...А пока мое сердце еще бьется, и я лежу, смотрю на Нее и вспоминаю. Вспоминаю, как мы бродили по знакомым с детства пустынным улочкам нашего городка, укрытого серовато-голубым небом. Мы смотрели друг на друга и на громоздящиеся по сторонам улиц домики. Как мы, глупые, боялись соседей - их пуританской морали, злых языков и острых взглядов, прятались от них, днями и неделями не видели друг друга, чтобы потом, встретившись тайно, ночью, убежать за окраину городка и бродить до утра, вопреки всем правилам держась за руки, и смеяться - пусть люди там, в городе, подавятся своей моралью! Мы возвращались домой, уставшие, мокрые от росы, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться ь- теперь уже в лицо этим скучным, напыщенным созданиям.
Сейчас я ни о чем не жалею. Ни об этой весне, ни о Ее шальном, как всегда в это время года, настроении, ни об этой прогулке по крышам, ни о полоске наледи на краю... И, тем более, я не жалею, что рванулся поддержать Ее, когда Она, внезапно вскрикнув, поскользнулась и начала медленно - о Боже, как медленно! - падать. Эта весна заберет две жизни, не одну. Только знаете, сейчас, когда все земное неудержимо отдаляется от меня, когда тихонько отступает боль - а точнее, сознание уходит от нее, - мне думается, что никогда, никогда я бы не посмел быть так близко к Ней.