Случается, что начинаешь презирать сам себя. А почему? А просто так, без особой причины. Хотите, спою вам песню презрения? Вы спросите: а разве такая песня может в природе быть? Может, на свете чего только не существует!
Встряхну копилку своей души, посмотрим, что там могло заваляться. Господи, всё вкривь и вкось! Сплошное уродство. Скрюченные корни. Обломанные сучки. Покарябанная кора. Тут и там - следы топора, оставленные пьяным лесничим. А зелень?
Мало ее, и клочками. Только унылый мох щетинится солнцу навстречу. Не ищите во мне симметрии, нет ее, даже во сне не найдете.
Перемешайте боль с радостью, занудство с упрямством, иронию с тщеславием, добавьте чайную ложку безнадежности и тридцать капель любви, приперчите горем, посолите гневом. Взболтайте, только смотрите - как следует! А теперь - поглядите на свет. Этот мутный желтоватый эликсир, плещущийся в хрустальном флаконе - это я. Не советую вкус распробовать - он горчит, а с непривычки можно еще и сблевать. В венах моих не кровь, не вода - горючая смесь, разбавленная соком бледной поганки и ядом гремучей змеи. Представляете, что будет, если взорвусь?
Меня крутит, и крутит, и крутит. Я верчусь волчком, который завели сорок лет тому назад (а, может, вперед?) и забыли остановить. Я натыкаюсь на стены и врезаюсь в углы, мебель крошится от моего прикосновения, а посуда в ужасе пританцовывает и прячется по шкафам. А мне хорошо! Я спокоен, я очень спокоен. Я хладнокровен, словно стадо пингвинов. Только тесно мне дома, где стены ограничивают движение, только мне воздуху мало. На улицу, с песней - айда! Ручку за ухо, пару тетрадей за пояс. И писать.
О сегодня, я плутал по путям кренделями. Очумелый трамвай орал благим матом. Гремело железо. А я всё писал. Песню восторженного подростка с приклеенной к губам ухмылкой идиота. А вдали, на островах кричали призывно, тревожно птицы, сквозь шуршание шин, гул моторов, урчанье реки и болтовню дождя я слышал, как они громко переговариваются друг с другом. Вот на их призыв я и шел, выписывая восьмерки бесконечности и другие чудные фигуры. Ветер теплым языком теленка лизал мне лицо. Ворчливо сипели вороны. Мост натужно гудел. Только люди молчали - одинокий вид, вечно спешащий по дурацким каким-то делам.
Я хотел бы лететь, как на крыльях, но время - вредная дама, оно приучает не торопиться даже тогда, когда надо нестись стремглав. Смешно, если кляча решит, что она - боевой скакун, только дело не в том, что смешно, да и Бог с ним: это радость - позволить дать над собой посмеяться. Просто не выйдет горделиво топнуть копытом, непокорной встряхнуть головой и рвануть - оставляя других позади. Но у клячи свои есть секреты, кляча умеет слышать исцеляющий диалог тополей и ветра. Только толку от этого, право, мало... Было время, я сам надевал узду на себя и сам же стоял за плугом. Никто из людей для меня не хозяин. Но теперь я устал, тяжесть тучею навалилась, теперь мое сердце не рвется наружу, мечтает оно день и ночь о покое.
Что за жизнь? Я не чувствую больше боли. Душа моя - как отсиженная нога, гудит электрическим проводом, не слушается, живет сама по себе, позабыв о Боге. Как же так? Ведь Бог мне - Отец и Мать. Он учил меня ходить по горам, раня ступни о вершины, Он учил меня звонкой песне весны на окраине галактики Вселенной книг. Он учил меня, что бессмертие - не игрушка, когда я поджигал им сырые слова, сложенные в Псалмы. Он бросил мне, как награду, кость сиротства. Кто кости бросает - Тот и хозяин. Не знали вы этого? Знайте! Я глодал ее, хотя мяса на ней было так мало. Но зато я точил клыки. И когда веревкой хотели мне спутать ноги, я ощерился ровным рядом острых зубов - никто не рискнет подойти! Не быть мне мальчиком для битья, шутом, развлекающим бар. Из рабства жить и свободы умирать я выберу свободу жить, отныне будет моя игра, и проигрывать мне не к лицу.
Но птицы зовут и зовут. И клич их тоскливый и острый режет по нервам, будто пилой. Река покрывается сыпью дождя. День набухает влагой и жаром. Темнеет он, ночь, что прошла, была явно светлее, чем он. Белая ясная ночь. Что случилось? Отчего так тревожно? Перестаньте же, птицы, не кричите, не надо...
Деревья умирают стоя. А этот дуб - гигант в три обхвата - он вывернулся с корнями, крону швырнул на землю, скомкал крохотные жизни, унес их с собой, на чужбину. Кто боится медленной смерти - тот умрет рискуя. Я сяду на ствол, закурю сигарету, тетрадь я возьму и ручку, и песню напишу о дереве, что упало, и о дереве, что стоять осталось ... Бегущие строчки - кардиограмма жизни. Пока еще что-то пишется - значит, наверное, живу.
13 июня 2007
© Оксана Аболина