О войне, шахматах и превратностях судьбы

Андреазз
       К Нестерову медленно, словно нехотя, возвращалось сознание. Он кое-как открыл глаза и попытался посмотреть, где находится. Помещение смахивало на землянку, чем, в сущности, и оказалось. Возле его койки стояла тумбочка. Инстинктивно приоткрыв её, он обнаружил там шахматную доску, галеты, консервы, шоколад, бутылку с какой-то жидкостью. Вроде водка… Нестеров прищурил глаза: на этикетке было написано «Schnaps». Шнапс, шнапс… к чему бы это… О, Боже! Шнапс?!
       Он попытался встать с койки, но усилия оказались тщетными. Жутко болела голова. Снова и снова он пытался хотя бы присесть на кровати, но, увы, безрезультатно. Тогда, Нестеров откинулся на подушку и начал мучительно вспоминать… Память, по крупицам, возвращалась к нему. Заснеженный хвойный лес… они вдвоём с Максименко сидят на пеньках и курят. Внезапно где-то сзади слышится хруст сапогов по снегу. Оба сразу насторожились. Папиросы полетели в снег. Руки уже рефлекторно сжимают автоматы. На полянку выходит немецкий солдат, коих они перевидали более чем достаточно. Каска, шинель, MP-43. Не успел фриц схватиться за оружие, как на него уже смотрели два автоматных дула.
- Автомат на землю! - крикнул Максименко. – Руки поднял и не двигаешься!
       У немца от неожиданности выпала изо рта сигарета. Не слова не поняв, он, всё же, инстинктивно поднял руки. Нестеров помнит, как, не опуская автоматов, они с Максименко медленно подходят к фрицу.
- Вот и язык, - радуется Нестеров.
- Ага, - соглашается Максименко, - в хозяйстве сгодится. Почему бы и нет?
       И внезапно из-за деревьев появляется еще человек 7-8 немцев. Слышится трескучая автоматная очередь. На этом память обрывается. Видимо, мозг заботливо вычеркнул самое страшное. Единственное, что он помнит – это немецкий сердитый лай и окровавленное тело Максименко на снегу. Рука нажимает спусковой крючок, а тот – зараза! Заклинивает. Затем, страшный удар прикладом по голове. Похоже, специально запланировали одного оставить в живых. Немцам тоже язык сгодится. Почему бы и нет?
       Так, вспоминая подробности происшедшего, он задремал. Проснулся он от того, что на его кровать кто-то сел. Нестеров разлепил веки. На кровати сидел худощавый высокий мужчина в форме немецкой армии. По знакам отличия можно было определить в нём обер-лейтенанта.
- Здравствуй, - произнёс вошедший, с лёгким немецким акцентом, - очнулся уже?
       Не зная, что ответить, Нестеров неуверенно кивнул головой.
- А где я? – тихо спросил он.
       Немец улыбнулся:
- Считай, что ты у себя дома, дружок. Ты разве меня не помнишь?
- Нет, - Нестеров мотнул головой, на что она немедленно отозвалась приступом дикой головной боли. – А вы кто?
       Немец пристально посмотрел на него, словно удостоверяясь, тот ли это про кого он думает.
- С3 – F6. Шах и мат. СССР выходит в полуфинал.
       И сразу же после этих слов, незнакомые черты немца начали прояснятся. Нестеров вспомнил, кто перед ним сидит…
       Австрия, 1937 год. Чемпионат мира по шахматам. Четвертьфинал. Напротив Нестерова сидит худой высокий немец в очках. По-русски говорит отлично. В своё время учился в Москве на математическом факультете. Приятный собеседник, весёлый, ненавязчивый. Нестеров даже не испытал привычного торжества победы над противником, когда сделал последний ход, тот самый C3 – F6. Немец искренне пожал ему руку и поздравил с победой. Так Нестеров познакомился с Акселем Мейнхердом, талантливым немецким шахматистом. Гуляли по городу, пили шнапс, болтали о жизни, обсуждали шахматы. На прощание пригласили друг друга в гости. «Вот и попал в гости, - подумал Нестеренко».
- Это я в плену, получается? – спросил Нестеренко тем же тихим голосом.
- В каком плену, дружок? – Аксель заулыбался. – Ты в гостях. Мы же приглашали друг друга, не так ли?
«Лучше б уж ты ко мне пожаловал в «гости», - подумал Нестеренко.
       Вслух же сказал:
- И что теперь будет?
- А ничего не будет, - махнул рукой немец. – Поживёшь пока тут с нами. У меня тут целая рота в подчинении, так что никто тебя и пальцем не тронет. А там похлопочу за тебя, заберу к себе во Франкфурт. Умные люди везде нужны. Всё будет хорошо, Андрей. Не переживай.
       Но, по выражению лица Нестерова, понял, что того интересует больше всего.
- Отпустить не могу, сам понимаешь. За это сразу под трибунал.
       «В принципе, было бы глупо на это рассчитывать».
- А что с тем парнем, который был вместе со мной?
- Его застрелили, - спокойно ответил Аксель. – Его застрелили, потому что он открыл пальбу. Тебя спасло только то, что ты решил не стрелять.
«Ага, решил я, как же…»
- Есть хочешь?
- Хочу.
- Ну тогда садись на кровати, я тебе сейчас помогу… вот так… отлично. Будем сейчас пировать. У меня тут, сам понимаешь, офицерский паёк. Есть всё, что надо…
       На тумбочке появились уже виденные Нестеровым галеты, шоколад, консервы, шнапс. Паёк действительно был хоть куда.
       Аксель разлил шнапс по симпатичным посеребрённым рюмкам.
- За победу в войне.
- За чью? – поинтересовался Нестеров.
- Как за чью? Побеждают всегда только одни – лучшие.
«Что ж, за это можно и выпить, - подумал Нестеров. – Дипломатично».
       Немец поддел на вилку приличный кусок говядины из жестяной банки и быстро закусил. Нестеров лишь слегка поморщился. Закусывать не стал.
       «Пусть посмотрит, кто здесь «лучшие», - с усмешкой подумал он.
- Ты мне ведь еще тогда понравился, как человек, Андрей. Парень ты умный, в шахматы играешь прекрасно, собеседник интересный. Я рад, что всё так получилось. Очень хотел тебя встретить. Жаль, конечно, что при таких обстоятельствах, но всё равно рад.
       «Умасливает, - подумал Нестеров. – Я уж даже знаю, чем это всё закончится».
       Прошло около часа. Бутылка шнапса была уже почти пустая. У немца вовсю заплетался язык и блестели глазки. Нестеров же только разогрелся.
       «Дерьмо этот ихний шнапс, - подумал он. – Им только раны дезинфицировать».
       Выпив и закусив, он почувствовал себя намного лучше и уже смог встать с кровати. Силы постепенно возвращались к нему.
       Аксель же, как раз оканчивал разрисовывать его перспективы в Германии. Нестеров мучительно ждал, когда эта болтовня закончится и разговор пойдёт о главном.
- В общем, жить ты будешь еще лучше, чем прежде, - резюмировал немец, пьяно улыбаясь. – Главное, слушайся меня во всём и будет аллес гут, ферштейн?
       И засмеялся. Ему казалось, что это очень смешно: мешать русские слова с немецкими.
- Но у меня есть к тебе одна маленькая просьба. Тебе это ничего не будет стоить, а нам ты поможешь здорово, и мне легче будет за тебя похлопотать перед начальством. Ну, ты сам понимаешь…
       «Началось, - подумал Нестеров».
- Смотри, давай завтра утром выйдем на передний край, и ты мне покажешь, где у вас что расположено, ну там: штаб, склады с боеприпасами, место, где солдаты спят. Ну, ты сам понимаешь, что меня интересует. Это ведь труда тебе не составит никакого, правда? А судьбу твою улучшит серьёзно.
       «Чего и следовало ожидать… Надо соглашаться, до утра потяну время, а там, может, что-нибудь придумаю».
       Нестеров разлил по рюмкам остатки шнапса.
- Аксель, ты всегда был ко мне так искренне расположен: что тогда в Австрии, что сейчас. Ты хороший человек и я с удовольствием помогу тебе. За тебя.
       И опрокинул в себя содержимое рюмки.
       Глаза Акселя, и без того блестевшие, засверкали еще больше. Он не ожидал так легко добиться согласия.
- Андрей, ты сделал правильный выбор. Поверь мне, что ты об этом не пожалеешь. За нас.
       И тоже влил в себя шнапс.
- Значит, ты пока спи, набирайся сил. А завтра я к тебе приду, и сделаем так, как решили.
       И от пьяного избытка чувств чмокнул его в щеку.
       «Тьфу-ты, скотина», - с отвращением подумал Нестеров.
- Ну всё, значит до завтра. Спокойной ночи.
       И Акселя, сильно кренясь, пошел к выходу. Выйдя из землянки, он сказал кому-то пару слов по-немецки.
       «Охрану поставили. Ну а я, в принципе, на что рассчитывал? Было бы глупо меня тут оставлять без присмотра».
       Ночь прошла для Нестерова очень нелегко. О сне не было и речи. Иногда он даже всерьёз думал о том, чтобы согласиться с предложением Акселя. Но, вспомнив, как в одной освобождённой от немцев деревеньке, селяне живьём засыпали землей тех, кто сотрудничал с немцами, он наотрез отказался от этой идеи.
       «Значит надо бежать. Вот только как?..»
       Решив, что утро вечера мудренее, остаток ночи Нестеров решил, всё-таки, проспать. Завтра ему понадобятся силы.
       Утром Аксель не пришел. «Дрыхнет, наверное, после вчерашнего, - подумал Нестеренко со снисходительной усмешкой. – Слабенькие они эти фрицы».
       Висевшие на стенке механические часы показывали без пятнадцати двенадцать, когда в землянку наконец, ввалился Аксель. Мешки под глазами, цвет лица и покрасневшие белки глаз явственно свидетельствовали о том, что вчерашняя доза шнапса являлась для него избыточной.
- С добрым утром, Андрей, как себя чувствуешь? - приветствовал он Нестеренко.
- Спасибо, Аксель, отлично. А ты?
- Тоже хорошо, - ответил тот с напускной бодростью.
       «Заливай, заливай…»
- Итак, если ты можешь подняться, то предлагаю приступить к делу, чтобы не терять зря время. На войне, сам знаешь, время дорого стоит.
- Хорошо, - кивнул Нестеренко, - пошли.
       Когда они вышли из землянки, Нестеренко зажмурился от яркого солнечного света. «Интересно, увижу ли я его еще?..» - подумалось ему.
       Аксель вывел его на наблюдательный пункт. Там стояла стереотруба, возле которой беседовало несколько немцев. Метрах в 80 начиналась нейтральная полоса.
       «Ну, теперь надо ловить момент, - подумал Нестеренко. – Или пан, или пропал…»
- Давай карту, - обратился он к Акселю.
       Немец протянул заранее заготовленную карту.
       «Боже, - подумалось Нестеренко, никогда доселе не молившемуся, - пошли случай…»
       У него дрожали руки от волнения, и он боялся, что Аксель это заметит.
       Внезапно, сильный порыв ветра сдёрнул с немца форменную фуражку, и тому пришлось пробежать за ней несколько шагов в сторону, чтобы подобрать её с земли.
       «Сейчас, или никогда!» - мелькнуло в голове у Нестеренко.
       Куда девалась вчерашняя слабость! Тело само, как-то автоматически вскочило на бруствер*. Ноги бежали, не обращая никакого внимания на мозг, который настойчиво отказывался верить в счастливый конец. Сердце выдавало под 180 ударов в секунду и отдавалось в висках.
- Эй, дурак, вернись! Тебя же сейчас застрелят!!!
       После секундного замешательства по Нестерову действительно открыли пальбу из всех окопов.
-Nicht schieben*! – орал Аксель. –Nicht schiebe-e-en!!!
       Но Нестеров уже прыгал в свою траншею. И всё-таки, в последний момент острая боль пронзила бедро. Впрочем, он её тогда так толком и не почувствовал. «Жив! Жив! Жив!!!».
       Когда Нестеров поправился, он сразу был брошен в контрнаступление в первых рядах. «За то, что позволил взять себя в плен» - кратко сформулировали ему. Впрочем, его это не особенно испугался. За время войны он как-то смирился с мыслью, что умрёт и каждый раз сильно удивлялся, что до сих еще жив.
       Судьба очень странная штука. В ходе военных действий Нестерову довелось снова попасть в ту самую немецкую землянку. Всё было ясно без слов. Аксель в прошитом пулями мундире валялся на полу. Тумбочка пустовала. Дверца от неё валялась на полу. На шахматы же почему-то никто не польстился, и они валялись раскиданные по всей землянке. Нестеров забрал себе две пешки: белую и чёрную. В память о том, как они с Акселем были пешками в шахматной партии, растянувшейся на пять лет…

*БРУ'СТВЕР [нем. Brustwehr] (воен.) - земляная насыпь на наружной стороне окопа для укрытия стрелков от неприятельского огня.
*Не стрелять! (нем.)