Глава X
ИУДА
Последней каплей терпения Иуды в ожидании им «заслуженной награды» - больше года терпящего лишения и бедствия «болтаясь» вместе с паломниками Возвестника по всей стране, стало отсутствие в Иерусалиме его «патрона» - саддукея Никодима: и именно тогда когда как считал Иуда его «миссия» была завершена – ведь смертный приговор Тому, Кого простые иудеи называли Иисусом был вынесен, а стало быть, и «делать» рядом с Ним Иуде – ну совершенно было больше нечего!
«Ну, чего он тянет! – негодовал про себя Иуда на Никодима, - Давно пора меня «отзывать»! Ведь с часу на час Его возьмут – чего о Нем ещё докладывать-то? И кому?!».
Третий день после их «прорыва в Иерусалим» он по-прежнему, и уже «чисто автоматически» находился подле Возвестника в составе все тех же двенадцати «братьев» да плюс Его любимого ученика, что не отходил от Того ни на шаг. Общинная казна («денежный ящик») практически была пуста и заинтересованности в Иуде ее восполнять не было никакой: а зачем? – когда впереди его ждал «настоящий куш»! Иуде мерещились должности, богатство, настоящий дом…, короче - интересная и увлекательная «столичная жизнь»: и эти мечты настолько не походили на настоящее, что дотла выжигали душу, а само это настоящее порой просто выводило из себя.
Один раз он даже сорвался: когда пред тем как идти уже сюда - в Иерусалим, накануне в Вифании, где они стояли, одна из женщин их общины Мария буквально опустошила общинную казну, купив целый фунт самого дорогого (нардового) миро. Отказать ей в выдаче денег казначей-Иуда не мог – так как умащение пред дорогой Спасителя было святым делом (сам же он думал совсем по иному). Но не удержался от реплики, когда она не только истратила все миро (триста динариев!) на умащение ног Учителя, но и на свои волосы коими их отерла: «Лучше бы эти деньги раздали нищим» - сказал тогда Иуда, психуя еще и из-за того, что никто не думает о том, на что они будут завтра покупать еду и сколько нужно будет раздать опять «этим нищим» возле храма.
И вот после «похода на Иерусалим», который как считал Иуда, оказался «крайне неудачным» и фактически поставившим точку в деятельности Учителя, он решил, наконец, проявить «самостоятельность».
Воспользовавшись тем, что накануне вечером Возвестник послал его в город «купить чего к празднику», он с утра, но, не заходя ни в одну из лавок, и зная, что Никодима нет в городе, прямиком направился «к высшему своему (как он считал!) начальству» - дому первосвященника Каиафы. Однако и того там не застал, но вызвал к себе интерес со стороны «ближайшего помощника» первосвященника – некоего Рехавия, который предложил «поговорить» именно с ним.
Поколебавшись, Иуда все же принял приглашение, и они прошли через двор в один из флигелей: где тот жил и где все и «выяснилось».
Как оказалось, Рехавия не только был «далеко не последним человеком» в Синедрионе, и хорошо знал саддукея Никодима, но и знал… самого Иуду! Рехавия так и сказал: «Я знаю, кто ты и чем занимаешься» - конечно же, имея в виду, что по роду своей деятельности был осведомлен обо всех из ближайшего окружения Возвестника и кто чем «там» занимается, но Иуда-то понял, что тот намекнул на его деятельность «тайного агента» Синедриона!
Рехавию же не только удивила «прямота» и «откровенность» Иуды «с ходу» предложившего услуги шпиона, но и просто поразило то, что он не попросил за ЭТО никакой награды. «Стало быть, хочет «искупить вину» или «осознал грех богоотступничества», - так подумал Рехавия и просто-таки «проникся» к тому симпатией, и чувством полного доверия.
Уже как «партнеры» они «обговорили детали» «сдачи богохульника», где было три главных условия: «сделать ЭТО без шуму, лишнего народу и до праздника». А чтобы на Иуду не пало подозрение, а возможно и мщение ПОСЛЕ ТОГО, Иуда должен был, выбрав этот обусловленный момент, немедля дать о нем знак - либо самому, либо через условленного человека: но чтобы в том и другом случае быть вместе со всеми, когда ЭТО произойдет.
...Однако после ЭТОГО происшедшего Иуда даже не стал ждать, ЧЕМ Дело окончится – он считал, что свое уже сделал, и сделал «хорошо», т.е. как договорились. Поэтому сразу, как только узнал, что Возвестника увели на суд римлян, пошел в дом к первосвященнику Каиафе: у которого собирался получить, наконец, сполна за полтора года «работы» да еще и «премию» «сверху» за взятый им самостоятельно последний «аккорд».
Но ему опять не повезло: и Каиафа, и Рехавия и другие члены Синедриона – все они находились ТАМ - в гуще событий, и появились только к позднему вечеру.
****
…В гостиной зале главы семейства первосвященников, Ханаана Бен Шета, за обильным и праздничным столом собрались почти все члены Малого Синедриона - отмечали «победу» над «самозваным мессией». Стучали кубки, гремели речи, звенели здравицы: Тот, Кто доставлял им - так долго! - неприятности и много «хлопот» висел теперь на кресте как простой бродяга и разбойник; значит никакой не Христос и не Сын Божий и даже не Пророк, а действительно «сновидец», «возмутитель народа» - месит, и, стало быть - «сделали все правильно».
Однако веселья явно не получалось: то ли обычная усталость, то ли психологический спад после долгого стресса, то ли еще что-то..., но их застолье больше походило на тризну: где «победители» поднимая кубки, вымучено улыбались и, осушая их до дна, старались избегать взглядов друг друга. Какое–то чувство прямой причастности к чему-то нехорошему, неправильному и неправедному, а самое главное – НЕПОПРАВИМОСТИ совершенного ими как преступления – было общим и буквально корежило изнутри…
Поэтому когда в разгар всего этого «веселья» к столу «со двора» вернулся Рехавия, и не один, а с каким-то незнакомцем: невысокого роста, чрезвычайно курчавым, с неприятной асимметрией в лице, но с огненным взглядом – все рады были переключиться на это новое со снедавшего их уже прошлого…
Рехавия, что, как и все был уже здорово навеселе, вытолкнул незнакомца в средину залы - на всеобщее обозрение, и с нарочитым пафосом, но смазанным пьяной ухмылкой, «представил»:
- А это тот, кому мы обязаны нынешним весельем – Иуда из Кариота. Любите его, благодарите...,- глава тайной службы икнул и, хлопнув того по плечу, добавил. - Но самое главное – заплатите… - Он, шатаясь, отошел к столу, и по-прежнему икая, шлепнулся на скамью и потянулся за кубком.
Все воззрились на Иуду как на какую-то забавную диковину, а восседавший во главе стола Ханаан Бен Шет - уже пунцовый и с остекленевшим взглядом рачьих глаз, отер, сверкая перстнями на жирных пальцах, окладистую бороду, и, откинувшись в кресле, выставил вперед свое пузо.
- Так, так, так, - насмешливо сказал он. - И сколько же сей «верный слуга отечества» просит?.. – А остальные за столом как-то нехорошо – со злобой, заржали.
- Рассуди сам, адони, - приложив руку к груди, наклонившись и отступая шаг назад, ответствовал ему Иуда: в отличие от него и присутствующих на полном серьезе. - Полтора года верной службы, не считая ЭТОГО случая…
- Рехавия, - Ханаан вздернул в недоумении брови чуть не до макушки своей «яйцеобразной» головы и всем телом повернулся к главе тайной службы. - Что говорит этот человек?
Тот, которого уже прямо-таки извела икота, с трудом разлепил склеенные пьяными соплями губы и раздраженно махнул рукой:
- Он с самого начала заведовал казной у «сновидца». Наверное – крал у Него так и считает, что этим нам служил…. А последний случай – да... это точно: он указал место, где взяли Галилеянина, – Рехавия, наконец, перестал икать, но через минуту его пробил такой чих, что нервный Каиафа сидевший рядом не выдержал и, сделав знак, приказал служкам вывести того «на свежий воздух».
- Ну и что ж ты, - еще более насмешливо спросил Иуду отставной первосвященник. - Очистил ту казну, а теперь пришел за нашим корбаном? – За столом снова все так и покатились со смеху, толкая друг друга локтями и указывая на Иуду пальцами.
Иуда, уже начиная понимать, что его попросту «кинули» и теперь потешаются, медленно закипал... В голове мутилось: «надо было брать вперед», а перед взором медленно уплывали куда-то вдаль: и его «денежный ящик», и должность, и положение, и богатство, и дом... - короче вся его «красивая жизнь», делая абсолютно бессмысленной ту, что оставалась здесь…
Меж тем Ханаан, насладившись унижением «проходимца» но все же «благодарный» тому за «потеху», полез за пазуху и, вытащив толстый кошель, поманил Иуду пальцем.
- Вот, возьми – раз, два, три... ровно тридцать сребреников. Это намного больше, что платят за работу могильщика... а ведь ты Его даже не схоронил…, а? Бери, бери - хорошие деньги: можешь купить себе пару верблюдов или раба, даже небольшой земельный участок…, построишь домик, обзаведешься семьей...
...Окаменевший Иуда молча стоял с протянутой рукой, и с абсолютно отрешенным видом наблюдал, как какой-то пьяный глумливый старик складывает кому-то в ладонь монеты... Все уже было неважно и кончено: в памяти вихрем проносились лица и события ТЕХ дней, …а потом он увидел как, заслоняя все вокруг: и этого старика и тех, кто сидел за столом и весь этот зал, и сам этот жуткий, холодный и безжалостный мир, прямо перед ним во весь рост вдруг возник… Возвестник. Он казалось, весь состоял из Света, а Его бездонные как синь неба глаза смотрели на Иуду спокойно и без укоризны: «Иди» - сказал Он ему, плавно отступая к широкому проему окна и уплывая еще дальше за него…
Иуда повернулся и медленно, одеревенелыми ногами пошел за Ним, а меж пальцев его леденеющей руки, словно отмечая и чеканя каждый шаг, мерно выпадали серебряные монеты…
Он прошел ровно тридцать шагов. И уже стоя в проеме, обернулся: нет, не потому что заколебался, а всего лишь на миг - чтобы взглянуть в последний раз на то, что здесь оставлял... потом усмехнулся в пьяные лица изумленных «победителей» ...и как птица, взмахнув руками, низвергнулся вниз...
...Когда те, мигом отрезвев, и толкая друг друга, сбежали во двор, то увидели, что Иуда был уже мертв, а вид его ужасен: он упал плашмя прямо на низкую каменную кладку ограждения дорожки - да так, что даже внутренности его вывалились наружу...