- Пан поручик, вы живы? Слава Богу, живы, панове. Батарея побита, пан поручик. Два орудия за Перемышль ушли, - мелкий осенний дождь мыл лицо поручика Казимижа Дошли. Горел хутор, лесополоса и какая-то рига в хлябях рыжей низины. Батареец тряс за плечо оглохшего командира. Рокот двигателей где-то, за густой стеной дождя, предупреждал – враг рядом…
Они, перебежав поле и взгорок за ним, скатились в балку, заваленную свежими бревнами. Будто какой-то хуторянин готовил лес на сруб, а закончить не успел. Часть бревен лежала, сложенная рядком да ладком, другая – внавал. Солдат и полуоглохший поручик ждали от неба только одного – темноты. Она обещала жизнь, потому что весь другой светлый мир был теперь для них предателем. Он предавал их немцам, а те уже успели обойти их и были теперь везде – на востоке и на западе, на севере и на юге.
- У меня есть консерва, пан поручик, - Андрей достал из вещмешка узкую банку тушенки.
Они сели на бревна, вспороли банку плоским офицерским тесаком и почти одновременно подскочили. Из-под бревен на них равнодушно смотрели глаза мертвого польского пехотинца…
Андрей Михайлович Кобрин (тот польский батареец горной артиллерии Войска Польского) живет нынче в селе Визинга. Он давно уже на пенсии, но дивиться происходящему в мире не перестает. «Конца и краю не видать людским выдумкам», - качает он головой. Ибо кому, как не ему, знать цену войнам, отделениям и присоединениям территорий, пайкам лагерей и голоду.
Тогда, в сентябре 1939 года, увидев оторванную голову мертвого солдата, они не смогли съесть ту банку тушенки. Встали и ушли с проклятого места. Но ни Андрей, ни поручик тогда еще не знали, что беда заставит их и спать, и есть рядом с мертвыми. Главные беды ХХ века только-только начинались. Андрею Кобрину было 28 лет, поручику чуть меньше. Поручик Дошля – немец по происхождению – разделил судьбу своего народа в крематории концлагеря. Западный украинец Кобрин вынес на себе пристальное внимание костоломов гестапо и «анатомов» из МГБ.
Жизнь его и братьев, большой и дружной украинской семьи, трудно уложить в привычные для нас категории. Родился в селе Воля Дрогобычского района Украины в 1911 году. Мальчишке запомнились нашествия германских войск в 1-ю мировую, белополяки и красные казаки, комиссары и не знающие жалости бесконечные батьки. Короче: «стук в окно – «хто прийшов?» - «видчиняй»… Кто б ни пришел – коня отдай, хлеб отдай, тулуп отдай. И так бесконечно, до последней веревки и фонаря.
В результате бесконечного дележа Западная Украина, как мы знаем по учебникам истории, оказалась составной частью Польши. В 1929 году Андрей Кобрин призван в ряды польской армии, в 1936 году в этой же армии прошел переподготовку.
Как мы знаем – ни Риббентроп, ни Молотов с Польшей считаться не желали, и 1-го сентября 1939 года начался её дележ…
Я почти уверен, что немножко удивлю читателя, но, наверное, сегодня мало кто знает о том, что в польских войсках в 1939 году было много немецких офицеров. Более того, эти офицеры в подавляющем большинстве честно дрались с гитлеровцами, верные своей присяге польскому правительству и народу.
Под городком Кельцы 2-го сентября 1939 года батарея Андрея Михайловича Кобрина, поручика Дошля, капрала Баранюка, однобатарейцев Майера, Лешки, Дембицкого приняла удар той силы, меру которой еще не знала ни одна армия мира. Солдаты удар выдержали, но войско польское подломилось. Распотрошенная батарея отступала вместе с войском, а немецкие танки, походя расщелкав батарею с дальних дистанций, прошли, словно не заметив.
…От дождя, еще по-летнему теплого, весь металл, искореженный и чадящий, казался символом поражения. По проселку, вдоль полей, засеянных гречихой, свинцом и солдатскими головами, двигалась бесконечная вереница германской техники.
Поручик смотрел на стального червя, который уходил на восток. Вместе с солдатом они решили идти на Север. У первого же ручья, где они остановились испить воды, услышали – «Хальт!». Дальше был лагерь военнопленных, работа на выезд и …побег.
- Тогда, в 1940 году, я вернулся домой. Здесь немцы меня не искали, - рассказывает Андрей Михайлович. – Старший брат Василь в это же время был на заработках во Франции, но мы только через 20 лет узнали, что он сложил голову в боях за Францию на знаменитой «линии Мажино». Год я прожил дома сравнительно спокойно. Летом 1941 года был мобилизован в Красную Армию, а в ноябре под Днепропетровском наши полуразбитые части догнали немцы. Переправиться на левый берег Днепра добрая половина людей не успела. Часть бойцов фашисты побили там же, у переправы, часть погнали в плен…
… Городище Холм, что в восточной части Польши, в осеннее время почти постоянно в дымке сырого промозглого тумана. Лагеря военнопленных не обустраивались – обычно это были голые пространства полей с несколькими навесами или досочными бараками. Тиф и дизентерия убивали ежедневно. Андрея Кобрина спасло только то, что он с детства знал польский язык. Хозяйственники конвоя использовали его на работах, где вместе с военнопленными работали крестьяне из окрестных сел и деревень. Эти крестьяне и подготовили одежду для Андрея Кобрина и его друзей Вариводы и Степана Копача.
Бежавшего из плена Андрея в родном селе выходили – ни жандармская, ни немецкая медкомиссия не решились взять доходяху на службу. Однако время шло, и оклемался солдат.
В 1942 году в родном селе Воля нашел будущую супругу Марию Илларионовну. (Лихая судьба – неизвестно, в каком государстве поженились, а теперь неизвестно, в каком государстве золотую свадьбу справят).
В 1944-м Западную Украину освободила Красная Армия, но уже зародилось и поднималось украинское национальное движение. «За свободу» от «красных», и от «коричневых»! – под лозунг поднималась украинская молодежь. Большинство из них верило в самостийную благодать, а политические поддавки Степана Бандеры, его тройная игра с МГБ, Бундесвером и ЦРУ была, конечно, непонятна, рядовым национального движения.
Один из братьев – Николай, не послушав доводы дедов и матери, ушел в лес. Ушел лишь один из семьи. Однако все ее будущее не только третьего поколения, а жизнь всех Кобриных начала с этого момента совершенно новый отсчет.
… Андрей очнулся на полу. Ныло плечо. Не шевелились губы. Он даже стонал, не корчась; губы, прилипавшие к зубам от «пристрастных вопросов» человека из МГБ, губы не могли говорить того, чего Андрей действительно не знал.
- В лес ходишь? Ходишь. Хлеб на рынок не возишь? Не возишь. А почему? У тебя ведь его на 4 семьи! «Лесные семьи» подкамливаешь, бандеровская сволочь?!» - логика эмгебиста была примерно такой. Били каждую ночь. Били так, что все ночи смешались в один мрак.
- А потом нас привезли в Исанево, под Визингу, - переведя дух, отрывается от своих «украинских воспоминаний» Андрей Михайлович. – Вы спрашиваете, что было в судьбе самое страшное? Нет, не голод здесь и не голод плена, не бой под Перемышлем и не страшная бойня под Днепропетровском. Самое страшное, молодой человек, - это те самые ночные допросы МГБ…
С 1945 года – года высылки – прошло уже без малого полвека. Тот трудный год, особенно первая зима, когда от холода умирали дети и старики, запомнился, конечно, на всю оставшуюся жизнь. Ели турнепс. Хлеба почти не было. Местное население, обманутое официальной пропагандой, боялось и ненавидело «бандеровцев», «власовцев», «предателей». Пройдет совсем немного времени, и коми люди разберутся, где правда, а где ложь, - придут на выручку, поделятся хлебом и картошкой, инструментом и семенами. – Мы выжили, встали на ноги. Хуже всего досталось в ту зиму власовцам – и настоящим, и мнимым, - вспоминает А. М. Кобрин. – Мы хоть имели возможность передвижения в рамках поселка, а власовцы были обложены колючей проволокой и флажками, как на волчьей охоте…
Сын Андрея Михайловича – Николай, родившийся в Исанево в 1947 году, был первым ребенком поселка, после двух смертельных зим. Кладбище вокруг Исанево было уже громаднейшим, а крик новорожденного поселок услышал впервые. (Кто бы мог предположить тогда, что через 45 лет этот первый ребенок будет первым директором Коми товарной биржи).
Шестеро детей вырастили и воспитали Андрей Михайлович и Мария Илларионовна Кобрины.
- Мы как сошлись с коми, немцами, русскими, так и жили-то очень дружно, - говорит Андрей Михайлович, а Мария Илларионовна кивает головой: «так», «так». – И до сих пор живем. Вам, может быть, покажется странным, но я доволен судьбой – полвека здесь мы спали спокойно. Детей вырастили, образование всем дали. Хозяйство, слава Богу, крепкое. Живи, не ленись, работай. Без работы-то ничего не придет…
Прислушаться бы нам всем к мудрым словам человека, повидавшего две войны, национальную бойню, плен, лагеря, допросы, прислушаться бы… Андрей Михайлович и семья Кобриных давным-давно реабилитированы…
Из письма Генерального Консула Польши Ежи Яцкевича (А. М. Кобрину):
« Подтверждаем получение вашего письма, за которое сердечно благодарим.
Выражая нашу признательность за Вашу борьбу в 1939 году, с истинным удовлетворением хотим вам сообщить, что Посольство Польской Народной Республики в Москве обратилось в государственный Совет ПНР о присуждении Вам памятной медали «За участие в Оборонительной войне Польши 1939 года»…
С глубоким уважением
Заведующий Консульским отделом
Ежи Яцкевич
Советник Посольства – Генконсул».
* * *
Сысольский военком вызвал Кобрина в военкомат…по повестке. А что, солдат – он и на девятом десятке жизни все равно солдат!
Побрился, оделся, перекрестился и пошел. Полвека к награде шел, а уж полкилометра и подавно дойдет.
* * *
… Горел Перемышль, горело искореженное железо на полях войны. Два человека – молодой поручик и солдат, выжившие под дождем свинца, оглохшие и ослепшие от огня и дыма, в буераке ждали ночи. Но небо было черным и без ночи.
- Кобрин, сколько мы держимся? Две недели? Польша пала… - поручик Дошля медленно достал из-за пазухи мятую пачку сигарет. Закурил жадно и туго. – Ничего, солдат. Фашист, он до Великого Краю дойдет, а там упрется. Там ему дадут, там – Россия.
Черный дым застил и раннюю луну, и блеклые звезды, россыпью ударившие в полнеба.
- Пан поручик, и нам надо туда, к своим, до Великого Краю. А, пан поручик?
- Надо…
Великий и далекий Край… Россию ждал свой черный дым и свои великие беды. Там уже вершились великие судьбы, которые гулким эхом бьют и в сегодняшний день.
1992 г.