Сборник повестей, рассказов, эссе и миниатюр "ТАЙНА СТАРОГО МИНАРЕТА" издан книгой.
Автор © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
ISBN 978-5-906066-01-5
Непридуманный рассказ
Первое июня 1973 года. В Шаб-Арам я прибыл к закату солнца. Он встретил меня сорокаградусной жарой, комариным облаком здоровенных мохнатых рыжих кровопийц и командой «Боевая тревога!». Появись я в комендатуре на полчаса раньше и предъяви во-время свои журналистские полномочия – уже летел бы на боевом коне (скорее на «ГАЗ-130»!) к месту события. Однако, факт: упустил момент личного присутствия! В три минуты комендатура опустела. Тревожную группу возглавил сам начальник комендатуры. В укреплении, построенном еще в Скобелевские времена, осталось резервное подразделение во главе с дежурным – старшиной Воронихиным, с которым мы были старыми приятелями – еще с Термезского учебного.
Традиционно Воронихин отметил нашу встречу медвежьим объятием, наградил меня литровым пивным бокалом, полным ледяной ключевой воды, щедро приправленной кизиловым экстрактом.
На вопрос «по какому поводу воюем?», старшина ответил коротко: «Стреляли!».
Я понял – дружба-дружбой, но информацию смогу получить только от самого начальника комендатуры. Сбросив в свободный угол дежурки свои пожитки и кофр с фотоаппаратурой, вышел в коридор. Коридор просторный, потолки высокие, кирпичные стены, возведенные еще в девятнадцатом веке, надежно сдерживают и летнюю жару, и зимние морозы. Во всю стену – живописное панно маслом. Батальная сцена: пограничники ведут бой с басмачами. Памир, горное ущелье. Через Пяндж вплавь пытаются уйти от преследования нарушители, кто верхом, а кто и на бурдюках из бычьих шкур – обычное плавсредство местных жителей в довоенные годы. В ущелье сверкают кривые сабли басмачей и клинки шашек пограничников. Басмачи в живописнейших цветных полосатых халатах и чалмах. Наши бойцы в летних зеленых буденовках с красными звездами. На переднем плане уже вяжут предводителя банды – курбаши. В глазах врага – страх, злоба, ненависть. В глазах офицеров-пограничников – стальной холод, имя которому – беспощадность к врагам Рабоче-Крестьянской Революции! Это панно можно рассматривать часами. Детали картины прописаны тончайшим образом, разве что на оружии не видны номера!
В третий раз на Шаб-Араме, но панно не оставляет равнодушным, притягивает, восхищает.
Иду в ленинскую комнату мимо открытой, на треть опустошенной пирамиды с оружием, здороваюсь с еще незнакомым старшим сержантом с красной повязкой на левой руке.
В ленинской комнате хорошая библиотека от русских и советских классиков до Гомера и Жоржи Амаду. Так, будет что взять почитать на ночь. А вот и новенькое: у стены на фоне изречений классиков марксизма-ленинизма большой аквариум литров на пятьдесят. Аквариум с подсветкой, с продувкой воздухом, с фильтрами. Галечный грунт и гранитные камешки удерживают подводный лесок стрелолистов-водорослей. Вода прозрачная, стекла тщательно очищены от сине-зеленых водорослей, хотя камешки сплошь обросли ими. Ну-ка, ну-ка! Кто в аквариуме живет! Наклоняюсь к стеклу: рыбки подобраны со знанием дела – одни лабиринтовые: голубые и жемчужные гурами, лялиусы, петушки, макроподы. Это и понятно, в такую жару легче содержать тропических рыбок, дышащих непосредственно воздухом!
– О, Ваня приехал! – окликает меня женский голос.
Оборачиваюсь, предо мною – «мадам комендантша» – жена начальника комендатуры.
– Евдокия Яковлевна! Здравствуйте!
– И давно ты приехал? Почему не заходишь? Идем, я тебя чаем напою, а там и Борис Иванович вернется! – по-привычке, поправляя выбившуюся из-под платка седую прядь, зачастила «мама Дуня», как ее за-глаза звали и срочники, и офицеры, все в погранотряде, кто хоть раз с нею встречался.
Мама Дуня чмокнула меня в щеку.
– Подождите! – я сгонял в дежурку и, возвратившись протянул Евдокие Яковлевне расписную жестянку черного цейлонского чая. От такого подарка в Средней Азии никто не откажется даже вопреки всем обычаям и правилам вежливости!
В десять минут я успел принять душ, сменить сорочку, побриться, и только после этого был приглашен к самовару. Белая скатерть уставлена блюдами с пирожками и вазочками с вареньем. На столе три прибора: узбекские пиалы для меня и гостеприимной хозяйки и граненый стакан в мельхиоровом подстаканнике для отсутствующего хозяина.
– Ваня, пробуй все! Вот эти обычные пирожочки с капустой, «конвертики» - с яблоками, с «бантиками» – с картошкой, а чебуречки, сам знаешь с чем!
Меня, как настоящего солдата, уговаривать не приходится. Пирожки, действительно, уникальные. Каждый размером в треть, а то и в четверть меньше обыкновенного общепитовского. Тесто тончайшее. Начинка тает во рту. Но уговоры продолжаются:
– С вареньем, с вареньем, пожалуйста! Здесь кизиловое, вот – вишневое, вот горный майский мед – очень полезный, лечебный. Прости, твоего любимого айвового уже нет, кончилось, а варить новое буду только в октябре!
Перехватив мой взгляд, направленный в окно, вдруг совершенно серьезно сказала:
– Сиди, отдыхай, не торопись. Наши раньше, чем к утру, не вернутся.
Я молча, как умная собака, глядел в глаза маме Дуне. Она поняла мой безмолвный вопрос и спокойно ответила:
– На пятую заставу поехали. Туда час сорок пять засветло, там часа два, обратно два с половиной по темени, считай сам! Не переживай, гостей уже приняли, на нашу долю осталась рутинная работа: установить личности, составить протоколы, описать груз, отконвоировать задержанных. Да, что тебя учить. Вот вернется мой старый, пообедаем, возьмешь «газик», да сам на пятую смотаешься, на месте свой репортаж и отработаешь!
Я не сомневался, что мой приезд для Бориса Ивановича не остался незамеченным, обо всем уже доложено, все решения приняты, мое дело – не мешать и исполнять. Но от вопроса не удержался:
– Что за контрабанда?
Евдокия Яковлевна не ушла от ответа.
– Терьяк. Очень большая партия. Мы этих гостей больше месяца ждали. Дождались. Встретили.
Как пограничник, я порадовался за успех товарищей по оружию. Как журналист, огорчился. Ни наша пограничная, ни общесоюзная пресса не даст «в свет» ни строчки материала, в котором будет упоминание о наркотиках. В Союзе эта публицистическая тема – вне закона.
Ну, нет, нет у нас наркомании!
Ночевал я в офицерской приезжей. Комариная братия бесновалась за марлевыми занавесками на раскрытых нараспашку дверях и окнах. Подушка и простыни благоухали одеколоном «Гвоздика». Тем не менее, я проснулся уже с расчесанными комариными укусами на руках и шее. Шаб-Арам! Знал, куда ехал.
Вершины далеких гор только-только окрасились розовым. Жара вчерашнего дня ушла, как-будто ее и не было. Повесив на шею свежее вафельное полотенце, иду в умывальное помещение. Холодная ключевая вода сняла зуд комариных укусов, прогнала остатки сна. В углу «умывалки» эмалированная ванна, до краев наполненная мутной речной водой. В воде – живая рыба. Это не интересно: Пяндж рядом, рыбы в нем видимо-невидимо, от трехметровых сомов до метровых судаков. Здесь самая неинтересная рыбалка: закинул удочку – вытащил сазана, закинул удочку – вытащил белого амура. Ни тебе удовольствия, ни другим зависти!
Двор комендатуры наполняется звуками. Топот конских копыт сопровождается рокотом моторов и скрипом тормозов автомобилей. Короткие команды:
– К машине! Становись! Оружие к осмотру!
Щелкание отсоединяемых магазинов, клацание затворов, металлический перестук спускаемых курков.
Весь этот хор перекрывается громовым баритоном старшины Воронихина:
– Товарищ подполковник! За время вашего отсутствия…
Мы обедаем рано, в девять утра. Стол накрыт в квартире коменданта, но борщ и макароны по-флотски из солдатского котла. Впрочем, разница между домашней кухней и комендантской не большая: и тут, и там чувствуется рука, вкус и опыт хозяйки – Евдокии Яковлевны. Мы едим солдатский борщ, а пограничный рацион сегодня пополнится пирожками с противня мамы Дуни!
Во главе стола сам комендант подполковник Ершов Борис Иванович, справа и слева от меня офицеры, заместители начальника комендатуры капитан Ермолов и майор Косолапов. Хозяйка в мужском застолье участия не принимает. В присутствие офицеров для нее муж – начальник, ее дело стол и кухня.
За столом в неофициальной обстановке разговор на свои злободневные темы. От меня нет секретов, я в какой-то степени – представитель политотдела управления округа. Мое командировочное удостоверение уже зарегистрировано, отмечено и проштемпелевано. Я ем, помалкиваю и уже систематизирую получаемую информацию. Через полчаса окончательно понимаю, в газету материал на эту тему не пойдет даже в купированном виде. Буд-то прочитав мои мысли, Ершов вынимает из нагрудного кармана свернутый листок бумаги и протягивает мне.
– Для тебя, Ваня, специально писал. Здесь фамилии, звания и должности отличившихся вчера погранцов. Поощрения по службе уже получили все, некоторые представлены к правительственным наградам… Дай в газету короткую информацию без конкретики, без художественной литературы. Извини, больше ничем помочь не могу. На пятую пока не поедешь, там серьезная работа идет, не до журналистов. Не обижайся. Напиши любой очерк, любой репортаж с использованием данных тебе имен, но только не то, что произошло на самом деле. Редактор поймет, да ты и сам понимаешь!
– Можешь здесь пожить и поработать, – вступает в разговор капитан Ермолов. – Условия создадим, у нас рыбалка классная!
– И комары тоже! – свожу я свою неудачу к шутке.
Вовремя появляется Евдокия Яковлевна, убирает со стола использованную посуду. В минуту стол украшается большим расписным таджикским блюдом, на котором кольцом свернулась невиданная еще мною рыба с зажаренной корочкой, украшенная зеленью и лимонными дольками. Рядом водружаются два больших кувшина с компотом из свежей вишни, ставятся хрустальные бокалы. Присаживается к столу и сама хозяйка, разливает по бокалам компот.
Мы чувствуем необычность ситуации, ждем.
Евдокия Яковлевна поднимает бокал с компотом.
– Думаю, еще будет время и возможность отметить это событие более крепким напитком. Не обессудьте, сегодня не та обстановка. Хочу поставить вас, мои дорогие пограничники, в известность и напомнить вам, мой Борис Иванович, что сегодня исполняется тридцать лет, как мы служим на нашей дорогой комендатуре!
Все встали. Евдокия Яковлевна обняла и поцеловала в щеку мужа. Ермолов, Косолапов и я, набрав дыхания, вполголоса коротко рявкнули:
– Поздравляем! Ура! Ура! Ура!
Мама Дуня промокнула платком глаза и вышла из комнаты. Минуту мы сидели молча. Тишину нарушил сам комендант.
– Да, тридцать лет… Как один день!
Для журналиста умение молчать не самое блестящее качество, даже если он и пограничник. Я бросаюсь в атаку.
– Борис Иванович! Неужели-в-самом-деле тридцать лет на Шаб-Араме? И в отечественную на Шаб-Араме служили? А орден «Отечественной Войны» за что получили? А..?
– На месте, стой! Раз, два! – достаточно резко осадил шквал вопросов Ершов. – Понял, я все понял, товарищ Кольчугин, сдаюсь! Есть у нас еще с полчаса времени, отвечу я на все ваши вопросы. Давайте лучше попробуем, что еще нам приготовила наша мама Дуня! Прошу вас!
Ершов положил на свою тарелку кусок рыбы и жестом пригласил присутствующих последовать его примеру. Никто не отказался. Я вилкой разломил свой кусок. Рыба походила вкусом на стерлядь, но была очень уж нежной.
– Это что, подросток из семейства осетровых, малёк? – спросил я.
– Мы не браконьерничаем. Это не малёк – взрослая особь азиатского лжелопаноса из семейства ганоидных отряда осетровых, – ответил капитан Ермолов. – Латинское название – «Pseudoscaphirhynchus» - псевдоскафирхинкус.
Я понял – аквариум в ленинской комнате – детище капитана Ермолова!
– Скафарингус…– задумчиво протянул подполковник Ершов. Его взгляд потерял обычную остроту, он словно был устремлен в далекое прошлое, во времена собственной молодости. Помолчав, Ершов продолжал:
– Орден «Отечественной Войны» я получил не за фронтовые подвиги. Думаю, вы поймете правильно историю этой награды, как ни странно, тесно связанной с этой рыбой – скафарингусом.
Рассказ коменданта
Закончив Алма-Атинское пограничное училище в лето сорок третьего года я прибыл на комендатуру Шаб-Арам вместе со своей молодой женой Евдокией Яковлевной тридцать лет назад в день первого июня. Дорога от Алма-Аты до Шаб-Арама была нашим свадебным путешествием, на Шаб-Араме прошел и наш медовый месяц, и все последующие тридцать лет. Я никогда не делал попыток сменить место службы, не бомбардировал начальство рапортами, не жаловался ни на жару, ни на здоровье, ни на комаров. Всегда знал до камушка свой участок границы. Через три года свободно начал говорить по-таджикски. Многие местные уверены, что я таджик, только жена у меня русская, поэтому зовут меня русским именем. Так получилось, что и командование всегда полагало моим мое место службы.
Кстати, знаете ли вы, что означает Шаб-Арам на фарси? – «Спокойной ночи»! Вот такая ирония!
Поздней осенью сорок третьего года я получил от своего командования необычное задание организовать силами пограничников и местного населения отлов в Пяндже рыбы лопаноса. Срок исполнения приказа был определен в одни сутки. Почему именно лопаноса? Почему к рыбной ловле привлекли пограничников? Я не задавал таких вопросов. В то время был известен лозунг, ставший законом: «Все для фронта, все для Победы!». Приказы не обсуждаются, приказы исполняются. В поселках юрисдикции Шаб-Арамской комендатуры был объявлен «хошар» - древняя, как таджикская культура, форма коллективного труда, применяемая во время стихийных бедствий, строительства ирригационных сооружений и прочего. В этот раз хошар был объявлен на поимку лопаноса.
Пограничники – офицеры, старшины, солдаты срочной службы, колхозники пограничных поселков – от подростков до стариков – все в одночасье стали рыбаками. Как мы узнали потом, лопаноса пытались поймать в мутной ледяной воде бурной реки от таджикского Пянджа до туркменского среднего течения Аму-Дарьи в районе пограничного Керкинского отряда. Повезло Шаб-Араму. Пять живых и здоровых рыб были отловлены и доставлены в комендатуру. Рыбу поселили в эмалированную ванну, доверху налитую пянджской речной водой. Чтобы рыба не уснула, воду наполовину меняли каждые три часа. У ванны был выставлен дневальный.
Шаб-Арам посетило высокое начальство. Группа офицеров в рангах от замначальника войск округа, до представителя Народного Комиссариата Внутренних Дел Союза ССР привезла с собой маленького сухого человека в пенсне и старомодной седой бородкой «эспаньолкой». Он представился ученым-ихтиологом.
Полковник-грузин с наградным знаком «НКВД» на кителе не представлялся. Прибывшие сразу прошли в умывальное помещение к ванне, в которой плавали лопаносы. Полковник обнял ученого за плечо.
– Это скафарингусы?
– Да, скафарингусы, скафарингусы!
– Ты уверен?
– Да.
– Ты знаешь, что с нами со всеми будет, если ты ошибаешься?
– Да.
– И с твоей семьей?
– Да.
– Теперь место твоего боевого дежурства у этой ванны. Рыба должна быть живой и здоровой столько времени, сколько будет нужно! Не дай бог, если хоть одна сдохнет!
Офицеры ушли, ихтиолог остался. По его указаниям в ванне устроили аэрацию – продувку воды воздухом. Теперь дневальный потел, время от времени накачивая насосом автомобильный баллон. Воздух под давлением из баллона по шлангу подавался в воду и через самодельный распылитель мелкими пузырьками поднимался к поверхности.
С наступлением ночи ванна с лопаносами, распылителем и несколькими бочками пянджской воды была доставлена на военный аэродром. Этот груз уходил в сопровождении шести вооруженных ППШ пограничников. Начальником группы был назначен я, молодой лейтенант Ершов. Полковник-грузин похлопал меня по плечу:
– Фамилия у тебя, лейтенант, рыбная! Значит, все хорошо будет!
Нам было приказано оставить на комендатуре часы, карманные компасы (если у кого имелись), личные письма, блокноты, ручки и карандаши. Удостоверения личности, солдатские книжки, табельное оружие были проверены самым тщательным образом.
Старый начальник комендатуры пожал мне руку. Я успел спросить: «Куда?». Комендант только пожал плечами и покачал головой.
Двухмоторный «Дуглас» взмыл в ночное небо. Не скажу, как долго летели до места назначения. На двух промежуточных посадках нам не разрешали выходить из самолета, не разрешали смотреть в иллюминаторы, которые были плотно задернуты шторками. Бойцы попеременно накачивали баллон аэрации воздухом. Ванна была затянута чистой простыней из опасения, что вода при болтанке расплескается, рыбы выскочат из ванны. В конце-концов этот утомительный перелет закончился. Салон был открыт, но аэродрома мы не увидели. По деревянному крытому трапу, как по галерее, мы прошли прямо во вместительный кузов незнакомого нам большегрузного автомобиля, в него же с большим трудом на руках внесли нашу ванну с рыбами. Крытый брезентом кузов был наглухо задраен. Мы двинулись в дальнейший путь. Через час машина въехала в большой двор. Борт открыли. Ночь. Ворота на запор, у ворот часовой. Погон не разглядеть. Машину разгрузили, ванну внесли в дом.
Полковник-грузин торопливо приводит себя в порядок. Ихтиолог осматривает своих подопечных. Ванна не течет, аэратор работает. Рыбки плавают по дну!
Открывается дверь, входит незнакомый генерал-майор. Наш полковник успевает вскомандовать: «Встать, смирно!». Вслед за первым входит второй генерал. Я уже не вижу, сколько звезд на его погонах. Я вижу золотое пенсне и пронзительный взгляд черных глаз из-под стёкол.
Мысль, как молния: «Лаврентий Павлович!».
Берия улыбается, здоровается со всеми за руку, обнимает ученого за плечо и ласково спрашивает:
– Довезли?
– Довезли!
– Живые?
– Живые!
– Скафарингусы?
– Скафарингусы!
– Покажи!
Большим сачком отлавливают одну из рыбин, пускают в приготовленный таз с водой. Лопанос с силой бьет хвостом, летят брызги. Генерал-майор ловко хватает рыбу за туловище ниже головы, вынимает рыбу из воды и, оттянув жаберные крышки, внимательно рассматривает жабры. Через минуту скафарингус снова в ванне.
Спрашивает ихтиолога: «Все понял?».
– «Понял!».
– «Берегите скафарингусов!».
Генералы ушли. Мы остались охранять и беречь скафарингусов. Внутреннее напряжение нарастало. В нашем помещении окна были занавешены наглухо. Электрическая лампочка горела день и ночь. Мы ни с кем не общались. Нам накрывали стол в соседней комнате, удобства также были рядом. За все это время полковник-грузин ни разу не сомкнул глаз.
На вторые сутки один из скафарингусов уснул. На ихтиолога было страшно смотреть. К нашему удивлению полковник на эту потерю отреагировал довольно вяло. Возможно, просто сказывались бессонные ночи. К вечеру к нам пожаловал уже знакомый генерал-майор, на этот раз с человеком в белом накрахмаленном халате и высоком поварском колпаке. Повар ловко отловил в таз с водой всех четырех лопаносов, проверил их жабры, отбраковал и бросил назад в ванну того, что был помельче.
Скафарингусов унесли. Наш полковник отправился сопровождать рыбу. Мы остались. Минуты уже давно превратились в часы, часы в недели. Нам казалось, что мы возимся с это рыбой уже целую вечность… Я отдал подчиненным команду: «Отбой. Всем спать на месте»! Сам в десятый раз за день умылся, намочил водой волосы. Наши погранцы уже спали мертвым сном. Через минуту черное облако забытья накрыло и меня.
Наше сонное счастье продолжалось не менее четырех-пяти часов. Я успел выспаться, проснуться и растолкать подчиненных за минуту до возвращения полковника. Дверь распахнулась, я молодцевато в пол-голоса подал команду «Встать, смирно». Вслед за полковником двое военных вкатили в наше помещение два столика на колесах, уставленных всевозможнейшими яствами и десятком открытых бутылок с вином, коньяком и водкой.
Инстинктивно, без команды мы выстроились в шеренгу посреди комнаты. Чужие военные вышли. Полковник лично раздал каждому по граненному стакану и молча наполнил их коньяком.
– За Победу! – произнес тост полковник.
Через два часа мы уже были в воздухе. На этот раз мы не везли скафарингусов. Погранцы спали. На их гимнастерках поблескивали медали «За боевые заслуги». Мою собственную гимнастерку жег орден «Отечественной Войны» второй степени, такой же орден я вез своему командиру – начальнику Шаб-Арамской комендатуры. Наградные книжки всем были подписаны Наркомом внутренних дел Союза.
Наш грозный сопровождающий начальник полковник НКВД в пятый раз наполнял до краев грузинским пятизвездночным коньяком мой стакан.
– Тебе сейчас ничего понимать не надо, – говорил он мне на ухо, – Потом, со временем все поймешь, к каким великим делам причастен был, какой подвиг совершил!
Еще через час мы были на «ты», называли друг-друга «Вано» и «Боря», клялись быть побратимами, встретиться после войны и отметить победу в наших родных домах – у меня в Барнауле, и у него в Зистафони. Пришло время откровения.
– Ты, что, в самом деле не понял, куда мы летали? В Тегеран! Опять не понял? Тогда слушай, только болтать не вздумай! Здесь переговоры шли на высшем уровне: наш Главком Обороны, американский Рузвельт и английский Черчиль.
– Догадываюсь, вопросы второго фронта!
– Правильно. Разумеется, где переговоры, там и обед. Мы знали, как кушали наши союзники. У Рузвельта на обед картошка из солдатского пайка и консервы. У Черчилля только чай с молоком с бутербродами. Вот в нашем посольстве стол накрыли с понятием, по всем законам кавказского гостеприимства: перечислять вино и кушанья не буду, мы только что все это пили, ели, пьем и… В общем, держим марку. Есть цель: убедить союзников, что у России военный и экономический потенциал по всем параметрам гораздо более высокий, чем может предполагать Гитлер, чем могут предполагать Америка и Англия. Косвенно, конечно, зато наглядно! «Сам» гостей угощает, застольный разговор ведет, предлагает попробовать форели из горного источника его родного города Гори. Гости едят, похваливают, но Рузвельт проговорился, «рыба, в общем, хороша, но эта – не самая вкусная в мире». Хозяин обиделся: «Позвольте узнать, какая тогда лучшая?».
Рузвельт:
– Скафарингус. Есть такой небольшой осетр, в Амазонке живет.
Ему в ответ:
– Конечно, если что-то и есть лучшее, то это всегда где-то в районе Амазонки!
Рузвельт:
– Это именно тот случай, когда «что-то лучшее» плавает не только в Амазонке, но и в водах вашей страны: в Аму-Дарье!».
Что было дальше – нам известно: на третий день на ужин в советском посольстве снова была рыба! Скафарингус!
Думаю, такая оперативность союзников ошарашила. У Рузвельта появилась возможность обогатить свои энциклопедические теоретические познания практическими – на «зубок»! Главком тоже попробовал скафарингуса. Сказал: «Моя форель лучше!».
Подполковник Ершов закончил свой рассказ. С минуту мы молчали. Офицеры закурили. Евдокия Яковлевна убрала со стола посуду.
– Да, были времена, – подвел итог рассказу Ершов.
Покидая гостеприимный Шаб-Арам, я начал чистую страницу в своем блокноте следующими строками:
«Первое июня 1973 года. В Шаб-Арам я прибыл к закату солнца. Он встретил меня сорокаградусной жарой, комариным облаком здоровенных мохнатых рыжих кровопийц и командой «Боевая тревога!»...