У Зинаиды все оказалось в порядке, пострадал только эпидермис. Грубая веревка ободрала нежную девичью кожу, и Зина прятала болезненную полосу под развеселым крепдешиновым шарфиком в белый горошек. Она по-собачьи смотрела на Валерия Антоновича, и он вспомнил ее бдения у ворот. Выходит, ждала она именно его, а он, основываясь на воплях скандальной Валентины, считал девушку едва ли не гулящей. Доктору Сосновскому стало неловко, словно Зинаида могла прочесть его мысли.
- Ты это… Зина, в больницу можешь не ходить, я сам к тебе загляну на днях.
Он чувствовал себя виноватым неведомо в чем. Зина кивнула и тихо вышла из ординаторской. Вместо поликлиники она заявилась прямо в хирургическое отделение, и там разыскала Валерия Антоновича, чтобы показать ему рентгеновские снимки шейных позвонков.
Каряя преданность девичьего взгляда, плеснувшаяся на доктора Сосновского, не оставляла его весь день, и от этого Валерию Антоновичу делалось неловко, словно заглянул в потаенный уголок чужой души. Неловкость вызывала чувство вины, и доктор поймал себя на том, что с опаской думает о возвращении домой, о новой встрече с Зинаидой. Но после обеда привезли тяжелого больного с запущенной опухолью кишечника, и Валерий Антонович выбросил из головы романтическую дурь.
Дед лежал на узкой больничной койке, и заострившиеся черты землистого лица говорили опытному глазу врача о далеко зашедшем процессе разрушения. Валерий Антонович уже ознакомился с данными обследования, и знал, что о спасении речь уже не идет, хорошо, если удастся сделать последние дни старика менее мучительными. Доктор Сосновский не впервые попадал в подобные ситуации, и собственное бессилие перед смертью ужасало его. До девичьих ли глаз тут?
- Сынок, я умру? – прошелестел сухими губами больной.
- Все там будем, отец. – Нарочито грубовато ответил Валерий Антонович.
Он не стал мять вздувшийся живот старика, к чему причинять лишнюю боль? Подержал в пальцах иссохшее запястье, уловил тонкую ниточку беспокойного пульса, кивнул больному. Простые действия обычно успокаивают пациентов, отдаляют страх смерти и боль физических страданий, но старик исподлобья глянул на Валерия Антоновича осуждающе:
- Не надо со мной миндальничать, я под Курском в палаточном госпитале с распоротым брюхом лежал…
Валерий Антонович смутился. Фальшивый оптимизм абсолютно неуместен, но не скажешь ведь человеку, что он обречен.
- Будем стараться, отец…
Распорядившись готовить больного к экстренной операции, Валерий Антонович вышел на больничный балкон и закурил сигарету. Курить он начал недавно, все убеждал себя в том, что в любой момент может бросить, да как-то втянулся.
Внизу, дробно постукивая каблучками, спешила девушка в серой летней куртке, вьющиеся волосы разметались по плечам. Девушка напомнила Сосновскому Алису Иволгину, а вот о ней сейчас думать не следовало. Раздраженно потушив сигарету, Валерий Антонович вернулся к своим невеселым обязанностям.
Дед пережил операцию, и на душе у Валерия Антоновича отлегло. Самое страшное для хирурга – смерть больного на операционном столе. Перед окончанием дежурства Сосновский позвонил в реанимацию, узнал, что старик дышит, и что продержится еще какое-то время. Валерий Антонович вспомнил исполосованный старыми, времен войны, рубцами живот старика и поразился его живучести – это же надо столько лет прожить с изрешеченным кишечником.
Уже свернув на свою улицу, доктор Сосновский вспомнил о Зинаиде. К счастью, у соседских ворот ее не было, и Валерий Антонович воровато шмыгнул в свою калитку…
… Майская гроза дождем стучала в высокие окна старого дома, всполохи молний окрашивали комнату дрожащим сиянием. Валерий Антонович проснулся, словно от толчка. Сидел на кровати, курил, смотрел в мокрое окно. Изувеченный клен качал корявыми ветками и содрогался от грома, и Валерий Антонович в очередной раз подумал о судьбе старого дерева. Не такова ли и человеческая жизнь? Стремление к свету, к солнцу – весьма строго ограничивается, не ограничена лишь тьма. Ее – предостаточно в судьбе любого. И все равно, тянется жизнь к свету, не смотря ни на что, рвется к солнцу, преодолевая страх темноты, боль потерь и одиночества. Или есть человек, ни разу не испытавший этого на себе?
Доктор Сосновский думал обо всем сразу, о прооперированном старике, выжившем в тяжелой войне, и теперь тихо уходящем в казенном неуюте реанимационной палаты, о несчастной Зине Березняковой, едва не сломленной ханжеской кабалой и бесчувствием родственников, и – о нежной, как подснежник, девочке с красивым именем Алиса. Валерий Антонович вздыхал, чертыхался шепотом, пил на кухне отдающую металлом воду. Его тяготило собственное прошлое, бабушка, замкнутая в персональный аквариум, крикливая тетя Лиля, жертвовавшая ради племянника собственной судьбой, экономившая даже на своем здоровье, Лена, ярким метеоритом мелькнувшая в его пустынных небесах… Могло ли все быть иначе? Наверное, но сложилось так, как сложилось. И вот он, доктор Сосновский, тридцати двух лет, вдовец, образование высшее, сидит на кухонном табурете в трусах и майке, и думает о том, что никому он такой одичалый не нужен, ни одной живой душе. Не безотказную же Люсю считать нуждающейся в докторовом обществе. Разве что, бедняге Зинаиде нужен, да и той, скорей, не он сам, а возможность освобождения от сварливой тетки приглянулась. А милая Алиса Иволгина… Что ж, у девочки свой путь, и грешно было бы вломиться в ее благополучие своей изломанной неустроенностью. Валерий Антонович сокрушенно покрутил головой и пошел в спальню. Черт-те, на какие мысли наводит яростная майская гроза. Проще жить надо, без достоевщины. Жениться на Зине, наплодить детей, нахватать полставок, так, чтобы и вздохнуть времени не оставалось. Тогда и не будет дурацких раздумий. Тоже еще, философ выискался…
Валерий Антонович мрачно взглянул в мокрое окно, в котором качались обрубки старого клена, и приказал себе спать, чтобы не забивать голову ерундой. Но это не удалось, думы не оставляли доктора. И он до утра проворочался на своей жесткой кровати с плоской, еще детской подушкой. И только когда кончилась гроза, и посветлело небо за окном, Валерия Антоновича сморил недолгий сон, больше похожий на кратковременную дрему в ординаторской в ночное дежурство…