Ника обняла подушку и повернулась на бок. Потом потянулась и нехотя приоткрыла правый глаз. Солнце светило в щелки старых прогнутых жалюзей. Веселое майское московское солнце.
Она подумала и опять зажмурилась. Вставать не хотелось. Алексей уехал в аэропорт так рано, что не стал ее будить. После вчерашней пирушки, закончившейся визитом его бывшей жены, скандала, криков, рассовывания по машинам пьяных гостей, горы перемытой в четыре руки посуды и неожиданной близости времени для сна ему оставалось совсем немного.
Сладкий, какой сладкий оказался мальчик. Ника улыбнулась. Случись это раньше, можно было бы рискнуть и попытаться начать с ним новую нормальную жизнь, достать как-нибудь документы и выбросить ко всем чертам неразгаданные вопросы своего забытого прошлого с его дурацкими тайнами. А теперь нельзя. В Германии он наверняка найдет себе милую юную девочку, дни и одна ночь, проведенные с какой-то там Николь, позабудутся, и через три месяца ей деликатно укажут на дверь. Это самый очевидный сюжет. Есть и другие. Но главное: всё равно она никогда не успокоится, не ответив на раздирающие изнутри вопросы. Столько чужих цитат в голове роится, а своих, реальных, жизненных воспоминаний – кот наплакал. Младенчество в зрелом теле.
Ника вылезла из-под одеяла, прошлась нагишом по комнате, распутывая пятерней взлохмаченную прическу. У зеркала она остановилась, придирчиво осмотрела свое лицо, шею, остальное, и осталась довольна. Мысли постепенно приобретали ясность. Всё: больше тянуть нельзя, нужно составить план действий. У нее на все про всё ровно три месяца.
Москва с ее бешеным ритмом, вечной беготней в поисках заработка, хозяйством, магазинами просто не оставляла ей времени для себя. Работа в команде с Алексеем отодвинула ее собственные проблемы на второй план. Наверно, так было нужно, чтобы привыкнуть к самой себе и перестать мучиться неизвестностью. Но теперь у нее достаточно денег, чтобы не брать новые заказы. Алексей оставил ей все, что мог: квартиру, машину, контакты по работе. Ей, случайно подобранной в метро девице, не знающей даже своей фамилии.
Ника вздохнула. Нельзя расслабляться, думать о чувствах и эмоциях. Пока он стажируется в Германии, она должна отыскать свое прошлое или начать, наконец, нормальную жизнь и ничего уже больше не искать. А пока ее жгут изнутри бесконечные вопросы, мучают по ночам бредовые сновидения, надо что-то делать. По тем немногим воспоминаниям, которые иногда всплывают, в голове как роман складывается недостоверная история неизвестно чьей жизни. Но порой это такие размытые чужие образы, как кадры старого кино. Идеализированные лики с фотографий прошлого века. Как и ее сны, они могут оказаться только причудливыми фантазиями, игрой воображения, шуткой бессознательного. А возможно, она вспоминает когда-то увиденный фильм. Правда, в этом случае она должна помнить закадровый текст или реплики героев. У нее к этому талант – запоминать разговоры. А вот определять, какой из голосов и образов ее собственный – нет никакого таланта.
Ника вытянула руку и увидела две розовых царапины. Смешно. Она чуть не подралась с женой Алексея. Это же надо, самовлюбленная заурядность, вздумала указывать. Локти теперь кусает. Поздно, поезд ушел. Молодость, пухлые щечки, ножки-ручки, подведенные глазки – это конечно, хорошо, но не надолго. В жизни нормальных мужиков однажды наступает время, когда хочется иметь рядом вменяемую взрослую женщину с мозгами и без выпендрежа. Женщину, не донимающую капризами и нескончаемым выяснением отношений, не требующую денег, ежедневного праздника и сверхзатратных знаков внимания. Это называется сухо и прагматично – партнерские отношения. На самом деле – это и есть нормальные отношения – когда двое могут друг на друга положиться, но не злоупотребляют этим.
Эти месяцы ей было не так тревожно. Работа, быт, попойки – все это отвлекло ее от дремлющей мании – узнать, кто она.
Перед глазами встало лицо Алексея, искаженное страстью. Она была слишком уставшей от приготовлений к прощальной вечеринке, довольно много было выпито и чересчур сильно накурили на кухне его приятели. Она была не слишком с ним нежна. Но уже поздно думать об этом. Все надо делать вовремя.
Ника сварила себе яйцо всмятку и села завтракать. Рядом положила чистый листок и ручку. Тут же вспомнились первые записи на салфетках. Интересно, нашел их кто-нибудь? Неважно. Уже неважно. Но период проживания в квартире Вероники Петренко – теперь ее единственное достоверное прошлое. Не засушенные среди писем лепестки с запахом духов, ни подаренное когда-то давно, вышедшее из моды, но бережно хранимое платье. Нет. Полурастительное существование и торопливый секс с красавцем, назвавшим себя родственником. Ох, уж эти тайны и инцесты. После совместной ночи Ленчик тут же вколол ей лекарство для повышения забывчивости. Странная любовь. Ладно. Не страдать. Не жалеть себя. Не отвлекаться. Нужно составить план действий.
Милиция, врач, бюро справок, театральные тусовки, телевидение. Ленчик, доктор, брюнетка, соседка.
Ника помыла посуду и еще немного прибралась. Надо позвонить и договориться о встрече. Почему она так волнуется? Это же такая ерунда – взять и набрать телефон отделения милиции.
*****
Она бросила сумку в прихожей, скинула куртку и туфли. Вошла в комнату и прилегла на кровать Алексея. Готовить ужин для себя одной вообще неохота. Можно сделать чай и пару бутербродов. Без Алексея грустно. Наверно, она не та женщина, которую радует одиночество. Может, ей и не приходилось раньше быть одной. Кто знает?
Забытые после вечеринки туфли со шпильками пылились на коврике. Ника отнесла их в ванную, протерла губкой подошвы и аккуратно уложила в коробку. Благодаря короткой юбке и этим туфлям, она имела на прощальной вечеринке оглушительный успех. Он представил ее своим друзьям, как подругу. А потом, когда ближе к полночи все разошлись, часы пробили двенадцать, но туфелька не потерялась, а карета не превратилась в тыкву.
«Знаешь, я много думал…»
«И что?»
«Не перебивай, пожалуйста… Ты – первая женщина, которой я могу доверять»
«О, это Вы, Herr Dolmetscher, напрасно. Это Вы, батенька, загнули... Надо меньше пить… Все бабы стервы, а мужики - сволочи»
«Ты мне дашь сказать?»
Он отвернулся к окну. Ника подумала и подошла поближе.
– Давай сожрем те два килограмма мороженного из морозилки, простудимся и ты передумаешь лететь к своим толстым немкам, а?
Алексей даже не улыбнулся.
– Я хочу попросить тебя…
«Помириться с твоей женой и постирать ей колготки?» - промчалось у нее в голове.
– Знаешь, после истории с Викой я был так травмирован. Вообще не мог думать о женщинах…
– Начало интригующее…
Он тихонько закрыл ей рот рукой и стал шептать ей в ухо.
– Понимаешь, тебе я могу доверять.
Ника высвободилась. Выпитое красное и поздний час дарили ей чувство небывалой раскованности.
– Доверять? Зря…А я перед стиркой проверяю карманы твоих рубашек … Чего ты мямлишь?
– У тебя нет прошлого, и поэтому ты чистая. На уровне мысли… Тебя нельзя ревновать…
– Чего-чего?! Сейчас пойду и отдамся бомжу на лавочке. Как это «нельзя ревновать»?!
– Я хочу тебя.
Ника затихла. Чудеса. А ведь сначала дразнил ее «мамочкой». Видно, стройные ноги на каблуках – неотразимый аргумент. Хотя у его бывшей ножки тоже ничего.
Алексей расценил ее молчание по-своему.
– Что, не знаешь, как помягче отказать?
Ника не могла сдержать улыбку.
– Не знаю, как поприличней согласиться.
– Я думал…
– Ты слишком много думаешь. Лучше чувствовать. Зря мы столько выпили…
– Я к тому же переел. И перенервничал.
– Значит, не планировал. Каблуки мои тебя добили? Или кулинарные способности?
– Еще как планировал. Не знал, как подступиться. Вы, женщины, пугаете нас… Помоги. Молнию заело…
– Я сама. У тебя крутой ремень. Чтоб бабы не приставали. А ну-ка… Шестьсот пятую позу знаешь?
– Что?!
– Шутка. Снимай штаны, ковбой. Покончим с нашей девственностью!
– Я бы попросил хоть в постели выражаться поделикатнее.
– Ах, какие мы нежные. Сейчас орать начну.
– Тебе так тяжело?
– Да от нетерпения!
Ника засмеялась. С ним было здорово. Легко, уверенно. Забавно. И наконец-то ничего не снилось.
Вот о Ленчике она не думала с нежностью. Тогда вообще все было по-другому. Не для чувств - для дела. Для разведки.
Три часа в милиции она просидела зря. Одноклассник Алексея Гоша должен был срочно уехать и просил подождать. И хотя он скептически оглядывал ее с головы до ног и при этом весьма мерзко кривился, Ника решила ждать. Ей не хотелось терять день. Она настроилась хоть что-то выяснить прямо сегодня. В шесть вечера она не выдержала и подошла к дежурному. Дежурный не знал, когда Гоша вернется с вызова, не собирался разыскивать его по мобильной связи и вообще был не слишком любезен. Ника разозлилась и ушла. Если он и завтра не сможет с ней встретиться, она будет звонить ему ежедневно. Или найдет кого-то другого.
Свет люстры резал глаза. Вроде ничего сегодня не делала, а устала. Кажется, она простудилась. В милиции было холодно, а потом еще промокла под дождем, когда шла домой. Надо влезть в горячую ванну. Зря Алексей уехал, влезли бы вместе.
Когда Ника наполнила ванную, налила пену и кинула туда горсть разноцветных шариков, предвкушая удовольствие, раздался телефонный звонок. Ника чертыхнулась, снова натянула халат и пошла в коридор.
Из трубки раздался знакомый голос. Алексей. Ника невольно улыбнулась. Оказывается, она ждала его звонка.
– Ника, - говорил Алексей, - я все время о тебе думаю. Ты мне приворотного зелья что ли подлила?
– Мы же все пили одно и то же. Тогда все твои друзья должны меня домогаться. А под балконом никого нет. Ни одной серенады на ночь.
– Коварная. Я сам тебе спою.
– А слух у тебя есть? – осведомилась Ника.
– А всё равно спою. Ты что там делаешь?
– В ванну залечь пытаюсь. А ты? Пиво хлещешь, хаксой закусываешь?
– Нет, позже схожу поужинать. Здесь время-то другое.
– Один будешь ужинать?
– А ты там одна?
– Нахал. Я ему предлагаю секс по телефону, о ванной рассказываю…
– Не хочу по телефону. К тебе хочу… Ты номер запиши, я купил немецкую сим-карту. Я буду сам звонить, мне дешевле, но мало ли что… Вдруг соскучишься…
– Уже скучаю.
– Я тоже. Целую тебя.
Ника положила трубку и пошла в ванную. Кажется, она немножко влюбилась.
Капитан Гоша опять не смог с ней встретиться. Очевидно, преступность в Москве достигла ужасающих размеров, и кроме него было некому спасать мирных жителей и рядовых, не терявших памяти граждан. Может, ему и впрямь не до Ники. Но скорее он сводит с Алексеем счеты: ведь это Алексей увел у него Вику и женился на ней. Любовь не выбирает. Попался парень. Хотя невооруженным взглядом видно, что они не пара. Что их могло связывать кроме секса? А что связывает с Алексеем ее саму? Немецкий язык?
За эти месяцы острота ощущения собственной ущербности немного притупилась. Время все лечит. Теперь Ника допускала мысль, что ее поиски окажутся бесполезными. Кроме того, они могли оказаться опасными. Сейчас ей хорошо: есть работа, жилье, машина. Правда, нет документов. Но через три месяца все может измениться. Придется действовать. Другого выхода нет. Ну не искать же людей, подделывающих документы? Это совсем другое направление поиска. И сколько можно прожить по подложному паспорту? Наверно, до тех пор пока в паспортах не начнут вставлять данные о сетчатке глаза и отпечатках пальцев. Есть еще такой путь: обратиться в милицию по месту жительства Петренко Вероники Сергеевны и заявить от ее имени о пропаже всех документов. Тут всплывают две проблемы: сходство с фотографией и подделка подписи. Но наверно, это еще как-то решаемо. Хотя и этот вариантик очень стервозный. Особенно, если вдруг объявится настоящая Вероника Сергеевна.
Голые ветви деревьев гнулись от сильного ветра. Ника поправила темные очки, норовившие прокатиться по носу. Она уже несколько часов сидела в машине возле подъезда того дома, где она провела неизвестно сколько времени с Ленчиком, доктором и брюнеткой Галей. Никто из знакомых ей личностей ни в дом, ни из дома не выходил. Подниматься к соседке Нике было незачем: вряд ли она могла рассказать что-то новое и уж точно не хранила при себе запасные ключи от квартиры Вероники Петренко. Она вообще не знала что, что будет делать, если столкнется нос к носу с кем-то и них. Чипсы и минералка давно закончились, голод и другие нужды давали о себе знать, а в семь вечера ей было назначено в милиции, так что первое дежурство на наблюдательном посту прошло безрезультатно. Ника еще раз оглядела пустынный двор, помойку, кирпичный дом и обшарпанную дверь подъезда со следами от прежних кодовых замков. Окна – где-то со старыми облупившимися рамами, где-то с крутыми стеклопакетами казались пустыми.
В полутемном узком коридоре районного отделения стояли в рядок совершенно разные стулья. Нике не сиделось. Она пришла вовремя, но ждала уже больше получаса. Изучать ободранные стены уже надоело.
Наконец, дверь отворилась, и из кабинета вышла пожилая пара очень жалкого вида. «Почти бомжи… Три месяца назад и я выглядела так же».
У капитана Дукасина, то есть у Гоши, усталость и недовольство отчетливо читались на лице, но он старался быть любезным. Над письменным столом висел портрет президента, лицо которого тоже казалось не слишком вежливым.
– Садитесь. Леха мне звонил. Рассказывайте.
– Один человек упал на улице и потерял память. Даже в своем имени не уверен. Можно как-то помочь ему?
Гоша посмотрел на нее с неодобрением. На левой щеке у него краснело пятно раздражения от бритья, и время от времени он поглаживал эту щеку.
– В розыске Вас нет, я уже посмотрел. Значит, родственники не заявляли. Сколько времени прошло?
– Пять месяцев.
– Так и живете без документов?
Ника промолчала.
– Я должен Вас задержать, понимаете?
– Да. И что будет потом?
– Ну, заведем дело, снимем отпечатки на дактокарту. Существует единая централизованная база не только по России, а по всему СНГ. В течение тех суток, пока задержанный находится в дежурной части, эта дактокарта сличается по компьютеру с базой и выясняется: может Вы наследили в уголовно-криминальном мире? Если нет в розыске, могут быть другие запросы
Если за сутки ничего не выяснено, то такого клиента переводят в приёмник-распределитель. Там он проходит медицинский осмотр на предмет вшивости-паршивости и необходимости определения в больницу… скорее всего, в психушку.
– Понятно. В Вашей практике уже было такое?
Гоша затянулся, а потом выдохнул дым Нике навстречу. Пришлось потерпеть.
– Пару раз попадались такие беспамятные. Как правило, старики-старушки, алкаши или бомжи придуриваются. Берем отпечатки, ищем особые приметы, наколки, шрамы. Объявляем в розыск. Врачам показываем. Да, после осмотра врачом всю одежду стирают, обрабатывают в пропарочной камере, клиента моют и определяют в камеры вместимостью от 4 до 20 человек (самых разных настроений и наклонностей). В приёмнике-распределителе максимальный срок содержания 1 месяц. Интересно?
Ника почувствовала, что Гошина неприязнь к ней как-то поутихла. Она кивнула.
– Поищите в газетах. Как правило, родственники пропавшего подают объявление, пишут на телевидение, самостоятельно ведут опросы прохожих и расклеивают объявления с фотографией. Ну и милиция, конечно, тоже… А вообще, мой Вам совет…
– Да?
Гоша опять одной рукой схватился за щеку, а другой мял сигарету в стеклянной пепельнице на столе совсем рядом с Никиным рукавом.
– Найдите себе какой-нибудь паспорт. Ни во что не ввязывайтесь, никогда не попадайтесь, особенно в поле зрения налоговой инспекции. Ну и от нашей конторы держитесь подальше… Лучше уезжайте куда-нибудь в маленький городок, там проще с потерей документов… Короче, всего этого я Вам не говорил. Можно сказать, должностное преступление…
Ника полезла в сумочку, быстро достала стодолларовую купюру и подсунула ее под стопку бумаг на столе. Гоша скривился, но промолчал.
– Если что, куда Вам звонить, оставьте координаты.
Ника вдруг испугалась.
– Видите ли, я сейчас у знакомых, но вот-вот перееду.
– Да я насчет паспорта, может вдруг чего получится…
– А Вам ничего не будет?
Гоша вдруг улыбнулся, и сразу показался Нике настолько нормальным, что она на миг забыло про его форму и место работы.
– А у меня тут свой интерес. Пока Леха при Вас, Вика-то свободна. Он, наверно, рассказывал?
– Да, я знаю, что она сперва была вашей девушкой. Я ее видела. Мне кажется, они с Алексеем не слишком подходили друг другу.
Его раздражение сменилось напряженной работой мозга, которую наглядно выдавал наморщенный лоб.
– Согласен. Перед ней никто не устоит. Ей стоит только взглянуть.
– Для меня это загадка. Я могу оценить только женским взглядом. Ну что ж, буду лоббировать Ваши интересы… Понимаете, у Вас, всего три месяца для полной свободы действий, мне кажется, нельзя терять ни минуты. Вдруг она еще на кого-нибудь взглянет?
Гоша напряженно решал, шутит она или говорит серьезно. Он не боялся быть собой.
– Думаете у простого мента будет второй шанс?
– Не знаю. Но если Вы не попытаетесь, Вы тоже не узнаете. Такие девушки любят подарки, натиск. Цветы в большом количестве. Рестораны. Главное, чтобы не успевали опомниться.
– Да? И правда… Спасибо за совет…
– Это Вам спасибо. Я Вам очень признательна.
Гоша кивнул и встал, давая понять, что разговор окончен. Наверно, ему не терпелось потратить взятку и начать натиск, и он забыл о своем должностном преступлении. А может, оно просто было не единственным.
Ника вышла из-за ворот отделения и села в машину. Наступил вечер, моросил дождь, стало темно и возвращаться к наблюдательному пункту не было никакого смысла. Струйки стекали по лобовому стеклу извилистыми ручейками.
Ей повезло. Час назад она могла оказаться в камере предварительного заключения среди всякого сброда, но ее добрый ангел Алексей и здесь потионьку сыграл свою роль. Так что теперь у нее есть еще один союзник. По крайней мере, на ближайшие три месяца. И пока денег хватает на взятки.
*****
– Пассивная конструкция Вам уже знакома, Григорий Александрович. Вы только никак не хотите ей пользоваться.
– Никочка, да мне этот странный язык никогда не выучить. Дай Б-г хоть немного объясняться.
– Ну конечно, выучите. Вы кассету слушали, то, что я Вам в прошлый раз задавала?
– Слушал, да что толку…
– А сколько раз, Григорий Александрович?
– Ну, Никочка…
– Я точно знаю, Григорий Александрович, что один раз. И то, в лучшем случае. А Клавдия Сергеевна, наверно, даже не пробовала. Точно? А ведь там этих пассивных конструкций полным-полно. Ну ладно, давайте повторим. Где же опять Клавдия Михайловна?
В маленькой уютной кухне Ника преподавала немецкий язык семейству Казак, собравшемуся переехать в Германию на постоянное место жительства. Учиться в семье любили, но не умели. Это было простительно только для Сеньки – младшего сына Григория Александровича и Клавдии Михайловны, потому что у него была прекрасная слуховая память, не известно от кого унаследованная. Григорий Александрович искренне полагал, что он старается, и при этом почти не делал домашних заданий, а Клавдия Михайловна без конца опаздывала, ссылаясь на домашние дела, сидела с умным видом, а потом не могла назвать даже тему урока. В общем, учился только Сенька, хотя на уроках бывал не часто. Старший сын Казаков никуда ехать не хотел, немецкий учить не собирался, и это была самая горячо обсуждаемый на занятиях вопрос, отвлечь от которого было нелегко. Ника уже ничего не принимала близко к сердцу, потому что они регулярно ей платили деньги и вообще были хорошими людьми.
Пока только гладко побритый Григорий Александрович сидел за столом один без домочадцев и любовно поглаживал раскрытую тетрадку, где читался неразборчивый заголовок «Hausaufgabe» и все.
– Мы употребляем пассивную конструкцию в том случае, если в предложении действие важней, чем сам субьект. Например, «Книги издаются». Понятно, что их кто-то выпускает и не имеет никакого значения, кто именно, издательства или частные лица. Тогда мы говорим… Вы меня слушаете, Григорий Александрович?
– Да, Никочка, задумался. Ведь я этот чертов язык в школе учил. Правда, шла война… А Ваши родители, наверно тоже переводчиками были?
– Я не помню, Григорий Александрович.
– Да как же это может быть, Никочка?
– Год назад я попала в автокатастрофу и полностью забыла прошлое. Вот только немецкий остался, стихи и песни. Да, я Вам как-то рассказывала…
– Ой, бедная девочка. Клава! Клава! Ты только послушай!
Голова Клавдии Михайловны тут же появилась в дверях.
– Никочка даже родителей не помнит. Ужас-то какой. Машина перевернулась? Или только врезалась? И руки-ноги переломала? Хорошо, что жива осталась. Как хорошо… А разве это не лечится?
– Мне кололи уколы, что-то стало сниться, появляться, мерещиться, но непонятно, правда или фантазии. Да я уже привыкла. Ничего страшного.
Клавдия Михайловна задумалась. Видно, ей тоже очень не хотелось сегодня учиться.
– Гриша, Нике нужен хороший врач. Позвоника-ка Абраше, он тебе скажет.
– Клава, Абраша давно на пенсии. И он патологоанатом. Никочке еще рано к Абраше…
– Гриша, звони. За такие смешные деньги, да с нашей успеваемостью Ника может совсем одуреть. Сколько она с нами мучается, так сделай для девочки хорошее.
– Клава, я тебе два раза хорошее сделал – вот и растут два оболтуса. Сеня еще не пришел? Ты ему утром напомнила?
– Григорий Александрович! Клавдия Михайловна! Давайте позанимаемся. Время-то идет.
– Гриша, вот телефон.
– Клава, Абраша живет на даче.
– Ну он же современный человек, у него есть мобильный телефон.
– И разве он у нас-таки записан?
– Гриша, ты такой беспомощный. Как же ты собрался ехать и жить в тылу врага? Вот тебе номер, звони.
*****
После прежней учительницы немецкого – по их словам, злющей мымры, рассказывавшей Козакам о конъюнктиве и кондиционалисе, эти милые люди полюбили Нику всем семейным сердцем. Они дозвонились своему Абраше, он еще кому-то, и в конце концов, ей было назначен прием у врача в Институте судебной экспертизы.
Для входа в институт судебной психиатрии имени Сербского как и везде требовался паспорт. Ника представилась как Вероника Петренко. После пятиминутных объяснений и показательных поисков в сумочке (а вдруг паспорт чудом материализуется), ей удалось проскочить случайно за полным мужчиной, занявшим охрану. У нужного кабинета два солидных лысых врача тихонько разговаривали. Один из них как-то знакомо кхекал. Ника глазам своим не поверила – ну не бывает таких удач и таких совпадений! Это был тот самый доктор, которого приводил Ленчик. Ника понаблюдала за ним из-за угла, соображая, что лучше предпринять в свете таких обстоятельств. Пригрозить ему милицией или просто придти на прием? А может, последить за ним и послушать его разговоры? Но как и что это даст? Надо сперва фамилию узнать, может он, старший лаборант, несмотря на седины. И все-таки к такой встрече стоит подготовиться, просто так нельзя ему попадаться. У него уж точно шприц всегда под рукой.
Она быстро вышла из института, минуя охранников. Ее никто не окликнул.
На рынке ларька с париками не оказалось, но девушка, продававшая куртки на углу, указала Нике на магазин театральных принадлежностей, напротив через площадь от рынка. Ника нахлобучила капюшон, потому что дождь припустил не на шутку, а зонт от ветра регулярно один раз в пять минут выворачивался на изнанку и уже никого не мог уберечь от всепроникающей влаги. Первым делом в театральном магазине Ника купила парик и стала экстравагантной седой блондинкой. Белый цвет ей не очень шел, она казалась старше. Но вместе с накладными ресницами, яркой помадой и темными очками вид изменился, как ей казалось, до неузнаваемости. Она купила даже пистолет-зажигалку. Ей хотелось и каблуки повыше, но время жаль тратить, когда тут такое дело. Балаган, цирк, представление начинается. Повеселев в предвкушении спектакля, она вышла обратно на площадь. В ней проснулся азарт не смотря на опасность.
Дождь уже перестал, небо местами поголубело. Второй раз она опять смогла пройти мимо охранника. Как они тут охраняют? Вместо врачей на том же месте шептались две врачихи. Ослепительно улыбнувшись обеим, Ника спросила, где кабинет профессора Сивакова, как будто не знала, что нужная дверь за спиной. Одна врачиха махнула ей рукой, что, мол, стучите, он там. Ника постучала как великолепная блондинка, готовясь к тому, что сейчас она будет пытать Ленчикова доктора. Но в кабинете за компьютером сидел совсем другой врач – усталый южный человек с воспаленными глазами. Не Сиваков, а Сивокян. На минуту она растерялась. Разгадка тайны опять отдалилась.
- Здравствуйте, я Петренко, вам звонили насчет меня.
- Да-да, амнезия после аварии. Рентген с собой?
- Нет. Можно у вас сделать?
- Сейчас уже поздно. Завтра с утра. Глазки покажите, так, теперь руки вытяните, теперь коленку постукаем. Хорошо. Головокружения, обмороки бывали? Давайте на энцефаллограмму. Вот сюда. Садитесь. Снимайте очки. А это что, парик? Снимайте. Нет, больше ничего. Ох уж эта мода. А моя дочь косички вплетает. Искусственные. Такая своя коса была, не послушалась, отрезала. Все, вставайте. Так, посмотрим. Нет, ничего нет. Хорошая энцефаллограмма. Меня завтра не будет, вот вам карта, сделаете рентген. А какие жалобы?
- Да вот, ничего не помню, даже имени. Это лечится?
- Все немного лечится. Главное, не нервничать. Желудок не беспокоит? Давление? Вот попьете таблеточки. Ко мне в понедельник.
Ника натянула парик, надела очки под терпеливым взглядом Сивакова, а потом вышла.
Приготовления были не напрасны. Прямо у входа в Институт Ленчиков доктор садился в машину. Ника торопливо пошла к своей, на ходу ища ключи. Она быстро их отыскала, и мотор завелся сразу, но машина с доктором уже скрылась из виду. Разумеется, на номер она не обратила внимание. Зато обратила внимание на марку. Это была старая серебряная «вольво» с трещиной на лобовом стекле.
Ника вырулила на проспект и влилась в плотный поток машин, в котором не заметила ни одной «вольво». И уже не было смысла выискивать ее по дороге, надо было ехать в квартиру Алексея и готовиться к завтрашней лекции на курсах. Но она повернула к дому Вероники Петренко. Не стоило так наглеть, она и так очень рисковала, разъезжая под носом у дорожной инспекции без прав и паспорта, как самый отъявленный преступник. Но зато через полчаса ожиданий, из подъезда вышли Ленчик и прислуга Галя и дружно затопали к метро. Ника так пожалела, что рядом нет Гоши и его ОМОНа. Бежать сладкой парочке по лужам наперерез, размахивая пистолетом-зажигалкой, она не решилась.
Они давно скрылись из виду, а Ника свернулась комочком на сиденьи и в тысячный раз подумала, что без бумажки ты - букашка... Даже с хорошей энцефаллограммой...