Я шла по улице одна. Просто так без цели, не выбирая направления, куда вели ноги; не обходя луж, спотыкаясь на яминах тут и там встречающихся в беспорядочном расположении на разбитых узких улочках томской поселковой окраины. Было около двух часов ночи, но мне было безразлично, по какому времени живет весь остальной мир. Под освещенными фонарями кустами тут и там попадались влюбленные студенческие парочки; иногда темные мужские фигуры из отдельно стоящих в темноте остановок торопливо подходили ко мне с недвусмысленными предложениями проводить до дому. Но, взглянув в пустые, жесткие, колючие глаза, они моментально оценивали не подозревающий ни тени кокетства взгляд, и тут же растворялись в темноте переулков, или возвращались на прежнее место нахождения поджидать более податливую жертву ночного одиночества.
Рядом со мною, бежал рыжий лохматый пес. Его взъерошенный загривок и вздыбившиеся по бокам отдельные лишаистые клочки шерсти служили мне дополнительным способом отпугивания хулиганов. Я то и дело доставала из вместительного кармана кусочки печенья, ранее приготовленные для голубей, и скармливала их бездомному животному. С веток росшего у краю тротуара клена слетело несколько осенних листьев. Медленно кружась над застланной разноцветным ковром дорожкой, они приземлились на периферию огромной по размеру лужи, в обход которой заботливыми обитателями этого района была выложена ненадежная дорожка из битого кирпича. Порыв холодного ветра сорвал еще несколько так же ярко окрашенных желтых листочков и увлек их за собой энергией воздушного потока на несколько метров дальше, по ту сторону грязного, непривлекательного водоема. Зрелище было завораживающим и успокаивающим, я остановилась рядом с расположенной под деревом скамейкой, приготовившись вдоволь насладиться увлекательным аттракционом осени. Мне не хотелось идти обратно. И вдруг раздавшийся совсем близко звонкий женский голос вывел меня из гипнотического бессонного оцепенения:
- О!!! Вот кто нам поможет!!!
Я обернулась. Рядом с молодой, полной, одетой в коричневую кожаную куртку женщиной, стоял мужчина, которого было сложно разглядеть из-за резкого контраста между светом и тенью; его голос звучал приглушенно, но вполне доброжелательно:
- Слушай, выручай, такая нелепая ситуация… Дверь захлопнули, а внутри девчонка спит, проснется - испугается. Пойдем, это недалеко, может у тебя получится открыть, мы с женой замучились. Придется, наверное, через балкон перелазить… Только она беременная, а у меня рука сломанная в нескольких местах, помоги.
Он разжал ладошку и показал мне действительно изогнутый, длинный, по всей видимости, от железной входной двери, ключ.
***
Едва я вставила его в замок - дверь открылась, и чьи-то крепкие руки впихнули меня внутрь; в то же мгновение, я услышала, как сзади захлопнулась щеколда английского замка, отрезая все пути к отступлению. В темноте узкого коридора открывшегося взору, когда глаза привыкли к темноте помещения, маячили две мужские, коренастые фигуры, одна из которых тотчас же направилась ко мне. Через несколько минут я уже стояла в центре темного зала, в углу которого, над диваном, единственным светлым пятнышком во всей квартире, тускло горел торшер.
Я не знаю, что они хотели со мной сделать, но приготовления больно уж затянулись. В комнату часто заходили и выходили какие-то люди; неизменным свидетелем моего безвыходного положения была только женщина, спокойно восседавшая на кресле, расположенном между двумя занавешенными окошками, и в упор долгое время смотревшая на меня. Она действительно была беременная, только теперь я как следует, рассмотрела ее обтянутый домашним халатом живот.
Ледяное спокойствие не покидало меня, это было странно. «Неужели, - думала я, - даже такое из ряда вон выходящее событие не способно расшевелить хоть что-нибудь внутри». Нет. Даже когда в проеме двери показывался очередной бомжеватый лик, пялящийся на меня мутными глазами из-под обросшей косматой шевелюры, сердце молчало. Я просто закрывала глаза и читала молитву. Но тут что-то зашевелилось в углу под ворохом накиданного как попало на диван тряпья. И в свете торшера, очень ясно, увиделась мне маленькая головка спящего ребенка со светлыми, кудрявыми, запутанными, волосенками. Это была девочка. Боже мой!!! Она – то, что делает в этом притоне? Женщина непроизвольно дернулась, очевидно, чтобы накрыть согнутое в позе эмбриона оголившееся тельце, но я опередила ее и, сделав два шага в направлении полуразвалившегося лежбища, накрыла девочку лежащим рядом рваным вонючим покрывалом. Только сейчас ко мне вернулось обоняние - витающие в воздухе затхлые ароматы стали невыносимо мерзкими. Тем временем, в дверях показался мужчина, который и привел меня сюда, он коротко приказал женщине:
-Иди отсюда, быстро.
Она тяжело поднялась с кресла и, все так же, не отрывая взгляда от моего лица, медленно направилась к выходу. Я крепко схватила ее за руку:
-Ребенка унеси отсюда, что же ты делаешь, ты же мать! Неужели, хочешь, чтобы когда-нибудь то же самое произошло с ней? Прошу, очень прошу, вынесите девочку из комнаты, ведь она уже все понимает, а вдруг проснется, ей уже лет пять, наверное.
-Четыре.
-Все равно, убери ее, очень прошу.
И я, неожиданно для себя, заплакала.
Женщина медленно вышла из комнаты, не оборачиваясь на меня. Но тут же, буквально через секунду, вернулась. С силой, которую я не могла подозревать в беременной женщине, она вцепилась мне в плечи, резко, почти пинками выпихнула в коридор, открыла входную дверь и вытолкнула меня на лестничную клетку.
-Они сейчас вернутся, слышишь, и будут искать, не ходи по освещенным улицам.
Второй раз повторять было не нужно. Через мгновение, я уже бежала прочь от страшного подъезда, стараясь держаться неосвещенных переулков. Память вернулась ко мне только тогда, когда со всего хода я наступила в лужу уже под знакомым кленом и поняла, что ботинок на ногах нет, а тоненькие капроновые носки, ошметками болтающиеся на ногах, только неприятно стягивают распухшие от долгой ходьбы ноги. Кто-то шлепал вслед за мной по луже, я испуганно развернулась лицом навстречу опасности. Это была облезшая, рыжая собака, радостно виляющая намокшим куцым хвостом, и выпрашивающая у меня все еще лежащий в кармане последний кусочек рассыпчатого песочного печенья, любимого лакомства хохлатых томских голубей.