В химической лаборатории.
2 ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР.
Наш поток успешно защитили дипломные проекты. Это было семь лет после войны, был 1952 год, на нашем потоке было много участников войны, партизан. Они все были переростки, нервные, заводились с пол оборота, любители выпить, подраться. В техникуме установилась традиция, за два предыдущих выпуска, на выпускных вечерах фронтовики напивались, вспоминали обиды в процессе учёбы, и начинали избивать преподавателей. Поэтому дирекцией было принято решение выдавать дипломы, все сопутствующие документы после выпускного вечера.
В пристройке актового зала, были расставлены столы, в самом актовом зале, было много света, были убраны стулья, для танцев играл духовой оркестр. Собирались приглашённые гости, преподаватели, и выпускники, женатые с жёнами, не женатые с невестами и подружками, и мы иногородние с общежития. После вступительного слова директора, началась пьянка. Мы были теперь молодые специалисты, люди самостоятельные, и нам теперь было наплевать на преподавателей, на самого директора, бывшие студенты, хлестали водку стаканами. После первого застолья, преподаватели исчезли, ко мне подошёл Лёва партизан, и спросил, не видел ли я Емельянова. Емельянова не любили все студенты, и на предыдущих выпускных вечерах ему попадало первому.
В углу стояла бочка с пивом, бочку привезли, а насоса не было. Ребята, долго не думая, высадили пробку, нашли где-то резиновый, шланг и стали тянуть пиво, передавая его друг другу. Сразу у бочки образовалась очередь. В зале шли танцы, а пьяные выпускники, особенно бывшие фронтовики, вспоминали бывшие обиды, и начинали сводить счёты, то здесь то там, вспыхивали ссоры.
Директор это предусмотрел, и назначил с младших курсов вышибал, которые ходили с красными повязками, и тут же растаскивали сорящихся. Я был, хорошо выпивши, танцевал, разговаривал с приятелями, и когда в очередной раз пошли садиться за стол, я обратил внимание, что около бочки с пивом никого нет, из отверстия торчит шланг. Решив, что теперь и я смогу попить пивка, и пошёл, приложился к шлангу. Какое же было моё удивление, когда я потянул только воздух. Двухсот пяти десяти литровая бочка была пуста. Выпускной вечер подходил к концу, одни молодые специалисты уходили сами, других выводили под руки, а некоторых выносили, как трупы.
На следующий день, мы отсыпались часов до трех, голова трещала от вчерашней пьянки, пришлось идти опохмеляться. Вечером пошли гулять в парк им. Горького.
Когда мне выдали направление на работу и диплом, я был изрядно удивлён. Ещё за месяц до защиты дипломного проекта, было распределение на работу. В коридоре у дверей кабинета директора стояла огромная толпа родителей. Там были военные, и гражданские, увешенные орденами и медалями, женщины со вкусом одетые и почётные старики. Все стремились прорваться в кабинет директора, в коридоре стоял шум и ругань. Мой друг Серёга принёс кучу справок, что отец его погиб на фронте, что мать болеет, что у него есть брат несовершенно - летний, и он получил направление здесь в городе Могилёве. Отличник нашей группы детдомовец Гречихин, получил направление в Минск.
Нас иногородних, у которых не было никаких льгот, и некому было за нас хлопотать, в кабинет директора вызывали в самую последнюю очередь, когда в коридоре уже никого не было. Мне предложили Красноярск, Хабаровск и Андижан. Когда я понял, что Андижан находится в Средней Азии, в Ферганской долине, и вспомнил, что во время войны я был в эвакуации в тех краях, в Джамбульской области, мне захотелось снова побывать там, я согласился на Андижан. Это было необдуманное судьбоносное решение, влиявшее на всю дальнейшую мою жизнь.
Моя доверчивость неопытность и закомплексованность, не дала мне возможность поторговаться с комиссией, выбить себе лучшее место. Ребята, которые шли после меня получили: Харьков, Ростов, Одессу и даже Ленинград. Но мой ангел хранитель, изменил мое решение, направление я получил в город Свердловск на завод Пневмостроймашина. Это было одно из престижных мест, ехало нас, туда пять человек. Прощай Могилёв, где прошло четыре года студенческой жизни. Завтра еду домой, месяц буду дома у родителей, последние каникулы, и в самостоятельную жизнь.
Светлые мечты, постоянно кружатся в голове, радость переполняет меня. Идём компанией последний день, бродить по городу.
Рядом с техникумом, большой деревянный дом с крыльцом. Много раз я ходил мимо этого дома. Возвращаясь вечером и проходя мимо дома, меня окликнул женский голос:
- Вас, можно на минутку.
Я поднялся на крыльцо, на скамейке сидела девчонка, я сел напротив.
- Вы, мне извините. Вы, уезжаете завтра. У меня есть ваши фотографии, - и рассказала, что отец её фотограф, - я отбирала фотографии, там, где есть, Вы.
Она пошла в дом, и принесла несколько фотографий карманный фонарик, и села рядом.
- Откуда она знает, что я завтра уезжаю навсегда? – думал я.
На первой фотографии, я на переднем плане, на первом курсе, в химической лаборатории. На других в гимнастической секции, на демонстрациях, в актовом зале. Она взяла фотографию, где я в химической лаборатории, худющий уши торчат, длинный нос, и
сказала:
- Ты мне сразу здесь понравился, я много раз за тобой наблюдала, когда проходил мимо нашего дома. Приходила к вам на танцы, но ты никогда не обращал на меня никакого внимания.
Это её сообщение меня удивило, я всегда считал себя не привлекательным парнем, так как у меня была типичная еврейская физиономия горбатый нос и торчащие уши, а тут оказывается, я давно ей нравлюсь. Мне захотелось её обнять, я взял её за плечо, и притянул к себе. Она, не сопротивляясь, прижалась ко мне. Так мы просидели всю ночь, рассказывая о себе друг другу. Роза (так звали девушку) окончила десять классов, и готовилась поступать в Могилёвский педагогический институт. Как мне было обидно, что я такой слепой, рядом живет такая хорошенькая девчонка, которой нравлюсь. Надо же было так случиться, что я с ней познакомился в последний день. На следующий день я уехал домой в родной город Мстиславль.
ПОСЛЕДНИЕ КАНИКУЛЫ.
Дома уже меня ждали, в день защиты вечером я звонил и сообщил, что защитил на четыре балла. Мама светилась от радости, её сын, бывший двоечник и баловник, за что её вызывали в школу, и она потом дома ругала и просила остепениться, стал взрослым дипломированным техником. Она считала, что это её заслуга, что она заставила меня учиться и приняла правильное решение, учиться ехать в Могилёв. Мама почему-то всегда мечтала, чтобы был я инженером (которым я стал через двенадцать лет после её смерти). Кто бы к нам не заходил, её темой были разговоры обо мне. Мама всем рассказывала, что её сын получил направление в большой город, Свердловск, на большой завод. Что я теперь буду городской житель, и мне не придётся заниматься свиньями, коровами, огородами, таскать воду из колодца.
Мама готовила меня к самостоятельной жизни, и хотела, чтобы я выглядел не хуже других. Она перешила из немецкого тёмносинего шерстяного костюма по моей фигуре костюм, торопила отца, чтобы быстрее сшил мне хорошие туфли, «так как она была уверенна», что он к моему отъезду он не успеет сшить. Она хотела, чтобы я никуда не ходил, а только сидел, окало неё, и только ел, пил всё вкусненькое, что она для меня готовила. В кладовке был заготовлен, к моему приезду окорок, домашняя колбаса, которые отец коптил в дореволюционной коптильне в лесу, корзина яиц. Такие копчёности в дальнейшей жизни мне не попадались.
Мама все шила и обшивала меня, а я думал, как смогу забрать с собой столько вещей, перед отъездом придётся всё сортировать. Отец, который никогда нами не занимался, знал только свою работу, не многословный, он все житейские дела передал решать маме. Зная, что я скоро уеду из дома, на новое, постоянное место жительства, так же переживал, и старался мне угодить. С утра пораньше, пока я спал, он натаскивал из колодца полную бочку воды, чтобы мне не пришлось выполнять эту работу. Иногда, всовывал мне трояк на карманные расходы. Я не хотел брать, зная, что у них трудности с деньгами, отец мало зарабатывал, он говорил:
- Бери, это я отдельно подработал.
В это лето нас собралась компания из студентов, бывших соучеников, нашей школы, и других ребят. Мы утром часам к десяти собирались на реке, где купались, загорали, играли в волейбол. Часам к четырём, возвращались домой, обедали, а к шести часам собирались на волейбольной площадке, около кинотеатра. Когда темнело, шли или в кино, или на танцы. Приходили на берег реки и девчонки, моё внимание привлекали три подружки, Оля, Лёля и Наташа, которые перешли в десятый класс. Они постоянно были вместе, когда приходили, становились в кружок, играли с нами в волейбол, купались, загорали. Все они были худенькие, стройные, из приличных семей.
Больше всех мне нравилась Наташа, она была более серьёзная и вдумчивая, чувствовалось, что она лидер, их компании. Эти девчонки, постоянно были в окружении ребят их сверстников, в парке, на танцах в кино. Вечером на волейбольной площадке собиралось много ребят, играли на вылет, проигравшая команда вылетала, и судья набирал новую команду. Мне, как игроку не из лучших, чаше приходилось стоять в толпе болельщиков, и наблюдать за игрой. Как - то раз, находясь в толпе, я стоял рядом с Наташей, и, набравшись мужества, спросил:
- Наташа, я родился и живу в этом городе, раньше тебя не видел?
Она охотно ответила:
- Мы здесь живём один год, как отца перевели сюда на работу.
- А кто же твой отец? - спросил я.
- Оо, нельзя говорить, - и добавила:
- А я тебя знаю, Ты, окончил Могилёвский техникум, твоя мама моей маме шила платье.
Оля и Лёля позвали Наташу, они пошептались и ушли. Как потом оказалось, Наташин отец был прислан сюда первым секретарём райкома партии.
Дом, где жили секретари, находился недалеко от нашего дома. Этот большой, когда-то помещичий дом, стоял на тихой улице в тени огромных лип и клёнов. Всякий раз, когда менялся первый секретарь райкома, а менялись они очень часто, в доме начинался капитальный ремонт, и перепланировка.
Я стал чаще подходить к девочкам, здороваться с ними, и раза - два на танцах приглашал Наташу на танец. Наташа всё больше и больше мне нравилась, открытое, спокойное лицо, вежливая, хорошо воспитанная, и одна из лучших учениц в классе. Но из-за постоянного окружения ребят около этих девчонок, мне неудобно было к ним подходить. Однажды на речке, я подсел к Наташе, по- говорил с ней и сказал, что вечером приду, посидеть на её крыльце. Наташа промолчала, только улыбнулась
Вечером, тщательно вырядившись, надев свой новый темно-синий костюм, новые туфли, с тревогой в душе, отправился к дому Наташа. Поднявшись на крыльцо, я сел на скамейке. Через не- которое время вышла Наташа, и села напротив. Я был взволнованный, и закомплексованный, что не мог выдавить из себя ни одного слова. Моё волнение, по-видимому, передалось и Наташе. Мы, молча, сидели друг против друга. Наконец Наташа спросила:
- Зачем, Ты, пришёл сюда?
Этот вопрос застал меня врасплох, и я ответил:
- Не знаю.
Наташа еще немножко посидела и сказала:
- Ну, я пошла,
Поднялась и вошла в дом. Мне было очень обидно, что я такой неуклюжий. Когда я шел, то думал, что скажу Наташе, что она мне нравится, что она интересная девчонка. Что я о ней много ду- маю, что мне хотелось бы с ней дружить и т. д. Но я сидел, проглотив язык.
В последующие дни Наташа охотно разговаривала со мной на реке, на волейбольной площадке, на танцах. У меня складывалось впечатление, что Наташа ко мне хорошо относится. Я решил снова пойти вечером к Наташе на крыльцо. Однако всё повторилось, как в первый раз. Мы сидели напротив друг друга и молчали, я сидел и думал, что сказать, в голову лезли всякие дурацкие предложения. Тогда Наташа спросила:
- Ну, что, Ты, молчишь? Я снова ели выдавил из себя:
- Не знаю.
Тогда она сказала:
- Так и будем молчать? Тогда я пошла.
Она встала, вошла в дом, захлопнула дверь и повернула ключ. Я был ужасно расстроен, я ругал себя, на чём свет стоит, какая-то девчонка десятиклассница, а я перед нею робею, дипломированный техник, что не могу сказать ни одного слова. Я решил:
- Всё с этим надо завязывать.
С этого дня, больше не подходил к Наташе и не разговаривал с ней.
Отпуск мой заканчивался, и чувствовал, как в доме росла напряжённость. Мама с каждым днём становилась все грустнее и задумчивее и старательно готовила меня в дорогу. Как-то она мне сказала:
- Как мне не хочется, чтобы ты ехал куда-то к чёрту на кулички. Но я понимаю, что от меня с отцом теперь ничего не зависит. Ты, должен ехать и устраивать свою жизнь. Ты получил образование, едешь жить в большой город, и дальнейшие успехи твоей жизни зависят от тебя самого. У меня есть одна только просьба, пиши чаще письма, а мы будем радоваться твоим успехам молиться за тебя, чтобы у тебя в жизни было все хорошо.
Оставался последний день до отъезда, я пошел к родственникам и знакомым прощаться, все желали мне удачи. На меня напала апатия, я сам стал думать, куда я еду и зачем, и как хорошо было бы остаться жить здесь около мамы и папы, в родном городе, здесь найти работу.
Последний вечер перед отъездом, я постоял на волейбольной площадке, потом пошёл в парк, сел на скамейку. Это был старинный городской парк, (бульвар) здесь росли старые липы, клёны, дубы, дорожки ещё до войны были посыпаны желтым песком, и по сей день, выделялись среди газонов. Это был мой родной город, где я родился, прошло мое детство, где жили мои родители, родственники, который был мне дороже всех городов на свете. Я сидел унылый, задумавшись, понимая, что скоро мой родной город только останется у меня в памяти.
Стемнело, и я не заметил, как ко мне подошла Наташа, одна без Оли и Лёли, и сказала:
- Ах, вот где, Ты, спрятался.
Она села рядом со мной, стала говорить, что она искала меня, что она знает, что я завтра уезжаю, и ей захотелось со мной попрощаться. Тут вдруг меня прорвало. Я стал ей говорить, что она очень красивая и интересная девчонка, что она мне очень нравится, что я много думаю о ней и так далее. Наташа сказала, что я ей тоже нравлюсь, что я спокойный, не навязчивый, похож на грузина, и не такой наглый, как её соученики – оболтусы. Что она наблюдала, как я делаю гимнастические упражнения на траве около реки, и на перекладине во дворе пед. техникума. Что у меня красивая, мускулистая, мужская фигура. Тогда я спросил Наташу:
- Почему ты убегала, когда я приходил к тебе на крыльцо?
Она ответила:
- Была какая-то напряжённая обстановка, и я как-то неловко себя чувствовала. А когда, Ты, перестал ко мне подходить, и разговаривать со мной, я поняла, что обидела тебя. Я переживала, ждала, что ты подойдёшь, я поняла ты серьёзный мальчик, а так как ты завтра уезжаешь, я решила сама найти тебя.
Я не помню, как её маленькая мягкая рука, с длинными пальцами оказалась в моей ладони. Наташа рассказала, что ей восемнадцать лет, что она потеряла два года, в связи с постоянными переездами, болезнью, что у неё есть ещё сестра. Время бежало незаметно, и когда Наташа спросила, сколько время, я посмотрел, было около двух. Наташа заволновалась:
- Ой, ой меня родители будут ругать. Побежали быстрее домой. Около крыльца мы распрощались, договорились писать письма. Наташина рука была в моей ладони, мы стояли, не хотелось расставаться. Она быстро взбежала на крыльцо, оглянулась, помахала мне рукой и скрылась за дверями. Я стоял и не мог понять, что же это произошло. Я понял только одно, что я абсолютно не знаю женскую психологию.
Придя, домой, я зажёг свет, на столе, как обычно лежали сдобные кихлех (коржи), и глиняная крынка с топлёным молоком, с запеченной пенкой, как я всегда любил. В доме никто не спал, мама встала, накинула халат, и стала спрашивать, почему я так поздно пришёл, что они уже переволновались, и не знали, что думать, не случилось ли со мной, чёрт знает что. Остаток ночи я спал плохо, всю ночь во сне продолжалось свидание с Наташей, я вертелся, просыпался, и утром встал с тяжелой головой.
Провожать, меня пошла довольно большая компания, на ходосовский большак, на маме не было лица, она последние дни переживала из-за моего отъезда. Я, как только мог, старался её успокоить, видно было, что она сдерживает себя из последних сил.
Подошла машина, я забросил в кузов чемоданы и пакеты, и тут мама разревелась, и никакие уговоры уже на неё не действовали. Отец традиционно выгреб всю мелочь из кармана, и отдал мне «на удачную дорогу, и мелкие расходы», я вскочил в кузов, и машина тронулась. Я видел, как мама, Маня и тётя Пая вытирали слёзы, все оставшиеся стоять на дороге, махали мне руками.
Отъехав, от города, мои мысли перекинулись на Наташу. Мне было горько обидно, что только в последний день я узнаю, что не безразличен и нравлюсь девчонкам, и что во взаимоотношениях с женщинами, я абсолютный профан.
3 Продолжение
СВЕРДЛОВСК. http://www.proza.ru/2008/01/23/382