Между гением и безумным то сходство,
что оба живут совершенно в другом мире,
чем все остальные люди.
Артур Шопенгауэр.
Вечер приятно пах дождем, от мокрого асфальта, не успевшего остыть за день, шел пар, приятно согревая ноги. Духота уступила место приятной прохладе вечера. Темные силуэты небоскребов разрывали зловещие облака. Было в этом вечере, что-то прекрасное, и что-то ужасное. Легкий летний ветерок играл эхом на узких московских переулках. Доберман лениво шел, переваливаясь с ноги на ногу, как пингвин, засунув руки глубоко в карман, полинялых джинсов, ссутулившись, и с каждым новым дуновением ветерка все сильнее съеживался, словно от холода. Обрывки мыслей и сновидений терялись в голове, он насвистывал старую мелодию из «Хостела», и сиротливо озирался по сторонам. Головная боль становилась все сильнее. Выпитое с утра пиво не спасло воспаленного сознания, вот-вот грозившего отказать своему хозяину, и окунуть его в бездну безумия, если такое еще было возможно.
Облезлые, разрисованные краской и заплеванные переулки вели его привычной дорогой к дверям душного паба, в котором, он уже не первый год коротал вечера и подыскивал работенку, что бы в этот же день потратить заработанные деньги. Жизнь его была настолько однообразна, и совершенно не блистала яркими событиями, а маршрут и вовсе не менялся годами, что Доберману казалось, что он найдет дорогу в этот кабак даже, если ему выколют глаза и переломают ноги, он, как собака, по характерному запаху спиртного и мужицкого пота найдет свой кабак и приползет туда на руках, волоча за собой кровавый след. Так его туда, тянуло. Квартира, лишь была местом ночевки человека, ничем не отличавшегося от бездомного пса: без жизни, без прошлого, без настоящего и без будущего, без памяти, без смысла, без лица, без вообще, каких-либо опознавательных знаков. В то время, как кабак, настолько ничтожный, что даже не имел никакого названия, затерявшийся в бесконечном хитросплетении переулков и мелких московских улочек, был всей его жизнью. Здесь он видел людей, правда никогда с ними не говорил, здесь он получал работу, но главное, он здесь пил, пил отчаянно и много, пил до самозабвения, пока его воспаленное сознание не покидало его и, он отключался.
Как он оказывался на своей квартире? Должно быть, его тело само возвращалось к привычному для него месту ночевки. Впрочем, это была для него такая же загадка, как и его прошлое. Но выпивка не спасала его от снов, которые каждую ночь терзали его и без того неизвестно как задержавшуюся в этом теле душу. Они мучили его, звали куда-то, туда, где его ждали, где он был нужен. Он знал, что это прошлое завет его, но ничего не мог вспомнить, и от того пил еще сильнее, а когда работа была сделана особенно удачно, и ему хорошо платили, он мог позволить себе морфий - радость, позволявшую ему надолго уйти от всего, что его окружало, от снов, от жизни, от кабака, от всего…
Вот и сегодня дрожащий, с трудом соображающий, с разламывающей голову болью, едва передвигая ногами, он снова приполз сюда, в надежде заработать денег и спустить их на маленькую радость – самозабвение…
Тяжелая стальная дверь отварилась, смердя дешевым, разведенным водой, спиртом, потом, куревом. Дым стоял столбом, отовсюду доносился смех, крики вздохи, предсмертные хрипы, звуки раздробленных костей, и развороченной мебели.
Это было Царство Разврата и Вседозволенности. Место, где под адский смех дешевой испорченной водки и барабанный бой кокаина умирала всякая надежда на возвращение.
Хозяином этого пакостного заведения, должно быть, был сам сатана, раз за пошлые удовольствия брал плату человеческими душами и делал их своими рабами.
Доберман давно лишился своей души, а потому это не пугало его, а напротив заставляло снова и снова возвращаться в местный ад, в надежде получить подачку от своего хозяина, которому он уже давно и верно служит.
В этом месте следовало все время быть начеку, неосторожное движение, или спонтанно брошенный взгляд могли закончиться смертью. Но не для Добермана, его здесь знала каждая пьяная собака, и не рискнула бы связываться даже под приличной долей кокаина. Это был Мир, в котором вот уже 15 лет жил Доберман. Это было его Царство.
С трудом протолкавшись к барной стойки он посмотрел на бармена черными глазами – глазами покрытыми мутной серебристой пеленой, сквозь которую еле заметными кровавыми струйками сочилась затаенная боль, отдающая терпким запахом беспредельного космического одиночества.
- Чего ты хочешь? – донесся до ушей сдавленный голос бармена, разливавшего по жирным граненым стаканам водку.
- морфий- бармен с трудом разобрал этот отчаянный шепот, сорвавшийся с искусанных в кровь, губ.
-Морфий? – улыбнувшись своими гнилыми губами, стоявший за стойкой человек, кажется, получал удовольствие от мучений, которые испытывал Доберман.
-Морфий, морфий, морфий – не переставал шептать мужчина. К вечеру состояние его ухудшилось, ему было плохо, болела не только голова, но ломило все тело, от потасовки, в которую он ввязался накануне, что бы заработать денег.
-А у тебя есть деньги? – ехидная улыбка бармена злила Добермана.
- Дай тогда водки. - Хрипло произнес он. – Жадная собака, дай мне хоть что-нибудь, или я переломаю тебе все кости.
- На, подовись! – отозвался бармен, - но знай, бос, сказал, что если ты кое-что сегодня для него не сделаешь, ты можешь больше сюда не приходить и освободить квартиру.
Стакан с грохотом ударился о стол и разлетелся вдребезги, сверху Доберман положил измятый десятки, расплатившись за заказ.
- Каменный мешок, который твой бос, называет квартирой мне до-лампочки, какого четра, тебе надо. – отозвался выпрямившийся Доберман…