Какая тема, что за слово? Воскресным пеньем хор осветит эти буквы. Любовь, рождённая в огне, горит, нет, но и не потухнет.
- Я могу заказать такси, чтобы от двери до двери. Ты можешь даже и не открывать глаза.
- Глупец ты.
Так сказала она, смерив его своим не бодрым, но усталым взглядом.
- Глупец, заставил ведь проснуться.
- Прости, пожалуйста, я ведь не хотел…
- Молчи, противник яростный искусства любви, ты – лишь ревнивый исполнитель дел, которые по графику любовник и вечером, и в ночь своими неумелыми руками осуществляет.
- Жестокая, тебе было так скучно?
- Хуан, ложись в кровать обратно, будто ты никогда не знал, что нет давно любви меж наших разумов, сердец и тел горячих.
Она встаёт, обнажена, красива. Ещё не утро, только лишь луна с противной грязной рожей открытой на три четверти кидает свет в квартиру как на паперть.
- Жестокая, как женщина! Жеманна, желанна, живодёрка.
Она к губам своим на миг поднесла бокал, а после бросила его на чистенький ковёр.
- Волшебница, волнующая волю, во что ты ставишь моё сердце?
- Вот дурак.
- Но…
- Во времена каких-нибудь там греков быть может я была б у твоих ног. Ну а сейчас… Да, я здесь воплощаю всю власть и (молчать тут попросила жестами) никаких, прошу тебя, не надо воплей, восклицаний.
- Царица, королева!..
- Вот какова твоя царица!
И ножка опускается, собою раздавив бокал. Хрусталь звенит, зовёт спасителя, наверно. Вот вся ступня в крови, кровавый след оставлен на ковре, она к нему шагает. Луна на миг лишь облаками свой лик закрыла. Женщина уже возле кровати.
- Как глупо! Думал, не посмеешь…
- Я всё могу, и это мне подвластно (голос дрожит, он твёрд, но он дрожит, ведь слышно). Ты думал, я – лишь то, что думал ты. Но нет.
- Богиня, нимфа, что же ты творишь?
- Давно, я вижу, ты мечтал мне спеть эту хоть и простую песнь.
Ставит окровавленную ногу на кровать, Хуан не знает, он не знает что с ней делать.
- Да, целовать! Целуй мне эту ногу, надеюсь не боишься кровью замарать все губы.
- Я не боюсь так ничего, как взгляда мимо, ведь ты моя властительница. Взять из раны кровь твою и быть с тобою навсегда – моя мечта.
Он покрывает ногу тысячей немного пухлых, одухотворённых поцелуев.
- Я так устала, я хочу прилечь.
- Ложись, любимая, согреть твои мне плечи не позволяет только то, что ты стоишь и не снисходишь до меня.
- Лицо в крови, ну, до чего ты мерзок. Как зверь, насильник и от Дьявола убийца.
- Но перестань, ведь ты сама хотела…
- Я знаю…
Пала будто мёртвой на кровать. Хуан целует руки, её плечи. Она едва лишь дышит, тихо-тихо. Луна уходит, им пора вставать.
- Любовь моя, воскресное к нам утро пришло в последний миг.
- Как неохота эту мягкую постель, кровать, запомнившую пот наш, покидать.
- В такой же точно день ведь отдыхал наш бог, так почему не можем мы остаться?
- Мой рейс в четыре, незачем гадать, я не должна тебе себя ещё раз подарить.
- Не отдавай, не нужно, только губы…
- Ты думаешь, поцелуй не отрывает часть души?
- Так значит?..
- Да, я уезжаю, мне нужно побыстрее собрать вещи.
Как грустно ей наматывать бинты, если ты знаешь, что всё конечно, повешен последний час с ней на тугой бечевке.
- Всё, пора.
И у неё в квартире терпкий аромат, наполненный ненужным хламом чемодан.
- Я не могу остаться.
- Понимаю…
- Ох, Хуан…
Она не позволяет губы целовать.
Вокзал, по воскресенью солнечному так хромает девушка на остром каблуке. Встать лишь остаётся за оградой и следить за ней. Она вошла в вагон, и стало пусто на перроне. Не побежать вдогонку, хоть узнать, как иногда из мужских глаз рождаются прославленные слёзы.