КРУГОМ ОДНИ СТАРИЧКИ.
Слов на них жалко тратить, не заслуживают они этого.
- Ну что ж, - только и сказал я мастеру. И развел руками: мол надо работать, но ежели желаете помочь человеку…
Всех сорокалетних старичков надо спасать, тащить из привычного их болота. Только кого вытащишь, а кого окончательно утопишь. Привыкли молчать и со всем соглашаться, а если больно и стыдно, то отворачиваться и зажимать уши. То есть поначалу зажимать, а потом притерпелись и даже краснеть разучились. Говоришь им, как они жили, вернее существовали, а они улыбаются, а самые наглые пальцем крутят у виска. Мол мы-то выползли, а как вы справитесь – еще посмотрим.
И посмотрят, и увидят: мы сможем, перелопатим, весь ваш навоз выгребем.
И тогда не надейтесь на снисхождение, поздно будет кивать и соглашаться.
Так что и смысла не было ехать к нему, вытаскивать из болота.
Хотел я отказаться, да жалко стало старичка. Вдруг заболел: лежит, и некому подать горшок; ведь быстро дряхлеешь, когда по заказу улыбаешься и по первому требованию вздергиваешь послушную руку.
- Что ж поедем, горшок ему подставим, - говорю мастеру.
А он усмехается и гаденько спрашивает: - В армию скоро?
- Скорее бы, - соглашаюсь, - чтобы вашего непотребства не видеть.
- Ну, там дурь из тебя быстро выбьют.
Гаденький такой мужичок, шишечка на ровном месте. Говорят, когда мастера назначали, никто не соглашался, а этот, наоборот, в ногах у начальства ползал, так хотелось выслужиться. Вот и порадовали его, других кандидатов не было.
В общем, не стал я с ними связываться, таких ничем не прошибешь, принялся переодеваться в цивильное.
- Мог бы и раньше сказать, а то, как на примерке; что, нравится пялиться на нормальное тело? – только и огрызнулся.
- Не мог, а могли, разве вас не учили со старшими разговаривать? – окрысился он. Так разозлился, даже глазки покраснели.
Вроде нормальные глазки, но если пристально посмотреть, то зрачки мечутся.
Я уставился.
- Не ваше, - говорю, - дело, чему меня учили, а вот зовут меня Владимиром Серафимовичем.
Вежливо так объясняю. И невзначай кулаки сжимаю. А они у меня – дай Бог; за себя не постоишь, сожрут запросто.
- Уважаемый и достопочтенный Серафимович! – все правильно понимает мастер.
И бочком от меня, будто за ним последнее слово осталось.
А старички в курилку потянулись, и рожи у них – что в цирке побывали.
И зачем я согласился проведать одного из них? Но не отказываться же теперь.
Мастер ушел в свою каморку, а старички сидят в курилке, дверь не закрыли, мне все слышно. Они смелые, когда начальства нет, один на шухере стоит, а другие рассуждают, решают государственные проблемы.
- Ему одному страшно, вот щенка и прихватил, - выдал один деятель.
Ну, за щенка он мне еще ответит.
- Сломался человек, - сказал другой.
Не обо мне, конечно, а о том загулявшем старичке.
- Они кого угодно обломают, - сказал третий.
А четвертый прямо заплакал, запричитал, захлебываясь слюной.
- А если он проговорится, сообщит, всем не слабо достанется, а мы-то причем, мы чем виноваты?
И все разом загалдели, и не разобраться – то ли засмеялись, то ли зарыдали.
Не стал я дальше слушать, переоделся, заглянул в курилку.
- Кого это вы щенком называете? – этак спокойно спрашиваю. И по очереди в глаза каждому заглядываю. Они не любят, когда в глаза смотрят, теряются сразу. Один даже под лавку полез от страха.
- Чего там ищешь? – спрашивает другой.
- Да вот щенка потерял. - Чокнулся тот от страха.
И все заржали дружно над своим товарищем.
Ну, как уважать таких? Сами себя не уважают. Вот и вытаскивай их из болота.
Ничего я не сказал, только стиснул зубы.
- Водички попей, - посоветовал один.
А у самого рожа опухшая от беспробудного пьянства.
- Тебе-то водичка не поможет, - с трудом расцепил я зубы.
- Ох, не поможет, ой, не поможет, - закудахтал он.
Ну, как говорить с такими? оботрутся и не поморщатся.
Махнул я рукой, убрался из курилки. А здесь и мастер ползет, на ходу в портфель какие-то бумаги запихивает. Они без бумаг шагу ступить не могут, все у них расписано и по полочкам разложено. И с бабами своими спят, наверное, по расписанию, по заранее разработанному и согласованному графику.
А вот у нас в общаге.… Впрочем, это другой разговор, да и говорить не о чем, какой настоящий мужик будет хвалиться своими победами?
Просто их любовь давно уже перестал быть любовью, а так – превратилась в привычные упражнения.
Вот одни из таких и говорит мне: - Ну что, пойдем, Серафимыч?
Слышал я - тот, кого мы спасать навострились, связался то ли с бомжами, то ли с бандитами, вот мастер и взял меня на подмогу.
Длинный такой, но тощий и малахольный, его и плевком перешибешь.
В общем, пошли мы с мастером, в проходной на нас даже не взглянули, тоже шарашка: иди, кому не лень, тащи все с завода. Так по зернышку и по винтику растащили.
Гаркнул я на тетку в проходной, она чуть со стула не свалилась.
А мастер даже не улыбнулся, обдумывает план предстоящей операции. А чего здесь думать – разогнать всю банду, бутылки перебить, а того за шиворот и на работу. Да мордой в самую грязь, пусть искупит ударным трудом.
Только где там, и в тысячу лет не искупить.
Будь моя власть, я бы им!
Но ничего, не долго ждать осталось.
Уже и теперь без нас не обойтись. Идет мой мастер, чуть ли не на каждом шагу оглядывается.
- Да не вертите вы головой, никуда не убегу, - успокоил я его.
- Такой парень был хороший, не пил, от любой работы не отказывался, - запричитал бедолага.
- Парень? – не сразу сообразил я.
- Если хочешь здесь работать, вернуться сюда после армии…, - неожиданно предложил мой проводник.
- То что?
- Не противопоставляй себя коллективу.
- Чему – чему? – еще больше удивился я.
И наконец достал его, даже глазки перестали бегать. А желваки взбугрились, как перед дракой.
- Когда авария была – всем цехом вышли! А если нужно, после работы останутся! – напал он.
- И я выйду, и я останусь! – почему-то рассердился я.
- Это еще посмотрим!
- И увидите!
Такими обменялись любезностями. И чего я завелся – непонятно. Просто никому и оставаться не надо, когда следят за оборудованием.
Так мирно и молча добрались до остановки, и в яму не свалились, и копыта не переломали.
А на остановке он всерьез за меня принялся.
- У нас народ, - говорит, - золотой, стоит сбить окалину.
- Если удастся сбить, - соглашаюсь.
- Не могу тебя понять, - снова обижается начальник.
- Я сам не могу, - отвечаю.
- Лучше других себя считаешь?
Хорошо автобус подошел, за гулом мотора не разобрать ему моего ответа.
- Я карточку для тебя у начальника взял, нечего деньги зря тратить, - говорит он.
Но я заплатил кондуктору, не нуждаюсь в их подачках.
- Не знаю, что это с ним случилось, - не угомониться мастеру.
А я не слушаю его, протер запотевшее стекло, на людей поглядываю. Особенно на молодых мам, как они тащат детишек в садик.
- Правда, заговаривается он иногда, придумывает небылицы, - продолжает мастер.
И чего привязался, что от меня надо?
Других – нет, а молодых мам жалею, крутятся они белками в колесе, непонятно, как все успевают.
Не хочу, чтобы моя жена вкалывала, лучше я на двух, на трех работах буду уродоваться.
Ковыляем мы по разбитой дороге, совсем растрясло моего старичка.
- Ты ему не верь, фантазер он.
Будто кому из них верить можно.
Да, жалко мне мам и их детишек, неизвестно кого больше.
Вот пацан уперся, мамка подхватила его в охапку. Он ревет, она чуть не плачет.
Так и хочется выскочить, помочь девчонке.
И выскочил, оказывается – приехали.
Показал крикуну язык, мочки ушей оттянул, глаза выпучил.
Малый так удивился, что слезы высохли. А девчонка покраснела и поблагодарить забыла, подтащила его к дверям садика.
- Что это с тобой? – опешил мастер.
- Папа, папа, - лепечет малец.
- Нет, не папа, - еще больше покраснела девчонка.
- Знакомых встретил?
- А иди ты! – надоел мне старичок.
- Он на коллектив наговаривает, этого нельзя допустить! – понесло мастера.
Девчонка убежала, и так стало тошно, что покорно поплелся я за проводником.
- Наговаривает и клевещет! – надрывается тот.
Хоть рукава засучивай после такой характеристики, так и хочется вздуть кого-нибудь.
Но сдержался, не расплескал свой пыл, донес до нужной квартиры.
А рукава засучил, когда мастер надавил кнопку.
Только напрасно мы расстарались, звонок охрип и сорвал голос, дверь не отворили.
- Пойдем, пусть живет, - говорю мастеру.
И тут он меня удивил: ухо его выгнулось рупором, приник к двери.
- Тише, - шипит, - там кто-то есть.
У меня даже волосы вздыбились, совсем помешался мой старичок.
Не было печали, так придется определить его в скорбный дом, а там одних бумаг, поди, кучу потребуется. Не люблю писанины. Это старички привыкли, всегда бумажкой прикрываются.
В общем, отдернул я его от двери, сам приник к ней. На слух пока не жалуюсь.
И точно, дышат с другой стороны, да с таким хрипом, будто помирают.
Хотел я окликнуть, но мастер рот ладонью зажал.
Чуть ему не врезал, что за идиотская привычка хватать за лицо, еле отплевался от потной ладони.
А он палец к губам приложил, совсем в сыщика превратился.
- Ты звони, - шепчет и плюется в ухо, - а я на улицу побегу, мелькают ли тени за шторами, вдруг там засада.
И покатился по лестнице.
Слюной меня забрызгал. Придется вечером а баню пойти, душ в общаге не работает. А может, и работает, только комендантша душевую барахлом завалила. Она запасливая: новые матрасы и простыни на черный день откладывает, ждет, когда сгниют.
Впрочем, в бане интересно, пообщаться можно, там начальнички голые и больше на людей похожи, не гоношатся, как обычно.
Ну, убежал мастер, а я говорю тому партизану: - Чего прячешься, все равно тебя слышно.
Тот еще больше захрипел, но молчит.
- Дверь, - говорю, - сломаю, а загляну в твои бесстыжие глаза!
Пыхтит он, надрывается.
- Разве так людей встречают?
Слышу, попятился он.
- Выходи, поговорим по-мужски!
Да где там, наверняка, спрятался в сортире и закрылся на крючок.
А здесь и мастер возвращается, вид у него встревоженный, глазки бегают. - Тени, - говорит, - мелькают.
- Что будем делать? – спрашивает.
И не успел я ответить, как дверь заскрипела, но другая, мужик из соседней квартиры высунулся. Крепкий еще старичок, майка того и гляди лопнет на тугом пузе.
- Там такая кодла собирается, такие устраивают оргии! – сообщает ябеда.
И при этом сладко жмурится, а пузо еще больше распирает майку. Не дают ему покоя эти оргии.
- Голая одна выскочила, совсем голая!
Снова обрызгали меня слюной. Мастера тоже, но тот даже не заметил, разинул рот, чтобы лучше слышать.
- За ней мужик здоровый, - скис рассказчик.
- Голый? – выдохнул мастер.
- Здоровый, - опечалился рассказчик.
Нет, обязательно схожу вечером в баню, а пока обтерся и попер на ябеду.
- Убирайся, - говорю, - пока цел!
- А я что, я ничего, - попятился тот.
- И он, и она голые? – настаивает мастер.
- Если немедленно не уйдешь…, - предупредил я.
Мужик убрался, заскрежетали замки и засовы.
- Подожди, еще не все рассказал, - все страдает мастер.
- Милицию вызову! – надрываются за дверью. – Жалобу напишу!
- Что будем делать? – спрашивает мастер. Малость очухался, обтер мокрый лоб.
Всегда они так, ежели не по инструкции, так сразу теряются.
И хоть тошно обращаться в милицию, но надо помочь человеку.
Две недели работаю в этой шарашке, за это время так его и не видел. А может, и нет того уже, а квартиру его захватили.
И запах перегара доносится оттуда.
- Чуешь? – спрашиваю мастера.
Он прямо дернулся, думал, я на голую бабу показываю.
- Вдруг его пытают, и тайны ваши копеечные выведывают, - придумал я.
Мастер аж взвился от чудовищного предположения.
Неохотно поплелся за мной.
Спросил я у бабки, они все знают, указала дорогу.
- У нас было служебное расследование… все дружно отказались… да и таких дел никогда не случалось…один он наговаривает, - бубнит мастер за моей спиной.
Лепит и лепит, будто кто его слушает. А я прыгаю по кочкам и с каждым шагом все труднее удерживать равновесие. И по рельефу местности легко догадаться, где отделение. Как и у нашего предприятия дорожники канав и ям накопали. Хорошо, дождей давно не было, а то бы в грязи завязли. И правильно, нечего допускать до служивых посторонних. Ни один ябеда не пройдет.
Я не ябеда, а просто пожалел человека.
В общем, доковыляли, представились дежурному. Тот вылупился, наверное, давненько просителям не удавалось одолеть полосу препятствий. Очнулся от привычной спячки.
- Вроде бы не по нашему отделению, - попытался нас отфутболить.
И лоб ладонью прикрыл. А чего прикрывать, видна здоровенная шишка.
Муж не вовремя вернулся со службы или бандитская пуля царапнула.
- Мы не бандиты, мы от коллектива, - пролепетал мастер.
- У нас бумаги, - схватился он за портфель. – Коллективное письмо, что он наговаривает!
Я сбоку зашел и мастера и дежурного вижу. У одного глазки маленькие и злые, а у другого против обыкновения зрачки не мечутся.
- И прошу зафиксировать его длительное отсутствие на рабочем месте без уважительных причин! – настаивает мастер. – А к заявлениям прогульщиков никакого доверия!
- Если надо, разберемся, - отмахивается дежурный.
- И соседи на него жалуются, - напоследок наябедничал мастер.
- Нам самим не справится, - неожиданно успокоился он. И принялся бумаги в портфель засовывать.
А дежурный осторожно ощупывает свою рану.
- Просто надо помочь человеку. Разве вы не обязаны помогать? – встрял я.
Переглянулись старички, будто обнялись, таких не прошибешь никакими словами.
- А как убьют его? – попытался растормошить их.
- Когда убьют, приходите, - сказал дежурный. – А со своими предположениями и домыслами…
- Пойдем, - тащит меня мастер. – Обрисовали истинное лицо, теперь ни одному его слову не поверят.
- Так вы можете войти к нему в квартиру? – напоследок спросил я.
- Не имеем права, - охотно признался дежурный. – Вот когда убьют вашего обманщика, - повторил он.
- Теперь ни одному слову не поверят, пусть подавится своей правдой! –торопится уйти мастер.
- А как можно войти? – настаиваю я.
- Официальная бумага за подписью хозяина города, ну хотя бы его сообщников, - скучно объяснил дежурный. И над журналом склонился, мол некогда ему с нами валандаться.
- Человек, понимаете, человек! – напомнил я.
А вокруг пустыня, медленно перекатываются барханы. Такая бескрайняя пустыня, что впору упасть и отчаяться.
- Мы свой долг выполнили, - усмехается мастер.
Ну, как одолеть эту пустыню, как не погибнуть от жажды?
Поплелся я за провожатым. Иду, не разбираю дороги, падаю в ямы и канавы. И все труднее выбираться из них.
Чем я лучше моих предшественников, что остались в пустыне? Кости развеял ветер. И никто не помянул их добрым словом.
- А тебя хорошо обучили, можно и разряд повысить, - лепит мастер. Не терпится ему, забрасывает песочком.
Стоим мы на краю пропасти, и тянет меня шагнуть в бездну.
И шагнул бы, да рядом со мной мужик на женщину замахнулся. А та вжала голову в плечи, готова принять любые побои.
И как я успел, сам не знаю. Взвился и прямо в полете ребром ладони вмазал ему по бицепсу. Всего себя вложил в этот удар, обессиленный и беззащитный повалился к ногам негодяя.
Рука его повисла плетью, но затоптать запросто может.
Если хоть малость осталось в нем мужского. Да ничего, видимо, не осталось – бочком отступил от меня.
А женщина к нему потянулась и мне через плечо: - Кто тебя просил, мы сами разберемся!
Помирились, значит. Ушли и не оглянулись.
Поднимаюсь я кое-как, пыль из одежды выбиваю.
А мастер рядом крутится, только я не смотрю на него, ни к чему мне это.
Так долго не смотрю, что он сам норовит заглянуть в лицо. Но не удается за пыльным облаком.
- Серафимыч? – напрасно старается.
- Владимир Серафимович, уважаемый и достопочтенный! – поправил его.
Потом поднял я голову, и нет пустыни, кое-где трава островками, вдали деревья угадываются. Поплелся я к ним.
Ноги еще в песок проваливаются.
- Серафимыч, самый высший разряд дам!
Еще проваливаются, но деревья все ближе.
- Все меры приняли, теперь их работа! – кивает на отделение.
А потом трава пошла, я чуть ли не бегом припустил.
Он пыхтит за спиной, но отстает с каждым шагом.
Не догнать ему, не оправдаться.
- Ну, черт с ним - с начальством, пусть дрожат и боятся; а может, человеку действительно помочь надо! – Испугался он заблудиться в пустыне.
Не то чтобы устал я или запыхался, а просто бежать надоело. Отыскал поляну около родника, устроился у воды.
Оглянулся – мастер завяз в песке.
Пришлось вернуться за ним.
- Надоело, все надоело, - сгорбился он.
- Что будем делать? – спрашиваю.
- Надо к участковому, там ребята молодые, не забурели, - придумал он.
Я по привычке в переносицу уставился, а он не отвел глаза. Совсем не старичком оказался мой мастер.
В общем, пошли, бабки опять путано и подробно указали дорогу.
- Понимаешь, все по указке, а он по-своему, - пытается объяснить мастер.
И не отстает, и вперед не забегает, а просто идут рядом мужчины, спокойненько разговаривают.
- Чтобы дефицитный материал достать, всех надо подмазать, а деньги откуда?
- Разве теперь так бывает? – недоумеваю я.
- Вот на работяг и выписывают фиктивные премии или материальную помощь, а они с начальством делятся, понимаешь?
Я соглашаюсь, хотя туго до меня это доходит. Но глаза мастера не бегают, и даже плечи вроде бы пошире стали. И кулаки у него побольше моих. Я руки в карманы засунул, не сравниться с подобным богатырем.
- А начальство нужных людей подмазывает, понимаешь? – втолковывает он, как подготовишке.
Я соглашаюсь, видимо, не привыкли старички работать по-иному.
- И мертвые души, сынков и дочерей хозяев города вписали в ведомость.
- Зачем? – не разобрался я.
- А те только за деньгами и являются.
- Гнать их в шею!
- А потом нас погонят, - объясняет мастер.
Нет, никогда старички не научатся работать по честному, но почему-то не могу осудить их.
Дома кругом одинаковые, заблудились мы, напрасно заглядываем в парадные. И остыл мой соратник, этак вопросительно на меня поглядывает.
Загадал я: если с трех раз не найдем участкового…
Чем дольше ищем, тем заметнее съеживается мой мастер, совсем в старичка превратился, не различить за портфелем.
Однако молчит, слишком много сказал, а слово не птица.
Но все же вякнул, когда отыскал я участкового.
- Я пошутил, хотел тебя проверить.
Нечего меня проверять, я что думаю, то и говорю.
Объяснил доходчиво служивому.
Тот совсем молодым оказался, непонятно когда институт успел окончить. Или купил где-то ромбик, на грудь повесил, усы для солидности отпустил. Волосинки пересчитать можно.
- Отчего не помочь, - сразу согласился он.
- Не откроют, двери сломаем, - заявил лейтенантик.
Симпатичный такой здоровяк, и усы его густые и щетинистые. А ромбик на груди – так другие еще и не такие побрякушки вешают.
Мой мастер совсем растерялся от такой прыти, за портфель норовит спрятаться. Мозгляк одним словом, плевком перешибить можно.
В общем согласился помочь служивый, прямиком направился к тому дому. И походка у него упругая, залюбоваться можно. И не раскачивается, идет по прямой. Я чуть ли не рысью за ним, а мастер пыхтит, старается не отстать, но все равно не успевает.
Прямо влюбился я в этого генерала, наконец, нормальный человек отыскался среди старичков. Его бы поставить начальником отделения, но таких не жалуют, ждут, когда на других престарков походить будет. Дело тут не в возрасте, за пять минут состариться можно.
Мастер не старше участкового, а давно пора ему на пенсию.
И мчимся мы этаким образом по всем правилам детектива: впереди генерал, я на подхвате, мастер тылы прикрывает.
Встречные разбегаются, от любопытства топорщатся ушки. Того и гляди, в погоню бросятся. Сучат ногами, но отпугивает их портфель и погоны. Попадешь на заметку, вовек не отмоешься.
Мчится мой генерал, на ходу обращает нас в свою веру. Только меня обращать не надо, я с каждым словом согласный.
- Свой район образцовым сделаю! – обещает участковый.
- Как огня будут меня бояться!
Правильные и замечательные слова, только от них словно ознобом по коже, а ведь погода не изменилась, не подул северный ветер.
Чудная выдалась осень в этом году, тихая, без дождей. Перед взрывом затаилась природа.
А может, озноб потому, что оглянулся я на мастера. Такая у того гаденькая и противная ухмылка.
Не понимает, что участковый должен очистить свой район от грязи. - Не дрейфь, ребята, со мной не пропадешь! – ободрил нас лейтенант около дома.
И так усы его разрослись, что за ним лицо не просматривается, я даже зажмурился, давно столько волос не видел.
А когда открыл глаза, то от этого великолепия осталось несколько волосинок.
Это женщина у парадной нас перехватила.
- Опоздали, опоздали, миленькие, убрались они, и пяти минут не прошло! – так и распирает ее словами.
- Знаю, за кем пришли, давно пора их посадить!
И приглядываться к ней нечего, похожа на того ябеду из соседней квартиры. Такой же тугой живот, разве что два спущенных шара на грудь прилеплены. Дергаются они, того и гляди отвалятся.
Смотреть тошно; случайно взглянул на мастера, а тот уже не прячется за портфелем, глаза выпучил.
Старички – они падкие на такое непотребство.
- Кто? – допросил лейтенант.
- С бабой он с этой, с распутной! – докладывает баба.
- Трезвые?
- Поддатые, конечно!
Смотрю, усы опять загустели, ощетинились.
- За выпивкой, наверное, пошли, - догадалась щетина.
- За ней, за ней, за желанной! – подтвердила баба.
Вспомнил я, как потерявшегося старичка зовут, назвал по имени-отчеству.
- А кто же еще? – удивилась баба.
- Работать пора, полдня уже бегаем, - говорю мастеру.
Но хоть из пушки под ухом у него пали, все равно не услышит.
Так и вьется вокруг бабы.
- Вы его поймаете? – закатывает та глазки.
- С вашими-то выдающимися данными! – распускает тот павлиний хвост.
- Я на работу возвращаюсь! – гаркнул я.
- Любое ваше желание выполню! – неймется павлину.
Хотел я вернуться, никого, оказывается, не убили, да помчался лейтенантик ловить преступников. Милицейским дай волю, всех пересажают, запрыгал я за ним.
Шаг у него упругий, хищники так ходят, когда подкрадываются к жертве.
А та еще ничего не знает, последние мгновения наслаждается свободой.
Не знаю, как мастер отлепился от бабы, наверное, прогнала она его, мужик из окна высунулся. Есть такие – посылают подругу в самое пекло, а потом изображают заботу и участие, следят за каждым шагом.
В общем, турнула она приставалу, тот совсем озверел, догнал меня, готов оболгать любого.
- Думаешь, зачем он за ним гонится? – хрипит за моей спиной.
- Выслужиться хочет, с образованием-то не сладко ходить в участковых! – накручивает он.
Что за человек, всех в грязь втопчет.
- Разгонит смутьянов – поощрение, несколько поощрений – звездочка!
Задыхается, а никак не угомониться. Врет все, не верю ему, нельзя так про людей думать.
Не верю, и старичок тот жив, и нечего мне здесь делать, пора на работу возвращаться, однако лечу за служивым.
Тот прыгает на мягких лапах, ногти в подушечках, но не дай Бог, если выпустит их.
А на улице прохожих полно, словно никто и не работает, и некоторые держатся парочками. Хоть бери и хватай любую.
Но не сбился преследователь, сразу выделил нужную.
Идет старичок, сутулится, пыль загребает. Да еще женщина висит на его плече.
Такие дряхлые, что не больше двух понедельников осталось им мучаться.
- Он? – спросил преследователь.
Мастер лишь слюну сглотнул вместо ответа.
Служивый фуражку подмышку – чтобы не потерять казенное имущество, - прыгнул к преступникам.
Только старичок и не думал убегать, стряхнул подругу, ноги пошире расставил, распрямился.
Женщина в кусты юркнула.
Мужчина стоит, не шелохнется, и глаза у него такие…. Вроде бы нормальные, но все в них отражается. Только в искаженном виде: я, например, обернулся уродом с огромными когтистыми лапами.
И вдруг что-то щелкнуло, переключилось. И почудился мне родник, что отыскал я в пустыне.
Неужели его подруга не заглядывала в эти глаза?
Или, наоборот, заглянула, поэтому попыталась убежать и спрятаться.
Но не смогла скрыться, натянулись невидимые нити, связывающие их. Или на дно пропасти спустили веревку, она ухватилась и вскарабкалась.
Вернулась в царапинах и ссадинах, встала рядом с единственным.
- Предприятие обокрал, ответишь по полной программе! – пригрезилось участковому.
Так путано объяснил ему мастер, что тот вообразил невесть что.
- Мы о тебе беспокоились, беспокоились! – выглянул из-за его спины осмелевший мастер.
И глаза у преследуемого вдруг потухли, или зрачки перекатились внутрь глазницы.
- Он мой гражданский муж, не тревожьте его, - осмелела и вступилась женщина.
- А ты кто такая? – будто только теперь заметил ее участковый.
Лицо у нее красное, испитое, в руках сумка, там бутылки звякают.
- Не обокрал, государственная комиссия не обнаружила никаких злоупотреблений, просто своими прогулами без премии оставил коллектив, - оправдался мастер.
- А я в институт приехала поступать, - назвалась девица.
- И когда не поступила…, - догадался участковый.
- Один обещал помочь…Я поверила… А он изматрасил и натешился…, - сказала женщина.
- Точно, ничего не украл? – допросил служивый мастера.
Тот истово перекрестился, перепутав последовательность движений.
- Правда, был родник? – спросил я.
- Когда-то давным-давно, не помню, - сказал старичок.
- А потом стыдно было возвращаться, - сказала его подруга.
- Что же вы мне голову морочите? – обиделся лейтенант.
Не задержал преступников, не видать ему повышения, поплелся восвояси, сгорбившись и загребая пыль ногами.
Говорили и не слышали друг друга, бутылки звенели в сумке.
- Теперь тебе точно не поверят, напрасно будешь наговаривать!
- А он увидел во мне человека, а не подстилку.
- Лучше спиться, чем работать с вами.
- Невелика потеря! – окрысился мастер.
- Дайте глотнуть, - неожиданно для себя попросил я.
- Пошли, пора работать! – взвизгнул мастер.
Умелые руки сорвали пробку.
- А может, не стоит? – спросил мужчина, которого я ошибочно посчитал старичком.
Ладонь моя намертво обхватила горлышко.
Колючки разодрали внутренности. Я притерпелся к боли.
- Щенок! – на прощание бросил мастер.
Такой глубокий старик, что старость его подобна заразной болезни.
Может быть, лекарство поможет не заразиться.
- Когда-нибудь правда победит? – ухватился я за призрачную надежду.
Мне не ответили, но не отвели взгляд.
А значит, надежда не иссякла. Хотя бы не надежда, а ее тень.
И показалось, что на пепелище пробиваются зеленые побеги.
Хотелось упасть и лицом прижаться к этим росткам.
Я едва сдержался.