Получили извещение.
ПАСТУХИ
Под угрозой предстоящей зимы и голода Полина уговорила маму взять пасти хозяйских телят, так как пастухи в селе уважаемые люди и им хорошо платят, то можно пред положить, что год будет еще более голодным, и лишних несколько пудов хлеба на зиму не помешают.
Мы с Маней принял стадо - 72 теленка и одну слепую корову. Договор был такой: за каждого теленка колхоз в месяц нам платит 0,75 трудодня, то получалось 55 трудодней в месяц, и каждая хозяйка дает пол литра молока в месяц, это еще литр молока в день. По маминым расчетам получалось очень даже неплохо, если еще приплюсовать ее 25 трудодней в месяц в огородной бригаде, это выходило около 80 трудодней в месяц. И вот теперь, мамины слова сбылись, она мне с первого класса твердила:
- Будешь плохо учиться – будешь пастухом.
Но мама просчиталась, на трудодни в колхозе в этом году, не дали, ни грамма зерна, ничего, и пять месяцев мы пасли телят только за молоко. А 400 трудодней наших не пропало, а были принудительно-добровольно переданы в пользу войны. Мама каждый вечер бегала по дворам, и собирала литр-полтора литра молока.
У Полины был сепаратор, мама перегоняла молоко, сливки собирала, перегон мы выпивали. А из сливок она сбивала масло, перетапливала его, подсаливала и заливала в пол-литровые бутылки, плотно закупоривала, заготовляя на зиму.
Первое знакомство со стадом было не очень приятным, двухгодовалый бычок опустил голову, стал мычать, рыть передними ногами землю и бросился на меня, я еле успел убежать от него в речку, а он стоял и не выпускал меня из воды, продолжая мычать и рыть землю передними копытами. Маню, телята признали сразу, меня же этот бычок несколько дней не подпускал к стаду, но зато потом я на нем отыгрался. Для пастбища нам был отведен участок луга вдоль реки длинной с километр и кончался обрывом в речку. Мы загоняли телят в сторону обрыва, и они паслись, пока доходили до обрыва, проходило часа два.
Мама будила меня в четыре часа утра. Только начинался рассвет, я шел к началу села, собирал телят и гнал на луг. Телята начинали пастись, и стадом двигались к другому концу пастбища - луга, где был обрыв. Я шел к средине луга, где стоял куст, ложился и под кустом спать. Пока телята доходили до обрыва, проходило часа два, я просыпался, бежал, разворачивал стадо и снова ложился. Скоро телята привыкли и стали возвращаться назад сами. Днём в самую жару телята шли на водопой, на пологий берег реки, пили воду, стояли в воде. Когда жара немного спадала, телята шли снова пастись. В село я телят пригонял, когда были уже в сумерки.
Днем стояла жара, я весь день купался и ловил пескарей, днем Маня мне приносила обед. Вечером, разогнав телят по домам, я приносил низку с двадцатью - двадцатью пятью пескарями. Отдавал маме рыбу, сам ложился полежать, меня будили, сонный я ел, жаренную рыбу и сразу снова засыпал, а утром кричал:
- Где моя порция рыбы? - и никак не мог вспомнить, что вставал и сонный ел жареную рыбу.
Целыми днями я один был на лугу. Там я научился плавать и прыгать с обрыва в воду вниз головой.
ПИОНЕРСКИй ЛАГЕРЬ.
После окончания учебного года мама бегала в сельсовет и устроила меня в пионерский лагерь, как сына фронтовика. Лагерь был организован в Михайлове, в средней школе. В классах стояло около двадцати коек, я попал в группу, где были ребята в основном местные, Михайловские, старше меня. Были среди них и сельские главари, все они знали друг друга. Часто они ссорились и дрались. В послеобеденный сон, стоило воспитательнице выйти из класса, со всех сторон начинали лететь подушки.
Кормили нас три раза в день: утром давали крутое яйцо, хлеб, масло и чай. В - обед суп, кашу с котлетой, вечером - винегрет, хлеб, масло и опять чай. Это было лучше, чем борщ из крапивы. Всё было бы хорошо, если бы была рядом мама. Я первый раз уехал один, и все время думал, как они там и как Мане трудно одной пасти телят. В столовую и к реке ходили строем, что мне не нравилось. Чужаков, как я, ребята не любили, старались толкнуть и оскорбить, из-за всего этого я не находил себе места.
На третий день моей лагерной жизни ко мне подошел один из главарей - здоровый бугай, упитанный, с наглой рожей, старше меня и сказал:
- Слушай, жиденек, ты худой, дохлый и много не ешь, будешь пол пайки хлеба отдавать мне, тогда тебя никто не тронет.
В лагере у меня не было ни знакомых, ни друзей, я тосковал, и больше всего переживал за маму и Маню, как они там? Я решил бежать. На следующий день, позавтракав, собрав свои вещи, я юркнул через школьный забор, отмотал двадцать километров до Буденовки и к обеду был дома.
Увидав, меня у мамы на лице появился испуг; но, узнав, что я сбежал, она начала меня ругать, на чем свет стоит и стала требовать, чтобы я вернулся, так как у нее нечем меня кормить. Я заявил, что в лагерь не вернусь, буду голодать, буду пастухом, буду все что угодно, но в лагерь не вернусь. И, чтобы не видеть, как переживает и ругается мама, пошёл к реке к стаду. Со следующего дня приступил к своим пастушьим обязанностям – в четыре часов утра пошёл собирать телят и погнал их пасти.
Особенно мама ещё переживала, когда из лагеря вернулись ребята, и рассказывали, что их там хорошо кормили, и им там было хорошо. Мне эти разговоры были безразличны.
ЕЩЁ ОДНО ЛЕТО В БУДЁНОВКЕ.
Как-то, пригнав вечером телят, обнаружилось, что не оказалось двухгодовалой телки. Мама я и Маня побежали к реке, до полуночи лазили по камышам, в темноте звали, кричали – всё безрезультатно. Мама очень беспокоилась, как она будет рассчитываться с хозяевами. На следующий день я перешел на другой берег реки, лазил по камышам, звал телку, оббегал весь берег вдоль и поперек, но тёлки нигде не было. Я потом как обычно купался, ловил рыбу, а когда собирался гнать телят домой, пропавшая телка оказалась в стаде. С наших душ свалился тяжелый камень.
Было много и других приключений. Так, однажды пригнав на луг телят, один годовалый бычок, раздутый как пузырь, упал, стал дрыгать ногами, захрипел, выпучив глаза. Мы не знали, что делать. Маня осталась пасти телят, а я побежал в село к хозяйке, сказать, что её теленок подыхает. Когда я прибежал назад, теленок лежал без движений, Маня стояла над ним и плакала. Примерно через час, приехали на лошади хозяйка с мужиком, в руках которого был большой нож. Мужик осмотрел теленка, перерезал ему горло, положил его на телегу и пошел, погоняя лошадь.
Оказалось, что теленок, утром забрался на клеверное поле, хозяйки наелся по росе клевера, и у него образовалось вздутие. Нас потом научили, что в таких случаях нужно делать. Нельзя давать теленку ложиться, нужно его гонять, бить, пока он не начнет опорожняться. В дальнейшем много раз приходилось спасать так объевшихся клевером или люцерной телят.
Слепая корова, тоже создавала нам проблемы, она часто терялась, и приходилось ее искать. Как-то невдалеке от нас паслось колхозное стадо, к нам пришел огромный бык-производитель и стал ходить за нашей коровой. Я пытался прогнать его, бил его палкой, он отходил и потом снова приходил. Два дня наша корова ходила вместе с быком, они уходили на тот берег в камыши, пропадали. Я бегал ее искать, находил, пригонял, и снова приходил бык, и снова они уходили вместе, и снова я бегал искать, пригонял корову. Потом бык исчез и больше не появлялся.
Примерно через неделю хозяин с хозяйкой слепой коровы пришли на луг и стали у меня допытываться, приходил ли бык. Я сказал, приходил, я его прогонял, прогонял и никак не мог прогнать. Я боялся, что меня будут ругать, что не мог отогнать быка от коровы. Потом заявил, что мне было трудно прогнать быка, и всё-таки я прогнал быка.
- Ну, так что они делали? - спрашивал хозяин.
- Паслись вместе, уходили на тот берег в камыши. Я корову пригонял, а быка отгонял, а он снова приходил, пока совсем не прогнал - отвечал я.
- Ну, так что они делали? - допытывался мужик.
- Ходили, паслись, я быка прогонял - прогонял и никак не мог прогнать, пока ели прогнал.
- Прогонял – прогнал - передразнил меня хозяин, - не надо было прогонять, наоборот пущай ба гуляли.
Так они ушли, ничего от меня и не добившись, да и я не понял зачем приходили.
Как-то раз я пригнал телят, они начали пастись, а я лёг под свой куст и уснул. Проснувшись, я поднял голову, посмотрел на своё стадо, телята спокойно паслись. Я повернулся лицом к кусту и увидел, что в средине куста лежит, свернувшись кольцом змея. Я подскочил, как пружина. Я со змеёй спал рядом около двух часов. Я стал швырять в нее камни, выгнал её из куста, когда змея поползла по лугу, я палкой, с которой постоянно ходил, разбил ей голову и отбросил подальше. У меня уже был опыт, как расправляться со змеями.
От папки регулярно приходили письма, он писал, что его вызывали в штаб фронта. Вызывал его майор Минкин, хотел установить родственные связи, он был из Харькова, и командовал ротой обслуживания. Родственных связей не оказалось. Но узнав, что отец заготовщик, который необходим был сапожной мастерской. Майор через высшее начальство перевёл отца из музыкального взвода, работать в сапожную мастерскую. Вскоре ему присвоили звание ефрейтора.
Мы по-прежнему приблизительно два раза в неделю получали солдатский треугольник. Во всех письмах было на пол страницы корявого, безграмотного текста одного итого же содержания:
- Здравствуйте мои дорогие, я жив, здоров, служу на старом месте. Обо мне не беспокойтесь. Как вы там живете, берегите себя и чаще пишите. Каждое ваше письмо для меня большая радость. Скоро Гитлера разобьем, и тогда снова будем жить вместе.
Для нас самым главным было, что он жив и здоров.
Летом 1943 года вдруг перестали приходить письма. Шла неделя за неделей, а писем от отца все не было. Мама сходила с ума. Где бы я ни находился, постоянно с тревогой думал почему нет писем, что случилось? О страшном я думать не хотел, каждый день я сам себе говорил:
- Сегодня будет письмо.
Вечером, разогнав телят по дворам, ничего не спрашивая, я видел по маме и Мане, что письма не было.
Работа между нами была распределена так, я пас телят, Маня обрабатывала огород, мама работала в колхозной бригаде. Иногда мы с Маней менялись. Однажды Маня погнала телят, а я остался дома, нужно было по второму разу окучивать картошку. Поработав пару часов, я пошел к меже, лёг под дерево лицом в высокую траву и стал беспрерывно повторять:
- Чтоб от папки было письмо, чтоб от папки было письмо… , - и уснул.
Приснилось мне, что из высокой травы выходит маленький человечек в широкополой шляпе, я сразу догадался, что это гном точно, как в сказках Андерсена. Я обрадовался с надеждой что он мне скажет, почему нет от отца писем. Гном стал говорить:
- Я - Бог, я все знаю, я вижу, как вы переживаете, что нет писем. Папка ваш жив, скоро получите письмо.
Дальше гном снял шляпу, откланяйся, сказав, что у него еще много дел, и исчез в траве.
Проснувшись, удивился, как чётко видел сон, стал думать, как мне рассказать маме, что это был не сон, чтобы мне поверили, чтобы вселить какую-то надежду маме и Мане. В трудные времена все жили надеждой, все и верующие, и неверующие просили и молили Бога (в таких случаях остаётся надежда только на Бога), чтобы их родные и близкие были живы, здоровы, хотели верить в чудеса, сказки, предсказания
Придя, домой рассказал, что я сел на меже под деревом, и услышал голос Бога, который сказал мне:
- Не переживай, твой папка жив, были трудности, скоро получите письмо.
Большой радости мой рассказ не вызвал ни у мамы, ни у Мани. Маня только скептически посмотрела на меня, а мама тяжело вздохнула и сказала:
- О, рабейну-шалойлом! идиш (О, Великий мой Покровитель!).
Через два дня мы получили письмо. Отец писал, что они были в окружение, с боями пробивались несколько недель, не было возможности писать письма. Теперь все нормально, он служит на старом месте, будет регулярно продолжать писать письма.
Полину, когда созрели арбузы и дыни, поставили сторожем на бахче. Мы с Колькой бегали бахчу, Полина выбирала арбуз с засыхающим хвостиком и угощала нас, затем выбирала дыню. Таких ароматных и сладких дынь я больше никогда, нигде не ел. Стоило разрезать дыню, то можно было задохнуться только от одного запаха. Дыни были сладкие, как мёд.
Алексей притащил огромную деревянную бочку, сказал, что будем солить арбузы. Он поставил её около арыка, и велел мне и Кольке лить в нее воду, пока не разбухнет. Вначале бочка текла, как решето, первые ведра воды вытекали до дна. Только на третий день, бочка перестала течь, и стояла, полная водой.
Алексей сказал, что вечером пойдем за арбузами. Когда совсем стемнело, Алексей, я и Колька взял мешки и огородами пошли на бахчу. Полина уже подготовила небольшие спелые арбузы. Когда мы натаскали их нужное количество, Алексей перевернул бочку, вылил из неё воду, опустил её в погреб, уложил туда арбузы и залил приготовленным солодом. По-видимому, что я участвовал в процессе засолки арбузов, Полина, принеся из погреба зимой соленые арбузы, делилась арбузами с нами.
Правление колхоза распорядилось, чтобы пасли телят на полях, где уже был убран урожай. Теперь нам стало намного труднее: нужно было перегонять телят с поля на поле, а там были лесопосадки, кустарники, арыки, нужно было за телятами смотреть да смотреть. Я пошел в школу в первую смену, вся нагрузка легла на Маню. После школы я бежал на поле, относил ей обед и помогал пасти стадо.
Урожай с огорода убрали, кукурузу и пшеницу смололи, у мамы было заготовлено на зиму около десяти литров топленого сливочного масла, у нас была своя картошка, свекла, морковка и свои соленые огурцы.
Мама написала в розыск в город Бугуруслан, и нам прислали адрес Хазановых, маминой сестры тёти Паи. Они жили в Курганской области. Мама написала им письмо, и пришел ответ от тети Паи. Она писала, что её семья и тетя Сорка с дочками живут в Курганской области, что дядя Гриша умер от голода в Ленинграде, а тетю Дину с детьми полуживыми вывезли, что дядя Мора и Володя в армии на Ленинградском фронте, и она с ними переписывается. Еще тетя Пая писала, что она родила третьего ребенка - мальчика во время бомбежки, ему уже два года. Ее мужа Лэйзера в армию не взяли, у него грудная жаба, он получил белый билет.
В конце сентября закончился пастушеский сезон, я и Маня стали нормально учиться в школе. Наступающая зима ожидалась еще более голодной, чем предыдущая, в колхозе на трудодни никому не дали ни грамма. Колхозники вынуждены были платить огромные налоги за свои приусадебные участки. Полина боялась, что не сможет пережить зиму. В продаже не было ни соли, ни мыла, ни спичек.
Алексей поехал в пески на соленые озера и привез кристаллическую соль. Казахи кустарным способом варили мыло. Мама договорилась с одной казахской женщиной, отдала ей килограмм сливочного масла, она в замен сварила нам мыло. Оно было в виде шара размером с голову младенца. Мама это мыло берегла для бани и разрешала намылиться только один раз. Бельё стирали, заваривая золу.
Вместо спичек огонь добывали, высекая из камня (кремня) искры стальной, каленой пластиной (кресалом). Били кресалом по острому углу камня, пока не вылетал сноп искр. Под искры подкладывали подгоревшую вату, и вата начинала тлеть, к вате подсовывали газету, и надо было дуть, пока она не загорится. Если нужно было добыть огонь, чтобы разжечь плиту или зажечь лампу (у Полины была одна лампа), это поручалось мне или Кольке.
Уроки мы делали при коптилке. В пузырёк с керосином опускалась ватка вместо фитиля, из картофелины вырезался пятачок с отверстием, в это отверстие продевался фитиль мерцал слабеньким огоньком и коптил. Самым трудным было достать хорошее кресало, и найти кремень. Из ножей сенокосилок я с Колькой выламывал пластины – ножи, а кремень искали среди камней. А так, как таким образом огонь добывало все село, кремни приходилось ходить искать далеко от села, где были россыпи камней.
Особенно неудобно было курильщикам, им приходилось таскать в кармане кисет с махоркой, газету, сложенную книжечкой, кресало, кремень с небольшое яблоко и ватный фитиль, заправленный в патрон охотничьего ружья.
В конце 1943 года в газетах появилось сообщение, что освобожден город Мстиславль и станция Ходосы. Немцев гнали на запад. Эвакуированные стали уезжать в освобождённые районы, в основном на Украину. Мы бегали провожать отъезжающих и завидовали им белой завистью. Появилась надежда скорого возвращения домой. Мама написала письмо в Мстиславль. Мстиславский горсовет, нам сообщили, что наш новый дом сожгли немцы при отступлении. Хотя нам некуда было ехать, нас тянуло на родину с невероятной силой.
9 Продолжение ЕДАМ ДОМОЙ.
http://www.proza.ru/2008/01/29/119