Видение

       
Ему было плохо. Не сказать, чтобы это так удивляло его – хандрил он часто. Но сегодня все было как-то по особенному: к обычному чувству безысходности и опустошенности примешались глубокое разочарование и ненависть к себе. Ненавидеть себя… Ненавидеть себя за то, что тебя так любят, так восхищаются тобой, не видя твоих недостатков – хуже того, полностью отрицая их… О, если бы можно было быть одним из тех, кто пасется в стаде-толпе! Отделаться от ощущения, что ты должен людям. Если бы можно было заткнуть глотку самому себе, убеждающему в этом самого себя… Но нельзя. Невозможно!
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - беззвучно шептал он, зажмуривая глаза, - ненавижу…».
По позвоночнику бежала дрожь. О, лишь бы никто не вошел. Убью. Убью, не поняв, что делаю. Гнев, безумие – как близко…
Он уронил голову на руку. Вид его был ужасен… Для тех, кто мог видеть дальше внешней оболочки. В душе тихо булькало тягучее варево: ненависть, презрение, злость, страдание, апатия… Дурные мысли занимали голову. Хотелось отключиться и не о чем не думать. Любым способом. Отвлечься. Сигареты, выпивка, наркотики… Нельзя. Не хочу. Не поможет…
«Я скоро сойду с ума», - подумал он, откидываясь на спинку кресла. Распахнул до боли светлые глаза: обшарпанная комната, старая мебель. А может, и новая. Все одно. Все – ничто…
Что-то было не так. Он сосредоточился, это оказалось не так-то просто. Вспомнил: першило в горле. Хотелось пить. Пить… Он жадно глотал воду, забыв обо всем. Напившись, облизнул влажным языком сухие губы. «Пьешь, пьешь, а губы все равно сухие», - подумалось ему. Он прогнал мысли. Все. К черту! К черту! И снова откинулся на спинку кресла, убирая дрожащей рукой взмокшие волосы со лба. Да, рука, определенно, дрожала. «Никудышные нервы. И сам я никудышный…».
Больно стрельнуло в висок. Слишком разволновался… Нет, Господи, только не в висок! Он умоляюще смотрел на гладкий белый потолок. Боль пульсировала настырно, грозя превратиться в адскую муку. Он закрыл глаза. Темно. Пусто. Только боль. И лампочка гудит. Тихо. И не услышал бы, если б не прислушался. Поздно. Услышал. Господи, как противно… Казалось, слух обострился до придела: шарканье шагов в коридоре, обрывки далекого разговора, буйство толпы где-то на улице… Звуки перемешивались с болью, пульсируя в едином ритме. Это невыносимо. Это никогда не кончится… В висок ударило нестерпимо больно, и тьма поплыла перед глазами. Он испугался: «Проклятье. Жить все же хочется…». Подался вперед, распахивая глаза.

…Песок. Много песка. Барханы до самого горизонта… Он поднялся. Огляделся. Так и есть, пустыня.
«Может, я умер все-таки?» - подумал он и посмотрел на свои руки.
Почему руки? Руки первые попались на глаза - обыкновенные руки обыкновенного человека…
«Живой, значит», - грустно подумал он и пошел.
Куда? Какая разница…
Песок набивался в ботинки, потому что ноги утопали в нем. Было ужасно противно. Он разулся. Подумал секунду, выкинул обувь и пошел дальше. Песок был горячий. Каждая крупица его обжигала ступни.
«Давно не ходил босиком», - подумал он, взбираясь наверх бархана.
Прищурился, вглядываясь в расплывающийся горизонт, неровными глотками вдыхая горячий дрожащий воздух. Солнце припекало. Волосы взмокли окончательно и прилипли к шее. Боль не прекращала нещадно бить в висок. Он шел дальше. Догадываясь, что никуда не придет. Упрямо. Лучше уж идти, пока ноги держат. А умирать, так все равно где. Везде песок… И не одной мысли в голове, также монотонно и тоскливо, как в пустыне. И не одного вопроса: где я, куда я, зачем я и даже кто я.
«А кто я?» - подумал он, остановившись, но не захотел вспоминать…

Горизонт манил своей неизвестностью, но песок был слишком горяч. Казалось, что ноги вот-вот поджарятся. Пот лил градом, застилая глаза, которые и так воспалились от боли и вездесущего песка.
Засвистел ветер, вороша барханы. Звук этот усиливался, превращаясь в многогранный гул, к которому примешивались зловещие голоса…
Он запнулся и упал в объятия раскаленного песка. Лицо обдало жаром, в нос ударил едкий горелый запах. Он перевернулся на спину. Перед глазами застыло высокое жадное небо пронзительно-голубого цвета. Огненный диск посылал свои жалящие лучи оттуда и больно слепил глаза…
«Вот так я и умру, - подумал он, устало закрывая веки, не в силах подняться, - и никто не будет знать, где моя могила…»
А ветер все свистел, заметая его песком…

Лицо обдало прохладой. Он открыл глаза. Сквозь высокие деревья сочился мутный свет. Было тихо. Только далекие голоса птиц. Боль прошла, оставив его полностью разбитым. Руками нащупал что-то мягкое. Хвоя. Вся земля ею усыпана. Что же это? Он не знал. Ему уже надоело прощаться с жизнью. В лесу стоял туман. Недалеко был слышен плеск воды…
Он повернулся на бок, безразлично уставившись вперед. Мокрая от росы хвоя ласково покалывала щеку. Значит, утро? Зябли ноги. Он резко сел. Да, ступни были в песке. И в волосах песок…
Он встал, невзирая на ломоту во всем теле. Огляделся. Хвойный лес. Нетронутый лес… Ни души… Он пошел на звук воды. С небольшого каменного выступа падал ручей и тек дальше, в неизвестность. А здесь было начало. Он испил холодной, как лед, воды, присев на корточки, и умыл лицо. Сразу стало легче. Внутри зашевелились далекие, светлые, неясные воспоминания… Он закрыл глаза. Нет, не разобрать… Вздохнув, он пошел вслед за ручьем. Лес был чистый, и это оказалось нетрудно. Каждый шаг, каждый взгляд на кристально-чистую воду ручья шевелил воспоминания, и они разношерстным облаком клубились в голове. Ручей становился шире, вбирая в себя новые воды, и мутнее. Вот уже и катится молодая буйная река, не давая осесть илу, не понимая, куда мчится! Он странно улыбался, ступая по мягкой прохладной хвое. Господи, как все было давно…
Река незаметно, но неумолимо, расширялась и уже крошечные виднелись деревья на том берегу. Казалось, будто воды замедляли свое течение, будто поняли, куда им следует стремиться. Но как коварен и обманчив мутный широкий поток! Ему ли не знать…
Он вздохнул. По берегам раскинулись цепкие кустарники и осока. Он шел, наблюдая за рекой издалека, из леса. Опавшая прелая хвоя дурманила рассудок, звала в лесные дебри. Он хотел уйти, но не мог. Тянул за собой поток, влек с неимоверной силой. Нельзя остановить реку, нельзя повернуть ее мутные воды вспять, а ведь там, в лесу, только руку протяни, вечный покой…
Поток, преодолевая множество препятствий, катился дальше. Пару раз встречались на пути его запруды: вода останавливалась и кисла, порастала травой, в которой ютились красивые белоснежные лилии. Но не могла долго задерживаться река, что-то влекло ее вперед. Прорывала она все запруды и неслась в ту же манящую неизвестность, как и неисчислимое количество километров назад, когда была ручьем. Он шел следом, погрузившись в свои мысли, воспоминаний больше не было. Лес приобретал какие-то иные черты, когда солнце стояло в зените. Быть может, дело было в растаявшем тумане…

День клонился к завершению. Река, набравшая некогда свою силу, теперь лениво волокла свои воды. Он начинал чувствовать усталость и томительную скуку. А пейзаж все не менялся… Казалось, этому не будет конца, но внезапно лес оборвался, представив его взору каменную равнину. Впереди, в сиреневой дымке томилось море. Солнце садилось за далекий горизонт и лучи его уже касались воды. Кричали чайки. Он оглянулся. Лес встретил его своей незапятнанной красотой. Так хотелось задержаться еще немного, чтобы постичь его тайны… Но река настырно журчала множеством перекатов, звала к морю, к закату… Воды ее снова делались чистыми.
Он пошел по каменистому берегу. После мягкой хвои это было немного непривычно. Однако, камни согревали каким-то своим особенным теплом и придавали сил. Возрождали надежду, забытую среди прискучивших пейзажей. Море манило все сильнее…
Внезапно он услышал чей-то голос. Прищурился. Вдоль кромки моря шел человек и пел. Ветер развевал его изношенный, запачканный грязью странствий, плащ, трепал длинные русые волосы с проседью. Одежды незнакомца были черны, на поясе лениво подрагивал видавший виды меч. Самым странным было то, что этот человек тоже шел босиком, беспечно помахивая походными сапогами, хотя во всем остальном казался вполне серьезным.
-Эй! – закричал он и побежал к незнакомцу.
Странник оглянулся и остановился. Замолчал.
-Ну вот ты и нашел меня, - тихо сказал незнакомец.
Он остановился рядом с ним. Не зная, что говорить, тяжело дышал, смотрел в его лицо. Не сказать, чтобы красивое, но приятное. И глаза… добрые… нет, честные… нет, какие-то другие… Светлые.
-Что же ты молчишь? – спросил странник.
-Я, я не знаю, - пробормотал он, не переставая смотреть ему в лицо.
-Зачем же ты меня искал?
-Искал?
-Иначе бы не пришел. Быть может, тебе нужны ответы? Ответов я тебе не скажу, ибо ты их не поймешь.
-Какие ответы?
-Смотря какие вопросы, - сказал странник и задумчиво посмотрел на сиреневую дымку, как бы пронзая её светлым взглядом, - я проделал долгий путь, чтобы попасть сюда.
-Я тоже.
-Но ты еще не здесь, - заметил тот.
-А где же?
-Тебе лучше знать, - глаза странника лукаво улыбнулись и он зашагал дальше, беспечно размахивая походными сапогами, не оставляя на золотом песке следов…

Хлопнула дверь. Он зажмурился от этого неожиданного, громкого звука. Медленно открыл глаза. Снова обшарпанная комната, снова противно жужжащая лампочка и остатки головной боли.
-Ты как? – спросил вошедший.
-Нормально, - ответил он, поднимаясь с кресла, и пошел к столу.
Достал из пачки сигарету. Закурил.
-Ты же хотел бросить, - усмехнулся вошедший, падая в кресло.
-Бросишь тут с вами, - пробормотал он, не спеша выпуская дым.
-Да, денек неслабый выдался…
На улице было темно. Стекла манили своей двойственностью. Он, затягиваясь, бросил на них задумчивый взгляд. Какое знакомое лицо! Он видел его совсем недавно. Только теперь оно показалось ему усталым, и светлые пронзительные глаза с внушительными мешками не вызывали такого острого чувства, как на берегу…
Он вздрогнул. Ведь в стекле было его собственное отражение.
       
       18 – 20,08,2005