***
Морозы держались долго и трудно. Люди сквозили по улицам как щепки в водовороте. Хлопали дверцами автобусы и, пыхнув паром из бензина и солярки, несли людей в тепло и уют. Никто не старался задержать взгляд на заиндевевших березах, на остром клинке солнечного луча – на поджавшей хвост собаке. Бегом!!! Домой!!! К очагу и еде.
Да разве отличаются дни между собой по суете и спешке. Мы всегда так. Нам некогда. Работаем в честь мифических идей. Спорим на кухне. Валяемся у теликов и весим часами на трубке. Живем. Каждый по своим углам коморкам и дворцам. И есть некие дни, – которые объединяют необъединимое. Заставляют нас остановиться, увидеть друг друга. Слиться в каком то едином дыхании и стать одной массой.
Прорубь. Ее вырубают в форме креста. Рано утром батюшка и его служители обходят купель, молятся, кадилят и опускают серебряный крест в воду. Народу набирается много. Погода может быть любой, но количество желающих нырнуть троекратно - неумолимо растет год от года. Среди людей заметно больше стало смуглых лиц. Мусульмане принимают христианство и ныряют в прорубь так - же ухая и охая.
На крещение потеплело. Лед подтаял у берегов и людская масса, вынесенная любопытством на речной простор, стала оседать. Общий испуг и вот уж толпа сдает назад – на заснеженный яр Урала. Урал особенная река – он разрезает суглинистую почву и как крот зарывается в нее все глубже и глубже. Невидимые струи и течения подмывают берега и они обрушиваются в воду по весне. А сейчас эти берега представляют собой естественный амфитеатр. Куда ни кинь глазом – то ли готовятся к купели, а то ли уже из нее – растираются, крякают и залпом пьют заветные стопки. Кто до – а кто и после. Видимо зависит от смелости. Нерешительные – так это ДО. А решительные – после и ЗА.
Вот маленькая девочка. Ей годика три. Молодые родители раздевают ее. Она кажется слабой и неземной – от белых льющихся вкруг личика волос и небесно-голубых глаз. Она не сопротивляется. И, кажется, не чувствует холода. Мать берет ее на руки и идет по льду…
Я всегда думаю – выживет ли это бедное дитё. Мороз, да и вода ледяная.
А вот пятеро мужичков. Им лет под сорок. Они быстро раздеваются. Сваливают кучу одежды на руки своим женам и спешат приобщиться к действу. Среди них особо пьяный мужичок. Среднего телосложения и среднего роста. Видно, что ему страшно и что в первой. Оттого то он и принял на грудь. И излишне суетлив. У проруби два огромных казачка. Как и полагается в старинной казачьей одежде. Штаны с галунами и рубахи подпоясаны. Они хватают ныряльщика с обеих сторон за руки – еще и петли кожаные на руках для страховки. И вот уж – ух!!! И ах!!! И гогот с берега.
Сердешный бежит вслед за друзьями. Во всей его пробежке читается яркое желание вернуться назад. Да видно мужская сговоренность не дает. Он последний хватается за руки казаков - и голова его уж скрывается под ледяной водой. Как показалось на веки…
Камеры и фотоаппараты щелкают и жужжат. Каждое мгновенье мы спешим занести в анналы своей истории. Казаки – только картину писать. Красавцы!!! Они осознают свое положение и позы их картинны. Они и не смотрят что там с купальщиком. Колесом выпучиваются на народ и камеры. Руки – конечно – в мертвую с кожаной петлей и человеком. И вот наш бедолага восстает из воды. Его выдергивают резко вверх – трусы его при этом не успевают и резинкой еле цепляются за неровность пониже пупка. Он ужасается и пытается вырваться – но рухает вниз… Толпа дружно ахает и замирает…
Мужичонка вылетает из воды стремглав - и винтует в воздухе, пытаясь вырвать хоть одну руку и схватиться за ткань. Да трусам – как и казакам все равно…. Они рухают до колен…..и источник жизни, детских садов или попросту говоря орган, определяющий пол – подскочив вверх вместе с хозяином – кивает и через секунду скрывается под водою в третий раз.
Мне никогда до этого не приходилось слышать такого гомерического хохота. В третье выныривание громко загудели колокола на соборе - и мужичонка взвился как Адам – без единой нитки на теле. И любая виагра отдыхала рядом с ледяной купелью.
Я никогда не забуду выражение лица его. Это было отчаяние, стыд вместе с тем вдруг и гордость, несомненное протрезвление и много еще чего. Его будто выплюнуло на лед. Кожа его горела как ошпаренная. Скрестив непослушные руки на исчадии ада – он бежал под громкий смех и чуть ли не аплодисменты.
Уж не знаю – успел ли кто-то в «Сам себе режиссер». Но кадры были отменными. Перевернулся Станиславский в гробу. Закашлялся Немерович-Данченко. Жизнь порой бывает нереально реальной. И по театральному сыгранной на бис.
Красивы праздники у русских. Непонятны и загадочны сами русские. Непонятны не только иным другим – но и самим себе тоже. Мы смеемся – когда хочется плакать. И плачем – когда действительно смешно. Потому что мы – сильны своей слабостью и слабы своей силой. Потому что мы любим жизнь и очень дружественны к своим соплеменникам.
***