. . . . . . . . . Он был старше её…
Когда он умер, листы, взятые им, чтобы переписать Произведение начисто, так и остались незаполненными. Не успел он перенести на белоснежную бумагу отшлифованное. А черновики выбросил в мусорное ведро, поскольку и без них помнил всё до мельчайшей точки. Да и умирать, в общем, не собирался. Тем более обидно было ему умереть летом. Так и осталось на его красивом лице пожилого уже человека выражение крайнего недоумения: неужели нельзя было подождать, пока я закончу? Вечно меня отвлекают, — будто ворчал он, — так я никогда ничего не допишу. У него была масса фрагментов, разных начал и окончаний, и ничего цельного. И много новых идей.
Нет, конечно черновой вариант с многочисленными вычёркиваниями и вставками потом нашла его жена. Вдова, в смысле. Переписала начисто. На другие листы. Те она почему-то не посмела тронуть, сама не зная причины. Черновики же с нервным смешком вернула в ведро.
Нет, конечно, потом снова извлекла. Даже была какая-то экспертиза. Графологическая, видимо. Установила, что, в основном, чистовой вариант совпадает с вероятным окончательным на черновиках. Кое-что в чистовом варианте исправили. Многие моменты до сих пор вызывают жаркие споры в узких кругах интеллектуалов. Наиболее правыми чувствуют себя те, у кого есть фотографии чернового варианта.
На его похоронах вдова и дочь были ослепительно красивыми в своих чёрных бальных платьях и какими-то странно оживлёнными. Сестра и братья покойного заподозрили их в неискреннем отношении к его памяти.
Нет, конечно потом «эти двое», обнявшись, плакали. Молча, без причитаний и подвываний, не пряча лиц и не укрываясь от внезапно сорвавшегося дождя. Так убедительно, что даже его средний брат в виде жеста доброй воли раскрыл над ними свой огромный зонт, за что позже получил недельный бойкот от сестры и старшего брата.
А потом она начала продавать его. Его Произведение. Получала гонорары. Среди её будущих любовников… Впрочем, нам сейчас это не интересно.
Нет, конечно, личная жизнь безутешной вдовы довольно занимательна. Но я не об этом. А о чём же тогда? Да всё о том же. О нём. О его Произведении.
Вы спросите: Кем он был?
Отвечу: Композитором.
Вы опять спросите: Великим?
Отвечу: Нет. Великим он стал. До этого у него были лишь увертюры да коды.
Всё, блиц окончен. Теперь своими словами.
Что, если бы она не нашла его черновиков? Стала бы она от этого несчастной? А мир музыки? Не думаю.
Что, если бы она продала свою чистовую версию? Получала бы она гонорары? Думаю, да. Вот только произведение не было бы Произведением. Всего-то: пара лишних закорючек, пара фрагментов поменялись местами… И вот Оно… Достаточно ли одного, пусть такого Произведения?
И последнее: что ценнее — черновики, испещрённые исправлениями, со всеми его исканиями, или нетронутые ею пустые чистовики, в которых, возможно, осталось больше его внутреннего света? И кто из них черновой вариант, а кто — пустой чистовик?
Я не знаю ответа.
27 января (ночь) 2008 г.