Легкая

Пальмира
Однажды я копался в своем столе и наткнулся на небольшой сверточек, один его вид подцепил целый поток воспоминаний в глубине моей памяти, буквально врасплох захвативших и перенесших меня в дни моей молодости. Сверточек этот содержал в себе всего несколько начертанных слов и маленький засохший цветок. Когда-то мне вручила его одна барышня, сыгравшая немалую роль в моей жизни. Не рассказать о ней просто не могу.
Я знал ее очень давно, но образ этой девушки не покидает меня до сих пор. Какой она была? Легкой.
Познакомился с ней совершенно обычно, на каком-то скучном мероприятии, нас представила друг другу общая знакомая и удалилась, переложив обязанности дальнейшего общения всецело на наши плечи. Девушка мне приглянулась, было в ней что-то интересное. Маленькая стройная фигурка, светлые волосы, собранные в хвост на затылке, неброская, но со вкусом подобранная одежда и все это как будто прилагалось к одухотворенному ее лицу, голубым глазам и легкой открытой улыбке. Быстро определив, что я не особо словоохотлив, она обзорно пробежалась по различным темам, пока не нашла что-то общее между нами, но впрочем, я не мог не заметить, что моя собеседница явно скучала. Чтобы хоть как-то заинтересовать ее, я сделал неловкую попытку пошутить, но шутка получилась совсем уж неудачной, на этом по сути наше общение должно было бы быть оконченным, но к своему удивлению я обнаружил, что девушка все еще стоит передо мной и от души смеется.
Что ее так позабавило, я так тогда и не понял, но, заразившись ее весельем не мог не засмеяться сам. Позже она часто вспоминала тот день и всегда начинала хохотать надо мной, произнося при этом, что я очень милый. Вообще смеялась она часто и много, она любила шутки и гримасы, порой сама себя развлекая таким образом. Но иногда прозрачные ее глаза, вдруг обнаруживали в себе какую-то темную глубину, всегда изрядно меня пугавшую, и она с серьезным видом начинала размышлять на разные темы, говорить она любила, это получалось у нее замечательно, только иногда слова ловили ее и она погружалась в меланхолию, я знал это, хоть никогда и не видел. Она писала стихи, а я читал их. Грустные, с надрывом, порой очень тяжелые – как могла писать их она? Как вообще она могла все то испытывать, о чем писала? А она возможно и не испытывала. Трудно говорить об этом сейчас.
Всегда я мог задать ей любой вопрос, не было для нее запретных тем. Но некоторые вопросы я малодушно боялся ей задавать. От этого она часто надо мной подтрунивала. Я не заметил сам, как увлекся ею настолько, что влюбился. Слыша ее голос, я погружался в какую-то щемящую сладость, убаюкивающую мою душу. Но я знал, что по-настоящему она меня не любит, хотя и заботится по-своему. Иногда она меня обижала, играя на моих чувствах, но делала она это так красиво, что я, даже испытывая боль, восхищался ею. Кроме того, к счастью она была добра, и после отторжения, прижимала к себе так жарко, что я заранее прощал все дальнейшие, причиняемые ею мне муки.
Казалось, что все ей дается очень легко, как бы играючи, все, за что бы она ни бралась у нее получалось. Но мало, что могло приковать ее внимание надолго. Что-то внутри нее требовало постоянного движения, она начинала капризничать и раздражаться, оставаясь продолжительное время на одном месте, ей надо было постоянно чем-то заниматься, постоянно.
Но порой она сама не знала, чем же ей хочется заняться, и это были самые тяжелые для нее моменты. Она ровно относилась к людям, имея при этом множество знакомств. И все признавали ее весьма милой и хорошенькой.
Она нравилась мужчинам, и я ревновал ее, но не мог выдавить из себя и слово упрека. Она всегда жила для себя, распространяя вокруг себя легкость и тепло, она привлекала, с ней хотелось быть.
Но ей самой хотелось чего-то иного.
Она не любила толстых книг, но постоянно что-то читала, больше всего ей нравились новеллы или небольшие миниатюры, она обожала ухватывать эмоцию, маленький кусочек чувства и рассматривать его переливы сквозь разноцветную призму своей души. Она была такой забавной. Она не могла пропустить ни одного зеркала, всегда подсматривая и наблюдая в них за собой и другими. Особенно ей нравилось смотреть на наше с ней отражение вдвоем. Но мне не было места в ее зеркале, рядом с ее отражением.
И она это знала.
Мы много развлекались, ходили в музеи и кино, обсуждали книги, спорили над различными теориями, порой она заражалась какой-то детской веселостью, и тогда начинался праздник. Она любила ночи, но они крали ее из моего мира, вообще из этого мира. Ночами она тосковала, металась, не могла найти покоя, ей становилось легче утром, но любила она ночи.
А однажды она ушла так же легко, как и появилась. Оставив мне на память пару строк на листке бумаги и маленький цветочек.
Она была легкой, но эта легкость не давала ей покоя, стоило подуть ветру и ее не удержать, она уже парила высоко, мечтая о чем-то о своем.
Была ли она счастлива, не знаю. Но то, что она многим, дарила счастье – это факт.
Я видел ее потом еще много раз, она взрослела, но не теряла своей легкости и всегда улыбалась мне через время и пространство.
Захлопнув ящик, я обнаружил что сижу и улыбаюсь. А потом вдруг захотелось встать и подойти к зеркалу, и о чудо, я увидел там скромного мальчишку, а где-то в глубине привиделась она, легкая, неземная.