У нее были счастливые глаза.
И по ночам, задыхаясь от одиночества и бессонницы, горячим шепотом он кричал молитвы на всех известных ему языках, потому что у Бога давно уже плохо с русским.
Он просил Его, отвернувшегося от большинства из нас в скорбном, но чаще презрительном молчании, дать ему возможность хотя бы раз еще увидеть эти счастливые глаза, в которых было столько любви, что он не мог этого вынести.
Он не мог с этим жить.
И он не мог жить без этого.
Они хотели избавиться друг от друга, но было поздно. Уже существовал созданный ими параллельный мир. Уже были отсняты десятки черно-белых и цветных пленок, томились в шкафу пухлые конверты с отпечатками, слайды были оцифрованы – и сотни мегабайт счастья сверкали радужными поверхностями компакт-дисков.
А на стенах висели постеры. А на полу лежали еще нераспечатанные пачки карманных календарей: меловка триста грамм на метр плюс ламинация да скругленные уголки, да на новеньком "Роланде"! – так-то, дружок, снимай наручники, а ключ я выбросил в окно, да черт с ним, с ключом, распилим ножовкой, съемка окончена, пора бы и выпить, и что там у нас еще сегодня?..
Нет. Сегодня уже ничего. Уже ставшая иной реальностью, она существовала теперь только в новых алгоритмах сжатия, в химии Kodak Professional, в теории астахастических чисел, в его предрассветных снах и высокочастотной утренней тоске.
У нее были счастливые глаза.
И очень медленно тянулось время...