ВОЗВРАЩЕНИЕ.
За два года деревянные дома около шоссе еще больше покосились, обветшали и постарели, бревна, лежащие на земле, подгнили; но их дом начинался с кирпичного фундамента, и стены снаружи были обшиты вагонкой.
Город шагнул за старые границы, огромные девяти, четырнадцати и шестнадцатиэтажные здания подступили к поселку.
Чувствуя сосущую пустоту в желудке, цепляясь рукой за поручень, он подошел к задней двери автобуса и машинально улыбнулся кондуктору, пожилой женщине, с лицом в добрых морщинках.
- Что, солдат, приехал? – громко спросила она.
Солдат кивнул, отвечая ей и любопытным лицам пассажиров.
- Вольно, - разрешил он, не повышая голос, и еще что-то хотел добавить, но двери открылись и, вывалившись в вечернюю жару, недоуменно сказал. - Приехал, действительно, приехал.
Окутав солдата выхлопными газами, автобус ушел, заставив его оконча-тельно поверить возвращению. В доме около остановки надрывался проигрыватель.
В поезде солдат пил не закусывая и почти и не спал и теперь чувствовал спазмы в пустом желудке и знал, что глаза у него покраснели и воспалились.
Присев на скамейку около сломанного забора, он закурил. От бесчисленных сигарет саднило нёбо и горчило во рту.
По шоссе из города вырывались автомобили, в пятницу все торопились на дачу.
Впереди метров за двести от него, на другой стороне дороги около крошечного клуба толпилась молодежь.
Боясь быть узнанным, он втянул голову в плечи и согнулся.
Несколько муравьев волокли по пыльной земле зеленую гусеницу. Подобрав щепочку, отбросил он гусеницу, муравьи растерянно заметались.
Он улыбнулся, подумав, что тоже мечется, хотя и сидит на скамейке; в доме неподалеку ждет мать, в другом доме - несколько остановок автобуса - ждет девушка, два года не выходя по вечерам на улицу.
Вместо того чтобы войти в один из этих домов, он сидел около автобусной остановки и, вжав голову в плечи, покуривал. Небольшой потрепанный чемоданчик с нехитрыми сол¬датскими гостинцами стоял у ног.
За спиной хлопнула дверь, он услышал приближающиеся мужские шаги, хрустел мелкий гравий на дорожке, и согнулся еще ниже, закрыв затылок ладонями.
Он хотел бежать, мчаться к девушке, но боялся двух лет разлуки.
Скрипнула калитка, шаги стихли.
- Сержант, а сержант, пойдем со мной, как раз одного не хватает, - услышал он и молча покачал головой с закинутыми на нее руками.
Тяжелое тело плюхнулось рядом с ним, тихо охнула скамейка.
Не выдержав, поднял он голову.
- Братишка! – закричал давно небритый детина.
- Вот, только что приехал, - пробормотал солдат, с трудом признав двоюродного брата.
- Ты же соскучился по вольной жизни! – позвал его тот.
- Я у матери еще не был, понимаешь?
- Это потом, потом, видишь – ломают? – Детина поднялся, опять за-скрипела скамейка.
- Да нет, я к матери, - вяло отказался солдат.
- Вернулся ты или не вернулся? - Ухватив за плечи, мужчина рывком поднял солдата.
- И Вера, знаешь Веру?
- Вернулся ты, - тащил за собой добычу брат. - Что нам Вера!
- Что ты хочешь сказать? - сразу охрип солдат.
- Вера верит, - пошутил детина и засмеялся, довольный удачным каламбуром.¬
- Она с кем-нибудь? - еще больше охрипнув, спросил солдат.
И увидел: не было веселья в глазах брата, а только усталость, но увидел на мгновение, может быть, ему почудилось.
- Нет, - ответил брат и тихо засмеялся, в горле забулькало. - Нет, - повторил он, смеясь. - В самоволку бегал? Сохранил непорочность?
- Я мужчина, - не очень уверенно ответил солдат.
- Два года думал только о ней, да? - смеялся братишка, и белки его глаз все краснели.
Обогнув препятствие, солдат пошел к дому.
- Ладно, я пошутил, - услышал он за спиной и отрывисто бросил: - Глаза бы тебя не видели!
- Радостная встреча! - булькнул братишка.
Толкнув дверь плечом, солдат попал в маленькую пристройку с уборной на дальнем конце, с разным хламом у стен; рванув на себя вторую дверь, вошел в комнату, где лоскутами свешивались обрывки обоев, где болталась голая лампочка, где пахло немытой посудой, где две девушки обнялись, забывшись в танце.
Зацепившись ногой за порог, ввалился брат и закричал от дверей: - Вот! Лучший наш парень! Прямо из армии!
Опустившись на шаткую табуретку, солдат ладонью растер глаза.
В пепельнице дымились окурки, дым выдавливал слезы.
- Вот, - сказал брат, плюхнувшись на другую табуретку. – Теперь тут город, женские общежития, и дома скоро сломают, такие дела. А наша семья здесь с петровских времен.
Его голос был едва различим в грохоте музыки.
- Попляшем! – рванул хозяин солдата.
Тот вяло и послушно затопал по шатким половицам.
В своей отрешенности женщины не замечали партнеров.
Напоследок тонко и отчаянно взвизгнув, проигрыватель заткнулся, девуш¬ки не сразу очнулись от гипноза. Сгорбившись, подволакивая натруженные ноги, кое-как добрались до старого приземистого топчана, юбки до бедер сползли с высоко вздернутых колен.
- Ирэн, - сказала одна, почти не разжимая рта, но солдат заметил, что зубы у нее черные, испорченные.
- Люся, - назвалась другая с огромным туго налитым бюстом.
Проигрыватель захрипел, готовый разродиться очередным шедевром.
Хозяин дотянулся до стоповой кнопки.
Девушки сосредоточенно дымили.
- А Вера? У нее тоже ломают? - не выдержал солдат.
- Нет, до них еще не добрались, - сказал хозяин. - 0 сестренке беспокоится, - объяснил он девушкам.
Ирэн запахнула кофточку, ее подруга звонко засмеялась.
- Что, видел таких в самоволке? – кивнул на нее брат, ладонями рисуя окружности около своей груди.
- Всяких видел, - сказал солдат, взглянув в лицо смеющейся девушки.
Ямочки были на щеках, веселые лучики морщинок бежали от прищуренных глаз.
- Сестренку любит, ой, как он сестренку любит! - усмехнулся хозяин.
- Перестань, - сказал солдат.
- Все мы братишки и сестренки, я твоя, сестренка, - сказала Люся.
Она улыбалась, но глаза были серьезные и грустные.
Когда солдат пересел с шаткой табуретки и провалился в продавленным топчан, выше головы вздернув колени, боком и ногой прижавшись к женщине, она тихо спросила: - Что, горемычный, не дождалась?
- Нет, - смутился он. - Она два года не выходила по вечерам из дома и ни на кого не смотрела, понимаешь?
- А ты верь, верь, - согласилась Люся.
- Да! - с вызовом сказал он, прижавшись к ее горячему боку. - Да, да!
- И беги, лети, целуй ей ноги!
Хозяин тоже пересел на топчан и, прильнув к девушке с испорченными зубами, что-то жарко ей нашептывал. Та морщилась и двумя руками запахивала кофточку.
После бессонной пьяной ночи все виделось солдату в липком тумане.
- Да, - ответил он, боясь пошевелиться.
Хозяин надсадно засмеялся.
- Почему мне никто не верит, она дождалась, разве два года так много? - спросил солдат.
- Я хочу верить, хочу, за всех нас, втоптанных, хочу верить! - задохнулась Люся.
- Включите музыку! - крикнула ее подруга.
- Пойми, - откуда-то влез голос брата. - Одна в огромном доме и никуда не выходит. Просто смешно. Человек не может один, он должен встречаться, чтобы выжить.
- Врубите музыку! - крикнула Ирэн.
- Дай мужчинам поговорить! - рассердился хозяин.
Оттолкнув его, женщина рванулась, к проигрывателю. Снова навалился грохот артиллерийской канонады.
- Одна! - перекрыла канонаду Ирэн. - Скажешь, одна!
И задергалась безотказной марионеткой.
Хозяин уже топтался около нее, глаза у обоих были пустые, на лбу и на верхней губе вскипели капли пота.
- Ему необходимо надеяться! - закричала Люся, кивая на солдата.
- Ты меня понимаешь! - Напрасно пытался он выбраться из липкого тумана.
- Дурачье! - невпопад крикнула Ирэн.
Снаряды взрывались уже в голове; спасаясь от убийственных этих залпов, солдат навалился на женщину.
- Придешь к ней чистой и невинной! - крикнула Ирэн.
- Водочной! – крикнул хозяин.
Лицом солдат зарылся в желанную и мягкую грудь.
Потом, соскользнув с дивана, головой прижался к ее коленям.
Все громче стреляли орудия, непрочный домик угрожающе раскачивался.
- Все будет хорошо, - как маленького уговаривала женщина солдата. - Если ты веришь, все будет хорошо, если ты можешь верить.
Оттолкнув ее ноги, солдат тяжело поднялся, взрывной волной его бросило к стене.
- К ней?! - вскочила женщина.
Она была высокой, почти с него ростом, и когда он ее поцеловал, то лишь слегка наклонил голову, и от губ пахло не табаком, а мятой, а полная тугая грудь тепло расплющилась о его грудь, и его ладони легли на напрягшиеся ягодицы.
От бессонницы и грохота у солдата кружилась голова.
- Они правы, - сказал он. - Я все придумал. А ты теплая и желанная.
- Нет! - отказалась она.
- Да! - настаивал он. И все отчаяннее прижимался к горячему телу.
И не заметил, как они очутились в другой комнате, раздетые, на кровати; и только ее тело, то мягкое, то тугое, то трепещущее, то застывшее. И какие-то слова, бессвязные, шепотом...
- Все они такие, все, все, - исступленно повторял он.
Потом была ночь, потом он резко проснулся ранним утром.
Рядом, развалясь на спине, скинув измятую простыню, похрапывая, с опухшим лицом в размазанной краске, вздымая во вдохе огромные груди, спала незнакомая и, кажется, немолодая женщина.
Морщась от головной боли, он встал и бесшумно оделся.
Брат с другой женщиной спали на топчане в соседней комнате.
Он старался не смотреть на них.
Отыскав чемоданчик, через две двери солдат вышел на улицу. Прохладное утро обещало жаркий полдень. Дом, где он ночевал, покосился на один бок, вагонка с наружных стен была оторвана. На дверях висела бумага, напоминая, что дом на днях сломают.
Пройдя по дорожке из мелкой щебенки, поскрипывающей под ногами, солдат вышел на автобусную остановку, вернувшись домой из армии. В ранний час на улице никого не было. Прошла поливалка, одаривая водой асфальт. В брызгах на солнце переливалась радуга.
Большие девяти, четырнадцати и шестнадцатиэтажные здания подступили к поселку. Городу было тесно в старых границах.
Выйдя из автобуса, скомандовав пассажирам "вольно", по пустой улице солдат пошел к своему дому. Деревянные дома, мимо ко¬торых он шел, были запушены, и на каждых дверях висела записка с предупреждением.
Около своей калитки он услышал, как быстро забилось сердце.
Мать вышла на крыльцо.
Ее фигура, ее лицо были смазаны, солдат бросился к ней, взлетел по ступенькам, мать обняла сына.
- Ну вот, ты и вернулся, сынок, - повторяла она. - Вот ты и вернулся.
- Ну что ты, что ты, мать, - успокаивал он, гладя ладонью ее лицо. - Теперь все в порядке.
Обнявшись, они вошли в дом.
- Ой, знаешь, - сказала мать, - вчера весь день Вера просидела, тебя ждала
- Он не ответил и только щекой прижался к материнской груди. Женщина молча гладила склоненную его голову.