Мальчик, запинаясь об упавшие деревья, хворост и кочки, шел лесом напрямик по бездорожью и глухомани. Он был совсем еще маленький и только этой осенью должен был пойти в школу. Сейчас он горько-горько плакал. Его тонкие пальчики были испачканы свежим земляничным соком, который, смешанный со слезами, он размазывал по разгоряченному детскому личику. На груди у мальчика висел красивый берестяной кузовок, тоже маленький, как и он сам, почти доверху наполненный спелой сочной земляникой. Чтобы ягода случайно не высыпалась, он закрыл горловину кузовка большим листом лопуха и придерживал его сверху ладошкой. Колкие лапы елок перегораживали путь, кустарники цеплялись за одежду, высокие упругие папоротники, как путами, вязали слабые ножки мальчугана. Он уже очень устал, хотел больше всего пить, но уже начал чувствовать и голод. Жара забирала последние силы, а тяжелые резиновые сапожки натерли на пятках больные мозоли. Огромные злые комары тучей кружились над ним и кусали не только в открытые места, но и через легкую летнюю одежду. Сначала он отгонял их веточкой березы с листвой, а потом перестал, потому что надоело и мало помогало. Некоторых из них он давил на себе, кровь размазывалась по коже, и краснела, как земляничный сок.
Мальчик был под страхом сказок, легенд и лесных историй. Он еще не умел отличать выдуманное от реального. Он твердо верил в леших, кикимор и водяных. Ему очень ясно представлялись и серые волки, разговаривающие человеческим голосом, и баба-Яга в ступе с помелом в руках на пороге своей избушки. И Кащей Бессмертный, хоть по сказкам он царствовал где-то в горах, а в том месте, где жил мальчик, гор не было. Ему еще никогда не было так страшно, как сейчас. Даже в ту грозу, когда он сидел дома один, а молния с треском ударила в стоящую радом ветлу и расщепала ее от самой вершинки до корня. Даже во время того пожара, когда огонь, как корова языком, слизнул сразу полпорядка улицы и остановился всего лишь за один дом до их двора. Даже во время того урагана, который нес по воздуху крыши соседних строений, раскручивая и кувыркая их в пространстве, как игрушки.
Сейчас мальчик заблудился в лесу и совершенно не знал, куда ему идти дальше. Он еще не умел ориентироваться и шел просто наугад.
Накануне они всей семьей тоже были в лесу. Родители давно задумали общий поход за земляникой, и вот, наконец, получили немного свободного времени и отправились в свои любимые ягодные места. У отца с матерью на шее на широких красивых тесемках висели вместительные кузовки, а вот у Васьки его не было, и ему, как всегда, сунули в руки эмалированную кружку, и велели собирать ягоду в нее. Какие же они хитрые, эти взрослые! У них такие удобные набирушки на груди, руки свободные, ягоды берутся быстро. Да еще, то и дело подходят и заглядывают к нему в кружку, проверяют, много ль набрал. «Тю-у», — говорят, — «Еще и донышко не покрылось». А разве много соберешь одной-то рукой, когда второй кружку за ручку держишь. Да еще комаров постоянно отгонять надо. Просыпать ягоду можно, а потом собирать – одно мучение, из травы ее тащить. А она там путается, сопротивляется. И это еще полбеды, это не так обидно. А вот когда кружка уже наполниться и тебя заставляют ее высыпать в отцовскую или материну посудину и заставляют набирать снова, это уж совсем издевательство. И опять жди, пока дно покроется, потом половина кружки будет, и, наконец, уже снова полная.
Брал Васька ягоду и хныкал:
— Вам-то хорошо. Вам-то вон, как удобно. А меня мучиться заставляете.
Ныл, ныл так он, и надоело это отцу. Он достал из кармана нож и выбрав одну из подходящих березок, сделал надрез вдоль ствола и подцепил один край белой, покрытой мелким мучнистым налетом, бересты. Кора с хрустом отделилась от ствола и легко снялась, обнажив ярко-желтую, сияющую солнечным светом сторону. Свежестью и тончайшим березовым ароматом веяло от снятого берестяного пласта.
— На, понюхай, — предложил отец сыну. — Все время дышал бы этим запахом, и никогда не надоест.
Васька глубоко втянул в себя березовый дух, закрыл глаза от удовольствия и прижался к бересте щекой. Она была прохладная и слегка влажная.
— Вот из нее-то и сделаем тебе кузовок, чтобы ты наравне со всеми был. Только уж, будь добр, набирай его всегда полным по самые края. Иначе, как старики всегда говорили, в доме достатка не будет.
Берестину свернули трубочкой белым наружу и обвязали ленточками липового лыка, снятого с дерева здесь же, на ягоднике. В таком виде и принес Васька его домой, не выпуская из рук и никому не доверяя.
Ближе к вечеру, когда все немного отдохнули, отец раскроил берестяной пласт и принялся шить долгожданный Васькин кузовок. Они сидели на ступеньках крыльца и, временами отмахиваясь от комаров, работали. Дело делал, конечно, отец, а сын жадно следил за его пальцами и очень волновался, как бы тот что-нибудь не испортил. Бывает же, трескается береста и рвется.
Но все шло хорошо. Выполняя свою работу, отец разговаривал с Васькой и даже, вроде бы, как советовался с ним. Спрашивал, не велика ли будет ему посудина, не слишком ли узка горловина, не слабоваты ли ушки для тесьмы. Васька тоже рассуждал, но в основном отцу поддакивал и ждал, когда же, наконец, он закончит.
Тот, однако, не торопился. Делал аккуратно, а маленький размер вещи затруднял работу, на что отец сетовал:
— Вот видишь, Василий! Твой-то кузовишко и делать труднее. Моими-то пальцами то тут не подлезешь, то там тесно. Тебе бы самому этим заняться, а ты вот еще не умеешь. Учись, давай! Мужик должен такие вещи мастерить, а то беда будет в хозяйстве. Грош-цена такому мужику.
— Я учусь, — соглашался Васька, глядя на ловкую отцовскую работу. — Только мне пока еще как-то боязно.
— А ты не бойся, смелее надо быть. В другой раз еще бересты принесем – и пробуй.
Кузовок сначала коряво и неказисто медленно приобретал свою форму. Когда закончили дно, он выглядел неприглядно, и Васька поморщился.
— Что? Не нравиться? — Спросил отец. — А ты как думал? Вещь-то еще не до конца сделана. Вот так начинающий мастер разочаруется и бросит дело на середине. Не поглянется вещица – и в сторону ее. А так нельзя. Всегда работу до конца доводи. Раз не получиться – второй попробуй, а уж на третий-то точно выйдет.
По верху отец для крепости пустил лишнюю берестяную полоску и все оплел тонкой ленточкой. После этого кузовок стал просто загляденьем. Небольшой, всего-то, наверное, на литровку, не больше. Чистенький, блестящий, а уж легонький, так как перышко. Зацвел в радости Васька, теперь у него тоже, как у отца с матерью есть свой кузовок, и уж он-то всегда будет набирать его полнехоньким, даже с горкой. Обе руки теперь будут свободными.
Мать привязала к кузовку красивую разноцветную ленточку-тесьму, примерила ее длину по Васькиной груди и улыбнулась.
— Ну, что? Теперь не будешь больше хныкать? Доволен?
— А когда в следующий раз пойдем за ягодами? — Спросил сходу Васька.
— Так земляники уже принесли. Теперь, наверное, когда черника поспеет. За ней и пойдем, — ответила мать и пошла хлопотать по хозяйству.
Васька засыпал чуть не в обнимку с кузовком. И даже в полутьме он как будто сиял своим ярким желтым свечением, согревая и убаюкивая. Мальчик и утром не выпускал его из рук. Он даже пытался складывать в него свои игрушки, чтобы как-то обеспечить ему применение. И вдруг в голову ребенка пришла смелая и дерзкая мысль. А что собственно мешает ему одному сходить в лес и пособирать ягод. Хоть немного, хоть чуть-чуть, чтобы только посмотреть, как ягодки будут ложиться и прикрывать донышко новой вещи. Он не пойдет далеко, лишь на опушку вон того ближнего леса. Оттуда и деревню хорошо видно, и слышно, как собаки лают, и даже, как скрипит колодезный ворот. Не заблудится. Вернутся с работы отец с матерью, а он им в подарок свежих ягодок подаст. Поедят они с молочком и похвалят сына.
Как задумал Васька, так и сделал. А раз рядом, да ненадолго, так он и поесть с собой ничего не взял. Накинул на ноги по привычке резиновые сапоги, быстро огороды перебежал, потом поле по тропинке. Рожь стояла там высокая, уже колосилась, под ветром волной ходило, как море неспокойное. В зеленой гуще ее стеблей синие огоньки васильков вспыхивают то тут, то там. Солнышко высоко стоит. Жарко. В воздухе стрекозы с треском носятся, друг за другом гоняются, а в небе трель жаворонка нескончаемо без перерыва льется и льется. В дальних углах поля изредка перепела бьют, а в лесу нет-нет, да кукушка голос дает, лета чьи-то считает. А бабочек, бабочек сколько! Вьются вокруг цветов, на лепесточки присаживаются, и крылья то раскроют, похваляясь узором, то снова прихлопнут. Забавно! Ближе к опушке пряной хвоей потянуло и разгоряченной сосновой смолой в ноздри ударило. Вдохнул пьянящий запах Васька всей грудью и зажмурился. Хорошо ему. Радостно!
Вдоль леса дорога проселочная пролегала, до пыли машинами разъезженная. По ней местам тропки, мелкими жучками оставленные строчкой тянулись. Интересный след после этих насекомых рисовался на пыли – ребристый, частый. Прошел этой дорогой Васька немного, за следочками наблюдая, а как она в глубину поля свернула, он зашел в лес. И сразу же ему стали попадаться ягоды.
Мальчик старался вовсю. Он даже в рот себе не клал землянику, разве только ту, что сильно от спелости раздавится, а всю бросал в кузовок, и его дно быстро-быстро покрывалось ярко-красным ароматно пахнущим ягодным обилием. Как быстро, как споро получается у Васьки. Не то, что в какую-то там кружку. Он собирал и собирал, не углубляясь в чащу, просвет опушки через кроны деревьев все время был ему виден. Но ведь там, дальше, в глубине леса и земляника было крупнее, слаще, зернистее. И он, постепенно смелея, стал забираться все дольше. Нет, он бы никогда не заблудился, он очень хорошо знал в какой стороне деревня и обязательно бы вышел к ней, если бы не случилась одна неприятность. Васька, собирая крупную ягоду и слегка увлекшись, не заметил, как вышел к старому заброшенному скотомогильнику, а когда вдруг оторвался от земляники и взглянул перед собой, его обуял жуткий ужас. Небольшая площадка в лесу была сплошь усыпана побелевшими от времени костями разных животных, а на ее середине громоздился целиком сохранившийся скелет лошади. Здесь мальчик взвизгнул и бросился бежать, куда глаза глядели. И на его беду они глядели совсем не в ту сторону, куда надо было. Ветки хлестали по лицу и телу, царапали кожу и готовы были порвать одежду. Он все бежал и бежал, не оборачиваясь, и ему казалось, что за ним несется на своих гремучих костях жуткий лошадиный скелет и ржет по жеребячьи. Так он заблудился.
Он пришел в себя только тогда, когда сил бежать уже не осталось. Ткнувшись к стволу огромной, не в одну сотню лет возрастом, замшелой ели, он присел на землю среди ее перевившихся по поверхности корней, зажмурил глаза и замер. Вокруг стояла обычная лесная тишина, лишь птичьим щебетом украшенная. Никакого стука костяного, никакого лошадиного ржания и никаких скелетов вокруг не было и в помине.
«Вот дурачок!» — Подумал Васька. — «И чего испугался? Припустился, как нахлестанный». — Он выбрался из-под ели и огляделся. Дикий многовековый бор окружал его со всех сторон, Деревья стояли огромные, старые, на жаре смолой золотистой истекающие, но добрые и ласковые. Как будто даже что-то подшептывали мальчику по-своему, и ему вдруг стало уютно. Он сел на сваленную когда-то ветром лесину и стал обдумывать путь обратно. Интуитивно он представлял, в какую сторону нужно было возвращаться, чтобы попасть в деревню, но очень уж хотелось миновать, то место, где было разбросано так много неприятных костей. И он решил его обогнуть стороной.
Сколько ошибок наделал Васька в своих расчетах, никто не знает, но он ушел не туда, куда думал. Скоро он это хорошо понял и вот тогда уже начал плакать.
Лес, в котором заблудился Васька, по меркам взрослого человека был не таким уж большим, дремучим и диким. Располагался он между деревней, окруженной полями, и огромной рекой. Так что, рано или поздно любой незадачливый пешеход, грибник, ягодник или охотник, сбившийся с дороги, все равно выйдет на знакомое место и без труда разберется, в какую же сторону ему идти к дому. Но Васька еще слишком мал, чтобы это знать, а сказок о заблудившихся в лесу малых ребятах ему порассказано уже много. Вот и стала забирать его сказочная жуть со всеми ее причудами и страстями.
Крутил-крутил по лесу мальчик и из сил выбился. Пить-есть хотелось уже просто невыносимо. Он съел-таки из кузовка с горсточку землянички, но это мало чем помогло. Сытости они не давали, а жажда была столь велика, что приглушить ее даже сочная ягода не могла. Васька стал вспоминать, как он отказывался есть что-либо с хлебом, а мать всегда на этом настаивала. Ставила на стол, например, овощи и сразу же предупреждала, что есть надо обязательно с хлебом. А Ваське этого не хотелось, он любил овощи есть просто так, чтобы чувствовать их вкус и наслаждаться этим. А хлеб вкус прятал, портил и удовольствие от еды пропадало. Также было и с фруктами. Это здорово возмущало Ваську, а когда он спрашивал, почему он должен так делать, все объяснялось просто: «Так сытнее!». И вообще, парень хлеб не любил, тем более ржаной. Ел он его немного и только с супом, с рыбой и мясом. А все остальное старался слопать без него и как можно быстрее, чтобы не успели заметить это и сразу же сделать замечание: «Ешь с хлебом». Теперь, Васька, голоднющий и уставший, вспоминал вкус хлеба и очень хотел его. Почему-то стала вдруг все чаще возникать в сознании огромная буханка черного хлеба, только что принесенная из магазина, горячая и запашистая. Сейчас он, пожалуй, съел бы и половину этой буханки в один присест и даже безо всего. Просто один хлеб, лишь только солью сверху чуть-чуть посыпанный.
Сквозь лес что-то стало просвечивать, среди сосен и елей реденько стали березки с рябинками да осинками вперемежку появляться. Вроде бы даже и ветерком с той стороны напахнуло. Васька, продолжая плакать, чтобы не «вспугнуть» слабенькую надежду на удачу, направился туда и скоро вышел на поле, той же рожью колосящееся и синими васильками подмигивающее. И хотя это было совсем другое поле, но Васька все равно его сразу узнал и хорошо понял, где же он находится. Еще больше его обрадовало то, что здесь где-то совсем рядом на опушке бил родничок с чистой холодной водой. Они с отцом даже иногда заходили к нему, когда шли мимо из леса. Там всегда отдыхали грибники и ягодники. Вода в источнике была вкусная и будто живая. Стоит ее напиться и силы, которые почти тебя уже покинули, сразу же возвращаются. Забыв про усталость, Васька рванул к роднику и вскоре он уже показался ему на глаза. Заботливые люди даже поставили возле родничка небольшое сооружение с крышей и скамейками, где можно было спокойно в тени посидеть, перекусить и отдохнуть несколько минут перед возвращением домой. Как это было приятно! На столбиках, на сучках висели всевозможные емкости, начиная от кружек и стаканов и кончая самодельными берестяными черпаками, из которых можно было с удовольствием напиться в жаркий летний день, умыться и даже облиться, если на то душа пожелает.
Первым делом Васька выпил сразу целую кружку холодной, леденящей зубы воды. Он здесь забыл про старое давнишнее предупреждение о том, что пить надо мелкими глотками и понемногу, чтобы не заболело горло. Он, наоборот, пил жадно и не останавливаясь, захлебываясь и проливая воду себе на грудь. Потом долго никак не мог отдышаться, смотрел на бьющий из-под земли источник и маленький ручеек от него вытекающий и радовался. Радовался тому, что есть вот такой лес, на краю которого, на опушке вытекает родник с живой водой, тому, что поле с рожью сейчас рядом с ним колышется зелеными волнами и что-то шепчет, тому, что есть хорошие добрые люди, которые построили здесь эту маленькую беседку с крышей и скамейками. Все хорошо, до дома сейчас не так уж и далеко, дорога знакомая, быстро Васька добежит, даже родители с работы еще не успеют прийти, и даже никто не узнает, что он сегодня так глупо заблудился. Только вот есть очень хочется!
И вдруг Васькин взгляд пробежал по ручейку вниз, где во влаге и сырости благоухали сочные зеленые травы. Они там росли в таком обилии, что на вид из себя болотнку представляли, а ручей исчезал в ней. И вот там, в этом хитром сплетении зеленой травянистой паутины запуталась, остановилась в ручейковом течении маленькая хлебная горбушечка, брошенная кем-то накануне, недоеденная и жалкая. Мальчик встал, разгреб зеленые «джунгли» и достал из воды драгоценный хлебушек, стряхнул лишнюю воду и откусил кусочек размякшей корочки. О, как она оказывается вкусна, эта корочка! Вымокшая и раскисшая, неприглядная и неаппетитная на вид, она сейчас была для Васьки слаще сахара, слаще меда. Казалось, что он никогда не ел ничего вкуснее этой горбушки за всю его маленькую жизнь.
После столь впечатлительного перекуса, Васька воспрянул духом, умылся в роднике, уничтожив все следы комариных укусов, земляничного сока, слез и грязи, снял с ног резиновые сапоги и, зажав их под мышкой, босиком побежал по тропе в сторону своей деревни.