Православие золотой век или последние времена?

       
       Один политик сказал: «Власть людям даёт вовсе не оружие. Власть людям даёт ложь. И чем больше эта ложь, тем большей властью ты обладаешь. И когда ты всех заставишь поверить, что ложь это правда, вот тогда и будет у тебя настоящая власть». Трудно придумать более точное определение власти. Можно только уточнить, что упомянутая ложь в наших условиях есть то, что называется идеология.
       
       Как это ни печально, но христианство, вскоре после своего рождения, когда уже сформировалась догматика, и спонтанные евангельские писания превратились в стройную теорию, стало чрезвычайно удобной идеологией. Апостольская проповедь имела огромную силу, придумывать ничего не надо. Некоторая тонкость состояла в том, что власть приобретал тот, кто присваивал себе право говорить и действовать от имени Христа. А ложь заключалась в том, что именем Того, Кто лишь призывал, приказывали; именем Кроткого и Смиренного сердцем, казнили. На протяжении долгого времени церковь законно, напрямую допускала насилие, а в России косвенное насилие, обусловленное так называемой «строгостью веры», продолжалось практически до революции.
       
       Так, В.В. Розанов в предисловии ко 2-му изданию «Великого инквизитора» рассказывает, как неподалёку от Костромы, в перелеске, найдено было тельце младенца-мальчика, около года. Вскрытие показало смерть от голода, младенец умирал в течение недели. Далее: «По всей обстановке видно, что до году мальчик скрывался где-нибудь на стороне, а затем… матери пришлось взять его, и вот она понесла было домой, но не донесла, ноги задрожали, ум помутился: ведь за это и родной отец привычно выгоняет дочерей вон из дому, что же скажут чужие, не отцы, соседи, священник? И руки разжались, и младенец выпал на дорогу… Все христиане знают a priori, что, положим, в следующем, 1903 году будет убито младенцев приблизительно столько же сотен, сколько в этом 1902 году; но это не возбуждает вопроса». Комментарии тут излишни.
       
       Сегодня в церковной среде часто можно услышать слово «возрождение». Не будем говорить о том, что «возрождение» по сути означает «реставрация», т.е. дело неблагодарное и бесперспективное. Похоже, послеперестроечное оживление церковной жизни несколько вскружило голову. В самом деле: ещё вчера сидели на партсобраниях, а сегодня уже носители вековых традиций. Только этим можно объяснить трагически-укоризненную позицию, которую церковь пыталась занимать в последние годы, намекая на то, что она, церковь, в первую очередь является невинной жертвой большевистского режима. Не надо забывать, что убивали не одних лишь священников и архиереев, а что касается невинности, то тут один Бог судья. Во всяком случае, недостойно тысячелетней церкви конкурировать с правозащитниками.
       
       Следовало бы задуматься, нужно ли возрождать то, что привело к краху целое государство? Ибо крах произошёл именно на идейном уровне, а та разлагающая деятельность, которая велась в России задолго до революции и о которой теперь известно довольно много, лишь ускорила процесс идейного разложения, выполнив полезную, в своём роде, функцию жука-могильщика. Если идея нуждается в защите оружием, она обречена, и наоборот, идея, горящая в сердцах людей, способна творить невозможное и успешно противостоять любому давлению извне. Следует признать тот факт, что к началу 20-го века христианство как идеология, (ложь, основанная на правде), изжило себя.
       
       Факт, конечно, трагический, повлекший за собой огромное количество жертв, но, может быть, небесполезный для христианства. Идеология ушла в небытие, но осталась её основа – живой Бог. Вопреки всему, живая вера не умерла в течение двух тысячелетий. Идеология ушла - и освободилось пространство для свободной веры. Никакой государственной религии, никакого принуждения, никакого давления – с одной стороны, а с другой - никаких препятствий со стороны правительства, одно только личное произволение сердца. И при этом мы имеем огромный аскетический и богословский опыт в виде святоотеческих писаний, имеем догматы, имеем литургию. Можно предположить, что настоящее время есть не что иное, как золотой век христианства или, ещё ближе, золотой век православия.
       
       Однако, обращая взор на то, что происходит сейчас в церкви, особенно же на взаимодействие церкви и общества, нельзя не заметить некоторую парадоксальность этого предположения. Что такое церковь? Административная структура, предназначенная помогать всем желающим прийти к Богу, ничего не утаивая и не навязывая лишнего и личного. Основное взаимодействие прихожан и священнослужителей происходит, конечно же, в момент таинства исповеди. Человек по доброй воле приходит в церковь, дом Божий, желая облегчить совесть исповедью Богу же. Как известно, священник в облачении символично олицетворяет Христа, при этом его личность не имеет значения. А как человека его роль сводится к роли понятого, который всё слышал и о том свидетельствует. Так он и произносит в священнической молитве перед исповедью: «Аз же точию свидетель есмь», т.е. я только свидетель.
       
       К сожалению, на деле всё происходит ровно наоборот. Исповедь часто напоминает беседу с психоаналитиком, а то и просто с приятелем, и это в порядке вещей, особенно в монастырях. Можно ли винить в этом людей, измученных нашей действительностью, ищущих, быть может, не столько Бога, сколько возможности излить душу? Нет, скорее в этом виновато стремление к духовной власти наскоро рукоположенных иеромонахов, охотно поддающихся на эту провокацию и ради приобретения «духовных чад» заигрывающих с прихожанами.
       
       Есть определение св. Синода от 28.12.1998, в котором священникам прямо запрещаются какие бы то ни было претензии на духовное руководство, (кроме уставного), и вмешательство в личную жизнь мирян. Однако оно не выполняется, процветает младостарчество, что говорит об отсутствии в церкви необходимой вертикали власти.
       
       Понятия «духовное чадо» и «духовник» получило широкое распространение и вошло в церковную жизнь, как нечто обязательное. Однако практика послушания и откровения помыслов духовному отцу пришла к нам из золотого века монашества, т.е. 4-5 вв. И в первую очередь надо заметить, что уже тогда обет послушания приносился добровольно, и само общение между старцем и послушником носило совсем иной, глубокий и духовный характер, видимо, в силу того, что в те времена старцы были прозорливы, а послушники – самоотверженны. Сегодня же качество духовного общения определяется искусством так представить дело на исповеди, чтобы в зависимости от надобности получить или не получить благословение от «батюшки» на что–либо. Можно утверждать, что подобное духовное окормление есть не что иное, как профанация.
       
       Однако младостарчество ещё не самая большая беда. Младостарец всё- таки способен привлечь людей в церковь. Настоящий вред происходит от монашествующих карьеристов. Это уже не младостарцы, это зрелые, умные и практичные люди. Эти ловцы человеков охотятся исключительно на золотых рыбок, заигрывают с денежными мешками, проявляя при этом истинно «пастырскую» чуткость и отзывчивость, не жалея времени на псевдодуховные беседы. Простые же смертные для них не более чем плевки под ногами. К браку же, (во всяком случае, разнополому), они относятся как к некоему свинству, несмотря на то, что порицающие брак церковно анафематствуются. Возможно, кое-кто возразит, что так они исполняют свой пастырский долг, окормляя толстосумов и преподнося им Бога в адаптированном, так сказать, варианте. Тут к месту будет вспомнить Владимира Ильича, высказавшегося несколько по другому поводу: «всякое заигрывание с боженькой… есть невыразимейшая мерзость». Именно они своим видом отталкивают от церкви огромный сегмент населения.
       
       Трудно осуждать человека за то, что он хочет потеплее устроиться. Но претендовать при этом на статус светоча миру – это уж чересчур! Впрочем, как люди умные, они вряд ли на самом деле претендуют на это. Но за них претендует их внешний вид, их величественная одежда, их наперсные кресты, т.е. именно то, что доставляет им средства к безбедному существованию. Да, как это ни парадоксально звучит, но для иеромонаха внешнее благообразие важней духовности, ибо именно внешность в первую очередь видит человек, живущий вне монастыря. А что же можно увидеть, например в Оптиной Пустыни? Роскошные юбилеи, таунхаус подле монастыря с саунами, бильярдом, пинг-понгом и прочими аксессуарами приятного препровождения времени. Просто праздник жизни какой-то; словно эти люди при жизни в Царствие небесное переселились. Как гениально переиначил Пушкина Венедикт Ерофеев:
А между тем отшельник в тёмной келье
Весёлых и приятных мыслей полон.
       «И эти будут ещё учить меня вере, учить меня жить»? – вот что может подумать обычный, не богатый человек, сделавший попытку приобщиться к церкви, и будет прав. Что же, объяснять ему, что так живут далеко не все монахи, а только правящая верхушка, идеологи, и что в той же Оптине есть и достойные люди, в том числе, известные по трагической кончине своей, иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим? Едва ли это прозвучит убедительно. Беда не в том, что нет настоящих монахов, а в том, что не они задают тон в монастыре. Да и как настоящий монах может задавать тон? Не монашеское это дело.
       
       Словом, в современном монастыре налицо попытка возродить православие, как идеологию, что неизбежно приводит к дискредитации основной идеи.
       
       Что ж, если в церкви всё обстоит не лучшим образом, противоречит ли это предположению о золотом веке православия? Да, если полностью отождествлять человеческое в церкви и Тело Христово. Но можно ли их воспринимать, как единое целое? Всё-таки слуга Божий и Бог не одно и то же. Для желающего веровать важно не столько состояние церкви, сколько то, что она, церковь – есть. Мера его приобщения к церкви должна определятся мерой его приобщения к Богу. Приобщение же к церкви, как к социуму, приводит к социальным проблемам, обмирщению церковной жизни и обрядоверию.
 
       Беспорядка и безобразия в церкви хватает, но основание её было и остаётся незыблемым. С другой стороны, не надо переоценивать значение церкви. Да, значение это огромно, но всё-таки церковь способна лишь помочь человеку в искании Бога, а проторенных путей к Богу нет, путь к Богу – в высшей степени личный и тернистый путь. Ведь даны же для чего-нибудь человеку разум и свободная воля? Прибавив к этому желание веровать и церковное общение, человек получает всё для спасения души. Впрочем, есть ещё одна необходимая вещь – это идеологические препятствия; и этого у нас с избытком.
       
       Именно идея денег, религия денег, заполонившая всё информационное поле, составляет теперь серьёзную и статистически вполне успешную конкуренцию христианской религии. Плохо ли это, хорошо ли - не суть; христианская религия не претендует на мировое господство. Задача верующего заключается в идейном противостоянии, в отстаивании своей религии, своей веры в первую очередь на личном духовном пространстве. И не столько ради победы, сколько ради кристаллизации личных убеждений, прошедших через горнило борьбы. Идея, не встречающая препятствий, не способна состояться; только в борьбе с враждебной идеей можно обрести истинную веру.
       
       Невозможно дать однозначную оценку православной церкви; в ней можно найти и положительное и отрицательное, это зависит от точки зрения. Таким образом, определение: золотой ли век православия сейчас, или же последние времена – вопрос личного выбора.