Сменный мастер заврда.
СВЕРДЛОВСК.
Дуракам всегда везёт, только они не
знают, как это везение использовать.
Нас четырёх ребят, приехавших из Могилёвского техникума, разместили в комнате на первом этаже деревянного мужского общежития, Свердловского завода Пневмостроймашина. Я приехал позже всех, Макс и Володя получили должности технологов в отделе главного технолога, Лёня уже работал мастером в девятом цеху. Когда я пришёл к начальнику отдела кадров, и отдал ему мои документы, он скривил лицо, и сказал:
- Сколько можно присылать на завод молодых специалистов? Куда мне тебя деть? Пойду к главному инженеру.
Он положил мои документы, в коричневую папку и сказал, чтобы я пришёл после обеда.
Меня направили мастером в антикоррозийный цех, с окладом 880 рублей в месяц плюс, премия 30% при выполнении плана. Это по тем временам были приличные деньги. Отец, работая в артели, и подрабатывая дома, зарабатывал не более 400 - 500 руб лей в месяц. Начальником цеха была женщина лет сорока пяти, Зоя Ивановна, немного взболомошенная, но добрая, специалист своего дела. Она по образованию была химик, окончила УПИ, одинокая ни мужа, ни детей у неё не было, и вся жизнь у неё была – завод. Приняла она меня доброжелательно, поинтересовалась моими оценками, и повела, показала цех. Антикоррозийный цех состоял из трёх частей. Комната, где был её кабинет начальника и небольшая химическая лаборатория. В эту комнату притащили и поставили стол для меня. Рядом был цех, где были установлены ванны для глубокого анодирования и оцинковывания деталей.
Здесь работали две молодые работницы, которые загружены были процентов на тридцать. Когда приносили детали с других цехов, они работали, остальное время бездельничали. В этом же здании по коридору, было помещение оксидировки, (воронение стали) где были ванны с кипящей щёлочью, там работал один рабочий. В конце девятого цеха, было помещение пассивации, где работало три рабочих, которые весь месяц абсолютно ничего не делали. Только в конце месяца одну неделю они работали в две смены, и получали больше трёх тысяч в месяц. Девятый цех, был особо секретный, закрытый, чтобы туда пройти, нужен был специальный пропуск. Процесс пассивации заключался в следующем, в цех загоняли пять, шесть машин с пустыми алюминиевыми цистернами. Туда поочерёдно заливали азотную концентрированную кислоту на несколько часов. Промывали, заливали пергидроль, промывали, и сдавали военной приёмке.
У меня была постоянно первая смена, постоянно цех из шести человек перевыполнял план, мы постоянно получали премию, целыми днями мне нечего было делать. Всё решала сама Зоя Ивановна, которая и сама была не очень занята. Видя, что я страдаю от безделья, рвусь работать, и выражаю ей своё неудовольствие, притащила и положила мне на стол несколько книг по химии.
Она сказала, чтобы я занялся изучением химии, и химических процессов, и чтобы в следующем году поступил на химическое от- деление УПИ, и что у неё есть там связи, и ещё сказала, что быть химиком в наше время это очень престижно. Я несколько дней просидел за книгами, но изучать самостоятельно химию оказалось не так просто. Я бросил это дело. Меня больше интересовала девчонка секретарша, из соседнего ремонтно механического цеха, которая постоянно ходила через наш цех. Зина мне приятно улыбалась, и ей всегда было некогда. Как потом оказалось, у неё был жених из её цеха.
Спецодеждой в нашем антикоррозийном цеху выдали шерстяные, толстые, черные костюмы, как у металлургов, и резиновые сапоги. Мне выдали аналогичную спецодежду, и талоны на молоко, пол литра ежедневно. Чтобы я не бездельничал, и не мозолил ей глаза, своим недовольным видом Зоя Ивановна отправила меня на пассивацию, где я неделю вместе с рабочими работал по две смены. Разница была только в том, что рабочие получали по три тысячи рублей в месяц, а я где- то тысячу сто. Продолжая жить экономно, у меня появились лишние деньги, которые стал отправлять домой, зная, что они там ели сводят концы с концами. Мама писала, что она постоянно болеет, работы в артели мало, отец совсем мало зарабатывает, вместе с подработкой.
У Зои Ивановны в шкафу для технологических целей, и химических опытов, стояли две бутыли по тридцать литров со спиртом. Рабочие постоянно клянчили у неё спирт, и она по доброте своей иногда после работы обычно по субботам, наливала им по сто грамм, и мне тоже. В то время, когда молодые специалисты, приехавшие со мной, вкалывали, на три смены. Я после обеда отправлялся на участок пассивации, где вместе с рабочими, валялись на брезентах, и можно было поспать.
В общежитии, рассказывая ребятам, о своей работе, я рассказал, что у моей начальничихи (так называл Зою Ивановну), имеется спирт. В общежитии жили ребята, которые раньше меня на год или два окончили наш техникум, некоторые спились, вся зарплата пропивалась. Они стали уговаривать меня, чтобы достал им спирт. Я разработал план: ключ от двери цеха у меня был, в конце смены я поднял шпингалеты в окне, которое было между кабинетом и цехом. Поздно вечером мы втроём проникли в кабинет, с фонариком отлили три литра спирта и ушли. Утром, когда я был один, закрыл шпингалеты, начальничиха ничего не заметила.
Два дня ребята гудели, мой авторитет здорово поднялся, я стал уважаемым человеком. Но несколько дней спустя, началась новая атака на меня, чтобы снова устроить поход за спиртом. Тут я понял, что допустил большую ошибку: во-первых, что трепался, что в цеху у нас есть спирт, во-вторых, что ходил воровать. Мне спирт был не нужен. В общежитии были постоянные пьянки, по поводу и без повода, и я понимал, что если принимать активное участие во всех мероприятиях, то очень скоро можно спиться. И я сказал своим алкоголикам:
- Нет, воровать больше не буду.
Приблизительно через неделю придя на работу, я увидел Зою Ивановну, перед ней стояла бутыль, где было отлита, значительная часть спита. В окне аккуратно было вынуто стекло и лежало на подоконнике. Я сразу понял, чья это работа, и что это я указал им дорогу. Зоя Ивановна села на телефон, и концу смены, на окне установили металлическую решётку, а двери оббили железом и установили дополнительный замок.
На следующий день в цех пришёл следователь, он вызывал нас по одному, допытывался: не знаем ли, или не слышали, или кого может быть, подозреваем, кто мог, воровал спирт. Я боялся, что следователь докопается до истины, а в те сталинские времена, можно было запросто получить, двадцать пять лет. Придя с работы, я по- шёл в комнату напротив, где жили старики. Гена Марченко был пьяный, он уже два дня не высыхал, и не ходил на работу. Женя Найморк тоже был не первой свежести. Я их предупредил, чтобы были осторожны, что следователь проводит расследование, и что всех нас в цеху, сегодня допрашивали. Слава богу, всё обошлось.
ЖИЗНЬ В ЗАВОДСКОМ ОБЩЕЖИТИИ.
Жители мужского общежития все постоянно были пьяными, ходили и шатались, и если я не хотел пить, всё равно приходилось, чтобы не быть белой вороной. Тон задавали бывшие фронтовики, которые жить без водки не могли, а наши сверстники старались от них не отставать.
Выйдя из проходной завода, сразу налево и направо, стояли друг за другом две забегаловки, где водку и пиво продавали в разлив, рабочий люд, после работы первым делом заворачивали в забегаловку. Там создавалась очередь, где стояли не только мужчины, но и женщины. Как-то передо мной в забегаловке стояла молодая женщина из литейного, попросила продавца в бокал пива влить сто пятьдесят грамм водки, храпнула и пошла. Я только стоял и моргал, и не мог подумать, что женщины так могут.
Такая жизнь меня не устраивала, и я стал думать, чтобы поле работы куда-то уходить от пьянок. В клубе завода была секция по штанге, и кружок бальных танцев, которые стал посещать. В клубе был комплект инструментов духового оркестра, и появился руководитель. Я записался одним из первых в кружок, и взял себе трубу, инструмент, на котором играл мой отец. Целый месяц, два раза в неделю, я ходил заниматься, изучал ноты и уже выводил «до ре ми фа со ля си», как кружок распался, так как наш руководитель не сошёлся с зав. клубом в оплате.
Мне всегда хотелось научиться играть. Когда во время войны, дом наш сгорел, мы жили на квартире, и мои родители собирали деньги, чтобы купить дом, в магазине висела гитара. Сколько не просил я маму купить гитару, но мама не могла выделить семь рублей, экономила каждую копейку, и говорила:
- Сыночек, ты же ведешь, как мы тяжело работаем. Купим дом, тогда купим тебе и гитару и балалайку.
Когда я учился в седьмом классе, в доме напротив жил на квартире учитель музыки. Это был молодой еврейский парень, дружил с моей мамой, часто бывал в нашем доме, мама его жалела, и подкармливала. Он иногда приносил свой аккордеон, и стоило ему взять несколько аккордов популярных еврейских песен (в то время эти мелодии редко, где можно было услышать), как душа тая- ла от чарующих звуков. Я постоянно приставал к нему, чтобы он научил меня играть на аккордеоне. Он отнекивался, ссылался на то, что у него нет времени, что вот, когда у него будет свободное время, я приду к нему, он будет меня учить музыке.
Однажды после школы, я увидел, как учитель музыки вернулся домой с аккордеоном за плечами. Я пошёл к нему, зашёл, поздоровался, и сказал, что пришёл учиться играть. Вначале он мне стал говорить, что сейчас он не может, что он очень устал, что может быть, когда ни - будь в другой раз, а потом сказал:
- Не обижайся на меня, но для того, чтобы научиться играть, прежде всего, надо иметь свой инструмент.
Теперь, когда стал самостоятельно зарабатывать, я решил осуществить свою мечту. На рынке, за триста рублей купил немецкий полу аккордеон, достал самоучитель, и стал в свободное от работы время пиликать. Вскоре моим сожителям надоело мое пиликанье, и они стали выгонять меня из комнаты, тогда взял стул, и пошёл в коридор. Из коридора меня тоже попросили, так как в комнатах мешал отдыхать. Во дворе был навес для пилорамы, где я никому не мешал, но там была другая проблема, быстро темнело, и я не мог пользоваться самоучителем, да и на дворе становилось холодно.
Мне казалось, что у меня прекрасный слух, и стоит только заиметь инструмент, как я сразу начну играть. Но оказалось, что каждые простенькие упражнения давались мне очень трудно, левая рука не согласовывалась с правой, спросить было не у кого, и заниматься было негде. Вскоре я решил проблему, рядом было женское общежитие, где была комната «красный уголок». Я договорился с вахтёрами, и стал туда ходить вечерами с аккордеоном.
Туда стала приходить девчонка, которая немного умела играть, она играла несколько песен и танцевальных мелодий, и стала мне кое-чему учить. Мы с ней подружили, она стала иногда просить аккордеон в свою комнату, поиграть. Я охотно ей его давал. Однажды она взяла аккордеон, и долго не возвращала. Я пошёл её искать, подруги в комнате, где она жила сказали, что она уволилась и уехала. Им она сказала, что аккордеон у меня купила, уехала и не оставив ни каких следов. На этом мои музыкальные занятия закончились.
Пьянки, драки в общежитии были постоянно. Я того, не желая, втягивался в эту жизнь. На день сталинской конституции, мы пошли компанией гулять, и я напился так, что не помнил, как добрался до общежития. В одной из комнат на втором этаже, в субботу на всю ночь собирались ребята играть в очко. Ребята уговорили меня пойти поиграть, ставки там мизерные. На столе стоял графин пива водка и закуска. Каждый, кто приходил играть, могли выпивать и закусывать. Четверо ребят сидели с картами в руках, и со стаканов потягивали пиво, в комнате стоял острый хмельной запах и запах табака. Нам предложили угощаться. Вскоре двое игравших ребят вышли из-за стола, мы вдвоём сели. Я проиграл сто пятьдесят рублей, которые у меня были с собой, мне сказали, что- бы я сбегал ещё за деньгами, чтобы отыграться. Я ушёл больше не вернулся, это был единственный случай в жизни, когда я играл на деньги. Я слышал, что у шулеров выиграть не возможно.
Один из стариков Витёк, всякий раз, когда напивался, врывался в нашу комнату, хлопал дверью, и начинал буянить, строить из себя блатного, и вязаться, то к одному из нас, то к другому. Мы просили его:
-Витя, уйди.
Приходилось идти в его комнату, просить ребят, чтобы его забрали. Он нам так надоел, что мы с Володей решили, когда придёт к нам, начнет вязаться и оскорблять, отучить его. Когда трезвому ему говорили, он улыбался и давал слово, но стоило ему напиться, то первым делом шёл к нам салагам, качать права. Я сидел на своей кровати и пиликал на аккордеоне, вдруг врывается Витек, прямо ко мне:
- Кончай играть.
- Не твоё дело, пошёл вон отсюда - сказал я.
Он ударил кулаком по мехам, чуть не порвал их. Я отставил аккордеон, встал, и кивнул Володе, который лежал на своей кровати и читал книгу (у него был первый разряд по боксу). Володька встал и подошёл к Витьке.
- Пошел вон, – повторил я и толкну Витьку.
Витька бросился на меня с кулаками, Володька врезал ему сзади. Мы набили ему морду, и выбросили из комнаты.
Приходили ребята с его комнаты и говорили, что Витёк грозится нам отомстить, что он приведёт своих блатных из города, и что мы уже не жильцы. Больше мы Витьку в нашей комнате не видели. Весной он ушёл в военное училище, писал ребятам письма, и в одном из писем передавал нам привет, где писал, что только в училище он понял, что был не прав, и зла на нас не держит.
Следующая драка была в нашей комнате. Володя и Макс приехали раньше, сдали вступительные экзамены на вечернее отделение в институт. С занятий они приходили в час ночи, включали свет (в центре комнаты висела лампочка 250 вольт), часов до двух что-то читали, или спорили, будили меня, и не давали спать. Я их просил:
- Ребята, тушите свет, давайте спать, завтра на работу.
Иногда Володя тушил свет, (его кровать стояла рядом с выключателем), или прекращали спорить, но продолжали лежать не выключая свет и читать.
Однажды они устроили галдёж, что он дошёл до крика, был третий час ночи. Я стал их просить, чтобы перестали орать, и легли спать. Володя мне ответил:
- Кто хочет спать, тот спит, - продолжая спорить, указывая на Лёню, чья кровать стояла рядом с моей. Он тихонько похрапывал. Я встал, выключил свет. Володя включил. Я встал снова выключил. Воля включил. Тогда я сказал, что разобью лампочку.
- Разбивай, - сказал Володя.
Я вытащил из-под кровати туфель, запустил в лампочку, она ударилась об потолок, все стёкла посыпались на Володину кровать. Он спокойно встал, открыл дверь. Свет из коридора проник в комнату. Он достал из тумбочки лампочку, встал на стул, вывернул цоколь и ввернул новую лампочку. Снял со своей кровати одеяло с осколками стекла, высыпал на меня, и больно ударил цоколем.
Я встал, врезал Володьке. Мы стали наносить друг другу удары. От бешенства я не соображал, что творю. Я стал соображать, когда услышал, как Макс стукал меня по голове и кричал:
- Отпусти его, а то задушишь.
Я сидел верхом на Володьке и руками сжимал его горло, он хриипел, и пускал пузыри. Володька мне выбил челюсть, что я неделю не мог открыть рта, У него всё горло было в кровоподтёках. Зато они теперь, придя с занятий, тихонько ложились спать.
Лёня, кровать которого стояла рядом с моей. Однажды он заявил, что у него из чемодана пропало 900 рублей:
- Вот здесь под газеткой, на дне чемодана они лежали, и нет.
Все вещи и ценности у нас лежали в чемоданах под кроватями. У меня больших денег никогда не было, если что собиралось, я отправлял домой. Лёня пожаловался коменданту общежития.
Комендант, бывший фронтовик, офицер, в чине капитана, продолжал ходить в офицерской форме, в начищенных, хромовых сапогах, и чистым подшитым подворотничком, был пьянчужка, и постоянно ходил под парами. Он несколько раз в день бегал в забегаловку, которая была метров сто от общежития, где заказывал сто пятьдесят и конфету. Продавщица, молоденькая, улыбчивая женщина ему отмеривала сто пятьдесят, и умышленно давала шоколадную конфету в обвёртке, и всякий раз комендант говорил:
- Нет, нет, это дорого, мне подушечку.
Комендант пришел в нашу комнату и сказал:
- Никто чужой взять деньги не мог, откуда кто-то знал, что у Лёни в чемодане под газеткой лежат деньги. Деньги взял кто-то свой, с вашей комнаты, вот я вас всех посажу за стол и по глазам определю, кто взял деньги, признавайтесь по-хорошему.
Он усадил нас всех за стол, и стал внимательно смотреть нам в лицо. Он долго смотрел на меня, и я стал чувствовать, что краснею. Вскоре все стали смотреть на меня, я стал заливаться краской. Я разволновался, встал из-за стола и сказал:
- Ну, что вы все на меня смотрите, не брал я никаких денег, я точно знаю, что не брал.
Я разволнованный вышел на улицу, никак не мог придти в себя, сам себя стал успокаивать, ну чего я так переживаю:
- Я же знаю точно, что денег не брал.
Этот случай научил меня многому, я решил, вести себя уверенно, не обращать внимания, не оправдываться, и ни кому, ни чего не доказывать и не разговаривать, если я не виноват.
По технологии военная приёмка требовала, чтобы детали глубокого анодирования промывались спиртом. Зоя Ивановна всякими путями старалась отделаться от этой технологии. Она говорила, что из своего опыта знает, только стоит рабочим дать спирт весь цех будет пьяным. Однако военпреды настаивали. После совещания у гл. инженера, Зое Ивановне был дан приказ промывать детали спиртом. В девятом цеху, в отделении пассивации, завезли месячную программу деталей, установили большую протвень, рабочим выдали резиновые, перчатки, кисточки.
Зоя Ивановна налила в противень литра три спирта, разъяснила рабочим, как нужно промывать детали. Сама не отходила от протвени, чтобы рабочие не пили спирт. Где-то часов в одиннадцать её вызвали, и она приказала мне не отходить от протвени. Уходя, на обед, я выпустил рабочих и закрыл дверь на ключ. Поле обеда Зоя Ивановна снова стояла около протвен, я ходил на склад получать товары. Стоило Зое Ивановне отвернуться, как рабочие успели хлебнуть, да так, что в конце смены всех троих через проходные выводили под руки. У проходной стояла огромная толпа и наблюдала, и весь завод знал, что эти рабочие промывали детали спиртом. На следующий день все трое стояли перед столом Зои Ивановны, клялись и божились, что в рот капли не брали. Что их развезло от паров, и что на такой работе нужно не только давать молоко, но и кормить, как следует, и давать закусывать. В дальнейшем детали спиртом больше не промывали.
4 продолжение Валя. http://www.proza.ru/2010/04/12/480