(продолжение. начало см "не оклахома")
Камера моя тесна. Сидит какая-то сука, и дрочит на портрет моего любимого Президента всей страны. Педофил какой-то! Нет, гад, некрофил или какой-нибудь другой извращенец принципов общественной морали. Президент, он и есть Президент – хоть корпорации, хоть страны. А сука дрочит! Не таясь! О, времена!.. Или убить его, или убиться самому!!!
«Кто ты, дрочила?! Не ссы, мы и сами, как бы, против!.. Только не надо напирать вызывающе - камера не терпит!..».
-Не ты ли Дикого Якова замочил, сынок?..
Это вопрос ко мне (а к кому же). Он тут, типа, в авторитете.
Меня уже два дня тошнит в этой рыгаловке. Твари разные, ****ые революционеры разных мастей! Жить не на что! Курева нет, нет нормальной еды и суки, что норовят тебя приписать к своим ебучим идеалам современного мироздания. Два дня как жизнь – без телок, пойла и молока – за вредность от пребывания в казенном номере. Членистоногие, членисторукие, членистоголовые уроды всех мастей, представляющие все социальные слои нашего уебищного общества. Мусора, бандиты, сутенеры и наркоторговцы – все ебучие революционеры моего времени, и я – заблудшая овца, запарившая пару телок не в том месте, не в то время. Шесть футов пять дюймов росту. Шестнадцати лет от роду. Японские чехлы на задних сиденьях – без трусов. Джинсы, рубашка, мокасины…
-Не ты ли Дикого Якова замочил, сынок?!
-Нет, я не мочил Дикого Якова! И запомните, все кто здесь сидит, что я найду того, кто его замочил, и…
-Мы тебе верим, ты найдешь...
Нет, долго я в этой камере не сидел. Родное правосудие, вперемежку с презумпцией невиновности и коррупцией системы отпустило из-под стражи безо всяких подписок и прочей пурги. Моя толстожопая уже стоит возле ворот изолятора с цветами в руках. Очевидно, плохие новости: «Папа! Папа!», может, в изоляторе не так уж и плохо?! - папой в шестнадцать быть совсем ни к чему. У меня еще нет личной жилплощади! И доходов нет тоже! Совести нет! Нет желания гробить жизнь из-за дуры! Поворачиваюсь к двери - но она уже заперта. Тут же и толстожопые братья моей Долли, в мышиных пиджаках с погонами. Круговая порука! Им бы хоть Дикого Якова, хоть губернатора замочили, лишь бы сестрица ихняя - корова, мать ее… при делах осталась. При муже, то есть. При мне! Не помню, но подругу ее я тоже?.. Или нет?.. Ну и дискотека…
-Добрый вечер! – говорю в пустоту.
-Сэм?!
-Здравствуй, Долли!
-Я не Долли, я – Света!..
-Какая разница! – говорю я и обреченно двигаюсь за конвоем.
-Нет, бля, ты посмотри на него!
-В глаза смотреть, уебыш! – это голос старшего толстожопого брата.
Я честно посмотрел Долли-Свете в глаза. Любви в моем взгляде не было, равно, как и обещания жениться. Не было ничего в нем, кроме тоски. Где, кстати, мой приятель? Может, уже пора провести генетический анализ?
-Это тебе! – счастливо говорит Долли, и протягивает цветы.
Я замечаю, что три дня моего заключения соответствовали трем месяцам развития «нашего» плода. Впрочем, в складках ее тела я мог ошибиться на пару недель - в этом деле мне довелось лишь однажды разбираться, после залета старшей сестры – та тоже не отличалась изящностью форм. Безо всяких революций оказалась на сеновале колхозного коровника, и была такова. Теперь знаменитый агроном! Герой труда! Три дочки! Понятно, что не от племенных быков… от кого именно, впрочем, тоже неизвестно! Свиньи здесь, не думайте, не причем! Какой-нибудь конюх. Сука, не признается… да, ладно!.. Сестра все-таки!
Сейчас впору подумать о своих проблемах. Понятно, что я влип по самые помидоры. Не исключаю, что братцы Долли и устроили всю эту заваруху в городе: погромы местного значения с целью нанизать на свою родственную толстожопую ветку еще один генеалогический отросток! Звучит красиво, вот только не потянуть им. Если только их папаша не губернатор Уссурийского края. Тогда он дурак! Пить надо было меньше в момент зачатия, может, Моника Белуччи бы родилась.
Вопрос о папаше отпал сразу при въезде в их обосранный всеми видами домашней фауны двор. Картина еще та - настоящий скотный двор! Если снимать фильм о гадком утенке – лучшего места не найти. Мой «белый лебедь», тряся ляжками на пробковых платформах, осторожно обходит милицейский уазик и распахивает дверь. Мне кажется, что сейчас она крикнет: «А вот мы и дома!», и тогда я должен буду умереть от счастья. Вместо этого она выдергивает мое тело наружу и поддерживает, чтоб я не упал мордой в какое-нибудь козье говно. Руки мои скованы за спиной дешевыми пластиковыми наручниками. Их разрезают чудовищного вида ржавым серпом. Свобода, грозящая обернуться предстоящими годами унизительного семейного счастья.
А вот и мама с папой! С виду ничего - одели парадное. Растираю запястья и иду знакомиться, в конце концов, может, накормят по-человечески. Оглядываюсь в поисках дыры в заборе. Меня небрежно толкают в спину.
-Заходи!
Дома все опрятно, словно декорация из другого кино. Ищу место, где можно снять обувь. Для этого стоит маленький диванчик, обтянутый странной кожей, словно с жопы, даже дырка есть. Не придаю значения. Стягиваю мокасины, чтобы все чувствовали, как воняют носки. Мне приносят тапки, и ведут в гостиную: там уже вовсю звенят приборы.
За столом сидит куча народа, среди которого я разглядел подружку Долли и моего приятеля, с которым мы зажигали той ночью. Это было неожиданно и приятно. Вот только почему-то все сидели молча. Сидели и пялились в мою сторону, лениво ковыряясь в тарелках.
Подавали какую-то гадость, что-то вроде сырой требухи с отрубями, пшена, силоса и кровоточащих мослов. Меня стошнило прямо на ковер, паркетный пол и штаны ближайшего из братьев. Было бы чем, облевал бы весь стол и всех за ним сидящих. Блевать было нечем. Подошла Долли, вытерла мне рот и поцеловала в губы. Я в ужасе ждал, когда у нее выползут клыки, и она прокусит ими шею. Вместо этого она помогла сесть на корявый стул во главе стола. «Девка начисто лишена комплексов», - подумал я, глядя на стоящее перед носом блюдо с костями. (Какому-нибудь гепарду, в африканской саванне эта, так называемая, стряпня наверняка пришлась бы по вкусу).
-Давайте выпьем за Семена! – предложил папаша Долли.
Застолье оживилось. Внесли жбан с алыми сгустками. Меня чуть не стошнило вторично. Оказалось, продукт растительного происхождения, что-то вроде крепкого пунша из брусники. Я сходу саданул кружки три и откинулся на стуле, ожидая прихода. Никто не обратил на это внимания. Я постарался как можно громче пернуть. Никакой реакции. Вокруг сидели с виду приятные люди, тем не менее, делающие неприятные и непонятные вещи. Точнее они просто сидели и просто ели, но пригодными в пищу эти продукты нельзя было назвать ни при каких условиях, кроме длительной осады одинокого каяка стаями тигровых акул. В монотонных движениях их челюстей читалась готовность сожрать и меня, вместе с вонючими носками и застоявшимся в результате трехдневной диеты говном. С дружком моим это как-то не клеилось. Может, его тоже…того.
-Давайте выпьем за Семена!
За меня выпили раз пять или семь, делая все больший нажим на последнем слове. Звучало это фальшиво и помпезно. Я попытался перевести внимание на невесту.
-Давайте уж лучше за эту, как ее… - пытался вспомнить я имя, - …Долли?!
-Свету! – поправила она меня.
Пунш размягчил мозги и снял напряжение. Я наклонился вперед и, не особенно таясь, спросил через руки соседей:
-Слышь, а ты как среди этих упырей оказался?
Вопрос был адресован моему приятелю, но он не успел ответить. Ответила вездесущая Света. Непонятно каким образом, при своих налитых формах, она проявлялась во всех местах одновременно.
-Его пригласили в качестве свидетеля!- сказала Света, наклоняясь сзади.
-Свидетеля свадьбы? – уточнил я.
Толстожопая хохотнула.
-Дурачок! Свидетелем на суде!
-Суде?! – удивился я. – Кого судят?
-Тебя! – прошептала она, так, чтоб все слышали.
Впору было начинать жрать кости, пить кровь и закусывать все это гематогеном на десерт. Меня только что выпустили из тюрьмы, освободили от оков, дали возможность обустроить свою личную жизнь (я уже был согласен), и на тебе!.. Суд!
-А судьи кто?!! – задал я известный вопрос и испугался.
Света обвела всех взглядом, полным гордого восторга.
-А вот эти уважаемые граждане!
Уважаемыми гражданами оказались все сидящие за столом, добродушные и румяные дяденьки и тетеньки в легком пирсинге, с перышками в волосах, с удовольствием поедающие километры сырых кишок и тонны овса с бобами. Были бы у них рога, копыта, и красные глаза, вопросов нет – работа такая, но в данный момент, выше белоснежных накрахмаленных воротничков, мною ожидались проявления конструктивного гуманизма… одна дама, в розовом парике, метр за метром вытаскивала то, что съела двумя минутами раньше. Я заметил, что еще несколько гостей повторяют этот трюк. Другие делали вид, что кушают и вовсе без рук. Жаль, что у меня не было с собой кинокамеры - никто не поверит.
-А в чем меня обвиняют? – поинтересовался я, хотя больше меня беспокоили наиболее типичные приговоры этого суда.
Долли-Света обвила мою шею пухлыми голеностопами и откуда-то из под стула заговорила голосом актрисы Васильевой, из «Бумбараша»:
-Закопать его!.. живым закопать!..
Вот в этот момент мне стало не по себе, а когда я не в себе, я начинаю буреть. Пробуждается, так сказать, тяга к продолжению рода.
Оглянувшись по сторонам, понимаю, что уйти через естественные проемы не получится – братцы начеку. Решаю, что лучшее, что можно сделать - это протянуть время. Заболтать. Начинаю выяснять суть дела.
-Так в чем я виноват? - спрашиваю у розовых носков с дырочкой на щиколотке. Они воняли, кстати, не меньше чем мои.
-Ты предал идеалы Революции, дезертировал с полей сражений! – это произнес папаша, который до этого особо не ****ел.
За столом возникло оживление, так, будто на зооферму приехала передвижная скотобойня. Степенные господа с дикими визгами стали размахивать руками и раздувать щеки. Некоторые вскочили со своих мест и, смешно приседая, хлопали себя по ляжкам, словно гуси. В целом зрелище носило довольно безобидный характер, если бы не один дяденька, подкравшийся сзади и небольно боднувший меня в бок. Вот этого делать не следует, если не хочешь неприятностей. Я вскочил и ткнул его в грудь. Он отпрянул, но на ногах удержался. Крики стали громче. Я приготовился к махалову. Гляжу, мой приятель тоже напрягся и тихонько выбирается из-за стола. Мы кивнули друг другу. Живыми они, понятно, нас не возьмут.
Долли выползла из-под ног и встала между мной и бодливым. Я дал ей легкую затрещину и сделал шаг вперед.
-Еще раз тронешь, козел, рога отшибу! – пригрозил я, и вернулся на место.
Неожиданно все замолкли. Ко мне вернулась уверенность. В конце концов, цепей вокруг запястий ни у кого не видно, а в кулачном бою еще посмотрим, кто кого. Я пару раз зачерпнул пунша и откинулся на стуле. Казалось, в наступившей тишине был слышан лишь стук моего сердца.
-Что уставились? – спрашиваю, обводя всех победным взглядом.
Но все смотрели мимо меня, в ужасе, - куда-то за спину. Скажу честно, я тоже слегка обосрался. Где-то сзади заскрипел пол, раздался шорох и звук постукивающих по паркету копыт. Ну, все, думаю, теперь полный ****ец - сам черт явился. Робко поворачиваю голову. Из-за высокой спинки не могу разглядеть всего обличия, вижу лишь рога. Магнетический страх заставляет меня глядеть в ту сторону, куда глядеть совсем не хочется. Пытаюсь перекреститься, но забываю, как это делают, к тому же отнимаются руки. Хочу что-то крикнуть, типа «чур меня», но из горла вырывается жалкий писк, а шаги все ближе. В ужасе хватаю со стола мосол, выпрямляюсь, и со всей дури бью им между рог.
-Партизаны не сдаются! – кричу я и закрываю глаза в ожидании конца света.
В ответ жалкое блеяние. Тьфу! Оказалось - обычный козел. Машет башкой и виновато смотрит на меня. Так-то! Нечего людей пугать! Кстати, куда-то исчез мой бодливый обидчик. Я обрадовался и решил успокоить всех присутствующих.
-Да, ладно, - говорю, - нашли чего, - козла шугаться!
Подружка Долли истерически закудахтала. Дама в розовом парике выплюнула кишки и стала издавать звуки, похожие на храп. Папаша вскочил и исполнил гортанный клич ишака. Мамаша ему вторила. Два пижона в бабочках загоготали как гуси. В общем, все было довольно уныло, словно тебя призвали на альтернативную службу в федеральную психушку. Главное, что я понял, так это то, что жениться я сегодня не буду. Начал действовать алкоголь и я развязно обратился к даме в розовом парике:
-Слышь ты, вообще-то я свиней не порю, но твоя жопа ничего!
Конечно, я ожидал дикого визга и пары хороших затрещин от соседей, но вот чего я никак не ожидал, так это превращения дамы в настоящую свинью. Постепенно, начиная с пятака.
За столом началась паника. Некоторые твари стали грозно надвигаться и шипеть. Не помню, в какой момент меня осенило…
Я что-то понимал в зоологии, тыкал пальцем и ругался всеми известными домашними животными на свете.
-Заткнись, баран!.. Петух гамбургский!.. Осел вислоухий!...
Через пять минут дело было кончено. За столом остались родители Светы, которые почему-то не превратились в ослов, сама она и мой приятель, которого я уже занес в список друзей. В углу ее братцы допивали пунш. Я не знал, к какой категории их причислить, к тому же вели они себя довольно мирно. Вокруг стола сновали птицы и животные. Один гусь пытался ущипнуть меня за икру. Я пнул его под гузку.
-Да у вас здесь остров доктора Моро! – сказал я папаше.- Вивисекция!
Он улыбался, словно деревенский дурачок в гестапо. Света, понимавшая, что ее время ушло, стала делать неуклюжие попытки завоевать мое сердце:
-Ну, Сема, а меня-то ты так и не раскусил!
-Чего тебя раскусывать, - заметил я, - сучка толстожопая!
Зачем сказал? Света потеряла формы, слегка уменьшилась в размере и села на задние лапы. В глазах поплыли круги – все-таки они подмешали мне какой-то гадости. Сквозь радужную пелену вижу метнувшуюся ко мне фигуру приятеля и теряю сознание.
Очнулся я на куче компоста в том же дворе. Воняло. Солнце садилось, его свет заслоняла тень. Это был приятель. Он подал мне руку и помог встать. Неподалеку сидела Света и приветливо виляла хвостом. Моя машина оказалась тут же, во дворе. Ключи были на месте.
-Долли, а ну, в будку! – крикнул я и сделал вид, что наклоняюсь за палкой.
Света взвизгнула, неуклюже подпрыгнула и бросилась прочь - кто же виноват, что у нас разный набор хромосом.
Я сел в машину, приятель рядом. На заднем сидении лежала его спортивная сумка.
-Ну что, поехали? – спросил я.
Он молча кивнул. Мы выехали за ворота. Это был самый чудесный вечер в моей жизни. Я спросил, что думает об этом приятель. Он протянул в ответ бумажку. На ней было написано: «Только не говори «ВОЛК».
Что-то закудахтало за спиной.
Я кивнул.