Жрица. Главы 1-4

       






       

       Жрица
       
       
       Writers Guild of America
       West, Inc. Los Angeles, CA USA
       Intellectual Property Registry
       Registration # 1172095
       


       Американская Писательская Гильдия
       Лос-Анджелес, США
       Зарегистрированные права
       Сертификат # 1172095
       
       
       роман


       Главы 1-4



       Не отталкивай от себя то, что само идёт в руки, в следущий раз вполне возможно оказаться ни с чем.

Автор.


       ПРОЛОГ

       Луиза всеми силами старалась не думать о предстоящей разлуке. Даже сейчас, когда она крепко прижималась к плечу Тео, ей казалось, что экипаж вскоре повернёт на улицу Фобур-Сент-Оноре и остановится возле небольшого особняка. Легко спрыгнув, Тео подаст ей руку и они вместе войдут в знакомый подъезд, где у господина Трианье он арендует студию. Луиза ощущала тепло на своей руке, безмятежно покоившейся в ладони Тео, и он её слегка поглаживал, едва прикасаясь к запястью. Счастливая и благодарная привычка к присутствию этого человека в своей жизни настолько заполнила всё существо Луизы, что дни проведённые без него, теперь казались бесцельными и пустыми. Прочувствовать гнетущее одиночество ей уже однажды довелось и она хорошо запомнила, как грустно ей было в Арле, где в ожидании возвращения в Париж время почти остановилось.
       « ...Ах, Тео, Тео...
       Мой нежный гений, как я не хочу тебя сейчас отпускать...»
       В душу настойчиво закрадывалась необъяснимая тревога за него и жалость к самой себе. Она вдруг вспомнила их первую встречу у Арансона, где молодой человек невольно привлёк её внимание тем, что горячо спорил. Луиза не видела его здесь прежде. Хотя Арансон и не отличался замкнутостью натуры, круг знакомств скульптора редко претерпевал изменения. Двери его студии всегда были гостеприимно распахнуты, и та благожелательная и немного сумбурная атмосфера, что здесь царила, неизменно привлекала к нему людей, так или иначе связанных с искусством. К нему тянулись, как к таланту и как к человеку. Недаром даже такого высокого ранга художница как Берта о нём отзывалась столь лестно. Судя по репликам хозяина, нетрудно было предположить, что он знает своего гостя уже давно, и непонятно, почему Луиза увидела его только теперь.
       Молодой человек не выглядел, как все. Нелегко было вот так сразу сказать, в чём проявлялась эта непохожесть. Так свойственная определённому кругу парижских художников скрупулёзно выверенная небрежность в костюме, у него отсутствовала напрочь. Напротив, в его манерах прослеживалась точность и аккуратность, которая больше присуща людям с логическим складом ума, чем представителям богемы или тем, кто самоуверенно себя причисляет к этой части общества без всяких на то оснований. Он не старался специально произвести впечатление и держался очень непринуждённо. Во всём его облике сквозила независимость характера, чаще всего не выставляемая напоказ, а скрываемая, но всё же так хорошо заметная окружающим. Луиза обратила внимание, как он элегантно закуривал, вытаскивая из портсигара своими длинными нервными пальцами очередную папиросу и задумчиво её поджигал...
 
       - Меня зовут Тео, я из России...- смушённо произнёс он, когда их представили.
       - Ну, это видно невооружённым глазом, - со смехом ответила Луиза.
 Она почти непроизвольно не смогла избежать неизвестно откуда взявшегося кокетства, которое совершенно не любила ни в себе, ни в других. Ей вдруг беспричинно не удалось подавить этот глуаый, как она считала, признак наивного жеманства, что так часто присутствует в барышнях её возраста.
       - Стоит лишь прислушаться…
 Без всякого сомнения Луизе понравился этот пылкий спорщик, за которым она наблюдала некоторое время издали.
       - Вот как?
Молодой человек смутился ещё больше. В его глазах, цвет которых переходил из серого в голубизну, Луиза увидела открытую восторженность, свойственную творческой и увлекающаейся натуре. Они смотрели на неё с ненаигранным интересом и в них безошибочно угадывалось стремление продолжить случайно завязавшуюся беседу.
       - Неужели мадемуазель заметила во мне другое существо?
Её новый знакомый уже справился с первой робостью и не собирался скрывать, что её слова его заинтриговали.
       - Заметила...
Она поняла, что уже не сможет жить без этого взгляда...
       - Наверное, только русские умеют отстаивать свою точку зрения так, что становится страшно за их оппонентов...
       
 Луиза подвинулась к нему ещё ближе и теперь ощущала, как они оба слегка покачиваются в такт движения коляски.
       - Не волнуйся, милая. Я отпишу тебе сразу по приезду.
Тео на секунду задумался и с неуверенностью произнёс.
       - Не думаю, что я задержусь там более месяца.
В его голосе звучала тревога и Луиза прекрасно понимала такое состояние и то волнение, что он испытывал по поводу своей матери.
       «...Насколько она больна?»
Эта мысль не давала ему покоя. Последнюю неделю с момента получения письма из дома Тео не находил себе места и Луиза знала, что он сильно переживает.
       «...Россия! Боже мой! Какая безумная даль...»
Луизе казалось, что он отправляется на край света. Вдали, сквозь ветви цветущих каштанов уже угадывались очертания Страсбургского вокзала. Ещё какие-то мгновения они будут вместе, но совсем уже скоро поезд умчит его в необозримое пространство, а она будет считать дни и ночи, пока опять не окажется с ним рядом...
 
       - Глава 1 -

       В нескольких кварталах от дома послышались сирены полицейских машин. По звуку их было две. Мерзопакостный квакающий вой обеих накладывался один на другой, приближаясь под самые окна. Вечно запруженная улица, которая едва замирала на пару часов под самое утро, снова ожила, как неизлечимый больной от кратковременного тяжёлого полузабытья. Раздался визг подъёмника мусоровоза, затем гулкий грохот опорожненных баков и уже, как по команде - все остальные слухораздирающие ноты. Всё эти шумы, претендуя каждый сам по себе на соло, сливались в классическое сопровождение наступающего утра в большом городе.
       «...Американская рапсодия, чёрт её побери.. - подумалось сквозь сон, - ...Проклятье! Нашли место и время.Ещё такая рань...»
 Макс, испытывая привычное раздражение, автоматически вслушивался, как постепенно удаляется куда-то за дома и теряется в близлежащих кварталах звуки присутствия блюстителей порядка. Ему захотелось снова уснуть, но это было бесплодным усилием, обречённым на неудачу с момента пробуждения. Навязчивый нарастающий гул снаружи уже всё настойчивей проникал внутрь комнаты. Сквозь неплотно прикрытые жалюзи на окнах просматривался сероватый рассвет и светлеюшее в разрыве силуэтов крыш небо. Макс ещё раз перевернулся с боку на бок, и прочувствовав до конца неудобство и жёсткость подушек, понял уже окончательно всю тщетность своих попыток. От потревоженного сна испортилось настроение - и без того неважное. Своё состояние Макс мог бы смело отнести к депрессивному синдрому, уж слишком узнаваемыми выглядели все признаки. Нередкое здесь в «Штатах», бытовое расстройство психики со всеми побочными неприятностями в виде вегетативного симптома и иногда возникающих, соматических нарушений. Нельзя сказать, что Макс был склонен к ипохондрии, которую время от времени он с недоумением начал замечать в некоторых своих сверстниках. Отнюдь. В меру бодрый и жизнерадостный в той степени, чтобы не выглядеть идиотом, он всегда старался быть объективным к собственному душевному самочувствию. Человек без проблем вызывает оправданное подозрение - это свидетельствует не столько о его жизнелюбии, сколько указывает на очевидную неполноценность. Макс прекрасно знал причину своего недуга, но не видел путей к его преодолению.
       «...Господи, как не хочется вставать..»
       Он вспомнил без всякого энтузиазма обо всём, что его окружает, и тяжело вздохнул. Для него не было ничего хуже утренней хандры, совершенно ему прежде не свойственной. Провалявшись ещё немного в постели, Макс понял, что ничего не остаётся делать, как подняться. Он всё ещё оттягивал наступление нового дня и даже старался думать о чём-то постороннем, отгоняя от себя неутешительную мысль, что деться некуда и надо готовиться опять впрягаться в свою дурацкую работу. Пожалуй, именно в этом нежелании и концентрировался весь смысл. Малоприятное и опостылевшее занятие, которое в последнее время незаметно превратилось в тяжёлую обузу. Любой другой на месте Макса уже давно и без ненужных колебаний взял бы и бросил то, что так его тяготило, но с ним такое произойти не могло.
       Человек слова - его раб, но лучше быть заложником собственных обещаний, чем безответственно их генерировать в пространство.
       Макс хорошо помнил о своих обязательствах, но не только они удерживали его. Существовали чужие надежды, что возлагала американская корпорация в лице двух человек на него - их русского партнёра. История началась давно, лет пять назад, но он с лёгкостью смог бы проследить все свои шаги на пути к сегодняшнему дню...
       Приехав однажды в Америку, как человек, собирающийся строить здесь свою жизнь, Макс подобно многим, не стал заканчивать компьютерные курсы или подтверждать свой диплом. Ни к тому, ни к другому он не испытывал ни малейшего интереса, хотя для подавляющей массы искателей заокеанского счастья такая перспектива выглядела вовсе неплохим способом устроиться в обозримом будущем. Его тошнило только от одной невыносимой мысли, что придётся протирать штаны с восьми до пяти в каком-то скверном офисе, где вскоре станут подсиживать и ревниво следить за чужими, то есть за его успехами, другие такие же, с позволения сказать, коллеги. Не составляло никакого труда себе их представить, в большинстве трудолюбивых и исполнительных, но бесцветных и незаметных в жизни людей - то ли своих соотечественников, то ли недавних выходцев из дружественных бывшему Советскому Союзу братских стран, не по воле случая, а по собственному желанию, как и он, оказавшихся на чужбине. С их пчелиной положительностью, от которой его станет воротить уже через неделю, вперемешку с растущим желанием поскорее забыть, как жуткое наваждение, своё пребывание в этой компании.
       Вообщем, по отношению к подобным людям он не имел ничего плохого... Вполне вероятно, что природа не обделила их хорошими и даже отличными качествами, но как иногда бывает, очень и очень трудно избавиться от ощущения гнетущей несопричастности. То есть, смотришь на своего ближнего и испытываешь настойчивое желание не иметь с таким ничего общего. Ну, не хочется и всё тут, и бесполезно искать рациональное объяснение. Скорее всего, Макс просто не отождествлял с собой выбранную ими дорогу, которую он скептически прослеживал в непрерывном и замкнутом движении ежедневных обязанностей. Очень уж такая жизнь напоминала ему зоологический сад в какой-нибудь благополучной стране: красивую тюрьму, где за толстыми прутъями с тоской смотрят на волю сытые животные, ограниченные пространством тесного вольера. Ничего другого не остаётся, как только ходить бесцельно из угла в угол или беспробудно спать, переживая во сне, утраченную когда-то свободу. Макс прекрасно знал, что рано или поздно его натура не выдержит, и когда это с ним произойдёт, он наверняка пожалеет, что не воспротивился раньше и бездарно потерял столько времени. Хорошо, если будут силы встряхнуться, а не навсегда завязнуть в закодированной смертельной скуке. Под её гнёт человек попадает медленно, но неизбежно, став однажды пленником здравого смысла. То, что под ним подразумевают - это чаще всего ложные приоритеты людей, лишённых всякой фантазии. Таких большинство, и это их правда. Как правило, она заключается в невзыскательных потребностях в виде набора стандартных приобретений представителя среднего класса. К несчастью, ради них человек идёт на максимально неоправданные усилия, которые того совершенно не стоят. Впрочем, жертва неравноценного обмена потому и оказывается таковой, что счастлива в своём неведении.
       «Подобные ориентиры не для него. Он уже давно отвык от надуманной необходимости сверять по кому-то свой шаг, предпочитая поиск в свободном, пусть даже и нелёгком, плавании.»
       Такой стиль Макса всегда устраивал более, чем тот, где присутствовал неизменный распорядок со своим клеточным однообразием, изнуряющий физически и выхолащивающий напрочь любую импровизацию.
       Он быстро понял, что ни один из советов, что исходили от проживших здесь не один год его земляков или уроженцев других регионов их бывшей необъятной родины, ему никак не пригодится. Возможно искренние и не лишённые логики, они тем не менее, носили отпечаток традиций первой волны эмиграции и тянуло от них такой невообразимой затхлостью, какая могла лишь дохнуть из опорного пункта штаба гражданской обороны в подвале при домоуправлении. В этой стране работали деньги. Не сориентироваться вовремя в справедливости такого общепринятого экономического закона, означало долго и бесплодно топтаться на месте, а потому стараясь не мудрствовать лукаво, самым целесообразным было двигаться к приобретению начального капитала. Для Макса этот момент виделся ключевым и только безотлагательность сулила победу. Шаг в сторону - и ты уже отброшен далеко назад. Определение с таким беспощадным принципом сразу позволяло не метаться впоследствии из стороны в сторону. Какое-то время планы существовали только в виде абстрактного успеха, но конкретный путь к нему пока отсутствовал. Счёт в банке, тоже. В избытке хватало, правда, честолюбивых амбиций и очень необходимого в таком случае запаса нерастраченного ещё упорства. Всё приходилось начинать с полного нуля. Его имя стало короче, из привычно звучащего «Максим» сократившись в Макса, а путь к намеченной цели оказался длиннее, чем он себе предполагал. К тому же, он не оказался лёгким, как беззаботная утренняя прогулка в предверии удачно складывающегося дня. Вовсе нет. Пришлось хорошо попотеть, пока на горизонте замаячили первые видимые результаты и его старания принесли свои поспевшие плоды. Теперь, наконец, разобравшись немного что к чему, он нашёл тех людей, которые могли и хотели видеть в нём равного участника ставшего довольно обременительным для них самих дела. Для обеих сторон риск сводился к самому низкому уровню. Макс вкладывал деньги и брал на себя весь менеджмент, гарантируя собственное стопроцентное участие, а его партнёрам оставалось только стричь купоны без всякой надоевшей им головной боли. Сделка оказалась взимовыгодной и, пожав своим новым компаньонам руки, Макс стал совладельцем сорокаквартирного дома в оживлённом городском районе. Вложенных средств хватило ровно настолько, чтобы откупить половину, но и это было совсем неплохим заделом во вполне традиционном капиталовложении со стабильным ежемесячным доходом всем его участникам. Только им - корпорации, включающей двух членов одной семьи и Максу было известно истинное положение дел. Для всех остальных и в первую очередь - для квартиросъёмщиков, он оставался простым резидентом-менеджером, который жил и находился постоянно в окружении своих жильцов.
       Пожелание Макса находиться в тени на время его здесь проживания, не было прихотью богатого эксцентрика. Немало таких, кто носит рваные туфли или укорачивает сам себе джинсы с помощью ножниц и степлера, но при этом с лёгкостью может позволить себе приобрести только им одним понятную безделицу за сумму, что вызывает благоговейный ужас. Намерения Макса носили куда более прозаичный характер. Хотя жильцы и видели в нём тёмную лошадку, никто даже и не догадывался, что этот непонятный русский, которого они почти все с неоправданным высокомерием считали выходцем из страны третьего мира, купил солидный устоявшийся бизнес со всеми потрохами и будет здесь хоть и не полновластно, но всё равно распоряжаться. Такое не могло бы вписаться в их закостенелые представления без необратимых для психики последствий. Оно было и к лучшему. Макс, по их пониманию, оставался одним из них - такой же не очень успешный человек, который не может позволить себе собственное жильё и вынужден прозябать здесь за мизерную зарплату. Он, правда, не должен платить ренту, поскольку это - место его работы, но оговорка такого плана всё равно бы не поменяла суть, а потому и его общечеловеческий ценз в мире их примитивных реалий.
       В этом доме Макс находился давно, гораздо раньше момента окончательного оформления соответствующих документов, уравнивающих его в финансовых правах с членами корпорации. Сохранить всё как есть было необходимым и удобным для него компромиссом. Не испытывая ни на грош иллюзий относительно своего положения, он прекрасно осознавал всю разноплановость и многоликость круга новых обязанностей. Попробовав, Макс быстро понял, что придётся освоить квалификацию не только электрика и водопроводчика, но и, вероятнее всего, на какое-то время стать психиатром среди часто неуравновешенных жителей, которые выбрали этот дом в качестве своего временного пристанища с надеждой на лучшие времена. В работе с людьми неизбежно возникает фунция такого рода и очень плохо, если человек к ней не готов. Впрочем, для его натуры, жаждущей в профессиональной деятельности присутствия элемента психоанализа, в этом открывался неожиданный бонус.
       Став полноправным совладельцем, Макс не мог не почувствовать перемену своего положения и выражалось это достаточно просто. Вместо зарплаты он стал получать доход. Разница оказалась ощутимой. Новый статус принёс не только долгожданное моральное удовлетворение, но и непредсказуемую двусмысленность, о которой Макс не задумывался прежде. Она в этой ситуации немедленно выплыла наружу и выражалась теперь в противоречиях, уже давно знакомых и не раз им испытанных. Её ирония и нелепость, как эхо прошлого, заключалась в том, что он, как и прежде, был вынужден вести двойную жизнь. Подполье, как форма существования обеспеченного человека, настолько понятная и естественная в советском обществе, здесь обретало форму абсурда. Там так жили многие - не академики и не генералы, а те, кто просто смог устроиться и сравнительно безопасно лавировать среди многочисленных препон в условиях последней и заключительной стадии социализма. Не скрывая сильно, но и не афишируя свои, как принято было тогда говорить протокольным языком, нетрудовые доходы, и получая максимально возможные от той жизни удовольствия. Но здесь! Во имя чего? В свободной стране с неограниченным правом выбора и со свободой волеизъявления. Ответ, как и раньше, имел хорошо знакомые очертания. Увы...
       Самой стране вроде нет дела. Плати налоги и купайся в шампанском. Загорай на кисельном берегу в стране молока и мёда. Но Боже упаси, если тебе повезло больше чем другим. Не зазорно сидеть в полном бездействии и быть окружённым такими же бедолагами. Но не дай Бог не оказаться лежебокой и суметь встать на ноги. Причём, сделать это на виду у тех, кто не ожидает от других большего, чем от себя самого. Тогда всё! Ты чужак, который живёт не по праву на их территории и должен незамедлительно уйти. Убраться подобру-поздорову и не мозолить глаза своим успехом. Опасно и незачем дразнить это стадо гусей во имя собственного же спокойствия. Уходи, иначе сначала последует злобное шипение и уж вскоре совсем недалеко до первых нападок, а там не успеешь оглянуться, как заклюют. Сопоставив лишь самое малое, Макс понял всю очевидную необходимость такой клоунады, во избежание многих ненужных осложнений. Объяви он жильцам о своей новой здесь роли и тотчас, без предупреждения посыпались бы на его голову дополнительные проблемы, как размытые стихией камни в ущелье на беспечного путника. Он даже знал, как всё это может произойти...
       Половине будет вроде бы наплевать, хотя удовольствие от этой новости они вряд ли будут испытывать. Оставшаяся другая половина тоже разделится. Одни, как более умеренные, не захотят активно выставлять свои малообоснованные претензии, но будут в виде пятой колонны ждать своего часа и подзуживать всех остальных. Для самых непримиримых это будет звуком боевых барабанов и кличем трубы, зовущей к борьбе. Без доли сомнения можно будет сказать, что тогда уже наверняка припомнятся все застарелые обиды по поводу ежегодного увеличения квартплаты и обветшалого коврового покрытия. Начнут выискивать блох, бессознательно отыгрываясь на нём за своё обидное неумение устроиться в жизни получше и хроническую неудачливость. Уж кто-кто, а эти приложат все свои нерастраченные старания, чтобы сделать его пребывание здесь невыносимым. Да и как такое можно простить? Где это видано, чтобы обыкновенный менеджер, ещё и русский в придачу, без году неделя в их собственной стране, со своим ломаным английским в одночасье становился хозяином? Задавит жаба только от одной мысли, что он живёт на те деньги, что они вынуждены платить за квартиру. Ужалит и оставит в душе своё чёрное жало змея зависти и будет оно острым, как игла сидеть глубоко внутри и ныть. Пронизывать уязвлённое самолюбие и сгущать до смертельных тромбов кровь каждый раз, когда рука станет выписывать Максу чек, безжалостным напоминанинием собственного бессилия.
       Макс вспомнил последний инцидент. Он как раз накануне купил новую машину. Это не был по-английски сдержанный, но по-дорогому элегантный «Остин Мартин» или последний сногосшибательно шикарный «Феррари», отнюдь. Серийный «Мерседес». Роадстер. Обычная модель с незначительными и малозаметными усовершенствованиями, о которых знают только посвящённые. Ну может, не совсем обыкновенная, но во всяком случае, не та, которую невольно провожают глазами без всякой надежды на обладание подобной. Он купил эту машину не из желания поразить чьё-то воображение. У Макса не было комплексов по поводу ложного самоутверждения. Он давно избавился от необходимости иметь чьё-то признание собственных заслуг, как от отростка слепой кишки и чувствовал себя морально здоровым после перенесённой «операции». Он честно предпочитал машину европейских производителей. К американским автомобилям Макс относился примерно с той же снисходительностью и иронией, которую испытывает горожанин при виде сельского жителя, одетого по последней моде в самопальное шматьё из ларька на Привозе. Отчасти, это была дань своему снобизму, но оглянувшись вокруг, он заметил, что предмет его выбора пользуется заметным уважением и даже предвзятым вниманием к его владельцу. Впрочем, наблюдение это представляло собой чисто умозрительный интерес и никоим образом не могло повлиять на его намерения. Вопрос состоял лишь в том, чтобы выбрать соответствующий автомобиль по своим деньгам, но не опуститься до «роскоши», которую можно себе позволить. Такой род покупок так и назывался «позволительная роскошь» вследствие относительно низкой цены и присутствию престижной торговой марки. Кажущийся кому-то нормальным компромисс между желанием выглядеть человеком, который принадлежит к кругу состоятельных людей, и при этом не особо раскошелиться. В Америке внимательно прислушиваются к любым пожеланиям и всячески им потакают, в том числе и к потугам глупцов, которые в погоне за дешёвым блеском готовы вылезти вон из кожи, не улавливая разницу между примитивной саморекламой клерка и спокойной уверенностью джентльмена. Через неделю позвонил Фил, его партнёр.
       - Макс, прими мои поздравления!
Он сначала не понял, с чем его поздравляют, но замешательство длилось недолго.
       - Отличная машина. Надеюсь, ты имеешь удовольствие?
Макс не собирался делать из покупки секрета, но и кричать на каждом перекрёстке о вещах, не заслуживающих внимания, было бы несолидно.
«...Купил и купил, эка невидаль. Без машины здесь никуда...»
 Услышав в голосе человека, который относился к нему с дружеской симпатией, весёлые нотки, он не мог удержаться от некоторой растерянности.
       - Фил, как ты знаешь?
Тот добродушно рассмеялся.
       - Ну, это совсем просто. Я сейчас отправлю факс с копией одного документа. Почитай... Думаю, тебе будет любопытно.
По факсу пришло письмо следущего неожиданного содержания:
 
       «... Уважаемый Сэр или Мадам!
Не знаю точно Вашего имени, но считаю своим долгом обратить Ваше внимание на некоторые действия Вашего менеджера...»
       Слово «Ваш» было выделено и нарочно встречалось несколько раз, будто автор этого послания хотел напомнить, кто в доме хозяин.
« ..Наверное, это станет для вас сюрпризом, как и для всех нас. Не так давно он приобрёл для себя очень дорогой автомобиль. Не укладывается в голове, как на свою скромную зарплату он смог себе позволить приобретение такого ранга. Поинтересуйтесь, сколько стоит Мерседес последней модели и вам станут ясными возможные высокие счета от него в последнее время. Это тревожный сигнал и мы возмущены тем, что он обманывает доверие. Почему бы вам неожиданно здесь не появиться и не устроить ему небольшую проверку...»

       Письмо было без подписи. Макс не смог сдержаться и расхохотался.
       «.. Анонимка!
       В самых лучших советских традициях.
       Накапали...»
Он прочёл его ещё раз, никак не решаясь поверить, что такое возможно.
       «...Ну и ну. Это называется «приехали». Добро пожаловать! Впрочем, как говорится, это было бы так смешно, если не было бы столь печально».
 То, от чего он вроде стремился прочь, опять назойливо оказалось рядом.
       Макс никого не подозревал, хотя таковыми могли бы быть отнюдь не единицы.
       «... Улыбчивые и бдительные доброхоты. Непостижимо!»
 Он даже слегка растерялся, не зная, как ему реагировать.
       «...Да и как можно отнестить к таким враждебным проявлениям? Исходя из опыта его прошлой жизни, наверное, следущим шагом, по логике вещей, должно быть нацарапанное гвоздиком неприличное слово по свежей краске на его машине?
       Макс даже не мог себе представить, что поднял руку на самое святое американского восприятия. Автомобиль - визитная карточка его хозяина и неизменный индикатор собственного успеха. Ореол славы, в котором купается посредственность, самораздуваясь от своей значительности, как мыльный пузырь. Макс вдруг припомнил персональные номера на автомобилях. Он всегда с удивлением смотрел на таких людей, которые цепляли на бампер своей машины закодированные в семи знаках надписи. Трудно было постичь мотивы и понять, что движет таким человеком. Отсутствие скромности и стремление любой ценой быть на виду или беспомощность и чувство неполноценности, взывающие к остальным, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание? Он даже заглядывал вовнутрь проезжаюшего мимо автомобиля с таким номером, пытаясь увидеть лицо водителя с интересом и любопытством физиономиста.
       Никаких соответствующих волн анонимное письмо не вызвало. Скорее наоборот, реакция была совершенно противоположной и непредвиденной. На бумагу никто не обратил внимания. Как-будто её не существовало и вовсе. Не представилось случая позлорадствовать тому, кто написал это письмо или коллективу единомышленников, сплочённых общим порывом по поводу инспекции сюрприза, так страстно ожидаемой .
       « ...Интересно. Очень интересно, - рассуждал про себя Макс - Оказывается, зависть не только порождает личную неприязнь, но и объединяет совершенно прежде чужих друг другу людей ?»
       Такое открытие никак не сулило любовь и благодушие.
       «... Неужели те, кому я встал как кость поперёк горла и вправду решили, что можно быть настолько глупым, чтобы в открытую воровать?»
       Макс недоумевал. Чьё-то смелое предположение о его нечистоплотности не вызывало в душе ни малейшего протеста. Такое как раз было вполне объяснимым. Чаще всего человек примеривает на себя ситуацию и действует в ней в соответствии с нормами своей морали. Тот, кто так беспокоился о хозяйской мошне, вероятно, именно так и поступил бы на его месте. Клал бы преспокойненько себе в карман то, что ему или быть может ей, не принадлежит.
       «... Похоже, что здесь элементарная честность - это удел избранных. Хотя, сказать по правде, с этим фактом он уже давно смирился. Да и затея с письмом - не акция героя одиночки, а наверняка, плод коллективного творчества.»
       Непонятным было то, что они хотели избавиться от его присутствия, даже себе во вред! В таком бизнесе необходим грамотный и даже где-то властный управитель, который умеет совмещать собственную выгоду с дивидендами квартиросъёмщиков. Вероятно, об этом они и позабыли, столь раздосадованные злосчастной покупкой. Она, сверкающая, серебристого цвета, как бельмо на глазу выделялась на стоянке среди других скромных собратьев, вызывая праведную изжогу. По привычке Макс парковал машину лобовым стеклом вперёд к выходу - не по-американски, загоняя в тупик, и её длинный вытянутый капот, заканчивающийся агрессивной мордой с хищным выражением фар, как будто огрызался всем своим злопыхателям. Появляясь там, они морщились только от одного её, вида как от застарелого хронического геморроя. Равнодушный к массовой истерии неприятия, Макс похоже, сильно всех их имел в виду и часто отправлялся неизвестно куда на своём шикарном авто. Очень скоро жильцы подметили, что его никогда не бывает в доме в выходные дни. Он исчезал на субботу и воскресенье, и им оставалось только гадать, где же он проводит всё это время? Это был очередной нонсенс, соседи следили за его образом жизни, проявляя несвойственную им прежде солидарность. Сам не ведая того, Макс словно растопил холод взаимного равнодушия этих людей, и цель ему насолить их даже сдружила.
       «...Стая...От желания сожрать к готовности к травле - один шаг.
       Немного времени понадобилось для такого наблюдения.»
 Макс скептически открывал эту новую страницу своей жизни здесь уже без всякого любопытства..
       «...И это в обществе, которое не только претендует на нравственную исключительность, но и даже пытается преподать другим свои моральные ценности...»
       Он не замечал в упор вдруг возникших на пустом месте оппозиционеров и, игнорируя их мелкие козни, старался не замечать эту мышиную возню. Его предупредительность и подчёркнутая вежливость только подливали масла в огонь, в лишний раз доказывая, что каждая из сторон преследует протвоположные интересы. Они и понимали это по разному. Если для Макса было очевидным, что те, кто мутит здесь воду, просто хотят элементарной анархии, то для противников необходимого контроля и порядка это было явное нежелание уступать. Его противники отчаяно сопротивлялись и анонимка была не случайной, благо представился подходящий повод. Макс их раздражал. По общему сложившемуся впечатлению, этот русский не только не тяготел к обществу своих соседей, но возмутительно спокойно сторонился привычного здесь уклада жизни. Его поведение выглядело непростительно оскорбительным для этих людей с их врождённым пороком ничем не подкреплённого высокого самомнения. На какое-то время Макс стал основной темой для разговоров и пересудов, невольно своей персоной разбавив однообразие и скуку. Его обсуждали, не стесняясь и не скрывая недовольства. В последние полгода он бувально физически, спинным мозгом ощущал на себе их пристальное внимание. Такое неумело законспирированное противостояние его даже немного забавляло. Вообще, по большому счёту, Макс был благодарен судьбе за неожиданное развитие событий в своей карьере. Не вложи он деньги в покупку такого необычного для него дела и вряд ли ему бы представился случай оказаться на этой работе. Сама судьба его подтолкнула, чтобы не пришлось ещё очень долго пребывать в наивном неведении, куда он попал. Человека трудно распознать на расстоянии, а в Америке и подавно. Не подведёт никого и никогда беспроигрышная привычка улыбаться по поводу и без. Не дрогнет ни один мускул лица, приученного с детства к равнодушному стандартному оскалу, и только оказавшись в ситуации, где пересекаются материальные интересы, не остаётся выбора, как только быть самим собой. Что ни говори, а деньги - это точнейший инструмент в познании своего ближнего. Трудно переоценить их великую силу в процессе открытия недр души. Словом, атмосфера, в которой он оказался, сложилась далеко не простой и отнюдь не способствовала беспечному покою от всеобщей сердечности.
       Открыто пакости никто не делал. Эту выразительную особенность он подметил уже давно. Неприятности преподносились из-за угла, тайно, с явным желанием скрыть свою личную сопричастность. Даже схватив человека за руку, было непостижимо наблюдать, как тот продолжал но инерции отпираться.
       «...Не знаю. Я ничего не видел. Понятия не имею, как это могло произойти..»
Это всё, что подсказывала совесть, вернее её неразвитый зародыш, и вместо смиренного покаяния или хотя бы едва уловимых позывов к раскаянию, лишь вытаращенные, готовые вылезти из орбит, глаза.
       «... Ну как можно относиться к такому редкостному паскудству?»
       Довольно скоро Макс вычислил сочинителя анонимки. Коллаборационизм - явление не новое. Донесли свои же, изображая союзничество. Это тоже было в порядке вещей. Заложить, как высморкаться. Автором оказалась женщина, которая никогда раньше внешне не проявляла к нему открытой антипатии. Встретив её однажды одну, без свидетелей, он без обиняков, лоб в лоб спросил.
       - Послушай, Лин, хочу у тебя поинтересоваться...
Она никак не ожидала разговора начистоту, но уже догадывалась, что может произойти и потому тут же приготовилась к обороне. Ничуть не смутившись, она остановилась с неизменным приторно-слащавым выражением на лице. Даже её улыбка выглядела так, как будто губы растянуты невидимой пружиной и вот-вот сомкнутся обратно, стоит только ослабить усилия.
       - Недавно я получил письмо, где речь идёт обо мне и о моих профессиональных качествах. Не догадываешься о его содержании?
       Что-то на секунду промелькнуло в глазах Лин, но она тут же взяла себя в руки и продолжала как ни в чём не бывало простодушно хлопать ресницами. В её зрачках читалась сама невинность. Казалось, предложи ей сейчас поклясться на Библии - и она с готовностью приложит к сердцу свою ладонь.
       - Лин, твои товарищи донесли.
       Макс не мог отказать себе в удовольствии играть в открытую.
       - А я и не предполагал, что ты так печёшься о доходах корпорации.
Её лицо мгновенно переменилось и с него слетело выражение подкупающей приветливости, что ещё секунду назад буквально пропитывало каждую его морщинку.
       - Я ничего не знаю.
Теперь уже Макс заулыбался.
       - Конечно ничего, но прими только к сведению, что вся корреспонденция и даже такого рода, приходит ко мне. Порядочные люди не только не пишут письма без подписи, но и брезгуют их читать. Тебе о чём-то говорит слово порядочность?
       Он сделал паузу, наблюдая за её меняющейся реакцией. Во взгляде Лин уже появилась злость: глаза, и без того холодные, теперь смотрели с ледяным недружелюбием. Кроткая пасхальная овечка, как в фильме-триллере, превращалась во что-то нехорошее.
 - И ещё один маленький совет. Не пренебрегай им, я уверен, что он тебе ещё не раз пригодится в будущем.
       Он насмешливо делал ей внушение, как провинившейся школьнице младших классов.
- Выбирай себе друзей и единомышленников получше.
Макс видел, как Лин становится не по себе от сожаления, что её старания прошли даром.
 - В твоём возрасте уже пора бы усвоить, что предают только свои...
       Она сердито фыркнула, недовольная таким поворотом дела. В её планы никоим образом не входило идти на открытый конфликт. Лин, да и они все, уже прекрасно знали, что очень многое зависит от Макса. Псиное чутьё им подсказывало, что он не совсем тот, за кого себя выдаёт. Уж слишком независимо он держится, да и все решения исходят от него. Лин много перевидала за свою жизнь людей на этой позиции и все они, как один, были пешками, исполняющими свои нехитрые обязанности в лучшем случае за бесплатную квартиру и с полным равнодушием взирающими на приход и расход. Чистые попугаи, без грамма собственного мнения и лишённые любой мало мальской ответственности. Такие беспечно сидели почти безвылазно на своём месте и уж точно не разъезжали на дорогих машинах с дилерскими номерами. Злосчастный автомобиль! От вида его Мерседеса у жильцов понижался гемоглобин в крови и случались нервные запоры. Макс даже не предполагал в каком шоке была вся эта компания. Наверное, новость о высадке марсиан возле ближайшего супермаркета их взволновала бы в меньшей степени. Он как ни в чём не бывало, продолжал в том же духе, вызывая в них глухое раздражение своей непонятной персоной и полной невозможностью себе что-либо объяснить.
       После этой короткой беседы Макс учтиво распахнул дверь, пропуская её вперёд. При этом Лин «припасла» на его руке «Rolex» , которого она раньше не замечала и это окончательно испортило ей настроение на всю неделю вперёд. Для неё, матери- одиночки, каждый мужчина подспудно существовал в виде объекта пристального внимания. По всему выходило, что она была в разводе. Её бывший муж иногда наведывался к ним в гости, но не надолго. Похоже, его моральный и материальный долг перед бывшей семьёй сводился к этим коротким визитам и он не нёс бремени ответственности за своего отпрыска. Когда-то давно единственным поводом для их законного брака послужила его натурализация. Именно это и было конечной целью молодого человека - женившись по договоренности на американке, обрести вожделенный легальный статус. Тут бы им и распрощаться благородно, но увы, не пришлось. То ли она продешевила со своим участием в получении им гражданства, то ли другой бес попутал. Помешала беременность Лин, которая захотела непременно оставить ребёнка.... Супруг пытался было возражать, но она решила по- своему. Незадачливый муж Лин был ровесником Макса, такой же как и он - иностранец. В нём без труда угадывался шаромыга, мужчина без определённых занятий и вечный искатель. Он приезжал к ним не реже раза в месяц на потрёпанном джипе, не столько за тем, чтобы повидаться, сколько занять в очередной раз денег, опять оказавшись в затруднительном положении. Очевидно, Лин бессознательно потому так и возненавидела Макса, что увидела в нём полную противоположность своему бывшему избраннику.
       Вообще, о каждом жителе здесь можно было бы сложить отдельную легенду, но все они были бы повязаны общностью какой-то личной неустроенности каждого. Задумавшись как-то, Макс поймал себя на странном открытии. Во всём доме, за редким исключением, он не мог обнаружить ни одну полноценную семью. Матери- одиночки, одиночки-отцы, престарелый гей, увядающая старая дева истеричка с мамой, психопат композитор и прочие грустные персонажи в подобном духе. По сути дела, не очень счастливые люди, зачастую со скомканной и неудавшейся жизнью. Макс ничего не сравнивал. Глупо. Единственное, в чём его не покидала уверенность, что такой дом не один на этой улице и такая улица не одна в этом городе.
       «...Господи, да откуда же они берутся и в каких городах живут другие?»
 Он тяжело вздохнул про себя от этих мыслей.
       Обязанности Макса заключались в обслуживании дома и в ведении всех документов. Ему уже порядком поднадоело это неблагодарное занятие. Легко представить себе всю степень неудовлетворения от работы, в которой как ни старайся, всё равно не увидишь её логического завершения. Не каждому такое испытание под силу, в особенности - человеку, привыкшему доводить начатое до конца и видеть искомый результат своего труда. Каждый день повторял предыдущий с незначительными вариациями, вызывая оправданное скверное настроение. Вот и сегодняшнее утро началось с просмотра заявок на текущий мелкий ремонт. Как обычно новизной или оригинальностью они не отличались. Одно и то же. Кран, туалет. Туалет, кран, лампочка. Несложная комбинация текущих проблем из предметов первейшей необходимости.
       Перед Максом оказалась очередная бумажка, написанная ровным каллиграфическим почерком.
       «...Не работает свет в ванной комнате. Можешь зайти и исправить в моё отсутствие.
       Эвелин»
Макс отложил записку в сторону, намереваясь начать именно с неё.
       «... Это надо будет посмотреть в первую очередь. Не дай Бог, подскользнётся и упадёт в темноте, потом вони не оберёшься.»
       Такая предосторожность не казалась ему излишней. Случись подобный инцидент - и пустая безделица могла бы очень легко перерасти в историю с очень неприятными последствиями. Находилось немало тех, кто зорко следил за малейшими упущениями, готовый в любой подходящий момент оказаться жертвой несчастного случая или просто пострадавшим по какой-либо другой причине по вине домовладельца. В итоге - не очень честная игра, где проигравшей могла быть только одна и та же сторона, способная нести финансовую ответственность. Всё как предписывается в прилагаемой инструкции, - двое играют, один из них выкидывает кубик. Только на нём, на всех его гранях, одни шестёрки. Как не кинь, удача всегда на твоей стороне. Просчёт хозяина - удобный случай для его квартиросъёмщика отсудить немного деньжат в свою пользу. Прецеденты удачных дел обрастали слухами и передавались жильцами как хрестоматийные истории из уст в уста, в качестве поучительного образца умения вовремя подсуетиться.
       «... Эта дама своего шанса не упустит.»
       В этом Макс был уверен, как и в том, что очень просто совершенно неожиданно оказаться втянутым в нелепое до абсурда по своей сути судебное разбирательство. Эвелин жила здесь давно, наверное ещё с момента первого заселения дома после постройки. Попав первый раз в её квартиру, он был поражен. Создавалось такое впечатление, что здесь ни к чему не притрагивались не годами, а десятилетиями. Авгиевы конюшни! Повсюду в углах равномерно лежала пыль, как снежное покрывало вдоль просёлочной дороги, не тронутая даже случайным прикосновением. На кухне некогда белый кафель превратился в матово-желтый, за исключением тех мест, куда иногда попадала вода и оставляла там грязноватые разводы. Эвелин по всей видимости, не страдала навязчиво болезненной чистоплотностью, и уборка собственного жилища выпадала из списка её жизненных приоритетов. Впрочем, Макс испытывал большое сомнение по поводу, существовали ли они вообще. Жизнь этой женщины скорее походила на работу хорошо отрегулированного механизма, настолько всё в ней было расписано и отлажено с хронометрической точностью. Ровно в семь утра она появлялась из дверей своей квартиры с неизменной высокой причёской, волосок к волоску. На работу Эвелин не ездила на своей машине. Всю неделю автомобиль находился на стоянке и по субботам, минута в минуту в десять утра, она выходила туда с небольшим пластмассовым ведром, чтобы протереть машину от пыли. Ведёрко было куплено лет сорок назад и этот заслуженный пионер бытовой химии на протяжении всего времени извлекался и ставился обратно, на строго определённое ему место. В будни, где-то к шести вечера её рабочий день заканчивался и фигура Эвелин показывалась возле входа, на высоких каблуках-шпильках. Женщиной она была уже совсем не юной и её сухопарые ноги выглядели так, что вот-вот готовы подломиться, как спички. Это впечатление подчёркивала неприличная для её возраста короткая юбка, длина которой не менялась последние лет эдак много, так и оставшись данью крутой моде времён её далёкой молодости. Она исчезала бесследно, как привидение, в своей квартире до следущего утра, и весь цикл повторялся снова, изо дня в день, из года в год. Эвелин когда-то была замужем. Её супруга Макс видел случайно раз или два. В один не очень прекрасный день муж умер. Приехала пожарная команда, затем скорая помощь, и розовощёкие молодцы вынесли и уже навсегда увезли его синюшное бездыханое тело. Эвелин не было дома весь вечер. Наутро она, как ни в чём не бывало, ровно в семь, с непроницаемым лицом и с неиспорченной причёской, как обычно, была готова продолжить свою устоявшуюся жизнь. Смерть близкого, а может и не совсем, человека не нарушила её ритм. Она не стенала и не рыдала, сокрушаясь о своей вдовьей доле, лишь спокойно перешагнула на своих тонких, как у цапли, ногах через досадную и несвоевременную помеху.
       В ванной комнате всего-навсего перегорела лампочка. Вкрутив новую, Макс с брезгливостью огляделся. Здесь было очень грязно, в особенности пол, с протоптанной тропинкой на замызганном линолеуме. Никто уже давно не прикасался щёткой к белесым мыльным потёкам на дверях душа и выглядело всё так, как будто здесь жил одинокий, махнувший на себя рукой, старый холостяк, а не женщина.
       Далее в намеченном списке была квартира гомосексуальной пары. Они совсем недавно сюда вселились и Макс хорошо запомнил первую с ними встречу. Пожалуй, он их вычислил сразу и даже не от того, что эти два парня не скрывали своей сексуальной ориентации. С некоторых пор глаз стал безошибочно определять любую принадлежность в безбрежном океане человеческих слабостей и вывертов сознания. Почему-то у таких молодых людей во взгляде присутствовала открытая и порой вызывающаяя надменность. Однажды задумавшись над этим, Макс так и не смог прийти к однозначному выводу об её происхождении. Это вполне могло быть невольной самозащитой от осуждения и порицания их содомского греха. Такая версия подходила для места таких людей в обществе, где проповедуется христианская мораль. С другой стороны, так мог смотреть человек, игнорируя религиозные заповеди и испытывая тайное презрение к тем, кому не дано подняться до сокрытого понимания однополой любви. Других причин он не находил. Как бы там ни было, новые претенденты на жильё, появившись в доме, очень придирчиво осматривали пустую квартиру, которую, похоже, намеревались арендовать. Один был обут во вьетнамки и ногти на пальцах его ног были покрашены бледно-розовым лаком. Раньше бы Макс посчитал это вызывающим, но теперь он с полным равнодушием смотрел на этих клиентов и даже был рад, что они здесь поселятся. В нём говорил профессиональный арендатор и ему было глубоко наплевать, что они из себя представляют. По опыту работы он уже хорошо знал, что гомосексуалисты - аккуратные жильцы и будут содержать квартиру в порядке. Вот и сейчас, переступая порог он ни на секунду не сомневался в своих ожиданиях. Его встретил корабельный порядок и образцовая чистота больничной палаты. Всё здесь было любовно обставлено и обвешано, как не смогла бы постараться даже самая ретивая хозяйка. Педантично и скрупулёзно, на тщательно продуманных местах, с выверенным до дюйма расстоянием. В столовой - занавески с рюшечками, букет сухих полевых цветов, перехваченный голубой лентой на аккуратно сервированном обеденном столе. Тут же - пара подсвечников с декоративными свечами и два прибора, готовые к романтической интимной трапезе. Макс не мог удержаться, чтоб не умилиться, испытывая при этом порядочную порцию иронии.
       «... Не жизнь, а именины сердца».
       Взгляд его скользнул вокруг, по непривычным предметам декора этого жилища. На стенах большие постеры и чёрно-белые выразительные фотографии в строгих плоских рамах. На них - сплошь полуобнажённые накачанные мужики с волевыми подбородками и с нежным взглядом, устремлённым на такого же нордического вида партнёра. Кожаная фуражка с блестящей никелированной цепью вокруг околышка на прикроватной тумбочке, хорошо заметная через проём открытой двери в спальню. Рядом - два бокала и початая бутылка дорогого вина. Над кроватью - одна из работ Йоргенсона, признак отточенного вкуса и эстетической взыскательности.
       «... Да уж, это вам не хухры-мухры...»
 Как говорила одна его знакомая - «любовь-морковь..»
       «...Эти парни, слава Богу, не достают. У них свой круг привязанностей и интересов.»
       Макс зашёл в ванную комнату и огляделся. Всё вокруг блестело, не то что у Эвелин. На полу стояла большая плетёная корзина со свёрнутыми в рулон и кокетливо уложенными в ней полотенцами терракотового цвета. Такого же тона свежее мыло, а не заскорузлые и истрескавшиеся от старости обмылки. Две зубные щётки: одна розовая, как дамская принадлежность, другая синяя, мужского цвета. В помещении пахло лавандовой водой и мускусом. Макс довольно скоро закончил свою работу и, уже захлопывая дверь, ещё раз огляделся на прощанье, удовлетворённый тем, что подтекавший кран больше не будет смущать эстетическое восприятие однополых любовников.
       «... Так, что у нас дальше..?
       Номер 23. Ах, да! Проблема с кондиционером.»
       Там его уже ожидали. Квартиру снимали двое, вроде муж и жена. Странные на вид и в общении люди. В особенности, женщина по имени Джейн, среднего возраста жгучая брюнетка с длиннющими наклеенными ресницами. Вид не то ведьмы, не то бракованной куклы. Макс прекрасно был осведомлён, что она днём спит и бодрствует ночью. Об этом необычном распорядке знал весь дом. И ещё - о её странной способности разговаривать с животными. Впрочем, к этому Макс относился с пониманием. Когда все вокруг врут, поневоле захочется обратиться к тому, кто не умеет это делать.
       Каждый раз попадая в жилище этой пары, Макс испытывал нечто вроде боязни замкнутого пространства, настолько комнаты казались тесными. Не изловчившись, невозможно было повернуться без опасений что-либо задеть. Вся гостиная была заставлена неимоверным количеством вещей, но что бросалось сразу в глаза, так это украшенные цветным бисером сотни больших и маленьких портретов непонятных святых. Макс даже не пытался определить их национальную или культурную принадлежность. Нечто среднее между индуистскими изображениями и христианскими ликами. Они смотрели отовсюду и каждый портрет был буквально испещрён мелкими цветными стеклянными шариками, уложенными то правильно в ряд, то волнообразно. Между ними, в просветах на стенах во всех направлениях бодро, но неизвестно куда, летели хрустальные и гипсовые ангелы, придерживая пухлыми ручками то веночки, то дудочки. От перманентно задёрнутых штор здесь всегда стоял полумрак и уже через несколько минут полностью терялось ощущение времени. Муж Джейн или кем он ей приходился, придерживался какой-то восточной религии. В то время, как Макс появился на пороге, он сидел на корточках перед открытым небольшим шкафчиком на стене и молился. Его гнусавый голос иногда прерывался звоном колокольчика, в который он каждый раз звонил, очевидно завершая таким образом очередное духовное послание. Мешать было неудобно и пришлось занять место в сторонке в ожидании, пока этот странный тип закончит свою молитву. Он, наконец, прозвонил в последний раз и закрыл свой домашний алтарь. Только тогда Макс заметил, что тот одет как будийский монах - в оранжевую тогу.
       «... Господи, одни сумасшедшие...» - подумалось при виде этого зрелища. Вместе они перешагивали через какие-то ящики, пока, к счастью, не оказались перед кондиционером. Макс принялся за работу. В какой то момент времени ему почудилось, что кто-то за ним наблюдает. Он инстинктивно обернулся и увидал огромного чёрного кота, который возник ниоткуда. Кот посмотрел немигающим взглядом своих желто-зелёных глаз и, медленно лавируя между завалами книг, картинок и ящиков, исчез за неплотно прикрытой дверью в другую комнату. Кондиционер и вправду не включался, пришлось поменять термостат, после чего раздался характерный щелчок и подул холодный воздух.
       На сегодня это была последняя заявка. На прощанье Макса так и подмывало спросить у этого шизанутого, - неужели он не смог найти утешения и смысла в религии и культуре, унаследованной от своих родителей? Зачем ему рядиться в чужие одежды и звонить в колокольчик, понимая этот звон лишь как необходимый атрибут чужих ему символов? Что он собирается передать детям, если их когда-нибудь заведёт, кроме ящика на стене и своих оранжевых обносков? Не пришлось. Новоявленный буддист уже скинул свой маскарад и оделся как ему подобает: кроссовки, майка и бейсбольная кепка, которую он напялил на голову, на непросохшие волосы, немедленно после душа. Теперь он, тяжело дыша, топтался в коридоре, поджидая выпроводить Макса. Из тёмной щели в дверном косяке за ним неотрывно следили взгляды двух пар напряжённых глаз - кота и его хозяйки.
       В бизнесе, ставшим точкой приложения сил и способностей Макса, скучать не приходилось. Он понял это сразу. Не ожидать от жильцов всякого рода сюрпризов - означало бы неосмотрительно поставить себя в позицию полного неведения специфики американского общежития. Способность предвидеть ещё никого и никогда не подводила. Лишала иллюзий - да, но кто в жизни обходится без разочарований...
       Дом, где Макс теперь заправлял всем хозяйством, имел форму замкнутого четырёхугольника. Посредине довольно обширного пространства внутри него располагался бассейн, причём с одной стороны он настолько близко примыкал к стене, что при желании не составляло никакой сложности прыгнуть вниз со второго этажа в прозрачную голубизну воды. Слава Богу, что второй этаж был последним, а на крышу никто забраться не мог. С некоторых пор Макс стал по-новому смотреть на окружающие его элементы постройки, автоматически предугадывая чьи-то трудно объяснимые и непредсказуемые порывы. Только теперь он понял до конца предупреждающие надписи на этикетках товаров народного потребления: не пить средства для прочистки канализации, не трогать руками раскалённый утюг. Трудно было себе представить, что нормальный человек станет это делать, если, конечно же, он таковой, а не полный идиот. Сколько раз Макс обжигался на своей наивности, пока в итоге не пришёл к единственно верному выводу. Он объяснял всё! От потребителя можно ожидать всего, что угодно, и в этом факте он вскоре убедился на собственном опыте.
       Конфигурация бассейна представляла собой неправильный овал и его максимальная глубина достигала десяти футов. В нём можно было даже утонуть, впрочем, и ложкой воды нетрудно захлебнуться. По ночам вода подсвечивалась фонарём изнутри и её изумрудная поверхность казалась особенно привлекательной. Наверное, именно этого оптического соблазна не смог избежать один из квартирантов Макса. Празднуя свой день рождения и плохо расчитав возможность своего организма к употреблению спиртного, он прилюдно сиганул вниз с балкона, в полной уверенности своей безопасности. Беднягу подвел не столько его вес, а туша была основательной, сколько собственная неосмотрительность. Ударившись о дно, он сломал в нескольких местах ногу. При этом вода из бассейна выплеснулась по всему двору, словно море, вышедшее из берегов во время вселенского катаклизма. Макс был безмерно счастлив, что в договоре об аренде существовал параграф, предусматривающий именно такую выходку и этот горе-прыгун мог теперь винить только самого себя, а не менеджмент, пытаясь отсудить компенсацию за свою глупость. Вообще, любой водоём, даже искусственный - это всегда то место, к которому никто не остаётся равнодушным. Очень вероятно, что где-то далеко в нашем подсознании всё ещё теплится неутраченная тяга к колыбели всего живого на земле и потому мы так завороженно смотрим на воду.
       Бассейн занимал практически весь двор. Его размер позволял не плескаться там, как в лягушатнике, а проплыть от начала в конец, не стесняя себя в свободных движениях. У пологих ступеней, спускающихся в воду, стояли стулья, предназначенные для принятия солнечных ванн. Слегка продавленные и обычно занятые праздными завсегдатаями, они никогда не пустовали. Те, кто их облюбовал, находились здесь весь божий день, словно приклеенные и покидали свой пост разве что на ночь, довольно неохотно, уже готовые утром пораньше опять там оказаться. Совсем, как когда-то во дворе его детства лавочка, отполированная до блеска задницами и оккупированная, в основном, любительницами сплетен.
       «... Как всё везде одинаково.»
       Стулья, как всегда, не пустовали. Сидели на них те же самые, что и всегда, без устали перемывая кости тем, кто отсутствовал. Они увидели Макса, выходящего из парадной, и зашушукались. Его появление, несомненно, внесло оживление в их ленивую беседу. Только когда он подошёл поближе, они приняли радостный и приветливый вид, полный такого безмерного счастья, словно он был носитель благостной вести о рождении младенца Иисуса. Елейно поздоровались, сохранив про себя хорошо сдерживаемую неприязнь. Их продолжала бесить соблюдаемая им дистанция и его нескрываемое нежелание её сокращать. Нет более лицемерного отношения, чем дешёвое панибратство, в котором за фамильярностью подчас скрывается элементарное неуважение.


       - Глава 2 -

       Всё время после обеда пришлось провести за письменным столом. Заваленный бог знает чем, он не вызывал никакого желания наводить порядок. Кое-как освободив себе краешек, вполне возможно было за ним разместиться и заняться работой с бесчисленными бумагами. От этой назойливой процедуры хотелось отделаться как можно побыстрей. За прошедшую неделю накопилось полно счетов к оплате, несколько писем ждали ответа, не считая каждодневного протоколирования всех даже незначительных документов. Предусмотрительность в подтверждении любой мелочи приобретала характер паранойи и в такой канцелярской возне в большей степени прослеживалось хроническое недоверие к небольшому бизнесу, чем собственный бухгалтерский учёт. Копии квитанций, копии копий - за неполный год Макс собрал килограммы бумажного мусора. На работу с документами сомнительной важности уходило достаточно много времени, словно он вёл дела в крупной жилищно-эксплуатационной конторе. Менее всего Макс предполагал увидеть себя в Америке управдомом. Имея высшее образование, человек воспитанный на богатой русской культуре и претендуюший на собственную интеллектуальность, он оказался в таком прозаическом месте.
       «...Грустно...»
       Он почти машинально заполнял какие-то идиотские листки, размышляя о неимоверной скуке своих занятий. За этими делами день прошел незаметно.
       На вечер Макс наметил мероприятие. Несколько дней назад он случайно прочёл в местной газете объявление о предстоящей выставке-продаже работ довольно известного современного русского художника. К чести устроителей, её планировали в Беверли Хилз в какой-то галерее, а не как обычно - в местах, где проводились прочие культурные встречи с соотечественниками. Традиционно это могла быть публичная школа в недорогом районе города или некое похожее заведение, не требующее основательных затрат на аренду помещения.
       Галерея оказалось небольшой, но очень уютной. Ещё издали Макс заприметил людей, кучковавшихся возле входа. Он никого здесь не знал и с интересом разглядывал посетителей, толпившихся возле распахнутых настежь дверей. Наверняка, многие из присутствующих могли быть представителями местного бомонда. Так во всяком случае казалось, глядя на высоченных девиц в вечерних платьях с оголёнными спинами и тех, кто их сопровождал. Денди двадцать первого века.. Очень стильные молодые люди, подчёркнуто небрежно одетые, которые, как и положено, поддерживали свой мужественный имидж холодного мыслителя или утомлённого плейбоя с помощью ухоженной недельной щетины на пустоватых лицах.
       «...Москва или Питер..»
       Подумалось Максу.
       «..Уже новое поколение, унаследовавшее традиции своих родителей - не отставать от жизни и стараться не пропускать ни одно из интересных событий».
       В таком городе, как Лос-Анджелес не было недостатка в подобного рода мероприятиях, но русскоговорящая публика всегда с большой охотой встречала своих представителей творческой интеллигенции. Это по праву превращалось в долгожданное мероприятие и удобный случай потусоваться. Не всех же интересует чистое искусство. Для многих визит сюда мог стать прекрасным шансом разнообразить свой ограниченный досуг на светском уровне. Явление вполне понятное и допустимое для людей, которые преодолев непростые времена своего становления, желают, наконец, спокойно пожинать лавры собственного труда.
       На пороге одновременно появились две характерные пары. Только слепой их мог бы не заметить и, хотя южный город предопределяет специфический вкус на крикливые наряды, эти всё равно сумели выделиться из толпы. Они пришли вместе, связанные долголетней привычкой проводить свой досуг вчетвером. Две крашеные блондинки далеко не первой свежести и при них их лысоватые спутники - очевидно, мужья. Впрочем, в статусе последних не приходилось сомневаться. Любовники зрелого возраста стремятся к интимному уединению, а вовсе не тяготеют к местам скопления народа. На женщинах было надето множество ювелирных украшений, предусмотренных парадным этикетом, не хватало разве что диадем и ножных браслетов. От их обилия в сочетании с дорогими дизайнерскими костюмами и с какими-то безумными сумками, которые, по всей видимости, свидетельствовали об их привилегированном положении в обществе, безбожно рябило в глазах. Мужички выглядели попроще, но не настолько, чтобы не распознать в них бывших работников прилавка или представителей некой подобной структуры, связанной напрямую с былым доступом или распределением материальных благ. На бывшем советском человеке такая печать остаётся навсегда, как шрам или наколка. Этот след не пропадает и не растворяется бесследно в пространстве обретённого заново благополучия и чаще всего читается во взгляде. В нём заметно сквозит так хорошо знакомая прежде самоуверенность торговой или хозяйственной элиты минувшей эпохи и её не утраченная «значительность». Недаром, такие люди продолжают её носить вместе с золотой цепочкой и перстнем, но не с теми разрешёнными к вывозу через советскую таможню, по ограниченному количеству граммов на человека, а уже с новыми, потяжелее, как свидетельство возвратившегося величия. Приметные мужички прошли вперёд и стали равнодушно глазеть по сторонам в надежде поскорее отсюда улизнуть. Даже незаметно зевнули, оказавшись здесь случайными зрителями. Весь их напряжённо-скучающий вид словно говорил, что они с большим удовольствием растянулись бы на диване с пультом от телевизора вместо того, чтобы так бездарно проводить время.
       Вот что случается с теми, кто не умеет предусмотрительно проявить должного сопротивления своим скучающим по вечерам дома жёнам.
       «... Эти, похоже, достигли серъёзных высот.»
Макс невольно усмехнулся от нескрываемой важности, которую они источали.
       «... Медицинский офис? Адвокатская контора? Да мало ли мест, где могут себя найти и самораскрыться решительные и деловые люди... Он же нашёл. Путей предостаточно и нет ничего зазорного воспользоваться той возможностью, которую увидел первым.»
       Дамы с видом учёного верблюда остановились возле очередного экспоната и искоса наблюдали, какое они производят впечатление на окружающих. Уже через минуту Макс полностью потерял к ним всякий интерес, такие читались как букварь первоклассника с его простыми словами и односложными предложениями.
       «...Мама мыла Машу.
       Маша мыла раму...
       О, Господи. Какой-то сплошной банно-прачечный комбинат »
       Непонятно, как возник такой ассоциативный ряд, но Макс вдруг живо себе представил двух этих блондинок с мочалками в руках в виде главных действующих лиц, изображённых на картинках учебника.
       Справа от себя он внезапно отметил английскую речь. Говорили без акцента. Здесь, в основном среди русскоязычных посетителей, она звучала необычно и Макс невольно посмотрел в ту сторону. Невысокая, старше среднего возраста брюнетка без грамма косметики на лице и с ней, как ему показалась, весьма миловидная спутница.
       «…В ней определённо есть что-то от моей жены..» - непроизвольно подумал Макс и тут же про себя отметил с горькой иронией: «…Бывшей…»
 Женщины что-то живо обсуждали и ему были слышны лишь фрагменты отрывочных фраз. Он украдкой стал их разглядывать, вернее, ту, что привлекла его внимание. Она, в свою очередь не замечая, что за ней наблюдают, не стесняясь, вовсю пялилась на окружающих. Пока Макс следил за ней взглядом, в зале установили небольшую стойку и за ней появился высокий худой бармен с выразительным лицом демона. От него словно исходил дух зла, призрачно- необъяснимый, и к нему тянуло. Так, должно быть, выглядел Мефистофель в тот момент, когда он предлагал Фаусту подписать с собой контракт. От внимания бармена, казалось, не ускользал ни один из присутствующих, и он видел насквозь все тайные слабости каждого. Стоило только взглянуть на него, и уже было трудно отделаться от непоколебимой уверенности, что этот человек присутствует в этом зале совершенно не случайно. Вероятно, он мог бы заниматься здесь чем угодно: неторопливо и со знанием дела разливать напитки или, возникая как тень, незаметно уносить пустые бокалы но при этом, преследовать вполне конкретную цель, известную лишь ему одному. Цель выбрать себе очередного клиента, одурманенного жаждой возвыситься над остальными в одной-единственной счастливой и никому неподвластной возможности, от которой не смог когда-то отказаться несчастный доктор.
       «...Позвольте! Почему несчастный? Может быть, совсем наоборот, счастливый и сумевший правильно использовать иррациональное могущество?»
       «...А ведь и я, пожалуй, в этом грешен... И меня уже не однажды посещала эта дерзкая мысль: оказаться за той чертой, где уже нет больше черепашьего движения к поиску бездействующих средств для достижения мнимых целей» - подумал про себя Макс.
       «... И этот, и тот...»
 Он пытливо всматривался в каждого, кто стоял рядом.
       «...Как и все, мы испытываем непреодолимую потребность быть властителем своей судьбы, а не гоняться впустую в потаённых мыслях за миражом не сбывающихся желаний.
       А заключил ли бы он договор, как Фауст, скрепив его кровью, и если да, то сделал ли бы это сознательно, а не по собственной слабости или глупой неосмотрительности»?
       Макс уже понял, что почти готов с ответом, но тут же скептически сам себе и возразил.
       «...Легко быть решительным, не ведая страха лишиться бессмертия души, в которое всё равно не веришь....
       Какой соблазн! Отказаться от ничего и приобрести всё! А ведь так не бывает, что пожертвовав ненужным, получаешь взамен вожделенное. Если торг состоится, то надобно будет заплатить, господин хороший… Но чем?
       А может быть, бессмертие души - это и есть то самое, что движет постоянным стремлением к примирению разума и его нескончаемых фантазий с брутальным инстинктом? И без этого торжества единения наступает полное безразличие и холодный покой? И нет больше неисполнимых желаний. Может быть, оно - это вечно живое торжество человеческого духа, неотделимое от плоти - вовсе не кажущаяся мелочь, которая неверно им истолкована, а нечто совсем иное?
       Пожалуй, попытаться найти объяснение - это тоже самое, что вглядываться во мрак с завязанными глазами. Ответ может быть совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но и не исключено, что он находится бесконечно далеко.»

 ....Как сладко быть рабом своих исполнимых прихотей и какое горькое страдание - переживать их недоступность…

       Макс вдруг понял, что кто-то пристально смотрит на него... Он знал, что не должен оборачиваться.
       «...Ну, это уже слишком! Если и продавать свою душу, то хотя бы женщине, и непременно выторговать при этом неземное удовольствие...»
       Напряжение внутри тут же исчезло и он взглянул в сторону импровизированного буфета. Там уже образовалась небольшая очередь, но этот необычный бармен тотчас умело всех «оприходовал» и затор из желающих выпить тут же рассосался. Теперь за стойкой одиноко возвышалась странная фигура с пронзительным взглядом и в гордой позе этого человека с сакраментально скрещёными на груди руками читалось полное пренебрежение и презрение к людской суете. Перед ним на подносе сиротливо стояли бокалы с красным и белым вином, как немой символ одного из предлагаемых дьяволом удовольствий. Макс ещё раз оглянулся в ту сторону.
       «...Да, уж... Не так легко отыскать здесь подходящий товар. Для того, чтобы купить душу, надо найти того, кто её имеет...»
       Он отвернулся и попытался глазами отыскать тех двух американок, но их нигде не было. Они словно пропали, бесследно растворившись в воздухе. Макс покрутил туда-сюда головой и, удостоверившись в безрезультатности своего поиска, решил, что они, наверное, уже ушли.
       «... Значит, не судьба...»
       Одна из них ему, несомненно, понравилась, и он с сожалением отмечал её отсутствие. Макс опять вернулся к экспонатам. Как и большинство, он не собирался ничего покупать, ему было просто интересно окунуться в атмосферу выставочной жизни. В последние годы это, к сожалению, происходило редко. Посещение художественных галерей, тем более в момент вернисажа, он всегда считал для себя приятным и небезынтересным времяпрепровождением. Макс вырос в интеллигентной семье, где умение ценить и понимать искусство носило генетический характер. Его дед был художником и, скорее всего, от него он и унаследовал эту внутреннюю тягу к живописи.
       Макс довольно скоро обошёл два небольших зала и, прихватив предлагаемый бокал с вином, решил подняться на второй этаж. Там не оказалось ни одного человека.. Все сконцентрировались внизу и сюда лишь доносился лёгкий, едва различимый гул. На одной из стен висело несколько цветных офортов Шагала. Один из них привлёк внимание Макса и он отошёл чуть-чуть в сторону, выискивая точку, откуда не было бы видно отражение ярких галогеновых ламп с потолка на стекле, предохраняющем работу. Незаметно он перестал замечать окружающее и не мигая глядел перед собой, всецело погрузившись в свои мысли.
       «...Что со мной...?
       Я явственно ощущаю, как жизнь держит меня на поводке. Вроде бы и нет оснований быть недовольным собой, но я вижу какую-то хорошо заметную ограниченность в вещах, что со мной происходят. Нет видимых препятствий, но постоянно чувствуется, как что-то не складывается и мои, казалось бы, совсем не завышенные стремления, не воплощаются в реальность, так и оставшись бесплодной надеждой.
       Я начинаю привыкать к разачарованию...
       А может быть, всё это плата за то плохое, что не произошло..?»
       На лестнице послышались шаги. Макс тут же очнулся. Кто-то ещё вероятно, решил поинтересоваться этой частью галереи.
       - Вы любите Шагала?
К нему обратился по-английски женский голос. Макс с любопытством обернулся и невольно вздрогнул. В нескольких шагах от него стояла та самая приглянувшаяся ему незнакомка, но уже без своей подруги. Он даже на секунду растерялся от внезапности её появления...
       Увидеть её здесь, рядом с собой, он никак не ожидал. Она смотрела на него уверенно, не смущённая от того, что первая заговорила с незнакомым мужчиной. Взгляд ему показался знакомым. Он как будто уже встречался с подобным в своей жизни. Макс ответил почти машинально, продолжая находиться под непонятным пока впечатлением.
       - Пытаюсь определить, кто там нарисован в левом верхнем углу, козлик или другое парнокопытное.
       Она засмеялась.
       - У вас всегда такое пристрастное отношение к произведениям искусства?
Макс сделал глоток из своего бокала.
       - Всегда. Задний план большинства шедевров и персонажи на нём часто весьма красноречивы, впрочем, как и в жизни. Они прекрасные референты, с помощью которых можно уловить единственно правильный смысл. Наверное, именно поэтому я так люблю академическую живопись. Её эстетика - тонкое напоминание о бесценной роли символов.
       Он уже оправился от своих дум и от странности появления этой женщины. На какую-то секунду ему показалось, что она здесь неспроста. Так молодой, но уже опытный волк чувствует стрелков, которые стоят по номерам - с уверенностью собственной неуязвимости и проснувшимся азартом, кто кого перехитрит. Макс снова подошёл ближе и, приглядевшись, уже с уверенностью проконстатировал:
       - Определённо, козлик.
       Ну, это ж совсем другое дело! Теперь и осмысливается всё совершенно иначе. Вы не находите?
       Она кинула мимолетный взгляд на картину, которую, судя по всему, уже неоднократно видела прежде, и тотчас перевела его на Макса.
       - Вы художник?
Он внимательно посмотрел на свою случайную собеседницу и заметил.
       - Мне кажется, что в мужчине всегда просыпается художник при виде женщины.
       Макс принял театральную позу и продолжил:
       - Именно сейчас я уже ощущаю, как во мне рождается творец. Кстати, Вы не в курсе, где здесь продают краски и кисти?
       Его неожиданная новая знакомая игриво улыбнулась и протянула руку.
       - Речел.
       Ну а как зовут Вас, внезапно родившийся талант?
       - Макс. Я из России и мне чрезвычайно нравится Ваше библейское имя. Наверное, именно такую женщину встретил однажды Иаков возле устья колодца. Он долго туда шёл...- добавил Макс многозначительно.
       Она удивлённо вскинула брови. Её взгляд проникал глубоко вовнутрь, как бы задевая его недавние мысли, но он не казался препарирующим, а напротив, был пронизан теплом и покоем.
       - Спасибо за такой необычный комплимент. Признаться, никто мне таких раньше не делал. И ещё... То, что Вы русский - видно невооружённым глазом.
       - Неужели?
 Макс притворно удивился.
       - Вы заметили во мне другое существо?
       - Заметила, потому и заговорила.
У Макса пропала вдруг вся откровенная ирония, которой он давно не стеснялся в общении с американцами. Вот и сейчас ему поначалу было весело её подкалывать, пока не стало понятным, что перед ним не полная дура, которая за здорово живешь хочет заграбастать себе мужичка, а даже совсем наоборот.
       - Речел, я теряюсь в догадках. Может Вы поделитесь своими наблюдениями, а я вам принесу оттуда,- он взглядом покосился взглядом вниз, - вина. Белое, красное? Качество, конечно, не ахти, но вполне сносное для этого мероприятия.
       - Спасибо, Макс, мне белого, пожалуйста. Вы джентльмен, как большинство из Ваших соотечественников, которых я встречала, и мне это нравится.
       Макс быстро вернулся. Народа внизу заметно прибавилось и многие уже стояли, перекуривая на улице. Исчезла чопорность атмосферы первого получаса и люди уже вовсю громко переговаривались, обсуждая работы и за глаза - их автора. Пространство возле импровизированного бара оказалось полупустым и Макс, подхватив наполненные бокалы, под строгим оком виночерпия поспешил обратно.
       - Речел, скажу без ложной скромности, Вы меня заинтриговали. Итак, чем же я столь не похож на жителей этой прекрасной страны, исключая ужасный акцент?
       Макс, приглашая к разговору, протянул ей вино. Она, приняв его благодарно, подчёркнуто грациозно присела на небольшую банкетку посредине зала.
       - В вас, русских, есть какой-то особый шарм, я бы сказала, умение непредвиденно фантазировать. Восточная дикость с европейской утончённостью. Я почти уверена, что почти все приехали сюда на дорогих машинах, причём некоторые купили их на последние деньги. Это по-вашему, пускать пыль в глаза. Но приехали именно сюда, в известную галерею, где не держат работ третьестепенных авторов и прекрасно разбираетесь в том, что большинству моих соотечественников непонятно совершенно. При этом снисходительно опять пускаете пыль в глаза, делая вид, что разглядываете на картине каких-то козликов.
       Для Макса такое наблюдение оказалось сюрпризом, приятным и неожиданным. Он бы не сказал так обо всех присутствующих, это было бы непростительным преувеличением, но в целом, некоторые отправные моменты в идентификации свойств лучшей части его бывших сограждан были подмечены верно.
       «...Откуда это у неё..?»
 Впервые в Америке он говорил на одном языке с человеком, который, как видимо, не ищет пока от него никакой выгоды.
       «... Пока. А там Бог его знает. Все они мазаны одним миром».
За время жизни в этой стране, и тем более, в большом городе, он меньше всего расчитывал на чужую искренность и бескорыстие. От непростительной наивности Макса постепенно отучил его новый «родственник». Трудно сказать, как Макс к нему относился. Впрочем, какие чувства можно испытывать к тому, кого всю жизнь не знал и вдруг столкнулся с необходимостью быть с ним постоянно рядом и не замечать, по возможности, сопутствующие каждому недостатки. Звали его дядя Сэм и часто, вглядываясь в портрет этого самоуверенного старикана с козлиной бородой, невозможно было отделаться от впечатления, что его требовательный взгляд, сурово направленный из-под звёздно-полосатого цилиндра, и указательный палец, обращённый тебе прямо в переносицу, словно говорит:
       «...Запомни, что самое простое - это стать жертвой своего необдуманного доверия!»
       Наверное, он был безусловно прав, если его слова нашли своё подтверждение в такой короткий срок и в ощущении реальности теперь больше присутствовала подозрительность, чем уверенность в том, что тебя не надули самым бессовестным образом.
       Беседуя с этой малознакомой женщиной, Макс по непонятной причине вдруг отключил рефлекс, привитый ему не без участия всезнающего дядюшки. Он даже не успел сообразить, когда и почему это произошло. Его просто оставил на какое-то время инстинкт самозащиты, обострившийся за несколько лет и достигший пещерного уровня неандертальца.
       -Речел, а Вам нельзя отказать в способности видеть и анализировать. Единственное, что бы я посоветовал - не стоит обобщать.
       - Макс, это не обобщение, я долгое время жила в Вашингтоне и мне приходилось часто сталкиваться с русскими.
       - Вот как? Чем же Вы занимаетесь, если не секрет?
       - Не секрет. Я работала в Вашингтонской национальной галерее и в мои обязанности входило курирование зарубежных культурных связей. Знаете, такая распространённая форма сотрудничества - выставки, обмен исследовательскими материалами...
       Макс кивнул
       - Не разу там не был, а жаль. Именно в экспозиции этого музея находится одна из моих самых любимых работ Босха «Смерть скупца». Замечательное и поучительное полотно.
       Она усмехнулась.
       - Ну вот, простое доказательство. Случайный русский собеседник - и уже такая эрудиция. А сколько моих земляков может похвастаться, что они знают где находится тот или иной малоизвестный шедевр? Я уже не говорю о личном восприятии картины, такое - удел эстетствующих одиночек. Мы можем сейчас покинуть эту выставку и пройти всю Родео Драйв от Вилшера до бульвара Санта Моники, и я могу поспорить, что ни один не скажет ничего определённого по этому поводу.
       - Речел, я могу с Вами тоже поспорить, что если мы проедемся в Западный Голливуд и остановимся в районе Фейрфакса, то и тогда Вам никто вразумительно не ответит на Ваш вопрос, хотя именно там многие говорят по-русски. Национальные традиции здесь ни при чём. Мне кажется, дело совершенно в другом. Для большинства информация такого толка - бесполезное и ненужное знание. Это не их среда обитания, и ничего плохого нет, если человек игнорирует то, что его не касается. Я уважаю тех, кто не пыжится быть умнее самого себя и не старается выбирать свои увлечения вопреки собственному вкусу. Для меня уже давно не секрет, что образованность и начитанность совсем не означают интеллектуальность или способность рассуждать. Приверженность к искусству, по моему мнению, это свойство натуры, а вовсе не хороший тон или правильные жизненные ориентиры..
       Вы не согласны? Кстати, я не вижу причин не принять условий пари. Мы выйдем сейчас на улицу и будем спрашивать встречных об этом полотне. Вас не смущает моя готовность?
       Вижу, что нет. Ну и отлично. В случае, если никто не ответит, я приглашаю на ужин в «Вио Венетто». Это хороший ресторан, поверьте моему слову. И ещё один нескромный вопрос, где Ваша подруга?
       Речел взглянула так, как могут смотреть только искушённые женщины. Такой взгляд околдовывает беспощадной проницательностью инквизитора, который знает наперёд больше, чем ему того, к сожалению, хочется. Максу она нравилась всё больше. От неё сквозила постельная притягательность. Есть такие женщины, с которыми хочется немедленно и не раздумывая, прыгнуть в койку. Они оба в какой-то момент оказались внезапно под гипнозом взаимного доверия. Так бывает. С первого взгляда понятно, что можно уже не остерегаться. Если бы в английском языке существовали обращения, дружеское «ты» и официально-уважительное «Вы», то несомненно, с этого момента, они перешли уже на более короткую ногу.
       - А от тебя ничего не скрылось. И кто же тебе понравился больше?
       - Речел..
Макс как будто не ожидал такого провокационного вопроса и в его тоне прозвучал укор.
       - В любой женщине есть всегда что-то привлекательное, даже в самой некрасивой. Всё зависит от того, как и кому себя подавать. Я не сторонник завоёвывать симпатии дешёвыми комплиментами и не думаю, что мой немедленный ответ будет звучать абсолютно правдиво. Сказать, не задумавшись - это шанс бессознательно солгать. Если я немедленно отдам предпочтение тебе, это будет выглядеть слишком просто и неубедительно, но в тоже время я бы не стал утверждать обратное.
       Он виновато развёл руками.
       - Вот как?
Ей, вероятно, понравилась тема и предмет обсуждения, которых они случайно коснулись.
       - Человека надо узнать поближе, но и тогда довольно сложно разглядеть хотя бы малую крупицу из всего, что в нём есть, а тем более женщину...
       Макс это произнёс наставительным тоном. В её лице промелькнула усмешка.
       - Ах, да. Я совершенно забыла, вы ещё к тому же и тонкие дипломаты.
       - Пусть будет так, хотя я не замечал за собой раньше особенного умения обходить острые углы. Мне просто хочется зажечь в тебе искру соперничества.
       Речел от неожиданности даже слегка задохнулась, но уловив несерьёзность настроения своего собеседника, рассмеялась. Её даже позабавило это весёлое нахальство.
       - А ты самоуверен. Хочется верить, что для этого есть основания.
       - Время покажет.
Макс тоже находил несомненное удовольствие в такой словесной игре. Они подошли к лестнице и он спустившись первым, предложил ей руку. Речел безбоязненно опёрлась о его ладонь и он бережно свёл её вниз.
       - Откуда начнём? Мне не терпится начать опрос общественного мнения.
       Она на минуту приостановилась и посмотрела на него с невозмутимостью человека, знающего себе цену.
       - Макс, но это я отстаиваю свою правоту и я несу всю ответственность. Впрочем, кто знает, может и найдётся какой-нибудь сумасшедший, хотя я не думаю, что Родео Драйв запружена искусствоведами. Ты хочешь в «Вио Венетто», что ж, я не против, но это единственный твой выбор. Ну как, условия приняты?
       - Речел...
Макс с сожалением покачал головой.
       - В России за счёт женщины живут и кушают только альфонсы. Тебе придётся сделать поправку на национальные особенности восприятия и воспитания. Надеюсь, против этого ничего нельзя возразить?
 В замечании Макса Речел уловила признаки присутствия принципов.
       - Я в тебе не ошиблась...
Он скромно потупил взор и едва поклонился.
       - Я тоже...
       Они весело прошлись вдоль квартала, заглядывая в ещё открытые магазины и останавливая случайных прохожих. Большинство со смехом воспринимало неожиданный вопрос как шутку и даже старалось подыгрывать. Когда Макс с жёстким восточноевропейским акцентом произносил имя художника, на многих лицах возникало недоумение и они безуспешно пытались вспомнить расположение этой улицы. Он решил схитрить и, заметив издали знакомые лица по тому месту, что они покинули не так давно, обратился к людям с коварным вопросом:
       - Я извиняюсь, но у нас, - он жестом указал на себя и Речел, - возникло затруднение...
       Пара, с которой он заговорил, не шарахнулась в испуге от такого предисловия. Они остановились, готовые выслушать и по возможности помочь. Макс, вполне освоившись с ролью, уже уверенно излагал суть своей проблемы.
       - Мы тут с дамой поспорили, где находится картина Иеронима Босха «Смерть скупца». Кстати, познакомтесь, мою спутницу зовут Речел..
       Мужчина и женщина сохраняли свою полную невозмутимость и тоже представились.
       - Так вот. В случае, если Речел окажется права, она получает какую-нибудь милую ненужную безделушку на память, ну, а если я ..
       Макс вздохнул, как будущий актёр на прослушивании.
-... Ну, а если всё таки повезёт мне, она одарит меня своим поцелуем.
Пара оказалась русскими. Уже немолодые, культурного вида. Так могли выглядеть люди с консерваторским образованием или научные сотрудники со степенью кандидата.
       - И ещё, если это вас не затруднит, ни слова по-русски..., только я один владею этим языком.
       Мужчина улыбнулся
- По-моему, справедливость не нарушена . Что ты думаешь, дорогая?
Он обратился к своей, очевидно, супруге. Потом хитровато прищурился и заговорщически произнёс.
       - Ну а что лучше, поцелуй или безделушка?
У Макса радостно ёкнуло сердце, у этого человека оказалась несомненная живость ума.
       «...Я не ошибся и они в настроении, а если так, то не будут недоумённо, как остальные, долго соображать.»
       Он ещё раз обвёл всех глазами и с достоинством средневекового рыцаря промолвил:
       - Я за честный поединок.
Мужчина на минуту задумался и, как будто что-то вспомнив, медленно проговорил.
       - Самый известный триптих в Прадо...
Он напрягал свою память.
       -Смерть скупца...? Смерть скупца..? Лувр?
Макс посмотрел на Речел долгим взглядом.
       - Ну, вот... Всё очень просто, кто-то из нас проиграл.
И не отрываясь от её лица, уже по-русски добавил в сторону.
       - Я вам чрезвычайно благодарен.
Пара многозначительно переглянулась и поспешила прочь. Макс продолжал вглядываться в глаза Речел, словно хотел убедиться, что его старания не прошли даром.
       - Он ошибся, но не очень. Там действительно находится ещё одно очень известное произведение Босха. Тем не менее, мне кажется, ты дважды в выигрыше. Никто даже намёком не обмолвился о Вашингтонской Национальной галерее. Что, о ней никто никогда не слышал или тебе так везёт всегда? С меня ужин и то, что я так неосмотрительно пообещал. Поехали? Моя машина в паре кварталов отсюда. Наверное нам следует поторопиться, в «Вио Венетто» всегда полно народу. Может даже придёться подождать, но это того стоит, там хорошая итальянская кухня.
       Уже в машине Речел, удобно устроившись на сиденье, ненавязчиво поинтересовалась
       - Скажи Макс, как долго ты Америке?
Он оторвал свой взгляд от дороги и вопросительно посмотрел на Речел.
       - Давно. Почему ты об этом спрашиваешь?
       -Так. Хочу понять, сколько времени нужно человеку, чтобы начать ходить по галереям и после непродолжительного знакомства приглашать женщин ужинать в дорогих ресторанах.
       - Ты считаешь это большим достижением?
       - А ты так не думаешь? Между прочим, многие, кто родился в этой стране, могут только мечтать о подобном. Прекрасное можно воспринимать полнокровно, освободившись полностью от гнёта каждодневных обязательств. Я американка и воспринимаю жизнь, возможно, несколько радикально, но поверь, для меня, если человек интересуется по-настоящему искусством, значит, у него на это хватает времени и средств.
       -Это вид на общество изнутри? Я полагал, что в Америке нет разграничений к потреблению.
       - Не путай сложную работу души с пустой развлекаловкой. Уж чего-чего, а этого у нас в избытке и доступно каждому.
       - Значит, чем больше денег, тем тоньше душа?
Макс от души рассмеялся. Он прекрасно понимал куда она клонит, но хотел её раззадорить и поглубже втянуть в провокационную беседу.
 «.. Ей Богу, такое впервые. За столько лет он ни разу не выслушивал ни от кого подобные суждения. А может, просто не с теми общался»?
       - Речел, мне кажется, любое восприятие очень индивидуально. Я понимаю, что когда голова забита финансовыми выкладками в объёме теста на выживание, совсем не до изысканности линий и волшебства слияния красок, но в итоге манера и стиль жизни - это собственный выбор и его никто не навязывает.
       Она посмотрела на него, как взрослые смотрят на наивного ребёнка.
 - Макс, запомни, у нас в стране выбор существует, если есть деньги, ну и, естественно, отсутствует, пока их нет. Степень свободы определяется размером счёта в банке. Ты поставлен в такие условия и должен играть в эту игру, где на финише - финансовая кабала во имя достижения эталона жизни. Американская мечта, свой дом с лужайкой перед ним - это свет в конце туннеля. Предмет вожделения и лакмусовая бумажка собственного успеха.. Альтернативы для большинства не существует и вся система построена так, чтобы поощрять участие каждого в гонках с препятствиями. Хочу заметить, система работает, и как показывает опыт - очень хорошо. А для того, чтобы человек не скучал и, не дай бог, не разуверился в предлагаемых ценностях, к его услугам массовая культура под любым соусом. Беспроигрышный бизнес, как кино, например, и знаешь почему?
       Макс, не желая спугнуть этот неожиданный поток красноречия, промолчал.
       - Только там, в зрительном зале, заплатив недорого за билет, человек погружается в другую жизнь и забывает о своих собственных проблемах. Ты когда-нибудь видел американский фильм с плохим концом?
       - Я не хожу в кино.
Речел изумлённо взглянула на Макса.
       - Что, вообще?
       - Вообще. Мне это в последнее время не интересно. Практически не смотрю телевизор, за исключением новостей, - добавил Макс, предвосхищая вопросы в этом направлении. Она усмехнулась.
       - Ах, да... Я забыла, европейский снобизм. У вас, у русских, он развит особенно приметно. Вы всё умеете проигрывать по-своему, может не так изящно, но зато изощрённей.
       Максу стало приятно. Её замечание звучало, как признание достоинств.
       - Спасибо на добром слове, а я и не догадывался о такой осведомлённости. И всё- таки, Речел, я не совсем согласен. Как ты уже успела заметить, я противник обобщений, и в данном случае ты упускаешь из вида тех, кто живёт не по правилам.
       Вероятно слова Макса её как-то задели.
       - Ты много встречал таких? Я не часто, если не сказать более.
       - Я тоже, но всегда прислушиваюсь к тем, кто не ожидает историй со счастливым концом.
       Какое-то время они ехали молча, Макс поставил компактный диск с записью лучших, по его мнению, компзиций Фаусто Папетти. Проникновенно и нежно пел саксофон, и эти звуки словно отражались в мягких летних сумерках южного города. Речел о чём-то задумалась, но вдруг опять прервала молчание.
       - Можно ещё один вопрос, если он не покажется тебе вторжением в твою личную жизнь?
Макс со смехом парировал:
       - Речел, столько людей хотели бы знать обо мне побольше, что я привык к вниманию к своей персоне. И потом, вопрос вовсе не означает обязательно желание другой стороны незамедлительно отреагировать должным образом и выложить всю свою подноготную. Справедливо?
       - Справедливо. И всё-таки я отважусь и попытаюсь узнать, почему ты был на этой выставке один? Мне кажется, такие как ты недолго задерживаются в холостяках или находятся в перманентном поиске спутницы своей жизни. Мужчины твоего возраста одиноки только в двух случаях. Или их не интересует женщина, или что-то с ними не в порядке.
 Она, по-видимому, нисколько не смущалась своей откровенности.
       - Я наблюдала за тобой в галерее и в какой-то момент времени мне показалось, что ты кого-то искал.
       Признание Речел его нисколько не удивило.
       - Я ошиблась?
       Она осторожно, но настойчиво хотела его признаний.
       - Судя по тому, как ты смотришь и твоим замечаниям, ты ни тот и не другой. Только не говори, что у вас с ней разные вкусы.
 Макс стал серъёзным.
       - Я не думаю, что смогу удовлетворить тебя своим ответом и поэтому просто промолчу.
 Он не хотел продолжать эту больную тему.
       - Ну вот, мы уже приехали.
       Как он и предполагал, они не были единственными посетителями, кто захотел скоротать здесь свой пятничный вечер. Относительно небольшой зал оказался забит битком. Только после минут сорока, проведенных за стойкой бара, их пригласили за столик. Они уже успели выпить по бокалу кьянти и ожидание не показалось им утомительным. Макс раскланялся с официантом, потом ещё с кем-то - похоже, его здесь знали. Столик оказался возле самого окна и за стеклом радовала глаз картина, ярко освещённой и очень оживлённой улицы. Равиоли из кролика в качестве лёгкой закуски в сочетании с бутылкой Тигнанелло произвели впечатление непринуждённой изысканности. Речел хорошо пила, без жеманства и без глупой боязни показаться приверженной к алкоголю. Она ничего не говорила по поводу его выбора, но по всему чувствовалось, что ей по вкусу это полнотелый тосканский шедевр. Она как-то особенно поджимала губы, всякий раз подносив к ним бокал. Макс невольно отметил эту её манеру. Как и подобает в таких местах, они сидели в полумраке. Приглушённый свет настенных светильников и едва мерцающая высоко под потолком люстра по сути дела ничего толком не освещали. Неизменная в этом случае свеча, как дань ресторанной традиции, делала обстановку здесь камерной и располагала к уюту. Отблеск её пламени тонул в тёмно бордовом цвете вина, окрашивая его почти в чёрный. Речел не была скованной и прежде, но теперь она оживилась больше и они участвовали на равных, развлекая друг друга. Её замечания поначалу показались Максу не совсем женскими, но он вскоре привык к их язвительности и с любопытством следил за ходом её мыслей.
       -Речел, что тебя привело на эту выставку? Не думаю, что тебя привлекли там только экспонаты.
       Он скользнул глазами по её лицу, потом спустился в район яремной впадины, притягивающей к себе своей гладкой кожей, которой хотелось коснуться губами, и недвусмысленно уставился на открытом разрезе её платья на груди. Благо неяркий свет мог скрыть эту нескромную цель заглянуть вовнутрь, но не настолько, чтобы она осталась полностью незамеченной. Так мог смотреть человек, абсолютно уверенный в своих желаниях, не сомневающийся в том, что только таким образом можно обозревать эту часть женского тела.
«...А как ещё? Кажется, моё плохое настроение в последнее время повышает чувственность, но это не так уж и плохо...
       Лучше быть заложником своей сексуальности, чем топить своё настроение в пустой меланхолии.»
       Макс какое-то время, позабыв все приличия, почти машинально предавался своим мыслям, но не терял при этом нить разговора. Наконец, он нашёл в себе силы оторваться и продолжал.
       - И ещё...
       Я больше чем уверен, что твои интересы простираются дальше, чем ты хочешь это показать. По крайней мере, мне так показалось. Тебе было любопытно взглянуть на публику. Не так ли? Даже после непродолжительного знакомства с тобой, ты не кажешься мне безучастной к тому, что тебя окружает. Я подозреваю, что в тебе погиб естествоиспытатель и даже, возможно, паталогоанатом.
       Речел, немного помолчав, как бы желая удостовериться в искренности этих слов, наконец отреагировала:
 - Ты опасно наблюдателен. Что ещё ты заметил и какие сделал выводы?
Максу стало на минуту неловко.
«...Такой палец в рот не клади».
 Он постарался увильнуть от её прямоты.
       - Речел, я и сам не против понаблюдать за окружающими, иногда это увлекательное и занимательное зрелище.
       Она дружелюбно рассмеялась.
       - Значит, нас таких там оказалось двое.
       Вскоре подали основное блюдо и свежеиспечённый хлеб. За неспешным разговором время пролетело совсем незаметно. От десерта Речел отказалась и вскоре они покинули ресторан. Машину подали к самому входу. Мексиканец в бордовой униформе хотел было, как полагается, усадить водителя и его пассажира, но Макс, сунув в его протянутую руку обязательные чаевые, поблагодарил и забрал ключи. Он сам распахнул дверцу, приглашая Речел галантно вовнутрь. Ужин прошёл превосходно. Макс чувствовал, что интуиция его не подвела и он не напрасно выбрал это место. Он хотел произвести впечатление и, кажется, это ему удалось. Они медленно отъехали и он вполне невинно обратился к Речел.
       - Где мы проводим остаток вечера?
Он пытался прозондировать её настроение и вообще понять, куда дует ветер.
       - Спасибо, Макс.
       Я немного подустала. Наверное на сегодня самое лучшее - это домой.
       - Домой, так домой. Кстати, где наш дом и где ты оставила свою машину?
Речел простодушно посмотрела в его сторону.
       - Я пришла пешком. Там недалеко.
 Теперь уже Макс почувствовал себя немного сконфуженным.
       - Значит, Вы, девушка, из местных?
Она засмеялась.
       - Не совсем. Я в гостях у своей подруги.
       - У той, с которой я видел тебя раньше?
       - Именно. Нас связывают долгие годы знакомства.
       - И она знает, где ты?
       - Конечно. Неужели ты сомневался, что я отправлюсь куда-то с малознакомым мне мужчиной, не поставив в известность человека, которому доверяю?
       Макс хмыкнул.
«...Всё под контролем. Интересно, она делится с ней только такими подробностями или вообще всем, включая свою интимную жизнь»?
       Дорога заняла не более получаса. Макс включил музыку и про себя рассуждал, как ему поступить дальше. Речел его опередила.
       - Макс, не ломай себе голову. Мы увидимся. Ведь ты же подумал об этом? Не так ли? Следующая неделя у меня занята, а потом я свободна. Можешь позвонить мне в любое время. Я буду ждать.
       Макс даже опешил. Она как будто прочла его мысли.
       «.. Впрочем, что там читать?
       О чём может думать мужчина после ужина в ресторане с дамой. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы предугадать ход его мыслей. Не приглашает же он её туда, чтобы поделиться своими гастрономическими пристрастиями или обсудить разнообразие меню и карту вин. Вполне предсказуемое поведение, мотивированное расположением друг к другу и, как логический результат, закономерное развитие сюжета.»
       - Речел, от тебя трудно что-либо скрыть. Ты всегда руководишь ситуацией?
Она положила руку ему на плечо.
       - Макс, я уже давно предпочитаю быть откровенной сама с собой. Я бы не подошла к тебе там в галерее, если бы не была уверена , что мне хочется подойти.
Тебя не смущает моя прямота? Многие меня побаиваются.
       Она засмеялась.
       - Ну, вот мы уже и приехали.
       Спасибо за приятную компанию и великолепное вино.
Она протянула свою визитную карточку.
       - Здесь мой телефон.
       До свидания, мой русский друг!
       Речел легко выскочила из машины и ещё раз помахав на прощание, скрылась за воротами, утопающими в зелени.
       Максу было о чем задуматься. Судя по всему, его новая приятельница действительно была в курсе того, чего ей хочется и не блуждала впустую в запутанном лабиринте своих желаний, мучительно разыскивая выход. Она не только не скрывала свою инициативу в этом неожиданном знакомстве, но и даже как будто испытывала Макса. Он был откровенно рад этой встрече, хотя бы потому, что Речел оказалась достойной собеседницей, не говоря уже о том, что она несомненно привлекала его как женщина.
       «...И всё же...? Только скуки ради заговорила с первым встречным?»
       Вопросов было хоть отбавляй. Он машинально взглянул на визитную карточку, которую продолжал держать в руке. При свете уличного фонаря Макс смог разобрать надпись под её именем.
       ,,Magister,,
       «...Магистр...? Звучит загадочно...»
       Он вдруг припомнил листок, вырванный из какого-то журнала, что увидел однажды у одной из своих квартиросъёмщиц...
       В квартире жила особа, давно перешагнувшая критический и следующий за ним возраст для обустройства своей личной жизни по первому разу. Она не была старой девой и время от времени заселяла к себе очередного потенциального жениха. Правда, по какой-то причине мужчины скоропостижно исчезали, так и не успев дойти до венца, чтобы объявить себе окончательный приговор и уже на некоторое время, если не навсегда, пожертвовать собой во имя уз Гименея. Нельзя было сказать, что Керен, так звали эту ревностную сторонницу брачного союза, была уродиной. Всё на месте, природа не обделила её ни лицом, ни фигурой, но при всех своих внешних данных она просто отпугивала кавалеров, будучи чересчур рьяной в желании достижения своей цели. Может, она и не требовала любви до гробовой доски и клятвенных заверений в верности, но довольно скоро подводила потенциального клиента к мысле о браке, как о безальтернативном способе сожительства. О её навязчивом стремлении заполучить мужа любой ценой все прекрасно знали, Керен не скрывала своих планов и не считала зазорным поделиться о ходе очередной брачной кампании. Обычно не любопытный, Макс оказавшись в её квартире по необходимости какого-то ремонта, случайно обратил внимание на этот перечень советов, прижатых магнитом к двери холодильника, и оторваться уже не мог.
       « Где и как познакомиться с приличным мужчиной»
В заголовке было что-то похожее на рубрику «Сделай сам» из журнала по домоводству.
       
       «...Надо же..! Ну и как»?
Он про себя удивился, что кто-то знает досконально такой деликатный предмет.
       « ...Вот только жалко, что некому расшифровывать слово «приличный»...»
       Сказать к слову, всегда находятся всякого рода специалисты в подобных областях. Они не стесняются передавать свой накопленный годами опыт, предполагая, и не без основания, что кому-то он сможет пригодиться. Чаще всего и как правило, такие люди - обыкновенные проходимцы или обманщики, но это не мешает им находить великое множество олухов и собирать большие аудитории, пользуясь своим природным умением убеждать.
 
       Человечеству часто не доставало гениев, но оно никогда не испытывало дефицит в шарлатанах.

       Макса всегда поражала эта маниакальная зависимость некоторых людей от простого проявления чужой воли и неспособность ей противиться, даже, казалось бы, себе во вред. Как у детей, что последовали за дудкой Гаммельнского крысолова.
       Вот и эта памятка была практическим руководством одного из таких экспертов, предназначенным для настойчивых и неутомимых искательниц. По всей видимости, оно внушало должное доверие, если для него нашлось место быть всегда перед глазами. Благо, Макс в квартире оказался один и мог позволить себе такую нескромность, чтобы дочитать до конца этот прелюбопытнейший документ.
       «...Место для проведения скачек ,,Дерби,, Там у мужчины может быть не только спортивный интерес, но и собственная лошадь.»
       Затем следовали советы, что лучше на себя надеть в зависимости от сезона. Фразы и замечания, для того, чтобы произвести необходимое впечатление.
       «Марина. Человек, прогуливающийся вдоль причалов, не только склонен к неторопливым размышлениям, он может быть и одним из владельцев яхт и совершает свой моцион.»
       Тут же небольшой словарь морских терминов.
       «...Художественные галереи. Посещение подобного заведения предполагает тонкий вкус у мужчины и, возможно, наличие средств, для приобретения предметов искусства».
       И так далее, и в подобном духе, как путеводитель для бюджетных туристов. Читая такое, Макс почувствовал себя полным дураком.
       «...Бред!»
       Список был аргументирован и снабжён дельными предписаниями на каждый конкретный случай. Без сомнения, под словом «приличный» подразумевался человек с деньгами. То есть, конкретно автор не ссылался на эту фундаментальную особенность, но из всего сказанного вытекал именно такой вывод. Как в предсказаниях столь популярных здесь прорицательниц.
       «...Пустой кошелёк - напрасные хлопоты.»
       Макса огорчило отсутствие в списке театра. Наверное, любители сценического мастерства не входили в разряд возможных семейных кандидатов и не становились жертвами целеустремлённых самок. Ему даже стало как-то обидно за эту группу. Он вдруг подумал о хозяйке квартиры. Она наверняка следовала этим рекомендациям и он частенько видел её расфуфыренную, отбывающую в неизвестном направлении. Вероятно, ей так пока и не удалось захомутать богатого придурка, а может так никто и не клюнул на её увядающие прелести. Самое смешное заключалось в том, что такой инструктаж действовал. Не в том смысле, что приносил желаемый результат, а в том плане, что его читали одинокие и не склонные уже к избирательности женщины, которые свято верили, что именно так, возможно, и произойдёт. Не беда, что они не переносили запаха лошадиного пота и не отличали племенную трёхлетку от битюга или их укачивало только при одном упоминании морского путешествия. Разуверившись и испытывая иногда приступы отчаяния, они были готовы жертвовать всем ради главного - соединить свою жизнь с материально обеспеченным владельцем пениса. Какая разница, кому отдаваться, если можно жить за его счёт или обрести законный статус счастливой супруги.
       Максу вдруг отчётливо припоминалось это чтиво. Невольно сравнивая вот таких охотниц с Речел, он не находил в ней хищницу, даже хорошо замаскированную. Она была другой.
       «... Её взгляд! Ну конечно, как это сразу не пришло в голову?. Он не был пристрастно оценивающим».
Так обычно не смотрели дамы с далеко идущими планами. Оказавшись опять свободным, Макс мгновенно их вычислял. Он спиным мозгом ощущал этот холодный расчёт в глазах и мог безошибочно определить одинокую женщину, которая глядела так, словно приценивалась к товару со знанием дела приёмщика комиссионного магазина, бесцеремонно и уверенно примеривая чужую вещь к собственным нуждам. Сидела ли она, окружённая своими подругами, в баре с полупустым бокалом мартини или бесцельно бродила в местах скопления мужской публики, неважно, Макс знал этот стреляющий по сторонам, придирчивый и в то же время полный надежды, взгляд.
       «... Нет. Она не из этих».
       Он чувствовал, что у Речел другие интересы, но не мог сориентироваться, что именно они собой представляют.
       «...В её возрасте у женщины не могут не существовать определённые намерения, если она по каким-то обстоятельствам одна. По понятным причинам ей следует побыстрей обустроить свою жизнь, а не экспериментировать, попусту теряя драгоценное время.»
       Макс призадумался.
       «...Не видит ли она в нём достойного претендента для своего будущего? Навряд ли, хотя тактика преследования может быть достаточно хитроумной. Она не пыталась понравиться, а такие желания не могут пройти незамеченными. Да и не вела себя так, как будто ставила целью кого-то заполучить. Тем более, русского. Это уж точно был бы вариант с непредсказуемыми последствиями. Для американки, при всей её любви к экстриму, но непременно прогнозируемому и запланированному, связать свою судьбу с человеком другой культуры, который смотрит на жизнь с непривычных позиций, вполне может оказаться перебором. Тогда что? Впрочем, кто сказал, что она не замужем? Адюльтер, как поиск новых впечатлений?»
       Макс терялся в догадках. Женщина в этой стране провоцирует мужчину только в одном случае: если питает к нему прямой потребительский интерес, причём делает это совершенно открыто и не скрывает своих намерений. В противном случае возникает неприступная стена холодного равнодушия. В таком поведении, кстати, прослеживается вполне закономерный эгоизм, но лишённый своего негативного смысла. Думая только о себе, она целенаправленно преследует конкретные цели и попусту не морочит голову. Жизнь полная стресса, вырабатывает жёсткие правила игры. Сплошной натуральный обмен. Примитивный и честный, но беспредельно скучный.
       «... Наверное, в нём говорит не растаявший до сих пор романтизм. Увы... Это свойство уже давно не в моде. Пожалуй, разгадать её так скоро не удастся, если, конечно, она сама не захочет подсказать. Он ей зачем-то нужен...»
       
       Следущее утро принесло печальную новость. Внезапно ночью скончался от инфаркта один из жильцов. Макс слышал сквозь сон какой-то посторонний шум за окном, но не придал ему значения. Это была скорая, которая доставила жильца в госпиталь, где он умер через несколько часов. Относительно нестарый, а как по американским понятиям - так почти совсем молодой человек. Смерть всегда выбирает наиболее достойных. Как видно, и на том свете нехватка хороших людей. Он не дожил неполный год до своего шестидесятилетия. Макс симпатизировал этому бывшему байкеру. Он был один из немногих, от кого веяло прямотой и добродушием. На месте его парковки всегда стоял занятный хлам. Поначалу это был трёхколёсный мотоцикл - дань традиции американскому дорожному вольнолюбию. Затем, избавившись от абсолютно мёртвого механизма, он купил видавший виды «Фольксваген» - легендарный и бессмертный «Жук» - и начал перекраивать автомобиль в соответствии со своим вкусом. Спилил полностью крышу, перекрасил кузов в матовый чёрный цвет и вынес передние колёса далеко вперёд. Двери вокруг украсил символикой с крестами и черепами. Машина приобрела диковатый вид, но продолжала быть не на ходу. Вращаясь среди своих приятелей, таких же немолодых энтузиастов, он планировал рано или поздно довести начатое до конца. Человек он был безобидный. Несмотря на его внешность - длинная борода, татуировки - стоило только взглянуть в его глаза, чтобы стало сразу понятно, что такой муху не обидит, Чем-то он был похож на одного из солистов известной в прошлом музыкальной поп группы «Зизи Топ». Наверное, когда-то те стали его кумирами и он им подражал. Теперь он мёртв. Макс встретил во дворе его заплаканную подругу и постарался её утешить.
       - Кетти, я не могу поверить.
Та уткнулась в плечо Макса и разрыдалась. По возрасту она была намного младше своего бойфренда и, как любая молодая особа, с трудом могла поверить в случившееся.
       - Кетти, это большое горе для всех. Таких, как он людей, можно посчитать по пальцам.
 Человека от души было жаль. На следущий день приехал его кузен с женой из Аризоны. Выглядели они как опустившиеся привокзальные алкаши, в особенности женщина - с мешками под бесцветными глазами и яркими бордовыми прожилками на носу. Какие-то засмоктанные, неряшливые. Жизнь, полная непреодолимой скуки и тоски в маленьком городишке, затерянном где-то в глубинке штата, без всякого сомнения, наложила хорошо различимый отпечаток на их внешность. После похорон они куда-то исчезли и... О, Боже! Появились вскоре опять, притарабанив весь свой нехитрый скарб. Небольшой крытый фургон, загруженный под самую крышу, вмещал всё нажитое вместе и самое ценное, чем они обросли за долгие годы. Крашеная под дуб обстановка, традиционно громоздкая и неудобная, да гора картонных ящиков, заполненных непонятно чем. Ножки стола и стульев были нещадно погрызены, вероятно, давно сдохшей собакой, но это не остановило их перевезти свой облезлый гарнитур почти за тысячу миль. За сумму, уплаченную за аренду грузовика, они вполне могли бы приобрести здесь значительно лучшего качества мебель. Впрочем, этой паре было не до соображений практичности и они думали о другом. Солнечная Калифорния, этот «Золотой штат» ,очевидно, пришёлся им по душе и они решили здесь обосноваться. Благо, на то представился случай и повод. Невзирая на траур, они деловито разгружались, как будто ничего не произошло, и даже Кетти им помогала. Ни одного из них не смущали не остывшие ещё от прикосновения усопшего стены комнат и ещё такое живое, но уже незримое присутствие его духа.
       Странное отношение к смерти… Макс не раз наблюдал эту особенность - легко и быстро отходить от потери близкого человека, и такая бесчувственность поражала. Люди воспринимали горе очень сдержанно, как неизбежную неприятность, и продолжали жить, не меняя свой ритм. Он отметил это давно, с потерей Эвелин мужа, но отнёс реакцию той женщины на счёт её вопиющей чёрствости и каменного равнодушия. Казалось, о чём можно думать в это страшное и роковое мгновение? Как пережить даже не рану и даже не боль, а тот рубеж, что делает жизнь расколотой на две неравноценные половины до и после этой трагической минуты? Макс недоумевал от такого бессердечия.
       Все трое, включая безутешную вдову, ощущали себя довольно бодро. Их лица не опухли от слёз, напротив, отдав последнюю дань покойнику, их жизнь немедленно вернулась в обычное русло. Так сошедшую с рельсов дрезину быстро ставят обратно и продолжают свой путь по намеченной колее, позабыв вскоре о небольшом происшествии.
       Сюрпризы на этом не кончились. Дней через десять жена кузена одним прекрасным утром, выкурив напоследок сигарету, демонстративно собралась и укатила обратно, доживать свой век в жаркой глухомани среди колючих кактусов и американских колхозников. То ли не прижилась под пальмами, то ли по другой тайной причине - неизвестно, но не прошло и недели после её скоропостижного отъезда, как Макс встретил Кетти в обнимку с кузеном её отошедшего в мир иной друга. Они вместе выходили из дверей квартиры и, как ни в чём не бывало, безмятежно улыбались. Тот с уверенным видом ухажёра, который уже успел стать любовником, нежно держал её за талию, а она, томно потупившись, запустила пальцы за пояс его джинсов куда-то пониже талии. Макс едва не остолбенел в шоке от их счастливого вида. По всей видимости, она нашла себе способного утешителя. Как в том анекдоте: только медленно и печально...
       «... Господи, помоги такое не видеть, и если не в твоих силах предостеречь, то убереги хоть память несчастного...»
       Как раз накануне покойный Максу приснился. С измождённым, безумно усталым и постаревшим лицом, он как будто уже навсегда прощался с этим миром.
       Это был незабываемый урок. Уже много позже, перегорев от первого горького чувства, Макс так и не смог по-прежнему приветливо здороваться с Кетти.


       - Глава 3 -
       
       После посещения выставки прошло чуть больше недели. Время это пролетело незаметно быстро и Макс, на удивление, чувствовал себя намного бодрее, чем обычно. Оставила утренняя хандра, сопутствовавшая ежедневному пробуждению и даже настроение заметно изменилось в лучшую сторону. Внезапно появившийся объект его мужского внимания определённо сыграл свою положительную роль. Макс не изнывал от нетерпения позвонить, но, тем не менее, не переставая, думал о Речел и был совсем не прочь продолжить случайно завязавшееся знакомство. Она оказалась первой женщиной за все эти годы, после общения с которой хотелось увидеть её вновь и в душу впервые закрался смутный отголосок, набирающей силу уверенности, что они не расстанутся так скоро. Все его предыдущие связи были очень кратковременными. Как правило, они заканчивались по прошествии месяца, от силы двух, и будучи инициатором разрыва, он каждый раз переживал, испытывая угрызения совести, но всё равно ничего не мог с собой поделать. В своих действиях, вернее, в качестве их причины, Макс видел одно и то же: он считал себя не вправе обнадёживать женщину. Часто сталкиваясь с полной предсказуемостью намерений другой стороны, ему нетрудно было прийти к выводу, что в нём ищут постоянного спутника жизни. Вполне понятные стремления к стабильности отношений, но их откровенная открытость во всех случаях одинаково беспокоила его нежеланием повторить свой довольно грустный опыт.
       Макс был женат и остался один в результате стечения, в общем то, довольно тривиальных обстоятельств. Благополучный и устоявшийся брак не предвещал никаких потрясений и когда вдруг на Макса свалились перемены, никак им не ожидаемые, его собственный выбор сводился к минимуму. Случилось это через несколько лет после приезда в Лос-Анджелес и история, происшедшая с ним, если бы её кому-то рассказать, звучала бы до неприличия банальной. Его оставила жена, встретив свою первую любовь. Это было невероятным, но к несчастью, очень реальным фактом. Поехала погостить к подруге в Сан-Франциско и это путешествие круто изменило её жизнь. Так, во всяком случае, она сама представляла себе всю эту картину. Её слова звучали неубедительно, но что уж тут поделаешь? Легкомыслие - первый шаг к самообману, и вступив на эту дорогу, уже трудно повернуть обратно.
       В свои тридцать девять, она осталась всё той же избалованной и не очень преданной особой, не говоря уже о том, что это неблаговидное решение было принято, скорее всего, из побуждений близорукого эгоизма. По сути дела, идея перебраться за океан принадлежала ей, она была начинателем и вдохновителем этой затеи, ощутив в своём настроении оправданное стремление к разнообразию, которое не может не возникнуть у ничем не занятой женщины. Тем более, что всё её окружение - такие же праздные бездельницы только и говорили об эмиграции, предвкушая лёгкие и беззаботные будни, похожие на нескончаемые праздники среди небоскрёбов Манхэттена или под пальмами на берегу Тихого океана. Никто тогда особо не задумывался, что жизнь может оказаться несколько иной, а даже, возможно, диаметрально противоположной той, которую они привыкли вести за спинами своих обеспеченных мужей. Что, собственно говоря, и произошло...
       Реальность оказалась не столь радужной, как виделось с необозримой дистанции, и въехав в небольшую квартирку в ужасном, как ей показалось, районе, его жена проплакала всю ночь. Напрасно Макс пытался её успокоить, из всех ошибок, что она совершала в своей жизни, эта ей представлялась самой непоправимой. Для Макса новые условия вовсе не были трагичными и он, привыкший надеяться только на себя, тут же начал искать пути к возрождению своего независимого статуса. Он прекрасно понимал, что надо набраться терпения и что пройдёт не один год, пока они смогут начать, как прежде, ездить и путешествовать, и вообще, вести жизнь в соответствии со своими понятиями. Наверное, нелёгкое и полное нервотрёпки время становления её и надломило. Именно с этих позиций Макс воспринимал её поступок, стараясь найти причины и их сравнительно объяснимые оправдания. То, что произошло, отнюдь не было случайностью. Внутренне она была уже готова бросить всё, что её так раздражало. А на нервы действовало всё! Ненавистная халупа в доме, заселённом больше чем на три четверти русскими эмигрантами, с которой она не могла дождаться съехать. Из этого вонючего клоповника, где в парадных стоял устойчивый запах кислого борща и жареного лука. Не видеть и не слышать больше шумных соседей- израильтян, которые бесперестанно курили на своём балконе и сутками перекрикивались друг с другом на непонятном гортанном наречии. Наконец, выбраться с этой поганой улицы, похожей на провинциальный променад районного центра с магазинами, напоминающими зачуханные лавчонки, и просто-напросто вспомнить, что существует другой, нормальный мир, пусть даже пожертвовав своим замужеством. Если бы она решилась на этот шаг, охваченная роковой страстью, всё виделось бы совершенно под другим углом. Скорее всего, Макс бы её простил, не желая в мучительных пытках удерживать возле себя сердце, которое ему больше не принадлежит. В действительности, к всеобщему разочарованию, всё обстояло далеко не так. Предпочтение она отдала мужчине малоинтересному, но с уже устроенным бытом. Стабильная работа, свой дом, что ещё нужно..., тем более что у Макса, по её словам, с возрастом начали проявляться неожиданные и трудно понятные порывы. В чём это выражалось - так и осталось для Макса загадкой, он не замечал за собой ничего такого, что сделало его внезапно другим. Напротив, он сохранил в себе все те качества, которыми по праву гордился, но, вероятно, его жена всего лишь искала удобный предлог.
       От общих знакомых Макс вскоре узнал, что новый избранник - дантист и имеет двух детей от первого брака. Впрочем, его это уже не интересовало. Он не испытывал мук оскорблённого самолюбия и не чувствовал себя брошенным. Наоборот, как в непогоду, захотелось застегнуться на все пуговицы и шагать против ветра, назло стихии. Если его бывшая жена посчитала, что ей так будет лучше, он мог только её пожалеть. Не всем дано преодолевать трудности и далеко не каждый готов поступиться своими удобствами. Он просто ещё раз принял к сведению, что не любая женщина достойна его мужского внимания.
       Тогда в машине Речел ненароком затронула эту тему, но как бы он мог ей ответить? Что ещё долго переживал и до сих пор не зажила окончательно нанесённая ему рана? Он любил эту женщину и продолжал иногда с тоской вспоминать их лучшее время.
 С малознакомыми людьми такое не обсуждают, а с теми кто близко - тем более. Макс по характеру был скрытным и не любил без нужды делиться ни плохим, ни хорошим, и уж тем более не переносил, когда у него что-то выпытывали.
       «...Хочется верить, что у Речел хватит такта не ворошить больше его прошлое...
       Судя по всему, она достаточно неглупа и сумеет распознать то, что ему совершенно не хочется ни с кем обсуждать...»
       Он не раз возвращался в своих мыслях к вроде бы ничего не предвещающей встрече, пытаясь опять безуспешно разгадать мотивы, подтолкнувшие её к разговору с ним.
       «...По-моему, я стараюсь отыскать несуществующее. Ну, может же у одного человека появиться потребность заговорить с другим, тем более, если предмет их внимания – живопись, и они в одинаковой степени ею интересуются?»
       Макс не находил объяснений. В сознании вспыхивал мимолетный образ его новой знакомой.
       «...Вот она спускается по лестнице в галерее и он чувствует в своей руке её мягкую и тёплую ладонь.»
       То вдруг в зрительной памяти появлялось лицо Речел, едва различимое в полумраке зала «Виа Венетто» с бокалом вина, через стекло которого, он замечает её манеру поджимать губы. Видения носили отрывочный характер, но он чувствовал, что думает об этой женщине как не только о желанном, но и вполне возможном постельном партнёре.
       «...Лёгкий флирт и ни к чему не обязывающий, секс. Она явно подала повод и нужно было быть абсолютно слепым, чтобы не заметить её приглашение к необременительной для них обоих связи.»
       Эти мысли крутились уже созревшим решением не только не противостоять, но и приложить все усилия, чтобы стать участником пикантного физического диалога. Во всём был виноват феромон. Его невидимое, но так легко угадываемое присутствие безжалостно подкосило волю, не оставляя никакого видимого шанса к отступлению. Речел была достойным партнёром. Это Макс почти мгновенно ощутил в тот вечер. Как бы Речел себя не повела в дальнейшем, в ней угадывалось сразу, что она видит в мужчине нечто большее, чем проводника к сытой и вольготной жизни. А именно последнее, как, к сожалению, вышло, хотела видеть в нём его бывшая супруга.
       Без грамма колебаний он набрал номер...

       Речел, казалось, ожидала его звонка и они договорились встретиться во второй половине дня в том месте, куда он её доставил после ужина в ресторане. Он хорошо запомнил улицу и номер дома. Определённых планов на вечер Макс не строил. Не хотелось без нужды задумываться заранее о сценарии ожидающегося свидания, он решил просто положиться вслепую на волю случая. Эта женщина была не из тех, кого непременно надо чем-то развлекать, и что бы не произошло - это не заставит их скучать рядом друг с другом. За время, прошедшее с того вечера, он даже успел подзабыть, как Речел выглядит. То есть, конечно, он её узнает, но она уже покажется ему другой.
       Макс решил преподнести коробку конфет. Так интеллигентные кавалеры, в хорошо отутюженных брюках с острыми, как корабельный форштевень, стрелками и начищенных до поросячьего визга ботинках, обычно появлялись на пороге дома своих дам во времена его далёкого детства.
       «...Правда, теперь это выглядит немного старомодным, но не придет же он с пустыми руками..? Цветы слишком откровенны и выглядят, как заверение в своём восхищении.»
       Макс ещё раз подумал и всё таки остановился на конфетах.
       «... Соблюдена необходимая вежливость и ни к чему не обязывает.»
       Он на минуту представил со стороны, как бы он мог тогда выглядеть. Непременно аккуратно причёсанный, в рубашке с отложным воротником и в велюровом пиджаке. На ногах светло коричневые-штиблеты, а в руках плоская коробка, перетянутая золотым шнурком.
       «... Вид на море и обратно... Добавить к этому ещё трепетное выражение лица и картинка будет законченной. Полный придурок...».
       Он отогнал от себя эту идиотскую фантазию и остановился взглядом на реальной корорбке с конфетами.
       «... Пожалуй, не так уж и плохо. Просто и со вкусом...»
 Существовал ещё один момент, который его не то чтобы смущал, но представлялся каким-то очень уж обыденным и лишённым всякого романтического благородства. Он сунул в карман пару презервативов и про себя подумал.
       «... Иду, как на случку».
 Макс не был ханжой, но ему было немного неловко отправляться в гости к даме с противозачаточными средствами в кармане вместо букета в руках. Самая обыкновенная предусмотрительность словно лишала его ощущения таинства и восторга первой близости.
       «... Что ж, время и обстановка диктуют свои законы. С другой стороны, появиться неподготовленным и в подходящий момент не иметь всё необходимое под рукой, будет совершенно по-мальчишески».
       Речел встретила его очень приветливо. Они обнялись, как добрые знакомые и она пригласила его вовнутрь. Переступив порог, Макс незаметно огляделся. Чаще всего, убранство жилища - это в какой-то степени зеркало, в котором отражается соотношение индивидуальности его хозяина с внешним миром. Спокойная и простая обстановка - свидетельство внутреннего баланса, и наоборот, нагромождение предметов говорит о предопределённости к рассеиванию внимания и неспособности к его концентрации. Здесь, судя по ультрасовременному дизайну, предпочитали незакомплексованность и открытость мировоззрения, без ограничений и даже без слабо обозначенных контуров признанных, но обветшалых канонов. В просторном холле не было ничего, за исключением мраморного куба, на котором красовалась копия античного торса. Наверх вела пологая лестница из нержавеющей стали. Её лаконичный стиль как бы расчленял пространство и подчёркивал воздушность помещения. С окна в потолке вокруг струился равномерный дневной свет, расширяя и увеличивая арку второго этажа. Абсолютно белые стены и декоративные балки перекрытия усиливали это впечатление открытости и свободы. В целом решение интерьера выглядело неплохо, но Макс не мог избавиться от ощущения некоторого мавзолейного холода.
       Из холла они прошли в просторную гостиную и Речел жестом пригласила его присесть на бесформенный кожаный диван, который оказался чрезвычайно удобным и комфортабельным.
       - Ты знешь, Макс, этому дому везёт на твоих земляков.
Он с недоумением посмотрел на Речел.
       - Моя подруга вселилась сюда два года назад. Бывший владелец сдавал дом внаём и его последние жильцы оказались русскими. У них здесь в Америке была какая-то фирма. Закончив все свои дела, они съехали, договорившись с прежним хозяином, что используют свой денежный залог в качестве оплаты за последний месяц. Люди они были спокойные, респектабельные и не доставляли ему никаких хлопот. Он согласился и это было его упущением. Он даже осмотрел дом накануне и не обнаружил материального ущерба. Лишь одна комната осталась непроинспектированной. Она была заперта и они сказали, что не могут отыскать ключи. Собственно, там и проверять было нечего. Длинное и неудобное помещение, которое они использовали в качестве подсобки. Оно внизу в подвале, теперь там библиотека и одна из стен была изрешечена пулями.
       Макс усмехнулся.
       - Мне кажется, что твоя подруга преувеличивает. После истерии в газетах о русской мафии многим дырки от гвоздей кажутся пулевыми отверстиями.
Речел назидательно посмотрела в его сторону.
       - К сожалению, мой друг, это не так. Дом был приобретён без ремонта, «как есть», и я собственными глазами видела это место. Чтоб тебе было легче поверить, добавлю, что на одной из стен висели силуэты-мишени, а на полу валялись стреляные гильзы. Они использовали это помещение как тир.
       - Речел, уж не подозреваешь ли ты, что эти люди были представителями криминальных структур и прямо на дому оттачивали своё мастерство убирать ненужных свидетелей?
       - Как знать? На всякий случай, она всё сфотографировала и сообщила в ФБР.
       - Ну и чем эта история закончилась, её наградили за мужество шоколадной медалью?
Рейчел почувствовала в его словах скептицизм.
       - Тебе действительно смешно?
       - Прости, Речел. Мне трудно избавиться от привычки иронизировать, но я бы с удовольствием взглянул на эту комнату. Думаю, она не имеет соответствующей звукоизоляции и при первом же выстреле соседи моментально бы сообщили в полицию.
       Это тебе.
Макс протянул ей коробку, завёрнутую в лощёную бумагу.
       - О, Макс! Это очень любезно с твоей стороны. Что это?
       - Ничего особенного, коробка конфет. Так было принято ухаживать в России. Я выбирал их на свой вкус, прости, если это не то, что ты обычно предпочитаешь. Мне они нравятся и именно такие я любил в детстве. Они романтично назывались «Южная ночь».
 Речел перевела взгляд на него и в её глазах блеснули искорки.
       - Красивое название. Так значит, ты ухаживаешь?
       - Стараюсь, насколько мне позволяют это делать.
Он попытался осторожно выяснить, каковы его шансы. Желание уже настойчиво стучало в висках картинами одна соблазнительнее другой и соображениями о возможности оказаться с ней наедине.
       - Кстати, твоя подруга дома? Если да, ты могла бы меня ей представить. Надеюсь, я заслужил симпатию и теперь уже, вне всякого сомнения, смогу расчитывать на лояльное к себе отношение.
       В ответе Речел прозвучало досадное и неудобное препятствие.
       - Она спустится позже. Ей тоже небезынтересно взглянуть на человека, которого я пригласила в гости.
       Такой вариант был далеко не самым лучшим и «наламывал» его далеко идущие планы.
       «..А вот это совершенно некстати...»
Макс где-то в глубине души слегка приуныл, но не показал вида.
       -Это не происходит часто?
Он пристально посмотрел ей в глаза.
       - Реже, чем хотелось бы. Я очень избирательна..., да и моя подруга тоже, - добавила она, чуть помедлив.
       - Для меня это звучит как комплимент. Теперь мне в особенности хочется не разочаровать тебя, простите – вас, в оказанном мне доверии.
Речел подошла к нему поближе и очень тихо значительно проговорила.
       - Всё зависит от тебя и только от тебя.
       Макс поднялся ей навстречу. Ему очень захотелось привлечь её к себе, единственное в чём он не был уверен, не окажется ли такой переход в их отношениях слишком поспешным. В нём всегда присутствовали эти сомнения. Кажущиеся другим условностями, они имели для него очень отчётливый смысл соблюдения необходимых приличий. По своему твёрдому убеждению он знал, что ни одной женщине, наверное, не хочется показаться легко доступной, даже самой уверенной в себе и в своих прихотях. Это не было данью этикету и он больше полагался на свои собственные соображения, чем на чьи-то прописные истины. Пока где-то в глубине прокручивалась эта мысль, руки сами собой легли на её талию.
       - Речел, я не буду стрелять по мишеням.
Лицо её вдруг оказалось очень близко и Макс невольно смутился. Прямо перед собой он увидел её полуприкрытые глаза и влажные губы. Это выглядело молчаливым поощрением его осторожного намерения. Он ощутил их вкус, едва коснувшись и почувствовал ответный поцелуй.
       Где-то стукнула дверь. Они сразу отпрянули друг от друга. Вверху на лестнице показалась подруга Речел. Спустившись, она подошла к Максу и протянула руку.
       - Трейси. А Вас, кажется, зовут Макс. Речел сказала, что у Вас неплохой вкус. Если это действительно так, то примите мои поздравления. Сегодня не просто иметь и сохранить такое качество.
       Макс слегка поклонился. Насколько можно было судить по их репликам, две эти дамы пребывали в конфликте со своим окружением или с состоянием современной культуры.
       - Речел, почему бы тебе не предложить гостю чего-нибудь выпить? Как насчёт небольшой дозы спиртного, Макс? Я надеюсь, Вы не пуританин и у вас здоровая печень?
       Трейси направилась в смежную комнату, жестом приглашая их за собой. Здесь вдоль стены тянулась барная стойка со множеством бутылок на полках, расположеннных над ней.
       - Нам с тобой как обычно. А что предпочитает Макс?
Она плеснула на дно двух бокалов джин. Потом добавив лёд и дольку лимона, наполнила их на две трети тоником. Макс автоматически проследил, какую марку они предпочитают, и увидев, что это «Де Купейр» в керамической бутылке, понял, что здесь знают толк в алкогольной продукции.
       - Я думаю, такой напиток слишком женский и мужчине лучше налить что-нибудь посерьёзней. Водка, текила, скотч?
       Макс долго не раздумывал и согласился на водку. Трейси уже было хотела и туда швырнуть пару кубиков льда, но была вовремя остановлена Речел.
       - Ты что, не знаешь, что русские пьют водку без всяких добавок, предпочитая чистый продукт? Не так ли, Макс?
       - Спасибо, Речел. Я действительно не люблю смешивать, и, если можно, мне водку в рюмку и до краёв.
       Подруги переглянулись. По всей видимости, они уже успели достаточно обсудить его персону. Трейси подняла свой бокал.
       - Чирс! Или как вы говорите?
       - На здоровье!
Макс осушил залпом налитое. Водка оказалась неохлаждённой и невкусной. С этим напитком у Трейси явно вышел прокол. Как компонент к коктейлю, её можно было бы использовать, но не более того. Речел весело наблюдала за ним. Ей импонировали его манеры и естественная непринуждённость.
       - Чем вы занимаетесь, Макс? - ненавязчиво поинтересовалась Трейси. Такой вопрос не был в новинку. Если раньше он звучал для него несколько странно и казался не совсем скромным, то теперь, привыкнув, Макс уже знал, что это обычная американская манера - бесцеремонно совать везде свой нос без всякого стеснения.
       - Я работаю менеджером в многоквартирном доме, - не смутившись от такой скромно звучащей должности, ответил он. Трейси отпила ещё глоток и язвительно уточнила:
       - Менеджер на такой машине? Для этого надо подрабатывать врачом или адвокатом или вы делаете всех дураками.
Макс улыбнулся.
       «...Значит, и эта деталь не осталась без внимания».
       - Нет, схема значительно проще. Я совладелец на равных паях и мне принадлежит половина пакета. Могу добавить, что я не новый русский богатей и приехал в Америку без копейки денег. Так что, по вашим определениям, я человек, который сам себя сделал. Можно ещё водки?
       Он уже вполне освоился и понял, что им, может, и небезразлична сфера его деятельности, но абсолютно наплевать на такую мелочь, как материальное положение их гостя. Капкан здесь ставить на него никто не собирается. Дом в престижном районе и, судя по тому, как он обставлен, занимает его, как видно, состоятельная женщина. Макс продолжал иногда разглядывать обстановку. Такой бар и его ассортимент вполне мог удовлетворить небольшое питейное заведение.
       Характер Трейси оказался весьма открытым. Ей, безусловно, нельзя было отказать в широте взглядов, если она согласилась принять под крышей своего дома едва знакомого ей человека, тем более, русского. А ещё эта история со стрелками, его бывшими соотечественниками... Макс внутренне поморщился.
       «...Звучит неправдоподобно, но чаще всего именно так выглядят реальные факты.»
       - Ну девушки, ваше здоровье!
Он подмигнул Речел и опять выпил до дна. Трейси, глядя на такое, невольно зажмурилась. Какое-то время они поговорили ещё. Беседа была ни о чём. Болтали. Смеялись. Подруги успели пропустить по второй порции джина и чувствовали себя слегка захмелевшими. У Трейси заметно порозовели щёки и она даже похорошела. Макс, почти похоронив надежду провести с Речел время, как он на то рассчитывал, более не концентрировался на этой неувязке и всецело отдавался воцарившейся между ними легкой обстановке. Женщины продолжали иногда переглядываться, но он уже не обращал на это внимания. Трейси не отмалчивалась и даже направляла иногда разговор в неожиданном направлении. Впрочем, они обе были занятными и остроумными собеседницами с довольно интересными мыслями. Дело двигалось к ужину и Трейси решила взять на себя хлопоты по его приготовлению.
       - Я вас оставлю ненадолго, - сказала она, направляясь к выходу из комнаты.
 - Мы встречаемся в столовой минут через двадцать - тридцать, если никто не возражает. Бар к вашим услугам. Распоряжайтесь.
       Трейси вышла и прикрыла за собой дверь. Оставшись наедине с Речел, Макс почувствовал некоторую неловкость. Он не то чтобы оробел, но и не испытывал в себе полной уверенности. Внезапная близость принесла смущение и даже пара рюмок водки не сделала его более решительным. Речел, заметив его невольные колебания, присела с ним рядом так, что их тела соприкоснулись. Положив локоть на спинку дивана, она глубоко заглянула ему в глаза.
       - Раскажи мне о себе. Я тебя совершенно не знаю. Ты мне так и не ответил в прошлый раз, почему ты был на этой выставке один. Впрочем, я не настаиваю. Если не хочешь, не говори. Я уважаю чужие секреты.
       Макс взял её руку в свою.
       - Речел, по-моему мы уже знаем друг о друге предостаточно, зачем заглядывать за кулисы?
       Она было хотела что-то сказать, но уже не успела, оказавшись в его объятиях и Макс не отпускал её, пока на лестнице не послышался голос Трейси.
       - Все к столу! У меня всё готово!
 Она вошла, и посмотрев на них, подозрительно заметила:
       - Что здесь происходит? У вас вид подростков, которых внезапно застали родители. Так что же?
Речел засмеялась
       - Ты недалека от истины. Мы целовались. Такие же ощущения, как и много лет назад. Я думала, что совсем их забыла, а как оказалось, всё очень свежо.
       Трейси подхватила с барной стойки винные бокалы.
       - Значит время было проведено не без пользы. А теперь мы сможем подкрепиться. Я припасла на этот случай пару бутылок хорошего «Монтраше».
       Она действительно справилась успешно с тем, что обещала, если успела так быстро приготовить угощение. Стол был накрыт по-английски, без скатерти. Вообще, в столовой присутствовал дух Туманного Альбиона. После других помещений со скупой лаконичностью линий, интерьер этого выглядел непривычно традиционным и был выдержан в стиле позднего английского рококо. Гарнитур «Чиппендейл» не казался громоздким в этой не особенно большой комнате. Он был изготовлен, судя по всему, в начале века и был не из дешёвых. Размер стульев скрадывался высоким посудным шкафом с ажурной деревяной решёткой в виде ромбовидной сетки. Напротив находился небольшой поставец, дверцы которого украшала великолепная фанеровка красного дерева. Над ним - большой гобелен, современная реплика, но хорошего качества. Такие обычно производят в Брюгге. По всей видимости, Трейси питала слабость к изысканным вещам и понимала как выдержать стиль. Даже люстра на двенадцать рожков - из Веджвудского фарфора.
       Макс по непонятной причине подумал, что, наверное, они сидят обычно напротив друг друга, как подобает английским леди во время обеденной церемонии, и отодвинул для Речел стул. Усадив её, он тут же перешёл на другую сторону стола и помог Трейси. Его предупредительность не осталась без внимания. Подруги явно следили пристально и небезразлично за его манерами и удостоверившись очередной раз в том, что он не забывает ни об одной из них, с удовольствием принимали его ухаживания. Макс занял место за столом посредине, оказавшись на равном удалении от женщин и мог поочередно наблюдать за ними. Нельзя было не заметить, что они проводят много времени вместе. Эти признаки проявлялись незаметно, но каждый раз всё отчётливей. Если одна начинала говорить, другая уже знала ход рассуждений и они, словно дополняя друг друга, могли отстаивать общую точку зрения. Макса забавляло это их единство. Иногда ему казалось, что перед ним сёстры-близнецы, непохожие друг на друга.
       Трапеза протекала весьма оживлённо и они втроём с лёгкостью уговорили белое бургундское. Оно действительно было великолепного качества и от него просыпались самые неукротимые желания. Уже за десертом Речел, допив свой коньяк и многозначительно посмотрев в сторону Трейси, решила посвятить Макса в то, что ей казалось самой очень важным и исключительным. Она взяла его за руку и потянула за собой.
       - Идём, Макс. Я хочу что-то тебе показать.
Они поднялись наверх. Звук шагов тонул в белом ковровом покрытии, которым был устлан весь дом. Она одним махом распахнула двустворчатую дверь и он оказался на пороге спальни.
       - Хочешь угадать автора?
       Мне любопытно, что тебе подскажет твоя интуиция или знание живописи.
Речел остановилась возле небольшого рисунка, обрамлённого узкой рамкой. На нём была изображена молодая девушка за туалетом. Она как будто привстала и повернулась к зрителю лицом так, что хорошо просматривались его проработанные черты.
       «...Уж не хочется ли Речел меня испытать?»
       Макс автоматически уже изучал работу. Подписи было не различить с такого расстояния, единственное, что сразу бросалось в глаза - это отточенная деликатность наброска и зрелое мастерство, что делало его сразу заслуживающим внимания.
       «...Вполне в духе импрессионистов...»
 В манере письма прослеживалась даже некоторая тяга к академизму, без той характерной изломанной фактуры, так любимой многими представителями этого течения. Макс смело мог бы датировать работу последней четвертью девятнадцатого века, ближе к его концу, и отнести её к французской школе. Круг постепенно сужался, и если отталкиваться от того, что акцент в композиции приходился больше на пластику, а не на игру света, можно было предположить авторство Эдгара Дега в период его увлечения техникой пастели.
       Работа была настоящей. В этом не приходилось сомневаться. Уж слишком неказистой была рамка, да и Речел вела себя так, как будто она открыла сундук с несметным сокровищем. Макс какую-то минуту сомневался, но недолго. Гадать было бессмысленно и приходилось надеяться только на своё чутьё. Он немного призадумался.
       «...Ничего лишнего, только изгиб тела, подчёркивающий грацию движения модели.»
       Он ещё раз взглянул мимолётно и выбрал то, что ему показалось наиболее достоверным.
 - Дега?
Речел щёлкнула пальцами.
       - Ну, надо же! Все, кто видел эту работу, тут же приписывают её именно ему.
 Она повернулась и задумчиво взглянув на тысячу раз виденный рисунок, проговорила про себя.
       - А может в этом что-то есть. Настроение? Одно и то же видение мира женской чувствительности? Нежное прикосновение к этому хрупкому цветку...?
Речел вдруг нашла в совпадении стольких мнений новый для себя смысл.
       - Я давно подозревала, что трепетность и глубина мужской души вполне может быть неопознанной... Сделав такое открытие, становится больно за свои заблуждения.
       Она посмотрела немного рассеянно в сторону.
       -Макс, этот рисунок принадлежит Берте Моризо. Одна из подготовительных работ в поздний период её творчества. Его видело много специалистов, но все как один имели ту же реакцию, что и ты. Вы как будто все сговорились, хотя, как я теперь понимаю, здесь дело в другом.
       Работа и вправду производила впечатление. Небольшая, выполненнаая в мягких тонах, она словно сохранила в себе то великолепное время открытого любования красками в отображении повседневной жизни. Макс подошёл поближе и уже различил едва заметную подпись и год.
       - Речел, ты знаешь её историю?
Она с гордостью усмехнулась.
       - Макс, мне бы не знать историю моей семьи? Здесь изображена моя бабушка. Ей там не более шестнадцати лет. Её Берта встретила в парижском салоне художественного общества Шамп де Марс и, очарованная свежестью юного создания, предложила ей позировать. Кстати, с этим известным салоном у моей бабушки были связаны воспоминания, которые, как и я думаю, тебе будут небезынтересны. Прошло некоторое время и она, тогда уже молодая поклонница новаторских идей в искусстве, встретила среди этого круга художников одного странного русского, но случилось это много позже. По её словам, тот окончил школу живописи Ашбе в Мюнхене и пришёл пешком в Париж. Бедный, но безумно талантливый рисовальщик. Ты можешь поверить? Он был два месяца в пути! Его приютил скульптор Аронсон и молодой человек, которому посчастливилось здесь найти кров, поначалу помогал ему переводить в мрамор гипсовые слепки. Потом этому художнику улыбнулась судьба и он выставлялся сам. Сначала в «Салоне независимых», потом в «Осеннем». С Аронсоном он продолжал поддерживать тесные отношения. Именно у него в мастерской моя бабушка с ним познакомилась и они посвятили друг другу год или два. Аронсон был членом Шамп де Марс. Всё мне это рассказывала моя мать. В молодости она была безумно похожа на мою бабушку. Её фотографии в этом возрасте - вылитый рисунок, что ты сейчас видишь перед собой. Вообще, в нашем роду женщины очень сильно повторяют внешность своих предшественниц, значит, и я должна иметь некоторое сходство с ними. Ты не находишь?
       Макс с нескрываемым интересом слушал. Когда она упомянула о фактах биографии незнакомого русского художника, он весь аж встрепенулся.
       - Речел, мне кажется, что мне известно о ком ты говоришь! Имя? Ты не помнишь имя этого человека?
       Речел пыталась напрячь память, но её усилия выглядели тщетными.
       - Моя мать его называла, но убей Бог, не могу вспомнить. Забыла. Столько лет прошло... Удивительно вообще, что в голове остались все эти подробности.
       - Может быть Тео?
Макс осторожно пытался подсказать.
       Теофил Флейман?
       - Ты знаешь, очень похоже... Тебе знакома эта фамилия?
Он рассмеялся.
       - Немного. Я пока не знаю, как всё это преподнести, уж слишком невероятное совпадение. У него с твоей бабушкой был роман?
 - Да, кажется. Мне доводилось слышать об этом её увлечении. Я не в курсе всего, но знаю, что они как-то непонятно расстались. Что с ним случилось потом, мне не ведомо.
       Во всё услышанное Максу верилось с большим трудом.
       «...Та жизнь прошла безвозвратно и навсегда, но как оказалось, не совсем. Выходит, она оставила очень ощутимый след. Случай негаданно столкнул его с совершенно чужим человеком, и в этой встрече загадочным образом нашлось место истории давно минувших дней, которая касалась их обоих. Сегодняшний день - это её непредсказуемое продолжение и никто не знает, как всё повернётся.»
       - Речел, ты ничего не напутала...?
       Прости за такой бестактный вопрос,- Макс слегка смутился, - но для меня чрезвычайно важно быть уверенным в хронологии тех событий. Дело в том, что у меня есть картины одного художника с очень похожей судьбой. Согласись, она необычна, и потому твой рассказ и в особенности, некоторые его детали вызывают у меня живейший интерес.
       Картин немного, и не о них сейчас речь. Среди них - две акварели. Обе были написаны примерно в начале века. Где - не берусь утверждать, знаю только, кем. На одной из них сцена в синематографе. Что-то мне кажется знакомым в этом лице, - Макс кивнул головой на набросок,- когда я вспоминаю работу, которая у меня хранится.
       Он ещё раз приблизился к рисунку и пристально стал вглядываться в черты изображённой там молодой девушки.
       - По-моему, мы стоим на пороге открытия.
       Речел выглядела немного ошеломлённой. Макс говорил загадками и она никак не могла соединить обрывки своих далёких воспоминаний с тем, что она сейчас услышала от него. В молодости она была мечтательной девушкой. Полученное хорошее образование и собственное воображение рисовало ей начало двадцатого века, как некую нервно-утончённую эпоху. От неё веяло стихами Гийома Апполинера и она ещё очень долго продолжала идеализировать то время, по её мнению, полное поэзии духа и изысканных манер. Восхищение Серебряным веком европейской культуры определило её дальнейшие увлечения и профессию. В Америку её привезли совсем маленькой девочкой и она всегда, сначала втайне, а потом уже не скрывая этого, гордилась своим европейским происхождением.
       С годами что-то поменялось. Теперь все эти ощущения давно уже покоились почти забытым пластом её прошлой жизни. Она всё реже и реже возвращалась к ним, затерянным где-то в дальних закоулках души, и Макс вдруг их всколыхнул, внезапно и неожиданно.
       - Макс, ты действительно думаешь, что мы говорим об одном и том же человеке?
       - Я не только думаю, в моей душе с каждой минутой растёт уверенность. Удачные совпадения - это удел счастливчиков или дураков, и мне не остаётся ничего другого, как оперировать фактами. То, что ты рассказала, не происходило с каждым вторым. Из Мюнхена в Париж не пролегала тропа паломников, и если кто-то ещё покрывал это расстояние пешком, то только участником ранних крестовых походов. Так что, прими как должное перст судьбы.
       Он ещё раз подошёл к портрету, словно желая себя проверить и сравнить его с внешностью Речел. Не оборачиваясь, он негромко заметил:
       - Пожалуй, это ваше фамильное.
       - Что ты имеешь в виду?
       - Вас хочется писать.
Макс решительно шагнул к двери и легонько её притворил, пока не услышал, как щёлкнула собачка замка. Потом медленно подошёл к Речел и порывисто прижал её к себе.
       - Ах, Речел... Я кажется, теряю голову...
 Он поцеловал её, потом ещё и уже начал расстёгивать на ней блузку. Она не сопротивлялась. Напротив, будто ожидая такую его реакцию, пристально смотрела на руки Макса, помогая ему сама снимать бюстгалтер.
       Так долго у него до сих пор не получалось. Речел вела себя немного странно. Макса не оставляло впечатление, что она какое-то время не имела мужчину. Наверное, долго. Возможно, что-то ещё... Во всяком случае, с такими женщинами ему не приходилось иметь дело. С этим ощущением было трудно совладать, и он, не желая разочаровать Речел, пытался изо всех сил прислушаться к её телу. В какой-то момент ему показалось, что она реагирует ненатурально и, вероятно, даже немного подыгрывает. Продолжалось это недолго и он решил не беспокоить себя пустыми сомнениями. Наконец, уверенный, что он смог её удовлетворить, Макс в изнеможении упал рядом. Подсознательно он продолжал быть под впечатлением её непонятного волнения.
       Речел, посмотрев на него благодарно, произнесла:
 - Моя проницательность меня не подвела.
Они теперь лежали, прижавшись к друг другу, и Макс, успокоенный, почти забыл о показавшихся ему странностях в её поведении. Прошло минут десять. Речел поглаживала его тело и иногда касалась губами, как будто чего-то выжидая. Вдруг, приподнявшись, она взглянула на него очень испытывающе и сказала.
       - Мы не можем быть такими эгоистами. Бессовестно оставить Трейси одну...
       Подожди, я скоро.
       Она накинула халат и тихо вышла из комнаты. Макс машинально упёрся глазами в рисунок, который висел на противоположной стене. Сейчас, после всего того, чем поделилась с ним Речел, он имел уже совершенно другое значение. Её слова словно продолжали звучать в его памяти слабым эхом, где-то очень глубоко и вне всяких понятных границ.
       «...Вот это номер!
       Просто невероятно.... А ведь всего этого могло и не произойти...»
       Он нежился в мягкой постели, сохранившей едва уловимый запах духов, и мечтательно предвкушал продолжение. О том, что они не одни в доме, Макс как-то не думал. Речел отсутствовала недолго. Почти неслышно отворилась дверь и оттуда показалась её фигура. Напрасно Макс не придал накакого значения её словам, даже не предполагая, какой скрытый смысл был в них заложен.
       Речел стояла на пороге не одна!
       Рядом была Трейси!
       Та успела переодеться и теперь на ней была лишь только лёгкая туника. В руках она держала бутылку шампанского и три бокала. Выглядели женщины вполне спокойно и без малейшей доли смущения на лице. Речел, пропустив Трейси вперёд, извиняющимся тоном произнесла:
       - Макс, я не могу не поделиться с подругой...
Потом, подхватив у неё бокалы и поставив их на прикроватную тумбочку, отошла, уступив Трейси место.
       - Ты не возражаешь?
       Трейси присела рядом на постель и медленно начала разливать шампанское. То, что они все изрядно выпили, пожалуй, разряжало обстановку и делало более доступным пониманию многое, что, вероятно, не случилось бы без воздействия алкоголя. Ему даже на минуту показалось, как она в полухмельном трансе искоса с интересом за ним наблюдает. Быть подопытным кроликом вовсе не входило в планы Макса. Он ещё не до конца сообразил, что происходит, и лежал с идиотским видом, едва укрытый. Первой мыслью было, что его заманили.
       «... В этой стране это бывает, как здрастье. Непонятно, зачем тогда шампанское..? Ну, не будут же они праздновать прямо сейчас чётко проведенную операцию. Да и Трейси одета, вернее, раздета как-то подозрительно.
       Чёрт возьми... Непонятка...»
       Понемногу он начинал приходить в себя от первого шока и соображать. В такое было трудно поверить, но здесь, в этом доме, похоже, всё происходило так, чтобы поразить воображение. Его - так точно. Макс продолжал молчаливо лежать, прикидывая, как ему себя вести. Он понял, что обратного пути нет.
       «...А собственно, зачем отступать?»
       Его оставило первое смущение и теперь только волновало единственное обстоятельство, до которого ему никогда раньше не было дела. Всю свою энергию он неосмотрительно уже потратил на Речел. По понятной причине - Максу хотелось произвести впечатление. Теперь же оказаться недееспособным было неловко и стеснительно. Никто никуда не спешил. Трейси подняла свой бокал и, обращаясь к нему, со смехом произнесла
       - Твоё здоровье, Макс!
       Ты выглядишь немного растерянным... Или слухи о вашей русской манере жить страстями - преувеличение?
       Она качнулась немного в сторону и едва не потеряла баланс, чуть расплескав вино на постель. Всё ещё пребывая в некотором заторможенном состоянии, Макс вовремя подхватил из рук Трейси шампанское и посмотрел на Речел, пытаясь отыскать в её лице подсказку. Она перехватила его взгляд и лишь молча приблизившись к Максу, поцеловала его в губы. Он машинально едва ответил.
       «...Что ж? Подобное ему в новинку. Он, конечно, слышал о таком способе борьбы с сексуальной скукой, но чтобы быть непосредственным участником - такая мысль его, право, пока не посещала.»
 Холодное вино немного приободрило и он вскоре почувствовал смену настроения.
       - Ну, вы, девушки, даёте...
Он вздохнул, уже немного освоившись с этой новой для себя ролью. Кровать была достаточно просторной для того, чтобы вместить их троих. Речел допила и, вальяжно скинув халат, нырнула в постель. Макс почувствовал её ягодицы и мягкое прикосновение бёдер. Трейси как будто не решалась к ним присоединиться. Но вот, наконец, она, стянув через голову свою тунику, осталась совершенно обнажённой. У неё оказалась неплохая фигура. Выглядела она немного старше Речел. Это тут же было заметно по её немного дряблой коже в области живота, которая даже образовала небольшую складку. Впрочем, её округлые формы не только вдохновляли, но и невольно притягивали к себе внимание. Чем-то она напомнила Максу Дюреровскую Еву из Прадо, если бы та достигла Трейсиного возраста. Такие же немного покатые плечи, груди-яблоки, в общем, типичная немецкая готическая мадонна начала шестнадцатого века. Даже в изгибе бедёр Макс заметил ту же грацию, с которой на картине Ева держала самый желанный в мире плод. Тогда, в галерее, она выглядела никакой и даже бесцветной. На таких мужчины не особенно падки, но в них часто проявляется внутренняя симпатичность, которая делает потом общение с ними весьма запоминающимся. Макс протянул ей руку и попытался встретиться с ней взглядом. Это была бы интересная психологическая сцена и он не хотел отказываться от удовольствии такого контакта. Трейси увернулась от его глаз как будто специально и с весёлым возгласом плюхнулась рядом, оказавшись на свободной стороне кровати. Речел встретила её восклицание хохотом и они довольно активно принялись потираться о Макса боками. По всей вероятности, это их несомненно забавляло. Макс не решался пошевельнуться, настолько необычным было для него ощущать рядом с собою двух раздетых женщин. Одно дело - невинно представлять всё это. Возможно, даже поставить себе целью такое приключение и постараться привести в исполнение свои необузданные фантазии, и совершенно другое - неожиданно быть втянутым в центр события.
       Эротика отсутствовала начисто и в шумной возне под одеялом Макс больше ощущал странную и непривычную для его понимания неразбериху. Ему вдруг показалось, что он во власти многорукого Шивы. Не было участка на его теле, к которому бы не прикоснулись нежные ладони обеих женщин. Они существовали везде, и он плохо соображал, кому именно он обязан тем или иным прикосновением. Речел и Трейси не стеснялись и даже ласкали друг друга. При этом Макс чувствовал свою полную для них ненужность. Такие изощрённые ласки он вряд ли мог себе вообразить и невольно думал, насколько он примитивен со своим целенаправленным действием. Глядя на них, Макс растерялся, кому и как уделить внимание Для начала он обнял обеих, но они выскользнули и продолжая хохотать, окончательно превратили постель в кубло. Выручила Речел.
       - Трейси твоя. Не забывай, она хозяйка этого дома, и ты, как гость, должен хорошенько отблагодарить её за гостеприимство.
       Речел сказала это шутливо-серьёзно, но в приказной форме, настойчиво давая ему понять полную ответственность за то дело, что она ему поручает. Трейси тут же громко подхватила и, как показалось Максу, пыталась скрыть своё смущение:
       - Рейчел абсолютно права. Ты должен постараться!
Похоже, они были совершенно пьяны. Это обстоятельство оказалось, как нельзя более подходящим. Макс ощущал себя неестественно и даже скованно. С одной стороны, присутствие новой женщины его безусловно возбуждало, с другой - он как бы прослеживал себя со стороны. Макс чувствовал каждым сантиметром кожи, как Речел смотрит на них, и это его невольно тормозило. Весь хмель мгновенно пропал и он теперь только втайне переживал о том, как со всем этим справится. Всё произошло проще, чем он себе предполагал. Удовлетворить Трейси оказалось значительно легче, чем её подругу. Макс даже не ожидал от неё такой готовности. Трейсина эмоциональность и темперамент были сейчас, как нельзя более, на руку. Как и тогда с Речел, Макс понял, что она испытывает затруднение, словно ей чего-то недостаёт, но отнёс это на перебор с выпитым. Ему и самому было крайне сложно сосредоточиться, впервые кто-то находился рядом в такую минуту кроме него и партнёрши. Этот привкус публичности невольно отвлекал его и не давал полностью посвятить себя процессу. Какие-то мновения Макс не решался отдаться порыву, но вскоре потерял над собой контроль и, уже совершенно не реагируя ни на кого, крепко стиснул Треси под собой. Она тоже впилась руками в его плечи и не отпускала до тех пор, пока не прекратились его конвульсии. Через секунду, уже вконец измочаленнный, он опять занял своё место между двумя тёплыми телами.
       Трейси продолжала лежать на спине, по-видимому всё ещё не остыв от любовной утехи. Речел выглядела необычно возбуждённой. Что-то новое появилось у неё в лице. Ноздри её раздувались и она порывисто дышала. Сцена секса с подругой у неё на на глазах несомненно раззадорила Речел, но, к сожалению, это уже был конец спектакля. При всём своём желании Макс даже не мог подумать ни о чём подобном. Поймав её взгляд, он не мог отделаться от настойчивого впечатления, что он ему странно знаком. Несомненно, когда-то он видел точно такой же, но не мог вспомнить где. Он врезался ему в память давно и невозможно было забыть его, отсутствующий и погружённый внутрь себя.
       Они провели в постели ещё около получаса. За окном успело давно стемнеть и лишь неяркий торшер освещал комнату, которая стала от этого ещё уютней. Трейси приподнялась и долила всем остаток из бутылки, разделив его поровну.
       - Макс, сегодня ты не только наш гость, ты ещё присутствуешь на годовщине.
Её язык немного заплетался, но все они были в примерно одинаковой кондиции.
       -Точно так же, тридцать лет назад мы обе вступили во взрослую жизнь. Можно ему рассказать?
       Трейси взглянула в сторону Речел. Та весело кивнула, сама не без удовольствия припоминая тот день.
       - Наше первое самостоятельное лето! Его невозможно забыть и мне до сих пор кажется, что я могу описать каждый день, до самых неприметных мелочей...
       Она мечтательно задумалась, словно переживая опять те мгновения.
       - Где, как не в Париже ощутить свою полную свободу и отдаться ей со всем трепетом. Две юные особы, немного наивные и совершенно неопытные. Наверное, чего было предостаточно в тот момент, так это ветра в голове и жажды впечатлений. Если бы Речел не владела французским, то не знаю, как бы мы ориентировались. Её французское происхождение нам очень помогло и двери везде были гостепреимно для нас распахнуты. Да, как звали нашего гида?
       Жюль!
       Ну да... Как можно забыть этого приятного молодого человека, который вызвался показать нам Париж? С ним мы случайно оказались в одном недорогом отеле. Он любезно угостил шампанским и мы уже не выходили из номера весь остаток дня. Жюль стал для нас обеих первым мужчиной.
       -Речел, ты помнишь, у меня даже сохранилась твоя фотография, где ты закрываешь от стыда лицо руками. Я снимала всё подряд.
 - Неужели ты продолжаешь её хранить?
 - Ещё бы!
       Кстати, Речел нашла некоторое сходство в тебе, Макс с нашим Жюльеном, но я думаю, ты другой.
       Подруги делились с Максом этими воспоминаниями невинных забав своего далёкого прошлого и он невольно был рад такому совершенно необыкновенному виражу в его жизни. Он слушал, пытаясь прикинуть их возраст.
       «...Если они празднуют свою тридцатилетнюю годовщину, то им уже хорошо за сорок. Вряд ли их родители могли отпустить двух девчонок самостоятельно в Европу до окончания школы. Так оно скорей всего и было. Судя по его несложной арифметике, сорок шесть? Сорок семь?
       Хотя, они на столько и выглядят - Трейси так точно. Не думаю, что они одногодки, хотя что это меняет? Обе, ухоженные, не обрюзгшие, в прекрасной постельной форме. Именно такие хотят и умеют. Замечательно, когда люди сохраняют в себе в этом возрасте способность к неординарным выходкам и не боятся свои причуды претворять в жизнь. А может быть, это и есть то самое время, когда человек освобождается от груза бесполезных предубеждений? Это ли не второе рождение? Понять не заново, а единственно верно то, о чём едва догадывался всю жизнь. Ведь дело не только в удовольствиях и их разнообразии, а в собственном к ним отношении.»
       Они ещё какое-то время предавались своим сладостным воспоминаниям, поглаживая Макса. Прикосновения женских пальцев заставляли его, как кота жмуриться от внезапно свалившегося счастья. Ему даже захотелось заурчать в благодарность за внимание и ласку. В приоткрытое окно струился запах цветущего лимонного дерева. Вечерняя прохлада усиливала его концентрацию и он незаметно, но плотно заполнил всё пространство комнаты. Как любой тропический аромат, он был немного резким, но не настолько, чтобы не испытывать необыкновенное наслаждение, вдыхая напоенный им воздух. Наконец, Трейси поднялась и предложила им спуститься к чаю, когда они захотят ей составить компанию. Она вышла. Речел положила Максу голову на грудь и очень робко спросила.
       - Ты шокирован?
Он нежно обнял её за плечи и прижав к себе, проговорил очень тихо, почти прошептал.
       - Нисколько. Только так может себя вести внучка парижанки, свободная и не опасающаяся пересудов.
       Немного погодя, он перевернул её на спину и, заглянув прямо в глаза, сказал уже с полной уверенностью:
       - Ты помнишь, о чём ты спросила меня тогда в галерее? Теперь я знаю точно, что тебе ответить.
       Ты лучше... Много лучше, но разница познаётся только в сравнении и я признателен за предоставленный шанс это осознать полностью.
       Речел непонятно улыбнулась. Что-то рысье промелькнуло в её глазах.
       - Тебе понравилось сравнивать?
 В её тоне он не услышал ревности. Напротив, вопрос звучал, как поощрение, словно Речел хотелось его незаметно похвалить. Макс оказался в секундном замешательстве. Она продолжала ставить его в тупик своей внезапной прямотой и Макс выкручиваясь, полусолгал.
       - Это было настолько неожиданным, что я ещё как-то не определился.
Он действительно не знал, что ответить. Даже попытавшись быть откровенным с собой, Макс не мог тотчас признаться, чему бы он отдал предпочтение.
       Речел молча с интересом посмотрела на него. Похоже, и она не была склонна обсуждать их любовь втроём, так и не пролив свет на своё собственное отношение к тому, что произошло. Выдержав паузу, она без труда перевела тему.
       - Макс, что ты имел в виду, говоря про открытие? Ну, с этим русским художником?
       Ты меня заинтриговал.
       Макс почувствовал облегчение. Обсуждать это постельное приключение было бы излишним, тем более, как ему стало казаться, оно не было стихийным.
       -Речел, это замечательно. Теперь у тебя будет повод меня ещё раз увидеть. Ведь ты же хочешь узнать, что знаю я? Кстати, как насчёт вечернего чая? Мне кажется Трейси нас заждалась.
       Он бодро выскользнул из-под мешанины простыней и начал одеваться. Когда они спустились, Трейси находилась в столовой. Она сидела на небольшом диванчике в виде двух спаренных кресел и слушала негромко звучавшую музыку. Бутылка коньяка, которую они начали вместе, теперь была пуста. Без сомнения, они закончили её без него.
       «...Два Монтраше, бутылку коньяка и еще отполировались шампанским, Это не считая аперитива».
Макс мысленно подсчитывал количество выпитого.
       «...Ну - ну... Похоже, они не состоят в обществе трезвости и умеренность - совершенно не их стихия».
 Трейсину тунику уже сменили светло-салатовые бриджи и такого же цвета кофта. На её лице застыло спокойное умиротворение и по его выражению даже нельзя было догадаться об их недавней близости. Макс, узнав мелодию, спросил:
       - Карлос Жобим?
       - Да. Я люблю его композиции. А какую музыку ты предпочитаешь? Ту, что слушаешь у себя в машине или что-то ещё?
       Теперь он понял окончательно, что у Речел действительно не было от неё секретов.
       - Классику. Хотя, многое зависит от настроения.
       - Вот как? И какое же у тебя чаще?
Макс без промедления соориентировался.
       - То, которое я испытываю в спальне.
Трейси улыбнулась Она была в очередной раз приятно удивлена его находчивостью. Пока они говорили, он случайно заметил небольшую изящную сумочку из плетеного серебра, которую она держала на коленях. С такими в начале века благородные дамы посещали оперу. Нелепо было видеть в эту минуту этот аксессуар, который она нервно перебирала пальцами. Сейчас он смотрелся примерно так же, как лайковые перчатки на руках у купальщицы. Выглядела Трейси несколько необычно, но понять природу этого её состояния Макс не мог. Речел подошла к ней сзади и незаметно начала массировать её плечи и даже почёсывать ей спину, вкладывая в движение своих рук больше, чем заботу об уставшей подруге. Визит в этом месте и в эту минуту подходил к концу. Макс скорее почувствовал их настроение, и воспользовавшись моментом, решил распрощаться. Никто не возражал. Трейси поблагодарила за приятно проведенное время, как благодарят за катание на карусели и купленное мороженое. Она обняла Макса на прощание и даже коснулась сухими губами его щеки. Речел вызвалась его проводить. Уже возле машины она неожиданно решила ему признаться.
       - Послушай, Макс, то что я тебе скажу, не должно прозвучать для тебя странным. Я хочу, чтобы ты правильно всё понял.
       Она не оправдывалась и не выглядела растерянной.
       - Мы так никогда не проводим время. Это была идея Трейси. Знаешь, когда всё есть и ни в чём не испытываешь недостатка, в голову могут прийти самые неподконтрольные желания, тем более, что её рассказ - чистая правда. У нас действительно сегодня такая необычная годовщина и мы захотели именно таким образом её отметить. Конечно, выглядит немного экстравагантно, но зато, по- моему, всё удалось как нельзя лучше. Мы очень тебе благодарны.
       Макс не мог уловить к чему это предисловие.
«...То, что они практикуют групповой секс? Это его не касается. Если они скучают, то это поправимо, и он с удовольствием откликнется, чтобы им помочь. Правда, хорошо бы об этом оповестить заранее и иметь в запасе побольше времени.»
Речел продолжала.
       - Мы не знали, кого можно привлечь...
Она на минуту замялась, подбирая правильные слова.
       - В обшем, видишь ли... Мы оказались тогда в галерее с этой целью.
Макс с весёлой иронией поинтересовался.
       - У вас нет подходящих друзей?
Речел взяла его за руку.
       - Макс, это не те люди. С ними ничего бы не получилось. Понимаешь, как бы это сказать помягче, человек должен был быть не нашего круга и в то же время достаточно интеллигентный и не без чувства юмора.
Он не мог удержаться, чтобы по-доброму не съязвить.
       - Ну, я полагаю, что не обделённый не только этими качествами…
Речел пропустила колкость мимо ушей. Она не выпускала его руку из своей и Макс почувствовал её плохо скрытое волнение. Для него в таком признании сквозило то, что его использовали.
«...Выходит, что так. Впрочем, он ни в коей мере не пострадал, даже наоборот, оказался героем любовником сразу двух.»
       Речел, словно заглаживая свою вину, хотела объяснить.
       - Это случилось и навсегда останется между нами. Окажись на твоём месте любой другой - ему бы в вежливой форме дали понять, что продолжения не последует.
       - Речел, ты хочешь сказать, что мне не отказали от дома?
 Он не воспринимал всё это всеръёз.
       - Понимай как хочешь, но ты действительно был на высоте. Я очень тебе благодарна.
       Она выговорилась с явным облегчением, что теперь не возникнет никакой недосказанности. Макс решил не усложнять. Они интуитивно сделали правильный выбор и он был откровенно рад, что этим человеком оказался именно он. В конце концов, тогда в зале было предостаточно молодых и красивых жеребцов, но по какой-то неизвестной ему причине, они обратили внимание на него.
       «...Почему...?»
 Он приложил палец к своим губам, и переводя тему, предложил поужинать где-нибудь на следущей неделе. Макс подумал о том, с какой, наверное, нерешительностью они пустились на такую авантюру и даже всё спланировав, наверняка переживали до самого последнего момента. Мысль эта была секундной, он будто их оправдывал. Уверенности в правильности своих выводов он не почувствовал, но это было единственное, что хоть как-то объясняло их поведение. Макс на прощание поцеловал Речел, заметив в качестве шутки весело и иронично.
       - У меня остались незабываемые впечатления. Вы можете на меня расчитывать и в дальнейшем. Запомни это и, если захочешь, можешь передать Трейси.
       С этими словами он уже окончательно распрощался и сел в машину. Назад Макс не спешил и двигался очень медленно. Хотя, быстрее всё равно бы не получилось. Обычно еле себя сдерживая от здешней изматывающей нервы, манеры езды, сейчас Макс плюнул и занятый своими мыслями, телепался как все. Это означало рулить в заторможенном состоянии, создавая на проезжей части шахматный порядок и не давая никому оказаться впереди. Так и не привыкший к этому не поддающемуся объяснению, поведению на дороге, он всё же умудрялся обгонять медитирующих за рулём, водителей и уезжать восвояси, однако после выпитого, это было делать рискованно. Того и гляди наткнёшься на полицейского, внимание которого может привлечь машина, не вписывающаяся в размеренный ритм всеобщей похоронной процессии.
       Неторопливая крейсерская скорость в пределах двадцати пяти миль в час и точно так же проплывающие мимо по улице, автомобили с полумёртвыми фигурами внутри, прояснили немного его мозги и последние винные пары почти растворились в ночной прохладе. Макс открыл крышу и ехал теперь словно под тёмным звёздным куполом. Как в планетарии. Неожиданно пришла в голову первая строчка четверостишия, которую сейчас он механически про себя повторял, без всякой на то причины.
       « Ночной зефир струит эфир...
       Ночной зефир...
       Ночной эфир....»

       - Глава 4 -

       Вернувшись домой, Макс тут же поспешил внимательно рассмотреть акварель, о которой ещё несколько часов назад рассказывал Речел. Несмотря на поздний уже час, сна не было ни в одном глазу. Обычно он отправлялся спать не позже одиннадцати, привыкнув таким образом к редко нарушаемому распорядку, но не сегодня. Стрелка часов на циферблате давно перевалила за полночь, но это ровным счётом ничего не значило. Все события сегодняшнего вечера настолько перевозбудили нервную систему, что он всё равно бы не уснул. Ощущение чего-то нового и неизведанного до сих пор, что вот-вот должно ворваться в его жизнь, стремительно поднимало тонус и даже появился интерес к происходящим событиям, совершенно утраченный в последнее время. Но это действительно были события!
       Акварель находилась перед его взором в родительском доме с того самого момента, как Макс начал сознательно различать окружающее. Она и другие картины существовали среди множества прочих предметов и это постоянство в какой-то мере сделало их незаметными. Макс настолько привык к ним, висевшим долгие годы на одном и том же месте, что даже уже и не обращал на них внимания. Работы его деда были просто неотъемлемой принадлежностью обстановки, как резные диван и кресла с бархатной обивкой, как высокий буфет, упирающийся своей изогнутой верхушкой почти под самый потолок, и как вообще всё, что никто годами никогда не переставлял и не двигал. Они потом украсили стены в его собственной гостиной, став точно такой же неотделимой от всего остального частью интерьера, и вот теперь оказались здесь, далеко за океаном. Макс хорошо их знал, наверное, даже слишком, но, пожалуй, никогда не вглядывался в одну из них с большим любопытством, чем сейчас.
       «.... Ах, Речел, Речел.. Если бы тебе могло такое прийти в голову...»
       Он скрупулёзно изучал, тысячу раз им виденную небольшую картинку со сценой в синематографе. На ней, прописанной пером с тушью, хорошо были заметны все мельчайшие детали, как будто он стоял снаружи, возле открытого окна и наблюдал за тем, что происходит там, внутри...
       Его взгляд не спеша скользил по залу с двумя тусклыми бра, которые на общем тёмном фоне выглядели даже яркими. Их оранжевые плафоны немедленно привлекали внимание тем, что хорошо выделялись среди полумрака помещения.
       Макс присмотрелся ещё раз и только теперь с удивлением обнаружил, что они словно и вправду излучали неяркое свечение газового рожка, от которого возникали сероватые нестойкие тени по бокам.
       «...Господи, как он сумел смешать такую краску...?»
       На заднем плане угадывалось белое пятно афиши с продолговатым контуром. Оно было почти непроработано. Там виднелось едва различимое имя «Жорж Мельес», наискосок листа. Рядом - мужчина во фраке, вопросительно, в пол-оборота повернувшийся в сторону женщины. Её фигура занимала весь передний план так, что трудно уже было определить, то ли это жанровая сцена, то ли портрет. Лицо модели очень сильно напоминало внешность Речел!!!
       «...Наваждение какое-то...»
       Макс жадно вгляделся в черты этой неизвестной женщины и последние сомнения постепенно начали таять, пока не улетучились совсем. Такое переплетение судеб было фантастическим.
       «...Ну и ну...
       Интересно, как она к этому отнесётся? Вот уж действительно, сюрприз...»

       Он позвонил Речел утром. Дожидаться, как они договорились, следущей недели Макс не хотел. Ему не терпелось поделиться с ней подтверждением своих предположений, и хотя его переполняли эмоции, он решил не спешить. Голос Речел в трубке звучал ровно и никак не выдавал неловкость, которая могла бы вполне закономерно у неё возникнуть. Было ли это признаком её незаконспирированного равнодушия или она проявила завидное самообладание? Макс не знал. Эту женщину было не с кем сравнивать, чтобы дать себе право даже на поверхностные выводы, да и обстоятельства их последней встречи не укладывались в рамки тех отношений, к которым он привык.
       «...В итоге, мы все вчера выпили на славу и теперь, на трезвую голову, будет нелегко взглянуть друг другу в глаза. Наверное, их действия ей и самой могли показаться чересчур раскованными...»
       Как и вчера, при неожиданном появлении Трейси, Макс непроизвольно смутился.
       «... Хотя, кто знает, что у них на уме...?»
       Любое желание мужчины посмотреть на мир с дамских позиций сродни попытке догнать ветер. В любом случае, или окажешься далеко впереди, или безнадёжно отстанешь.
       Речел была рада его слышать. Она охотно согласилась увидеться и не стала вдаваться в подробности причин вдруг изменившихся планов. Макс выбрал небольшой ресторан, где они могли бы спокойно провести время. Вчерашние события воспринимались им как сон, как и атмосфера того места, где они произошли. Хотелось ущипнуть себя, чтобы окончательно удостовериться, что это не игра воображения. Даже Речел выглядела не совсем такой, какой она была день назад. Напрасно Макс искал в её взгляде смущение, она глаз не отводила, а наоборот, смотрела с уверенностью человека, которому нечего стесняться. Это плохо объяснимое обстоятельство даже как-то задевало его мужскую потребность быть покровителем. Чутьё подсказывало Максу, что ни под каким видом не следует что-либо говорить или касаться даже намёком темы их вчерашнего развлечения, если он хочет сохранить свои с ней отношения. Так нельзя преступить наложенное табу, чтобы не вызвать недовольство духов, охраняющих запретные пределы от бесцеремонного вторжения. Не из-за боязни последующего наказания, а из смирения перед величием непонятной силы, недоступной разумению. Макс даже не проявил светской вежливости и не спросил о Трейси, и вообще, вёл себя так, как будто они несколько дней как расстались после ужина в «Виа Венетто»
       Зал ресторана оказался полупустым, несмотря на вечерние часы. Середина недели, как видно отличалась для этого заведения слабым наплывом посетителей. Они выбрали место возле окна. Пока Речел читала меню, Макс заметил на хорошо освещённой противоположной стороне превеселенькую группу. Расстояние было небольшим и он прекрасно видел всё, там происходящее. Возле похожего на бродягу субъекта, который сидел на пошарпанной циновке в позе цветка лотоса, стояла довольно крупная собака. Будь она немного пошерстистей, её вполне можно было бы принять за лабрадора. Такая же добрая и готовая безропотно исполнять волю хозяина. На её спине стоял облезлый кот. Судя по его свалявшейся шерсти и тонкому хвосту, ему, наверное, перевалило далеко за шестьдесят по человеческим меркам. Выглядел он довольно безучастно и с равнодушием воспринимал своё место в настоящей жизни. Но самое прикольное было то, что на спине этого престарелого бедняги копошилась белая мышь. Составляющие столь необычной живой пирамиды довольно мирно уживались друг с другом и их хозяин собирал под этот атракцион деньги. Тут же находилась пластмассовая банка из под мороженого, объёмом по меньшей мере в половину галлона, куда стекались пожертвования для домашнего цирка. Это был уже хорошо отработанный не одним представлением номер с непонятной продолжительностью трюка. Для Макса увидеть такую забаву не стало новинкой, подобные картины он наблюдал уже неоднократно. Здесь на этой улице, которую городские власти превратили в пешеходную зону, кто только не выступал и под что только не просили. Казалось, все самодеятельные артисты, которым пока не подфартило на сцене, стекаются именно сюда в поисках заработка. В принципе, всех этих бездельников объединяло одно общее интернациональное и безрасовое стремление. Поиск лёгкого хлеба. Та же древнейшая психология паразита – прожить за чужой счёт, бессмертная, как и все человеческие пороки. У любого убеждённого лодыря всегда найдутся оправдания своей лени. Неопровержимые и объективные. С разной степенью творческого подхода, но связанные одним мировоззрением и отношением к труду. Как у тех их изобретательных советских коллег, голосивших в вагоне трамвая, что отстали от поезда.
       Макс обратил внимание Речел на эту четвёрку. Как раз очередной прохожий кинул долларовую бумажку в приготовленную тару, вероятно, посочувствовав про себя нелёгкой доле участников этого номера.
       - Тебе их не жалко?
       - Кого именно? - поинтересовалась Речел.
       - Всех. Дрессировщика и его животных.
       - Зверей жалко, а их хозяина нет.
       - Почему? Он мог бы вести более достойный образ жизни.
       - Не мог. Это его планка и находиться он должен внизу, под собакой, как самая крупная особь, в качестве недостающего звена.
       - Рейчел, а ты жестока.
 Он взглянул на неё, как будто увидев её впервые, оторвавшись на минуту от меховых акробатов.
       - Нет, Макс.
Лицо Речел тронула печальная гримаса.
       - Дело вовсе не во мне, и моё отношение - это элементарный социальный дарвинизм, лишённый ярма ложной жалости.
- Неужели, ты не испытываешь ни капли сострадания к бедности?
- Боюсь опять тебя разочаровать. В моём понимании, бедный - значит ленивый.
Она усмехнулась.
 - Если бы только в моём...
       Ты то сам, как относишься к бедности? Только не пытайся меня убедить, что ты вносишь арендную плату за своих жильцов, если они испытывают денежные затруднения. Наверняка нет, хотя именно это бы и был акт сострадания с твоей стороны. Они - именно те люди, о которых ты говоришь, но не бедные, а ленивые, упустившие сознательно свой шанс занять достойное место в обществе.
       Поверь мне, никто бы из них не отказался от собственного дома вместо того, чтобы снимать у тебя квартиру, и не оттого, что они видят для себя необходимость жить раздельно от других, испытывая дискомфорт чувствовать соседа за стеной, а потому, что в них воспитали такое стремление. В этой стране квартиросъёмшик - это самая низкая форма человеческого развития и так, к сожалению, думает большинство.
 Это была прежняя Речел, которую он помнил по их прошлому разговору в машине. Жёсткая в выводах и не скрывающая это. Макс, право, не ожидал такого выпада, уж слишком бескомпромиссным это утверждение звучало из её уст. Он понял, что она предельно откровенна и ожидает от него того же.
- Ты тоже придерживаешься такого мнения?
- Я - не большинство и мне нет никакого дела ни до кого, а к тому, что я думаю, ты рано или поздно придёшь сам.
       Речел открывала перед ним мир других представлений, о которых он, откровенно говоря, здесь прежде не задумывался.
       - Ну, а если, допустим, кто-то не хочет себе морочить голову заботами о собственном доме - белить, красить, стричь траву, да мало ли текущих проблем, и предпочитает, снимая квартиру, быть на всём готовом?
       - Не может - не значит «не хочет».
Её было трудно склонить на свою сторону и Макс даже немного растерялся от такой безжалостной оценки своих сограждан.
       - Да... Своеобразное отношение к окружающим и их нуждам.. Ну а как же социальная помощь, благотворительность, пожертвования в помощь неимущим? Выходит, это поощрение всех тех, за исключением калек и инвалидов, кто всю жизнь провалял дурака?
       Он осторожно затронул эту щекотливую тему, на что Рейчел отреагировала без промедления.
       - Да, к такому выводу приходят многие, но вопрос в том, что за всем за этим стоит? Прежде всего, таким образом прикармливая, определённая часть общества откупается за свою относительную безопасность. Голод вызывает агрессию.
       Вторая причина попроще. Мне не хочется быть излишне циничной, но постарайся понять, какие мотивы у тех, кто занимается благотворительностью и зачем они это делают?
       Она не видела ничего зазорного, высказывая свою принципиальную точку зрения.
       - Не думаю, что для тебя будет секретом, что помогая бедным, ты помогаешь себе. Не кажется ли такой способ следования христианским канонам совершенно теряющим свой изначальный смысл? Говоря проще, пожертвовав какую-то сумму, человек уменьшает свои налоги. Убери эту лазейку - и я уверена, что количество благодетелей резко пойдёт на убыль. Даже сдав в «Армию Спасения» ненужное барахло, типа неисправного допотопного телевизора или старых трусов, человек получает справку, которую использует потом при заполнении своей налоговой декларации. Зачем он туда едет и везёт случайные и ненужные ему вещи, затрачивая при этом значительно подорожавший бензин и своё драгоценное время? С мыслью о бедных сиротах и вдовах? Я бы даже прослезилась от такой апостольской жертвенности, имей она место.
       В глазах Речел Макс заметил снисходительность к себе за свою святую наивность.
       - Макс, неужели ты серьёзно веришь в бескорыстие?
Он, желая возразить, пожал плечами.
       - Я не вижу ничего плохого, если кто-то помогает своему ближнему.
       - Я тоже, но я за анонимность благодеяний и без ожидаемого материального поощрения. Во имя собственной совести и уж конечно же, без отсутствия в этом меркантильных интересов.
       «..Не творите милостыни напоказ».
Об этом не просто забыли, а переиначили библейский смысл в угоду своим нуждам. Вообще, как-то неловко увязывать очищение души с опустошением кошелька. Это мне напоминает покупку индульгенций, но в более бессовестной форме. Впрочем, можно трактовать всё как угодно, свобода даёт неограниченные возможности.
       Макс усмехнулся.
       - Свобода...
       Всё зависит от того, что понимать под этим словом.
Его замечание вызвало в Речел недоумение.
       - Макс, ты думаешь, что по этому поводу можно дискутировать?
       - А ты полагаешь, что нет?
Он кивнул в сторону бродяги с животными.
       - Свобода быть принцем и быть нищим? Личный выбор: голодать или объедаться?
Речел рассмеялась.
       - Тебе никогда не приходило в голову, что ваш социалистический лозунг «от каждого по способностям и каждому по потребностям» - это отражение нашей американской жизни. Иными словами, чем выше способности, тем шире возможности и, соответственно, способность удовлетворять свои потребности. А они в итоге у всех одинаковы - побольше и послаще.
       - Ну, а как насчёт такого простого постулата, как «бедность не порок» ?
       - Не уверена, что это верное определение. Может, оно подходило для периода раннего христианства, но не сейчас и не здесь. В Америке бедность - это чаще всего результат нежелания заставить себя быть продуктивным и достичь чего-нибудь. Не заметить такое безумное количество возможностей может только незрячий. Скажешь, нет?
       С её доводом нельзя было не согласиться. Факт широко распахнутых дверей для собственных способностей получил мировое признание, и эта страна может им по праву гордиться. Макс улыбнувшись, тихо произнёс:
       - Я лично, как никто, могу засвидетельствовать и подтвердить всё сказанное, но - мы о тех, кто по какой-то причине не желает воспользоваться всеми щедро предоставленными преимуществами.
       Речел посмотрела на него недоверчиво.
       - В отсутствии амбиций я вижу удел отшельников-мудрецов, как одну из форм собственной независимости. Для всех остальных стремление к успеху и богатству носит характер выработанного инстинкта и бороться с таким чувством - только себе во вред. Бедность - это вынужденное состояние и зло, от которого хочется поскорей избавиться, как от кандалов. Кстати, именно бедность порождает множество социальных пороков и толкает на преступления. Берёт чужое тот, кому не хватает своего. Вор. Не уважает чужую собственность тот, кто не имеет своей. Вандал. Продажа тела, как способ заработать! Не подскажешь часом, определение такого способа борьбы с отсутствием денег? Я могу продолжать до бесконечности.
       Подошедший официант прервал их беседу и, приняв заказ, удалился. Речел, положив руки на стол, приблизилась к Максу и проговорила:
       - Макс, я бы очень хотела узнать побольше о том русском художнике. Меня не оставляют непонятные предчувствия. Расскажи мне, что ты знаешь.
       - Речел, мы здесь, собственно говоря, и встретились для этого разговора. Не знаю, сможем ли мы уложиться во времени и, кроме того, я бы хотел показать тебе одну работу.
       - Ты меня приглашаешь к себе домой?
       - Пусть это звучит таким образом, но это единственная возможность на неё взглянуть.
       Она томно посмотрела ему в глаза.
       - Ну вот, я уже как птица в силках.
       Макс, отвечая ей в тон, посочувствовал.
       - Это не плен на милость победителя, которому, как общеизвестно, женщины предпочитают власть героя. Однако, ближе к нашей истории.
Он подвинулся поближе, готовый перейти к повествованию, что так нетерпеливо ожидала Речел.
       - Итак. Художник...
       С чего же начать?
 Немного помедлив, словно подыскивая правильные и нужные ему слова, Макс медленно приступил к своему рассказу...
       - Как и подобает большинству талантов, он родился в бедной семье. Я не хочу, чтобы моё вступление хоть как-то перекликалось с предыдущей темой. Не всегда бедность - прямой путь к падению, и чаще всего, по моему глубокому убеждению, трудности такого характера - наилучший стимулятор на первых порах. Это я к слову, чтобы ты не сомневалась в моём отношении к такому факту. Но не хочу отвлекаться. Его родители не то чтобы едва сводили концы с концами, но считали каждую копейку. От отца он унаследовал работоспособность и чувство ответственности. Тот, полностью лишённый от природы деловой жилки, мог рассчитывать только на своё скромное жалованье и никогда не чурался дополнительного заработка.
       Я иногда думаю, что лучше - быть выходцем из нищеты и проложить самому себе дорогу или, не испытывая ни в чём лишений, никогда не познать вкус победы над обстоятельствами? А..? Не сравнивая, невозможно убедиться в превосходстве.
       Макс не мог удержаться от внезапно пришедшей в его голову аналогии и виновато, но в тоже время интригующе, посмотрел Речел прямо в глаза.
       - Не правда, ли?!
Она, как ему показалось, не отреагировала, лишь слабый отблеск какого-то дикого огня мелькнул в её зрачках.
       - Прости, Речел, за это невольное отступление. Я до сих пор остался под сильным впечатлением...
       Макс на секунду умолк и невинно закончил фразу.
       - От нашего разговора про детство будущего художника.
       Мальчику, лишённому изначально всех возможностей, было нечего ожидать в своей жизни. В провинциальном городе для него вряд ли нашлись бы привлекательные альтернативы, кроме одной - повторить незаметный и скромный путь своих предков и народить следующих продолжателей рода для такого же безрадостного и тусклого существования. Пример его собственных родителей и соседей - это всё что он видел. Все их радости замыкались нечастыми праздниками, которые, едва разбавляя повседневную серую скуку, лишь ещё раз напоминали о безысходности настоящего и полному отсутствию другого будущего. К счастью, его отец заметил у него явную тягу к рисованию и отдал учиться в малярную мастерскую. Подмастерьем, а там глядишь, может и выучится на что-то путное. Малевать жестяные вывески оказалось делом нехитрым, тем более, под присмотром человека, который этим занимался всю жизнь. В свои тринадцать лет наш герой стал уже вполне самостоятельным. Это проявлялось во всём, но самое главное - в образе мыслей и поступков. Работать и помогать семье в этом возрасте - явление вполне нормальное для того времени. Всё раньше, чем сегодня. Условия, которые выглядят суровыми с позиций современного человека, на самом деле, как мне кажется, вовремя открывали личность и уже к двадцати годам формировали вполне зрелое сознание.
       В учениках он пробыл недолго и, проявив способности, уже довольно скоро сам выводил замысловатые изгибы букв, попутно овладевая грамотой. Забегая вперёд, скажу к слову, что по-французски он писал до конца своей жизни грамотней, чем по-русски.
       Тяга к прекрасному всегда найдёт выход. В городе существовала рисовальная школа общества изящных искусств и, узнав случайно о действующих там бесплатных воскресных курсах, он стал их активным слушателем.
       Речел, для тебя, может быть, это станет откровением в познании славянской души, но есть такое понятие, как бессребреник. Объяснить такое слово, как в толковом словаре - получится сухо и необъёмно. Его значение относится к нравственной категории. Мне трудно отыскать подобное явление в американской истории подвижничества. Скорее всего, оно отсутствует. Замечу только, что если уже зрелые мастера, члены Южно-Русского товарищества художников- передвижников находили время для ведения этих бесплатных уроков, то они без сомнения приносили туда не только свой талант, но и частицу своей души. Ты не слышала о таком обществе?
       Речел отрицательно покачала головой.
       -Об этих художниках мало известно, вернее они несправедливо остаются в тени, но поверь, многие из них заслуживают самого пристального внимания. Я имею в виду более широкое признание их творчества. Но, не будем перескакивать на другую тему. В четырнадцать лет мальчика зачислили на стационар этой рисовальной школы и там он проучился четыре года. Его окружал взрослый мир людей, у которых было, что почерпнуть. Не хлестать водку и говорить грязно о бабах, а видеть жизнь в её чистоте и великолепии. Это очень важно - тянуться к совершенству и красоте самому, и эта тяга у него проявилась намного раньше, чем у большинства его сверстников.
       Кстати, в шестнадцать лет у него появилась его первая женщина. Для склада ума художника это просто необходимо. Такого рода ощущения могут быть началом или продолжением духовности, воплощением собственных юношеских фантазий, которые перемещаются уже потом в зрелое творчество. Знаешь, кто она была?
       Макс сделал паузу и посмотрев серьёзно на Речел, уважительно закончил:
       - Мать его товарища.
       - Как ты знаешь такие пикантные подробности?
Макс усмехнулся.
       - Ну, должен же хоть кто-нибудь помнить о том, что художника как человека связывает с обыкновенным миром. Единственная лишь встреча и, наверное, он надолго остался благодарен той женщине. Я думаю, ему с ней очень повезло. Для подавляющего большинства молодых людей их первый сексуальный опыт чаще всего - это не самые лучшие впечатления и хорошая наставница в таком деле может стать залогом будущей мужской состоятельности. Не знаю, завоевал ли он её сам или она его совратила, как бы то ни было, он на всю свою жизнь остался дамским обожателем. Заметь, обожателем! Это значит, что он был тем человеком, который видит в женщине прежде всего непостижимую тайну и источник райского наслаждения, и никогда не воспринимает её, как кухарку и постельную принадлежность. Такое качество несомненно характеризовало его, как полноценную и развитую натуру и уже навсегда определило его вкус и привязанности.
       Макс откинулся на спинку стула и посмотрел куда-то вдаль, поверх головы Речел.
 - Что произошло дальше? Он успешно закончил школу?
Макс словно возвратился откуда-то в своих мыслях.
       -Да. Курс обучения незаметно подошёл к концу и с ним появилась непоколебимая уверенность, что для успеха и признания этого недостаточно. В столицу он ехать не рискнул и решил, что продолжить своё обучение будет сделать легче за границей. В России уже давно существовала своя живописная школа, выработанные традиции и признанные авторитеты, но знакомство с сокровищницей мирового искусства признавалось необходимым шагом на пути к мастерству. Такая традиция не была модным поветрием и практиковалась начинающими художниками вовсе не из отсутствия патриотизма. Очень часто молодые дарования могли совмещать в Европе своё обучение с постижением классических канонов на примере лучших художественных коллекций. Впрочем, не только это. Столичная жизнь была молодому человеку явно не по карману. Подзаработав немного денег, в поношенном костюме, который ему перелицевали из старого отцовского, и единственной парой белья, распрощавшись с близкими, он отбыл в Германию. Дальше ты знаешь.
       Речел кивнула.
       - Школа Ашбе?
       - Да. Мюнхен. В то время столица Баварии по праву считалась центром современного искусства. Возникший в 1892 году Сецессион привлекал даровитые и смелые в своих исканиях таланты, и оказаться в такой насыщенной новаторскими идеями атмосфере стало для начинающего ходожника открытием новой эры своей жизни. У Ашбе он проучился некоторое время и эти несколько лет сыграли большую роль в становлении его, как живописца. Это было очень демократичное и прогрессивное заведение. Особенностью методики преподавания в этой школе было развитие индивидуальности, собственного видения предмета, поиска своей манеры. Я кое-что читал об Антоне Ашбе и знаю, что он очень серьёзно относился к рисунку. В нём он видел фундамент профессионализма. Наверное, тот период дал несомненный толчок, видоизменил знания и навыки, полученные ранее. Замечу, тогда же там находился будущий друг нашего героя - Анри Матисс, но они встретились и сблизились позднее в Париже.
       - Матисс?
       - Я об этом не знала. Их связывала дружба?
       - О, да. Причём довольно тесная, настолько, что они часто потом наведывались вместе на родину Анри на севере Франции, в небольшой городок Ле-Като-Камбреси, а оттуда - в Эперне, где в предместьях этого городка когда-то в семнадцатом веке в аббатстве Сен-Пьер Д’Овилле один проницательный монах открыл основы шампанизации вина... Эти короткие путешествия были полны впечатлений и надолго потом подпитывали его натуру желанием отобразить увиденное.
       Макс мечтательно посмотрел в сторону, как будто представляя себя в этой удивительной провинции, где воздух напоен ароматами виноградной лозы и земля родит такой полный искристой жажды жизни плод под щедрым солнцем и небом Шампани.
       - Во многих вещах они с Анри сходились во мнениях и потому ощущали себя в обществе друг друга легко и комфортно. Кстати, их дни рождения почти совпадали. Разница была чуть больше недели и иногда они отмечали их вместе - сначала один, потом второй. Именно с лёгкой руки своего друга он приобщился к местным традициям и кухне в сочетании с молодым вином последнего урожая. Очень коварный напиток. Пьётся как вода, особенно в жаркий полдень, и последствия самые непредсказуемые.
       Услыхав, как Макс со знанием дела красочно описывает свойства этого сорта вина, Речел насмешливо его поддела:
       - Уж не случалось ли с тобой когда- нибудь подобной оказии?
Макс улыбнулся.
       - Кто не был молод, тот не был глуп. Я бы даже сказал - молодость, это счастливое время быть неосторожным. Было, и не раз, но я не раскаиваюсь и с удовольствием бы повторил это алкогольное приключение при первом удобном случае. Но речь не обо мне...
       ...Однажды герой моего повествования переусердствовал и долго не мог вспомнить, как оказался утром в постели хозяйки одного питейного заведения. Впрочем, он без всякого сожаления провёл там ещё полдня, откисая в объятиях пышногрудой матроны, пока оттуда не вытащил его друг. Его залитая вином рубашка так до конца и не отстиралась, но он всё равно любил её надевать, вспоминая эту свою забавную мимолетную связь.
Как видишь, молодой художник был вовсе не чужд житейским радостям и без колебаний погружался в мир простых удовольствий, предпочитая свой собственный, пусть даже несовершенный опыт, другому, сухому и ничего для него не значащему, который мог быть почерпнут из книг или рассказов друзей.
       В Ле-Като, в доме родителей Матисса они останавливались обычно на неделю. Ему отводили отдельную комнатку наверху и перед тем, как уснуть, он долго сидел у открытого окна с мыслями о своём доме и своей семье.
       - Макс, откуда тебе известны эти подробности?
Речел с недоумением слушала его рассказ.
       - Речел, ты знаешь, Матисс очень серьёзно относился к мусульманскому искусству. На него оказала большое влияние экспозиция в Мюнхене. Так вот, они часто говорили по этому поводу. Оба были абсолютно уверены, что любая другая культура позволяет по-новому взглянуть на ставший давно привычным мир. О выставках Осеннего Салона я рассказывать не стану, об этом написаны тысячи книг и посвящено немало статей в течение долгого периода, но я уверен, что твоя бабушка знала эти места не понаслышке.
       Он посмотрел на часы. За разговором они и не заметили, как закончили ужин.
       -Я думаю, теперь самое время отправиться смотреть то, что я для тебя приготовил.
       Речел была обескуражена. Макс отодвинул границу привычного. Она словно путешествовала с ним по времени. Он не манипулировал датами и событиями, связывая их с хорошо известными именами для того, чтобы воссоздать атмосферу тех дней. Достоверность в том и заключалось, что его сведения касались вполне обыденных вещей, обычно никем не описываемых. Точно так же её мать рассказывала о бабушке, как о родном человеке, без приукрас и вымысла. По неизвестной причине жизнь этого русского художника была ему не просто знакомой. Макс ей нравился всё больше. Речел импонировала его деликатность, от которой веяло давно забытым детством. Так вели себя друзья её родителей, что уже потом она не находила в других мужчинах. Казалось бы, такой как все, только с той разницей, что он принадлежит к другому миру. Она не могла понять до конца в чём причина его притягательности. Её просто очаровало его обаяние.
       Они успели досточно проторчать в автомобильных пробках, пока не оказались на нужной улице. Возле входа им встретилась Лин. С плохо скрытой неприязнью её глаза остановились на сумке Речел и отметили что «Луи Витон» настоящий, а не подделка из даунтауна. Макс перехватил её взгляд и она неловко, скособочившись, поспешила ретироваться и уже оттуда с дистанции бессовестно глазела в их сторону, пока они не скрылись за дверью.
       «...Наверное Речел права, - подумалось Максу, - здесь уже другие формы человеческой эволюции.»
       Уже в квартире, усадив Речел в кресло, он налил ей и себе немного вина.
       - Речел, ты когда- нибудь слышала о звёздных часах человечества?
Она в ожидании подняла голову.
       - Минуты, к которым люди идут всю свою жизнь, и, оказавшись на самой вершине, понимают, что только одно это мгновение стоит многих других лет. Не бойся, мы ещё не там, но то, что я тебе сейчас скажу, будет безусловно запоминающейся страницей в твоей и моей жизни.
       Макс поднял бокал, и приглашая её присоединиться, осушил его до дна.
       Акварель находилась в соседней комнате. Он бережно принёс её и поставил на стул, прямо напротив Речел.
       - Ну , что ты скажешь по этому поводу?
На неё с небольшой дистанции, почти в упор смотрела женщина, черты лица которой невозможно было не узнать. Только потом Речел обратила внимание на хорошо различимые детали. Она внимательно прошлась по ним взглядом, посмотрела вопросительно на Макса, потом опять вернулась к работе и уже в полном оцепенении застыла в кресле.
       - Макс, это невероятно...
Он рассмеялся.
       -Нет, это как раз вполне допустимо. Но я хочу кое-что добавить. Ты помнишь фамилию того русского художника? Если забыла, его подпись в нижнем левом углу. Та ли это фамилия, которую упоминала твоя мать?
       Речел вдруг вспомнила. У бабушки хранился перевязанный лентой пакет с письмами. Мама ей говорила, что они от Флеймана. Это была одна из семейных реликвий.
       «...Флейман! Ну конечно же, Флейман! Как она могла забыть»?
Речел поднесла работу ближе к свету и и уже без всякого напряжения разобрала кто автор.
       - Макс, ты полагаешь, что та, кто здесь изображена это моя бабушка?
Он подошёл поближе и уже в который раз посмотрел на тщательно проработанное лицо женщины.
       - Похоже, что так.
 Работа опять заняла своё место на стуле и они уже теперь вдвоём любовались ей издали. Макс налил ещё вина и и спокойно спросил у Речел.
       - Как ты думаешь, какова девичья фамилия моей матери?
Его голос прозвучал настолько невозмутимо, что Речел поняла, что он ничего не утверждает и ничего не опровергает. С ним это было, есть и будет. Навсегда.
       Она выдохнула.
       - Флейман?
Макс молча выпил и выразительно на неё посмотрел.
       - Вот такая судьба. Твоя бабушка и мой дедушка любили друг друга. Потом их пути разошлись. Так бывает.
       Речел не могла прийти в себя. Во рту пересохло. Она машинально поднесла свой бокал к губам и сделала пару глотков. Макс о чём-то подумав, замолчал. Ему вдруг пришла в голову совершенно неожиданная и дикая мысль, которую он тут же от себя отогнал...
       - Теперь у нас с тобой общее прошлое..
       - Что с ним случилось потом?
Он вздохнул.
       - То же, что и со многими, кому было суждено жить в это полное счастливых и трагических одновременно событий время. Перед Первой мировой войной он вернулся обратно в Россию, в свой родной город. Потом грянула революция, хаос, и он уже никогда больше не бывал в Париже. Сначала он не мог уехать по причине болезни матери, потом оказался в ловушке. Не всегда легко объяснить власть имущим, что художник - это человек без границ.
       - Ты его помнишь?
       - Нет. Он умер, когда мне был всего лишь год.
Речел подошла к Максу и нежно его обняла. Теперь она видела его другим. Её бабушка прожила бурную жизнь и, наверное, присутствие в ней в какой-то момент этого русского художника не прошло незамеченным. Прошёл целый век, и вот уже не в памяти, а наяву опять продолжается связь двух совершенно разных ветвей человеческого рода.
       - В это невозможно поверить.
Она про себя рассуждала, что предчувствия её не обманули, как редко подводили и прежде.
       - У тебя есть его фотография? Я бы очень хотела взглянуть.
Макс на минуту вышел из комнаты и вернулся с пухлым альбомом.
       - Мой дед не был большим любителем фотографироваться, но всё же иногда случалось.
       Он перелистал пару страниц, пока не нашёл то, что искал.
       - Эта самая примечательная.
 Он протянул Речел плотную, наклееную на картон карточку. По поблекшему тону сепии нетрудно было сделать вывод о её солидном возрасте. Речел с нескрываемым любопытством посмотрела на двух запечатлённых там мужчин, одетых по тогдашней моде, у входа в какой-то особняк.
       - Мой дед слева, а рядом с ним - его друг.
       - Уж не Матисс ли?
       - Он самый. На обратной стороне его подпись. Эту фотографию они сделали во время выставки Осеннего салона, где оба участвовали, совсем незадолго до поездки Матисса в Россию.
       - Матисс был в России?
 Речел удивилась.
       -Да. Он посетил Москву в связи с установкой декоративных панно в доме у Щукина, которые тот у него заказал. По тем временам они поражали своей смелостью и привлекали всеобщее пристальное внимание. Причём, не только к художнику, но и к тому человеку, который собирался их держать на виду. Это сейчас публика всеядна и мало кого можно хоть как-то удивить, но тогда эпатирующая обнажённость натуры находила у зрителей самые противоречивые отклики.
 Речел пристально вглядывалась в лица тех, кто был запечатлён на фото.
       - Вот ещё одна. Здесь мой дед в окружении своих учеников. По стечению обстоятельств, он преподавал в том же училище живописи, что окончил сам. Потом во времена Сталина его обвинили в формализме и отстранили. Теперь взгляни-ка сюда. Здесь он со своей женой...
       Речел внимательно посмотрела на пожелтевший снимок.. На нём она увидела молодую привлекательную брюнетку, внешними чертами чем-то отдалённо напоминающую её род по женской линии. Это был, безусловно, его тип женщины и он не изменил своему вкусу. Макс открыл следущую страницу.
       - А вот - с моей матерью, когда ей шесть лет. Он очень любил свою маленькую девочку. Вообще, он ко всему относился со страстью, но не расплёскивал её. Дочка была особой привязанностью и он баловал её, как мог.
       - Эта, по-моему, одна из его последних.
Он протянул фотографию Речел и уже потом, складывая на место и продолжая о чём-то размышлять, произнёс:
       - Я думаю, он любил твою бабушку. Не знаю, почему они расстались, только я никак не могу отделаться от ощущения, что всё, что случилось, причинило ему душевную боль. Эта акварель, по сути дела, автопортрет. Посмотри, его лицо в тени, но очень хорошо заметно недоумение, вопрос. Он словно адресует его к стремительно покидающей его спутнице, но остаётся на своём месте и не следует за ней. Чисто декадентское видение ситуации.
       - Ты его осуждаешь?
       - И да и нет. Как я могу делать какие-то выводы, основываясь на собственных предположениях? Да, наверное, потому что не постарался предотвратить разрыв, если он имел место, и нет, потому как не через всё можно переступить. Намерения и обстоятельства - не всегда спутники.
       - В вас, русских очень много ненужных сложностей.
Речел произнесла это с видимым сожалением.
       -Там, где другие просто проходят равнодушно мимо, вы ищете свою сопричастность или вину. Я тоже не знаю, что произошло между ними и скорее всего, моя бабушка не сумела подчинить себя его натуре. В любом случае, в союзе мужчины и женщины кто-то обязательно теряет свою индивидуальность и живёт жизнью другого. Такая закономерность обязательна, если разговор идёт о неординарной личности, и как мне кажется, они такими были оба.
       Она на какое-то время замолчала и уже почти уверенно добавила.
       - Я думаю, что я могу пролить свет на их взаимотношения. У мамы в доме хранятся его письма.
       Для Макса это прозвучало полной неожиданностью. Сюрпризы сыпались один за другим и он уже начал опасаться такой пугающей последовательности фейерверка событий, которые чаще всего вспыхивают яркими, но быстро сгорающими звёздами скорого разочарования.
       - Как далеко живёт твоя мать?
       - В Вашингтоне, но сейчас она гостит у своих родственников во Франции. Она должна вернуться меньше чем через неделю и я собираюсь к ней ненадолго. Кстати, ты знаешь его почерк?
       - Ты продолжаешь сомневаться?
       - Нет, я просто хочу быть уверенной, что это письма принадлежат твоему деду.
       - Речел, а что тебе подсказывает сердце?
       - Ах, Макс... Сердце - плохой советчик. В особенности, в таких делах. Я больше живу головой. Эмоции и страдания - это ваш удел. Покажи-ка мне лучше его фотографии.
       В альбоме их нашлось не более десятка, не считая двух-трёх маленьких с белым уголком для паспорта или удостоверения. Речел с интересом рассматривала немые свидетельства чужой ей жизни, в которую когда-то краешком вплелась история и её семьи. Макс сидел рядом и давал неторопливые объяснения. Она украдкой посмотрела на него и ей захотелось быть благодарной. От него сквозило такой надёжной уверенностью, что ей самой никуда не хотелось отсюда уходить. Речел знала уже совершенно точно, что проведёт здесь ночь. Ощущение оказалось внезапным, но требовательным и с ним не хотелось попусту спорить. Она приняла решение без труда и колебаний, со свойственной ей способностью не обманываться и ничего от себя не скрывать.
       «...Трейси накануне уехала в Палм Спрингс и вернётся только завтра к вечеру.
       Ничего не значащее, но удобное обстоятельство.
       «...Впрочем, и так никто не ограничивает её свободу и она всегда вправе выбирать, как и с кем проводить время. К тому же, это будет необыкновенной и долгожданной для себя возможностью отвлечься. Тем более, рядом с этим человеком, засыпая в его объятиях, как когда-то её бабушка находила счастливое успокоение в руках его прародителя.»