Внедрилий, но Двадцатый. Вот уже много лет никто из Лаэнса не имел права пересекать границы страны. Ибо однажды были сказаны Слова Изгнания, а их силу невозможно преодолеть даже Хранителям Вод. Именно им. Откуда дед едва родившегося тогда Внедрилия, узнал эти слова и зачем, собственно, их произнес – вот загадка для всех, кроме посвященных. Но Слова были сказаны - и на Нетум посыпались беды. Такова была расплата за сомнительное удовольствие владеть Золотой Рекой вместо Хранителей.
Но в тот день Эжен умудрился явился в Собрание, наплевав на силу непреодолимых Слов Изгнания, спокойно проделав путь от Лесного Края. Государственные мужи так и выпучили глаза, не постигая, как это ему удалось. Внедрилий Двадцать Первый до сих пор вспоминал это с улыбкой и восхищением: настоящий подвиг! Его ровесник Эжен Лаэнса оказался сильнее великого заклинания. Он явился в Нетум с предложением помощи и просьбой вернуть Золотую Реку.
Разумеется, ему было отказано - ох уж эти государственные мужи! Отказано, несмотря на то, что страна безумно нуждалась в поддержке Хранителей. Воды в Нетуме совсем не осталось. Он превращался в пустыню. Золотая Река, символической властью над которой так кичились отец и дед, обмелела и заросла камышом. Да, конечно, дед Внедрилия был убит отцом Эжена. Но стоило помнить и о том, что с ним, с прежним Хранителем, сполна рассчитались за это.
И вот теперь отец даже не выслушал до конца то, что хотел сказать Эжен Лаэнса. Он посмеялся над ним и его семьей, при всех оскорбил его. Он употреблял такие выражения, что Внедрилию стало стыдно за папу. И обидно за этого юношу, что молча слушал, не поднимая глаз.
- Хорошо, - наконец сказал тот окружающим. - Правитель говорил много. Теперь скажу я. Бесполезно обращаться к потомку тех, по чьей вине гибнет эта земля. Он глух и слеп, как всякий, кто слышит и видит только себя. Скажите, много ли пользы для Нетума от того что Золотой Рекой владеет род Внедрилиев? Ха! Семья, от которой отвернулись Боги, которая вечно под угрозой исчезновения. Их род не пресекся лишь потому, что однажды должен дать миру Достойнейшего. В его правление Нетум или погибнет, или возродится. Боги благословят избранного дочерью. Я буду иметь дело с ним. Тогда произойдут перемены. Может быть, к лучшему.
Вокруг засмеялись. Представить, что в семье Внедрилиев появится девочка, было невозможно. Здесь всегда рождались лишь сыновья. Причем до совершеннолетия доживал только один. Так было из века в век.
- Может, наш гость назовет точную дату, месяц и год, в который нам ждать перемен? – с издевкой спросил один из советников.
Было видно, что Эжен сам безмерно удивлен тем, что наговорил. Однако бодро продолжал болтать дальше. Он сказал:
- Сегодняшний день вы упустили, и при этом хотите послушать о датах? Послушайте вот о чем. Всему, что произойдет после, будут предшествовать два события. Достойнейший поймет и примет свою душу и свое предназначение. Это – первое. Со стороны Степных Скал явится человек, а следом придет вода. Это – второе. Человек, близкий тебе по крови, - Эжен кивнул в сторону отца Внедрилия.
Правитель почему-то побледнел, схватился за меч и попытался вмешаться. Его удержали. Предсказание Хранителя стоило того, чтобы дослушать до конца.
- Что же… Что случиться потом? – запинаясь, спросил Внедрилий. Он был еще слишком молод, чтобы самостоятельно обращаться в Совете к кому бы то ни было.
Хранитель обернулся к юноше и сказал, глядя ему в глаза:
- Будут страшные времена. Нетум, а за ним и весь Иллен могут погибнуть тогда же, сокрушенные недоверием того, о ком я говорю. Но думаю, этого не произойдет. Я надеюсь на него. И на того человека, за которым придет вода. На Забытой Скале он… - Эжен сделал странное движение пальцами, - ОНА будет держать за хвостики нити наших судеб.
- Она?
- Да. Мне кажется, это будет ребенок… Девочка… Кровь правителей Нетума. Ей под силу разрушить все темное и все светлое.
- Почему?
Но Эжен больше ничего не сказал. Он поклонился, но поклонился только ровеснику, молодому Внедрилию, сыну правителя, и вышел.
Хранитель, наплевавший на Слова Изгнания, легко преодолевший их великую силу.
Наглый юнец, напомнивший правителю, что у того было два сына, родившихся в один день.
* * *
Шумел народ, били фонтаны. Гитары, скрипки и флейты слышались со всех сторон. Кто-то пел. Верещали и носились дети. На всех углах продавали сладости. И уж точно, где-то здесь городской поэт Степан Пыльный читал свои стихи.
Лука тревожно оглядывался. Он любил этого чудика, но совсем не за его опыты, в которых не было ни рифмы, ни ритма. Смысл? О, город с восторгом подхватывал каждую новую поэму Степана. Каждый надеялся, что окажется первым, кто этот смысл поймет. Этакая головоломка. Но оказаться в праздник под градом его стихов, для Луки это чересчур. Одно выражение «дынная желтость» чего стоит!
День Всех Рек. И последний день летней Ярмарки Ремесел.
- Отчего грустишь, Лука? – смеясь, спросил правитель, - Нынче все озабоченные. Улыбнись хоть ты. Хотя бы в этот праздник.
Старый пессимист пробормотал:
- Думаю, день чего мы будем отмечать через год?
Он тут же пожалел о своих словах. Слишком теперь мало было радостных минут в жизни его воспитанника. Не стоило портить ему праздник. Каждый раз такие речи он принимал за упрек себе. Так вышло и сейчас.
Пока они шли, за их спинами как всегда слышался шепот. Кто-то просто называл приезжему другу имя правителя. Кто-то твердил:
- Смотри, сынок, это дядя Внедрилий. Он самый главный. Он позволил нам занять пустой дом в Замостье, когда я оказалась на улице с тобой на руках и без гроша. Он помогал нам.
- …Это он привез меня с Побережья, чтобы я учился. Сказал, из меня выйдет толк.
- Ну и как, вышел?
- А то!
- …Он велел вернуть мне эти деньги и мое стадо, потому что я был прав. Все могут подтвердить!
Некоторые вспоминали о насущном:
- Пруд-то, когда будем чистить? Так-таки осенью? Да толку-то?
- Не спорь. Сказано чистить – вот и будем. Водоемы надо беречь.
Кое-кто подходил, благодарил за что-то. Внедрилий улыбался, отшучивался, перекидывался парой слов. Он мало что мог сделать для Нетума и безумно это переживал. Но Боги, в которых он верит, дали ему возможность позаботиться хоть о ком-то, кто нуждался в помощи, хоть как-то облегчить их жизнь.
Лука знал, что за эту возможность Внедрилий не уставал возносить благодарственные молитвы. Сам же в благодарностях не нуждался, считая это своим долгом.
В разгар праздника Лука погасил улыбку на лице этого человека.
Но она снова зажглась, едва он увидел свою Элоизу, веселую, воздушную в голубом платье. Одна из ее подружек завела считалку: затевалась какая-то игра. По тому, как опасливо дочка косилась на Внедрилия, становилось ясно, что за эту забаву можно и подзатыльник заработать. Девочки умчались, правитель вновь нахмурился. Элоиза была его солнцем среди мрака бесконечных забот об обреченной стране.
Фонтаны Цветной Площади шумели в пестрых чашах. Люди подставляли смеющиеся лица и руки под водяные брызги. Справа раздался бизоний рев. То заголосил с помоста поэт Степан Пыльный. Лука и Внедрилий немедленно и не сговариваясь повернули прочь, налево, к Собранию.
И снова зря. Фреска на боковой стене здания вечно портила Внедрилию настроение.
Былое величие Нетума.
Где теперь эти табуны, стада и стаи? Эти заросли цветущих деревьев? Правда ли, что едва живой ручей, по привычке именуемый Золотой Рекой, мог принять в свои воды такой вот корабль? Махину, призванную покорять океаны? Никто из ныне живущих не видел этого золотого сияния над руслом. Одобрения речной души тому, что делают люди.
- А ведь я еще помню последние Великие Сады, - пробормотал Внедрилий.
Да, и сейчас что-то такое цветет во дворах у жителей и даже дает какие-то плоды. Но это не то. Его земле настал конец. Но почему именно он должен видеть это? Почему из всех правителей именно ему пришлось отдать приказ, чтобы фонтаны Столицы включали лишь по вечерам в воскресенье и в праздники? Он постоянно мотался по степи, пытаясь что-то сделать для ее рек и озер. Но понимал, что все напрасно.
Можно было бы взять пример с этого вон предка на картине. Он показывает товарищам вдаль, туда, где ныне стоит Столица. Увел же предок народ в Нетум с погибшего Синего Берега.
Но дело в том, что подданным Внедрилия Двадцать Первого просто некуда деваться. Не в опустевшие ведь земли под носом Акорса?
Да вот, есть еще и Акорс, который как говорят, готовит удар по Нетуму. Ему точно смешно слушать отчеты своих шпионов о той жалкой армии, что удалось собрать Внедрилию. Сам он не имел никакого понятия о военном деле: Нетум ни с кем не воевал уже несколько веков.
Вот именно, день чего его народ будет отмечать год спустя? И будет ли кому праздновать?
* * *
Внедрилий опустил глаза и внезапно рассмеялся. Под жутковатой мазней на стене расположился художник, чье имя давно гремело по всему Нетуму. Стоило раз взглянуть, чтобы понять, чьи перед тобой работы. Нет, это не насмешка. Просто он явился на площадь поздновато и занял единственное свободное место. Сейчас художник только расставлял картины. Вокруг уже собиралась толпа.
Внедрилию стало стыдно – он ни разу не удосужился посетить мастера. Правитель в сопровождении верного Луки подошел и встал за спинами. Он надеялся наконец рассмотреть полотна и сказать художнику что-нибудь соответствующее.
Внедрилия узнали, расступились перед ним. И он так и остался стоять, потому что увидел то, что невозможно самому разглядеть со стороны. Тем более представить, что это будет выставлено вот так, на площади, на всеобщее обозрение.
Собственную душу, заключенную в узкую и высокую рамку.
Внедрилий покачнулся от нахлынувшего чувства. Радость налетела теплой волной, закружила его, маленькую щепочку, в своих ладонях. Она показывала ему то, что он знал, но забыл. Что-то яркое, светлое, доброе и нежное. Ощущение покоя и защищенности, испытанное еще до рождения. Время, когда он воспринимал любовь к себе, как должное. Время, когда он добивался любви. Обрывки дорогих ему мыслей и фраз. Знакомые веселые лица. Сейчас даже боль его утрат уменьшилась в лучах радостных воспоминаний.
Бесконечные дали. Удивительная жизнь реки. Завораживающие тайны ее глубин и отмелей. Сила течения и тепло воды.
Что это? Настоящее, прошлое, будущее?
- Нет. Это я. Это я. – шептал Внедрилий.
С крутого берега, из смешанного леса, он смотрел всего лишь на реку. Но в Нетуме, который он объездил вдоль и поперек, ничего подобного не было никогда.
Понимая, что плачет, Внедрилий прижал ладонь к глазам, он не мог остановить слез.
Это обеспокоило Луку. Он не вполне понимал, что происходит. Конечно, прекрасная работа задевает что-то в сердце, но не до такой же степени. Советник укоризненно глянул на автора. Тот подошел почти вплотную к правителю и смотрел на него снизу вверх.
Девушка, чем-то похожая на этого человека, но явно не сестра, болтала невдалеке с группой молодежи. Она обернулась, подбежала, положила маленькую смуглую ручку на плечо художника. Беспокоится. Еще бы. Сотворивший такое, к примеру, с отцом Внедрилия, немедленно отправился бы в тюрьму. Лука улыбнулся. У невысокого, смуглого, темноволосого паренька были серые, совершенно детские глаза, любопытный, восторженный, чуть настороженный взгляд двухмесячного котенка.
Мастер тронул Внедрилия за локоть.
- Ну что ты? – заботливо спросил он, - Тебе не нравиться? Ты такой впечатлительный? Я уберу, - и сделал движение к картине.
Правитель отрицательно покачал головой. Он, наконец, унял непрошенные слезы, но чувствовал себя не в своей тарелке. Весь город видел его слабость. Весь город и весь Нетум будут говорить: сбылось одно из условий предсказания Эжена Лаэнса. Ждите страшных времен, перемен и воды со Степных Скал.
Когда у него родилась девочка, Элоиза, Внедрилий мгновенно пресек все попытки называть себя Достойнейшим. Теперь гнусное словечко всплывет снова. Нет он не имеет права так именоваться. Слишком мало сделано им для Нетума. До сих пор правитель оценивал себя только с этой точки зрения. Поэтому так и был потрясен сейчас. Он открыл, что есть что-то еще, за что его можно ценить и любить.
Художник рассмеялся.
- Успокойся, - сказал он, - Если б не ты, эта страна окочурилась еще во времена твоего деда. Но все, что ты сделал до сих пор – ничто по сравнению с тем, что еще совершишь. Тогда ты станешь умней и примешь все это. Сам себя.
Внедрилий глубоко вздохнул. Чего еще ждать? Зачем убегать от того, что неизбежно?
- Я приму это все сейчас. Пусть предсказание исполнится. Он развернулся, собираясь идти. И снова услышал голос сероглазого художника:
- Тогда я подарю тебе эту картину.
- Ах, да, картина… Это слишком дорогой подарок. Назови цену.
Парень слегка обиделся.
- Ведь это моя работа. Разве я не имею права сделать подарок?
Девушка бросилась заворачивать презент. И только тут Внедрилий понял, что изображение в рамке черно-белое. Откуда же все те краски, что вот только сверкали и переливались перед ним? Он моргнул, но ловкие пальчики уже завязывали бечевку. Когда картина перешла в его руки, он сказал:
- Я окажу тебе услугу. Однажды. Я знаю твое имя.
- Не знаешь. Но услугу я приму, - улыбнулся мастер.
Кто его разберет, может правитель тоже обладает даром предвидения?
* * *
Было поздно и темно, когда он вернулся домой. В окне комнаты Элоизы горел свет. И весь дом переливался теплыми огнями. Говорят, Нетумское чудо архитектуры красивей даже Блестящего Дворца на Белом Острове. Имена мастеров Нетума, Лесного Края и княжества Вэрлетт выбиты на искрящейся плитке над воротами. В ту пору, когда строился дворец правителей, эти земли еще прекрасно ладили между собой.
Быстрым шагом Внедрилий пересек двор. Голубые резные двери распахнулись перед ним. По кружевной лестнице он поднялся на второй этаж, восхищенно оглядывая притихший на ночь дворец. Миновал помпезный зал приемов: здесь колыхались сине-золотые знамена Нетума. Пересек коридор, где из позолоченных рамок его дразнили пейзажи Синего Берега. В небольшом круглом холле, где чуть поблескивали от лунного света мозаика пола и люстра-кораблик, он открыл дверь. Вошел в свой кабинет и прислонил к стене непрошенный подарок.
Неуклюжий паренек, бывший при нем не то слугой, не то секретарем, вошел следом. Внедрилий приготовился к представлению. Это тщедушное существо обладало огромной разрушительной силой. За тот месяц, что он здесь, Клавдий разнес ему весь дворец.
Разумеется, он сразу же зацепился за стул, взмахнул рукой и сшиб с низкого столика вазу.
Она отлетела к стене, а мальчишка прыгнул за ней и шлепнулся пузом на столешницу. Внедрилий отвернулся и зажал рот руками, чтобы громко не расхохотаться.
- Как я тебя терплю Клавдий? – посмеиваясь, спросил он. Парнишка вертел в руке кусок резной окантовки старинного столика. – Оставь. Положи и не трогай, завтра починят.
За Клавдия просил Лука. Вот правитель и терпит. Он так и не придумал, к какому делу приставить чудака. Тот оказывался не годным ни к чему. Безопасней держать его при себе. Но ведь должно же быть что-то, где юнец сможет себя проявить. «Может сделать его шутом? Так над ним и так все смеются, - размышлял порой правитель. - Или заслать к Акорсу? Он разрушит ему все повсюду и нам не придется воевать».
- Я уберу осколки, - смутился Клавдий и полез под стол.
- Стой! – заорал Внедрилий, но было поздно. Пакостник порезался, дернулся, ударился спиной о крышку стола, и он рухнул на недотепу.
- Слушай, ты дома хоть что-нибудь делал? – заинтересовался правитель, сбрасывая с парня обломки антиквариата.
Сказать, что он делал дома? Да ни за что на свете! В основном он спасался на Реке от толпы пьяных родственников. Они непременно хотели его побить или отправить что-нибудь украсть или выпросить у соседей. Спасался вместе с их голодными заброшенными детьми, своими кузенами. И часто принимал на себя колотушки, предназначенные им.
- Я умею пасти коров и мыть полы, - честно признался Клавдий.
Он действительно в последнее время зарабатывал себе на хлеб и учебу тем, что убирался в помещениях университета. По ночам сторожил одно из его же зданий и готовился поступать туда же. Потому у Внедрилия не поднималась рука отдать мальчишку на скотный двор. Клавдий был умен, достаточно образован, хотя и диковат. Он привык к большим просторам и простой работе.
Внедрилию пришла в голову шальная мысль.
- Знаешь что? Сделаем опыт. Видишь, я принес картину? Разверни ее, - сказал он. Но тут же одумался, - Нет! Я сам.
Правитель перерезал бечевку, сбросил на пол обертку.
Видно искусство того, кто вручил ему картину, действовало на всех примерно одинаково. Выражение лица недотепистого парня изменилось, стало удивленным и серьезным. Он протянул руку, и правитель чуть отодвинул ценный подарок. Такие вещи следует держать подальше от Клавдия.
Но тот сделал шаг вперед и коснулся кораблика, ускользающего по реке.
«Чистые ли у него руки?» - озаботился Внедрилий. Клавдий вдруг поднял глаза и уставился на него.
- Что? Ты чего? – подобно тому художнику спросил правитель и слегка встряхнул мальчишку.
- Не спрашивай, господин, я не скажу. Ты будешь смеяться, - заявил чудак и сам покраснел от такой дерзости.
Он продолжал пялиться на Внедрилия и постепенно становился прежним.
- Ох, я забыл кое-что сообщить, господин, не сердись!
- Да что ты, как можно! – лицемерно ответил тот. – Говори уже.
-Прибыл посланец с Белого Острова. Он просит принять его завтра.
У Внедрилия подпрыгнуло сердце.
Судьба дает шанс ему и его Нетуму.
Что ж, пусть все сдвинется с мертвой точки.
- Где он?
- В гостинице «Корабельная кошка».
- Передай, я приму его утром. Иди и скажи. Справишься?
- Непременно, господин.
Клавдий выскочил из кабинета и умчался, стискивая только что оторванную дверную ручку.
Внедрилий задумался. Может дело не в мальчишке, а в самом здании? Может, его дворец нуждается в капитальном ремонте?
* * *
- Давай, Паэрл. Вот дорога в поселок. Удачи.
- И это все, Коэл? Ты мне не покажешь ее?
- Ты говорил, что видел Элоизу. Девчонки очень похожи. Не ошибешься. Иди.
- Я, вообще-то о Золотой Реке.
- Ах, это! Ты не забыл глаза на вашей вечеринке? Это Исток, Паэрл.
- Вот это?
- Протрезвеешь, придешь и посмотришь.
- Я не пьян, - заплетающимся языком сказал убийца. Он опустился на колени перед хрустальной чашей, всматриваясь в игру воды и света. Поющий Дом молчал. - Скажи-ка друг Коэл, зачем это лично тебе? Ты хочешь, чтобы я порешил девчонку?
- А в чем дело? – сжимая руки, спросил Акорсов воспитанник. Он знал, что у Истока с людьми творятся странные вещи. Но не откровенничать же с пьяным Паэрлом.
- Ты не такой как мы, Коэл. Ты себе на уме. И что там делается в твоей голове не ведомо даже Акорсу.
- Это просто фокус такой. Одна женщина меня научила. Давай иди, лирик ты наш.
- Не хочу.
- Обратно пойдем?
Паэрл поднялся. Обратно? Чтобы Акорс превратил его в кучку пепла? Нет. Не это цель его жизни.
- Ладно. Иду. Но это будет на твоей совести.
Внезапная ярость лишила Коэла разума. Он схватил Паэрла за руку, тряхнул и притянул к себе.
- На моей? – прошипел он, глядя ему в глаза. - Нет, дружок. Это будет на твоей совести, как и все прочее. Разве не ты гарцевал по моей улице и пускал горящие стрелы в окна домов?
- Но Коэл…
- Да, понятно. Это твоя работа. Вот иди и работай, совестливый Паэрл.
Он открыл дверь в какое-то помещение и исчез на глазах убийцы. Тот вздохнул. Почему бы Акорсу не поручить это дело приемышу? Стоит ли так беречь его нервишки? Между прочим, не похоже, чтобы этот выскочка и неженка был переполнен благородностью и, тем более, преданностью.
Убийца добыл из-под плаща бутылку, чокнулся с хрустальной вазой Истока, отпил из горла и отправился шататься по Поющему Дому. К тому моменту, когда Паэрл вырулил на поляну, он переколотил кучу каких-то безделушек, раздавил гитару и оторвал в одной комнате карниз. Просто не удержался на ногах и схватился за шторы.
Скоро должно было стемнеть, и Паэрл поплелся вдоль ручья в поселок. Порой он шевелил усами и проклинал судьбу, что забросила его под какое-то Московье, в забытую Богами дыру Вселенной.
Длинные травы цеплялись за ноги. Невиданной высоты деревья были откровенно зелены, птицы нахальны, в небе бродили тучи. Тут еще идут дожди. Паэрл стал вспоминать, когда в последний раз в Н’дэре был дождь. Оказалось, в начале весны.
Ручей, такой блестящий и красивый, впадал в крохотную грязную лужу. Это возмущало.
- Тоже мне, Хранитель! – пробормотал Паэрл в адрес Виктора. – Хоть бы заборчик поставил, цветочки посадил… Тьфу!
Чуть выше того места, где сбегающая со Светлых Гор Игрунка, впадает в то, что осталось от Золотой Реки, в это же русло вплетается блестящая струя Истока. Только поэтому Река еще жива. Только поэтому еще существует Иллен. Впервые Паэрл задумался. Акорс вечно толкует о всеобщем благоденствии в будущем, но при этом стремиться уничтожить Золотую Реку, стало быть, и всю воду на Иллене. Но как жить без воды? Паэрл случайно знал, что возродить источники Акорсу не под силу. Хотя, может, он обретет эту силу, заполучив Сердце Реки? В затуманенной голове убийцы все путалось. Он решил, что его дело маленькое - угробить девчонку и добыть Камень своему хозяину. А уж как с его помощью устранить Хранителей и добиться для Паэрла благоденствия – это пусть Акорс разбирается.
А вот интересно, почему они с Коэлом так легко попали в Поющий Дом? Почему он так просто вышел с поляны? Нет, это неспроста! Это ловушка, устроенная Хранителями для Паэрла! Душа убийцы от ужаса сжалась в комочек. Тут он поднял взгляд и увидел Яну.
Конечно, слепой на оба глаза мог бы не узнать ее. Человек, видевший дочку правителя Нетума, не ошибется. Такие же, как у нее, каштановые волнистые волосы Яна стянула в хвостик. И выражение лица земной девочки было странно затравленным, не то, что у самоуверенной и гордой Элоизы. Яна двигалась в сторону озерца от начала длинной улицы. Она шла с каким-то мальчишкой. Они без конца останавливались и что-то обсуждали.
Паэрл отступил в кусты.
* * *
- Ой, смотри, какой усатый! – воскликнула Яна.
- Где?
Янек стал оглядываться, но никого не увидел. Они вышли с Алининой дачи, когда еще было светло. Всю дорогу мальчишка рассказывал Яне такие вещи, что у нее глаза на лоб полезли, и она решила, что кто-то из них сошел с ума. Пока девочка еще не определилась кто именно. В какой-то момент она перестала слушать парня и просто с тревогой поглядывала на темнеющее небо. Алина будет волноваться.
- Я тебя провожу потом. Давай пока заходи, - сказал Янек и открыл перед ней калитку.- Вот ответь мне, тезка, почему ты не ходишь играть на поляну? Мы бы уже давно с тобой были знакомы.
«Ага! – подумала Яна.- И ты зателепал бы меня до смерти своим Нетумом».
Мальчик имел в виду место, где любили собираться здешние ребята. Поляна находилась прямо за Яночкиным забором. Порой с лестницы, ведущей на второй этаж, она смотрела, как они сбивают длинными палками консервные банки с пенька или стреляют из самодельных луков. Так чего же она не ходит туда?
- Огород я полю. Некогда мне. Я единственный мужчина в доме.
Янек даже присвистнул.
- Круто! Гвоздь забить сумеешь?
- А как же! Я могу полоть, разводить костер, чинить парник, пилить…
- О! Не сомневаюсь. Вы, женщины, здорово пилите. Нас, мужчин, - как всегда заржал Янек, пропуская ее в дом.
- При чем здесь мужчины? Я просто пилю. Все подряд.
- Вот-вот, всех подряд, - он плюхнул чайник на плиту.
- Да ну тебя, - оскорбилась Яна.
Не говорить же нагло ухмыляющемуся мальчишке, что она просто не умеет знакомиться. Боится насмешек, не знает, как вести себя в разных ситуациях. Нет у нее практики, Алина не поощряет ее дружбу с кем-либо, кроме себя самой. Да у нее и вправду много дел.
- Глупенькой Яне плохо живется, - констатировал приятель. Но как-то так грустно, что девочка от удивления и не подумала сердиться.
- Ты мысли, что ли читаешь?
- Нет-нет, как я могу? Я же не волшебник. Зато у меня это… бурная фантазия.
- Вот-вот, очень бурная.
Яночка разглядывала кухню.
- Уютно у вас, - сказала она. - Тепло как-то.
Под словом «тепло» девочка имела в виду не градусы по Цельсию, а что-то такое тихое, нежное и спокойное, что царило здесь. Она села за стол и опустил голову на руки. Ей захотелось просидеть так всю жизнь.
- Ну что ты скисла? Устала?
Янек поставил перед девочкой красную чашку в белый горошек и велел объедаться конфетами. Она немедленно приступила к этому полезному занятию, порой поглядывая на одну из картинок на стене. Все картинки были хороши, но эта - знакома.
- Мне кажется, эти башни должны быть разноцветными, с синими крышами, – объяснила Яна.- И флаги синие с золотой звездой. Я видела вчера у Поющего Дома. Да-да прямо в ручье. Но где же Река?
- Так ты, наверное, видела старые времена. А это современность. Это столица Нетума. Столица Нетума называется Столица. А Реки нет. Почти.
- Да, ты говорил. Ваш любимый Акорс что-то сделал с реками, которые в нее впадают, и с прочими водоемами. Кстати, что делал? Выпил?
Мальчик покрутил пальцем у виска. Выпил! Скажет тоже!
- Акорс волшебник. Ого-го-го какой! Почти как мой папа.
- Что же вы, Хранители, ничего не можете поделать?
- Почему не можем? Борьба идет с переменным успехом. Ты знаешь, что такое Заклинание Равновесия? Нет? Это страшная сила. Теперь его никто не помнит. И очень хорошо. Ты знаешь, почему Акорс убивает реки? Нет? У кого вода – у того власть.
- То есть у твоего папы.
Янек возмутился и от гнева стал похож на красный абажур в собственной кухне.
- Дурочка, что ли? Мой папа вообще здесь живет.
Он сообразил, что Яночка немедленно задаст следующий дурацкий вопрос. Поэтому нацелил на нее палец, сделал зверские глаза и сообщил:
- А моего дядю это не волнует. Власть, я имею в виду. Он хороший.
- Ну да, с чего бы ему волноваться-то? Ты сказал, он работает королём?
Яна хмыкнула. У нее было собственное мнение на этот счет. Она слышала от Алины, смотрела и читала, что власть – это такая вещь…
- Вот увидишь, - сказал Янек, - Вот познакомишься с дядей Эженом, потом скажешь. Сейчас позвоним ему и папе. Давай, ешь конфеты.
-Э-э-э… - протянула Яночка, - Насчет папы понятно. А дяде куда? Прямо на Белый Остров?
- Ага. Вон по той штучке. – Мальчик ткнул пальцем в угол. Там висело нечто вроде телефона. – Изобретение Виктора Лаэнса. Опережает свое время на пару - тройку веков.
Он раздулся от гордости, как воздушный шарик. Еще немного - и лопнет.
Яна всерьез обеспокоилась. Судьба столкнула ее с психом. Пора уходить.
- Сейчас пойдем, - откликнулся на ее мысли ненормальный. - Только я воды принесу, чтобы завтра утром не бежать. Позвоним, все выслушаем - и вперед.
Чувствовалось, что ему совсем не хотелось лезть в это дело, и Янек тянул время. Он подхватил ведро и умотал к колодцу. Яна подошла к окну.
Ну и вечер! Как она позволила мальчишке вылить на нее литры вранья и навешать на уши тонны макаронных изделий? А он еще так ей нравился! Интересно, почему он не в психушке? Может, их тоже выпускают на каникулы? Тогда как родители оставили сына без присмотра? Бросили несчастного сумасшедшего и улетели в Турцию!
Кстати, какое совпадение: Алина сегодня объявила ей, что тоже улетает туда же. Причем уже завтра. Она, видите ли, выиграла приз от какой-то фирмы. Вот что значит упорно посылать всякие фантики в «Данон» и «Лейз». Алина всегда мечтала посетить Италию. Но и Турция пойдет. Тем более все оплачено. Да еще сколько-то долларов на расходы дают. Единственное условие – быстро собраться. Именно этим она и занималась сегодня после обеда. А завтра к вечеру уже будет в пути. Яна проводит Алину до станции – и все. Три недели свободы в лесах и полях, на даче.
Одно плохо. Теперь ненормальный Янек все мозги ей обкомпостирует. Надо же придумать такое: кровь правителей Нетума!
За окном нарисовался человек. Тот самый, усатый. Тоже псих. В руках у него лук. Что? Лук? Нет, как это… Пистолет?
Арбалет!
Усатый поднял самострел и нацелился в окно. На Яну.
* * *
Кровь правителей Нетума.
Когда Паэрл был еще малявкой и только-только попал в казармы, он слышал, как говорили, вернее шептали: Внедрилий девятнадцатый отдал Акорсу младшего внука. Зачем? В обмен на текст Слов Изгнания. Старик - самодур решил отвязаться от Хранителей, которые вечно лезли со своими советами и нагло считали Золотую Реку своей собственностью.
Ну и немудрено, что этот самый внук объявился здесь. Но что-то у Акорса сорвалось. То ли Внедрилий-младший не захотел уничтожить Исток, то ли не смог. А может он, здесь вообще не для этого? Кто их там разберет, королей и правителей?
«Я не видел от них зла, - думал Паэрл, - поднимая арбалет. – Не видел зла от Элоизы и ее папочки. Только добро. Я обязан им жизнью»
Жизнь – это такая вещь, которая во владениях Акорса не имеет значения. И все же Паэрл слишком медленно поднимал арбалет, заряженный кое-каким Акорсовым изобретением.
«Интересно, думает ли Внедрилий о брате, с которым его разлучили чуть ли не сразу после рождения?»
Кровь правителей Нетума…
Паэрл медлил секунду.
Яна успела отскочить от окна.
Она видела, что на нее несется что-то полыхающее огнем. Оно тотчас ворвалось в кухню. Посыпались осколки. Вспыхнули шторы.
Вспыхнуло все.
Яна стояла среди огня, прижимая к себе чайную чашку. Она еще даже не испугалась как следует, как уже задыхаясь, стала валиться на пол.
Входная дверь отлетела к стене. Огонь взревел и вырвался в сени.
Янек подхватил девчонку.
- Ты только стой сама! – крикнул он, - Вернее, иди!
Идти было некуда. Кошмарная стихия перегородила путь. Мальчик выбросил вперед руку с растопыренными пальцами. Он поводил ею влево и вправо. Огонь, возмущенно воя, откинулся в стороны. Янек вытянул девочку из дома, и она повалилась на клумбу, кашляя и вытирая слезящиеся глаза.
К горящему дому неслись соседи. Где-то взревела сирена пожарной машины.
- Бежим! Бежим! – теребил Яну спаситель. Она ничего не соображала. Куда бежим, зачем?
Мальчик поставил Яну на ноги и потащил за собой в сад, а оттуда – в маленькую калитку. По узкому проулку они побежали к лесу. Причем Яна по пути чуть не задохнулась. Мальчик толкнул ее в кусты и велел отдышаться.
- С ума сойти! – шептал он. – Этот усатый стрелял в тебя. Я видел. Только повернулся, хотел назад идти, гляжу – летит! Ого! Ну и сила! А ты молодец, сориентировалась.
Яна разу же отринула похвалу. Ничего она не делала, даже выбраться не пыталась.
- Он нас перепутал, - тяжело дыша, высказалась она. - Сам говорил, твой отец бизнесмен.
- И мы так похожи с тобой…
- Ну…
- Вот и ну. На усатом был плащ. Серо-бурый, в полоску. ЦветА Акорса.
- О! А мне показалось, что серо-буро-малиновый в крапинку. В желтую.
- Хватит хохмить. Давай, пока он нас не засек, тикаем к тебе. Жаль, так и не позвонили. Теперь только из Поющего Дома или из Москвы. Но лучше бы сразу на Белый Остров. Дядя тебя защитит. Вот завтра твоя Алина уедет…
Яна была несчастна. Имеет ли она право привести приятеля на ночь, пусть он и погорелец? Алина так не любит чужих в доме! Доставлять ей неприятности не хотелось. Тем более тете завтра в дорогу…
- Я могу переночевать в Поющем Доме, - сказал Янек. – Заодно и позвоню.
- Один? Совсем с ума сошел? А как, по-твоему, этот псих тут оказался? Не через дом твоих предков? – услышав, что она ляпнула, Яна решила, что сумасшествие - это все же заразно.
- Ох, я не подумал. Вообще-то есть разные пути. Но если так… нет, это невозможно. Просто не может быть.
- Тогда давай сходим туда. Позвоним – и домой.
- Безрассудная ты девчонка, - улыбнулся Янек и подал ей руку, помогая встать. – Давай шустрей, а то твоя Алина чокнется от переживаний.
- Тебе не жалко все это? – Яна кивнула на горящий дом. Она лично очень расстроена.
- Ну, жалко. А что делать? Потушить сразу всё еще не могу. Тебя, например, было бы жальче.
- Да?
- Ага. Хорошо, что звери в Москве, кошка и псина. Их Любочка должна завтра на прививку везти. Это женщина, что нам по хозяйству помогает…
Он еще что-то болтал. Наверное, от нервов. А Яночка вспоминала, как приятель поводил растопыренной ладонью туда и сюда, и огонь откачнулся от прохода. Он что, и вправду волшебник? Да, нет, какое там, волшебников не бывает. Тем более таких мелких, болтливых и чумазых.
- Янек, Янек, подожди, постой!
- Чего?
- Я тебе спасибо не сказала. За то, что спас меня. Но так рисковать собой!
- Всегда, пожалуйста. Только я не рисковал. Это точно. Я ж водяной.
* * *
- Караул! – сказал Янек чуть позже. – Ну и разгром. Здесь вправду был кто-то чужой.
Как будто Яна этого не заметила.
Мальчик усиленно заметал осколки, а она копалась в останках межгалактического телефона. Похоже, по нему прошлись ногами. И не один раз.
- Не может быть, не может быть! – нудел и нудел Янек. – С этой стороны никто не может без разрешения попасть в Поющий Дом.
- А с той?
- Говорят, были случаи. Дай стремянку.
- Вот сейчас как раз такой. На. А есть вторая стремянка?
- Зачем?
- Карниз подержу.
- Не надо.
Толстая палка вместе со шторами подпрыгнула и зависла на положенном месте, пока Янек стучал и жужжал дрелью под потолком. Минут через пять Яна двумя пальцами аккуратно вернула на место отвисшую челюсть.
- П…послушай, - сказала она, запинаясь. Очень уж сбивают с толку парящие карнизы. – А ты не мог бы потом все это убрать, починить? Вдруг здесь Усатый появится?
- Не мог бы. Это же Поющий Дом. Здесь не должно быть такого кошмара. А Усатый сюда не войдет. Может, он ждет нас там, - Янек махнул рукой в сторону леса и спрыгнул на пол.
- Тогда я отсюда не пойду никуда, - всхлипнула Яна. И тут же вспомнила про Алину.
- Вот именно, - крикнул приятель из чулана, куда он поволок стремянку. – У вас же на даче нет телефона – предупредить ее.
Вернувшись, он что-то такое сделал пальцами – и рядом с лампами люстры зажглись маленькие шарики.
- Уходя, гасите свет, - провозгласил парень и щелкнул выключателем. Люстра погасла, свет от шариков остался. Будто дети все еще здесь.
- Руки мой перед едой, – машинально вякнула обалдевшая Яна.
- Ничего подобного, - хихикнул мальчишка и потащил ее по коридору. – Это грязные мухи грозят бедой: мойте мух перед едой.
Он втолкнул ее в какую-то комнату, пошарил в темноте, что-то тихонько лязгнуло.
- Осторожно, тут лестница, - предупредил Янек и подвел девочку к стене. Она нащупала ее рукой… и вдруг загремела вниз, пересчитав ступеньки. Хорошо хоть, что приземлилась не на голый пол, а на Янека.
- Сдурела? – возмущенно зашипел он. – Сказал же, лестница!
- Ой! Ой-ой! – стонала Яночка. – Ты же не сказал, куда эта лестница: вверх или вниз.
- Ну, ясно, ты решила, что на крышу.
Над головой снова что-то лязгнуло. Янек засветил в темноте маленький шарик.
- Идем, это подземный ход.
Они пошли за шариком. Он давал достаточно света, чтобы Яна поняла: тоннель вполне благоустроенный. Сухой и отделанный камнем. В конце хода Янек здорово врезал по одному из булыжников. Крышка люка отодвинулась, и они оказались в ночном лесу, освещенном полной луной, то и дело пропадающей в тучах. Собирался дождь.
- Ох, Янек! – чуть не плача попросила бедная, уставшая, вся побитая и грязная Яночка. – Пошли скорей, Алина с ума сходит.
В стороне поселка еще мигали остатки пожара. Ребята побрели в этом направлении. Сбегая с невысокой горки, Янек вдруг крикнул:
- Стой!
Яна с разгону налетела на приятеля, и они оба свалились за ствол березы. Это их и спасло. Длинная, сверкающая под луной полоска мелькнула в том месте, где только что стоял Янек. Кто-то темный не удержал равновесия и полетел в кусты.
Толкая Яну неизвестно куда, Янек шепнул:
- Ползи!
И она, быстро-быстро работая руками и ногами, поползла туда, где за молодыми мохнатыми елями были знакомые заросли таволги, высокие и густые. Яна ткнула мальчика пяткой:
- Сюда!
Из-под лап ели они нырнули в мокрые жесткие растения. Сзади слышался треск веток. Некто ломился следом, негромко рыча и ругаясь.
- Найдет, - предположил мальчик.
- Фигушки. Давай за мной.
Стараясь сильно не мять траву, они доползли до канавки. Таволга там росла особенно высокая. Со стороны казалось, что вся трава на поляне одной высоты.
- Заползай, - шепнула Яна. И они залегли на сыром дне. Под животом девочки кто-то шевелился. Комары кусались отчаянно. Рубашка задралась, и на голую спину Янека шлепнулась лягушка.
Темный силуэт метался по поляне. Он рычал, трещал, шуршал и чем-то размахивал.
- Что у него, коса? – тихо спросила Яна.
- Сама ты коса. Это меч.
- Да ну! А траву косит не хуже.
- Молчи. Он знает, что мы здесь. Поколдую немного, чтоб не заметил.
Дикий тип приближался. За ним осталась полоса скошенной травы.
Р-раз! – и кремовые цветы таволги упали ребятам на головы. Лица они уткнули в мокрое дно и даже дышать перестали.
Р-раз! – и меч свистнул уже где-то в стороне. И – о радость! – шум и проклятья стали удаляться в сторону березовой рощицы.
-Ох! Ой-ой-ой! – трясясь, тихонько запричитала Яна. – Неуравновешенный тип.
Ее приятель не подавал признаков жизни. Девочка ткнула его в бок – и он издал удивительный звук. Не смех, не то плач.
- Ты что?
Янек отозвался слабым и истерическим голосом:
- Сними ее с меня!
- Кого?
- Лягушку. Он раздавил лягушку на моей спине.
- Спятил? Нет там лягушки.
- Есть. Раздавленная.
- Говорят тебе, нету. Это грязи кусок.
- Это дохлая лягушка.
- Балбес, - рассердилась Яна и отбросила в сторону глину – след от ботинка Усатого. – Ползи давай, а то комары сожрут.
Янек, еле сдерживая тошноту, пополз вперед, а она, вся дрожа – за ним.
- Теперь быстро поселком пойдем, пока он тут рыщет. – Тонким от страха голосом распорядился мальчик.
В лесу бушевал злоумышленник. В поселке все еще занимались пожаром. Небо сплошь было в тучах. Едва измученные ребята закрыли за собой калитку, разразилась гроза.