«7 Дочерей»
В далекой стране Иордании жил был отец, имевший семь дочерей, семь писаных красавиц. Рано он остался вдовцом, ибо после рождения в тяжких муках седьмой дочери жена его умерла. Долго горевал отец, пытаясь смириться с мыслью, что навсегда придется забыть де сахарные уста, что целовали его ночи напролет, те гладкие руки, что жадно обнимали его тело, те восхитительные голубые глаза, что смотрели на него взглядом полным искренней любви. Лишь в дочерях, единственных оставшихся на земле, кроме Бога, близких его душе людях, он смог найти упокоение.
И удивляло его то, что ни одна из дочерей не была точным подобием своей матери, однако каждая обладала одной уникальной, удивительной сходной с ней чертой, наиболее роднившей их с матерью: одна, получила в дар прекрасные, локонами вьющиеся каштановые волосы, другая - выразительные голубые глаза, говорящие больше, чем могли бы это сделать слова, третья же, имела обворожительную улыбку, способную свести любого мужа с ума.
Годы мчались быстро, с каждым новым днем и без того красавицы взрослели, и все более и более преображались. Однако радоваться, восхищаться и гордиться за своих дочерей отцу пришлось не долго. Незаметно подошел у трех старших дочерей шестнадцатый год жизни, год, когда того, кого отец любил на свете больше жизни, приходилось выдавать замуж, расставаясь с ними навсегда. Вскоре нашлись и мужья, купцы и иноземные богачи, перепродающие свой товар через Великий Шелковый путь. С болью в сердце потерял отец трех своих дочерей, потерял духовно, разорвав, связующую их семью нить, отныне, которая связывала лишь пятерых. Но прошел еще один год и вновь двое дочерей покинули своего отца выйдя замуж за богатых набобов.
Каждый раз расставания, у отца словно выдирали сердце из груди, которое еще билось, которое еще было живо. А годы неминуемо шли вперед, отбирая у отца не только дочерей, но и былую молодость. Волосы его доселе густые седели, глаза, будучи живыми, тускнели, пропадал слух, и старело тело, с неохотой встречая старость. Не ощущалось былого стремления к жизни и резвости в работе. Ослепшие глаза, со временем начали забывать этот мир.
Настало время, когда ушла шестая дочь, оставив отца и Эфилию - седьмую, самую младшую и самую любимую отцом, за ее душевную простоту и доброту, дочь на последние годы вдвоем. Эфилия была лучиком света в темном царстве бедного, немощного старика. В ее присутствии он шутил и радовался, а когда она уходила к себе в комнату, целый день проведя с ним, и засыпала, он, мучимый болью и горем расставания вдавался в размышления, потеряв сон и покой.
Однажды ночью, Эфилия проснулась из-за неспокойного сна. Спать ей больше не хотелось и она решила прогуляться по саду, заодно проведав отца. К ее нескрываемому удивлению, в его комнате мерцал свет, исходивший, должно быть, от игристого пламени свечи. Отец не спал, а сидел на кресле, точно устремив свой слепой взор на огромную Луну, повисшую на мрачном беззвездном небе.
- Ты не спишь отец? Почему? - потревожив благую тишину, первой решилась заговорить Эфилия.
- Что? Ах, дочь моя! Что случилось? Кто побеспокоил тебя?
- Никто. - Ответила она - Просто я не хотела спать, вот и все.
А почему ты сидишь и смотришь на Луну таким странным мрачным, и в то же время грустным взглядом?
- Я думаю, моя дорогая Эфилия. В мои годы больше ничего не остается.
- Перестань отец. Для меня ты еще достаточно молод.
- О нет, дочь моя. Не о прошедших годах грущу я, ибо благодаря им вдохнул всю полноту жизни. Я грущу о тебе.
- Но зачем? Я же с тобой.
- Скоро ты, как и все, покинешь меня, оставив древнего старика на съедение времени.
- Никогда! Никогда я не брошу тебя, отец! - со слезами на глазах вскричала дочь, что придало ей красоту еще более возвышенную, и кинулась в ноги старика.
- Перестань! Перестань! Перестань, прошу тебя, встань, дорогая Эфилия. Ты ранишь мое сердце.
Поверь, как сильно бы мы не желали остаться вместе, ты не должна ступать по неверному пути, тем самым, ломая себе жизнь. Ты молода и красива, у тебя есть то, отчего впадают в зависть все девушки на свете, и перед чем приклоняются мужчины.
Будь послушной дочерью, коей была все эти годы. Уважь, быть может, последнюю прихоть отца. А теперь ступай, оставь меня наедине.
Со слезами на глазах Эфилия выбежала прочь. Отец продолжал смотреть на Луну, а тусклый свет, исходивший от свечи, падал на его лицо, и какой-то слабый отблеск пламени был различим чуть ниже уровня глаз, сползая все ниже и ниже.
Настал, наконец, тот роковой день, когда Эфилия покинула отца. Совсем старик пал духом. Дочери его, отныне счастливые, живут в богатстве и роскоши, гармонии и любви.
А что он? Какое им теперь дело до старого, бедного отца? Пусть доживает отложенный ему богом век и отправляется в мир иной.
Выдался тот год неурожайным. Пересохли реки, завяли плодовые деревья, а скот не давал потомства. Тяжко стало старику жить.
Изредка, вестник приносил письма, которые сам же и читал старику, в которых дочери писали, как хорошо и счастливо живется им теперь, справляясь заодно о здоровье отца.
Но не приносили эти письма радость. Одно убивало старика, не получал он писем от Эфилии, а между тем минуло уже два года со дня их последней встречи; он ждал ведь именно их. Получи он хотя бы одно письмо от младшей дочери - сердцу бы его полегчало, он ожил бы. Горечь и старость свалили старика. Не далек уже был час, когда костлявая старуха с косой пришла бы за ним. Совсем старик ослеп, и некому было даже принести ему воды и хлеба. Размеренными часами он ждал своего часа.
И вот однажды, находясь в забытие, старик почувствовал, как его пересохшие губы смачивает, наполнившая рот живительная влага. Кто-то поил старика, но кто был этим спасителем?
Движения незнакомца были нежны, словно тот находился в обязанности перед стариком. Напоивши старика, незнакомец оставил его наедине, однако старик чувствовал, что его таинственный спаситель рядом. Он чувствовал его дыхание.
Последние три дня жизни старика незнакомец ни произнес ни единого слова, или же просто старик, по глухоте своей, слышать этого не мог. Эти дни за стариком ухаживали как за младенцем, и никак он не мог понять, чьего милосердия удостоился. Но вот, на третий день старик озрел.
Он увидел Её - древнюю, ссохшуюся до костей старуху, с косой на перевес;омерзительная, демоническая улыбка застыла на ее ужасном лице.
- Я пришла за тобой Гектас. - обратилась она к старику, который давно уже был готов к данной встрече. - Прощайся со всеми, кого ты знал и любил. Прости обиду тем, на кого был зол. Исповедуйся за грехи свои, совершенные на свете.
- Прощаюсь со всеми, ибо не осталось у меня на земле больше никого. Прощаю врагов своих, ибо не имел таковых. Прошу исповедания за грехи свои, коими, кроме добра, не промышлял. Благодарю лишь того, кто был рядом в последние мои дни.
Незнакомец стоял перед исказившимся, разговаривающем в бреду старцем, а по лицу его катилась одинокая слеза.
Старик замолчал, а затем его лицо осветила улыбка, последняя в его жизни, а губы шепотом произнесли:
"Эфилия! Это была Ты, моя дорогая Эфилия!"; как и улыбка, слова эти тоже были последними. Сердце старика остановилось, но он умер счастливым.
На коленях, перед отцом, целуя холодные тощие руки, в слезах преклонилась Эфилия, младшая, но самая преданная из дочерей.
- Прощай отец! Будь покоен! - она отправила его в последний путь.
После погребения, двери дома, где когда-то жил отец семи дочерей, Эфилия закрыла навсегда.
Изредка лишь, вестник приносил к дому письма от шести дочерей, складывая их горкой, возле дверей, в которых они писали отцу, как хорошо им живется, заодно справляясь о здоровье старика.