ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ.
Часть вторая.
«О, я хочу безумно жить,
Всё сущее увековечить,
Безличное – очеловечить,
Несбывшееся – воплотить».
(Александр Блок.)
Транспортный самолёт Ли-2, прибывший из Магадана в конце сентября, приземлился на аэродроме Внуково. В фюзеляже борта вместо допустимых 21-го человека разместилось 26 человек. Майор контрразведки Федоров с группой солдат, прошедших спец. подготовку, куда входил Петров Иван, со скандалом, угрожая пистолетом, загрузились сверх допустимой нормы, когда уже самолёт был на взлётной полосе.
Майор Федоров и его четверо красноармейцев были из одной воинс- кой части. Петрова он взял переводчиком из формировавшегося добровольческого полка. В двухнедельную спец. подготовку входили прыжки с парашютом, рукопашный бой, владение новым стрелковым оружием, ориентировка на местности в ночное время. Предполагалось, что это будет основа ударно-диверсионной разведывательной группы для заброса в тыл врага.
Группа срочно была перебросили под Вязьму к линии фронта, где окончательно должна была сформироваться диверсионная бригада и отправиться в тыл к немцам. Ждали радиста с рацией. Утром второго октября немецкие танки прорвали фронт. Ивана Васильевича разбудила стрельба и взрывы снарядов. По-военному быстро одевшись и ухватив шинель, он выскочил на улицу.
Красноармейцы выскакивали из домов, в чём попало, и через поле бежали к близлежащему лесу. На поле видны были взрывы снарядов. Сзади слышался гул танковых моторов. Иван бросился в соседний дом, где размещался майор Федоров. В доме уже никого не было. Перепуганная хозяйка, бежавшая прятаться в огород, сказала, что её постояльцы ушли рано утром, за ними прибегал посыльный. Иван подумал:
- Как же так, сами ушли, а мне ничего не сказали?
Иван побежал к лесу, до которого было с полкилометра. Где-то рядом рвануло, и он, оглушённый взрывом, упал. Очнулся, перед ним стоял немец с автоматом, тыкал его носком солдатского ботинка. Немец что-то кричал, оглушенный Иван никак не мог понять, где он находится. Он поднялся, земля ушла из-под ног, он снова упал. Немец помог подняться, взял его под руку и повел в деревню.
В центре деревни около сельсовета сидели на земле человек пятьдесят красноармейцев, охраняемых немцами с автоматами, некоторые красноармейцы были в одних гимнастерках, с перевязанными ранами. В деревне горели несколько домов, которые никто не тушил.
Около полудня, военнопленных красноармейцев подняли, построили. Немецкий офицер через переводчика стал говорить, что война для этих солдат окончилась, что германская армия начала крупномасштабное наступление на Москву и что недолго придётся ждать, когда Москва будет занята победоносными германскими войсками. Затем офицер обратился к пленным через переводчика, объявив об установлении нового немецкого порядка и за любое неповиновение немецким властям – расстрел, затем приказал выйти из строя евреям и коммунистам.
Красноармейцы стояли молча, офицер ходил вдоль шеренги Вдруг где-то в середине началась возня, и из шеренги вытолкнули молодого перепуганного парня. Офицер подошёл и спросил:
«Юд?» - парень молчал.
Офицер приказал часовому, взять парня часовой отвёл в сторону и на глазах всех расстрелял. Колонна замерла в оцепенении.
У Ивана болела голова, он ели держался на ногах, но после только что увиденной ужасной удручающей картины, он забыл про свою головную боль, к горлу подступала тошнота, он стал про себя читать первую пришедшую на ум молитву. Видя воочию, что немцы творят с его народом.
Первое, что пришло ему в голову - надо как-то выжить, теперь ему нет места и ни по ту, ни по эту сторону фронта. Его могут разоблачить и тут и там. Там снова Калыма, здесь неминуемая смерть.
Тем временем колонну военнопленных развернули и под конвоем погнали на запад по большаку с глубокой колеей, разбитой машинами. Идти было трудно, но каждый старался изо всех сил не отставать и держаться на ногах, немощных, которые отставали и не могли идти немцы тут, же пристреливали по дороге. Перешли окопы, где никого уже не было, где ещё вчера проходила линия фронта.
В некоторых деревнях к колоне примыкали ещё военнопленные. На привалах в деревнях бабы бегали, выкрикивали имена своих близких, давали военнопленным хлеб, сало и молоко в бутылках. Охрана не препятствовала. Если находился муж, брат, охрана, отдавала его родственникам, и они его уводили домой. К вечеру колонна прибыла в какую-то деревню на скотный двор, где всех пленных загнали в огромный сарай и закрыли ворота. Утром построили военнопленных и под охраной снова погнали колонну на Запад. Деревенские бабы бежали рядом с колонной выкрикивая имена, своих близких. Рядом с Петровым оказалась молодуха. Петров, протянул к ней руку, она сунула ему полбуханки деревенского хлеба, сказав:
- Нябось вас някормять?
- Спасибо, красавица. Скажи, пожалуйста, где мы находимся?
-Здся недалеча Ельня, - ответила молодуха, и побежала вперёд.
В каком-то городке или большом селе, на возвышенном месте в стороне от домов стояла церковь, а возможно, это был монастырь, огороженный железной оградой. Кроме церкви, за оградой располагалось несколько одноэтажных кирпичных домиков.
Часовой немец распахнул покосившиеся решетчатые ворота, впустил колонну. На территории монастыря уже находились пленные красноармейцы. Петров осмотрелся. Огороженная оградой территория была довольно приличная, там был фруктовый сад, листва уже успела опасть, пленные лежали на еще зеленой траве под деревьями.
Первое, что пришло на ум, бежать. Побег, по мнению Петрова не представлял большого труда, это не из советских лагерей, обнесённые несколькими рядами колючей проволоки. Где через каждые сто метров стояли сколоченные деревянные вышки с часовыми. Пока немцы ещё не знали, какое количество военнопленных у них находится, ещё не было регистрации. Перемахнуть через ограду ночью никакого труда не стоило. Но возникал вопрос, куда бежать? Где скрыться? Махнуть в лес и пробираться к своим? А где свои, и свои ли они? Показываться в населенных пунктах – рискованно, заложат сразу, будет ещё хуже.
Среди пленных красноармейцев было много таких, кто был доволен, что попал в плен, некоторые открыто об этом говорили и надеялись, что их немцы отпустят домой. Многие были злы на Советскую власть за репрессии, за колхозы. Они считали, что война для них кончилась, Сталин войну проиграл. Для побега нужно было бы найти напарника, но где его найти среди этих умиротворенных пленных, опасно было сказать слово. Он знал по Колыме, что моментально настучат, чтобы проявить свою лояльность.
Ночевать пришлось под открытым небом. Октябрь, месяц, холод пробирался под шинель, приходилось подниматься и прыгать, чтобы согреться. В домах разместилась комендатура и охрана. В церкви набилось пленных, в основном те, которые оказались без шинелей. Где-то недалеко была железная дорога, слышались гудки паровозов и стук колёс движущихся составов. Можно было предположить, что лагерь временный.
Зная немецкую точность, и деловитость и что в дальнейшем такой вольготности не будет, да плюс к тому приходится находиться у фашистов, когда при медицинском обследовании могут определить его еврейское происхождение, Ивану нужно было срочно принять правильное решение, пока не поздно. У Ивана был хороший колымский опыт, ничего хорошего ждать нечего было. Кроме того, по-видимому, по отношению к военнопленным еще есть определенная вольница, пока пленными занимаются боевые части, а не специально подготовленные команды.
ВАЛЕНТИНА.
Утром с наружной стороны ограды появились женщины, которые выкрикивали имена своих мужей и близких, которые, возможно, могли оказаться в плену. Не найдя своих близких, они через пруты ограды передавали хлеб, сало, молоко и уходили. Были просто местные, которые принесли пленным еду. Интересно, что немецкая охрана не препятствовала этому. Совсем другое положение было в советских лагерях, где охрана близко не подпускала никого, ни с одной, ни с другой стороны.
Иван сблизился с красноармейцем; шустрым, вёртким, который каким-то образом добывал хлеб, сало и делился с ним. Иван рассказывал ему про Колыму, что там творится, как на приисках люди умирают от голода и непосильной работы. Он советовал меньше двигаться, больше пить воды, чтобы сохранять силу и энергию. Они ходили пить воду к колодцу, где стоял журавль с тяжёлым кованым ведром. Ежедневно в лагерь пригоняли новых военнопленных, которые рассказывали, что немцы безостановочно двигаются на Москву.
Через несколько дней, ближе к полудню, появилась миловидная женщина, одетая как монашка и ковылявшая на правую ногу. Она бегала вокруг ограды, выкрикивая:
- Николай, Николенька!
Оббежав несколько раз вокруг монастыря, она остановилась против Ивана, который стоял у ограды. Он спросил её:
- Кого ищем?
- Ищу брата Николая - думала, мабудь, у плен папау. С нашей деревни Катька мужика своего нашла тут и привела дамой. А ён призывался вместе с братом, – разоткровенничалась монашка.
Из нескольких сказанных фраз этой женщины он нутром почувствовал, что это заботливая, добрая и надёжная деревенская баба, неизбалованная городом. Иван обратился к ней:
- Слушай, красавица, спаси мою душу. Пойди к коменданту лагеря и скажи ему, что в лагере находится твой муж Петров Иван Васильевич, попроси, чтобы он отдал тебе меня. Отдай ему хлеб и сало, что у тебя в сумке. Я знаю, что у тебя доброе сердце.
Монашка с серьёзным видом стала рассматривать Ивана, приятно улыбнулась, показав ровные красивые зубы, и сказала:
- Я бы не против - хотела бы иметь такого мужика.
Иван видел, как монашка разговаривала с часовым у ворот, как её провели в дом, где располагался комендант. Вскоре из дома вышли комендант, переводчик и монашка. Иван уже околачивался тут как тут.
Переводчик сказал:
- Ты Иван? Документ есть?
Иван передал ему красноармейскую книжку. Переводчик почитал, полистал книжку и утвердительно покачал головой. Комендант произнёс:
- Иван, Иван, – движением руки показал, что они могут идти.
Иван стал просить переводчика, чтобы дали какую-нибудь бумагу, что его отпустили. Когда переводчик перевёл коменданту, он послал солдата в дом, и тот принёс блокнот. На гербовом листе комендант четким немецким почерком написал, что Иван, военнопленный, отпущен домой к жене, и расписался. - Как просто решаются судьбы, – подумал Иван.
У ворот он предъявил часовому бумагу, и они отправились в направлении к городу. По дороге монашка, ковыляя, сказала, что зовут её Валентина, а в деревне кличут Валька– кривая. До её деревни километров два- дцать. Проходя через переезд, немецкий патруль остановил их. Иван предъявил им бумагу, и их отпустили. Шли молча, стараясь быстрее покинуть городок. Валентина внимательно поглядывала на Ивану, думая:
- Такой представительный, явно, городской мужчина, молчит, ничего не говорит, ничего не спрашивает.
Зашли в лесок, Валентина предложила отойти от дороги, сесть перекусить. Спрятавшись за кусты и присев на пригорке, Валентина вытащила из кулька ломоть хлеба и сала, передала Ивану. Когда он спросил:
- А себе? - она ответила:
- Поем дома. Ты, небось, голодный - ваши в лагере молили дать хлеба. Ты не православный? Да мне шо, будь ты хоть явреем.
- Почему же я не православный? А что евреи - не люди? – спросил Иван. Валентина ответила, что будь он православным, то перекрестился бы, выйдя из лагеря.
Валентина стала рассказывать, что немцы и полицаи расстреляли всех евреев в Рославле и во всех близлежащих городках и местечках. А один еврейский парнишка прятался в лесу. Ехали мужики, он вышел попросить хлеба. Они приехали в деревню, сказали нашему старосте. Староста со своими сынами-полицаями поехали, поймали парнишку, связали и отвезли в Рославль в комендатуру.
- Шож я тяпреча буду с табой делать, у дяревни усе знають, шо я николи не была замужем. Табе ко мне идти нельзя.
Валентина рассказала, что староста - человек поганый, был бригадиром, к людям относился, как зверь. Ждал немцев, как пришли, напросился в старосты. Колхозное начальство сбежало, он говорил:
- Кабы начальство не сбежало, всех порешил бы. Сыны такие же звери, як батя - подались в полицаи.
Рассказ Валентины из совместной жизни: Валентина родилась с родовой травмой правой ноги. Когда выяснилось, что у неё родовая травма, повезли в город к доктору, который сказал, что нужно делать операцию, и что операция будет дорого стоить. У родителей таких денег не было. В деревне её дразнили Валька-кривая, она пряталась от сверстников. И хотя хромала, но была вёрткая и сообразительная. Помогала в хозяйстве, работала в поле, знала и тянула всю деревенскую роботу, не отставала от здоровых людей. После революции ходила в школу в соседнюю деревню за три километра, была одной из лучших ученицей.
В 1933 году, когда было ей двадцать лет, от голода умерла вся большая семья, остались в живых она и брат Николай, который был на двенадцать лет её моложе. Она с детства дружила со своим сверстником Ванюшкой, который хорошо к ней относился. Когда повзрослела, она без памяти в него влюбилась и забеременела. Когда скрывать стало невозможно, Ванюшка хотел на ней жениться, но его родители ему запретили, брать калеку в дом, обвинили её, что она его соблазнила, и устроили скандал на всю деревню, обливали грязью, обзывали её всякими ругательными, мерзкими словами.
Ванюшку тут же женили на девке, из соседней деревни. Валентина переживала, хотела покончить собой. Кому она нужна, бедная, кривая, одна с ребёнком? Из-за переживаний у неё родился мёртвый ребёнок. Николай переживал за сестру, просил и плакал, чтобы она не умирала. Она решила, что не может оставить Николая, и так сирота, ни матери, ни отца. Работала в колхозе наравне со всеми. Когда садились отдыхать, отходила в сторону, ни с кем не хотела разговаривать.
Свою жизнь Валентина посвятила Николаю и Господу Богу, доставала спрятанную отцовскую икону, ставила в красный угол. В молитве изливала перед Богом всю свою душу, прославляла Его за милость и благодеяния. Затворив дверь души, для всего земного и житейского, устремив всё своё внимание к Богу. Духовно общаясь с ним, находила утешение, смысл жизни и надежду в молитвах, хотя трезво сознавала, что её жизнь не имеет никакого смысла.
Началась война, с первых дней призвали Николая. Валентина получила пару писем от него, пока не пришли немцы. При Советской власти икону боялась держать в доме, приходили комсомольцы проверяли. Теперь семейную икону Божью Матерь с Младенцем в окружении Божьих угодников водрузила на своё место, украсила рушниками, как было при родителях, становилась на колени, просила всех святых за Николая.
- Куды ты тяперь денешься? Гутарять, что немцы под Москвой, - Валентина стала рассуждать со свойственной ей добротой и откровенностью.
Она стала рассказывать - несмотря на то, что была комсомолка, теперь стала истинно верующая православная крестьянка. В деревне, восстановили церковь, и появился батюшка. И ей теперь небезразлична судьба Ивана, и её вера обязывает помогать нуждающемуся, когда ему угрожает опасность. Если она его отпустит, то он один пропадет в таком виде ему нигде нельзя показаться - выдадут немцам.
Иван молчал, ни о чём не хотел её просить, и так она для него много сделала. Куда ему одному идти, если немцы под Москвой? Валентина ему нравилась - крепко сложенная, открытое красивое, умное лицо, вот только хромает. Ему нельзя обременять её своими проблемами, нужно расспросить, как лесами пробираться в сторону фронта, Освободить её от его присутствия, из-за него у неё могут быть большие неприятности.
- Чагож ты ничога ни скажишь? Жёнка ёсть, дети ёсть? Такий красивый мужик ня можить быть без бабы. Ладна, Иван, я тябя спрячу. В дяревню придём ночью, к маёй хате подайдём агародами. Пабудишь у мяне мале- ничка, аглядимся, мабудь шо и придумаем, – предложила Валентина.
Тогда Иван сказал:
- Все мы под Богом ходим. Всевышний творит такие чудеса, что теперь я ничему не удивляюсь. Он всемогущ и милостив. Я, было, учился, хотел посвятить жизнь Его вере, затем одно время заблуждался и сомневался в Его вере, но теперь твёрдо, верю и знаю - Он един и нет других Богов.
Меня Он в беде не оставит за те чудеса, которые Он сотворил со мной. Вывл меня из большой беды, вот и тебя ко мне подослал.
- Шош ты загадками гутаришь, аль табе и прям досалось, вон худючий яки. Гляжу мужик, ты интеллигентный.
- Я сразу определил, что ты женщина добрая, честная, я тебе полностью доверяюсь, расскажу тебе про все чудеса, что произошли со мною.
Хата Валентины состояла из одной большой комнаты, посреди которой стоял большой деревянный некрашеный стол, доски которого были чисто выскоблены, по бокам две лавки. Справа, как заходишь - большая русская печь и широкие полати. За печкой стояла убранная кровать с высокой периной и цветными подушками. К дому примыкал сарай-коридор с общей соломенной крышей, в углу которого хрюкал поросенок. Здесь же стояла лестница на чердак.
Валентина сказала Ивану, что спать и прятаться он будет на чердаке в сеновале, где любил спать Николай. Если кто войдёт из соседей в дом, то чтоб его не видно было и не слышно. Она достала из печи глиняную крынку топлёного молока и чугунок картофельного супа, дала ломоть деревенского подового хлеба - сели поесть. Сняла с кровати подушку и ватное одеяло, которое вытащила из-под перины, и отправила Ивана на сеновал, помогая ему затащить вещи.
Иван проспал остаток ночи и почти весь день. Запах сена успокаивал. Укутанный в ватное одеяло, после всех невзгод и переживаний и почти бессонных ночей под открытым небом. Какая-то радостная нега пронизывала все тело, не хотелось вставать. Он просыпался и снова засыпал. Валентина уже два раза взбиралась на чердак посмотреть – живой ли? Но, видя его равномерное дыхание, не решалась будить. Ещё с утра она сбегала к Марье, вместо одного взяла два литра молока, сварила борщ на постном масле и потушила картошки на молоке. И вот уже дело к вечеру, завтрак стоит в печи, а он всё спит.
Её чуткая и добрая душа истосковалась в одиночестве без общения. Она знала только такие отношение своих - деревенских нанося ей обиды и унижения, а у этого незнакомого человека было совсем другое воспитание и отношение к ней. И теперь она безвозмездно, не думая ни о никакой выгоде для себя, просто хотела о ком-то заботиться. Она знала, что в данный момент она ему нужна и что без неё этот городской интересный мужчина пропадёт.
Хотя она знала Ивана один день, но сразу поняла, что он не приспособлен к деревенской жизни, у него деликатное отношение, нет грубых выражений, как у деревенских мужиков. О себе ничего не рассказывает, ничего не просит, послушный и уважительный, его светлые умные глаза всё понимают с полуслова. Ей очень захотелось как можно больше о нём узнать и помочь, чем только может, коль он оказался в столь трудном положении.
С тех пор, как Валентина стала уделять внимание религии, она отыскала сохранённые старинные отцовские книги: «Библию» - «Новый Завет», где читала в Евангелие жизнеописание Иисуса Христа. А так же книги от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна, и так далее. Было многое непонятного, чтобы разобраться стала читать «Ветхий Завет». У неё возникало множество вопросов. Молодой батюшка, который вёл службу в церкви, отвечая на вопросы Валентины, говорил что-то невнятное, непонятное. Проповеди батюшки ничего не говорили, а на вопросы толком он не мог ответить. Валентина поняла, что без грамотного богослова в этих вопросах ей самой никогда не разобраться.
Отстранившись от людей, Валентина находила умиротворение в чтении святых книг, и в постоянных молитвах, где от Святого писания исходила доброта и уважение к людям. Имея наблюдательность, и острый ум Валентина задавала себе вопрос:
- Почему люди такие злые и недоброжелательные?
И сама себе отвечала, что эти люди - жалкие создания, творят неведомо что. И считала, что есть люди, у которых высокая духовность, истинно верующие, посвящающие свою жизнь добру, пониманию людской беды, и служению Господу Богу.
Она нутром чуяла, только по одной реплике, что Ивану, много пришлось пережить, что это совершенно другой человек, чем те которых она знала, и общение с ним может дать много духовного и интересного.
- Надо накормить гостя на чердаке, мало ли кто может зайти из соседей, – решила Валентина.
Она отыскала глиняные горшочки и корзинку, в которой носили в поле обед, всё приготовила и полезла на чердак кормить гостя. Иван продолжал спать. Будить его не пришлось, запах обеда мгновенно разбудил его сам. Он открыл глаза, увидел улыбающуюся Валентину. Как приятно быть в домашней обстановке! Сколько времени прошло, как его оторвали от нормальной жизни? Осмотрев содержание корзины, Иван поборол желание наброситься на еду, ведь он знал, что после голодания нельзя много есть.
Похлебав горячий борщ, они уселись рядом на сене, стали обсуждать возникшие проблемы, как дальше жить, чтобы деревня не знала, что у Валентины в хате прячется мужчина. Валентина знала, что в деревне всё, как на ладони. Даже по её поведению соседи могут заподозрить что-то неладное. Прежде всего, нужно было помыть и переодеть Ивана.
Одежда Николая не подойдёт Ивану, он крупнее, хотя худющий кожа да кости. Она решила взять у Марьи ручную швейную машинку, которую неоднократно одалживала, и перешить Николаевы вещи. Главное, чтобы Николай был жив, здоров и вернулся - претензий он предъявлять не будет. Вернётся, одежду добудем.
В конце огорода стояла старая полуразвалившаяся баня, которую рубил ещё батя. Валентина много лет в нее не заходила. Соседка Марья, когда топила баню, приходила звать Валентину мыться. Ивана мыть в Марьиной бане было рискованно, сразу вся деревня узнала бы, что у Вальки кривой объявился мужик, а там бы и староста прибег.
С трудом открыв покосившуюся дверь и осмотрев свою баню, Валентина решила, что ею можно ещё пользоваться. Котёл стоял на месте, оставалось только натаскать воды и протопить. Проблема была в том, что- бы в деревне никто не увидел, что в её бане моется мужик. Валентина, натаскав воды в котёл и заготовив дров, только дала поесть поросёнку, как в дверь постучали. На пороге стояла Марья, удивлённо смотрела на Валентину и спросила:
- Чагой-та, у тябе саседка дверь запёрта? Чагой-та, ты баню тапить надумалась пасярёд нядели и молока стала пить по два литра?
- А во бачишь дитя маё хрюкае, исти стала плоха, решила подливать молоко для аппетиту. Шота я, Марья, хвараю, протапть баньку решила, да пропарюсь. Приходи у вечер, умести попаримся.
Валентина была озадачена, как сразу в деревне заметили изменения. От неожиданности еле вывернулась. Хорошо, Марья пришла, это предупреждение, нужно быть осторожнее. Ночью Иван по меже пробрался в баню, вода в котле была тёплая. В полной темноте помылся, переоделся. Как сто пудов с себя сбросил! Обмундирование, кроме ботинок, сложил в мешок и закопал в сене на чердаке.
Полтора месяца как Иван жил у Валентины. Целый день сидел на чердаке в тулупе, зарытый в сено, и читал, он перетащил туда все, что только можно было читать. Вечером сидели рядом в темноте, друг, около друга, прижавшись к теплой стенку печки. Иван постепенно рассказал Валентине всю свою историю, много говорили о Боге. Он был деликатным, не проявлял никаких вольностей, не то, что деревенские мужики. Они, оба добропорядочные сдержанные одинокие, пройдя трудный жизненный путь понимали друг друга с полуслова.
Валентина стала обожать этого человека за его деликатность, обширные знания. Она столкнулась с прекрасным образованным человеком с благородными душевными качествами. Валентина сама предложила идти спать Ивану рядом на кровати, так как на чердаке спать уже было холодно, и ей было его жалко. Утром Иван уходил, прятаться на чердак Она не хотела думать о его семье, в настоящее время он был её, и она благодарила Бога, что ей - калеке, деревенской бабе, встретился такой человек. Она чувствовала себя самой счастливой женщиной, думала только об Иване.
Со своей деревенской простотой мудростью она Ивану полностью верила и доверяла. По его рассказам она поняла, что с ним происходили последние годы чудеса. Когда он сказал, что все люди ходят под Богом, и Всевышний в момент может изменить положение так, о чем даже и не подумаешь, Валентина подумала, что действительно это так - ещё недавно она даже не думала встретить такого человека, как Иван, и в один день всё переменилось. Теперь у неё есть дорогой человек.
Наступил декабрь, и в этот год рано наступили морозы. Нужно было Ивана забирать в дом. В доме, где стояла кровать рядом с печкой, был погреб. Когда ещё живы были родители, и было много скота, туда сыпа- ли картошку. Теперь даже погреб на огороде был почти пустой. Отец, чтобы не осыпалась земля, обшил стенки досками. Иван, осмотрев погреб, решил за досками сделать конуру, куда можно было бы прятаться. Целую неделю по ночам они копали, мешками выносил землю, высыпая её в сарае, рядом с поросенком. Валентина землю укрывала соломой, чтобы не видна была свежая земля. Когда конура была готова, Иван в течение двух минут залезал в конуру, закрывался деревянным щитом, а Валентина укладывала на место доски и стелила половик.
15 Продолжение
http://www.proza.ru/2008/01/30/227