культурная программа

 
       Гадалка наклонила голову, несколько мгновений рассматривала ее и едва заметно улыбнулась:
- Вы это серьезно?
- Да… прошу Вас… верните!..

Сбой произошел неожиданно, и потому неприятно. Она сама была виновата. Забирая для стирки рубашку у мужа, она неожиданно произнесла:
- Где она покупает этот лосьoн? Я перенюхала все окрестные парфюмерные лавки и не нашла. Там такой прозрачный розовый флакон, но я буквы не разглядела…
Он побледнел, задрожал нижней губой и, спотыкаясь на согласных, засипел, вцепившись омертвевшими покойницкими пальцами в рубашку:
- Ты все знаешь? Давно? Откуда?...
- Тихо, тихо, тихо…- зашептала она ласково, поглаживая то его холодные руки, то бледную скулу. – Ерунда, дорогой. Всё хорошо. – И добавила твердо – У нас! Всё! Хорошо!
Он отцепился от рубашки, обмяк и ссутулившись прошаркал в спальню, где мешком упал на кровать и запричитал в подушку:
- Я мразь… Господи… Какая мразь.. Прости меня, прости.. Ты все знала, терпела… Почему я не умер..
С этого дня все пошло дрянно и тоскливо. Он приходил со службы, как часы, без таинственного сияния в глазах и со своим запахом. Видения становились все короче. Они не обволакивали ее больше сочной похотливой субстанцией, пронизанной звуками страсти и интимного тихого смеха. Она успела привыкнуть за две недели к этим сеансам вторжения собственной плоти в живые картинки мужниной измены, в безоглядный яростный загул страсти и обожания…
Та гадалка, к которой она пришла с унылой просьбой всех увядающих жен «посмотреть, что происходит с мужем», равнодушно честно сказала, что тот ей изменяет, и обещала помочь его вернуть. Плата была ничтожной. А сделать нужно было сущие пустяки: на восходящей заре вырвать свой волос с шеи, ниже затылка, где трогательные завитки особенно цепко держатся за кожу, где особенно больно выдирать… И намотать этот маленький болезненный волосок на какую-нибудь пуговицу на его одежде.
В первый же вечер, сумрачно натягивая резиновые перчатки, чтоб вычистить этот ненавистный унитаз, который все обгаживают, а ей – убирать, и не надеясь дождаться его к ужину, как повелось последние месяца два, она вдруг почувствовала сильный толчок в промежность. До месячных было еще дней десять. Явление было неожиданным, странным, но не неприятным. Она прошла в спальню, стягивая перчатки со ставших вдруг горячими пальцев, и опрокинулась навзничь на кровать, подхваченная сладостной густой волной оживших фантазий, ощущений, звуков и запахов… Это было кино не про нее, но – с ней. Она как будто наблюдала любовные игры мужа и его тайной возлюбленной, но была как будто вместо нее. Она видела его ягодицы, и сама же обхватывала их, двигая его тело навстречу себе и внутрь себя. Видела раскрытый влажный рот женщины и сама исторгала из него слабые, пронзительно-нежные звуки..
Видения посещали ее с той аккуратностью, с которой она проделывала утренние манипуляции с волосом. Она привыкла к ним, она жаждала их …
И вот все кончилось. После той сцены с рубашкой, кино стало серым, плаксивым и утратило радость поющей плоти. А сегодня она почувствовала тихое попукивание, запах кишечных газов и выпуклую обстоятельную мысль мужа «к врачу бы надо с желудком». «Идиот» - подумала она и решительно отправилась к гадалке.

- Вы это серьезно?
- Да… прошу Вас… верните!.. Верните все назад!
- Я Вам вернула мужа. И все к нему прилагающееся. Иное стоит дороже… Нет, нет… Уберите кошелек. Заплатите не мне...