Глава 2
"Интересно, - Юлий, мрачнее тучи, высовует нос из дверного проема, - где все же лежит грань между писимизмом и здравым взглядом на жизнь?"
Горе студент все же ошибается. Идет не дождь - уроган. Словно небесное воинство Безначального сталкивается с ратью теней. Деревья склоняются до земли, ветер гонит по грязи и дорогам обломки ветвей и прочею не убранную заблаговременно рухлять. Юлий еще раз выглядывает на улицу, с ужасом понимая, что не слышит ничего кроме грохота погоды и видит лишь сплошную стену воды. Поистине только безумец выйдет за чертог дома.
Чувствуя, как сердце предательски сжимается, Юлий захлопывает дверь. Сразу становится как-то спокойно и уютно. Словно утопаешь в объятиях матери. Сладостное тепло пробегает по телу, застовляя задрожать ресницы.
- Воспитанник Юлий!
Выпускник вырывается из забытья. Только Безначальный знает каких усилий стоит сохранить на лице привычную маску. Лишь огонь на мгновение полыхает в потаемных уголках души, едва в холле появляется невысокая фигура священника. Наверняка надолго перед взором униженного и разбитого академика будут всплывать образы вздернутого подбородка и надменного, пронизывающего взгляда ректора.
- Ваше Высокопреподобие, - спрятав глаза и ехидную улыбку в поклоне пропел Юлий, - чем достоин визита в столь ранний...
- Хватит паясничать! - оборвал ректор. - Скажите мне воспитанник, какое сегодня число?
- Двенадцатое, - вопрос выбил юношу из равновесия.
- Напомните ка мне тогда, когда был выпускной? - Юлий промолчал, но ректора это никак не смутило. - Одинадцатого, мой друг, одинадцатого! А теперь разгадайте ребус: если выпускной был одинадцатого, почему я, выйдя в корридор двенадцатого, все еще вижу вас?
Юлий оборачивается к двери. Одна мысль, что прийдется хоть на минуту постоять по открытым небом, заставляет шататся. На каникулах он не раз и не два преодолевал путь домой пешком, любуясь ястным небом и великолепием звезд. Но сейчас...
- Ваше...отец Владимир, вы не можете выгнать меня под этот дождь!
- Могу, - ректор по прежнему не теряет невозмутимости.
Краем глаза Юлий замечает, что ступая на цыпочках, к выходу стекаются заспанные студенты. Взять бы сейчас и выплюнуть в лицо наглецу накопившееся за годы. Хотя нет, он не станет клоуном в чужом цырке. Довольно, пусть уж лучше на рукоплещут небеса, чем ждать похвалы от свиней.
Студенты смотрят на застывшего у двери парня кто с растерянностью, кто с сожалением. Не много у него друзей, не многих любил и понимал. Но впервые быть может осознает, что растается навсегда. Не будет веселого смеха у камина, не польется вино по кубкам. Впереди только холод и вьюга.
И вместо угроз мести, громкой тирады и грязи Юлий улыбается и машет рукой. Кто-то, кажется Леха, стиснув кулаки отворачивается, не в силах смотреть как с лязгом тяжелый засов навеки закрывает за Юлием все связывающее его с прошлым.
Холод бьет в лицо, мощный порыв ветра едва не опрокидывает вышедшего безумца. Обжигающие струи воды и несущийся ветром хлам хлещет по щекам. Юлий чувствует, что тотчас промокает до нитки. Не проходит и минуты, как одежда липнет к коже, вода забивается в сапоги и покрывает тело.
- Погодка то сегодня не очень, - доносится скрипучий голос старика Фомы из караулки. - Пожалели бы себя, барин, дождь насмерть забьет.
Проигнорировав лепет сторожа Юлий запахивается в бесполезный и отяжелевший плащ. На какое-то время он останавливается, в сознания приходят мысли о одиночестве. Словно вокруг пустыня и за сотни тысяч стрелищ ни одной живой души. Остается либо упасть наа мечь либо...идти вперед. Пусть и идти то некуда, но стоять хуже смерти. Лучше умереть в путь, так хоть заткнешь совесть: смотри, мол, трепыхался до последнего, да силенок не хватило.
Юлий делает шаг. Сапог тотчас погружается в вязкую жидкость, дождь продолжает хлестать, ложась грузом на плечи. Потоки грязно бурой воды текут неукротимым ручьем, сбивая с ног.
Жаль небо не умеет смеятся. Вид копошащегося в потоке грязи человечешки показался б ему потешным. Вот только "плаву" едва ли до смеха. Идет почти в слепую, дорога видна на вытянутую руку. Хуже чем потерятся в лесу, окутанным густым туманом.
И до чего же странен человек. Сколько за ним не наблюдай, не перестаешь дивится. Ну почему мысли бредущего неведома куда академика направлены не к жиже дождя и грязи, что способна поглотить в любую минуту, что его забьет насмерть ветер или зашибет молния. Куда страшнее кажутся молнии, исходящии из жерла отцовского гнева.
О, он видит на яву. Подходит к отцовскому кабинету, встанет, скрестив руки. А отец будет сидеть за письменным столом и несколько минут, целеустремленно не замечая младшего сына, набивать в трубку табак и разбирать вечный, как сам Безначальный, хлам. И начнется. Юлий в который раз услышит, как бы было хорошо, поступи сей нерадивый отрок, ни капли не похожий на прародителя, в юридическую академию. А теперь же (тут он вскочит и поднимет палец) он лишний раз доказал, что личный эгоизм и детские амбиции снова опозорили семейство. А что же сам Юлий? Будет стоять и молча плевать в потолок. В первых он сможет угодать каждую последующею фразу и даже жест. Но главное - кто даст ему право открыть рот. Юлий часто ловит себя на мысли, что отец произносит сотрясающие стены и заставляющие увядать цветы тирады, ради удволетворения собственной гордыни.
"Почему я должен быть похож на отца? - терзает ржавыми ножами душу бывший (уже бывший!) воспитанник, бредя в слепую. - Почему должен жить по шаблонам? Юлий смотри на брата! Юлий держи марку семьи! Я не отец! Я личность! Я имею право жить по собственной совести."
Молния разрезает воздух витвистым хлыстом буквально в нескольких метрах столь неожиданно, что на мгновение ослепленный Юлий, подскользнувшись летит прямиком в холодную и распростершею объятия грязь.
"Это конечно при условии, что выбирусь от сюда!"
Понимая где-то в темном и незримом уголочку души, запрятанном в самые потаемные места, что добратся пешком шансы более чем невелики, выпускник выдавливает улыбку. До чего же глупо сгинуть в непогоду, выгнанному как шелудливому щенку, нагадившего на любимый хозяйский коврик. Он даже не знает, правильно ли идет!
Юлий пытается поднятся, не обращая внимание, что превратился в голема из грязи. Вот, господа, полюбуйтесь - последний писк моды. И кто сказал о пользе грязевых ван?
Следующея молния бьет совсем рядом. Споткнувшись в очередной раз Юлий почти сливается с грязевой поверхностью. Сил плыть в этой трясине нет. Лучше леч прямо сдесь и табличку еще поставить - "пал смертью храбрых!". То-то ректор порадуется.
- Н-н-но залетные! - доносится басистый рев сквозь вихрь разгорающегося урогана. - Давайте, родимые, еще чуток и на дорогу выпрем!
Юлий не успевает удивится как через такое болото может пробиратся хоть какая-то животина. Он размахивает руками и кричит что силы, стремясь хоть как-то привлеч внимание незнакомого обладателя зычного, центенарию в пору, голосища.
Неожиданно Юлий чувствует, как незримая сила отрывает его от земли. Становится необычайно тепло, в глаза бьет тусклый свет, дождь становится приглушенным, барабаня по чему-то мягкому. Потрясенный юноша не успевает даже соорентироватся, что произошло и где он.
- Эй, что за! - горло резко обжигает тягучея жидкость, огнем полыхнувшея по всему телу.
- Пей, дурень! - раздается тот же приказной голос. - Или хочешь подхватить воспаление легких?
Видимо незнакомец к выполнению его слов до того, как их озвучит. Не успев удивится и уж тем более сопративлятся, молодой человек поглощает очередную порцию огненного напитка.
- Что это за дрянь! - откашливаясь и потирая обоженное горло прохрипел Юлий.
Кое-как проморгавшись и убрав налипшею на ресницы грязь, парень вертит головой. Удивленный взгляд скользит по толстым шкурам фургона, туго набитыми чем-то сыпучим мешкам и останавливается на закутанной с головы до ног в черное фигуре. Длинные пальцы потираюи выступающий из-под капюшена подбородок, губы растягиваются в самодовольной улыбке. Произвести холодящее душу впечатление незнакомец умеет. Никто не удивится, тренируйся он часами перед зеркалом.
- Не стоит благодарить "человек из грязи", - улыбка становится похожей на издевку. - Это настой из листьев какой-то дряни. Как называется не знаю, но главное помогает.
Юлий чувствует, как чьи-то горящие огнем пальцы сжимают крепкой хваткой его лехкие. Чувство не из приятный, но озноб мигом проходит и голова на диво проясняется.
- Обычно это используют на утро, хе-хе! - незнакомец в черном заталкивает флягу поглубже. - Но иногда и против простуды неплохо. Кстати, тебя так и звать "человек из грязи", или имя назовешь?
- Юлий, - горло еще горит после неизвестного происхождения пойла и слова даются с трудом.
- Ну, а я значится Феофилакт, - не смотря на мрачность вида человек весел и приветлив. - Из монастыря святого Патрика Исповедника буду. Как раз вот зерно везу на продажу.
Монах. Юлий с усилием сглотнул и зябко поежился. Юный воспитанник, сам не зная от чего, робеет в их присутствии. Скажи монах и всплывает картина старика с нечесаной бородой, отвратительными желтыми зубами, смрадом из рта и вечным бубнением о грехах, сопровождающегося тыканьем крючковатого пальца.
- А вы до поместья барона Георгия не доедете? - испуганно спросил, разбивая неловкую тишину выпускник.
- Барон Георгий? - монах на миг нахмурился. - Ага, припоминаю такого. Не боись, малец, довезу с почетом и комфортом. Не хуже чем с имперским кортежем...О, вот и дорога! Ну, теперь веселей пойдет.
С посвистом насельник монастыря святого Патрика раскручивает хлыст и щелкнул по бокам тягловой кобылы. Та, заржав, наконец с облегчением для себя и хозяина, застучала копытами по мощеной дороге.
Юлий даже забывает о бушующей за гране фургона буре. Словно шествие под ливнем и заплыв брасом давно приснившийся детский кошмар, всплывающий неясными образами. Добродушный монах угостил неожиданного попутчика хлебом и кислым вином, продолжая непринужденную беседу.
Обнаружив в Феофилакте веселого и жизнерадостного собеседника Юлий не замедляет полюбопытствоватся о делах внешнего мира. Хорошо или плохо, но студенты академии, ныне университета, практически все пребывание отрезаны от внешней жизни. Сам мир делится для них на тот, что за воротами и внутри них. Но что есть мир в глазах Юлия, подобравшего его монаха и любого другого разумного существа? Кого не спроси, каждый с улыбкой ответит заученной фразой - мир этоогромная и необьятная империя, Запад и Восток, под управлением ведомых Божественной мудростью Августами и их соправителями Кесарями. И все, спросите вы, а что же за ее пределами? Тут ваш собеседник помрачнеет и пробубнит, что там такое же большее и необьятное Ничто, царство бездны и Тени, дикие и необузданные барбары. Все эти грязные и заросшие полулюди, могучие минотавры, неудержимые кочевники кентавры и всякая мелоч - Ничто, поклоняющееся черному культу Тени.
- Стыд один, - лицо монаха неожиданно потемнело. - Бить эту погань надо, а наш Август, длань Безначального, теперь селит их племишки на имперской территории. Теперь они охраняют наши границы. Видите ли, мол, регулярноя армия бьет по гос-бюджету!
Только сейчас Юлий замечает, что Феофилакт все время чешет татуировку волчьей морды на левой руке.
- Вы.., - выдавил он.
- Правильно мыслишь, малый, имперские егеря, прикрепленные к девятому пограничному легиону. Облазил леса этих голозадых обезьян от и до. даже в степи хаживали. А теперь, где стояли имперские калиги, мальчик, те, кто пил нашу кровь, строят вонючие лачуги.
- Но как Август допустил культ Тени на нашу священную землю? А как же патриархи? Как епископат?
Монах только рукой машет.
- Тень конечно не пускают. Не все барбары ей поклоняются, но от этого не лучше. Некоторые я слыхал принимают Единого, но и старого язычества не бросают. Не спокойно стало в империи. Тепер, что на Западе, что у нас, на Востоке.
- А что не так на Западе?
Юлий обнаруживает, что и впрямь отстал от жизни. Административное деление империи тянется к расколу. Западный Август вконец теряет контроль над провинциями. Внутри крупный городов и купеческих гильдий зреют ростки ереси. Если еретики не захватят власть, то в скором времени на тучные земли хлынут потоки завоевателей с севера. Августейший двор Востока застывает в молчаливом ожидании, но от соседей ни слова. Молчит даже патриарх Западной столицы.
- Не думал, что доживу до таких дней, - испустил вздох монах, но пристально посмотрев на притихшего выпускника продолжает. - А ты я смотрю не весел. Стряслось чего?
Не зная почему Юлий выкладывает весь груз незнакомцу, которого едва знает. Может от необходимости выскозаться, вылить накопившееся и лишающее равновесие горе. Феофилакт слушает молча, нахмурив брови и вертя носом.
- Посмотри на небо, - сказал наконец монах, едва юноша умолкает. - Сейчас оно затянуто тучами, льет дождь, но дождь гром и молнии не могут продолжатся вечно. Проходит время и непогода уступает место...
Становится необычайно тихо. Прислушавшись, пораженный Юлий слышит, как где-то запела птица, глаза ослепляет яркий лучик солнца, капелька скатывается со шкур фургона и разлетается о нос выпускника.
Кони останавливаются как вкопанные, хлопая грязными обрубками хвостов по бокам.
- Мы приехали! - монах подмигнул раскрывшему от удивления рот парню.
Фургон останавливается прямо перед широкой дорогой, ведущей сквозь фруктовые алеи и оливковые рощи прямо к возвышающемуся над кронами деревьев зданию.
- Я не прощаюсь! - улыбаясь Феофилакт сжимает плечи притихшего и немного смущенного Юлия. - Беги, малыш. И не забывай - дождь не длится вечно!
Последние слова он кричит, так как юноша несется не чувствуя ног, разбрызгивая лужи, прямиком к дому. Влетая в дверной проем прямо в грязных сапогах он громко выкрикивает:
- Матушка Татьяна, я дома!
Продолжение следует...