Больничную палату освещала лампочка, одна единственная лампочка в 100 ватт. Обшарпанные стены, на которых, местами отвалилась штукатурка, нависали над девятью железными койками, на одной из которых теперь лежала семнадцатилетняя девушка, другие были пусты. Почему, она не знала. Женя смотрела на грязный потолок, изучая паука, нехотя ползущего по своей паутине. За этим занятием она провела последние, три часта, именно столько времени прошло после того, как она пришла в себя. За то время, что она прибывала в сознании, в палату никто не входил, она просто лежала на койке и молча, наблюдала за насекомым.
Женя с трепетом смотрела на дверь, ко¬гда слышала громкие удары женских туфель, а затем тишина…Она вновь начинала разглядывать паука, такого чёрного, такого мудрого, знающего, медленно ползущего по натянутым нитям своей непрочной вселенной….
Мысли не рождались в её голове, навязчиво, бесцеремонно, как это случалось, когда она оставалась одна, совершенно одна…, нет, не в этот раз. Женя была спокойной, даже уве¬ренной, если бы не та штукатурка, которая отпала от стены у самого потолка и разломилась на бессчетное количество мелких кусочков, ей бы захо¬телось разговаривать, пусть даже с собой, просто разговаривать, на темы банальные и про¬стые, такие простые, что удовольствие влетело бы в окно. Такое заполошное, дикое, смею¬щееся.... Она молча смотрел на паука затаившегося в самом углу комнаты и молчал.
Её рука, на которую Женя посмотрела с удивление, с ухмылкой, с надеждой…. Её нежная кожа, её изящные длинные пальцы…. Ей бы играть на рояле, сочинять музыку, слушать Баха и Моцарта, Листа и Бетховена; их так любила её бабушка. Её краси¬вая, утонченная, интеллигентная бабушка, так обожавшая свою внучку, свою красивую, нежную внучку; так искренне тянувшуюся к пре¬красному….. Она так радовалась Жениным пятёркам в музыкальной школе, её способно¬стям к рисованию. Она хвасталась перед подругами, когда внучка написала свои первые стихи о солнце, небе и чёрном коте…. Запах в палате, был тяжёлым, пахло болезнью, сыростью и чем-то сладким….
Она знала, что за её спиной, за окном идёт снег, белый, крупный, свежий, там безвет¬ренно и спокойно. По улицам, по протоптанным дорожкам идут люди, надеясь на то, что они полюбят и когда-то, совсем скоро изменят свою жизнь навсегда, от¬кроют магазинчик на углу, и будут продавать книги и кольца, ароматические свечи и аму¬леты из серебра…. Женя хотела поднять голову, но не смогла, у неё совсем не осталось сил, поэтому, закрыв глаза она увидела бабочку, красивую, фиолетовую бабочку, она звала её с собой.
В дверь зашла, пожелаю, женщина и начала мыть пол. Она недружелюбно посмотрела на лежавшую в самом углу девушку, и ни сказав не слова, вволокла за собой железное ведро. Полная женщина с коротко подстриженными седыми волосами, резкими разма¬шистыми движениями, как маятник из кино про психиатров, водила шваброй по полу что-то негромко напивая. Женя тоже любила петь, пела много и с удовольствие, ей всегда этого хотелось, в солнечный праздник, в дождливые будни, в ветреную смуту; всегда, но не сегодня, не в это беспамятство с закрытым окном, со сквозняками и ту¬маном в голове….
Женщина ушла, так больше на неё не разу и, не взглянув. Звук каблуков исчез и уже несколько часов не был слышен. Лампочка не затухала, про¬сто весела над ней, безвольно, бестактно всматриваясь в худое болезненное лицо.…. Память не возвращалась, звуки так и не появилась, солнце за окном не засверкало, оно гостило где-то там, за километрами, совершенно разными километрами: дорог и машин, чистоты, и му¬сора, снега и сахарного песка, гор и бетонных заборов.
Девушка изо всех сил захотела голоса, чужого, незнакомого, голоса, который бы кричал, звал, молил, всё ровно, просто человеческого голоса.... Стояла тишина, особая, больнич¬ная, почти совершенная тишина…. Женя закрыла глаза, и вновь увидела бабочку.... Та по-прежнему звала её с собой…, и девушка согласилась…. Она полетела….