А в соседней комнате сидел родной человек, который сегодня был очень далёк от проблем спасения мира.
Когда дверь за племянником закрылась, Станислава поняла, что ничем не кормила его, совсем забыла про еду. Впрочем, он был давно самостоятелен, ел далеко не всё и сам прекрасно управлялся с кухонными проблемами.
Она же с утра, даже не попрыгав для сохранения формы на любимых прыгалках, выпила две чашки крепкого чая с парой бутербродов и углубилась в свою историю. Разложив альбомы с семейными фотографиями по всему дивану и на паласе вокруг, перебирая старые пожелтевшие, черно-белые, принадлежавшие их юности, и цветные – привилегию последнего десятилетия, Стася возвращалась в прежние времена.
Вот они с сестрой совсем девчонками позируют перед фотообъективом, вообразив себя великими, уставшими от славы кинозвёздами. Причём, если Мила только что спустилась со школьной сцены, где с большим успехом исполнила романс «Ямщик, не гони лошадей», и стояла в длинном облегающем фигурку тринадцатилетней худышки платье, в глазах её была не полностью наигранная томность, и приветственный жест рукой, в подражании известной итальянской актрисе, которую они видели на обложке журнала, получился не хуже, чем у самой кинодивы, то неуклюжая Стася с косичками и в коротком ситцевом платьице, на длинных и тонких, как те косички, ногах, выражая своим детским, счастливо-удивлённым лицом великую томность, подражая родной сестре, была абсолютно смешной.
Только теперь до Станиславы дошло, почему сестра просила тех мальчишек напечатать снимок без неё, без Стаси. Были сделаны снимки по-другому или нет, Стася не знала, у неё был только этот.
– Боже мой, Мила, Мила, как, наверное, я тебе всюду мешалась, мечтая присутствовать в твоей жизни.
И тут Станиславу озарило. Ведь тогда во сне, по тому странному лесу так быстро убегала сестра именно от неё, от Стаси.
Первая же удача в раскопках тайн собственной жизни вдохновила её, и она, как борзая, взявшая след, ринулась в дальнейшие воспоминания.
Вот их любимая хомячиха Матрёша, прожившая в семье несколько лет, сроднившаяся и по странному стечению обстоятельств умершая на следующий день, после их с Милой попытки создать коллекцию бабочек. Будучи в гостях на даче, они увидели необычной красоты бабочку, поймали и решили создать целый шедевр из бабочек. Мила сказала, что надо наколоть бабочку иголкой, распрямить ей крылышки, прижав бумажными полосками, приклеенными к тому же картону, и в таком виде засушить. Всё казалось логичным, но когда Стася стала протыкать иголкой толстое тельце бабочки, которую держала Мила, насекомое трепыхалось, пыталось вырваться. И поняла Стася, а скорее - почувствовала, что делают они что-то совершенно не то. Ей до слёз было жаль это прекрасное живое создание.
Но отпустить бабочку значило потерять её навсегда, а кроме того, Мила сказала, что все так делают. Все так делают – это было последним доводом, и Стася, поборов внутренние ощущения, пригвоздила бабочку, продолжавшую дёргаться в последней надежде сохранить жизнь.
Примерно в тот же час следующего дня Стася заглянула в клетку к любимой Матрёше и обомлела, тот внутренний тёмный червячок, который засел в ней ещё вчера, прорвался наружу и праздновал победу смерти над жизнью. Их любимица умирала в конвульсиях, зачем-то наглотавшись ваты, которая всегда была в её клетке и не казалась чем-то опасным. Стася пыталась вытащить вату, откачать зверька, всё было тщетно, Матрёша дёрнулась ещё несколько раз и застыла в позе, не свойственной жизни. Станислава вспомнила, как плакала навзрыд и зареклась тогда, что не обидит больше ни одно живое создание.
Вот очень удачный портрет дорогой, любимой мамы, тепло которой она ощущала всю жизнь. Мама слегла с инсультом через три года после начавшегося заболевания Милы. Теперь они лежали вдвоём, полностью прикованные к своим постелям, даже не имея возможности поговорить друг с другом, так как членораздельных звуков мама не издавала.
Судьба, видимо, не разменивает себя на единичные случаи, а обожает многовариантность. Потому что отец, их сильный и мужественный отец после инсульта мамы сначала просто стал пить, затем стал пить сильнее и продолжительнее. А однажды его нашли в соседнем подъезде пьяного, мёртвого, с пробитой головой.
Сейчас ей улыбается с фотографии супруг Милы – Борис. Он пытался первое время найти хороших докторов, импортные лекарства, жалел Милу. Неудавшиеся попытки сломили его пыл, через полтора года он стал приходить домой реже и реже, а потом совсем исчез из их жизни.
К ребёнку он никогда не был привязан, прежней Милы не существовало, и то, что он – красивый и умный, достоин лучшего, даже не могло и обсуждаться.
Стася нисколько не винила его, она прекрасно понимала этого цветущего молодого мужчину. Лучше совсем уйти, чем находиться рядом, считая свою жизнь жертвоприношением.
Мама недолго лежала, всего полтора года, и тихо ночью, когда все спали, умерла, видимо, воссоединившись с отцом, для поддержки его мужества.
И остались они втроём – Мила, Серёжа и она, Стася.
Характер Милы начал меняться с ужасающей быстротой. Первый год своей инвалидной жизни она сохраняла остатки юмора, жалела Стасю и Бориса, тянулась к малышу. На второй год безнадёжность и отрешённость сделали своё дело. Совершенно бессильная физически, не имея возможности даже держать в руках ложку, она мыслила с невероятной скоростью и напором.
Проведя несколько часов в одиночестве и озираясь по сторонам, она приходила к выводу, что шкаф надо передвинуть в другой угол, её кровать переставить ближе к окну, а обои срочно поменять, так как этот сиреневый цвет её раздражает, а после этого написать письмо министру здравоохранения с жалобами на отсутствие инвалидных кресел. И всё это должна была сделать Стася, причём, как можно быстрее. Посторонних людей в доме она видеть не хотела.
Многие, очень многие жалели Станиславу и в детском садике, куда она водила Ерошика, и медсестры, приходившие к Миле для курса уколов, и соседи, проживающие с ними на одной площадке. Не было жалости к самой себе только у самой Станиславы, сначала от непонимания ситуации, а потом – уже по привычке.
Она и сейчас не испытывала не малейшего сожаления о своих годах, прожитых именно так. Не смогла она учиться в институте, а зачем он был нужен, если она и потом не могла работать от звонка до звонка.
Некогда было устраивать личную жизнь, так ведь неизвестно, как бы она и сложилась.
Станислава любила племянника, жалела сестру, и всё её устраивало. Так ей выпало, значит надо было делать всё возможное. Не по её замыслам это происходило, зачем и роптать.
А собственный внутренний мир – он всегда с тобой, даже когда ты стираешь чьи-то пелёнки (никаких памперсов тогда не было).
Проболела сестра двенадцать лет.
А вот плохо, очень плохо ей стало, когда Мила навсегда покинула этот не сложившийся для неё мир. Стася, привыкнув жить по чужому расписанию, мыть, обслуживать и выслушивать, вдруг стала свободной и одинокой.
У Ерошика была уже своя жизнь, стая друзей, он понял, что всё самое интересное происходит не дома, а в школе, на улице. Перед ним открывался мир, и он был интересней, чем вечера, проведённые возле тётки.
И тётя Стася начала распоряжаться свободой по своему усмотрению.
Мужчин она притягивала всегда, её глаза, говорящие – «Я всё понимаю», они понимали по-своему, считая Стасю сексуально привлекательной, и более того, даже опытной искательницей приключений.
Она быстро пробежалась по нескольким лёгким увлечениям и оставила попытки, поняв, что её душе этого слишком мало.
А тело? Да разве же можно женщине жить телом?
Недаром во всех мировых религиях звучит, что сдерживать надо именно эту стихию. Даже продвинутые в сексуальном плане индусы провели исследования и опубликовали, что для удовлетворения одной женщины надо восемь мужчин.
- Только они не указали, на какой период, – подумала тогда Стася, захлопывая яркий журнал.
- Так, отвлекаясь, не забывай о главном, - сказала вслух она сама себе, - возвращайся к снам.
Снился ли ей ещё этот сон при жизни Милы?
Она рассматривала детские фотографии Ероша. Вот здесь он со свинкой, которая началась сразу после ветрянки без какого-либо паузы. Тяжёлая весна была в том году.
Да, как раз тогда и приснился снова этот сон. Она перепугалась, вдруг это к смерти ребёнка или его инвалидности. А вскоре, недели через три слегла мама. Все, слава богу, были живы, только Стасе стало намного тяжелее.
А ещё? Ещё, пока Мила была жива? - Нет, пожалуй, нет. Точно – нет.
То, что этот сон не снился ни перед смертью родителей, ни перед смертью сестры, это совершенно точно.
Как же она жила потом, после смерти Милы? Надо всё вспомнить самым дотошным образом.
Один не равнодушный к ней знакомый как-то сказал:
- Стася, ты же не живёшь, как все нормальные люди, ты плавно перетекаешь из одной критической ситуации в другую.
Наверное, он был прав. Ищем следующую критическую ситуацию.
Осенью она возвращалась поздно вечером из театра, шла тротуаром, и свора собак затеяла свою разборку между её тротуарчиком и проезжей частью. Одно из животных, отскочив от чьих-то зубов, как раз и угодило под колёса. Водитель, резко тормознув, остановился и вышел, собака лежала на дороге неподвижно, растекаясь красной лужицей. Они со Стасей нагнулись и увидели её глаза, живые глаза, смотрящие к тебе в душу и просящие помощи.
- Будем лечить, – без раздумий произнесла Станислава. Водитель достал из аптечки бинт, кое-как замотали её шею и часть головы – места, откуда текла кровь, липкая и густая. Те небольшие тряпицы, что нашлись в машине, были слишком малы, чтобы водрузить на них несчастного пса. Тогда Стася сняла свой не новый, но и вовсе не старый плащ, и они отнесли собаку к ней в квартиру.
Сколько дней и ночей она боролась за жизнь неизвестного уличного животного, сколько было потрачено денег на ветеринаров и лекарства, - достаточно сказать, что племянник и она остались на зиму без надлежащей экипировки, без подарков на Новый Год, с ограниченным числом фруктов для поддержания витаминов в организме.
Ерошу она сама сшила тёплую куртку, намешав в содержимое и старую шубу, и свою ветровку, и детали его нынешней куртки, в которую он уже не вмещался.
Себе пришила на осеннее пальто кусочки меха, чтобы оно хотя бы внешне смахивало на тёплое. Ту зиму они пережили, даже не болели, несмотря на эпидемию гриппа.
Графиня – так они назвали безродную псину для компенсации социальной несправедливости, не только поправилась, но и принесла щенков, которые в свою очередь потребовали очередных забот и вложений.
Когда все псы были благополучно летом выпущены на волю, а Графине даже вставили какую-то металлическую пластину вместо недостающей кости, тётка с племянником вздохнули свободно и начали залатывать дыры в бюджете.
Именно перед этим собачьим периодом у Стаси было очередное мелкое увлечение на любовном фронте, и она решила, что всё будет плохо, увидев именно тогда этот сон. Они поссорились, поэтому она и пошла в театр одна. А обернулся сон очередным периодом самоотдачи.
Копаем дальше. Любимый Ерош попадает в реанимацию после катастрофы на мотоцикле. Снился ли ей тогда этот сон? Точно, что не снился, потому что ничего плохого она не ждала. Да, в принципе, ничего длительного и требующего её забот и не произошло. Поправился племянник на удивление быстро, никаких осложнений не наблюдалось. Конечно, Стася пребывала в шоковом состоянии, но длилось это несколько дней, а после возвращения Ерошика из больницы снова всё встало на свои места и зажили они по-прежнему.
Да, была ещё история с Любочкой.
Жил у них на первом этаже мальчик Василий. Жил один, так как маму-дворничиху похоронил, неплохой был мальчик, только пил по-чёрному. И однажды привёл тот Вася девушку Любушку. Хорошая была девочка, навела порядок в доме, отучила Василия от пьянок. Начала складываться подающая радужные надежды семья. Через год родился мальчик Алёшенька, и вот тут-то всё и началось.
Родился мальчик с какой-то врождённой патологией, со слов самой Любочки – с какой-то грыжей всего живота, и требовал тот ребёнок постоянного дорогого лечения, лекарств, массажей и множества других невероятных процедур. Причём положительного результата никто не гарантировал и даже не обещал.
Василий сорвался сразу, пока Люба была ещё в роддоме, выражаясь народным языком – «не просыхал» совсем, а вскоре и вовсе сгинул, никто не видел и не слышал больше того мальчика Васю.
А вот самоотверженность Любы потрясла даже Станиславу.
Она полностью посвятила свою жизнь ребёнку. Во все медицинские учреждения, в услугах которых нуждался Алёшенька, она тут же и устраивалась на любую должность, желательно, на две сразу, не чуралась грязной работы. Славным характером и трудолюбием добивалась расположения многочисленного медицинского коллектива, и ребёнок получал все необходимые ему процедуры. Дома Любочку практически никто уже и не видел, жила она вместе с Алёшиком во всех этих лечебницах уже пятый год.
Стася, зная симпатичную, не глупую, очень приятную в общении Любочку, часто задумывалась, а стоит ли так жертвовать собой ради неудачно проросшего плода.
Сколько детей гибнет до рождения, сколько – при родах, не все семена прорастают в природе, не все ростки становятся взрослой особью.
Сама Люба была удачным творением и вполне могла нарожать кучу других, здоровых детей.
Нелогичных действий Станислава не понимала.
И однажды, при переходе из одной лечебницы в другую, Люба с ребёнком приехали на пару дней домой, если можно было назвать ту квартиру Любиным домом. С пропавшим без вести Василием они были расписаны, но регистрации у Любы не было никакой. Их квартирой надо было серьёзно заниматься или самой Любе, а ей было не до этого, или тем, кто хотел иметь эту площадь свободной. Там, по-видимому, тоже не хватало времени, потому что заняли те одну из комнат, вселив нового дворника, а в другую сбросили вещи Любы и Василия. Но дело не в этом, вопрос жилья Любу вообще не занимал, так как они с сыном должны были отправиться в новый, пока неизведанный медицинский центр, где им гарантировали реальную помощь.
Встретившись и поулыбавшись друг другу в подъезде, Люба и пригласила Стасю зайти и посмотреть на её Алексея.
Станиславе и самой для своих философских измышлений было очень интересно, и они вошли в комнату этой полубомжовой квартиры.
На кровати сидел пятилетний мальчик со светлой головкой удивительно правильной формы.
- Добрый день! Вы мамина знакомая? Очень рад вас видеть! Пожалуйста, присаживайтесь, – указывая рукой на стул, произнёс ребёнок, который не только чётко владел речью, но и обладал голосом, который, казалось, проникал прямо в душу.
Станислава, видимо, так глубоко думала и чувствовала, что иногда тормозила, поэтому продолжала стоять столбом.
Дитя произнёсло всё то же самое по-английски, причём без запинки.
Стася, наконец, пришла в себя и рассмеялась, усаживаясь на стул рядом с кроватью мальчика.
Алексей тоже расцвёл доброй улыбкой, и женщина отметила кроме удивительной миловидности его лица живость и подвижность всех его черт. Брови, губы, разрез глаз – всё это жило своей жизнью, и всё время менялось, создавая различные сочетания, и, соответственно, выражение лица ребёнка за одну минуту могло выдать массу различных образов, в зависимости от пронёсшихся в голове мыслей. Но все эти образы были прекрасны и совершенны в своей законченности.
- А вставать с постели ты пробовал? Или тебе нельзя? – спросила Стася, рассматривая название книги, лежащей рядом на кровати.
- Мне мама не разрешает. Говорит, что врачи сейчас запрещают давать нагрузку на брюшной пресс.
Пока он произносил эту фразу, его лицо пробежалось по целой галерее образов, от извиняющегося, через отрешённо-возвышенное, спустившись к простительному отношению к докторам.
- А «Робинзона Круза» тебе мама читает?
- Зачем? Я сам.
- Он не только давно читает, но и прекрасно рисует, – наконец вмешалась в разговор мама.
И Люба протянула Станиславе рисунок акварелью. На нём был изображён в лучшем виде подводный мир, над поверхностью воды стояла яркая звёздная ночь, и свет одной из звёзд проникал в самую толщу воды, освещая фантастическую рыбину.
- Здорово! – только и смогла сказать действительно потрясённая Стася.
- Вам действительно понравилось? – радостно спросил ребёнок, и его лицо выразило всю палитру, от восхищения к удовлетворению и, наконец, к благодарности за оценку. – Возьмите его себе на память, пусть он останется у вас!
- Спасибо тебе большое, я буду его беречь, – произнесла Станислава, понимая, что пора уходить.
Удаляться от дитя не хотелось.
- Ну, будем прощаться? – заставила себя произнести Стася, и они с мальчиком одновременно протянули друг другу руки. И тут Станиславу потрясли глаза ребёнка. Они были синие, как васильки, с какими-то серебристыми искрами и излучали свет, который проникал в твой внутренний мир, как свет той звезды в подводное царство.
Потрясённая, она тогда вернулась домой. И её природная страсть всё анализировать и приходить к логическому завершению упёрлась в стену - он изначально был такой, или его создала Любаша?
Поняв, что, не видя новорожденного ребёнка и не наблюдая весь процесс его развития, думать в этом направлении бесполезно, Стася тогда сделала только одно заключение, - будь у неё на руках вот именно такой ребёнок, она отдала бы ему всё.
Поэтому, когда на следующий день к ней зашла Любаша и стала рассказывать, что им надо лететь в Уфу, в знаменитый медицинский центр к известному врачу, что им реально обещают помочь, сделают сложнейшую операцию и всё будет в порядке, только ей, Любе сейчас нужны деньги, большие деньги, Станислава сразу же и задумалась, где взять для мальчика большие деньги.
- Сейчас дают хорошие кредиты в банках, только у меня нет регистрации, я сама буду отдавать этот кредит, только возьмите его на себя, пожалуйста. Я ещё эту комнату сейчас буду сдавать, – говорила Люба, и её милое лицо и полные надежды глаза мог игнорировать только законченный преступник.
- Конечно, я постараюсь взять кредит, надеюсь, мне дадут. Подам заявки сразу в несколько банков. Не печалься, Люба. Я сделаю всё возможное, чтобы вам помочь.
И она тогда взяла кредит, большой хороший кредит. Любе должно было хватить на всё. Только на небесах, видимо, решено было иначе, именно на небесах. Потому что самолёт, на котором они полетели в Уфу, уже никогда не приземлился.
- Их избавили от очередных мучений, – решила тогда Стася.
И сейчас, рассматривая хранившийся рисунок, она вновь ощутила свет той звезды. Не только свет, но и приятное тепло в душе.
- Это был ангел, посланный на землю, чтобы испытать Любу, и они ушли вместе, – наконец произнесла Станислава.
Эта мысль поразила как током, всё её прошлое завертелось быстро-быстро, и перед ней открылась одна удивительная тайна её жизни.