· Проходят годы; крутится колесо старой прялки, тянется нить. Мудрые и добрые, благородные и смелые – все приходят из тьмы и уходят во тьму. (А. Конан Дойл)
1
…ее карты ложились странно. И она не находила им места. Татьяна задумчиво теребила прядь волос и, поджав губы, кидала снова. Тонкие, интуитивные «лунные карты» никогда прежде не подводили ее, сейчас же перед ней ложилась полная белиберда. Образы скакали вокруг головы, как стая взбесившихся котов, картинка не складывалась, ломалась и грозила вовсе исчезнуть. Татьяна даже начала злиться толи на себя, толи на объект, который, как оказалось, был закрыт неожиданно крепко и вязко.
- Не может же простой «магл» так себя закрыть, да и врожденным такой блок не бывает – это уже слишком, бред какой-то! – с досадой бросала она в тишину, которая уже норовила спрятаться от греха в самые дальние и темные углы комнаты – прочь от свечи. Все это было Татьяне даже обидно, ведь она знала, хорошо знала - на что способна.
Однако информация не шла совсем. То есть даже те крохи образов, что возникали, противоречили сами себе. Вздохнув, она отложила любимую колоду и достала из ящика стола старую цыганскую. Привычным движением перетасовала.
Неожиданно, как это всегда с ними бывает, на стол выпала карта. Татьяна рассмеялась. Нервное напряжение моментально спало, и она, радостно обхватив голову руками, воткнула локти в стол. В круге света перед ней лежал «священник»… в прямом положении. Только для формальности она сверилась с Таро и, когда в «норнах» у нее вышел «отшельник», она потушила свечу. «Отшельник» – коварный хитрый враг, священник. Какая непроходимая глупость!
Утром Татьяна набрала клиенту и сказала этой дуре, что работать с ней больше не будет. Вообще. Ведь та пытался обмануть ее…подставить. Все знают, что Татьяна никогда не работает против тех…что выносят хлеб и вино...
Она ведь просто хорошо умеет гадать… эта странная, склонная к истерике колдунья… просто хорошо может гадать – и все… не толкайте ее в войну…
2
…нет и не может быть ответа на вопрос – почему капельница помогает?
У него нет. Он смотрел на прозрачные водяные шарики, а они медленно сыпались ему в вену. Он грустил оттого, что рука давно затекла, а курить хочется нестерпимо.
Но что он мог сделать в этом мире, где даже водка платит тебе долг физиологическим раствором, где тихие руки врача - ласковы, а пальцы женщины - взволнованы.
О память, моя многорукая мать, неужели и ты будешь сжимать кулаки против меня?! Увы, мне нечем тебе заплатить… «Ведь все так хорошо начиналось», – он повторял уже в сотый раз и знал, что обманывает себя. В который раз – обманывает. Это мир доел его. Он сам готов был разрушить все вокруг и собрать эти кубики заново. И разрушил бы, и сделал все новым, и раскрасил желтым – вот только интоксикация… «Я сделал все новым для тебя – зачем ты хочешь разрушить это?» - голос Бога, едва уловимый в шуме воспоминаний и снов, все еще не давал ему умереть…
3
…где-то в келье горела свеча, и более Сатаны искушал Антония Дух. Своей непреложной очевидностью Бытия. Неуловимым величием бесформенного. Тем самым хлопком, той самой руки… Дух был для него тайной. И уже не страшна была вереница слонов, чьи ноги пружинили, как усы Сальвадора, и старый Иероним лишь запугивал своей мрачной мелочностью форм. Великие путаники оба. Но оба не знали, как искушал Антония Дух. Ночью, в той белой египетской пустыне, не у кого было спросить.
Разумен ли Он всецело - подобно Отцу.
Сострадает ли - подобно Сыну или пламенеет один за гранью? За гранью чего? А может все совсем иначе? У кого спросить? Разве что у неба над седой головой Антония… Но часто ли небо отвечает идущим к святости?
4
…а она встретила Бога, гуляя по набережной тем самым летним днем, когда чайки замолкают в предвкушении чуда, а усталый полицейский смеется в усы бегущих мимо него улиц. Марево обратило город в желе - то тут, то там проглядывали фруктовые пятна черепицы, и гибискус цвел гордо. Лишь море деловито слизывало устриц с бортов всюду пришвартованных яхт. Вокруг бежали во всех направлениях люди, а она все не могла оторвать глаз от золотого свечения лучей над куполом собора Нотр Дам де Гард. Там на горе, над гаванью, куда заходил «Фараон»…был Бог… тут внизу, под солнечным дождем было приятно…
5
…в холле отеля «Джазаир» текла подсвеченная вода, и стеклянные лифты нервно елозили вверх-вниз. Группа итальянцев, перекрикивая друг друга, вот уже пол часа пыталась заселиться.
Одни требуют чудес – другие ищут мудрости. Для одних Он - соблазн, для других - безумие. И то, и другое, и третье – одинаково ложно. Так размышлял Карл, вспоминая слова из первого послания коринфянам. Его кофе остыл, а его работа уже сорок минут что-то делала в своем номере. Карл просто ждал и размышлял о вечности.
Рояль стоял в самом углу. Приглушенный грязными окнами, свет едва касался его черного выпуклого тела и терялся между слоями лака. Казалось, он отсвечивает мутным.
Ничего не изменилось за две тысячи лет – все те же кричат гневно, все те же бредут равнодушно, все те же падают ниц в надежде. А что же он?
Рояль стоял здесь и никогда не звучал. И иные постояльцы, вероятно, оставляли на нем свои вещи по пути в туалет, а вон там какой-то мальчишка нацарапал «Аллах» и подчеркнул дважды. Зачем тогда нужно было тащить его сюда? Для красоты? Для забавы? Для интерьера?
Зато Карл точно знал, что там внутри есть механизм, который обречен звучать и звучит всегда, как идея о звуке. Рояль в этом странном пустом месте – это молчаливая идея о прекрасном. Тоже самое - с Богом в нас...
Этот старый урод из их головного офиса появился спустя еще пол часа:
-Карл, простите меня – я немного закопался в номере, давайте не будем сегодня о работе, давайте просто поужинаем. Кстати, в прошлый мой приезд в ресторане была живая музыка. Знаете, это здорово улучшает аппетит.
Карл улыбнулся и затушил сигарету…
6
…там на холме – развалины Монсегюра. Но в наших головах все еще высятся его стены. Альбигойа – звучит, как шаманская музыка. Вчера разговаривал с одним. Он указывал пальцем на вонючую лужу посреди парковки и спрашивал, закатив глаза:
- Знаешь, почему воняет?
- Нет, - отвечал я.
- Все дело в Шайтане, разве не знаешь ты, что в грязи и помоях всегда обитает Иблис?
Вот оказывается в чем дело. Не в людях, которые сливают все, что не попадя прямо под ноги, а в обманщике Rex Mundi.
Удобная какая иллюзия!
Значит - плоть грешна, а души чисты, как подштанники королевы-матери. И не надо теперь удерживаться от всякого рода зла. Плоть погибнет и будет покрыта землей. Душа освободится из темницы этого мира - ведь они не созданы друг для друга. И не важно кто ты, каков ты, зачем ты?
Они называли себя чистыми в мире, покрытом мраком. Но когда спросили их: «Облака и мрак окрест Его - может ли Он судить сквозь мрак?» Ответили – нет. Ведь так?
Иначе, почему там, на холме во мраке – развалины Монсегюра?
7
…этому кладбищу порядка ста пятидесяти лет. Может и больше, но не значительно. Впрочем, не одной могилы ранее 1840 г. мы так и не нашли. Это нормально, ведь колониальные войска тут появились только в 1830 г. Старое католическое кладбище в районе Баб-эль-Уэд. Наверное, самое старое в этой части Африки. Когда разбуженная революцией чернь била надгробья и грабила ненавистные им склепы, она и думать не думала о том, что кладбище будет беспокойным. Когда городские власти строили на прилегающей территории многотысячную футбольную арену – они и знать не знали, как мерзко это будет смотреться. Или догадывались?
Впрочем, в тот день мы пришли сюда не ради праздного любопытства. Огромное оскверненное кладбище идеально подходило для нашей с ней работы. Подпитаться, обновить блоки, да что я вам рассказываю – вы и сами знаете, что это такое – безбрежный океан разбуженной темной силы.
Все шло, как обычно. Споро, весело, вкусно и с удовольствием.
Вот только мне не давало покоя одно старое воспоминание.
Тогда был май, и я стоял у крестильной купели Предтечи. Чуть дальше за кустами медленно бежал в желтой почве порядком иссохший Иордан. Цикады рвали воздух на атомы, а я не чувствовал в себе изъяна… И гордость моя была вдалеке и не плела лжи, а в руках не клубилось тепло. Хотелось лечь на жухлую траву и смотреть вверх.
А больше не хотелось ничего.
И я умывался этой водой.
- Почему же сейчас я стою на перекрестке кладбищенских дорожек лицом к выходу? – эта мысль не выходила из моей головы в тот день на старом французском кладбище, где растут платаны…
8
… смерть и любовь – как тряпичные куклы на пальцах Бога. То они ходят вместе перед глазами удивленной толпы, то разбегаются за разные кулисы и корчат оттуда друг другу маски. То маска Фрейда, покажется, то маска Хайдеггера.
Зачем мы Богу? - ты спросила, хотя уж точно знаешь, как бесполезен вопрос. Куда интереснее - зачем Богу наша свобода… свобода любить, свобода умирать, свобода стоять на морском берегу в струях тугого ветра.
В покаянии тоже есть свобода.
Нет ответа – out of the coverage…
Водопады, листопады, снегопады и глаза от нежности залипли… давно это было, а чувствую, будто сегодня утром… Любовь, такая разная, из мяса и солнечных лучей, из смеха и ударов слабой рукой в холод стен, всегда где-то между понятий, между слов, наших двухмерных слов о ней. Заговори только – и исчезнет… погибнет.
Смерть, загадка и отгадка, конец и начало, альфа и омега, сила немногих и слабость моего воображения. Всегда рядом, как локоть – поцелуй ее... и оживешь.
Но если ты можешь горы передвигать и останавливать луну на небе, но не имеешь любви, что ты тогда? Так ли сказал Павел? Опять читал Бытие, опять думал. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.»
Так какого же проклятья Ты хотел уберечь нас? Жизни ли вечной одинокой или пустоты, в которой летал сам?
Прыгают куклы в пальцах. Мы так любили давать имена тому, что нельзя называть по имени… Допрыгались. Получили Любовь вместо… и Смерть вместо…
А ты говоришь… и еще поешь, не называя имен…
9
… Я читал памятку и улыбался: «Несмотря на относительную нормализацию ситуации в области безопасности в последние годы и снижение террористического риска, по-прежнему не рекомендуется посещение также таких районов столицы как Куба, Эль-Харраш, Баб-Эль-Уэд, Экалиптус, Белькур, Бир-Хадем, Касба, Шерага, Уэд Смар и Дели-Брахим.» Читал и прикидывал сколько раз, хорошо не в день, но в неделю точно, я катаюсь по этим районам в поисках «снеди и удовольствий», как говаривал один наш старый и опытный в этих делах сотрудник.
В Кубе я знаю одного ветеринара – отличный парень и врач, по местным меркам, хороший. Шерагу я изъездил вдоль и поперек. Кстати, там работает лучший стоматолог в городе, в маленькой квартирке на пятом этаже многоэтажного дома из розового кирпича. Баб-Эль Уэд? Не возможно удержаться от поездок в этот старый, полупроволившийся в тартарары – полуосыпавшийся с горы, людской муравейник. Есть в нем еще что-то, кроме собора Нотр-Дам Д’Африк… черная африканская Богородица.
Мрачная Касба – пиратское гнездо с невольничьей площадью… На ее узких улочках, пропахших людьми, есть что-то от города-призрака, где костяки, вмурованные в стены, ночами скрежещут зубами и что-то от веселой казацкой вольницы. Уэд-Смар, Дели-Брагим, Бир Мурад Раис, Экалиптус… все это точки на моей внутренней карте. «С учетом имевших место фактов организации засад на дорогах при передвижении на отделенных малолюдных трассах желательно поддерживать скорость движения не менее 70-80 км/час и быть предельно внимательным.» Тем и держимся. И Божьим попущением…
10
… Карл и сейчас был человеком с плохим характером. Всегда одинокий ветер голодными руками трепал его волосы, налетая, казалось, со всех сторон… Дно было черным. Не страшным, вовсе, но предельно противным во всех своих проявлениях. Кто-то, коснувшись его, так и прилип неловкой мухой. Другой - поселился в дурманящих испарениях мирового эго. Но Карл предпочел иначе. Глупо думать, что, меняя образ бытия и принимая тайную правду, ты становишься свободным, как белая непорочная птица. Вязкий гудрон в перьях – вот и вся твоя свобода. Извольте ползать. Свобода от Бога оказывается лишь свободой против Бога. И не может быть ничего иного в глубине этого дна. Все остальное лишь обезьяньи игры павших. Тайной доктрине действительно есть, что скрывать. Под железной маской.
Постояв на дне, Карл странным наитием понял - все это уже не может быть в нем. И начал карабкаться поближе к тем местам, где солнце все еще светит, как оно светило когда-то праотцам нашим…
11
Весь прошедший день Павел и Петр боролись с дождем и километрами. После Сусса дорога начала стремительно мелеть, а после Меденина и вовсе разлетелась брызгами. И, конечно, в этих брызгах слепая туристическая карта стала совсем уж бесполезной. Драгулия, Гробат, Зарзис пролетали за окнами, как осколки чужого мира, куда даже блаженный Августин и тот телят не гонял.
Лишь на старой дамбе Via Romana стало понятно, что дорога сегодня все-таки уперлась своим мокрым языком в остров лотофагов. Греки считали пожирателей лотоса самым счастливым народом на земле, а спутники хитроумного Одиссея, забыв родную Итаку, готовы были вечно бродить по берегам Джербы, экстатически приплясывая.
В самом сердце острова, в Грибе, средиземноморские евреи давным-давно поставили дом Божий. И до сих пор синагога, окруженная бетонными плитами, металлоискателями и вооруженной охраной хранит где-то внутри второй по древности свиток Торы.
Оба искателя были в синагоге и не увидели в ней святости. «Где же земля ваша?» - вспомнил Петр, а Павел смотрел на каллиграфически выведенное под потолком «ЭЛОИМ» и думал о Троице… на пустынном острове у северного побережья Африки это не казалось странным…
А потом они мчались назад, выжимая из движка последние силы. И циклон, издеваясь над ними, хлестал разбухшую от проливных дождей пустыню колючими пальцами Теслы…
12
Она шла рядом. Молчаливая. Может думала о чем-то своем, может просто думала обо мне. Приглушенный июльскими облаками свет, ложился на ее лицо, молодое, еще не знавшее песчанных бурь.
Что ж? Бога нет среди нас. Давно уже. Но в такие моменты мы можем отчетливо различать его - с ребячьим восторгом выхватывая из иллюзорной реальности красоту замысла. Даже в стуке каблуков по пятнистому от прошедшего дождя асфальту.
Потом вдруг она заговаривала, едва поворачивая голову и смущаясь того, что слова никак не хотят ложиться гладко. Это злило, но она не показывала вида.
Мне же было приятно. Меня даже веселило это мнимое несовершенство. Пусть так и будет сейчас - я просто смотрю на образ. А она растеренно отводит глаза... Молчаливая.
13
Звезды текли по небу широкой рекой и приветствовали друг друга поцелуем любви, а она лежала на земле и думала... как-то обо всем сразу.
Раньше она боялась несекомых и одиночества.
Теперь остались только жуки.
Она никому не хотела сделать больно, но они так и не поняли. Они посчитали это слабостью - их больше нет рядом.
Никому и никогда не боялась говорить правды, кроме него. Прости, папа, но как мне простить тебя?
Потом она полюбила, и это оказалось болезненно... в конце. Вера - то единственное что у нее осталось. Смутная надежда, что все плохое в этой жизни с ней уже случилось... И еще... там, где колючее южное солнце едва узнало ее, тринадцать весен назад, она хотела для себя 77 друзей - теперь хватило бы одного. Где же ты? Где?
Так до утра она смотрелась в небо, словно пытаясь отыскать в нем то место, где он брел по другую сторону Млечного пути с нарисованным барашком. Тоже без страха одиночества.
Жаль, что они не знали друг друга.
14
Я отлично помню, как в один пасмурный полудный час приехал в Вавилон. Я шел тогда по улице Процессий и думал, вспоминая, как будет он брошен, великий город, и уже совсем не будет найден и как был он брошен и стал жилищем птиц и пустынных духов. А потом стоял перед каменной львицей Иштар и ловил последнии всплески закатного уже солнца - горе тебе, Вавилон!
А потом в сумерках смотрел, как воины Искандера стоят над его телом - и, кажется, вовсе без сострадания. А потом шел назад, аккуратно ступая по первой из известных асфальтовой трассе... Сам себе процессия...
Всякий раз, приезжая к "вратам Бога", я не мог и подумать о том, чтобы постучать, да и кто же открывает стучащим в дверь песчинкам, поднятым случайным порывом с узкой садовой дорожки...
15
Алиса, Алиса - ты так странно смотришь на мир вокруг, будто не узнаешь его. Ты путаешь лево и право, ты можешь заблудиться в родном городе. Твои глаза как будто говорят: "А сейчас я жду падения снега..."
Мир, как цирковой фокусник выбрасывает перед тобой на манеж одного за другим десятки белых кроликов, и ты сомневаешься - какой из них приведет тебя к маленькой дверце, через которую Бог подглядывает за нами.
У тебя внутри картинки сменяются образами, образы вырастают в символы, в эти смутные догадки о едва различимой в сумерках сознания природе духа. И все это ты играючи уравновешиваешь смущенной улыбкой, которая каждый раз ожидает мой внимательный глаз, стоит лишь чуть пристальнее посмотреть на тебя... Ты просто ждешь падения снега...
Так о чем мечтает Алиса?