Солори летел на высоте полёта ласточек в ясный день, сегодня – в форме тонкой металлической стрелы. В принципе, он мог передвигаться и вообще, не имея никакой формы. Но чьи-то удивлённые глаза открывали ему и мир чувств этого объекта. У Солори в памяти была уже огромная коллекция, но он не мог отказать себе в удовольствии пополнить её новым экземпляром. А, кроме того, он находился в поиске, от этого зависело его дальнейшее существование. Уже несколько лет он был один. Прежний его владелец, мы все знаем его имя, это…. Впрочем, зачем конкретика, он же не должен оставаться с хозяином до конца его жизни, он вообще никому ничего не должен. Солори рядом, пока есть для него пища, а то, что люди портятся, когда не испытывают никаких сложностей, и теряют всё самое ценное, это их проблемы. За все века только единицы пронесли этот сладкий нектар до конца своих дней.
Стрела летела медленно.
- Настоящие стрелы так не летают, - промелькнуло в голове мальчишки, сидящего с удочкой у реки и заворожено следящего за полётом странного предмета, - да и откуда тут взяться лучникам?
- Форма неровного многогранника, цвет – блекло-розовый, запах кленовый, вкуса пока нет. Кристалл не готов, – таковы, примерно, были у Солори впечатления от объекта, если их облачить в примитивную человеческую речь.
И медленно летящая стрела со скоростью ракеты исчезла за лесом.
Дар богов никогда не летал в одиночестве над городами, тот выхлопной смрад, который они источали, не только бил по его тонким чувствам, но и здорово портил дух искомого нектара.
Люди, наверное, меньше всего думают о небесных посланниках, когда едут ближе к природе, но ведь зачем-то же упорно рвутся на эти просторы, может, всё-таки догадываются?
Татьяна Петровна с Пашкой мчали на автобусе совсем не за природой. Татьяна прихватила маленькую иконку, надела на Пашку крестик, и они отважились.
Прошли леском, повернули у озера налево, перед ними будто сама и развернулась тропинка, приведшая к бревенчатому, ещё крепкому дому. Метрах в десяти от него начинался уже глухой лес. Несколько грядок отделяли крыльцо дома от раскинувшегося поля, на котором ярко-жёлтые одуванчики быстро старились, отдавая на волю ветру свою многовековую суть. Кусты белоснежной сирени источали одуряющий аромат, придавая этой незамысловатой картине необыкновенную утончённость, которую усиливал непрерывный щебет птиц и сказочные стрекозы, летящие сюда с озера. Довершала экзотичность пейзажа сама бабушка, закутанная в пуховый платок, несмотря на жаркий день, стоящая в валенках на пороге. Никакого забора вокруг не было, собак – тоже.
- Здрасти, милаи маи, специальна всех атвадила, вас ждала – скрипуче, но распевно звучала старушка.
- Ну, знаем мы эти штучки, – подумала Татьяна, сказав – Добрый день бабушка, здоровья тебе – и протянула высокую коробку с чипсами.
Ей сказали, что бабушке в подарок надо обязательно привезти хорошие чипсы. А она сейчас смотрела на эту трезубую старушку и не понимала, зачем ей чипсы. Татьяна, всю жизнь прожившая в Москве, вообще не представляла, что в наше время есть такие запущенные пенсионерки, которые позволяют себе ходить с беззубым ртом. Цвет лица бабульки был землисто-коричневатый, и в сочетании с совершенно седыми, не знающими ни красок, ни стрижек волосами эффект древней старости увеличивался. Хотя морщин она почти и не имела. Сходство с печёным яблоком было очевидно, но какое-то яблоко было гладкое, словно налитое своим непонятным соком.
Старушка немного щурилась, как будто пыталась увидеть там, вдали, за озером, нечто незримое, но когда она посмотрела в упор, поблагодарив Татьяну за чипсы, та заметила, что этим глазам, чистым и полным живого огня, позавидовали бы многие подростки.
- Правнукам эта маим, аталька чипсами и магу их парадавать.
Татьяна удивилась, такая всемогущая бабушка, а правнукам подавай только чипсы.
Пашка смотрел на бабульку во все глаза. - «Вот это да, вот это сила, сразу два вертолёта». Такого он не видел никогда. Сверху и снизу бабушки было по вертушке, обе они постоянно вращались, причём в противоположные стороны. Нижняя уходила в землю, и постоянно там перемалывала какие-то то ли верёвки, то ли корни. Верхняя тоже всё время что-то прокручивала, может блестящие нити, а, может лучи. Но удивительно было, что эти пучки не кончались, а поступали к бабушке со всех сторон снова и снова.
- Малец, та у тебя ай, глазастый, ай, глазастый! – восклицала бабушка, ломая крапиву от корня, росшую возле кустов французской сирени. Она быстро соорудила веничек и прошлась вокруг Пашки, что-то от него отметая.
- Рабята, теперь силу та тваю увидят, - сказала она, взъерошив рукой волосы обомлевшему ребёнку, и, обращаясь к гостье, произнесла:
- Айда в избу. Чайка с вареньем, устала пади.
И Татьяна, отметив и прямую спину, и резвую походку, мучительно пыталась разгадать загадку. Если привести её в порядок в смысле зубов и волос, получилась бы ещё хоть куда женщина.
И неизвестно откуда взявшийся у Татьяны внутренний голос произнёс:
– А тебе нужна здесь интересная женщина? А самой ей это надо?
Татьяна немного опешила, у неё появлялся иногда внутренний голос, но был он слаб и невнятен.
В избу они уже вошли.
- Партрет-та дачуркин привезла? Лазать, искать её земную виду тяжка, враз душна мне.
Татьяна Петровна поразилась не только вопросу, но и дому неразгаданной ясновидящей. Он состоял из одной квадратной комнаты, потолок поднимался вверх четырёхгранной пирамидой, повторяя контуры крыши самой избы. Посередине каждой из четырёх стен было по окну. Дверь с крылечком была сбоку, почти в самом углу. По углам и над окнами висели сухие букетики каких-то духмяных трав. В центре избы был круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, за который они и сели.
Татьяна сразу достала фотографию дочери, она много привезла фотографий: и Веры, и зятя, и новорожденного Пашки. Бабулька не стала смотреть остальные, только одну, протянутую первой.
- Может, давайте я чай приготовлю, – сказала Татьяна, которая вообще любила заниматься хозяйством.
- А, давай, милая, давай! Самавар та гарячий вазля избы.
На крыльце тихо сидел Пашка, сжавший в кулачке полуоблетающий одуванчик, и смотрел вдаль, почти как эта старушка.
- хка-а-а-рх, хка-а-а-рх, – скрипуче рассмеялась бабушка.
- Что такое, бабуль? – вернулась в избу Татьяна с самоваром.
- Эта всё Лушка, Лушка, ейны дела.
- Да, что вы, бабушка – почти уже разочаровано произнесла гостья, - мою дочку Верой зовут.
- А та Вера с ёлки штля к тебе упала? Из магазина принесена? Лушка – пятой ейнай кастёй была, така ахальница.
- Кем была, простите?
- Прабабка ея в пятам калене. Зуб та пятый на низу эх мутит Веру, эх, мутит.
Мысли самой Татьяны тоже закружили в быстром темпе. Она помнит, что один зуб действительно создал массу проблем дочери, несколько раз оперировали даже кость челюсти. Как же вспомнить, какой зуб? Мобильная связь здесь не работала.
- Так это что? Каждый зуб – кто-то из предков?
- И зуб, и павадки, и судьбина.
- Вроде, как карма? – спросила Татьяна, читающая иногда эзотерические книги.
- Каль значит, как в кармане - да, не куда аттуда не дёрнишь.
- Так, а если зуб выдернуть? – углубилась в рассуждения Татьяна.
- Руки та саавсем развяжешь таму предку, каль ладный – да, а каль – не ладный?
- Да кто же ладные зубы дёргает? - Татьяна задумалась, тоже почему-то посмотрела вдаль и сказала, – так это прямо посчитать можно, который предок был каков?
- Низ – матери, верх – атцы, одна половина – материнска, друга – атца. Семь с каждай ветви.
- Получается, до седьмого колена, даже какая-то поговорка об этом есть, – рассуждала вслух Татьяна, - а восьмые, мудрости, это – кто?
- Так себя уже и ваяешь будущим деткам, судьбину закладываешь. Дак её та, судьбину, и аставлям в будущее, а не деньги, звания, и разну всяку движимость и видимость. Чай та пей, прастынет.
Кружение Татьяниных мыслей вдруг сделало её очень одинокой, как будто поставили её на возвышение в центре открытой площади, вокруг полно народа, но расстояние до них такое, что лиц не разглядеть, должна она что-то сказать или сделать, все ждут в напряжении. Но что надо делать и откуда ждать помощи? Вокруг по сторонам – ждущие, снизу – твердь, только сверху и может что-то появиться. Туда и попробовала направить своё внимание Татьяна, тем более что верх казался ей таким высоким, таким зовущим. Но не могла она ничего узреть там, на небе. Поняв, что это провал, ей и захотелось, чтобы помост рухнул и всё закончилось. И тут она услышала распевный голос
– Ищи в себе, там, где воз дух проникает в твоё сердце, и верх поможет.
От ясности звука она вздрогнула и посмотрела на бабушку, не понимая, она ли это произнесла, или опять внутренний голос.
Старушка смотрела сквозь окно в одной ей понятные дали, помешивая ложечкой чай, и молчала. А за окнами буйствовали сирень, одуванчики и птицы.
Татьяна тоже принялась пить чай со смородиновыми почками. Внутри разлилась благодать.
- Как зовут-то вас, бабушка? – спросила Татьяна, хотя её предупреждали, что вопрос останется без ответа.
- Зачем граничить мя названием.
Татьяна молча сделала ещё несколько глотков, затем произнесла
- Ехать нам скоро надо, автобусы у вас редко ходят. Скажите, бабуль, как же с Верой?
- Есть у меня на Лушку узда. Наша правда будет.
- А муж-то как?
- Судьба сия мужа уже решена без Веры.
- А другой-то будет у неё?
- Забудь и думать.
- Так как же, бабуль?
- Веками девы да бабы ждали да плакали, тем и мир держим.
- Жалко же дочку.
- Желание перекрёст вышнему плану.
- Тяжело одной-то ей будет с мальчонкой.
- Тяжелей, чем вынесет, не дают. Ступай.
Татьяна смолкла. Прислушалась к щебету неугомонных птиц, вдохнула растворённые в воздухе ароматы и, окончательно смирившись, изрекла:
- Так в чём же будет наша правда?
- Браниться не будете. С мужем будешь ты.
- Платить-то, бабуль, тебе сколько?
- Как сама решишь.
- В детский дом?
- Нет, тебе туда, где престарелые.
Татьяна чувствовала себя какой-то другой, новой, поняв, что и бабуля прежней уже не станет, она направилась к дверям. И случилось так, как это и бывает, проясняется недосказанное всегда у самого порога. Чётким, без хрипоты, голосом внеимённая бабушка изрекла:
- Живёте, люди, в искусственных схемах, а не в планах вышеня, расплачиваетесь слезами.
- Так что же, бабуль, вообще нельзя ничего хотеть?
- Желанья нельзя надумать, их слышишь в себе не ниже сердца.
И вновь очутилась Татьяна в центре огромной, заполненной людьми площади, одинокая и отрезанная от всех невидимой преградой, глаза каждого были устремлены только на неё, напряжённая тишина ожидания висела в воздухе. Она собрала всё своё внимание здесь, где проникает в сердце воздух, и вдруг, как потоком, окатило её огромной радостью:
- Я люблю вас всех, люблю! – выкрикнула она, и голос её раскатился по всему пространству, растекаясь плавно на каждого ждущего живительным, сияющим синевой светом. Толпа удовлетворённо ахнула, и общая тёмная, прикованная к земле масса начала оживать огнями, и каждый, не увиденный ею доселе, горел отдельной яркой, как звезда, точкой. Получив энергию, эти точки, как искры, разлетелись, слившись с воздушным пространством.
Легкой и невесомой чувствовала себя и сама Татьяна. Радость осталась и в ней.
- Спасибо вам, бабушка!
Три отдельно стоящие берёзки прошелестели им вслед.