Часть 39
Катя приехала двойкой в три ноль восемь дня. Как только поезд остановился, я забыл все прошлые грехи, что произошли со мной за последние семнадцать дней (ну конечно, кому хочется помнить такое) и, как сумасшедший, устремился в вагон номер четыре, где Катя просто упала в мои объятия.
- любимый, как мы долго не виделись! – чуть не плача воскликнула она, - я так скучала без тебя, что, думала, не доживу до сегодняшней встречи.
Я поднял её на руки и, прижимая к себе, целовал, целовал со словами:
- девочка моя, как я люблю тебя, как ты мне дорога, как ты красива и нежна!
Ангелина и Ольга показались мне перед Катей просто жалкими шлюшками, а она вот: королева, царица, звезда, у меня на руках и больше ничего не надо, как только быть с ней, носить её на руках и баловать всем, чем только можно и любить, любить, любить.
Я шагнул с ней на руках в вагон, чуть было не сбив с ног изумлённого её напарника, который еле успел отойти к другой двери.
- ребята, там ещё не все вышли, попробуйте их пропустить.
- ах, да, - я поставил девушку на ноги, - давай пропустим, маленькая.
Люди шли мимо нас, а я стоял в тамбуре, обняв любимую и перебирая её золотистые волосы.
- девочка моя, они стали ещё лучше, - восхищался я обнаруженному.
Она ещё сильнее прижалась ко мне и промурлыкала:
- тебе так кажется, милый, ты по мне соскучился, а я не мыла голову уже неделю и жду этого момента, как тебя, вот тогда они станут лучше.
Не сумев совладать с водоворотом нежности я приподнял её лицо и поцеловал её в эти сладкие нежные губы.
- ты самая нежная и красивая на свете, моя Катенька, - сказал я, отпуская её.
- любимый, я так счастлива, осознавая, что ты у меня есть, я так люблю тебя, мой прекрасный мужчина.
Дмитрий, напарник Кати, видя, что нам сейчас лучше не мешать, загадочно и безшумно исчез из тамбура, поэтому, я закрыл вагон и вместе с любимой прошёл в рабочую часть дожидаться прихода ревизии а заодно и, пользуясь случаем, лишний раз приласкать мою девочку.
Катя сидела на моих коленях, а я неустанно гладил её, целуя её губы и глаза, отчего был просто на вершине блаженства.
- миленький, я больше не могу, - теперь она уже почти лежала на моих руках, - ты гладиш меня, а я хочу тебя.
- давай подождём, малышка, хотя бы до тех пор, когда придём домой, ведь мы будем одни очень малое время и ничего не успеем...
- прости меня, Митенька, - сказала она после того, как я вынул руку из-под её юбки, поправляя остальную одежду на ней, - я нетерпеливая безтолковая девка и бельё мне надо сменить. Но обещаю, что когда мы придём домой, я буду послушной девочкой.
- не надо обещать, как будто ты мне должна, милая, ты хотела и теперь тебе легче, а я пока потерплю.
Мы поцеловались и Катя поднялась на ноги как раз вовремя, чтобы привести себя в порядок к приходу ревизоров. Как будто те ждали, когда у нас всё закончится и появились в вагоне спустя минуту.
Часть 40
И совсем не важно, что было после того, как я и Катя пришли домой, совсем не обязательно говорить о том, как это было и как долго это продолжалось – скажу лишь одно: мне было хорошо и хорошо очень долго.
А после празднования нашей встречи мы решили отпраздновать все новогодние праздники сразу и стало ещё лучше. Мы поклялись друг другу в том, что больше никогда не поедем порознь в поездки, я, потому что решил более ни с кем другим, кроме Кати, не встречаться ближе, чем по работе, а она, по её словам, сильно скучала без меня.
Но вот начальство на меня почему-то сильно взъелось, когда я отказался от одиночной поездки, заявив, что без Кати никуда не поеду и её попросил понапрасну не тревожить. В общем, до Апреля мы не знали горя и ездили в паре и даже поговаривали о том, чтобы закрепить за собой вагон, но, видно от судьбы никуда не уйдёшь и за прошлые грехи придётся расплачиваться. То ли сверху нам завидовали, то ли решили, что я стал гордым и забыл, кто командует парадом, но двадцать шестого апреля нас с Катей вызвали к начальству и вежливо попросили покинуть рабочие места по собственному желанию. Иначе мы будем уволены по некоторой другой статье, о которой я не люблю даже упоминать, так как никто не любит свою работу так, как люблю её я.Попытавшись было начать задавать вопросы, я был грубо остановлен обещанием, что эта самая моя нелюбимая статья будет сопровождать меня пожизненно. На Катю не давил никто, но все понимали, что если ушёл я, то и ей на железной дороге делать нечего. Вот таким образом я потерял работу и жильё, так как мне было велено в течении месяца покинуть мою комнату. Пусть я даже и съеду из своей комнаты, но к чему такие требования? Я не нарушал устава, в котором чётко и ясно было написано, что проводник обязан наездить за месяц не менее трёхсот часов, мало того, я ещё и сверхурочно ездил. Или здесь нельзя отказывать начальству? так надо бы съездить в Москву, не поскупиться, и так расставить всё по своим местам, чтобы больше не смели на мне ездить. Я сомниваюсь, что меня сократили – железной дороге не хватает народа, я сомниваюсь, что с моей стороны было что-то , что настроило пассажиров против меня – я ещё пока никого не обижал. Остаётся только, что я отказывался ездить один, по причине нежелания расставаться с Катей, но ведь я не могу иначе и имею на это полное право, в уставе так и написано, что сверх трёхсот часов проводник может отказаться от любой поездки, кроме того, я не хочу более испытывать судьбу из-за своей ветрености. Ведь хотя и я люблю Катю всей душой и сердцем, но чёртово тело твердит своё, требуя нового и непознанного.
Вот так я размышлял по пути домой. Катя, идущая рядом, готова была плакать от негодования и поэтому старалась говорить меньше, и старалась настолько, что за время нашего пути домой мы не обмолвились ни словом. Зато, когда за нами захлопнулась дверь уже почти не нашей квартиры, её прорвало так неожиданно, что ослабев, она не удержалась на ногах и, сев на пол, стул я не успел ей подставить, разрыдалась настолько громко и безутешно, что я бы наверное расстрелял всё наше начальство, только бы не слушать этих рыданий и не видеть всего этого. Сражённый просто наповал картиной такого рода, я выронил из рук свою рабочую папку и тупо смотрел то на неё, то на Катю. Наконец голова заработала быстрее и я понял, что дальше так продолжаться не может, а посему я переступил через папку, поднял любимую с пола на руки и утешал, говоря ей всё, что приходит в мою голову ласкового и утешительного, носил, как маленькую, по комнате и утирал слёзы, ручьём бегущие из её глаз.
Худо ли, бедно, но мои старания не прошли даром и после того, как я напоил её водой и сносил в ванную умыться, Катерина пришла в себя и слегка охрипшим голосом спросила:
- что теперь делать, любимый? Как жить дальше-то?
Я устроил её на диване поудобнее и ответил, стараясь говорить спокойнее, а то тоже начал расклеиваться:
- а что делают люди, когда их увольняют с работы?
- но ведь нас выселяют из квартиры!
- ну и что? Ведь жизнь-то на этом не кончилась – найдём новую и получше этой.
- где найдём? За какие деньги?
Она хотела было вновь плакать.
- подожди, подожди, не так уж всё и трагично, чтобы сразу и в слёзы. Во-первых: я дознаюсь, какая муха и за какое место укусила наше начальство, а во-вторых: не переживай, если нам будет нужна квартира, мы её получим, причём, как только, так сразу. Правда, хорошую я тебе не обещаю и что не в центре она у нас будет – это однозначно, но в роде этой халупы у нас что-нибудь будет.
И без того большие глаза Кати стали ещё больше.
- а где ты её возмёшь? Я знаю, что возьмёшь, но где?
Я с нежностью поцеловал её губы радуясь, что кризис миновал, теперь, если Катя так живо отреагировала на всё, значит её печаль ушла безвозвратно, по крайней мере плакать она больше не будет, и ответил вопросом на вопрос:
- сколько часов я наездил до тебя? Сколько с тобой? А сколько сверхурочно?
Часть 41
В последние две недели после того, как мы с Катей были уволены, я был, не побоюсь этого слова, одержим целью найти и обезвредить, в данном случае уничтожить, того, с чьей подачи, а я был более, чем уверен, что это так, меня так настойчиво просили с работы, угрожая даже статьёй в трудовой книжке. И мои рвения, правда, абсолютно случайно, были не напрасны. Всё дело в том, что как-то раз, проходя мимо здания ДВЖД.ВЛАД и со злобой косясь на окна директорских апартаментов, (чтобы их расплющило!!!) я повстречал моего коллегу Алексея, раза два ездившего со мной по местным линиям. Я бы и не вспомнил о нём, такие люди не остаются в памяти, всилу своей неприметности, но он, назвав меня по имени и отчеству, которые в своём сочитании почти никто не выговаривал с первого раза, а он выговорил, после чего, приветствуя меня рукопожатием, спросил:
- а что, Матопх Сербиерович, говорят, начальство взъелось на вас за то, что вы, вроде того, используете не по назначению свои способности обвораживать пассажирок своего вагона?
- да видал я в гробу ваше начальство, кроме того, пусть подавятся своей сраной гостинкой! – злоба на ДВЖД закипела во мне с новой силой и сейчас я был готов влезть в этот домишко и разбить хари всем этим горе-начальникам, покрыв их сочным проводниковым матом, а уж, когда они поверженные будут валяться на полу, размышляя над тем, как же подняться и вызвать ментов, между делом спросить: «А по какой-такой причине я впал в немилость их высочества? Может мне надо было уехать в Харьков и не вернуться обратно?»
но последние слова Алексея понемногу начали доходить до моего предвкушающего сладостный час справедливой мести разума и я попытался осторожно переспросить:
- а что там говорилось про пассажирок моего вагона?
На моём лице, видно, явно было написано, что сегодня кто-то получит от меня по самые «небалуйся», и поэтому Лёша, зделав отгораживающий жест, ответил так, будто сидел на скомье подсудимых:
- поверьте мне, я всего лишь говорю то, что слышал, но недавно я узнал, что вы, находясь в поездке, дескать, имели наглость, пользуясь тем, что ваша жена осталась в городе, мало того, обхаживать молодую пассажирку, так ещё и недвусмысленно намекали ей… Ну, вы сами понимаете.
Эта манера говорить побудила меня двинуть ему в табло, ведь по виду, в котором он мне это приподносит, нетрудно догадаться, что всё это – не более, чем сплетни, и он, Алексей, судя по всё той же манере рассказывать, совсем непрочь перемыть кости всем коллегам и пассажирам, а потом, при случае, зделать вид, что, рассказав всё это пострадавшему, сумеет отрекомендовать себя, как внимательного и желающего помочь. Правда, вовремя взяв себя в руки, я решил повременить с кулаками и хотя бы дослушать, чем всё это кончилось, да и как-то не очень хочется расправляться с обидчиком под окнами его же надежды и защиты.
- ну-ну, и чем же всё это кончилось, раз оно даже до вас дошло? – уж по крайней мере от иронии меня никто не удержит, благо, случай подвернулся.
- ну, чем, чем? Приехала она на место и нажаловалась на вас, предъявив все доказательства, включая даже сведетелей.
- чего, совращения? – я уже просто не мог сдерживать свою тягу поглумиться, хотя и Лёшка-то мало в чём был виноват, просто есть люди, которых хлебом не корми, а дай обсудить тёмные деяния соседа своего. И морду бить я ему разхотел – что с дурня возьмёшь. Но хотя бы до чего-нибудь я всё же дознаюсь, ведь каждый слух стоит на фактах, только вот узнать бы, до каких размеров успели раздуть эти факты за две недели.
- да нет же! – он уже почти выпрыгивал из собственной одежды, пытаясь опровергнуть мои догадки, - она написала, что вы домогались её самым откровенным образом, не стесняясь окружающих, и посему они всё видели и подтвердили её жалобу индивидуальными заявлениями и подписями в ней, а также в своих бумагах, заверенных ДВЖД.Хабаровск.
теперь-то до меня начало доходить, что всё сказанное Алексеем больше похоже на правду, чем на её противницу, и поэтому я на всякий случай спросил у него:
- а эти бумаги кто-нибудь видел? Вот, лично ты, видел их?
- нет, - он виновато уставился на меня, - но я не думаю, что на инструктаже начальство станет заниматься тем, чем обычно занимаются бабульки, сидя на скомейке у подъезда.
- что , они так всё и рассказали?
- да, именно так и, кроме всего этого, прегрозили на случай, если впредь так повторится, виновного будут не только выгонять с работы с соответствующей статьёй в трудовой, но и обязывать выплачивать пострадавшей за моральный ущерб, или передавать дело в суд.
Я теперь вообще обалдел, уж чего-чего, а вот такого от нашего начальства я не ожидал. На всякий случай я попытался спросить у Алексея:
- а вот ты, Алексей, зная меня вот столько, можешь этому поверить?
честно говоря, я не пытался, - его ответ показался мне неожиданно мрачным, может, потому, что я наблюдаю, как отзываются обо мне люди, а может по какой-то иной причине,
- почему?
- Да потому, что вы для меня – самый обыкновенный человек, с которым у меня, кроме пары совместных поездок и вот этой встречи, нет ничего общего и какая мне разница, что вы делаете на работе и кто на вас там жалуется. Знаю одно: никто не застрахован от всякого рода неприятностей и, случись мне попасть в такого рода ситуацию, я бы ничуть не удивился.
«много слов, а толку нет, - с досадой подумал я, - юлил, юлил, а толкового я от тебя ничего не узнал».
А после я решил, что если мои следующие слова на него не подействуют, мне с ним больше разговаривать не о чем.
- так видишь ли, Лёша, всё то, о чём мы с тобой сейчас говорили, произошло просто не из-за чего.
- вы имеете в виду, что разговор был пустой? Ну так и что же?
- да нет… А хотя может быть и да, ведь меня обвиняют несправедливо.
А на это он мне ответил так просто, что закружилась голова от осознания, что я не один и меня хоть кто-нибудь, да понимает.
- я это понял сразу, когда об этом начали говорить, и думаю, что напрасно вы вот так здесь стоите. Вы требовали эти жалобы?
- да нет, я так растерялся, что и не подумал об этом.
- а вот и зря. Я понимаю, в конце концов, что в дороге всякое бывает, но вы имеете право хоть взглянуть на доказательства вашей вины, не говоря о том, что опровергать всеми доступными способами.
- почему это ты так уверен, что на мне нет вины?
- не знаю, но думаю, что это именно так- вас просто-напросто обвинили ни в чём, а если и было что-либо подобное с вашей стороны, то до такого оно вряд ли бы дошло, поэтому идите и действуйте, а будут трудности – чем могу, помогу.
Часть 42
Эта встреча настолько поддала во мне жару, что я, обнадёженный и разгорячённый открывшейся мне возможностью вновь встретиться со своей работой, стал строить планы, что и как сделать и, самое главное, с чего начать. Постояв с Алексеем ещё минут сорок и переговорив обо всём, только не о плохом, я решил начать действовать сегодня же, благо, что время ещё позволяло.
Алексей же, пожелав мне удачи в бою и тепло со мной распрощавшись, пошёл собираться в поездку.
- через три дня позвоните мне, - говорил он мне, когда мы обменивались прощальными рукопожатиями, - и расскажите о том, как вас восстановили на работу.
- так точно, товарищ главнокомандующий вагоном! – шутя отрапортовал я и мы вместе разразились громким смехом, после чего разошлись.
Мне почему-то казалось, что всё будет так, как я задумал и как посоветовал мне Алексей, меня даже не остановила охрана, которая ни за что не хотела меня пропускать потому, что у меня не было пропуска, его у меня конфисковали в первую очередь, на что я ответил:
- вы знаете, судя по всему у нашего с вами начальства в голове мозгов меньше , чем у нас с вами вместе взятых, иначе бы они наверняка не додумались вначале забрать у меня пропуск, а потом вызвать сюда, чтобы я забрал документы.
О документах я, правда, несколько преврал: их мне должны отдать только через неделю, но парням из охраны видно понравилось моё высказывание о начальстве, да ещё и кто-то, я так и не понял, кто, подтвердил мои слова воплем из глубин коридора: « да, да, они это могут!» и я прошёл без ощутимых проблем.
Недолго думая, я направился прямо к самым верхам и, наблюдая их удивление, потребовал у них же хотя бы заявление от потерпевшей. И хотя я вновь попытался доказать, что ничего подобного с моей стороны не было, мне попрежнему не верили, однако бумагу принесли. Бумага была не одна, к ней было приложено ещё три – это были заявления от сведетелей, мать их перемать. И как я удивился, когда прочёл заявление потерпевшей, коей оказалась сама Ангелина.
- а разве я когда-нибудь возил её? – вопросил я, взглянув на начальство, которое всем своим составом недовольно глазело на меня, - да, я такую знаю, но ведь это же совсем не значит, что я возил её в своём вагоне.
- но если есть заявление и есть сведетели, что ещё нужно?
Потом я стал доказывать долго и упорно, что пятого января я никуда не ездил, заставил этих важных особ побегать и проверить все отчёты за январь, чего они очень не хотели делать (не хочется ведь выставлять себя невнимательными, да ещё и перед каким-то проводником) и наконец, когда как-то нехотя было установлено, что к этому заявлению я ни коим образом не предчастен, директор ДВЖД.ВЛАД, несущий на своих плечах, казалось, дюже умную голову, настолько умную, что из-за большого её, и по всей видимости, тяжёлого ума, он часто ходил её опустив, вдруг с видом, как будто им было только что совершено открытие как минимум железнодорожного уровня, заявил:
- но ведь бумага-то есть, и не одна.
Народ хотел было разсмеяться, но директор окинул их предупреждающим взглядом и они не стали этого делать, хотя, я видел сам, как им этого хотелось. А я же взял чистый листок бумаги, лежащий передо мной вместе с другими такими же, наверное для заявлений, и написал на нём: «господин мерешковский, вы – мешок» и поставил свою подпись, после чего, отдавая его ему, предупредил:
- если я сейчас выйду хотя бы в коридор и расскажу о нашем с вами разговоре, особенно о ваших последних словах, здесь подпишутся намного более, чем трое. Как вы думаете, а? И тогда ведь, говоря вашими же словами, можно будет ответить вам: «а ведь это тоже бумага и она тоже есть!».
Терять мне было нечего, ведь я и так был почти уволен, а шеф, прочитав моё, тоже в своём роде заявление, вначале побагровел, а затем побледнел, его глаза расширились и вспыхнули гневом так, что, казалось, он материален, а потом закричал, таким криком, что задрожали стёкла в шкафу:
- вон отсюда, сволочь подвагонная!
Видя, как ближайшие его подчинённые вздрогнули от неожиданности, хорошо хоть не обмочились, я медленно поднялся с места, давая себе насладиться этим зрелищем, затем театрально всем поклонился, а уж потом, сделав всем ручкой, направился к двери, откуда пришёл. Выходя в коридор, я краем взгляда поймал летящую в меня книгу, которая до цели правда не долетела, а застряла в аккурат между косяком и уже почти закрытой за мной дверью. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы книга упала на порог, я задвинул её ногой внутрь, после чего, плотно закрыв за собой дверь, удалился прочь.
Уже шествуя по улице, я ощутил, как мне стало легко, и почему-то казалось, что все беды позади, а впереди лиш радость и любовь.
Я пришёл домой, пересказал Кате всё то, что произошло, вызывая на её лице то удивление, то тревогу, но, когда я дошёл до сути и поведал ей, кем была написана эта жалоба, разумеется опустив всё, что было до пятого января, мне показалось, что она разорвала бы Ангелину в клочья, если б та попалась ей на глаза.
- ах, не живёт она в городе, - со злостным сожалением сказала Катерина, - я бы до неё добралась и сказала всё, что думаю обо всём этом.
- я думаю, этого делать не стоит, хотя бы потому, что нет времени ехать к ней, но сволочь она порядочная, это точно.
Дальше всё закрутилось, как в кино. На другой же день с самого утра в мою дверь позвонили и, когда я открыл, нам вместе с Катей предложили одеться и спуститься к ожидающей нас машине.
Я, само собой, задал вопрос: куда нас повезут, а мне на это ответили, что нас ожидает Мерешковский для оглашения вынесенного решения по поводу нашего увольнения. И, сказав это, они ушли, предоставив нам возможность одеться.
- а вы, Матопх, смелый, скажу я вам, - начальник ДВЖД.ВЛАД как всегда восседал на своём месте, а через стол от него сидели мы с Катей, - наговорить начальству такого, чтобы вас захотели выпнуть, довести всех до безумия и просто так встать и уйти, запнув книгу в кабинет.
- Виталий Станиславович, - я уже только от этого начал злиться, - пожалуйста, изложите цель нашей с вами встречи и разойдёмся с миром.
- дерзок, напорист и властен, вы любите свою работу, готовы сломать шею всем, кто поёт не по вашему, - он меня определённо не слышит, - ходите, доказываете и ввергаете всех в стопор.
- и что далее? – я уже не собирался больше терпеть этого и хотел было подняться и уйти.
Но он остановил меня жестом:
- посидите немного, скоро вы пойдёте и поедете на все четыре стороны. Мы не будем вас обязывать никуда ехать, подменять вами кого-либо. Вы знаете, сегодня утром я поднялся с постели, выпил кофе и решил… Кстати, вам налить? У меня чёрный, молотый.
- нет, спасибо, продолжайте пожалуйста, - сухо ответил я на попытку меня унизить.
- хорошо, большой человек, я продолжу: выпил кофе и решил, что нечего больше делать вам в моём кабинете и доказывать свою правоту, вот вам бумага, пойдите с Екатериной, получите свои отпускные, а после отпуска приходите к нам и продолжайте работать так, как вы работаете: честно и примерно, и пусть все берут с вас пример. Ступайте, а после бухгалтерии зайдите ко мне и мы всё же выпьем с вами по чашечке кофе.
Я ожидал всякого, но вот такого – никак. И хотя стоило проучить бы этого высокомерного мужика, послав его на все четыре стороны с его подачками, в другом случае я так бы и сделал, но что-то остановило меня, и поэтому, взяв из рук директора бумаги, я с благодарностью пожал их обе и сказал:
- спасибо вам, вы – замечательный человек.
- а, - махнул рукой он, - это всё ерунда, я лишь одного не понимаю, как можно было так написать, и ведь неграмотно всё получилось, но в Хабаровск я ещё позвоню.
Счастливые и радостные мы вышли от директора. До бухгалтерии мы шли, словно летели, а, получив отпускные и выпив с Мерешковским кофе, так и выпархнули из здания и вернулись домой, где наша радость перешла просто все границы.
Часть 43
Отпуск начался и началась идилия. Уехав из города мы поселились на даче Елены Алексеевны и там жили, как в раю, вдали от суеты города и его вечного движения. Правда, иногда мы наезжали в город, чтобы запастись некоторыми вещами, или продуктами - в деревне сильно не закупишься, а в городе можно сходить в оптовый рынок и там набрать всего вдоволь.
В этот день я отправился в город один с записанными на бумажке пожеланиями Катерины. До станции угольная я решил поехать на автобусе, так как электричек в ближайшее время до города не ожидалось, а, доехав до угольной, можно было пересесть на электричку, идущую тоже во Владивосток, но совсем из другого направления.
Приехав на угольную, я зашел на мост и направился к платформе, откуда уходит моя электричка. Здесь уже стоял какой-то поезд. Взглянув на часы, (я знал всё расписание наизусть) вычислил, что этот поезд ни какой-то там, а триста восемнадцатый, московский. Сообразив, что меня в этом поезде могут подбросить с ветерком до самого города, я прибавил шагу, а, спустившись с моста и услышав, что кто-то издалека зовёт меня по имени, вообще воспрял духом: ведь посмотрев на зовущего я увидел улыбающегося и машущего мне Славика Стильского. И хотя поезд уже тронулся, а вагон Славика находится почти в голове состава, я всё же решил пробежаться от его середины и достичь своей цели всеми возможными путями (не хочу упускать халяву и возможность встречи с давним хорошим знакомым). Рванув что есть силы, я попёр напролом так, что немногочисленный народ шарахался в ужасе, как только я приближался. Бегу, ветер свистит в ушах, Стильский что-то кричит, и тут вдруг… Конец платформы, а поезд набирает ход и до Славика мне осталось бежать два вагона. Прыгнуть? Да я не залезу в вагон, даже если Стильский выдвинет лестницу. Чёрт! И мимо идущий вагон закрыт! Стоп… Я остановился, как вкопанный, а, между тем, поезд всё разгонялся. И вот она, желанная открытая дверь, и вот я, со всего маху впрыгивающий в вагон и сшибающий с ног молодую проводницу, которая только и успела, что сказать «ах!» и мы с ней вместе повалились на пол. Правда, я успел перевернуться так, что оказался на полу, а уж на меня упала она – больно, но смешно.
А потом я получил по мордасам от моей спасительницы, после чего, поднявшись на ноги, поставил на них и её и, захлопнув дверь одной рукой, другой вынул из кармана и развернул перед ней удостоверение железнодорожника.
- коллега? – спросила она срывающимся голосом.
- да, детка, и прости меня, я не хотел, честно, не хотел.
Она как-то странно на меня посмотрела, но я не стал медлить и сунув корку в карман, шагнул в открытую мной дверь переходника.
Проходя по второму вагону, я нос к носу столкнулся со Славиком, идущим мне навстречу.
- ну и куда ты разогнался? – спросил он, протягивая мне руку в знак приветствия, - наверное всех там перепугал?
- да нет, Славик, всё нормально, только что-то спина болит.
Он расхохотался.
- а почему не ряха, у тебя на ней хорошие знаки отличия?
- да это коллега с перепугу наставила.
- ну ты даёшь! Ты хоть её не убил, а?
- нет, я сам чуть не убился, а её сохранил до лучших времён.
- я думал, ты идиот, а ты вообще дурак, - я ещё не отвык от его шуток и поэтому только улыбнулся его словам, - подумай-ка, выдать такую скорость, так нет, ещё и сигануть в вагон! Как такие на свете живут, а?
- да ладно тебе пургу гнать, - я конечно люблю, когда мной восхищаются, но пора и честь знать, - расскажи мне лучше, как ты доКатился-то до такой жизни.
- слушай, давай-ка тогда пройдём ко мне, да и там уже продолжим.
Часть 44
Ай да Стильский, ай да проводник! Мы с ним проговорили почти до самого Владивостока, причём я узнал такое, что чуть было не поверил в сказки. За четыре года, что мы с ним не виделись, а не виделись мы с ним с той самой поездки, в которой я познакомился с Катей, Славик успел развестись с женой, которую не удовлетворяла его работа, найти себе вторую, с которой он ездит в поездки, но не жену, он больше не решился на столь отважный шаг, а, как он сам выразился, близкую подругу, с которой не соскучаешся ни в дороге, ни в постели. А ещё он однажды чуть было не загремел на зону за то, что кто-то настучал на него, что он, Славик, вроде, спёр из чьей-то сумки пять мобильных телефонов. Правда, телефоны нашли, нашли и людей, которые оправдали Славика. А вот Казакова Светлана Сергеевна, если помнишь, она ехала со мной в паре в тот раз, когда я, оставив Катю в Москве, ехал обратно во Владивосток, была ни кем иным, а племянницей Славика, мало того, так сбил-то сног я её напарницу.
- так что, брат, я всё знаю, чем ты занимался на обратном пути. И не стыдно, а?
- а ему ли стыдиться, когда все и всё ему прощают? – передо мной выросла Светлана и взяла меня за обе руки, - привет, спортсмен!
- здравствуй, Света, и как это тебя угораздило, - не без удивления спросил я, сжимая её руки в своих, - ехать этим поездом?
После прошествия столького времени я уже и не думал держать на неё обиду за легкомысленный выпод, который она не сдержала при появлении Катерины.
- да я-то ладно, ты лучше расскажи, как угораздило тебя влететь в мой вагон, бегун несчастный, ведь Наташка до сих пор в шоке.
- как, всё ещё? – я поднялся с места и хотел было рвануть к Наташке, дабы вновь извиниться.
- сядь, не паникуй, увидишь ты её скоро, правда, не могу поручиться, что останешься цел.
- что это всё значит?
- а ты как думаешь, а?
Часть 45
И вот, в двенадцать ноль семь, мы прибыли к третьей платформе от жд.вокзала станции «Владивосток», поезд прибыл и мы вышли на платформу.
Светлана подалась к своему вагону, а мы со Славиком остались выпускать народ.
Наталья появилась через несколько минут, вся скромная и женственная.
- здравствуйте, Митя, вы меня насмерть перепугали.
- простите меня, пожалуйста, я, честное слово, не хотел, но платформа неожиданно закончилась и тут… Ваша дверь.
- с вами ничего страшного не случилось? а то вы так упали, что, я подумала, не подыМитесь.
Она очень волновалась, разговаривая со мной, и, видно из-за этого, терзала свои ключи, что были у неё в руках.
- за меня не беспокойтесь, я больно не падаю. Ну а вот вас я не поколечил?
- нет, что вы! Я просто испугалась и подумала, что вы хотите…
- да, да, я ворюга и захотел нажиться чужими деньгами под самый Владивосток, правда, в последний момент решил вспомнить о рамках приличия, и, покатавшись по тамбуру вобнимку с прелестной проводницей, понял, что получил то, что хотел, и убрался с её глаз, дабы применить свою тактику в других вагонах.
Наталья улыбалась и краснела, став похожей на совсем юную и чистую.
- да нет же! вы показали мне своё удостоверение и я вас узнала.
- узнали меня?
- ну конечно, о вас было много разговоров и слухов.
- а почему же я вас не припомню? Мы нигде не встречались?
- я видела вас два раза в двжд, но ведь я ещё совсем неопытная и работаю мало.
Встреча сразу со столькими людьми подействовала на меня очень хорошо, и поэтому я предложил всем после сдачи смены пойти и посидеть за столиком, отметить столь прекрасную встречу.
Наталью мы тоже взяли, чему она очень обрадовалась. Вместе мы прошлись по магазинам, потом я позвонил Кате, чтобы держать совет по поводу размещения наших гостей. Она была согласна, даже Светлана была ею преглашена.
В шесть вечера наша братия ввалилась в частный домик в посёлке Вольно-надежденский, где нас с радостью встретила Катя.
Самым интересным оказалось совсем не то, что Славик кадрил Наталью, и даже не то, что его подруга, ездившая с ним, не поехала с нами, оставшись, словно преданный пёс, сторожить вагон, а то, что Катя и Светлана – две соперницы в прошлом – встретились, как мирные и давние подруги. Правда, пожже я узнал, что в то время, когда я ездил в Харьков, Катя уехала в Москву именно с ней.
От этого застолья, происходившего у нас, устала наверняка вся улица: народ тусовался, выпивал, гулял и много что ещё делал, да так, что наутро, когда я с горем пополам поднял Славика и светлану, первый из них никак не мог поверить, что через несколько часов отправится в свою Москву, а вторая, чуть не плача от головной боли, бухнула в стапятидесятиграмовый стакан четыре ложки растворимого кофе, залила всё это кипятком и добавила две ложки сахара, затем выпила всё это и объявила, что ей хорошо.
А потом я проводил их до Владивостока, прихватив и Наталью, и когда уж поезд тронулся и народ попрощался с нами, понял, что остался с Натальей почти что один на один. Она стояла, опершись на мою руку, и было видно, что столь откровенный жест вызван отнюдь не хорошим её состоянием.
- может вас проводить, коллега? - я решил не бросать её одну в таком виде, - а то я вижу, вам станет настолько скучно ехать одной, что вы проспите свою остановку в транспорте?
- мне очень стыдно, Митя, - тихо ответила она, - но я и сама так думаю, поэтому, если не трудно…
- что вы, что вы?! Даже и не думайте извиняться, я вас прекрасно понимаю.
Но вот, с горем пополам, я доставил её до дома, где и оставил, проконтролировав, чтобы всё было в порядке.
Часть 46
Стук колёс. Бесконечный стук и хлопанье дверей, хождение по ногам, мат, ужасный запах. Всё это я ощущал, видел и слышал и сколько наездил я в этих вагонах, наверное уже никто не сосчитает. Где те времена, когда я ездил в мягких купейных вагонах? Сколько дней, лет, веков прошло с тех пор, когда я ходил в чистой и модной одежде, а не в остатках её чистоты? А ведь всё из-за моей дурости, всё из-за моей легкомысленности и недальновидности, ведь тайное всегда становится явным, а, если долго настаивать, всегда добьёшься своего. Так и ангелина, предъявила неопровержимые доказательства того, что мы делали на новый год без Кати, и та, естественно, поверила (не поверил бы только дурак). Ангелина в один прекрасный момент приехала и выложила всё, расчитывая, что мне более ничего не останется, как вернуться к ней, и была права, но, правда, только наполовину.
Катя, как всякий уважающий себя и нормальный человек, отреагировала на всё это тем, что не сказав ни слова, собралась и ушла. Сколько я потом не пытался с ней связаться, хотел даже на коленях пощады просить, а ответ по прежнему был лишь один – нет, или его не было вовсе по причине нежелания разговаривать со мной.
И вот тогда, я решил найти и обезвредить, а вернее, просто уничтожить Ангелину, отомстив ей за все мои беды. И я почти сделал это. Я приехал в Хабаровск, разыскал её дом (я очень плохо помнил, где он находится), поднялся к ней, позвонил, а когда она открыла дверь, навёл на неё пистолет и выстрелил.
И вот с тех пор мне ни дна ни покрышки, мотаюсь, как идиот в этих пропахших бродягами электричках, мечтая уехать от Владивостока чем дальше, тем лучше. теперь я вообще плохо представляю, где нахожусь, правда, надо послушать, какая остановка будет. Я уже которые сутки почти что не спал, наверное все кости переломал об эти хреновы лавки, что в наших исконно русских вагонах никак не искоренятся.
А ещё надо хоть немного поспать в тишине и покое, правда, где теперь этот покой найдёшь, кругом народ, не бродяги, так бичи, сам лично вчера об одного разминал свои застоявшиеся мышцы: подошёл, дай, говорит, шкуру поносить, больно она у тебя новая, наверное всё равно у кого-то спёр. Я ему по хорошему, мол, братан, не шали, ступай себе, куда идёшь, а он - снова своё, да ещё и кого-то там упомнил, отчего я просто не выдержал долгого нагруза, поднялся с лавки, на которой сидел (лежать я уже заколебался), и дал поносить ему мою фирменную, проводниковую. Бедняга долго ещё лежал меж лавками, слава богу, хоть вечер был и народу не было. А я пошёл в тамбур, покурил (деньги у меня и на еду, и на сигареты пока были), затем, чтобы не проверять на прочность свою жалость, пошёл и сел в другом вагоне на такую же лавку. Больше этого бродяги я в этой электричке не видел.
Часть 47
-
двери закрываются, следующая остановка: станция «Красноярск 1», конечная, - прогремел над головой голос, который просто в один момент вытряхнул меня из воспоминаний, которые уже потихоньку переходили снова в сон.
Я очень удивился этому, так как не ожидал от себя такой прыти: дожить до Красноярска и не свернуть башку, и решил, что жизнь не так уж и плоха, только вот прилечь бы где-нибудь подальше от ментов и народа, чтобы не докапывались, а иначе можно и в тюрягу загреметь. Только как же быть? Ночью нигде, кроме вокзала, не поешь, а на вокзале можно и нарваться, да и поспать бы по хорошему как-нибудь, ведь мне бы сейчас хорошенько выспаться, а там я ещё дней пять продюжу.
А между тем поезд остановился, двери распахнулись, а машинист объявил о прибытии на конечную остановку «Красноярск 1» и я пошёл к выходу.
«зачем? – сам себя спросил я, - ведь сейчас час ночи и никакая дрянь в вагонах убираться не станет, ложись и спи до утра, а там выйдешь на какой-нибудь более спокойной станции и закусишь».
Ох, снова эти лавки! Но хоть теперь не будет калыхать и, если что, всё равно никого нет, можно и на полку для сумок взгромоздиться, благо, их стали делать не решетчатыми, а сплошными.
Электричку отвели в тупик, свет погасили – тишина и покой… и я на полке для сумок, как акробат под потолком, возлегаю, и мне даже как-то хорошо стало. Начинаю засыпать, выпрямился во весь рост, ничто не мешает, а то совсем ноги не ходят от этих постоянных скрючиваний. И что я раньше не догадался так спать, хотя бы ночью отдыхал, а днём можно просто посидеть, как приличному гражданину.
А всё-таки, как-то очень коряво получилось: я - с моей ненасытной сущностью и уж чрезмерной слабостью к девушкам, ангелина (блин, не дай бог не убил) - с её сволочной логикой, Катя, с её гордостью. Вот кого я больше всего уважаю, так это Катеньку: она просто молодец (так меня, кобеля ненасытного), ушла и ничего не сказала, бросила, наверное подумав: «хватит надо мной издеваться, я терпела один раз, второй, а вот на третий ты уж прости меня». И правильно, поделом мне, предурку, ещё и в тюрягу посадят скоро.
А может быть сейчас пойти к ментам и сдаться добровольно, а? Что мне терять-то особо? Прийти, сказать, мол, поглядите там в своих розысках, есть ли такой чувак, которого ищут за
убийство?.. нет… что-то не хочется мне. А вдруг я всё-таки не попал в неё? Да просто этого
не может быть, но вдруг?
И вдруг где-то недалеко, может в соседнем вагоне, кто-то очень громко и протяжно закричал,
причём так, что я чуть не свалился с полки, а моя душа подсказывала мне, что что-то происходит такое, чего просто не должно происходить в такое время. Не успел я подумать об этом, как уже летел с полки, не зная, что буду делать, но желая поскорее попасть в то место, откуда кричали.
«ох, и погоришь ты на своей жалости, - говорил я сам себе, захлопывая дверь переходника вагона в котором что-то происходило, - сидел бы и не рисовался, пока не схватили за жабры».
Во тьме вагона, при тусклом освещении фонаря, светившего в окно, происходило то, что просто нельзя было назвать происходящим: на полу между лавок лежала распростёртая девушка, её одежда была изорвана, почти совсем не скрывающая наготы, волосы растрёпаные и грязные, а над ней двое бродяг, один из которых держал её руки и периодически заезжал своим кулачищем по лицу девушки, которое уже хорошо пострадало, а другой пытался изнасиловать её, кричащую и вырывающуюся из их цепких лап, как загнанная зверушка.
Я думал, что меня сейчас просто стошнит от всего этого, или я упаду в обморок от такого зрелища, которое просто косило мои нервные клеттки пучками, но зверь, разъярённый зверь, желающий крови, проснулся во мне, и тихо, как мог, я подошёл к ним и приступил к своему звериному делу: убивать, душить, рвать. Правда, до третьего ещё не дошло, но обидчикам хватило и того, что умудрившись как-то, сам не могу понять, как, столкнуть их головами, причём так, что они затрещали от удара друг о дружку, я поверг обоих одним ударом и они обмякли над девушкой, которая всё продолжала звать на помощь, затем, попробовал извлечь её из-под них, но тщетно: мало того, они давили на неё своим весом, так ещё и она сама упиралась, дура, начиная уже и меня колотить.
А потом произошло то, что я всегда называю « мы ждали беды, да не с той стороны», а именно, кто-то, непонятно откуда взявшийся, стал настолько размеренно наколачивать мне по голове и что-то громко орать почти что в ухо, что я просто не понял, откуда люди пришли и отключился……
- нет, нет, не надо, я сама как-нибудь, мне помогут, честное слово, - кто-то кого-то убеждал очень рьяно, причём настолько, что заставил меня очнуться, - вот и лёшенька пришёл в себя.
Вокруг горел свет, надо мной стояли два мужчины, один из которых поливал меня водой из пластиковой бутылки, а другой просто стоял, глядя то на ту самую девушку, которую недавно пытались изнасиловать, то на меня.
- ну перестань ты поливать меня, как репку, вырос я уже, - не знаю, откуда берутся шутки?
- ты что там натворил, репка хренова? – голос поливавшего был далеко не дружелюбен, - ты хоть в курсе, что ты с ними сделал?
- я? С кем? – в голове начало проясняться и она заработала лучше, - а какого хрена они до моей сестрёнки… я её в обиду не дам.
Несу, сам не пойму что… и голова болит……
И вновь темнота, тишина, покой. Света вокруг нет, я попрежнему лежу на полу, сухой. Никого рядом нет… ничего не понимаю, а голова болит, блин… кто-то то ли как-то странно дышет рядом, то ли плачет – вообще ничего не разберёшь.
Я попытался подняться на ноги – легко, и, поднявшись, увидел, что вокруг попрежнему темно, а на лавке сидит та самая, кого я так рьяно рвался спасти и смотрит на меня.
- вы?.. вы?.. что с вами? – она продолжала всхлипывать и поэтому толком-то и не могла ничего сказать.
- со мной? – я присел рядом и мой взгляд упал на этих… лежащих на соседней лавке, - да пока ничего страшного. А сколько времени прошло, пока я тут…
- много, очень много, вы даже не представляете, как много.
Я взглянул на часы – два часа ночи, значит прошёл всего лишь час, или меньше, но всё равно всё это меня очень смутило и, от волнения поднявшись на ноги, я понял, что куда-то лечу и… со всего размаху упал на пол, очень больно стукнувшись о лавку, после чего очень удивился той белиберде, которая мне приснилась.
- вот это уже совсем никуда не годно, - от волнения я начал думать вслух.
- а я вам об этом же говорила, - голос, раздавшийся откуда-то совсем близко, чуть не сделал меня заикой на всю оставшуюся жизнь, - зачем это вы забрались на самую верхотуру? Что, вам мало места здесь, внизу?
Я, медленно поднявшись, попытался сесть на полу. всё ломило просто не поймёшь как, да ещё голова болела, как в том сне.
- что это вы тут делаете? – мне стало очень интересно, как эта не молодая женщина оказалась в вагоне посреди ночи.
- да то же самое, что и вы, ночую.
- вы что, бродяга?
- да зачем так сразу? Нет, я просто очень крепко сплю и проспала всё на свете.
- хорошо же вы спите, что проснулись аж через, - я взглянул на часы, - четыре часа после прибытия.
- а сами-то вы! И кроме того, я уже давно не сплю, я пришла сюда из другого вагона, увидела вас, спросила, что это вы там делаете, а вы в ответ взяли и упали на пол.
Я с трудом поднялся с пола и присел на лавку через проход от этой чудачки. Голова моя уже совсем «развалилась» от такой ночи и я решил, что если что, дождусь, пока электричка куда-нибудь тронется, после чего вновь завалюсь спать, только теперь, надеюсь, мне не будет сниться такого, как снилось сегодня.
- а вы прямо до Красноярска ехали? – спросил я, видя, что сейчас мы оба заснём.
- да, но вот теперь получилось так, что вместо часу ночи я приду домой утром.
- ага, если утром, а то и в обед.
- что, и такое может быть?
- да, может, если поезд никуда не пойдёт до обеда, он будет простаивать здесь.
- и что, мы с вами совсем не выйдем?
- нет, почему же? Выйдем, но несовсем, ведь вагон начнут убирать утром и мы любезно попросимся отсюда, если нас отсюда раньше не попросят.
- да вы не пугайте меня, пуганая уже.
- я и не пугаю вас, просто говорю, как оно есть.
- прямо уж, вы так всё знаете.
- не всё, но это знаю.
- а откуда же?
- из личного опыта.
- и часто вы так застряваете в электричках?
- ну, если иметь в виду, что езжу я очень часто, то приходилось, и не один раз.
- странный вы человек.
И тут я придумал, как выручить из беды эту больно любопытную особу: надо пойти и попробовать дверь в тамбуре, потому что, если двери сняли с пневматики, а это чаще всего бывает, когда поезд отключают на ночь, то ведь можно просто спокойно раздвинуть створки двери и выйти на улицу, я хоть заодно и покурю на свежем воздухе.
- подождите, сейчас я попробую нас выручить, - и с этими словами я поднялся на ноги и направился в тамбур.
- куда вы?
- сидите на месте - сейчас я приду.
Подойдя к дверям, я попытался раздвинуть почти что намертво сдвинутые створки. Самое главное было то, что к этим дверям было очень трудно подступиться – на поверхности небыло никаких выступов, как они были в приморских электричках и поэтому открыть двери было практически невозможно. Но терпение и труд всё перетрут, и, сначала медленно, оставшийся в системе воздух закрывал двери обратно и приходилось начинать всё сначала, но потом умудрившись опытом одновременно держать и открывать, я раздвигал створки всё шире и шире, пока не раздвинул их до упора. Только тогда пневматика перестала противостоять мне и я уже мог отпустить двери и они не закрывались.
Перед моим взором открылась панорама пустынной станции, заставленной грузовыми поездами и электричками, а вместо затхлого вагонного воздуха я наконец вдохнул свежего летнего ночного и прохладного. Мне даже не хотелось оттуда уходить, так было хорошо дышать, но вспомнив, что теперь-то не всё ли равно, где бомжевать: в электричке, или в лесу, я решил сначала объявить моей нежеланной гостье, что путь к спасению, её спасению, более ничто не приграждает и потом уж самому решать, куда подаваться. Обернувшись, чтобы пойти и позвать её, я чуть было не потерял дар речи (сказывается плохой сон): передо мной уже стояла она и держала в руках мою сумку. Глаза её были большими и выказывали явное удивление.
- вы просто герой, молодой человек, - сказала она, подавая мне в руки сумку, - это же как было можно придумать и сколько силы надо было, чтобы открыть эту дверь, я пыталась, и только чуть не сломала пальцы. Правда, напрашивается вопрос, почему, как вы говорите, вы просидели здесь ни одну ночь?
- ладно вам, я не хожу по ночам и мне проще просидеть до утра, - я взял из её рук мою сумку, - не стоит благодарности, прошу вас и счастливого пути.
- а вы что же?
- а я дождусь утра и поеду дальше.
- куда?
- домой, куда же ещё.
- но меня-то хотя бы вы проводите? Неужели вы думаете, что я смогу пройти эти страшные закаулки одна?
- ну что же, пойдёмте тогда, да и я заодно прогуляюсь, а то совсем уже заспался.
- Этот момент напомнил мне о моменте, который произошёл у меня в далёком прошлом, когда я ещё работал в пригородных поездах по Хабаровскому краю, но я не предал этому значения, потому что сразу какая-то мысль, достойная тех, какие приходят на невыспанную голову, промелькнула во мне.
- "тогда с той женщиной у меня ничего не было и также будет сейчас, но надо опасаться следующих встречь с девушками, иначе они могут привести примерно к тому же, к чему привела встреча с ангелиной тогда, спустя полсуток после встречи, похожей на эту".
- Я совсем не знал, что буду прав, и причём прав в лучшую для меня сторону, что встреча состоиться но не такая, какая была, а такая, какие редко бывают и каких очень хочется.
- а пока Мы с этой женщиной вышли из вагона, после чего я задвинул двери обратно, чтобы не вызывать подозрений у путейцев, а затем двинулись по путям в сторону вокзала. Этот путь я видел из окна своего поезда, когда проезжал мимо в Москву, и поэтому особых трудностей в ориентировании у меня не возникло.
- - какой же вы уставший, - ужаснулась женщина, когда мы вышли на свет и она глянула на меня, - просто, как будто вы работали дней пять без отдыха. Знаете что? Вам далеко ещё ехать?
- - ну, до Ачинска, - я вовремя сообразил, что сказать, чтобы не мешкать, и это, знаете ли сработало.
- - ой, до Ачинска! Так это же ещё электричка! Молодой человек, мне, честно говоря, очень хочется вам помочь за то, что вы помогли мне, и поэтому не откажите мне в том, чтобы я позволила вам отдохнуть у себя дома.
- это очень хорошо, но стоит ли принимать такого рода предложение? Конечно, я совсем непрочь отдохнуть в никуда не едущей обстановке, но вдруг мне это обернётся чем-нибудь плохим.
- - вы знаете…
- - нет, нет, возражений я не приемлю, да к тому же, здесь совсем недалеко - мы дойдём за десять минут, или, даже меньше, а после того, как вы выспитесь и наберётесь сил, поедете далее в свой Ачинск.
- Всё во мне твердило, что не стоит так расслабляться, и нужно во что бы то ни стало отказаться от всего этого, но, как только я представил, что меня ожидает, если я пойду с ней, я просто не знал, что и предпринять.
Часть 48
Таким образом, сомниваясь во всём и в то же время будучи уверен, что ничего страшного из этого получиться не может, я дошёл с этой странной женщиной, странной, потому что мало где найдёшь столько добродушных людей, до её дома, который оказался обычным частным маленьким домиком, слегка напоминающим своим видом Катин дачный, только больше и просторнее, и, когда она тихо открыла входную дверь, я вошёл в него вслед за ней.
- пожалуйста, располагайтесь, правда тут у нас тесно, но я найду для вас комнату, чтобы вы как следует отдохнули.
- да что вы, не стоит, я и на каком-нибудь стареньком диванчике прибомжнусь тут, возле порога, а наутро вы меня смело расталкивайте и выпинывайте – я возражать не стану.
- ну, предположим, старого диванчика возле порога у меня нет, а провожу я вас тогда, когда вы придёте в норму. А теперь проходите, сейчас присядете.
В моей полусонной голове всё просто неимоверно смешалось: эти ужасные сны, эта женщина с её добротой, причём, с какой-то странной добротой, хотелось послать всё и сказать «нет, уважаемая, я пошёл» и уйти, в то же время соблазняло предвкушение отдыха на никуда не едущей койке, какая бы она ни была твёрдой, всё равно она никуда не едет, и почему-то в этот момент вспомнилась Катя и захотелось вернуться обратно во Владивосток и попытаться снова предпринять меры по возобновлению наших отношений.
- а сейчас я покажу вам ванную и вы с дороги искупаетесь, после чего спокойно ляжете спать.
Всё. Слова о ванной меня совсем сбили с толку и я покорился этой милосердной хозяйке просто самым безропотнейшим образом.
А после душа, который подействовал на меня очень бодряще, я был преглашён к утреннему чаю, так как времени было уже совсем много и светало на улице просто сумасшедше быстро.
- я размещу вас в дальней комнате, чтобы вас никто не беспокоил, а вы попытайтесь ни на что не обращать внимания, не скромничайте, спрашивайте, что вам будет нужно, и, главное: отдыхайте, пока не почувствуете, что полностью отдохнули.
- да я и сейчас это чувствую, особенно после душа.
- не правда, ваши первые впечатления обманчивы, я сама знаю: наработаешься, отпашешь от восьми до шести, а потом придёшь, уставший, как не знаю кто, примешь душ и вроде оно ничего, а станешь что-то делать даже не трудное, а спать всё равно хочется.
- ну ладно, так уж и быть, уговорили вы меня, утрясли, формулируйте это, как хотите, - и всё-таки спать, спать, и только спать.
- вот теперь я вас поняла полностью, вы говорите так, как оно есть.
После этого я прошёл в отведённую мне комнату и, когда хозяйка убралась оттуда, дав соответствующие наставления по поводу вопросов о чём-либо и возникающих желаний, развесил на какой-то трубе постиранные мной здесь же предметы личного пользования, после чего улёгся в _мягкую _и _стоящую _на _месте постель и не успел даже подумать о том, чтобы не терять совести и проснуться как можно раньше, заснул так крепко, как, наверное, ещё никогда не спал.
Часть 49
Снилась мне ангелина. Снилось мне, как я всё же застрелил её, причём всё получилось как нельзя лучше для меня: никто не смог доказать, что именно я это сделал и всё восстановилось. Однако, я вспомнил, о нашем с ней ребёнке, который хоть был и нежелателен, но всё же остался один, без матери и отца и мне стало так жаль всего, что я натворил, что в пору было прямо прийти к ментам и всё рассказать – пусть я накажу сам себя за то, что неподумал о бедной малышке, которая сейчас одна. Проснувшись в холодном поту, я решил во что бы то ни стало сделать всё то, что смягчило бы её судьбу, но, прежде всего, мне очень-очень, как никогда, захотелось, чтобы ангелина осталась живой и невредимой, пусть даже всё останется так, как есть, только бы малышка не осталась сиротой.
- дурак, козёл, мешок! – я, не задумываясь о последствиях, ругал себя, на чём просто свет стоит.
И эти последствия не заставили себя ждать.
- - молодой человек, я могу вам помочь? – этот голос заставил умерить мой пыл и я в растерянности повернулся на голос.
- В дверях стояла девушка, совсем молодая, стояла и, как мне показалось, с изумлением смотрела на меня.
- - нет, спасибо, я сам уж как-нибудь справлюсь.
- - ну хорошо. Я вам не нужна?
- нет, спасибо.
- я хотела сказать, вы уже выспались? А то я вам приготовлю позавтракать.
Я взглянул на часы и просто не удержался, чтобы не высказать моё изумление вслух, так как на дворе был уже вечер, а именно, девятый его час.
- и это вы называете завтраком? Да ведь это самый настоящий ужин.
- о, это совсем не имеет значения, ведь вы спали, а, проснувшись после длительного ночного сна, а ваш сон можно сравнить с ночным, так как ночью вы не спали, обычно требуется завтрак.
- ну, раз вам так угодно, то я принимаю ваше предложение.
Девушка ушла и я постарался быстро одеться, чтобы в следующий её приход уже быть в полной форме. Но быстро это сделать мне не удалось, так как я куда-то девал свою сумку, с которой приехал. Покружив по комнате, и зря покружив, так как сумку найти не смог, я решил, что оставил её где-то не в комнате и открыл дверь, чтобы выйти за её пределы. Каково же было моё удивление, когда я нашёл её возле двери и нашёл примерно в том виде, в каком оставил, как я теперь всё же вспомнил, в комнате. Я не стал спрашивать у вновь пришедшей девушки, зачем перетаскивали мою сумку - просто демонстративно занёс её обратно и повернулся к ней, ожидая дальнейших указаний.
- ужин готов, молодой человек, - сказала она, как-то странно глядя на меня.
- большое вам спасибо, - благодарил я, следуя за ней, - а где же ваша старшая хозяйка,
- она ушла к соседке и велела, как только вы проснётесь, накормить и развлекать вас.
Эти слова вогнали меня в краску, особенно «развлекать», но я нашёл в себе силы ответить.
- ну, допустим, развлекать меня не надо, не ребёнок всё-таки, да и насчёт накормить вы сильно не старайтесь – не родня.
- да нет же, вы не стесняйтесь, будьте, как дома.
я принялся за ужин, но как дома быть я вовсе не хотел, что-то меня настораживало в обхождении этой девушки – она как будто пыталась быть приветливой, но в силу какого-то рода отвращения, что ли, или это было моё личное мнение, говорила со мной как-то сквозь молчание и поэтому я решил, что сейчас поужинаю и сорвусь на электричку в сторону Москвы, или ещё куда-нибудь.
- вы сильно не переживайте, - она как будто угадала мои мысли, - вы сможете уехать завтрашней электричкой, а сегодня переначуйте у нас.
- это мнение вашей старшей половины? – я даже сам не понял, как мне пришло в голову спросить об этом.
- она мне приходится матерью, - поправила меня девушка, - не знаю, наверное. – это, как я понял, был ответ на мой вопрос.
- а почему «наверное»? разве вы не решаете всё вместе.
- у меня нет времени решать всё и за всех, - ух и деловая колбаса эта девица, скажу я вам.
- а разве вам приходится?
- приходится, вот мама уйдёт, а я тут кувыркайся одна, как хотите.
- вас смущает тот факт, что вам приходится меня кормить?
- нет, что вы! Я совсем непрочь, я так, просто, свои у нас с ней счёты.
Я сидел за столом и всё никак не мог продолжить свой ужин, прерванный вследствии поддержания диалога с девушкой – засмотрелся я на неё. Она невысокая, но стройная и красивая, что-то в её лице говорило мне о том, что если бы я рассказал ей обо всём, что со мной произошло, она бы меня поняла, или, по крайней мере, не осудила. И эти внимательные голубые глаза, которые смотрели и ненавязчиво, не проникая в душу и не выворачивая её наизнанку, изучали меня, эти длинные волосы, которые она очень чудно заплела, почему-то говорили мне о том, что к ним я могу прикаснуться рукой и мне за это ничего не будет (маньяк я потому что, вот и вся сказка про хрен с редькой). Её одежда была проста до безумия: тёмненький домашний халатик и тапочки на босу ногу, очень даже неплохую на вид. Кого-то она мне напоминала: то ли я где-то её видел, то ли она действительно похожа на того, с кем я когда-либо знался.
- что вы на меня так смотрите? – она спросила правильно, а то я совсем стыд потерял – уставился на неё, как идиот.
- извините, - я отвёл от неё взгляд, - мне просто показалось, что я вас где-то уже видел.
- вам не показалось, вы действительно видели меня, и видели относительно недавно: я ехала в вашем поезде до новосибирска, с вами ещё была в смене девушка, ваша коллега.
- ох, и ничего себе! А ведь я вас помню, вы ещё чуть не выбили у меня из рук чай, когда я его нёс кому-то из вашего купе.
Девушка очень заливисто рассмеялась.
- Да, да, да, я ещё хотела на вас накричать.
- и за чем же дело стало?
- а вы знаете, я посмотрела на вас и вы мне немного понравились.
- да, наверное, ровно настолько, чтобы не кричать на меня.
- наверное. А разве вы в Красноярске работаете? Или я что-то перепутала, ведь вагон был Владивостокский.
- вы правы, я во Владивостоке работаю.
- а в Красноярске как оказались?
- так, по воле судьбы и обстоятельств.
- насколько я была наслышена, вы едете в ачинск?
- да, но так получилось, что приехал к вам.
- и надолго?
- то есть, как?
- ну, как долго вы намерены у нас оставаться?
- нет… подождите… - что-то я, наверное, не то сказал, - я почему-то не понял вашего вопроса.
Девушка подошла ко мне и положила свою лёгкую, как пушинка, руку на моё плечо, отчего по моему телу пробежала еле заметная дрожь, но я сдержал наплывающий восторг и приготовился очень внимательно наблюдать, что она будет делать далее.
- я о вас всё знаю, - полуигриво сказала она и провела другой рукой по моей голове, - у вас что-то не сложилось и вы бродите.
Мои глаза очень широко раскрылись, мне аж стало больно, так я изумился её проникновенности. Вот тебе и ненавязчиво смотрит! А потому что всё знает, вот и смотрит так, мол, видали мы таких загадочных и непознанных кое где.
- а что…
- нет, ничего не говорите, не надо, я вас и так понимаю – таких, как вы очень много, но вы в своём роде такой один,поэтому успокойтесь и расчитывайте на меня, я вам во всём помогу, что смогу, для вас сделаю.
- спасибо, конечно, но что вы можете для меня сделать? Ведь у меня всё неисправимо.
Зачем это я, интересно, открываю все карты? Да нет, не все, я просто говорю так, как можно говорить, но про то, почему всё так получилось, я даже себе боюсь сказать.
- не отчаивайтесь, если бы всё было так, как вы думаете, вас бы давно нашли, и поверьте, электричка бы вас не спасла.
- какая электричка?! Что вы городите?! Да я же…
во мне всё закипело, забурлило, затряслось и было впору встать, обуться, взять сумку и направиться на станцию, а дальше… дальше исчезнуть, убежать, улететь! Я поднялся на ноги и собрался предворить в реальность сорвавшееся в пылу растерянности, но девушка остановила меня лишь одной фразой:
- позвоните Кате.
- - что? – я снова сел на стул и уставился на неё.
- - позвоните Кате во Владивосток, я вам говорю.
- - зачем?
- - она вас очень просила.
- - но откуда вы знаете? Как вы поняли?… и вообще… - имя любимой, прозвучавшее из чужих уст, заставило меня впасть в тихое безумие: как я хочу её видеть, пусть даже слышать! Она сама просила… а откуда эта… знает, что её зовут Катя… - что это ещё за шутки, я никак не пойму?! – мой голос загремел так, что я сам поразился его громкости, - кто вам дал право шутить со мной вот таким образом? Вы знаете, что бывает за такого рода шутки, а?
Я вновь поднялся и направился к этой горе-шутнице, которая почему-то оказалась уже на другом конце кухни и в руках у неё было ни что иное, а самый натуральный стул, которым она, похоже, хотела меня угостить. А я не боюсь ваших деревяшек, и попробуй только!!! Ругаясь, на чём свет стоит, я стал подбираться к ней, чтобы схватить за шкварник, и как следует потрясти, да так, чтобы душу вытрясти, и тут стул полетел в меня. Он чуть-чуть не врезал мне в самое темя своей ножкой, однако, я успел увернуться и он угодил прямо на стол с приготовленным для меня ужином. В то же время девушка так громко закричала, что я чуть не оглох, но не остановился на пути к ней, а, настигнув, перво-наперво зажал её рот.
- вы что это разшалились, а? Что мне с вами сделать, чтобы вытрясти из вашей дурной головы эту ерунду, чтобы вы более ни с кем так не шутили? я что вам, безчувственный дурак что ли, или наглая вы больно?!
Она вырывалась, царапалась , пыталась поцарапать меня и мне это порядком надоело.
- так, - сказал я, трясясь от гнева, - сейчас я отпущу вас, но знайте, если вы закричите, я собой не владею, ясно?
Она попыталась кивнуть и я понял этот жест, после чего отпустил её, но не дал возможности отойти от меня, посадив между ног и держа что есть силы.
- отпустите меня!
- нет, прежде, вы скажете мне, кто надоумил вас так жестоко со мной пошутить?
- я не хотела, честное слово, не хотела, да я и не шутила вовсе, просто позвонила вашей Кате и всё рассказала.
От удивления, которые сегодня вообще налетели на меня, как взбесившиеся птицы, я разжал свои объятия, в которых держал девушку и… она выпорхнула из них, как лёгкая пушинка, я даже опомниться не успел, а она уже стояла передо мной. Я смотрел на неё и не мог понять, то ли снится это мне, то ли я вообще с ума схожу.
А девушка повернулась к двери и продолжила:
- вот видите, я не хотела вам ничего плохого, а сейчас я принесу телефон и вы позвоните своей Кате, по которой вы так скучаете, что зовёте во сне.
Я взялся за голову. Что же это такое? Как же всё это понять, если не подумать, что всего этого просто не может быть? Но, тем не менее, оно всё есть и происходит со мной.
- вот вам, держите и более не шалите.
Дрожащими руками я взял радиотрубку из её рук и попытался набрать Владивостокский номер Кати, но у меня ничего не получалось, не мог я вот так сразу взять и переключиться от «щас я начищу тебе ряху» к «милая, любимая».
- если не возражаете, я осмелюсь ещё раз помочь вам.
Она повернула телефон к себе, не забирая его из моих рук, и спокойно набрала такой, просто до боли знакомый, номер Катиного телефона.
Несмотря на глубокую ночь во Владивостоке, трубку взяли сразу же, не успел прозвучать первый гудок.
- да? – о, как бы много я отдал за то, чтобы слышать этот прекрасный голос сейчас рядом с собой, как бы хотелось мне, чтобы его владелица, милая, любимая и неповторимая моя девочка, была сейчас здесь.
- привет, милая, - услышал я себя со стороны.
- здравствуй. Как ты? – она говорила очень грустно и мне так хотелось протянуть руку и утешить милую, сказать ей о том, как люблю её.
- никак, - ну что мне ей сказать? Как объяснить, что я сделал?
- когда приедешь?
«ну пожалуйста, милая, не надо так грустно говорить, ведь я же не железный!»
- не знаю, - мой голос продолжал отвечать за меня и ничего с этим сделать я не могу.
- а кто знает? - только не это! Она ведь заплачет прямо сейчас.
- но как мне приехать, ведь там… в Хабаровске… - я не мог сказать об этом, не мог, потому что не укладывалось всё это в моей голове. как я мог застрелить живого человека? как?! Как я мог оставить беспомощного ребёнка без матери?
- там, в Хабаровске, все живы и здоровы, - она сказала это как-то слишком громко, а потом продолжила так тихо, что я едва услышал, - а я очень скучаю по тебе и жду тебя, любимый.
Что я слышу? Как всё это понять? Что мне делать?
- да ведь я предал… я не могу…
- вот, как сможешь, так приезжай – я буду ждать, - ответ был жёсток и краток, после чего я услышал в телефоне короткие гудки.
часть 50
- Но ведь я вам говорила, что Катя будет рада вас слышать, а вы мне не верили, - лицо девушки было почему-то радостным и даже в какой-то мере счастливым.
- так-то оно так, но что же всё-таки произошло?
- да не попали вы в неё, вот и всё.
- нет, ну а вы-то откуда знаете?
- давайте, это останется со мной, если вы не возражаете – ну правда, не хочу я об этом рассказывать, стыдно мне, - её взгляд стал умоляющим и я решил простить ей эту шалость без дознаний.
- ладно, живите и здравствуйте, - я более не хотел тревожить эту тему, но а с ангелиной я всё же попробую что-нибудь сделать.
Конечно, больше стрелять я в неё не буду, а делать что-то надо, ведь эта стервь меня когда-нибудь достанет – я и правда глупостей наделаю.
- ну а теперь-то вы будете ужинать, или снова захотите меня побить? – голос младшей хозяйки стал добродушным и простым.
- как же я буду ужинать, если вы мне всё… ну, стулом-то.
- а, так это совсем не проблема – я сделаю всё заново и нечего так попусту беспокоиться.
«знаешь ли, уважаемая, я знал многих, но такую, как ты, вижу в первый раз», - мысленно восхищался я её покладистости. Другая бы на её месте сказала: «ну вот и остался ты без ужина, а так как ты у нас приезжий и на тебя мы ничего не планировали, жди до завтрашнего утра, а то и вообще проваливай, откуда пришёл».
- спасибо.
- да ладно, не скромничайте, я вас понимаю, - и вы представляете, она уже улыбается.
- слушайте, а давайте на «ты», а? А то я уже так к вам привык за эти несколько минут.
- а может для начала познакомимся?
- ну, Матопх.
Она продолжала улыбаться и как только подошла её очередь представляться мне, она тихо и мелодично рассмеялась, сказав при этом:
- а я, Это имя вас наверное не покинет долго– Катя.
теперь настало время улыбнуться мне и я ничуть не скрываясь сделал это.
- но ведь я почему-то так и думал.
- о чём? Что меня зовут Катей?
- да, я как вас увидел, так и сказал, что эту девушку зовут Катей.
- а мы разве не на «ты»?
- о, чёрт, я совсем уже забыл, извини.
- вот так оно и лучше, даже как-то ближе ты мне стал.
- ага, особенно, когда запустила в меня стулом, так вообще, родня, не разбей табуретка.
- знаешь, я так сильно испугалась, что ты меня сейчас удариш, ты был такой злой, я, наверное, ещё такой злости ни разу не видела.
- да ты что, я же ведь не подниму на тебя руку.
- ну да, зато меня саму на этой же руке.
Ужин был повторён и Катя поставила на стол всё то, что стояло до этого, только, разумеется, в другом экземпляре.
- проходи, садись и приступай, только больше не надо на меня ругаться.
Я подошёл к ней. Так мне была симпатична эта простая и совсем не опасная девушка, что нахлынувшие в один миг эмоции заставили меня взять её руки в свои, поднести к губам и по очереди поцеловать каждую из них.
- ты такая чистая и прекрасная, - нежелательные слова срывались с губ совсем ни в тему, - такая добрая и светлая, что я даже не знаю, как благодарить тебя за всё сделанное тобой для меня.
Она чуть склонила голову в мою сторону и очень нежно проговорила:
- пусть благодарностью мне будет ваше с Катей счастье.
Эти слова очень тронули меня и поэтому я мысленно записал её в свою память, как самую чистую девушку из всех тех, с которыми я когда-либо встречался, после чего был просто вынужден, чтобы не перейти рамки приличия, приступить к потреблению ужина.
- что-то задерживается твоя матушка, или так всегда? – надо ведь как-то поддержать разговор, а не тупо пялиться на неё, а то ещё что-нибудь подумает не то.
- она придёт завтра вечером.
- то есть , как? – я очень изумился услышанному
- я сказала тебе неправду, так как, по правде говоря, боялась тебя. Мама ушла на сутки на работу.
- ну ты даёшь! – изумился я её хоть и уже не новой, но всё же изобретательности, после чего решил пошутить над ней, сделав следующее.
Быстро поднявшись с места, я подхватил её на руки и со словами « а вот теперь-то ты и попалась, малютка!» вознёс над своей головой.
Девушка вначале вскрикнула, но потом так подозрительно замолчала, что я даже испугался за неё, а, опустив её вниз, обнаружил, что она стала бледная, как стена.
сразу поняв, что дело очень плохо и пошутил я очень неудачно, я попытался успокоить её.
- Катенька, ты напугалась? – говорил я, садясь с ней на стул, - прости, я ведь совсем не хотел, честное слово.
её глаза стали очень большими и уставились на меня в упор, а их взгляд был растерянный и испуганный.
- ты такой… такой… - пыталась вероятно обругать меня девушка.
- тише, тише, деточка, я больше не буду, извини.
И только через несколько минут девушка окончательно пришла в себя.
- ты меня напугал очень, - сказала она, поднимаясь с моих колен, - я ведь не ожидала, что ты так можешь.
- ладно, я более не стану демонстрировать себя тебе, а то ты ещё испугаешься так, что выгонишь меня из дома, сказав «да пойдёшь ты со своими причудами».
- нет, не скажу, - смеясь ответила она, - ты давай, поужинай, а то всё остынет, если уже не остыло, а потом мы сядем с тобой пить чай.
Чай был очень ароматный и крепкий, словом, Катя, есть Катя, и чай у неё такой же хороший, как у моей Кати.
- а что ты говорила про поезд и про то, что ты меня знаешь? – спросил я, так как меня заинтересовал сей факт, ведь помнить-то я её помню, что ездила такая, а вот когда ездила, припомнить не могу.
- так ты же сам, я тебе говорила, запомнил меня по тому, как я чуть не выбила у тебя стакан с чаем.
- а, точно. А больше ты мне ничем не запомнилась?
- а ещё ты не мог найти мой квиток за постель.
- какой квиток? А ты ещё и постель брала?
- конечно, а что я буду делать десять часов поездки, причём ночной, как не спать.
- ах, всё, вспомнил я тебя, ядрён батон! Тогда «россия» ходила ещё по зиме.
- да, да.
Мы с Екатериной просидели за чаем часов до одиннадцати, за это время я выпил, наверное, кружек пять, и всё в прекрасном Катином обществе.
- ну а как ты-то сама здесь живёшь? Что у вас тут интересного? И вообще, как она, жизнь в Красноярске? Я-то тут был до этого всего несколько часов, и то проездом в ваш аэропорт.
- ну так, если хочешь, я покажу тебе город, давай завтра поедем и посмотришь.
- да куда я в своих лохмотьях?
- да я тебе дам что-нибудь, давай, а? А твоё постираю, а?
Эта бескорыстная милая девушка вгонит когда-нибудь меня в краску своими наивными предложениями.
- да ты что?! я и сам способен на такого рода предприятие, как стирка, а, касаемо того, что ты можешь мне что-то предложить, я даже не знаю, ведь объявится же когда-то хозяин всего этого, а то и завтра.
Сразу же после этих слов девушка поднялась с места и торопливо зашагала в сторону комнат.
- подожди минутку, я сейчас, - бросила она находу.
Я остался в кухне с кружкой чая в руках, а вокруг меня такая тишина, что слышно, как бьётся сердце, в то время, как Катя, моя новая знакомая, Катя, которая ничем не уступала моей любимой, но разве что чуть-чуть, куда-то ушла, что-то там где-то чудила. Неужели она и впрямь хочет найти мне, во что одеться?
Девушка явилась ко мне спустя минуты две, просто вбежав в кухню с каким-то пакетом в руках
- - Матопх, я принесла тебе, что нашла, правда, я и больше могла найти, но, думаю, с твоим высоким ростом, тебе это подойдёт, как нельзя больше.
- Она положила на мои колени этот самый пакет, в котором было что-то не слишком объёмное, но тяжеловатое.
- - что это? – спросил я, не осмеливаясь вынуть это из пакета.
- - это – джинсовый костюм, я хочу тебе его дать, чтобы ты примерил, а подойдёт, так пойдёшь в нём завтра в город.
- - ну, конечно, спасибо, но зачем такая забота?
- - а почему бы и нет, ведь ты, считай, приехал ко мне в гости, я и принимаю тебя соответственно. Пойди примерь и приходи ко мне сюда, а я тебе ещё чаю налью. – её взгляд при этом был таким ласковым, что казалось, она не смотрит на меня, а очень нежно и ласково касается.
- Смущённый до глубины души всем происшедшим, я осторожно поднялся, сопроваждаемый всё тем же чистым и ласкающим взглядом, а, пройдя в соседнюю комнату и вынув костюм из пакета, я обнаружил, что он совсем новый и даже бумажки на нём висели, как будто он буквально вчера был куплен. Это были чёрные джинсы, как раз, можно сказать, такие же, какие я недавно хотел купить, куртка тоже чёрная и с множеством блестящих пуговиц, на которых были нанесены какие-то то ли знаки, то ли эмблемы, только я не смог разглядеть, что, не хотелось тратить попусту время, и рубашка, которая была чуть потоньше, но тоже чёрная и на кнопках. От созерцания всего этого великолепия, которое попало в мои руки, я просто растерялся и никак не поднималась рука надеть всё это, ведь тогда придётся оставить того, кому он пренадлежит, без подарка, если это был подарок.
- Ладно, нужно что-то делать, и я решил, что не буду срывать этикетки, а так просто надену и выйду к Кате, а там уже и скажу, что по этому поводу думаю. Надо заметить, что сидел он на мне так, как будто Катя лично снимала с меня все мерки, так мало того, одетый в него я чувствовал себя намного лучше, чем в своей старой одежде.
- - ой, хорошо-то как! – воскликнула Катя, когда я вышел к ней, и с этими словами повисла на моей шее, почти что как моя Владивостокская Катя. – он же ведь тебе как раз и ты в нём такой красивый.
- От такого рода проявления чувств со стороны Кати я чуть покраснел и очень ненавязчиво (хочешь - перестань, не хочешь – не надо, но лучше бы перестать, а то кто его знает, к чему всё это приведёт), стал отстранять девушку от себя, да где там: она трогала, всё ли везде в порядке, нормально ли застёгнуто, нигде ли не тесно, не переставая тем временем восхищаться, как мне идёт всё это одеяние. А потом наступило самое необратимое: она сорвала с костюма все этикетки и, сложив их в карман, наконец-то отступилась от меня, чем очень облегчила мою участь, которая сулила мне быть изласканным и изнеженным прекрасными девичьими руками, а то и ещё чем. Кто бы её знал, до чего она дошла бы, если б не эти бумажки, на которые она отвлеклась.
- - а я сейчас, наверное, не откладывая в долгий ящик, попробую постирать твой костюм, не грязным же тебе его вести.
- Я думаю, ты, читатель, понял, о чём здесь шла речь, но мне, с моими образовавшимися вдруг комплексами, было абсолютно параллельно, что говорит в этот момент Катя, так как я был занят переживаниями несколько иного плана, нежели по поводу костюма и посему спокойно, правда, чуть посопротивлявшись этому благородному с её стороны жесту, я вновь вернулся в комнату, вытряхнул из карманов все причендалы, что находились у меня там и скромно вручил девушке мой уже изрядно потрёпанный костюм.
- - посиди чуть-чуть, я сейчас быстро, только вот налью воду и запущу всё это в машинку, а там и приду к тебе, - она взяла вещи у меня из рук, - я тебе даже чаю налила, только не скучай – я скоро вернусь.
- Я, проважаемый Катей, прошёл в кухню и усевшись на прежнее место стал ждать, чем же всё это кончится. а кончилось всё это тем, что пришла Катя, и своим доверчивым взглядом уставилась на меня.
- - а что ты чай не пьёшь?
- - жду тебя, - ответил я, даже не зная, что ответить.
Девушка присела напротив.
- в общем, постирается твой костюм и станет, как новенький, - как ни в чём ни бывало продолжала она, - а завтра мы с тобой поедем посмотреть город и погода сейчас как раз такая, чтобы надеть такого рода костюм, поэтому пока ходи в нём.
- - большое тебе спасибо.
- - Да не за что, носи наздоровье.
Я взглянул на неё и не смог не заметить выражение умиления, с которым она говорила эти слова.
- интересная ты какая-то, - заключил я после этого, - меня знаешь плохо, а относишься так, как будто я тебе чуть ли не брат.
- мне почему-то кажется, что ты – хороший человек и тебе можно доверять, и даже если это не так, я уже пролетела во всех смыслах.
- да не стоит так волноваться, я тебя не подведу, честно. Ну а всё-таки, расскажи, как, где и вообще, расскажи мне всё, что хочешь – мне всё о тебе интересно узнать.
- ну, а что я о себе могу рассказать? Я такая, как все, как ты уже успел убедиться, ничего особенного во мне нет, чтобы выделяться среди других, а живу я тут с того самого момента, как родилась, то есть двадцать два года, много читаю, друзей, знакомых, парней у меня нет, так что, можешь иметь это в виду, на всякий случай, а в остальном всё, как у всех. Ну, а у тебя как?
Я пересказал ей кратко всё, что со мной происходило, происходит, и, наверное бы, мог даже наметить всё то, что должно произойти, да не стал по той простой причине, что если начнёшь намечать, да ещё и ничего не будет сбываться, так можно и совсем потеряться. Вот, например, кто знал, что вот так запросто я окажусь в Красноярске, и даже сам не желая этого, найду вот такое приятное общество, откуда и уходить-то никуда не хочется.
Катя, услышав всё рассказанное мной, долго удивлялась всему этому, говоря о том, что, наверное, ни с кем не происходило столько перемен, сколько произошло со мной, а я отвечал ей на это, что если бы со мной столького не произошло, я бы и сюда-то не попал ни под каким предлогом, а так, сидел бы в своём Владивостоке, да и не высовывался, а мимо ходило бы столько интересных людей, происходило бы столько интересных вещей, а я ни о чём бы не знал.
- какой ты динамичный человек, а вот я хотела бы, да не могу – не получается как-то.
- да вот я не знаю, должно ли получаться, если не судьба, и если человеку написано там где-то высоко, что он будет вечно скитаться, не дна ему не будет, не покрышки, то от этого никуда и не уйдёшь, как бы - ты не старался, а если суждено куда=то ездить, с кем-то общаться, кого-то любить, да не одного и не безответно, здесь картина примерно та же самая, только слегка наоборот выглядит. Может, даже того, что есть, и не хочется, так бывает чаще всего, так как люди всегда не довольны тем, что у них есть, всегда стремятся получить больше , чем имеют, но судьба, есть судьба и от неё, как не старайся, а уйдёшь недалеко.
Говоря всё это (прорвало, хрен остановишь), я наблюдал за сидящей напротив меня Катей, которая сначала слушала, было по ней видно, только из вежливости, а потом всё больше вникала в суть сказанного, видно, и её-то коснулись мои слова, а теперь она просто не отрываясь смотрела на меня, и даже пыталась что-то сказать, что сделать я и предоставил ей возможность.
- и ты хочешь сказать, что ничего, что с нами происходит, изменить нельзя, как не старайся? Я так совсем не считаю, хотя и подтвердить если могу, то очень слабыми фактами, да оно и в нашем положении не очень нужно.
- кто же тебе такое сказал? Я говорю о том, что ты можешь изменить всё: превратиться из царицы в бродягу и наоборот, любить всех вокруг, быть жалостливой, или считать, что все люди – свиньи, а одна ты – ангел небесный и нечего их всех даже близко к себе подпускать, однако сама сущность твоего существования от этого мало изменится. Иными словами, если ты должна помереть от падения на твою красивую головку кирпича, то тебя ни в коем случае не собьёт машина и уйдёшь ты от своего кирпича очень недалеко. Однажды от пассажира я слышал такую байку: мужику нагадала циганка, что он помрёт во время сватьбы своего сына, утонув в колодце. Мужик, разумеется, послал все эти сказки к далёкой матери и вообще забыл обо всём, что наговорила ему эта, не очень честного вида, тётка, однако, перед тем, как забыть об этом, он посмеялся со своим сыном, который принял это хоть и не близко к сердцу, но меры решил принять. И вот наступил день сватьбы сына, колодец предусмотрительно заколотили так, чтобы в него даже кот не мог свалиться, а мужичок как-то на досуге, вероятно между пятой и шестой,решил пойти к этому колодцу, правда, совсем непонятно, зачем, но тем не менее он там, возле него и умер. всё сразу же выплыло наружу, вплоть до того, как и при каких обстоятельствах услышал сын от отца своего это предсказание.
- и что ты хочешь сказать? – она уже с удивлением смотрела на меня.
- да, ничего, просто, если нам с тобой было суждено встретиться, мы и встретились, и никуда от того, что с нами случится сегодня, завтра, или когда там ещё, мы не уйдём, а если и уйдём, то недалеко.
- ты знаешь, - мне и показалось всё так неожиданно. Я просыпаюсь утром и обнаруживаю, что мало того, что вернулась мама, она сказала вообще-то, что вернётся если не вечером, так на следующее утро, так ещё и, открыв один глаз, она заявляет, что в комнате, где обычно постель пустовала, мол, по случайности пришлось разместить то ли бродягу, то ли затерявшегося дачника, она, мол, попробует это выяснить, а пока он спит, устав от дороги и с его помощью, мол, она попала домой, поэтому и прегласила переночевать. Я была без понятия, что мне делать, как вести с тобой и вообще, стоило ли так поступать маме. Я тихо пробралась в твою комнату, посмотрела на тебя и решила, что ты не сделаешь нам ничего плохого, однако, извини конечно, но такая я дура, сумку твою проверила, правда, ты уже и сам обо всём догадался – забыла я поставить её на прежнее место. А потом ты ещё стал что-то говорить про Катю, ну я и решила попробовать узнать, что с тобой и откуда ты, глянула в твою книжку, а номера все Владивостокские, хорошо хоть номера написаны были полностью, а то бы я, как дура, и по Красноярску начала выяснять. Твоя Катя меня встретила вштыки, но я ей объяснила, как ты тут оказался, на что она отреагировала совсем неадекватно, но кроме этого попросила передать тебе, что любит тебя и чтобы когда проснусь, позвонил ей. Ну, а дальше ты всё знаешь.
- ты сказала «неадекватно», что ты имела в виду под этим словом? - какой-то нездоровый интерес захлестнул меня и показалось, что под этим словом скрывается что-то такое, что меня или удивит, или повергнет.
- а она почему-то не удивилась тому, что ты здесь, - она сказала это так интересно, что мне на секунду захотелось проверить, насколько правдив её ответ, но потом, сопоставив характер моей любимой с тем, что сказала Катя, с которой я беседовал прямо здесь и сейчас, я пришёл к выводу, что такой ответ в её духе и отменил допрос с пристрастием.
- странно, неужели она считает меня совсем уже потерянным? – подумал я вслух, вместо исполнения выше описанного и отвергнутого мной.
- да нет же! Она тебя любит, и причём, уверяю тебя, настолько сильно, что ты и не догадываешься об этом.
- ладно, поживём – увидим, ещё надо добраться до Владивостока-то.
Часть 51
Много узнали ещё мы друг о друге, сидя вот так за столом, попивая чаёк, а в два часа ночи Катя предложила устроить поздний ужин, или ранний завтрак, так как сама захотела есть.
- приходи спать ко мне в комнату, - пожелала она, и я, совсем не поняв, что она имеет в виду, уже довольно ощутимо напрягся, - после таких бурных посиделок мне станет скучно сразу так в один момент остаться одной. Я тебе постелю на диванчике, где мой братик спит, когда приезжает.
- я, конечно, не знаю, но если тебе и правда так одиноко будет, я совсем не против, ведь я тоже, честно говоря, не очень хочу прийти в пустую комнату и там засыпать в одиночестве.
- ну, если так, то пойдём со мной и я покажу тебе твою новую постель, - как-то игриво попросила меня девушка.
Ой, и не к добру всё это, или я уже забыл, почему здесь оказался. Обстановка в этом доме была такой тёплой и доброжелательной, что поневоле хотелось забыть обо всех невзгодах и просто окунуться в то, что есть, а ведь было, во что окунаться-то. Ну, не могу я по другому! Такой я дурной и непонятливый – мне просто хорошо там, где есть хоть какая-нибудь поддержка.
Катина комната представляла собой, наверное, самую большую в доме, заставленную всевозможными предметами интерьера и бытовой техникой, здесь имело место и множество ковров, от лежащих на полу, до висящих на стене и промежуточные варианты, как то, к примеру, очень интересные покрывала были на широких креслах, стоящих рядом – по своей конституции они напоминали тоже маленькие коврики, всё было подобрано друг к другу и вцелом создавало атмосферу спокойствия и благожелательности. Мне был указан диван, который, уж точно не по случайности, оказался уже приготовленным к тому, чтобы я на него возлёг, и я сделал это, спустя несколько минут, которые я целиком и полностью отдал приготовлению ко сну.
Катя же разместилась на своём диванчике, который у неё как-то причудливо раскладывался, причём, устроилась так, что когда я пришёл, сам знаешь откуда, чтобы лечь на своё место, она уже лежала, а свет в комнате был притушен ровно настолько, чтобы можно было дойти и не споткнуться.
- ну вот, - сказала девушка и её голос показался мне как будто нежнее, чем раньше, - я и не одна, а то ляжешь вот так ночью, братика нет, мамы нет – разбредутся все по домам, и так становится скучно и грустно, что и спать не хочется. А с утра поднимаешься и идёшь на работу, правда не выспавшись, но зато к людям.
- а куда же твой братик подевался?
- да, куда? Свои у него дела: поехал в новосибирск учиться, да и до этого-то он жил далековато, как раз в Ачинске, но хоть приезжал раз месяца в два, а сейчас его в Красноярск, наверное, вообще и пряником не заманишь - найдёт там себе девушку, да и не одну, и будет себе жить и развлекаться.
- ну а ты-то что не найдёшь себе веселья на ночь вместо брата? Вроде как уже большая-то девка выросла, пора и в невесты подаваться.
- да ну тебя, ещё чего не хватало! Кто меня такую возьмёт-то, я только и умею-то, что деньги считать, да готовить всякие разносолы, ну, ещё языком чесать, вот, как мы с тобой.
- ну! Так наверное ещё и умеешь, что многие девушки, ведь ты красивая, стройная и поговорить найдёшь о чём, а, если приготовишь вкусно, как ты говоришь, да и я сегодня в этом удостоверился лично, так вообще – все парни города будут твоими.
- ой, ну зачем же так откровенно? Я ведь сейчас возьму и покраснею от смущения.
- можешь и покраснеть, правда, я не смогу это увидеть – света не достаточно, но всё равно от этого слова свои обратно я не возьму, иначе всё будет выглядеть, как злейшая неправда, сказанная о тебе в порыве… ну, скажем, какой-нибудь обиды, или ещё чего-нибудь, так как не сказать тебе о том, что ты красивая, значит для меня вообще не посмотреть на тебя даже краешком глаза.
Наверное, если бы я сначала подумал, а потом сказал, то мой безумный бред не звучал бы так коряво и нелепо, но, что сказано, то сказано и вернуть слова обратно невозможно (я пишу так, как говорил, а не так, как хотел бы сказать, иначе просто было бы неинтересно читать), однако на Катю, судя по всему, этот бред произвёл сногсшибательное впечатление, потому что она ответила мне так, как будто загадала желание глядя на падающую звезду:
- ах, если бы мне представилась возможность выбрать из всех людей того, с кем бы я захотела жить и никогда не расставаться, и если бы знала, что выбор мой обернётся мне счастьем, я выбрала бы тебя и ни на минуту не усомнилась бы, честное слово.
- так а ты что, и правда повар?
Девушка как-то невесело рассмеялась и ответила так, что я вообще пожалел о том, что мы встретились – всё было просто предельно ясно:
- а что, разве не похожа?
- нет, совсем нет, ты похожа на саму себя, и если бы это было не так, то все наши разговоры были бы пустыми.
Потом мы долго молчали, думая, вероятно, каждый о своём. Задавая себе вопрос, что же я такого наговорил, что стало так напряжённо, я считал еле заметные полоски на шторе, занавешивающей окно, да то ли заснул, то ли застыл, но очнулся от того, что в глаза мне бьёт дневной свет.
- привет, - услышал я голос Кати, который доносился гараздо ближе, чем с её диванчика, - я наверное совсем уморила тебя вчера своими разговорами и не давала спать?
- нет, что ты! – я попытался посмотреть туда, откуда доносился её голос, - неужели ты думаешь, что я такой-растакой, люблю набычиться и молчать, как валенок, ведь я вчера попытался доказать тебе обратное.
Чтобы увидеть девушку, мне пришлось слегка повернуть голову, а было так лень, как будто я ещё и не проснулся вовсе. Но когда я всё же увидел её, стало как-то тепло и не пообычному хорошо: девушка сидела на полу возле моего дивана, или дивана, на время ставшего моим, на ней было одето что-то лёгкое и светлое, что меня очень тронуло, а волосы её, которые по чудному совпадению оказались тоже золотистые, сегодня лежали на ней причудливой короной.
- ты хотел сегодня посмотреть город, а проспал чуть ли не до обеда, и что я с тобой теперь буду делать?
- а ты что, всё утро просидела возле меня?
- да, почти, только приготовила завтрак.
- и что ты делала, сидя вот так, возле меня?
- книгу читала, да время от времени смотрела на тебя.
- зачем?
- ну, люблю я книги, и всё тут, особенно про любовь.
- ух, и баловница ты, а! – я хотел потрепать её волосы, да только дотронулся до них, как они рассыпались золотым водопадом так, что моя рука утонула в них. Они были такие шелковистые и приятные на ощупь, что я невольно потянулся к девушке второй рукой и стал перебирать их, пропуская между пальцами и любуясь их блеском.
- ты что сделал? – она повернулась ко мне и в её глазах я увидел такую доброту и ласку, что не сдержался и, взяв её за подбородок, ответил:
- я сделаю для тебя всё, что ты захочешь, моя хорошая.
Её глаза заблестели таким огнём, что я невольно отшатнулся от такой открытости взгляда и, убрав свои руки, просто смотрел на неё и чувствовал, что ещё одно слово - и я собой не владею.
- нет, Матопх, не надо, ты очень хороший и я буду долго вспоминать тебя, когда ты уедешь, - её голос был тихий и слегка дрожащий, - хочешь, я принесу тебе завтрак прямо сюда?
- нет, хорошая моя, я и сам поднимусь и мы с тобой вместе пойдём к столу.
Как мне хотелось её, как сладко ныло тело при мыслях о том, что могло бы сейчас быть между нами, но всё-таки не стоит, я думаю, всего этого делать, так как когда-то с этим надо заканчивать.
Я поднялся с постели, в то время, как Катя продолжала сидеть рядом и следила за каждым моим движением, и ничем не показав то, как я хочу эту девушку, стал одеваться, правда, не показать означало то, что пришлось как можно тщательнее прятать себя под одеяло.
- я глупая! – воскликнула она, поднимаясь с пола и направляясь к двери, - я тебя смущаю и не даю одеться.
С этими словами она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Я подумал, что не стоит так себя ругать, и с ней бы оделся как-нибудь, но теперь поднялся возле дивана в полный рост и на всякий случай, став спиной к двери, продолжил одевание в новый джинсовый костюм, который вчера дала мне Катя. А потом я вспомнил, что где-то там вчера стирался мой старый, и решил спросить у девушки о его судьбе повыходе из комнаты.
Когда я проделал все утренние процедуры: умылся, причесался, и так далее и вернулся к комнате, где ночевал, девушка стояла у окна и смотрела на меня.
- я - всё, могу следовать за тобой, куда позовёшь, - отметился я.
- ну, тогда пойдём, я накормлю тебя завтраком, который стал уже ближе к обеду.
Следуя за Катей, я посмотрел на часы и действительно убедился в правильности её слов – был почти что полдень.
- а как там чувствует себя мой костюм? – поинтересовался я, когда мы сидели за столом.
- он в полном порядке.
Девушка завтракала вместе со мной, и казалось, что она и не делала этого вовсе до этого времени.
- ну что, ты ещё не расхотел посмотреть наш город? – она слегка коснулась своих волос, наверное, чтобы их поправить.
Хочу заметить, что за столь малое время она успела поправить свою ричёску так, что даже и не верил я, что недавно растрепал ей её.
- нет, и даже более того, с наступлением дня желание побродить по городу в твоём обществе усилилось.
- интересно, чем это можно объяснить?
- ну, наверное тем, что мы с тобой за столь малый промежуток времени сумели так хорошо сдружиться.
Часть 52
Перед тем, как нам с Катей отправиться в город, как мне этого не хотелось, но пришлось позвонить на вокзал, чтобы узнать, как ходят поезда на Владивосток, оказалось, что ездий хоть каждый день, было бы желание, а честно говоря, желания у меня совсем не было.
В городе мы обходили наверное весь его центр, наведались в достопремечательные места, на набережную Енисея, где было так прохладно, что нам пришлось согреться чашечкой горячего кофе в кафе.
- холодно-то как! Вроде середина лета, а погода, как осенью, или по крайней мере в конце августа, - Катя стояла со стаканчиком кофе в руках и, понемногу отпивая из него, слегка прижималась ко мне, наверное думая, что я этого не замечаю. А я-то замечал, и даже более, всячески поощрял её ко всему, что хотела она.
- а что, это у вас давно?
- да нет, буквально дня три, но так обидно: вот сейчас бы, если было тепло, я свозила бы тебя на пляж и там бы искупались.
- ну, да и ладно, и без пляжа обойдусь как-нибудь, во Владивостоке осенью накупаюсь, если не забуду, или дорога не закрутит.
- так это две разных вещи: морская и речная вода, вот я, например, никогда не купалась в море.
- ну так в чём же дело, приезжай к нам и искупаешься.
- да что ты такое говоришь? Как я приеду, ведь до Владивостока доехать у меня не хватит ни времени, ни терпения. Я как-то ездила к сестре в благовещенск, да чуть со скуки не сошла с ума.
- не любишь поезда?
- люблю, но жарко в них летом.
- так а ты в купейном – там не так жарко.
- да где же я столько денег возьму, чтобы до дальнего востока, да ещё и в купейном?
- если хочешь…
- нет, только не надо мне предлагать денььги, я это не приемлю.
- никто тебе их и не предлагает, а вообще, на твоём месте я бы не стал отказываться, ведь так может и каждый, приехать, переночевать, объесть и уехать.
- нет, - она взяла меня за руку так, какбудто остановила, - ты – не каждый, тебе всё, что есть у меня, только не спрашивай, почему, я сама не знаю, но пожалуйста, больше не говори так, я прошу тебя, не говори.
Я поставил стаканчик на столик и, протянув руки, привлёк девушку к себе, сказав ей:
- Нет, не расстраивайся ты так, я тебя не хотел обидеть, только сказать хотел совсем о другом, а ты меня даже и не дослушала. Я хотел сказать, что и без денег ты можешь поехать во Владивосток, если я предоставлю тебе эту возможность, например, попросив своих друзей-коллег, чтобы забрали тебя с собой в служебном купе.
- нет, не надо, ведь ты забыл, что во Владивостоке у тебя есть тоже Катя, которая тебя ждёт и любит, и приехав к которой ты забудешь обо мне, вспоминая лишь, как ту, которая не дала разрушиться твоей жизни.
- это тоже очень много значит, но ты не права во многом, во-первых: кто сказал тебе, что я тебя должен забыть, во-вторых: почему тебе нельзя приехать к нам и отдохнуть вместе с нами, ведь я думаю, никто совсем не будет против того, что ты поживёшь у нас недельку, другую, и, наконец, в-третьих: друг может быть любого пола и возраста и никто мне не помешает общаться с людьми, которые мне милы и которые меня привлекают.
Мы бродили по городу ещё, просто так, ничего не желая, бродили и всё, а потом, когда наступил вечер, мы вернулись домой и вернулись очень голодные.
А дома нас ждала Катина матушка, та самая женщина, которая извлекла меня из электрички.
- здравствуйте, господа прогуливающиеся. А я уж испугалась, куда вы могли деться.
- я показала Матопху город, он так был рад увидеть Красноярск, что я, желая, чтобы радости его не кончались, решила бродить с ним до последнего и про тебя совсем забыла.
- ах, всегда ты так, тебе лишь бы побродить да погулять. Ну, а как у вас дела, Матопх, так вас кажется зовут, - обратилась женщина ко мне.
- да, как? Как у всех, пока жив, а потом видно будет.
- решили погостить у Кати? Она, наверное, тут со скуки помирает, так хоть теперь с вами пообщается. Это же подумать только: все выходные сидит дома и никуда не выходит, никого в гости не зовёт, даже я, вот не пришла бы сегодня, так она и не вспомнила бы обо мне, правду я говорю?
- я бы тебе позвонила, - девушка показала мне на стоящий у окна диванчик, сидя на котором я вчера боролся с ней, да не отпустив моей руки, как будто я один не дошёл бы, так и прошла со мной, - и, кроме того, мы вчера виделись и я думаю этого пока достаточно.
И вот, я узнаю, что оказывается Катя живёт одна в этом доме, а так вчера грозилась, так грозилась, что матушка придёт.
А светлана Александровна, так звали эту женщину, посидела у Кати ещё некоторое время и, на всякий случай простившись со мной, вдруг я уеду и мы не успеем увидиться, ушла домой, это буквально через два дома от дома Кати.
Вечер прошёл просто отлично: Катя радовала меня своим обществом, рассказывала что-то про себя, откровенно заигрывала со мной, да так, что к ночи от меня можно было прикуривать, а после длительных посиделок, в третьем часу ночи, мы решили, что на сегодня с нас хватит и пожаловали в Катину комнату: я – на диван её братишки, как она его называла, а она в свою постель.
- и всё-таки, как мне хорошо и весело с тобой, вот правда, была б моя на то воля, я бы просто вцепилась в тебя всем, чем можно, и не дала бы уехать.
- нет, ну а что ты, приезжай ко мне в гости, скажем, месяца через полтора, а?
- ну что ты такое говоришь? Как же я приеду, если буду только мешаться?
- дурёха ты, Катенька. Это чем же ты мне помешаешь, скажи мне намилость.
- ну, как это, чем? У тебя семья, дела, работа, вот так уедешь в поездку, а я что буду делать - одна?
- не уеду, но если ты всё же хочешь, давай хоть письма друг другу писать.
- а что, если Катя, твоя Владивостокская, узнает?
- а я ей сам скажу, и что в этом страшного, если человек, хоторый посути вернул меня к жизни, поинтересуется, как у меня дела и прочее?
- Ну ладно, уговорил, только, чтобы Катя знала, что я тебе пишу, ладно?
конечно же, я ведь УЖЕ сказал.
Часть 53
А уехал я во Владивосток на следующий день, это было шестнадцатого июля.
Утром я проснулся от очень нежного прикосновения Катиной руки к моей щеке.
- просыпайся, хороший мой, ты скоро побьёшь все рекорды, а я так и буду ходить голодная.
Я повернулся к ней, она также сидела возле моего дивана, только на этот раз её рука поглаживала мою щёку.
- а что же ты не кушаешь? А если бы я проспал до вечера? – приснившийся про неё сон продолжался, только это был уже совсем не сон, а всё было по-настоящему.
Но сначала о том, что приснилось мне и отчего я пришёл в крайнюю степень растерянности. Снилась мне, как ты уже можешь догадаться, Катя, эта самая, которая сейчас была рядом со мной, но она была в одно и то же время моей Владивостокской, той, которая меня ждёт.
- ты хороший, ты ласковый, - говорили обе Кати в одном лице, - я никогда не забуду тебя и буду твоей всегда. Ты покорил меня собой, я схожу с ума и не могу более смотреть на тебя, не прикасаясь, не лаская, не любя.
- но Катенька, ты кто? – заданный вопрос такого плана наяву мог означать моё сумасшествие, но во сне, они были две, две Кати, и в то же время она была одна, желанная и любимая.
- я та, кого ты любишь, та, к кому ты протягиваешь руки и та, которая отдаётся тебе, не думая ни о чём.
Услышав эти слова, я был настолько уверен, что если она это говорит, значит так оно и есть, что проснувшись и почувствовав её руку на своей щеке, не мог понять, было ли это сказано ею наяву, или это всего лишь приснилось мне. Моё тело всё горело от желания хоть на миг почувствовать её прикосновения к нему, во рту стало настолько сухо, что хотелось выпить всё, что можно и даже более.
- одевайся, а я пока приготовлю нам завтрак, - ласково сказала девушка, ещё больше разжигая меня.
- Катенька, принеси, пожалуйста, воды, я так хочу пить, - сказал я, борясь с желанием заключить её в свои объятия.
- сейчас, хороший мой,полежи чуть-чуть, я принесу.
Она поднялась и вышла, закрыв за собой дверь, а я просто мигом подскочил, чтобы успеть до её прихода одеться, и стал делать это с молниеносной быстротой, так, что когда девушка вернулась со стаканом воды в руках, я застёгивал последнюю пуговицу на рубашке.
Она подошла ко мне вплотную и протянула просимое. Взяв из её рук прохладное питьё, я случайно коснулся её руки и захотел, чтобы это прикосновение длилось вечно – так было приятно чувствовать тепло её руки.
На вкус вода была сладковатая, и после того, как я осушил стакан, по телу разлилось что-то блаженное и я не мог себе представить, что минуту назад хотел пить.
- спасибо тебе, - благодарил я девушку, отдавая ей стакан.
- не за что, если хочешь, дам ещё.
- нет, не надо, мне от этого стало так хорошо, что впору оторваться от земли.
- это потому, что я готовила его для тебя.
Мы с ней вышли из комнаты, я направился проделать все утренние процедуры, а Катя, сказав мне, что будет ждать к столу, направилась на кухню.
В ванной я решил, что просто немедленно должен покинуть этот дом, этот город и вообще, немедленно должен ехать во Владивосток, а то натворю ещё чего-нибудь, а потом вновь буду жалеть об этом. Вот сегодня например, если бы не ушла Катя за водой, я не знаю, что бы со мной было от того, что я просто-напросто хотел её. А что же будет завтра? Нет, надо Катиться отсюда, ведь, насколько я понимаю, она уже почти влюбилась, почти, потому что не так ещё ярко это проявляется, не так хватки её руки, как должны быть, ободрённые любовью и страстью. Я мог бы покориться желанию обладать ею, но что бы было после этого? Меня просто схватили бы за руки и за ноги и никуда бы я не уехал.
Сразу же после завтрака я позвонил на вокзал и решил уточнить, восколько будет «Россия». Мне ответили, что «Россия» будет в двадцать пятьдесят, а билеты можно взять за два часа до прибытия.
- уезжаешь? – в голосе Кати звучала плохо скрытая грусть.
- да, Катя, не могу я так долго обременять тебя своим прибыванием здесь, пора и честь знать.
- перестань, ты же знаешь, что ты можешь быть у меня столько, сколько захочешь, ведь я так рада тебе, как моему братику, даже больше.
- я тоже очень рад, что познакомился с тобой и очень надеюсь, что ты не забудешь меня и напишешь мне, но прежде я, так как уехал от тебя… - нет, давай я тебе позвоню, когда приеду, а?
- позвони, я напишу адрес и телефон, только не расстраивай свою Катю, ладно? Не хочу я, чтобы из-за моих чувств страдали другие.
- Катя, а я у тебя спрашивал вчера о моём костюме, где он? Я, наверное, перед дорогой переоденусь, а то ещё, чего доброго, забуду.
- я положу его тебе в сумку, можно?
- а что я одену?
- а разве ты не одетый, или мой костюм тебе не понравился?
И только теперь до меня дошли её позовчерашние слова, сказанные, когда она рассматривала на мне его.
- так ты что, серьёзно решила подарить мне его?
- а ты думал, что я пошутила?
- нет, я просто не ожидал такого подарка.
- но ведь ты мне, как братик, и поэтому я и одариваю тебя, как братика. Ну, понравился ты мне, и всё, делай со мной, что хочешь.
Да, я бы сделал с тобой, что хочу, только не в моих это правах.
Часть 54
Не буду говорить о том, как прошло время, оставшееся у нас до расставания – если об этом говорить, можно и нервный срыв получить, так как тяжело, очень тяжело было только осознавать, что вот, через несколько часов, всё станет по-прежнему, как будто ничего и не было, но я-то знаю, что в моей жизни была Катя, такая же, как моя, только несколько другая, знаю, что она любит меня, это я точно знаю, хоть как брата, но любит, а это уже очень трогательно.
Девушка собрала мне в дорогу продуктов, приготовила напиток, который давала утром.
- как сильно бы тебя не мучила жажда, мой хороший, ты только сделай глоток и она пройдёт, - говорила девушка, и слова её звучали, как, не побоюсь этого слова, закленание.
На вокзале я простоял в кассе, но билетов достать не смог – не было в городе выходящих. Катя уже начала меня уговаривать вернуться обратно домой и подождать до завтра, но я решил испытать последнюю возможность: попроситься к нашим проводникам, если кто-нибудь меня ещё помнит, ну а, если не получится уехать так, пойду с Катей обратно к ней домой, и правда, сделаю всё, чтобы она была моей, потому что терпеть её красоту и не прикоснуться к ней я уже ни в силах.
Подошёл поезд, объявили посадку, и я с Катей направился вдоль состава, выискивать вагоны с маркировкой 0-96.
- добрый вечер, - приветствовал я проводника десятого вагона, который стоял возле его входа.
- добрый, чем могу помочь?
- ты очень мне поможешь, если возьмёшь меня с собой до Владивостока, я даже могу заплатить тебе.
- вы что? да нас первые же ревизоры штрафанут и мы из за вас потеряем работу. Ладно бы по области куда-то, а то во Владивосток. Нет, я очень сожалею, но ничего у нас с вами не получится.
- что там происходит, Миша? – раздался вдруг голос из глубины вагона и через секунду в тамбуре появился второй проводник.
- - да вот, просятся до Владивостока, грозят заплатить.
Второй проводник выбрался из вагона, посмотрел на меня и вдруг глаза его засмеялись.
- ах ты, молодой, зелёный, - насмешливо сказал он, - это не я, а он должен был ездить с тобой в поездки, а ты его даже на порог не пускаешь, - он повернулся ко мне, - проходите, Матопх Сербиерович, и девушку с собой тоже можете взять.
- нет, господа, я останусь здесь, спасибо за гостеприимство, - ответила Катя, которая до сих пор держала меня под руку.
- ну, как хотите, моё дело – предложить.
Я занёс в рабочее купе сумку и вышел, чтобы попрощаться с Катей.
- ну что же, моё предложение остаётся всиле: приезжай в гости, если что, я тебе помогу, - говорил я, стоя возле вагона перед Катей.
- хорошо, только я хочу попросить тебя об одном, - она что-то вынула из своей сумочки, - пожалуйста, носи этот медальён в память обо мне и постарайся не потерять.
Она надела мне на шею серебряную цепочку,продетую в медальён, на котором был нарисован какой-то знак.
- что это? – спросил я, рассматривая висящее на груди.
- я дарю тебе его, знак преданности, в нём – прядь моих волос, дарю, чтобы он хранил тебя от несчастий и печалей, чтобы оберегал от недоброжелателей и тёмных людей, чтобы ты помнил меня такую, как я сейчас, и знай, что бы с тобой не случилось, я всегда буду помнить о тебе, всегда и везде.
Будучи настолько ошарашенный этими словами, я даже не понял, что произошло дальше, только лишь помнится, как она крепко обняла меня и что-то прошептала на ухо, после чего я, при полном сознании, очутился в рабочем купе, а поезд уже медленно, но верно, двигался вдоль перрона.
Часть 55
Не буду подробно рассказывать, как ехал я в этом поезде, как всё равно мне было, куда ехать и какие противоречивые чувства раздирали меня на части, скажу лишь, что отнеслись ко мне здесь с должным уважением и даже деньги с меня не взяли.
- ты что, сдурел что ли? – спрашивал у меня Миша громовым голосом, когда я попытался завести разговор о том, что коллега, есть коллега, а пассажир, он и в африке пассажир, - где это видано, чтобы брат с брата бабки драл, а? Ещё такая бомба и уважаемый и самый обходительный на дальневосточной дороге проводник получит по мордасам.
- с чего ты такое взял, что я самый обходительный? –я решил узнать, из своей головы он это взял, или правда кто-то высказался – гордость, понимаете ли.
- ага, наш Дурындыч о тебе все ухи протоптал, мол, все берите пример с Реслима, правда, я и сам так считаю, но зачем же жужжать на всё ДВЖД.
Дурындычем в персонале зовётся второй заместитель Мерешковского, который взвалил на свою жирную ряху обязаность проводить инструктаж перед поездкой. Так, соберёт он ни в чём не повинный проводниковый люд и начнёт:
- о том, о чём сейчас я буду говорить, все давно знают, но на то и существует порядок, чтобы его поддерживать, - говорит он нарастяжку, совсем не по-приморски, поэтому и слушать-то без сигареты его нельзя (слава Мерешковскому, который вменил в порядок правило курить в зале), а то просто заснёшь и не проснёшься, пока не уйдёт твой поезд, - поэтому напоминаю, что…
и далее идут перечисления правил, постановлений, исключений.
А Дурындычем его назвал кто-то из студентов, правда, история умалчивает, кто именно и за что.
Так я ехал, мечтал, вспоминал, иногда беседовал с коллегами, а большее время просто спал.
- слушай, я сейчас провалюсь сквозь землю, если это не твоя Красноярская красотка, - воскликнул миша, когда мы прибыли во Владивосток и поезд еле-еле двигался, вымеряя остановку, - ты что, отправил её самолётом, а сам поехал поездом?
- да нет же, ты что это, - ответил ему я, видя, что Катя изо всех сил бежит к десятому вагону, моя Владивостокская Катя, - это ведь две разных.
- а-а-а-а, - задумчиво протянул тогда он и в это время поезд заскрипел тормозами и остановился.
Я спокойно попрощался с народом, вышел из поезда и спокойный, как удав, направился в сторону Кати, которая продолжала бежать ко мне. И вот, чем ближе подбегала ко мне Катя, тем сильнее разгорался во мне огонь любви к ней, тем сильнее мне хотелось подхватить её на руки и закружить, зацеловать, заласкать. Она подбежала ко мне и я, переполненный любовью и нежностью, которые всё спали, пока я был далеко, но теперь проснулись и поднялись во весь свой гигантский рост, заключил её в свои жаждущие объятия, после чего уже ни она, ни я, просто не могли сдержать выплеснувшихся на волю чувств.
- любимый, я уже и не думала, что увижу тебя, - девушка, какбы не веря, что я никуда не исчезну и не уеду, очень крепко держала меня за руку, - я так скучала по тебе и с тех пор, как ушла, много передумала, даже в Хабаровске была.
- это что ты делала в Хабаровске? - я был изумлён её словами до крайности.
- я была у Ангелины в гостях, хотела поговорить с ней по-хорошему, но она даже слушать меня не хотела.
- ладно, давай знаешь что, - я побоялся, что сейчас зайдёт разговор о том, что было, и что я там окажусь не на последнем плане, а посему нужно бы убраться от посторонних ушей, - давай потихоньку тронемся и ты по пути всё и обо всём мне расскажешь. Кстати, как ты узнала, что я приеду именно сегодня?
- я звонила Екатерине в Красноярск и она всё сказала, даже число и время твоего прибытия во Владивосток.
Мы шли уже в сопку, подходили к моему дому, когда я решил воскресить тему о том, как Катя ездила в Хабаровск.
- и что Ангелина тебе сказала в Хабаровске насчёт того, что ты у неё хотела там узнать.
- а она даже слушать меня не стала, сказала, чтобы я убиралась подальше и если ты не приедешь, то и никто из нас чтобы не появлялся. Вобщем, как я понимаю, ни дна, ни покрышки нам с тобой здесь не будет. И что же нам делать дальше-то, а? Я просто не знаю, ведь она не отстанет от нас ни на минуту, а в другой раз придумает что-нибудь ещё, и это «что-нибудь» будет повеселее всего, что было.
- по этому поводу надо серьёзно подумать, - я открыл дверь в подъезд и пропустил Катю вперёд, - и предпринимать какие-либо шаги.
- а что мы можем предпринять, разве что только уехать в другой город куда-нибудь, но боюсь, это нам не по карману.
- стой-ка, - мысль о переезде в другой город меня задела, - а что, если так и сделать?
- да нет, ты что это? Ведь во-первых: это будет сделать очень тяжело только потому, что возни будет просто немерено, во-вторых: не хочется мне маму оставлять одну, ведь всё-таки мать, а не как-то там.
- так, ладно, это отпадает. Но что же ещё придумать?
Мы вошли в нашу квартиру и первое, что бросилось нам в глаза, это незастеленный диван.
- это он стоял так всё время, пока тебя не было? - изумилась девушка, сделав большие глаза.
- неужели ты думаешь, что здесь мог жить кто-то другой?
- я даже и не знаю, что думать, но постель надо менять.
- конечно, какой разговор, мы так и сделаем.
пройдя в квартиру дальше, мы решили, что здесь, кроме смены постели, найдётся ещё много других дел: например стереть пыль, которая толстым слоем покрыла подоконник и поверхности мебели, помыть пол, который тоже очень отличался от того, который здесь был до нашей разлуки, но первым делом было решено поскорее открыть окно, чтобы тот воздух, который был в комнате и которым было просто невозможно дышать, сменился свежим влажным городским, которого нигде, кроме как во Владивостоке, нет.
Часть 56
Вечером, когда всё было прибрано, начищено, кое-что помыто и отдраено (немало хлопот оставляет после себя хоть и некоторое время, но всё же пустая, квартира), мы с Катей, довольные сделанным, сели за стол ужинать и тут я вспомнил, что обещал позвонить в Красноярск, чтобы сообщить той Кате, которая осталась там, что я благополучно добрался.
Потянувшись за телефоном, он стоял возле стены, я пододвинул его к себе и снял трубку.
- решил объявиться? А может подождёшь? - Катя дотронулась рукой до моей руки.
- да я хочу позвонить в Красноярск, сказать, что всё у нас нормально.
Девушка согласно кивнула головой и я набрал номер, который помнил наизусть.
- да? - ответила мне Катя посли пятого гудка.
- здравствуй, Катя, это Матопх.
- ой, привет, Матопх, ты уже добрался?
- да, конечно, уже дома и за столом.
- ну вот и хорошо, а я предупреждала Катю, когда ты приедешь. Она встретила тебя?
- да, конечно, я даже не ожидал, думал, пойду домой один, а тут, высовываюсь из двери и вижу золотую голову.
- ну вот, видишь, как всё хорошо получилось, пусть так всегда и будет, и пусть не мешает вам больше никто, чтобы вы жили долго и счастливо.
- спасибо, Катя, ну а ты-то сама как.
- да как? Работаю, вчера видела маму, та очень огорчилась, что с тобой больше не увиделась.
- передавай ей привет, пожелания и всё прочее, скажи, что я наверное никогда не забуду наш ночной вояж по Красноярску.
- передам, а ты, если хочешь, пиши, я буду рада.
- конечно, сяду и напишу обязательно, а то и ещё встретимся: вот, буду ехать в Москву, позвоню и приходи, повидаемся, посмотришь на мою Катю, вы с ней очень похожи, мне сегодня ребята в вагоне сказали, когда её увидели, что я сам поехал поездом, а тебя отправил самолётом, и ты прилетела во Владивосток и встречаешь меня здесь.
- правда? Ничего себе, я уже хочу с вами обоими встретиться, так и знай.
- ну а кто тебе запрещает? Вот поедем в Москву и вперёд с песней.
- ладно, а то так можно и без штанов остаться, передавай привет Кате, поцелуй её от меня и - скажи, что я буду рада познакомиться с ней.
- хорошо, пока, напишу, и ты не забывай.
- счастливо, я тебе ещё как-нибудь позвоню, если разрешаешь, а напишешь, так с радостью отвечу, будь здоров, целую.
И не успел я ответить ей что-нибудь в этом роде, связь прервалась, наверное, девушка на том конце провода положила трубку.
- ну и ладно, - сказал я , отодвигая телефон, - хорошо, что хоть всё нормально.
- ну, и как она там?
- да всё также, передаёт тебе привет.
- а этот медальён она тебе подарила? - девушка взяла в руки медальён.
- да, она мне вчесть нашей дружбы его дала, - я следил за Катиным взглядом, который пристально изучал знак, написанный на нём и мне показалось, что что-то радостное промелькнуло в них, что-то такое, о чём можно было только догадываться, а словами оно не выражается.
- это очень хороший знак, - сказала вдруг Катя, как-то бережно возвращая медальён в прежнее положение, - носи его и никогда не снимай.
- я так и делаю, а ты об этом что-то знаешь?
- нет, но я смотрю на него и кажется, как будто он не простой, а какой-то, только не смейся, может я совсем спятила тут без тебя, заговорённый, что ли.
- ты знаешь, - я вспомнил, что произошло со мной в Красноярске, после того, как провожающая меня Катя, одела его на меня, - я тоже придерживаюсь такого мнения, пусть даже втайне, но придерживаюсь.
- наверное, он заговорён от несчастий, потому что мне почему-то кажется, что Екатерина желает тебе добра.
– может быть, но во всяком случае, поживём - увидим.
- - ты не обижайся, но мне почему-то очень хочется увидеть эту девушку, посмотреть, какая она, поговорить с ней.
- ну так давай возьмём её в Москву, когда поедем - думаю, вы наговоритесь по дороге.
- а можно?
- почему же нельзя, ведь ты хочешь её увидеть, а я её уже видел и хочу просто пообщаться с ней.
- а ты знаешь, - лицо Кати стало вдруг серьёзным, - я без тебя тут думала кое о чём и пришла к выводу.
- это к какому же? - её тон мне не очень понравился, но всё же выслушать её я просто должен.
- - к такому, что как бы я не хотела от тебя уйти, я, наверное, не смогу, и обижаюсь я на тебя зря, потому что есть люди, которые любят только одну, а есть такие, которым просто необходимы две и не меньше, а иначе люди эти просто не смогут нормально жить. Ты не обижайся, но я причислила тебя ко вторым и поэтому хочу сказать тебе: если у тебя кто-то будет, не прячь её от меня, только обо мне, пожалуйста, не забывай, я просто хочу знать, что ты у меня есть, что ты любишь меня, что ты хочешь меня.
- Этот монолог так тронул меня, что я едва не расстроился - ведь как она светла и невинна, несмотря на то, что я просто, как могу, ей изменяю, она всё терпит. Нет, таким надо, наверное, ставить памятник при их жизни. Наверное, нет больше таких, как она, нет и никогда не будет.
- Катенька, - и сейчас я хотел видеть только её, прикасаться только к ней, вдыхать её запах, наслаждаться мелодией её голоса, - любимая, я не знаю, почему я такой, не знаю, почему мне всех и всегда мало, но когда я всех их вижу, да, мне хочется их, но так, как тебя, не хочу я никого из них, никто из них не доставит мне столько радости, сколько доставляешь ты, с ними я не могу знать нормы, потому что мне их не хватает, а с тобой мне хорошо так, что хочется любить тебя долго и размеренно, напротив, их - много, но быстро. Это говорит о чём? О том, что как бы не хотел я других, ты всегда останешься моей единственной и желанной, и сколько мы с тобой живём, ведь при тебе я даже думать о другой не могу, а вот, как только тебя рядом нет, я начинаю ерундить.
- - милый, я верю тебе, - она говорила тихо и мне казалось , что в этом ласковом и прекрасном голосе сошлись все грани понимания, - я верю каждому твоему слову, верю всему, что ты говоришь и понимаю тебя, ведь как я хочу всего этого, когда тебя нет, наверное, так не хочет никто, но изменить тебе для меня - равносильно смерти, а если ты можешь и тебе это преносит хоть временное облегчение, я буду только рада тому, что ты не страдаешь хоть от этого.
- Говоря это, она поднялась с места, где сидела, и, подойдя ко мне, присела на мои колени, после чего я стал как будто пьяным от любви к ней. правда, никогда я наверное ни чувствовал такой привязанности к этой прекрасной девушке, и даже одна мысль о том, что я мог, или могу ласкать, любить, целовать другую, приходящая в мою голову, вызывала во мне волну грусти.
- - любимая, - я уже не говорил, но губы сами шевелились, - ты одна, кто мне нужен, одна, кого я могу любить и ласкать, одна, кто разжигает во мне страсть и нежность одновременно. Они сами хотят меня, а я лишь не могу сдержаться, а тебя я хочу, причём в десять раз сильнее, чем хотят меня они, и никогда неугаснет это сумасшедшее желание, желание любить тебя до потери рассудка, до бреда, до смерти.
Последние слова я договаривал с большим трудом, так как желал её и чувствовал, как велико её желание. Оно блестело в её глазах, которые звали, манили, просили, умоляли, разжигало её тело, которое, кажется, не может существовать без любви, заставляло эти нежные губы целовать и говорить слова любви, не давая ни одного шанса спастись от накатывающего пожара, в котором наши души сгорят до тла, чтобы затем возродиться вновь чистыми и невинными.
Часть 57
И вот она, желанная минута, вот то, чего мне так долго не хватало, вот он, мой вагон, в котором мы с Катей поедем до новосибирска и обратно, вот те самые полки, о которых я так мечтал, сидя в жёстких и гремучих электричках, вот она, моя работа, моя радость, одна из целей моей жизни.
- господа, мы тронулись! – оповестил я всех, стоя в тамбуре, сам не свой от радости.
- ты что это кричишь на весь вагон, - из салона вышла Катя.
- я кричу о том, что наконец-то я вернулся.
- ты действительно так рад, что снова в дороге?
- да, ты просто не представляешь, как я этому рад.
Народ, оставшийся на платформе и сейчас проплывающий мимо нас, смотрел на меня как-то странно, но это ничуть не огорчило меня и радость продолжала бушевать в моей душе. Она не утихла даже тогда, когда я закрыл двери на улицу и прошёл в купе, чтобы взять свою служебную сумку и пойти к народу за их билетами и просьбой о выдаче постельного белья.
Мне казалось, что я вообще не покидал свою работу, так как всё шло настолько гладко: ни единого промаха, ни одной ошибки с сортировкой и пометкой, ни одной оплошности с составлением накладной.
- это, наверное, у тебя в крови, - сказала подошедшая ко мне Катя, которая разносила постели, пока я писал.
- не знаю, но как хорошо, что я снова на работе, я, наверное, не буду сегодня спать, честное слово, буду работать, пока не упаду.
Жажда отдаться любимому делу с головой и служить ему до изнеможения настолько овладела мной, что мне хотелось быть везде и в одно время, чтобы всё видеть, слышать и одновременно делать, чтобы всем было хорошо, чтобы все улыбались мне, чтобы говорили только хорошее.
Это малость напугало Катю, которая видела всё это, отражаемое просто несказанной радостью на моём лице. Она говорила мне пожже, будто бы подумала грешным делом, что у меня поехала крыша, но когда ночью я любил её с такой же страстью, с какой занимался бумагами и пассажирами, она отбросила эту мысль прочь.
Я не спал двое суток, не желая оторваться от любимой работы, днём и ночью я сидел, писал, обслуживал пассажиров, убирался в вагоне, за что получил благодарность в книгу от семи пассажиров, среди которых была и молодёжь, и народ постарше и поопытнее в своих суждениях. Но к концу третьих суток существо человека взяло своё и из рабочего в спальное купе я шёл при помощи Кати, которая еле держала меня, чтобы я не упал и не заснул прямо в коридоре.
Часть 58
Вот это я выдал рекорды, аж сам ничего не понял, но проснулся оттого, что почувствовал, что надо проснуться, иначе пропущу что-то важное, как поездку. Оно примерно так и было: если бы я не проснулся, пропустил бы Красноярск, а значит и встречу с Красноярской Катей, которую я ей сам лично назначал по телефону перед поездкой.
- Катя, а ты не желаешь никуда податься? – спросил я у неё тогда, причём и Владивостокская Екатерина против ничего не имела.
- зачем? – не поняла моего вопроса Красноярская.
- ну как? Разве ты не хочешь повидаться, или ты забыла о том, что я тебе говорил перед тем, как уехать?
- нет, почему же? Но поехать я наверное никуда не смогу – работаю, но к твоему поезду приду, ведь ты просишь.
- да ладно тебе, если так уж сильно занята работой, я не обижусь.
- - нет, если я тебе обещала, значит приеду. Когда ты выезжаешь?
- - сегодня в семь минут, - я имел в виду в 0 часов и 7 минут – это время отправления семёрки, и побоялся, что девушка меня не поймёт, но заблуждался.
- - значит всё понятно, я приеду обязательно, успехов в работе.
- Она настолько быстро положила трубку, что я не успел и сообразить, в чём дело, да к тому же и не планировал я разъединяться, а она так всё быстро и даже как-то меня это озаботило и перезвонить я ей попытался, но была занята её линия.
- - ты почувствовал, или выспался? – моя коллега Катя вошла в купе как раз тогда, когда я посмотрел на часы и решил, что буду приступать к бодрствованию.
- - почувствовал что? – я ещё не проснулся доконца и посему не мог полноценно понимать всех и всё окружающее.
- - как это «что»? ведь через час будет Красноярск. Я хотела тебя разбудить, а ты и сам всё уже понял.
- - с каких это пор ты стала такой заботливой?
- - в смысле?
- - ну, будить пришла, а ведь могла бы и сказать в Красноярске что-нибудь, вроде того, что, мол, я не могу выйти.
- И откуда во мне взялись эти слова, но я зачем-то сказал их, и похоже, что сказал так, чтобы приченить моей малышке боль.
- - Разве я когда-нибудь так поступала? – её голос стал почти что обиженным и мне было впору привлечь её к себе и сказав, что я порю ерунду, искупить свой промах поцелуем.
- Я так и сделал, только получилось у меня это как-то нетак, как надо.
- «да что же это такое?! – мысленно негодовал я, понимая, что что-то во мне сейчас не проснулось, - что со мной творится и вообще, почему мне так плохо становится на душе? Или я ещё не проснулся?»
понадеюсь на это, после чего поднимусь и пойду с Катей в рабочее купе. А может остаться с ней в спальном и попробовать доказать, что ничего плохого не произошло и всё, как прежде?
Но нет, всё было так, как будто мной что-то командовало и как будто это что-то просто не давало мне сблизиться с Катей и посему мы с ней прошли в купе, где я принял смену и углубился в работу, не забывая тем временем, что совсем недалеко уже осталось до Красноярска.
И вот, за этот час я, как-то даже не желая этого, и вообще не желая ничего, а лишь только работать, углубился в свои воспоминания, которые в последнее время посещали меня редко, так как настоящее захватывало в свои сети так, что не до этого было. А вспомнил я то время, когда был ещё салагой и, наверное, и знать-то не знал, что когда-то буду вот так работать, ехать в поезде и вспоминать об этом, кое как закончив проверку имеющихся комплектов постельного белья и сверив их количество с реестром выдачи и временного списания. Мне почему-то вдруг захотелось не просто так вспомнить, мимолётно прокрутив в своей голове этот отрезок жизни, а именно сесть на стульчик, подпереть голову рукой и просто так, уставившись в окно ничего не осмысливающим взглядом, прокрутить, прочувствовать, пережить заново, если хочешь, всё это, потому что ведь было о чём вспомнить, ведь было, чем гордиться, было, у кого учиться тому, отчего я сейчас так страдаю. Может быть и от этого я так люблю дорогу, может это и было виной тому, что я никак не могу наиграться с чувствами Кати – не знаю, но хочу разобраться во всём, что было, что есть и попробовать что-нибудь спрогнозировать.
Часть 59
А всё началось с того, что я, будучи ещё восемнадцатилетним зелёным человечком, подружился с одним парнишкой, который был года, наверное, на три моложе меня, но с ним можно было так поговорить, как, наверное, не поговоришь с родителями. Этот человек знал просто всё и жизнь ему казалась расколотым орехом, так мне тогда казалось, и умел он,что редко бывает в таком возрасте, находить общий язык с людьми и намного старше его, в то время, как малышня во дворе просто балдела от его умения гонять мяч и точно по центру забивать его в ворота, повергая в восторг всех, но просто всех на игровой площадке, в том числе и девчонок. Те, кому было лет по шестнадцать, буквально висли на нём, про него среди девушек ходил слушок, что он вообще намного старше, чем себя выдаёт, просто ему хочется повалять дурака, вот он и бесится со всеми во дворе, как ребёнок.
Но ни в том всё дело, что он там вытворял среди малышни, и даже ни в том, что подруги его матери могли просто вывернуться наружу, спрашивая у него совета по известным темам, что беспокоили их и, уж тем более, ни в том, что даже мать его, женщина, тогда ещё почти что тридцати четырёх лет от роду, позволяла ему быть наравных с её мужем, то есть, с его отцом, а всего лишь в том, что в его друзья каким-то чудом прописался такой несмышлёный, просто малолетка-паренёк, по сравнению с теми, с кем общался Александр, так его звали, и прописался не просто так, а как-то заслужил его уважение. Вот им-то, на свою беду, как раз и оказался я, озорной Митька Реслим, уже повидавший многое, но так и не понявший, в чём вся соль жизни. Почему – не знаю, только почему-то мне было хорошо с Александром, он как-то мог дать совет, причём, очень простой, но если его соблюсти, всё разрешиться. Так, в один день, я поссорился со своими родителями из-за очередной своей девушки, которую Категорически отказались впускать домой вместе со мной на ночь, хотя до этого у меня их побывало в доме просто тьма. Они всказали мне всё, что думали обо мне, после чего, разумеется, девушка моя смоталась от греха подальше, а я, переругавшись со всеми в пух и прах, пошёл ночевать к Александру. Когда я ему поведал, что произошло и спросил у него совета, он улыбнулся и чуть помедлив, чтобы ситуация немного накалилась (любил он, мешочек эдакий, всю эту театральщину), задумчиво так изрёк:
- а ты не пробовал никогда напроситься в гости к этой своей девушке поздним вечером, а потом прийти вот также ночью вместе с ней к ней на квартиру и послушать, что скажут её родители?
Моя голова в один момент прояснилась и, хотя то же самое я выслушал сегодня от своей матушки, но от Сани это звучало гараздо убедительнее, ко мне пришло прозрение того плана, что всё-таки не стоило так ругаться, ведь будь всё наоборот, и она, девушка моя, просто без всяких объяснила бы мне,что, мол, так и так, что с родителями у неё могут появиться проблемы и посему нам не стоит появляться в её хате в их присутствии, тем более ночью.
- Саня, ты как всегда прав, - заключил я,пожимая его руку.
- я знаю, поэтому сейчас мы с тобой погоним вдвоём у меня, а завтра с утра ты попробуешь уладить конфликт со своей роднёй...
да, научился я от него многому за те полгода, пока с ним общался, но, правда не всему, к сожалению, иначе всё не получилось бы так, как есть пожизни.
Вот только ещё скажу пару слов о его достоинствах и перейду к тому, что озаботило меня на самом деле и из-за чего весь сыр-бор. Санька очень любил всякого рода технику, причём настолько, что казалось, она его слушается во всём. Эти золотые руки могли просто из сам знаешь чего зделать конфету, а, совместно со светлой головой, творили просто чудеса. Так, например, принесли ему как-то пацаны музыкальный центр, весь такой навороченный, крутой, с встроенным микропроцессором внутри, и принесли с жалобой, что он не слушается управления. Носили, говорят, в ремонт, а им сказали, что этот самый микропроцессор полетел, причём сказали это просто так, глядя на него поверхностно и не копаясь внутри. На вопрос, сколько будет стоить заменить тот самый процессор, им ответили, что таких процессоров у них нет и вообще, всё это барахло проще выкинуть и купить такое же новое, чем попытаться восстановить.
- кто вам такое сказал? - возразил мой друг, включив апаратуру в сеть, - я вот, например, не знаю, о каком процессоре они ведут речь и вообще о каких больших деньгах. Завтра я вам всё сделаю, ребята, и даже денег не возьму, честное слово, потому что мне самому интересно.
Ну что? ведь всё было так, как он сказал, только вечером он пропустил какую-то схему, выцепленную из этого центра, через цепь приборов и всё заработало также, как работало прежде, а ребята, пришедшие на следующее утро, сказали, что даже лучше, чем прежде.
Всё, хватит про Саньку, про него можно говорить часами и писать томами, но пора и поведать тебе, читатель мой, немного о его семье. А семья его, как и все семьи, состояла из него самого, из его отца и матушки, а все вместе они жили в хорошей такой двухкомнатной квартире во Владивостоке. Отец, как я понял, был не очень-то примерным отцом, хотя не мне судить, как людям жить, но всё же осмелюсь сказать, что лучше уж никакого, чем такой: он любил выпить, причём крепко выпить, толку в доме от него было не так уж и много, так, сидел, думал, что-то делал, только невсегда были видны результаты его проделок, кроме той, что от него частенько несло перегарчиком, да поспать он любил долго. Я просто слышал сам, как его жена, матушка сани, иногда разговаривая с подругами по телефону, упоминала об этом и сама так говорила, только не придавал этому значения до определённого времени, слышал, и как-то непроизвольно мотал на ус.
А мне самому очень нравилась эта женщина, что-то в ней было такого, что заставляло меня жалеть её и хотелось даже иногда просто утешить её, сказав, что мол не бери ты в голову, не принимай всё так близко к сердцу, всё равно уже не переделаешь человека, только кто бы мне, малолетке, дал право разговаривать так со старшими?
«а Саня, наверное, может», - думал я, завидуя белой завистью своему другу по поводу того, что он так хорошо знает жизнь.
Как-то раз случилось так, что я, ну, бывало со мной такое, заболел, да причём заболел настолько сильно, что решился на поход к участковому врачу. Пришёл в полеклинику, подрулил к регистратуре а там меня обрадовали, сказав, что мой участковый врач также, как и я, заболел и посему принимают другие, но у всех очереди. Сижу я в одной из таких очередей, а самому уже хорошо, аж впору помереть, и тут слышу такой знакомый голос, показавшийся мне сейчас просто райским с его мелодией, хотя ранее я вообще никакого внимания на него не обращал, какого он там оттенка.
- Митя, - сказала она и я просто забыл обо всём, - а ты что это такой больной весь сидишь, и даже ко мне не зайдёшь?
Наверное, у меня уже даже и голова не работала от высокой темпиратуры, потому что я с такой радостью и надеждой взглянул на приветствовавшую меня женщину, которой оказалась санькина матушка, и с радостью воскликнул:
- Алёнка, как хорошо, что ты здесь! Я что-то совсем тут уже никакой.
В этот момент меня даже не озаботило то, что я очень неожидано попёр с матушкой моего друга, которую конечно же звали Алёна Викторовна, на «ты», меня более волновало то, что может быть мне чем-нибудь помогут.
- а какого же ты тут сидишь? Спросил бы, в каком кабинете Фёдорова принемает и прямо без очереди зашел, что я, не принела бы что ли?
- так я не думал, - сказал я, подымаясь со скамейки, - что ты именно тут обитаешь, а так, наверное же, зашёл бы.
И тут что-то не заладилось во мне и я хотел было завалиться обратно, чтобы потом подняться с новыми силами, но женщина постаралась удержать меня на ногах и ей это удалось.
- ой, - сказала она, - ты что-то и правда совсем никакой. Попробуй дойти со мной до кабинета, а там я попробую придумать, что с тобой сделать.
И мы дошли: я - держась за её руку, в этот момент кажущуюся мне такой надёжной и опытной, а она - расталкивая всех на нашем пути и стараясь делать как можно меньше поворотов, тащила меня на буксире и довольно неплохо с этим справлялась.
«ну конечно, пьяный муж и всё такое – опыт есть», - подумал я, хорошо, хоть ни вслух сказал.
Когда мы пришли с ней в кабинет, она разместила меня на кушетке, а потом... хрен его знает, что было потом – мне всё одно.
Уж не помню, какой мне диагноз поставила санина матушка, но провалялся я дома долго, хорошо хоть не в больнице, причём, было что-то простудное, а ещё и зима, ну, вобщем полный мешок, только помню, что каждый день в десять утра к нам домой приходила она, справлялась о моём здоровье и, кроме того времени, что занимало моё обследование (послушать, открыть пасть да поглядеть вовнутрь и тому подобная дрянь), уделяла мне ещё немного, просто разговаривая со мной на всякие ерундовые темы, рассказывая, что всё пройдёт очень скоро и не стоит так отчаиваться, что потерялось столько времени впустую (я в первые дни заколебал всех своими жалобами на это), а иногда просто сидела и смотрела на меня, да так, что порой мне становилось очень непосебе и хотелось спросить её, зачем она это делает.
- ты знаешь, - сказала она в один прекрасный день, когда я почти уже мог вставать на ноги, но на улицу ходить мне было ею строго запрещено, - а мне так понравилось, когда ты тогда в полеклиннике назвал меня просто по имени, меня так ещё никто не называл.
- я прошу прощение за это, но тогда мне было просто уже паралельно, кого и как зовут.
- да брось ты! В конце концов, пятнадцать лет, это ещё не такая разница, чтобы принимать меня за старуху и поэтому мы с тобой, я думаю, можем и на «ты», ведь правда?
Я очень удивился такого рода высказыванию со стороны матери моего друга и даже не знал, что и ответить по этому поводу, только и получилось:
- я не знаю, смотрите сами, как вам будет удобно.
Потом всё стало очень хорошо и даже более, чем хорошо. Я выздоровел и стал таким же, как был. Приходил к сане, также мы с ним развлекались и всё было также, но до одного времени.
В одну из ночей меня разобрало настолько, что мне приснилась санина матушка, очень ласковая ко мне, и что мы с ней такое вытворяли, что даже не стоит об этом писать. Только после того, как я проснулся, и ещё долго после, мне приходили в голову мысли о ней, я, не побоюсь этого слова, просто хотел её и казалось, что если этого не произойдёт, я просто умру. Но этого не произошло и я остался живым, только не надолго, так как произошло следующее.
- привет, Митя, - приветствовала меня она, когда я в очередной раз пришёл к Сане в гости.
- добрый вечер, Алёна Викторовна, - ответил я, проходя в дом и, взглянув на неё, отметил про себя, что ещё остались отголоски прошлой глупости.
- я вот тут сейчас вспоминала тебя добрым словом, когда говорила с подругой своей.
- что это вдруг?
- да, хотела предложить тебе кое что.
- что же? – сразу дурные мысли и всё прочее.
- мне надо завтра уехать в Хабаровск на три дня, на конференцию, я хотела бы взять тебя с собой.
Вот это откровенность, вот это номер! Но по какому это случаю?
- а в качестве кого, если не секрет?
- просто так. Сашка не может ехать, у него что-то там с учёбой, а я одна не люблю, не знаю, почему, но не нравится мне ездить одной, вот я тебе и предлагаю.
- но ведь у меня нет денег, чтобы с вами съездить.
- я тебе про деньги и не говорю, я говорю тебе только о том, чтобы поехать, а с остальным я разберусь.
Меня с новой силой потащило по этому кругу. В голове попёрли мысли по поводу того, что всё, о чём я думал в прошедшие три недели, начинает сбываться и я всё же добьюсь, чего хотел, но тут же трезвая логика говорила, что несу я ерунду и, если женщина желает, чтобы я поехал с ней, это совсем не значит, что она желает меня.
В общем, я согласился и на следующий день, как положено уладив всё со своими родителями, прибыл на вокзал прямо к поезду №5, и встретил там Алёну, как я её уже про себя называл, но не вслух. Когда мы зашли в вагон, я уже понял, что всё будет намного проще, потому что и отношение её ко мне как-то изменилось, да и другая она стала какая-то. Я тогда ещё не знал, совсем не знал, чем грозит мне эта поездка, а иначе бы я просто не поехал. или поехал бы?
В общем, так, или иначе, но сейчас я уже нахожусь в купе, рядом со мной санькина матушка, или Алёнка, как я её назвал тогда, в полеклиннике, она в очень хорошем настроении и во всю со мной о чём-то шутит. Но я просто не могу её слушать, так как всё, с чем я боролся в последнее время, вылезло наружу, да причём так, что запихать обратно просто не было никаких сил. Я слушал её голос, совсем неважно было мне, что она говорит, важно что говорит, и говорит мне, я смотрел на неё и просто сходил с ума от этих черт и фигуры. Она такая, что я не знаю, были ли у меня такие девушки. А женщины, лет так под тридцать пять? Не знаю, что меня крутит, но как я стал осознавать, что Алёнке Скоро тридцать пять, у меня аж дрожь по телу пробежала, ведь это, считай, запретный плод и мне его попробовать никогда не придётся. А как же сладок он, как привлекают к себе эти красивые голубые глаза, как хочется дотронуться до этих светлых, скорее пшеничных, волос, как хочется сжать её в своих объятиях и более не отпускать. Сейчас, ещё чуть чуть, ещё одно её слово, одно движение этих ласковых, нежных, как мне казалось, рук, и я перестану контролировать себя, а ведь кругом народ. Да, они ласковые, эти руки, они так нежно ко мне прикасались, когда она приходила ко мне на дом во время моей болезни, я бы отдал всё, чтобы они хоть раз обняли меня. Да ещё этот сон, этот прекрасный сон, в котором эта прекрасная, нежная, изумительная женщина называла меня ласковыми словами, обнимала и ласкала меня, получая мои ласки и объятия в ответ, в котором мы любили друг друга, как будто были равными в возрасте, и так всё ярко было, так прекрасно, так изумительно. А эти губы, которые так нежны? Пусть они хоть раз поцелуют меня и я буду рад на всю оставшуюся жизнь.
«нет, не надо более, - думал я, осознавая, что осталось до взрыва совсем чуть-чуть, - я просто не могу более смотреть на тебя равнодушно, просто не хватает сил».
Она коснулась моего плеча, или мне так показалось, но это было равносильно радости, которая переполнила меня вдруг настолько неожиданно, насколько сильно я желал Алёнку.
- очнись, Митя, - Что?! Неужели я что-то сказал вслух?! - всё ещё впереди, но всему своё время.
- что-что? Я вас несколько не понял, - я сразу же очнулся от своих идиотских грёз младенца, - можно повторить, извините?
Она наклонилась ко мне и снова пошатнула моё сознание своим приближением.
- не делай из меня дуру, твой взгляд сказал уже обо всём. И прекрати вот эти «вы», а то я возьму, да и обижусь.
- хорошо, ответил я, даже сам не понимая, что говорю, и в это время в купе зашли ещё две женщины.
- добрый вечер, - сказала одна из них.
- здрассте, - ответила Алёнка, - вы к нам надолго?
- ну, как вам сказать? На ночь.
вы до Хабаровска?
- нет, до Вяземской, чуть-чуть не доедем.
А я молчал и всё слушал её голос, умиляясь им, и в голове у меня не могло уложиться, что это такое мне наговорила Алёнка.
Потом поезд тронулся, пришёл проводник за билетами и деньгами за постель. Тогда я ещё подумал, что вот бы мне так, ходить по вагону, собирать билеты, гнать, а главное, ездить в поезде и ездить, и ездить. А вечером постелили постели, соседи наши улеглись спать рано, а мы с Алёнкой стояли в коридоре и снова что-то там говорили, только я снова взялся за старое и ничего из нашего разговора не запомнил.
Тут ещё был инциндент: я возвращался из нулевой комнаты (знаешь, что это такое), шёл по коридору, подошёл к нашему купе и тут, как специально, поезд как-то сильно качнуло и, стоящая у окна задумчивая Алёнка, полетела прямо на меня. Старая и банальная история, я таких случаев уже массу приводил, но что поделаешь – в поезде пространство ограничено, значит и повторов ситуаций не избежать.
- осторожнее, - сказал я, поймав её, - ты что это так летаешь?
Но потом случилось то, что частенько со мной происходит, но я не могу это контролировать, а только лишь наблюдать, и то помутнившимся разумом. Оказавшаяся у меня в объятиях женщина видать перегнула все планки и я обрушил на неё все свои ласки, какие просто мог себе позволить посреди вагонного коридора тёмной ночью. Она же, вместо того, чтобы отмахнуться от меня, наоборот принимала активное участие во всём этом безобразии, чуть ли не повиснув на мне и с неистовой страстью отвечая на мои ласки.
- пойдём, милый мой, пойдём, - она еле слышно говорила мне, прерываясь на поцелуи, - пусть будет, что будет, пусть всё свершится, но я не могу более ждать.
Я ничего не понял: не понял, как мы оказались в купе, как почти не размыкая объятий и не прекращая целовать друг друга улеглись на нижнюю полку, надеясь, что наши соседи не проснутся, а только понял, как было хорошо и как нежна эта прекрасная женщина в постели. Сколько времени провели мы, любя друг друга, я не знаю, только знаю, что вот так хорошо мне не было ещё ни с кем. А потом мы так и заснули в объятиях друг друга.
- эй, молодёжь, вам не тесно там вдвоём, а? – кому-то стало очень интересно с утра наше местоположение, - вы хотя бы полку отодвинули, а то так ведь и упасть можно.
Я поднялся с места и сел возле Алёнки, которая по-моему ещё спала. Продрав глаза, я узнал в спрашивающей одну из наших соседок.
- да нет, - сказал я, - нам ничуть не тесно, а иначе бы не заснули. А что, вы уже приехали?
- да, почти, через пятнадцать минут будет совсем.
- ну тогда, - я снова лёг на прежнее место, - доброго пути и мягкой высадки.
- спасибо, и вам того же.
А потом я снова дремал, даже плохо помню, как соседи вышли, но то, что Алёнка после этого снова начала выделывать, помню, как будто всё происходило вчера. За час, пока нас не пришёл будить проводник, нам снова было просто очень хорошо и вообще, ничего более не надо было, даже проводника, но пришлось оторваться от всего этого, так как скоро уже надо было выходить.
А в Хабаровске в эти три дня, пока проходила конференция, на которой Алёнка присутствовала с десяти до пятнадцати часов, время у нас уходило на полноценный отдых, включая прогулки по городу, посиделки в кафешках, хоть и был конец зимы, но всё равно было неплохо, а также, куда без этого, на то, отчего у меня просто голова шла кругом, так это с нею было приятно делать.
Но всё рано, или поздно, скорее рано, закончилось, и закончилось это с приездом во Владивосток и нашим расставанием возле вагона.
Не буду уже рассказывать, как потом мне было плохо, как страдал я, как прокленал тот день, когда заболел и пришёл на приём к терапевту, скажу только одно: дома меня как всегда не поняли, я разругался со всеми в просто пух и прах, а так как голова моя дурная в то время мало что соображала и в глазах стояла только Алёнка и никто более, но она была недоступна также, как далёкая звезда, я просто взял, собрался и ушёл в неизвестном направлении, даже для себя в неизвестном, так как тоска и горе меня убило просто напрочь. Желая всё забыть, я захотел уехать из города, покинуть его пределы и тем самым выдернуть из памяти Алёнку. Что же это такое?! Как же я так умудрился вляпаться, ведь уже взрослый дядька, а занимаюсь ерундой? Ну зачем посягнул на замужнюю? Ведь уже с самого начала был ясен исход всего, что начиналось. Ей нужно было только временно расслабиться, только отдохнуть и вновь возвращаться к мужу, какой бы он не был алкаш, или наркоман. У женщин так заведено, по крайней мере у большинства из них: прожив с мужчиной несколько лет, они к нему привыкают, какой бы он не был, а потом их ничем не оторвёшь от него. Но как было хорошо с Алёнкой, как было легко и тепло с ней... и как стало противно жить без неё, как стало её нехватать. Ведь она-то получила своё и теперь живёт до следующего раза, только в следующий раз придётся выбирать кого-то другого. Да, она выберет, ведь она такая красивая. А может это только мне так кажется?
Весна,холодно и грустно, хотя должно было быть наоборот, но не будет этого более. Я брожу где-то, опасаясь людей и боясь их, так как родня моя железно послала за мной ментов, а мне домой вернуться не очень хочется, даже скажу больше, совсем не хочется.
Часть 60
- возьмите постельное, я сейчас выхожу, - ой... кто это?!.. зачем?... я поднял взгляд, наверное он у меня был затуманенный, как у принявшего на грудь, отчего пассажир положил молча постельное бельё на рядом со мной стоящий стульчик и быстренько смотался.
Так, похоже, приехали в Красноярск и надо народ обходить, а я тут дурня валяю. Нашёл тоже время, когда хренотень пороть! Тут работать надо, а я...
Мельком просмотрев постельное бельё, принесённое пассажиром, я кинул его обратно на стол и, схватив папку, выбежал в коридор.
- кто выходит в Красноярске? – спросил я, разворачивая папку и начиная судорожно рыться в купонах от билетов.
- мы выходим, - отозвался кто-то в каком-то купе.
- называйте места, а я сейчас буду забирать у вас постели.
- я вам уже отдал, - сказал человек в сером, который, вероятно, и оказался тем, кто меня испугался.
- а что? Квитки не нужны на постель-то?
- нет, спасибо.
В общем, худо ли, бедно ли, но под самый вокзал у меня что-то получилось и я с облегчением осознал, что, похоже, ничего важного не промечтал.
И поезд остановился, и дверь я открыл, и вышел на перрон! Была уже ночь, а я только опомнился. Ведь какой дурак придёт ночью к поезду, чтобы всего лишь повидаться? Значит Катя не придёт? Нет, она вот она, такая же красивая и просветлённая.
- приветик, Митя, - поприветствовала меня она и скромно поцеловала в щоку, - ты проехал мимо меня, я не там встала и мне пришлось бежать, бежать до тебя.
- здравствуй, Катя, как у тебя дела?
- да ничего, только у меня к тебе один вопрос.
- что такое, спрашивай.
- я вот тут взяла билет до Новосибирска, хочу оборотом съездить, но про обратный путь я немного не подумала – билетов нет, ты не возьмёшь меня завтра обратно с собой?
Я просто оторопел и не знал, что сказать.
- а ты могла об этом мне сказать? – нашёлся наконец я, - хотя бы по телефону? И зачем ты деньги тратишь? Много их у тебя что ли? Я бы взял тебя с собой, да и всё, а ты придумала. Наверное ещё и в плацкарт взяла, да?
- да, но...
- никаких «но», прямо сейчас ты просто заходишь и размещаешся в моём купейном вот и вся песня.
- а как...
- да никак, глупая ты моя, ты бы мне только сказала, что хочешь, а я бы тебе сказал, что можно, что ты проблемы-то сама себе создаёшь.
- молодой человек, вы проводник? – я даже и не заметил стоящего рядом человека, так мне было «весело».
- да, я, а вы что, поехать куда-то хотите?
- да, знаете ли, приходится.
- ну так давайте билетик и езжайте.
Я взял у него из рук билет и стал его разглядывать, сверять номер вагона, поезда.
- любите ездить в купе?
- да что там, люблю, билетов не было и мне переплачивать пришлось.
Я взглянул на Катю и подмигнул ей.
- хотите, сказал я, я верну вам деньги за купе и вы поедете в плацкарте.
- да я бы с радостью, только возможно ли это?
- - возможно, а отчего нет-то, только сейчас посмотрю в тарифах, что и сколько стоит.
- - а может не надо, - Катя взяла меня за руку, как бы останавливая.
- - подожди, - сказал я, игнорируя её вопрос, - сейчас я приду.
- Забежав в вагон, я вынул тетрадку, где были у меня записаны все тарифы и вышел обратно на станцию.
Потом я нашёл искомое и сказал, сколько я могу предложить пассажиру за обмен.
- вы знаете, это намного больше, чем я думал, а посему я согласен.
- хорошо, сейчас загрузимся и поотправлении пойдём утрясать этот вопрос, - я теперь обратился к Кате, - в какой вагон?
- в четвёртый, кажется.
- нате вот вам ваших... – я вынул, отсчитал и протянул пассажиру деньги, - и можете заходить пока ко мне, а потом мы с вами пойдём.
Человек зашёл, а девушка осталась стоять передо мной, будто бы оторопев.
- кать, ты что это? – я смотрел на неё и не мог понять, что её так удивило.
- я всё никак не могу прийти в себя. Ты что, в самом деле решил переместить меня нахаляву из плацкарта в купе?
- а почему нет? Ведь ты мне много что нахаляву давала, а я что, даже и этого не могу сделать.
- нет, но...
- да перестань ты! Сейчас зайдём, разместишься, там вроде как раз в первом купе свободное место есть, а потом приходи ко мне – чайку вмажем, да за жизнь потолкуем, конечно, если не хочешь спать.
- да нет, что ты, я теперь с тобой и не засну. что я, спать что ли пришла к тебе, или общаться?
- ну, не знаю, но во всяком случае, я буду тебе очень благодарен, если составишь мне компанию ночью.
- слушай, а назад как будем поступать. Сколько тебе заплатить за обратную дорогу? нет, эта девушка меня сейчас убьёт своей наивностью.
- сейчас вот, сниму ремень, большой такой, чисто проводниковский, и прямо посреди платформы выпорю, чтобы знала, как в следующий раз со старшими разговаривать, а если ещё раз скажешь про деньги, вообще во владик утащу, чтобы не повадно было впредь про них разговоры заводить.
Она улыбнулась.
- нет, ничего подобного, я не дамся.
Ну, раз она хотела поиграть со мной, давай поиграем, да к тому же, нечего ловить более на станции – кто хотел сесть в вагон, уже давно сел, и посему я просто так, взял её в одну охапку, а рядом стоящие две сумки – в другую и попёр всё это в вагон. Девушка негромко вскрикнула, но вырываться не стала, пока я не поднял и не поставил её на ноги в тамбур.
- подожди немного, сейчас далее в вагон донесу.
- да ты что! Ну ты даёшь, я же тяжёлая, да и сумки у меня не лёгкие.
- что? – меня разобрал смех и, задвигая подножку, я чуть было не потерял из кармана пачку сигарет, - не смеши меня, пожалуйста, так как легче, чем ты, я ещё не видал никого.
Девушка сделала большие глаза.
- да перестань ты удивляться, привыкнуть уж пора, что у меня эмоции хлещут через все возможные двери и окна.
Часть 61
Всё прекрасно, всё просто отлично, и Катю номер 2 я разместил поблизости от себя, а моя Владивостокская Катя дрыхла, как пожарник, а человека, так желающего в плацкарт, я определил туда, перетерев с тамошней проводницей.
- садись-ка, накатим чайку, - предложил я пришедшей ко мне Красноярской Кате, - я тебя сейчас нашим, проводниковым, хорошеньким таким, напою.
- послушай, мить, у меня к чаю есть конфеты, хочешь?
- да не откажусь, хотя тоже могу много чем угостить.
- сейчас я принесу.
Она вышла и скоро пришла с внушительным пакетом, в котором, как я понял, кроме конфеток, было ещё много чего.
- ты решила поужинать? – вопрос напросился сам собой, но я ни в коем случае не намекал, что в мой дом нужно приходить со своим пирогом.
- нет, я хотела бы, чтобы ты ко мне присоединился, а то что я одна-то буду.
- так, в таком случае, я буду тебя угощать, а не ты, ты уже угощала.
Она очень серьёзно на меня посмотрела.
- ты считаешь себя моим должником?
- нет, что ты? Я просто придерживаюсь золотого русского правила: раз гость пришёл в дом, значит всё лучшее гостю. Но, может подождёшь, а я всё же пойду, да разбужу Катю?
- да, конечно, а то как-то некрасиво получается.
Я поднялся с места и прошёл в соседнее купе, где спала Катя. Я вошёл, прикрыл дверь и дотронулся до её плеча, сразу ощутив, что она не спит. За годы, проведённые с ней, я уже научился определять по напряжённости её тела, спит она, или нет, и посему очень удивился, что она к нам не вышла.
- котёночек, ты сильно хочешь спать? – я спросил у неё, даже не зная, с чего начать, так как чувствовал атмосферу грусти.
Катя не ответила и я даже усомнился в правильности своих догадок по поводу её состояния, но решил ещё раз попробовать позвать её.
- милая, ты спишь?
Теперь она повернулась ко мне.
- что ты хочешь? – её голос был какой-то безцветный и мне пришла в голову очередная мысль.
- тебе не спиться, милая? Что-то плохо? Скажи мне пожалуйста.
- мить, тебя же ждут в рабочем, ты забыл что ли?
- но я же хотел тебя позвать, чтобы ты поужинала. Ты ведь похоже и не ужинала сегодня.
- а это обязательно?
- что? – не понял я.
- звать меня. А может вы и вдвоём прекрасно справитесь?
Ну, снова старая песня, правда и мне есть над чем призадуматься, но я ведь хочу прямо сейчас доказать моей любимой, что между мной и Красноярской Екатериной ничего такого, что настораживало бы, нет. Я присел рядом с ней и, перебирая в руках её волосы, сказал:
- глупенькая, зачем ты так говоришь? ведь ты рядом и это значит, что никто мне не нужен, кроме тебя.
Она вдруг поднялась, взяла со столика расчёску, распустила волосы и причесала их, затем, я помог ей обуться. Всё это было молча и пока она всё это делала, я ничего не мог понять. А когда она уже хотела выйти в коридор, я остановил её, преградив ей дорогу.
- милая, что с тобой? – я недоумевал от такого поворота событий.
- но ведь ты же сказал, я и собралась пойти.
Теперь я готов был её растерзатьь на части от злости, то ли на неё, то ли на самого себя, что я такой олух, но сдержался и сказал как мог спокойно:
- пожалуйста, не надо этих сцен, я уже тебе всё объяснил и ещё раз говорю: мне не нужен никто, кроме тебя. Знаю я, что оступись раз, и тебя затопчут, но я не дам топтать себя, я говорю тебе ещё раз, что так делать нельзя, ведь я тоже человек и меня не стоит держать за идиота.
Тогда она просто молча, чего я не ожидал от неё вообще никак, оттолкнула меня, как могла, я аж оторопел от изумления такой силе, и, открыв дверь, вышла в коридор. Я вышел за ней и хотел было пронаблюдать, что она станет делать, а она просто-напросто миновала рабочее купе, где, сидела её, как она думала, соперница, и войдя в туалетную комнату, закрыла за собой дверь.
Ну, что ещё я могу сказать по этому поводу? Не получилось у нас встречи: и моя Катя проигнорировала её, и Красноярская похоже, что всё поняла, а я принёс второй свои извинения и пришлось поужинать вдвоём. Катя-коллега потом прошла мимо и снова заперлась в своём купе, чем совсем нас расстроила.
- вот видишь, - говорила мне Катя-просто знакомая, - я ведь тебе говорила, что ничего не получится и зря ты старался так для меня.
Нет, мне сейчас ещё добавят жару! А может уже хватит, а? Но ладно, всё, что плохо, ни в счёт – пройдёт, а вот хоть как-то поднять себя в её глазах, в глазах Красноярской Екатерины, я должен.
- да перестань ты! Я ведь не ради собственной выгоды, а чтобы всем было хорошо, а вот снова же получилось – хуже некуда.
Ой, как стыдно мне стало перед всеми в первую очередь за себя, что я, мешок такой, не смог уладить всё заранее. А что тут улаживать? Ведь во Владивостоке Катя была совсем непротив нашей встречи. А может моя почти что жена не думала, что они с ней поедут вместе и теперь вообразила, что я всё подстроил заранее?
Ой, как эти девки непонятны! как трудно с ними! Вот когда одна, тогда и проблем меньше, а когда кроме любимой есть ещё хоть одна подруга, тогда туши свет.
Часть 62
В Новосибирске вроде как всё должно было разрешиться, так как две девушки, одна из которых другую не выносила, а вторая сожалела, что нарушила семейное равновесие, расстались, но увы. Катя, хоть и скрывала от меня, но я знал, что горько и долго плакала, скорее всего даже всю ночь. но что же мне делать? Как же мне объяснить, что ничего у меня с Красноярской девушкой не было и нет, а может и не будет?
А ответ на этот вопрос пришёл сам собой.
Интересно, какой был ответ? Я скажу тебе: просто-напросто, вторая девушка не пришла к поезду по его отправлению в восемь ноль девять утра. и хоть Катя со мной по прежнему не разговаривала, но настроение её заметно улучшилось. Ну, да и ладно, ну, да и пусть. Может Екатерина Красноярская просто не успела приехать, а может быть, и это скорее всего, просто не захотела, а взяла билет на какой-нибудь другой поезд, чтобы не тревожить более наше семейное равновесие.
« очень плохо получилось всё, - рассуждал я про себя, выкуривая в тамбуре уже даже непомню какую сигарету, - очень плохо! Вот теперь я потеряю друга, а так хотелось, чтобы всё было ровно и гладко, чтобы девушки поняли друг друга, чтобы подружились они и я был бы у них не общим любовником, а только одной из них им, а второй – хорошим другом».
Ты, читатель, понимаешь, что я имею в виду.но этому наверное не бывать, как не бывать и тому, что снова у нас с моей любимой наступит мир и согласие.
Часть 63
Ну, вот теперь, я думаю, самое время вернуться к тому, что было где-то в прошлом, а именно, я продолжу вспоминать его, а ты – продолжишь узнавать, что же было.
Вот так я бродил, бродил, что-то где-то иногда мне перепадало от добрых людей, понимающих всю ситуацию. Нет, я не говорил абсолютно никому, кто я, и откуда я ушёл, просто поумолчанию считалось, что я просто сирота и брожу в поисках хлеба по Приморью, никому не нужный, никем не понятый.
Много было передряг: и в ментовку забирали, и просто приючали, но всё это сплошная ерунда, посравнению с тем, что произошло потом. Ждёшь трагедии? А её не будет, так как просто так, тихо и без лишних слов, меня, спящего на лавке вокзала, подняли и унесли в отделение ментовки, так как сам идти я просто уже не мог, более того, я и не понял, что меня тащат, а просто проснулся в отделе железнодорожной милиции и мне сразу же сунули под нос мои документы и мою же фотографию, с пометкой «разыскивается».
Ну и вернули меня домой, ну и сопли, слёзы, а заодно и угрозы, какие – не стоит об этом, только я долго не продюжил дома, так как память об Алёнке и о том, что у нас с ней было, меня совсем доканала, да и как назло, заболел я вновь, и неслабо заболел. Не хотелось мне идти в полеклиннику, нет, не хотелось, но родня вызвали на дом врача, сторожили меня до самого прихода этого человека в халате, чтобы я не убежал никуда.
И вот он пришёл... а точнее она... ой... что-то мне плохо как-то стало... что-то очень уж знакомо всё начинает повторяться, аж тошно.
- добрый день, Митрофан Алексеевич, вы вновь у меня на участке, - она присела рядом... ой. Как всё уже хорошо!
Я не мог ответить на её приветствие, так как небыло у меня голоса, сильно простыл.
А матушка стояла над ней, как прокурор, заглядывала в бумаги, что-то комментировала.
«Алёнка, Алёнка, - думал я, глядя на неё, как будто она могла что-то сделать, - не могу я более без тебя. Ты - прекрасная и светлая, ты - неземная и нежная. Как же я люблю тебя!»
- вы, пожалуйста, пойдите, приготовьте для него вещи, - она говорила это матушке, но как-то странно на меня смотрела, - я буду вынуждена вызвать скорую помощь и направить его в больницу, потому что ситуация очень серьёзная и амбулаторными способами лечения тут не обойдёшься.
- да вы что! – воскликнула матушка, - совсем серьёзно, да?
- пожалуйста, не медлите, ваше промедление может привести к очень плохому.
Как ты говоришь, милая моя! Как я тебя люблю, красавица!
Матушка испарилась в другую комнату к телефону, а женщина наклонилась ко мне и сказала:
- что ты дурня-то валяешь? Разве я тебе что-то сказала по поводу того, что всё кончено? Ты не представляешь, как мне тебя не хватает, я с ума скоро сойду, а ты... не переживай: я с тобой и пока буду с тобой, но никогда не кидайся в омут с головой, никогда.
- ОНИ БУДУТ ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ МИНУТ, ЭТО МНОГО?
- НЕТ, ВСЁ НОРМАЛЬНО, Я ТАК И ПРЕДПОЛАГАЛА, - ГОВОРИЛА АЛЁНКА, А МНЕ УЖЕ ВСЁ РАВНО БЫЛО, В КАКУЮ БОЛЬНИЦУ МЕНЯ ПОВЕЗУТ, ГЛАВНОЕ, ЧТО ОНА, Алёнка, была здесь, со мной, главное, что между нами осталось всё, как осталось, а я-то дурень...
а потом меня погрузили в машину скорой помощи и повезли...
очнулся я, когда мне было уже намного лучше: и даже не горел я, как мне казалось. Но где больничный запах? Где гомон больных, что лежат со мной в палате? Или я уже не в палате, а в раю?
Повернул голову и увидел Алёнку, которая сидела у окна.
- что это? – я просто не мог сообразить, что спросить и спросил это.
- это, - ответила она и, поднявшись со стульчика, подошла ко мне, - это твоя люкс-палата, дге ты сейчас находишься.
- и долго нахожусь?
- второй день.
- а ты что тут делаешь?
- я? Сижу с тобой, смотрю на тебя, помогаю тебе.
- а как же твоя работа?
- работа подождёт, мне главное, чтобы ты поправился.
В общем, пролежал я в больнице около двух недель, вроде поправился.
Часть 64
вот так мы с Катей проехали в одном вагоне, на одной работе и в то же время ни словом друг с другом не обмолвившись уже почти что двое суток. за это время я просто уже перевспоминал всё, что можно было перевспоминать: и то, как я лежал в больнице, простуженный и охраняемый Алёнкой, и то, как потом, выйдя из этой больницы я, здоровый и сильный, послал всех своих близких и родных к такой-то матери, и то, как мы с этой же Алёнкой, уехав к ней на дачу, прожили там мало, но счастливо, но о том, как потом явился её муж, я вспоминать просто не решаюсь, не могу я писать об этом, мне становится также плохо и нечеловечески тоскливо, так, что хочется рвать на себе волосы. Почему я не убил его тогда? почему он был первым? почему я, со своей вечной жалостью, погубил свою любимую, думая, что все такие, несмелые, как я? лучше бы это был я! лучше бы меня он тогда так... ведь я мог бы сделать хотя бы так, чтобы мы вместе, а не она одна... но не смог... но не помню я, что со мной было после! ничего не помню! совсем ничего!! совсем!!!!
я помню, как я что-то творил, как куда-то шёл и что-то делал, как с кем-то общался и в итоге при хорошей памяти и здравом уме я оказался в очень интересном положении: в городе Хабаровск почти что на краю пропасти, а точнее, живущим у каких-то бродяг, или с бродягами, которые относятся ко мне прямо-таки по-братски: делят со мной добытый хлеб, всячески от всего оберегают и ничего не говорят о том, о чём я спрашиваю у них. ко всему прочему я обнаруживаю, что меня зовут не митрофан, каковым я себя считал, а Матопх, да ещё и Сербиерович, правда фамилию мне мои пожелатели оставили прежнюю. нет, вполне серьёзно: вот он, мой паспорт, вот в нём написано: "Реслим Матопх Сербиерович", дата рождения, хотя и не моя, да и хрен с ним. и имя-то не моё! а фотка моя, всё, как положено.
спрашивал я у ребят, что тут, да как, а они "да брось ты дурью-то маяться, старая это уже шутка".
а потом меня куда-то забрали и решили просто за меня, что я должен работать на железной дороге. я не возражал, но всё же интересно, кто это прочитал мои прошлые мысли и сказал, что быть мне проводником.
я отучился на курсах, в то время я жил в общежитии училища и за меня кто-то платил, так как у меня денег не было, потом пришёл некий человек, который очень призрачно объяснил, что он вытащил меня из ямы, в которой я бы сгнил, как бродяга, и продолжает обо мне заботиться, не требуя ничего взамен. я поблагодарил его и спросил, а с чего такая забота, на что он ответил, что так хочется ему и никто ему не может сказать ничего против этого. потом он посочувствовал мне, что не может ничего придумать с жильём, но сказал, что денег мне он даст на первое время, а жить я буду в вагоне, в котором буду также и работать. потом, когда заработаю, тогда и сам буду решать, как дальше жить.
вот она и вся история, вот он и замкнулся круг. теперь, если хочешь, можешь открыть тринадцатую часть и прочесть, как всё было далее, а я наконец смогу, не отягощаясь просто ничем, продолжить повествовать тебе всё то, что происходило в настоящем.
часть 65
а происходила просто ерунда какая-то: Катя по-прежнему, я просто не знаю, что вытворяла: молчала и молчала, ходила мимо и незамечала, а я всё также работал в свою смену и даже если я просто так не вышел на работу, проспал или что-то там подобное, она продолжала работать, как будто одна в вагоне, и когда я приходил и говорил ей, что я готов приступить, молча вставала и уходила.
чем дальше я ехал с ней вот в таком духе, тем тяжелее мне становилось и тогда, когда стало невмоготу, я просто преградил ей дорогу, силой затащил в купе и, закрывшись с ней там, спросил, чуть ли не сгорая от негодования:
- - послушай, Катя, ты что, хочешь, чтобы мы, жившие так дружно и счастливо, мы, чьиь чувства не разбила даже другая, я имею в виду ангелину, если ты желаешь съязвить, расстались, разошлись, как корабли в море, просто так, как будто ничего между нами и не было? ты хочешь этого? или ты хочешь меня помучать? или ты вообще не знаешь, чего хочешь?
- - я хочу доехать с тобой до Владивостока и разойтись, и чем дальше, тем лучше.
- эти спокойные слова ударили меня так сильно, как будто как минимум меня хлестнули плетью, и острая боль отчаяния заставила меня самым натуральным образом взвыть, как от настоящей боли, хуже, чем от настоящей. но с болью пришла и злость, как это обычно бывает при этом, да такая, что стало тошно даже мне и из глаз посыпались искры.
- - а мне больно! - я старался не орать, чтобы никто не услышал наших разборок, - а мне очень больно! ты знаешь? - я схватил её в охапку и хватило только сил положить девушку на полку и сильно прижать к ней, да так, что показалось, рёбра её хрустнули.
- она тихо вскрикнула и даже вырываться не стала, а я, ослабив давление, продолжил, находу соображая, что мне сейчас сделать и, как я понял пожже, очень хреново соображая.
- - теперь я всё... я теперь всё понял и теперь не будет так, как ты хочешь, теперь ты уйдёшь, прямо сейчас, из купе, из вагона, из... из поезда!.. и более никогда, слышишь, никогда... более никогда не появишься на моём пути. ясно тебе? ясно?!
- я отпустил её и она, стремительно поднявшись с места, к которому я её пригвоздил руками, также стремительно выбежала из купе, чтобы после этого закрыться в нуль-нуль комнате.
- а злость всё кипела, она не нашла разрядки, а гнев всё наростал и наростал, руки тряслись всё сильнее, а потом они просто взяли со столика стакан из-под чая, и с хрустом раздавили, сплющив подстаканник, а потом плечики металлические пошли вход, а потом ложки алюминиевые как будто сами собой стали скручиваться в моих руках, а потом... а потом... БОЛЬНО, БЛА!!!
- ой, что это я натворил? сейчас уберу, вот только возьму веник. ой, бла, руки болят!!! ага, так и надо тебе, Митька Реслим, так и надо тебе, чтобы потом не обидно было за бесцельно проеханные километры. пойди, вымой руки и приступи к работе по леквидации тобой же ученённого беспредела.
- вломызь в туалет - ага, что-то не открывается дверца. вждадах с плеча - угу, что-то заклинило. а, что я ерунду-то порю, у меня ведь трёхгранка есть. сейчас, сечас, я открою эту дверь... ага, вот так, пока ещё не попал в скважину. ага, уже попал и... повернул... а что так трудно поворачивается-то?.. ой, она, дверь, ещё и не открывается!.. а кто там такой наглый? а кто это держит её изнутри?.. а, котёнок... а что ты плачешь?.. ой, сейчас я руки помою и уйду, зачем ты плачешь... да, руки у меня что-то сильно пострадали, а я их сейчас натру чем-нибудь, сейчас вон, аптечку возьму, да и натру какой-нибудь дрянью. что, мало что ли у меня её.
- да куда же ты, кошка? куда ты рвёшься, подожди чуть-чуть, помою я руки да и пойдём... да что ты так плачешь-то?.. ой, помыл я руки, сейчас, сейчас, мы с тобой пойдём в купе. только не заходи в спальное... ой, ты уже там!.. да не бойся ты ничего, это я дурью тут помаялся и ничего более...
мои руки были обработанны и перевязаны молчаливой коллегой, просто коллегой, а не женой, не девушкой, не любовью. она делала это, со страхом и в то же время с жалостью и всё молча, молча, как будто я - вообще пустое место.
а потом вспомнилось всё, что было мной сказано незадолго до всего происшедшего и, знаешь, стало как-то непосебе. ой-ой, как не посебе!
- - прости, - я и сам не хотел, гордость и всё такое, говорить, но почему-то так само получилось, - я - дурень, каких ещё наверное не было никогда.
- - ничего, - ответила она ровным и тихим голосом, - я могу терпеть всё.
- - зачем терпеть, если не хочешь?
- - нет выбора - я на работе.
- что это такое она говорит? что, уже всё настолько серьёзно, что и терпеть меня можно только из-за того, что я - коллега?
- много вопросов появилось в моей голове за оставшееся время поездки, время, превратившееся в какое-то напряжённое ожидание, в нервное вслушивание в разговоры, происходящие между любимой и пассажирами, в недобрый взгляд на все и вся и желание, чтобы всё провалилось пропадом воимя того, чтобы лишь Катя осталась.
- но всё рано, или поздно кончается, так и у меня: всё кончилось вместе с окончанием поездки, а, вернее сказать, с приездом во Владивосток все закончилось тем, что я и Катя пришли в двжд.влад, сдали смену и она исчезла так стремительно, как вообще может что-либо, или кто-либо исчезать. я не понял ничего: когда, как и вообще, почему не предупредила она меня и как можно было так взять и уйти, не сказав ни слова, не показав хотя бы жестом, что, мол, всё, пока, делаю тебе ручкой и ухожу.
- меня спрашивали отом, буду ли я брать ещё путёвку, но я отказался на ближайшие пять дней и потерянный ушёл домой, робко надеясь, что там, в квартире своей, найду любимую и скажу ей всё, что накопилось, выясню, какая муха её укусила и так далее и тому подобное. но в квартире меня встретила пустота и слой пыли на мебели и подоконнике, а не Катя и даже не весточка от неё. что же, ладно, переживём: лучше уж как-нибудь одному грустить, чем знать, что любимая рядом, на расстоянии руки, но недоступна также, как если бы она была как минимум за полгорода от меня.