Молодой журналист собирался на интервью к фронтовому поэту.
"Сейчас будет все как всегда: «помню, что было это в 1943 … стояли мы у линии фронта…»", - цинично рассуждал про себя журналист. Он не в первый раз ходил на интервью к ветеранам. Иногда журналисту казалось, что это тайная месть главного редактора за «нестандартность мышления этих молодых». При всей священности темы, желающих брать интервью у ветеранов было крайне мало.
Старичок оказался весьма бодрым для своих восьмидесяти трех.
- Проходите, молодой человек, - пригласил поэт и, усевшись поудобней, застучал по клавишам старой печатной машинки.
- Спасибо, - журналист огляделся по сторонам, пытаясь зацепиться за что-нибудь и начать разговор.
Комната была завалена книгами. Они были разбросаны по всей квартире – в шкафах, на подоконниках, и даже на гладильной доске.
- Любите читать? - попытался растормошить ветерана журналист.
- Больше слушать, хотя и чтение доставляет несказанное удовольствие, - старичок хитро ухмыльнулся.
""Несказанное", слово-то выбрал, дедуля", - начинал злиться про себя журналист. - "Издевается что ли надо мной", - ситуация заходила в тупик. Фронтовой поэт продолжал стучать по серо-черным стершимся клавишам-зубам печатной машинки.
- Ну, давайте начнем, - попытался еще раз журналист.
- А мы уже начали, - снова хитро улыбнулся старичок.
Тогда журналист подошел к одной из полок и наугад.
- Любите Твардовского?
- Очень. Мы вместе служили какое-то время, при фронтовой газете, - поэт перестал колотить по клавишам.
- Да, это очень интересно, расскажете? – кажется, зацепило, обрадовался журналист.
- Вам действительно интересно? - старик перестал улыбаться.
- Вы знаете, если честно, то не очень, - выпалил журналист.
- Тогда я вам расскажу историю про часы, - снова заулыбался поэт.
- Про часы? – непонимающе уставился на старика журналист.
- Да, именно. Слушайте. Это было в самом конце войны. В Польше. Мы с ребятами, все молодые, а я тогда был, кажется, младше вас нынешнего, стояли у штаба. Травили анекдоты, зубоскалили. Ну, знаете, как это бывает у молодых. Что нам война, жизнь переполняет. И вот, видим – облако пыли. Огромное. Как ,знаете, скот в деревне гонят, пыль поднимается. Так и здесь. И это облако приближается к нам. А потом разглядели – немцев пленных ведут. Все смолкли. И знаете, тишина такая - гулкая, только слышно, как пленные шагают. Поравнялись с нами. Рассматриваем их, как в зоопарке. Войну прошел, а пленных немцев никогда не видел. Они шагают. Все молчат, головы вниз опущены. Поравнялись с нами, и, вдруг, из толпы выбегает совсем еще мальчишка - и ко мне. Сует мне в руку что-то.
- Возьми, у меня все равно отнимут, - на чистейшем русском языке.
Я оцепенел и стоял еще так долго. Они уже давно прошли. Облако пыли было далеко за расположением части. И только тогда я руку разжал. А там – часы. Обычные часы.
Я потом долго думал. Почему этот молодой немецкий солдат на чистом русском говорил. Значит он из наших, предатель? И почему он мне часы отдал? Честно говоря, так и не знаю до сих пор. Но сейчас думаю, когда мне восемьдесят три, что это он у нас всех прощения попросил. И сказал – живите, вы победители.
- Это интересная история? - спросил старик у молодого журналиста.
- Очень, простите меня, - покраснел тот. – А те часы, они остались?
- Нет, я их тоже отдал, внуку.