В ряду актуальных и острых вопросов, с которыми столкнулись республика после декларации и конституирования своей государственной независимости и суверенитета, была проблема выбора форм демократического развития. Ее ставили и в ней возвращались не раз политики и ученые, разработчики моделей и концепции общественно-политического и государственного устройства Узбекистана. Эта проблема всегда была в центре внимания и Президента Ислама А.Каримова, который стоял у истоков становление в республике национальной государственности и более чем кто-либо внес вклад в теорию демократии и власти. Еще на I сессии Олий Мажлиса в своем докладе он определил главные усилия и направления развития демократизации в республике, выявил их основные принципы, обосновал особенности их отражения и проявления на конкретной национальной почве. В сущности, выдвинутые им теоретико-методологические положения, а также выводы позволяют осмысливать и анализировать протекающие в Узбекистане демократические процессы и с позиций их практической реализации. Однако, при всех положительных достоинствах, его характеристика все же в полном объеме не отвечает на поставленные им же самим вопросы, в частности, на соотношение и взаимоотношения демократии и власти, авторитарности и народовластия, государственного аппарата и общественных форм управления и другие. Возникающие здесь сложности обусловлены трудностями в определении реальных последствий от сочетания западноевропейских и восточных концепции и моделей, степени востребованности и проживаемости инородных форм властных и демократических структур в условиях независимых государств, недавно вышедших их тоталитарной системы.
Проблема демократии и власти как основополагающие в государственном строительстве неисчерпаема, и наличие различных взглядов и мнений на них указывает на многообразие подходов и неоднозначность оценок в их интерпретации. В восточной философской и общественной мысли прошлого, власть, как правило, рассматривалось как справедливое правление государей, а демократия - как законопослушание подданных. Столь простая на первый взгляд формула обозначала границы возможного одних и пределы дозволенного других, чем, в сущности, и достигалась иллюзорная гармония во взаимоотношениях двух субстанций. Утопизм мыслителей Востока усугублялся неверными исходными данными и идеальными представлениями, приведших их к ограниченному и примитивному пониманию демократии и власти. Но в их трудах было заложено и немало рационального и достоверного, что и при осмыслении их с позиций современного мышления значимость и приемлемость изложенных ими выводов и положений не утрачивают ценность. У независимого Узбекистана в этом плане появился реальный шанс практического применения и использования в разрабатываемых концепциях государственно-политического устройства общества на демократических основах и принципах.
В настоящее время для республики нет более важного вопроса, чем они определиться и утвердиться в своих позициях на демократию и власть: ведь от того, какую содержательно-смысловую направленность и структурно-организационные формы приметь демократизация в переходный период во многом зависит и последующие мероприятия по преобразованию государственности- развитию властных органов и субъектов самоуправления, политической системы общества. В этом аспекте переходный период представляется как своеобразная историческая полоса в развитии государства и общества, в рамках которых осуществляется поиск, отбор и апробация различных вариантов форм правления и строя на основе глубокого изучения и осмысления мировой практики и собственного опыта. Демократию нельзя импортировать или копировать - она продукт самобытной культуры народа, его исторического и духовного развития. В то же время, как справедливо замечает И.Каримов, "демократия не внедряется силой, она прививается, иногда долго. Настоящую демократию не власть учреждает, люди сами ее создают - своей культурой, пониманием общественных нужд"[1]. Тем более это более всего характерно для узбекского народа, в исторических корневых истоках которого было издревле заложено немало демократических элементов: приоритет коллективизма и общественного мнения, общинная форма самоорганизации, махаллинские сходы, советы аксакалов и народная дипломатия.
Определенные моменты демократизации привносили в уклад жизни государства и общества каноны исламской религии. Большинство их указанных явлений в условиях тоталитарности были загнаны вглубь и не были востребованы, и только теперь независимость и суверенитет открыли возможность для их проявления и развития. Естественно, что в современных условиях в них трансформируются в иные содержательно-смысловые и функциональные нагрузки, но они никоим образом не снижают их потенциальную и реальную значимость. Такие демократические принципы общества как свобода волеизъявления, подчинения меньшинства большинству, декларируемое равноправие всех граждан, равные права на участие в управление обществом и государством и т.д. в полной мере согласуются с историческими традициями народа. Поэтому здесь столь безболезненны процессы перехода от тоталитаризма и демократии. Особенностью можно считать и тот факт, что становление демократических основ в республике проходит без резких эмоциональных всплесков и бурных общественных демонстраций, серьезных стагнаций и острых конфронтаций. Присущие нации качества взвешенности и сдержанности, терпимости и неторопливости не могли создать иного демократического пространства и среды. Безусловно, что в них не присутствуют ряд элементов, более всего характерных, например, для российского или западноевропейских государств, но и их отсутствие не подтверждает тезис об урезанности или усеченности развивающихся в Узбекистане демократического процесса. Конечно, демократия не может обойтись без общепринятых в мире атрибутов как парламент, многопартийность, рыночная экономика, многообразие форм собственности и т.д. Но не число партий и движений, не количество законов и нормативных актов, в конечном счете, определяют степень и уровень демократизации. Социологические опросы 1994 года и их результаты показывают, что из общего числа респондентов 45,8 процентов были убеждены, что демократия немыслима без существования оппозиции, 83,9 процентов - без свободы выражения каждым своих политических взглядов, 57,8 процентов - без независимых средств массовой информации. Эти мнения с точки зрения репрезентативности не вызывают сомнений[2].
Некоторые псевдо-теоретики современного развития бывших республик СССР считают, что Узбекистан с исторической и традиционной точки зрения не может обрести элементарных устоев демократии. В своих болезненных воображениях и нездоровых измышлениях они доходят до того, чтобы якобы узбекский народ еще не созрел до демократического сознания и культуры, что его мышление закомплексовано исламским фундаментализмом и светским авторитаризмом, и в силу этого он не приемлет какие-либо демократические институты, оппозиционные настроения и течения. В их представлении демократия в Узбекистане - это острые социальные конфликтные ситуации, напряженная политическая обстановка, противостояние и столкновение различных партий и движений, разгул стихийности и беспредела. Отсутствие митинговой и уличной демократии ими воспринимается и оценивается инертностью масс и их политической незрелостью.
Подобного рода искажения и инсинуации имеют ярко выраженную целевую направленность - обосновать теорию о культурно-правовых отсталых народах, принизить их потенциальные интеллектуальные и творческие возможности, проигнорировать свободолюбивые и демократические воззрения мыслителей исторического прошлого, национально-традиционные формы демократического самовыражения и самоутверждения народа. В качестве объектов доказательства своих бредовых идей ими берется наличие в республике оппозиции и многопартийности. Эти две субстанции выдвигались и ставились в качестве узловых практически на всех встречах Президента РУ с представителями зарубежных средств массовой информации, что уже само по себе свидетельствует о стремлении выявить позицию руководителя независимого государства на демократические и политические процессы. не отрицая необходимость существования в демократическом пространстве оппозиции, И.А.Каримов заявляет: "Я понимаю и принимаю конструктивную оппозицию в демократическом и стабильном государстве. Я признаю оппонентов со своей платформой, со своим пониманием будущего общества. Но как же можно считать себя серьезной оппозицией в условиях трудных первых шансов к рынку, демократии, а наэлектризованной нервной обстановке... которая все отрицает и строит политику только на негативном восприятии всего, что сегодня делает власть"[3]. В другом своем выступлении он подчеркнул, что "оппозиция должна быть не вообще к тебе как к человеку власти, а к тому делу, к тем идеям, которые ты исповедуешь, за которые борешься"[4]. Именно такая оценка оппозиционных групп объемно и рельефно характеризует сложившиеся на начальном этапах переходного периода политического расклада противостоящих всенародно признанным органам государственной власти сил. Не имея четких и приемлемых программ и концепций по обновлению и преобразованию республики, они все свои усилия направляли на ниспровержение нарождающихся демократических институтов, создания в обществе атмосферы неуверенности, обстановки раздора и стихийности. Наличие такого нигилистического противодействия дало Президенту основание утвердиться в идее, что "в переходный период требуется твердость, если хотите - авторитарность в реализации намеченной линии"[5].
На наш взгляд, здесь нет никакой подмены демократии. Оппозиция как реальность и объективность важна и нужна лишь тогда, когда общество уже перешагнет рубежи от старой системы и утвердиться в границах новой общественно-экономической формации. Ее существование как элемента демократической структуры государства будет восприниматься как механизм контроля и стимулирования преобразовательных процессов, а предлагаемые программы - в качестве альтернативы путей и методов обновления. В условиях Узбекистана, когда подобный вариант прогнозируется в перспективе, гарантом развития демократических процессов остается государство. "В переходный период, - отмечал И.Каримов, - когда одно общество уходит и вместо него строится другое, именно государству никак нельзя выпускать рычаги управления...[6] Если мы выпустим вожжи из рук... произойдет потеря приоритетов, потребляется управляемость, прежде всего про вертикали, последовательность в реализации программ перехода"[7].
Допустимость этого для республики более чем очевидно, но оно не означает свертывания процессов демократизации. В общественном сознании населения на основе собственного опыта и практики первоначальных этапов преобразований сложилось несколько утрированное и искаженное мнение и представление об оппозиции как о реакционной и разрушительной силе, одержимой достижения власти любыми путями и средствами. На базе этого формируется своеобразный образ врага демократии, которой нередко ассоциируется с партиями и движениями, имеющими противоположные с официальной доктриной позиция и взглядами на государственно-политическое устройство общества и социально-экономическое развитие республики. Возникшие на начальных стадиях переходного периода объединения людей в различные типы формообразования, в конечном счете, после спада демократического всплеска и эйфории обернулось ростом политической апатии.
Социологические опросы 1994 года показывают, что из общего респондент лишь 13,2 процента проявляют интерес к политике, 31,9 процентов обращается к ней спорадически, время от времени, а 51,6 процентов - высказывают безразличие к ней. Сами же партии и движения, в силу их собственной инертности, не заявляют и не проявляют себя в качестве оппозиционных сил, не имеют достаточной социальной базы для развития и не популярны среди широких масс трудящихся. Согласно данным тех же опросов, 65,4 процента респондентов продемонстрировали полную неосведомленность о существовании НДПУ, 99,3 процента - партии "Ватан тараккиети", 93,1 процента - ДП "Эрк", 93,4 процента движения "Бирлик"[8]. Не случайно, что и на выборах в Олий Мажлис представители НДПУ получили 30,6, а "Ватан тараккиети" - 9,8 процентов голосов избирателей[9]. При такой ситуации, естественно, в общественном мнении создается впечатление неразвитости демократического пространства в республике, которая не соответствует действенности. Недоумение вызывает искаженный характер представлений о реализации в Узбекистане конституционных положений о многопартийности. "Не знаю почему, - отмечал И.Каримов, - но за рубежом активно муссируется мнение, что в Узбекистане существует жесткий запрет на открытие партий и движений"[10]. Факты же говорят об обратном: еще в 1991 году в республике было зарегистрировано 77 различных объединений, в 1995 году создана третья по счету политическая партия - социал-демократическая партия "Адолат", представители которой избраны в состав Олий Мажлиса. Что касается демократической партии "Эрк" и народного движения "Бирлик", то их деятельность была приостановлена решением суда, так как их практические действия вступили в противоречие с Конституцией РУ и законом "Об общественных объединениях".
О том, что партии все больше вовлекаются в политическую жизнь страны свидетельствуют и выборы в Олий Мажлис в декабре 1999 года. Перед парламентским марафоном в центральной прессе появились данные Центра изучения общественного мнения «Ижтимой фикр», проведшего экспресс-опрос[11]. Согласно ним, 89,3% респондентов желают принять участие в предстоящих выборах главы государства и депутатов парламента. Лишь небольшая часть еще не решила или затруднилась ответить относительно своего выбора. Наибольшая активность отмечена Центром в сельской местности: там 92,2% опрошенных проявили интерес к этому мероприятию. Мужчины же, согласно данным, проявили большую политическую сознательность, чем женщины: 90,5% и 88% соответственно сказали, что пойдут на выборы.
Этот же опрос высветил информированность граждан республики о специфике политических партий Узбекистана. Самой известной стала НДПУ – ее знают 38,6%. 17,8% знакомы с «Фидокорлар», 13,4% - с «Адолат», 9,6% - с «Ватан тараккиети», 4,3% - с «Миллий тикланиш». Эксперты свидетельствуют, что это не просто знание о наличии той или иной партии. Так, 45,5% опрошенных ясно видят различия между существующими политическими течениями, программными задачами и целями партий. С другой стороны, 30,2% не видят существенных различий между ними, а 21,6% не заметили никакой разницы между всеми пятью партиями.
Из приведенного очевидно, что у оппонентов Узбекистана нет каких-либо веских оснований утверждать обратное. Между тем, были все же и иные мнения. Так, 18 октября заместитель специального Советника Государственного департамента США по делам новых независимых государств Джон Бейрели на слушании в КБСЕ высказал точку зрения относительно предстоящих парламентских выборов в Узбекистане. В частности, он сказал: «Наш успех не постоянен. Правительство Узбекистана неохотно идет на конструктивное сотрудничество по основным вопросам демократизации, прав человека и экономических реформ».
Более того, согласно его оценке, «Узбекистан продемонстрировал незначительный прогресс демократизации. Несмотря на усилия международного сообщества, существует мало шансов, что предстоящие парламентские и президентские выборы будут свободными и честными во всех отношениях…». В итоговом документе было заявлено, что «если сложившаяся ситуация вдруг не изменится, США, по всей вероятности, попытаются отговорить правительства других стран и ОБСЕ от решения направить в Узбекистан свои миссии для мониторинга этих вопросов»[12].
Самоопределение республики в качестве независимого государства дала мощный толчок для возрождения в нации демократических начал на собственной основе. И как справедливо отмечается в работе "Средняя Азия: история, политика, экономика", узбеки сохранили черты восточного типа мышления, несмотря на попытки российских правителей от Александра II до Генерального Секретаря ЦК КПСС М.С.Горбачева привнести сюда элементы западной цивилизации", в том числе и в области государственности и демократии[13]. Но в то же время нельзя согласиться с суждением, согласно которому Узбекистан, равно как и другие государства центрально-азиатского региона, в силу, якобы, своего консерватизма, привязанности к союзу, оказывают сопротивление демократизации. "Основной причиной, - сообщается в материалах Международного семинара по теме "Постсоветские отношения: конфликты и сотрудничество", - отсутствия национальных и сепаратистских движений в этих республиках происходит от отличительных моделей советской модернизации, примененных к мусульманскому обществу. На наш же взгляд, мирный процесс демократизации здесь обусловлен, прежде всего, тем, что собственная модель ни коим образом не совмещает в себе вариант советской модернизации с чисто исламскими формами, что исключает возможность появления националистических и сепаратистских движений и т.д., возникновение институтов тоталитарного толка.
Это находит отражение и в выборе и организации системы властных структур, которые и по форме, и по характеру, и по содержанию далеко не советские, но и не схожие с моделями стран Востока. Восстановление в структуре государственной власти института хокимиятов, на уровне самоуправления - института махалли можно считать одним из самых существенных шагов по укреплению демократических процессов. Их отличия от Советов и исполкомов заключаются в том, что в них концентрируется вся полнота государственной власти и в своей деятельности они автономны и независимы от политического и идеологической конъюнктуры, партийных пристрастий и приверженностей. Выбор именно этих форм обусловлен и тем, что "в условиях проведения социально-экономических реформ, жесткого противоборства старого и нового, - как отмечает И.А.Каримов, - нам необходима сильная власть"[14]. Иначе говоря, в переходный период, когда идет смена одной системы на другую, порождение сильной власти диктуется не в меньшей степени и потребностями защиты самой демократии. В то же время демократизация должна создавать и поддерживать сильную государственную власть. Эта взаимосвязь и взаимообусловленность демократии и власти, степень соотношения их, дозирование того и другого, в конечном счете, может сказаться на форме государства: беспредел власти объективно ведет к свертыванию демократических процессов, а чрезмерность демократии - к ослаблению и девальвации власти. Исходной точкой в определении границ между ними служит выбор формы правления, формы государственного устройства и формы государственного режима. Оценивая их с точки зрения истории, можно сказать, что мировая практика предоставляет нам несколько вариантов форм государства - монархию и республику, унитарное и федеративное, демократическое и антидемократическое. В рамках этого опыта мы имеем выбор самоопределения в том или ином качестве.
Узбекистан декларировал себя как демократическую, унитарную республику со всеми вытекающими отсюда функциями, полномочиями, правами, обязательствами. Сочетание в ней этих трех важнейших форм государства дает основание утверждать, что для переходного периода такая модель более всего приемлема с различных позиций. Во-первых, сильная власть позволяет ей осуществлять реформаторские функции и держать под контролем процессы преобразований, во-вторых, она дает возможность в централизованном порядке регулировать эволюционный и поэтапный переход из одной стадии на другую, не допуская резких скачков, в-третьих, благодаря ей увеличивается возможность обеспечения в регионе общественной дисциплины и порядка, гражданского мира и межнационального согласия, в-четвертых, сильная власть является единственной надежной силой в борьбе с деструктивными, мафиозными и другими формированиями, создающих политическую нестабильность и социальную напряженность в обществе: в-пятых, она выступает гарантом в защите конституционных прав и свобод человека, сдерживания процессов резкого расслоения общества на чрезмерно богатых и чрезмерно бедных, в-шестых, сильная власть необходима для управления развитием культурно-духовного пространства, профессионально-образовательным и медицинско-оздоровительным комплексами.
Но сильная власть лишь тогда обретает это качество, если она зиждется на доверии и уважении к ней народа, опирается на законы, развивает демократические принципы своего строения и управления, когда она быстро и оперативно реагирует на любые изменения в обществе, разрабатывает и использует те механизмы и методы, которые направлены в первую очередь на сохранение м повышение социального тонуса и самочувствия населения. В то же время, как подчеркивает И.Каримов, "сила государства не в количестве и масштабах органов власти и управления, а в эффективности системы их работы, в совершенстве правовой основы их деятельности"[15]. Исследования показывают, что созданные на всех уровнях институты хокимиятов и махалли на переходном этапе в той или иной мере оправдывают себя. Согласно результатам опросов 1994 года, полное доверие к областным хокимиятам высказали 46,1 процентов респондентов, городским и районным - 47,6 процентов, махаллинским комитетам - 48,0 процентов[16]. Эти относительно высокие оценки обусловлены тем, что на начальных стадиях своего становления данный органы власти, по крайней мере, придерживаются регламентированным им функций и полномочий и опираются своей практической деятельности на законодательство.
Но рейтинг их может значительно понизиться по мере бюрократизации и формализации их аппаратов, а такие преступные деяния как коррупция и взяточничество государственных чиновников вывести из строя управления и скомпрометировать власть. Социологические исследования 1993 года свидетельствуют: 61 процентов опрошенных считают, что в мафиозную деятельность вовлечены высокопоставленные государственные служащие, 61 процент - чиновники местных государственных органов, 51 процент - работники милиции, 44 процента - прокуратуры, 36 процентов - суда[17]. При таких симптомах сильная власть может оказаться подверженной коррозии и, в конечном счете, утратить свою демократическую сущность. Поэтому не случайно, что И.Каримов причисляет коррупцию, то есть когда работники государственных, властных и правоохранительных структур, из-за своих непомерных аппетитов, злоупотребляют служебным положением, вступают в сговор с преступниками, - самой большой угрозой в переходный период[18]. В то же время демократические принципы власти могут быть подвергнуться забвению или игнорированию при условии ее концентрации в руках отдельных личностей или родо-клановых групп.
Дело в том, что замена номенклатурной системы методами формирования "команд" не может стать панацеей от негативов и рецидивов в подборе кадрового состава властных структур. Распределение должностей по принципу знакомства, приятельства, родства и кумовства, личной преданности и верности хокиму, создающих замкнутую систему властного беспредела, диктата, произвола, активно проникает и в новые государственные органы и другие управленческие образования, что подрывает идею нововведения. Ссылка же здесь на последствия прежнего мышления и психологии кадровой политики крайне неуместна и не вполне корректна. Поэтому перед Олий Мажлисом поставлена задача выработки законодательного акта регулирующих отношения в сфере кадровой политики и направленных на изжитие негативных традиций и тенденций, методов и подходов в подборе, расстановке профессиональных работников в органах государственной власти, искоренению фактора их отбора по признаку личной преданности, родственных связей и т.д. Наличие сильной власти зависит и от степени предоставления ее органам, особенно на местах, условий и возможностей самостоятельности.
При тоталитарной централизованной системе четко прослеживалась полная и жесткая зависимость каждого звена государственной власти и управления по линии субординационных связей и отношений. По сути дела, микроструктуры в той или иной мере копировали макро, в силу чего создавалась глубоко догматизированная и консервированная, мало эффективная и недееспособная система, которая механически дублировала решение и постановления властных вышестоящих органов. В целом же все уровни и разновидности властей находились в состоянии закрепощения их партийной властью, присвоившей себе право руководства обществом и сосредоточившей практически все функции и полномочия управления. Ныне государственные органы являются единственными полноправными субъектами власти на всей территории независимой республики. Узурпируя ее полномочия, приостановление и прекращение деятельности в не предусмотренном Конституцией порядке, создание новых и параллельных структур власти классифицируется как антиконституционные и влекут ответственность по закону. В новой системе общественно-политического устройства общества система государственной власти отличается высокой степенью мобильности и гибкости, которые обеспечиваются некоторым ослаблением фактора централизации отношений и расширением спектра самостоятельности местных органов власти и управления.
Иначе говоря, делегирование Центром ряда своих функций и полномочий можно оценивать как демократическое решение субординационных связей и отношений по вертикали, что неизбежно ведет раскрепощению государственной власти на местах и расширению прав органов общественного самоуправления. Последние в передаче им отдельных функций хокимиятов приобретают все более черты учреждений народовластия. Их численность в республике в настоящее время достигло 12,5 тысяч, что уже само говорит о массовом характере и распространения не только в традиционных поселенческих системах, но и в новых административно-территориальных образованиях. В перспективе намечается дальнейшее усиление демократизации властных структур. И.Каримов считает, что завершение создания правовых основ деятельности органов государства всех уровней позволит четче дифференцировать регламентацию функций, полномочий территориальных институтов хокимиятов сверху донизу, обеспечить постепенные переход значительной части управленческих функций от центральных - областным, от областных - городским, районным органам государственной власти и управления, и далее органам общественного самоуправления. Такое перераспределение не умаляют и не снижают значимость высших и средних звеньев власти, а перемещение центра тяжести на места - делают власть доступной и контролируемой народом.
В обществоведческой науке сложился своего рода догматический стереотип, согласно которому субстанции демократия и власть как предмет и объект исследований являются прерогативой юриспруденции и права. В силу этого каждая из них и в совокупности рассматривается в связке "человек и государство" и с позиций нормативно-законодательной базы. При этом зачастую не учитываются социально-философские и морально-этические аспекты. Между тем, и демократия и власть содержат в себе достаточно определенный нравственный заряд и духовный потенциал, игнорировать которых при любом изучении проблемы чревато серьезными последствиями. Наши исследования показывают наличие глубокой и многосторонней взаимосвязи и взаимообусловленности "нравственности и духовности" и "демократией и властью". Если говорить, например, о власти как о реальном и конкретном элементе государства, то предлагается оценивать и характеризовать не только с позиций систем функций и полномочий, сферы применения и действия и т.д., но и с точки зрения других категорий и понятий - справедливости, гуманности, соответствия интересам и потребностями людей, доверительности и уважительности в ней, осуществления социальной политики, развития плюрализма, многообразия форм собственности и др. Здесь наряду с правовыми и нормативными критериями имеется и иная дифференцированная шкала ценностных ориентаций в отношении к демократии, например, в воспитании личности, в установлении равновесия и согласия между нациями и народностями, в развитии культурного и информационного пространства и т.д. Деидеологизация и департизация власти усиливает ее независимость от идейных и политических течений и движений, но это не означает, что государственные органы полностью отчуждаются от реальных процессов действительности и отмежевываются от коммерцизации культурной и духовной сфер. Наоборот, допуская участие коммерческих структур в финансирование развития просвещения и культуры, власть сохраняет за собой право воздевать преграды на пути наполнения и насыщения духовного пространства малохудожественной и низкопробной продукцией интеллектуального производства, порождающих антигуманные проявления, извращающие нравственную сущность человека, пробуждающего в нем самые низменные инстинкты и страсти. В то же время, признавая в рамках демократии за каждым частный взгляд на политику, идеалы, вкусы и проявляя терпимость в отношении их многообразия, власть должна повышать свою роль в духовной защищенности человека, его нравственной и культурной устойчивости, ограждения его от чисто меркантильного подхода и произвола рыночной стихии.
Рассматривая в совокупности всех проблем взаимоотношения демократии и власти, необходимо подчеркнуть, что демократия не может существовать без опоры в лице сильной власти, но вместе с тем следует иметь в виду, что и сильные государственные институты еще не являются гарантией демократии: в условиях авторитарности государства они могут разрушать и подтачивать демократический строй и общество, а слабые органы государственной власти объективно приведут к неэффективности действующей демократической системы.
Выше уже отмечалось, что в условиях демократии сильная власть проявляет свои позитивные качества и свойства не через формирование многочисленной и многозвенной системы государственных институтов и механизмов, а более всего за счет повышения мобильности и гибкости аппаратов власти и управления. Прежняя тоталитарная система создала громоздкую многоступенчатую сеть государственных органов с достаточно мощным штатным корпусом профессиональных работников. В Узбекистане, например, в 1990 году в сфере государственной власти и управления было занято свыше 275 тысяч человек, в том числе 44,2 тысячи госаппаратчиков и 34,0 тысяч - партаппаратчиков. В Центральных аппаратах 58 министерств, ведомств, госкомитетов численность занятых достигало 11 тысяч человек[19]. Однако, имея в своем распоряжении такого объема кадровый потенциал, партийно-государственная власть так и не сумела преодолеть кризисные явления, добиться интенсификации общественного производства, содержать прорыв острых социальных противоречий, обеспечить активизацию человеческого фактора и т.д.
Демократическая республика разработала собственную концепцию властных и управленческих структур. Значительная часть государственных органов в центре и на местах, организационно, идеологически и политически привязанных к командно-административной системе, были ликвидированы, другая реорганизована в соответствии с новыми и иными потребностями общества в принципиально отличительные типы властных и управленческих образований и формирований. В 1993 году среднесписочная численность работников государственного, хозяйственного, общественного управления составляла 98,6 тысяч человек. В штатном расписании аппаратов всех областных хокимиятов число занятых не превысила 900 человек, в центральных аппаратах, например, министерства иностранных дел - 230, министерства по делам культуры - 70, госкомпрогнозстат - 260 человек и т.д.[20] Такая разница трансформации связана прежде всего с потребностями выведения их структуры функций государственных органов власти контрольно-распорядительных полномочий, в частности вмешательства в экономическую и хозяйственную деятельность предприятий и организаций, то есть всего того, что ранее закрепощала их и препятствовало вплотную заниматься своими непосредственными, регламентированными конституционными положениями и соответствующими законами о государственной власти, обязанности.
Наряду с перестройкой структурно-субординационных отношений и фиксацией основных функций государства, происходит процесс наполнения системы власти и управления новыми государственными формообразованиями. Так, с усилением государственного регулирования экономическим развитием объективно возникла потребность в организации налоговых и финансовых государственных учреждений. В настоящее время в первом занято 12,5, а во втором - около 30 тысяч человек[21]. Возрастание значимости осуществления в масштабах государства природоохранительных мероприятий вызвало к жизни появление экологических служб с соответствующими властными, исполнительными и распорядительными функциями и полномочиями. Восполнение занятых и государственных органах идет и за счет расширения функций власти по охране правопорядка, надзора за осуществлением конституции и принятых законов, борьбы с коррупцией и взяточничеством, мафиозными и другими преступными структурами и образованиями.
Уровень гармонизации демократии и власти более всего обнаруживается при оценке и анализе состояния гласности, развития независимости средств массовой коммуникации, доступности населения к источникам информации и т.д. данный вопрос следует отнести к одному из самых острых и болезненных, так как на нем практически проверяется реальный характер их взаимоотношений. Демократизация общества сопровождается и ее плюрализацией, развитием многообразия партий и движений, идеологий и течений, мировоззренческих взглядов и политических мнений. Новая система власти во многом обязана именно этим процессам, которые, по сути дела, подготовили почву для своего становления и утверждения. В цивилизованном демократическом государстве сильная власть, основанная на верховенстве законов и правовом фундаменте, открыта для широких масс трудящихся не только с точки зрения выборности и участия в управлении. В своей непосредственной деятельности она опирается на общественное мнение, в соответствии с интересами населения реагирует на все нюансы в политическом настроении и социальном самочувствии народа, добивается равновесия и согласия в обществе. Более того, сильная власть становится механизмом в преодолении общественных противоречий не путем насилия и подавления, а поиска общественного компромисса и примирения.
Однако следует заметить, что при определенных ситуациях демократическая среда может оказаться заложником сильной власти, а демократическое пространство - ловушкой для плюрализации. Властная прежняя государственная система выработала целый комплекс средств и способов ограничения гласности:
во-первых, она, обладая монопольным правом на владение и распоряжение коммуникационными связями, дозировала объем, характер и направленность правдивой информации,
во-вторых, устанавливала строгую и жесткую цензуру на устную информацию и печатную продукцию,
в-третьих, выработала политические, идеологические и правовые основы борьбы с инакомыслием,
в-четвертых, расширила сферы и зоны вне критики, открытых дискуссий и дебатов,
в-пятых, создала механизм тотального преследования людей, имеющих противоположные взгляды и убеждения на власть, строй, политику.
Безусловно, что в демократическом обществе государственная власть полностью отмежевывается от подобных методов. Согласно Конституции Республики Узбекистан, "каждый имеет право на свободу мысли, слова и убеждений, искать, получать и распространять любую информацию, за исключением направленной против существующего строя и других ограничений, предусмотренных законом, цензура не допускается». В идеале каждый гражданин может запросить или затребовать от властных структур информацию об их деятельности, принимаемых решениях, реализуемых мероприятиях. Однако в реальной действительности государственная власть не всегда доводит до общественности фактическое положение и ситуацию в тех или иных сферах и отраслях жизнедеятельности регионов, искажает и нивелирует события, предоставляя информацию в выгодном для нее свете и виде.
В этих случаях может иметь место закрепощение демократического пространства, последствиями которых становится дефицит информации и неосведомленность населения, запреты на критику политики и проявления недовольства, умалчивание и лакировка острых противоречий, которые, по нашему усмотрению, не усиливают, а наоборот, ослабляют сильную власть, делают ее уязвимой от нападок справа и слева. Главное - теряется доверие и уважение масс к власти. Население вынуждено пользоваться ненадежными и случайными слухами, черпать информацию из других источников, в результате чего уменьшается число лояльных и сочувствующих власти, возрастает степень напряженности и коэффициент конфликтности, тревожности и неуверенности. Опыт показывает, что та власть, которая в своей деятельности в первую очередь руководствуется интересами поддержания своего авторитета и чести мундира любыми средствами и путями, проявляет нетерпимость к ее оппонентам.
Нельзя забывать и того, что новое общество вырастая из тоталитарного и здесь неизбежны отпечатки прошлого в сознании и психологии, стиле и методах. Поэтому переход власти от партократии и демократии сопровождается серьезными издержками и в области взаимоотношений государственных органов с негосударственными средствами массовой информации. Противоречия, возникающие между ними, преодолимы и устранимы, если власть сумеет эффективно воспользоваться и их критическо-аналитическим материалом для вправления ситуаций и найти пути для компромиссов. При таком подходе развитие гласности и многообразия информационного пространства можно рассматривать как доказательство становления в республике демократически сильной государственной власти.
В демократическом обществе власть самоутверждает себя в качестве сильной не популистскими декларациями, доверительными обещаниями, намечаемыми в перспективе программами, а реальными действиями и практическими шагами по установлению и достижению в регионах обстановки мира, порядка и спокойствия, действенностью и эффективностью мер по защите и охране жизни, здоровья, имущества людей. Статистические материалы аналитического характера свидетельствуют, что в республике вновь установившаяся власть демократической ориентации пока что не может оптимизировать смягчение криминальной обстановки и нейтрализовать преступную среду. В 1992 году, например, в Узбекистане было зарегистрировано 96,6 тысяч преступлений, или 436 на 100 тысяч населения. Из их общего числа на долю преступлений против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности приходилось 20,7 процентов, против личной собственности граждан - 31,8 процентов. В 1993 году усилились криминогенные процессы в экономической сфере. Более чем в 5 раз больше выявлены хищения в крупных и особо крупных размерах, почти в 3 раза - фактов взяточничества[22].
Привлеченные аналитические материалы свидетельствуют, что административные и правоохранительные органы в условиях демократизации экономики, нравственной и духовной сферы не могут обеспечить защиту конституционных прав и свобод человека. В 1992 году в сравнении с 1985 годом число краж возросло на 12,5 тысяч, грабежей и разбоев - на 1,4 тысячу, умышленных убийств и покушений на убийство - на 0,5 тысяч и т.д. Только в 1993 году милицией было разоблачено более 900 организованных преступных групп, которыми было совершено свыше 5 тысяч преступлений, в том числе 70 умышленных убийств и более 400 разбоев и грабежей[23].
Ухудшение криминальной обстановки и рост преступности убеждает, что государственная власть на местах не контролируют ситуацию, не могут гарантировать в полной мере гражданам условий быть не обманутыми, ограбленными, оскорбленными и другими рецидивами от деклассированных и преступных элементов, в том числе от работников правоохранительных органов. Согласно данным опросов профессиональных экспертов, 48 процентов из них считают, что работники милиции так или иначе связаны с мафиозными формированиями. По работникам прокуратуры этот показатель составил 39 процентов, суда - 35 процентов[24].
Очевидно и то, что перед фактом роста этих негативных явлений, вызванных демократизацией, власти оказались, по сути дела, не подготовленными к разгулу беспредела, произвола преступности, к упреждению противоправных деяний. "Общество, - подчеркивает И.Каримов, - которые по закону и на практике не смогло обеспечить права человека, не смогло дать для этого гарантий, не может считаться демократическим обществом"[25]. Безусловно, что нельзя и неправомерно судить и оценивать цивилизованность государства только исходя из состояния криминогенности в обществе. Но вместе с тем, было бы неверным не принимать в расчет того, что репутация государственной власти как сильной может оказаться весьма сомнительной и ненадежной, если она на деле не обеспечит защиту и охрану человека от посягательства на его права и свободы.
Президент И.Каримов даже в своей книге «Узбекистан на пороге XXI века. Угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса», вышедшей в свет в 1997 году, признал, что коррупция и теневая экономика существует в стране и оказывает реальное воздействие на общество. «Наличие в обществе криминальной «теневой экономики» порождает организованную преступность, в разлагающую сферу влияния которой попадают и представители государственных властных структур различных звеньев и различного уровня. Возникает коррупция, которая сопряжена, прежде всего, с использованием возможностей государственной службы для содействия или прямого оказания помощи организованным криминальным структурам. А это уже прямая угроза безопасности и стабильности в обществе в силу тех негативных последствий, которые несут обществу преступность и коррупция», - таково было мнение главы узбекского государства[26].
Для начала стоит привести точку зрения зарубежных исследователей относительно развития теневых отношений в Узбекистане. По данным международной организации Transparency International, специализирующейся на борьбе с коррупцией, в 1999 году Узбекистан вошел в пятерку самых коррумпированных стран мира, пропустив вперед только Камерун, Нигерию, Индонезию и Азербайджан[27].
Суммируя вышеизложенное, автор приходят к убеждению, что республика Узбекистан в своем движении к правовому обществу в совокупности всех мероприятий делает успешные попытки использовать потенциальные возможности демократии и власти, преимущества собственных исторических традиций в государственном строительстве для гармонизации отношений между личностью и государством. В переходный период ее усилия концентрируются на создании законодательной базы, с одной стороны, для формирования демократизированной властной структуры, а с другой, наделение государственных органов функциями и полномочиями по защите демократии. Указанные процессы, как правило, протекают остро и противоречиво, так как при смене властных систем неизбежно привнесение и протаскивание в новые образования прежних методов и стиля, а в процессе демократизации - командно-административного подхода. Преодоление этих догматов и стереотипов возможно как на путях перестройки структурно-субординационных связей и отношений, так и реконструкции профессионально-образовательного комплекса, ориентации его на подготовку и воспитание кадров и специалистов новой формации. Главное в переходный период - не допустить противостояния властных структур общественным институтам и организациям самоуправления, возможных попыток политизировать и идеологизировать государственные органы, превратить их в оружие какой-либо отдельной партии или движения.
[1] Пресс-бюллетень Президента Республики Узбекистан. Ташкент, 1992, № 3, с.61.
[2] Общественное мнение населения Узбекистана до выборов в Олий Мажлис. Данные Института стратегических и межрегиональных исследований, 1994.
[3] Молодежь Узбекистана, 1993, 13 февраля.
[4] Молодежь Узбекистана, 1993, 28 мая.
[5] Там же.
[6] Народное слово, 1993, 11 февраля
[7] Правда Востока, 27 мая.
[8] Материалы социологических исследований Института стратегических и межрегиональных исследований за 1994 год.
[9] Правда Востока, 1995, 4 января.
[10] Ватанпарвар, 1993, 16 марта.
[11] Народное слово, 1999, 26 октября.
[12] Официальный текст. Подготовлено отделом Посольства США в Узбекистане, 26 октября 1999.
[13] Пост-советские отношения: конфликты и сотрудничество. Материалы международного семинара. Киев, 1994.
[14] Каримов И.А. Основные принципы общественно-политического и экономического развития Узбекистана. Народное слово, 1995, 24 февраля.
[15] Народное слово, 1995, 24 февраля.
[16] Материалы социологических исследований Института стратегических и межрегиональных исследований за 1994 год.
[17] Материалы социологических исследований Центра «Эксперт» за 1993 год.
[18] Каримов И.А. Экономические реформы – ответственный этап. Правда Востока, 1994, 22 марта.
[19] Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 года. Ч.4. Ташкент, 1991, с.44, 55, 51.
[20] Статбюллетень по труду за 1993 год. Ташкент, Госкомпрогнозстат РУ, 1993, с.4.
[21] Народное слово, 1994, 30 апреля.
[22] Социальное развитие и уровень жизни населения. Статсборник. Ташкент, 1994, с.273.
[23] Экономика и статистика, 1993, № 9, с.67.
[24] Материалы социологического исследования центра «Эксперт» за 1993 год.
[25] Каримов И.А. Правовая гарантия нашего великого будущего. Народное слово, 1993, 8 декабря.
[26] Ислам Каримов. Узбекистан на пороге XXI века. Угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса. Ташкент. Узбекистон, 1997, с.84.
[27] Коммерсантъ-Власть, ноябрь, 1999.